Текст книги "Гибель Марса"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

  – Откуда? – спросил Леха, вертя головой.

  – Да вон... – лейтенант-десантник небрежно махнул куда-то в сторону Замоскворечья, где среди покореженных крыш чудом уцелел шпиль Балтийского вокзала.

  – А что вообще происходит? – поинтересовался я.

  – Слоеный пирог! Бляха-муха! Мы здесь оборону второй день держим. Бляха-муха! Снарядов хрен-ма... подмоги – никакой – скребут по сусекам... сухого пайка на сутки....

  – А где наши? – спросил Леха, не слушая.

  – А черт его знает! Бляха-муха! На той стороне, – он показал себе за спину на здание гостиницы "Украина". – И на Арбате, а что дальше не знаю. – Говорят, Кремль сгорел.

  – Новый отстроим! – уверенно заявил Леха.

  Лейтенант-десантник глянул на него, как на полоумного. Такое мог ляпнуть только глубоко штатский человек. Кто сейчас думает о строительстве?

  – Нам бы в редакцию проскочить, – попросил я.

  – Я дам команду, чтобы вас пропустили, – пообещал лейтенант-десантник.

  Вдруг в направлении Сенной площади что-то произошло. Бабахнула так, что заложило уши, а у лейтенанта с головы слетел берет. Столб пламени взметнулся на полнеба, а клубы дыма, распространяясь по Смоленской, окутали Неву-Москву-реку и обломки Бородинского моста.

  "Титаны" рванулись туда, и сразу же один из них вспыхнул, как свечка, и, оставляя за собой жирный, черный след упал в реку. Оставшиеся два заходили, как маятники, выпуская в квартал гроздья ракет. Потом словно по команде взмыли вертикально вверх, и вслед за ними потянулись огненные шары нибелунши. Ясно было, что "титаны" без особого труда увернутся от шаров нибелунши, если бы только этих шаров было не там много. Через мгновение они заполнили все небо на востоке, заставив "титаны" укрыться за крышами высоток и остатками мостов.

  "Титаны" изменили тактику: они подскакивали над крышами и успевали выпустить пару ракет, прежде чем их начинали обстреливать.

  Стали отвечать и со стороны Мэрии: "Бух! Бух!" плевалась пушечки БМД, не считая оживших пулеметных гнезд, которые своими очередями опутали пространство от Новоарбатского моста до Смоленской улицы.

  Потом, видно, камены (я надеялся, что это все же они, а не черные ангелы) изменили тактику. Они перенесли огонь по набережной, пока не срубили все дома на правобережье, в том числе Киевский вокзал и гостиницу за ним, лишив тем самым "титанов" тактического преимущества. После этого вообще ничего нельзя было разобрать за стеной пыли и грохотом взрывов.

  Большинство пулеметных гнезд замолчали. Еще постреливали пушечки БМД, еще пехота шевелилась на подступах к Проточному переулку, еще где-то в вышине жужжали "титаны", а одиночный "гирвас" выискивал снайперов на крышах, но все это уже не имели особого успеха. Вспыхнувший конфликт сам собой угас. Ни у наших, ни у каменов не было сил для серьезного боя.

  Лейтенант давно убежал, а мы решили вернулись назад, благо военные были заняты, и свернули в Девятинский переулок. Дальше вообще не было никаких застав. Правда, на выезде из переулка пехота стала махать нам из окон – мол, стойте, козлы вонючие, но мы проигнорировали ее сигналы и проскочили на ничейную территорию.

  На Новинском бульваре стали попадаться проститутки. Они появлялись, как приведения, на звуки "тигверы". Выползали из подвалов и щелей – немытые, страшные, жалкие и... трезвые.

  – Вы чего?! – кричал я, щелкая себя по горлу.

  – Мы не пьем! – весело отвечали они.

  На Арбате Леха не удержался. Я знал, что ему надо расслабиться, и спросил:

  – Ты же не хочешь застрять здесь надолго?

  – Пять минут дел! – отозвался Леха и затормозил напротив "Октябрьского". – Эй, Красотка!..

  К нам подошла, нервно оглядываясь, кудлатая, как болонка, мулатка с большой грудью, которую особенно и не скрывала. В отличие от других, мулатка была почище и посвежее. Несомненно, она принадлежала к элите общества. В ней даже был какой-то сексуальный шик. Пахла она дорогими духами. А на руках был свежий маникюр.

  – Леха, ты что? – спросил я нервно, понизив голос. – Мы же спешим?!

  Не знаю, что он ей сказал, но она, подмигнув мне, села в машину. Идиот, решил я.

  Лехе же после всего пережитого и нервных разговоров срочно требовалась женщина. Они поворковали, как голубки. Я невольно прислушался. Леху несло по волнам чувств.

  – Красотка, – сказал Леха, – я мечтал о тебе всю жизнь...

  – Не может быть... – мулатка засмеялась.

  – Я даже готов жениться...

  – В чем же дело? – все так же смеясь, спросила она.

  – Но я уже женат...

  – Ах, мне как всегда не везет!

  Она знала, что он врет. Но это было частью ритуала ухаживания.

  – У тебя красивые ноги.

  – Да... – просто ответила она.

  Никто не помнил ее настоящего имени. А здесь ее действительно звали Красоткой. Она танцевала в кордебалете, была за мужем и имела ребенка. Потом все бросила, развелась, сделала себе большую грудь и вышла на панель. Такая жизнь ей нравилась больше.

  – Ты не могла бы поставить их на приборную доску?

  – А почему бы и нет, – продолжая смеяться, ответила она. – Но если вас будет двое...

  Она была в сапогах и расклешенной юбке, и конечно, все обнажилось. Леха запустил руку. Наверное, она была даже без трусиков.

  – Я могу и выйти, – сказал я, нащупывая ручки дверцы.

  – Можете посмотреть... – разрешила Красотка. – Но за это придется заплатить.

  – Не волнуйся, дорогая, деньги у меня есть, – заверил ее Леха.

  – Покажи! – потребовала она.

  Они, хихикая, перешли на шепот и, похоже, договорились, потому что ее кудлатая головка опустилась Лехе на колени.

  Я едва не зареве, как бизон. У меня не было женщины две недели, не считая мимолетного романа с Аллой. А Леха развлекался у меня под носом. Мне надо было срочно вернуться к Катажине и завалить ее в постель, ведь мы так и не помирились, а то, чем мы сегодня занимались, трудно было назвать любовью – скорее, обоюдным насилием. И во всем был виноват Леха Круглов.

  ***

  Жора Мамырин жил на углу Староконюшенного и Арбата.

  Знаменитые высотки Нового Арбата здесь на Марсе выглядели несколько по-другому. Во-первых, они были лишены такого количества стекла по соображениям климата, а во-вторых, были вылиты единым монолитом и имели округлые формы, как русские горки.

  Поверху даже днем сияла реклама. Теперь же было темно, убого и безрадостно.

  Красотка долго махала нам в след. Видать, Леха ей понравился.

  – А ты чего?.. – спросил Леха, умудряясь обернуться в мою сторону. – Я же ей хорошо заплатил!

  – У меня принципы, – сказал я.

  Хотя никаких принципов не было, я просто брезговал – воды в городе не было вторые сутки.

  – Ну и правильно, – легко согласился он.

  Без особых приключений мы свернули на старый Арбат и нашли трехэтажный дом номер 25, где на первом этаже размещался клуб "Африканда". В метрах десяти лежал убитый мужчина. От него уже попахивало. Я старался не смотреть в его сторону.

  Окна клуба были закрыты металлическими жалюзи. Зато сбоку была обыкновенная филенчатая дверь. Мы долго барабанили – никакого результат. Я уже опасался, что на шум слетятся все "гирвасы" с округи, когда дверь внезапно открылась – из нее выставились зрачки двустволки.

  – Чего надо?

  – Мамырина... – сказал я, остерегаясь створа двери.

  – Нет здесь такого!

  Дверь закрылась.

  Мы снова принялись стучать. Когда дверь открылась, я изловчился и просунул ногу.

  – Если я по ней выстрелю? – ехидно осведомился человек.

  – Нам нужен Жора Мамырин, – с просящей миной на лице сообщил Леха. – Мы коллеги по работе... Журналисты... – Он сунул в дверь удостоверение.

  – Ну так бы и сказали. А его все равно нет! – злорадно ответил человек.

  – А где он? – терпеливо спросил я.

  – Не знаю, – все так же неприязненно ответил человек. – Приходите завтра.

  – А ты кто?

  – Какое тебе дело!

  Тогда я рванул дверь на себя и вытянул наглеца наружу. В руках у него действительно была берданка времен царя Соломона. И он пальнул.

  Если бы не альдабе, не знаю, что со мной было. Правда, человек пальнул в воздух, да и ствол я успел отклонить в сторону. Но все равно ощущение было не из приятных. Я сразу же оглох на левое ухо, хотя пальнул человек всего-навсего из одного ствола.

  Человек был сед, стар и тщедушен, но с норовом.

  – Слушай, – возмутился я, отбирая у него ружье. – Вот накостыляю, чтобы неповадно было.

  Леха тряс головой. Оказывается, выстрел произвел на него не меньшее впечатление, чем на меня.

  – Петрович, кто там? – спросил женский голос.

  – Так... х-х-х... к тебе пришли... – Петрович уставился в темноту дверного проема.

  При всей комичности ситуации он однако умудрился сохранить достоинство.

  – Если ко мне, то впусти!

  – Отдай ружье! – потребовал Петрович.

  – Больше ничего не хочешь? – ехидно осведомился Леха, который сразу его невзлюбил.

  – Отд-а-а-а-й, – как пятилетний, заныл старик, протягивая веснушчатые, костистые ручки с траурной каемкой под ногтями.

  – На! Только не балуй! – я сунул ему берданку, чтобы он только заткнулся.

  Мы вошли в подъезд. Здесь было темно и пахло преотвратительно. Крутая лестница вела наверх. Там в дверном проеме застыла странная фигура в домашнем халате – квашня на палочках, то бишь ножках. Что-то знакомое почудилось в этом квадратном, непомерно толстом создании с кабаньим загривком.

  Леха озадачился и с ехидцей в голосе тихо произнес:

  – А где Жора? Это не Жора...

  – Знаю... – так же тихо ответил я.

  – Вы к кому? – спросила квашня на палочках.

  – Нам нужен Мамырин.

  – Всем нужен Мамырин, – повторила она рефреном за нами.

  – Мы из "Петербургских ведомостей", – добавил Леха.

  – Все из "Петербургских ведомостей", – как эхо, отозвалась квашня на палочках.

  – У нас дело... – объяснил я, понимая тщетность наших усилий.

  – У всех дело...

  – Мы поднимемся? – галантно осведомился Леха.

  Женщина молчала. Я шагнул на первую ступеньку.

   – Петрович... – как-то странно произнесла она.

  Петрович вскинул свой дробовик и ткнул меня в спину.

  – Не надо стрелять, – попросил я. – Мы все поняли и уйдем.

  – Петрович! – снова произнесла квашня на палочках.

  – А ну топай! – надавил он ружьем и заставил нас подняться по лестнице.

  Мы очутились в темном гостиничном коридоре, освещенным только светом из комнат. Теперь я понял, откуда несло мочой и человеческим испражнениями.

  – Давай! Давай! – подталкивал нас Петрович.

  – Вот ваш Мамырин, – сказал квашня на палочках, кивая куда-то в глубину.

  В комнате с голыми стенами на полу среди хлама, в луже бурой крови лежал голый человек. У него была такая поза, словно ему выстрелили в спину.

  – Хорошо... – согласился я, опасаясь за свою и Лехину жизнь. Петрович все еще держал ствол дробовика под моей лопаткой. – Здесь произошло убийство. Мы все забудем и уходим.

  – Петрович! – снова приказала квашня на палочках.

  – Топай! Топай! Ходят здесь всякие! Говно разносят!

  Он так ударил меня прикладом, что я, невольно наступив Лехе на ноги, был вынужден ускорить шаг. Почти бегом мы достигли конца темного коридора и свернули вправо. Теперь в окнах комнат, которые выходили на Старый Арбат, мелькали знакомые фонари и брошенные торговые палатки. Там царила зима. Мне даже показалось, что на заснеженных крышах домов сидят астросы, а по брусчатке маршируют черные ангелы с нибелунши на плечах. Слева же было лето – яркое, желтое солнце (почти, как на Земле) било в окна. Голубое, бездонное небо ласкало глаз. Петрович гнал дальше.

  – Это тоже Мамырин, – говорила квашня на палочках. – Это тоже... Какой вам нужен?

  – Я не знаю, – признался я. – Живой Мамырин...

  Казалось, не только сам вопрос, но и наше недоумение забавляли ее.

  – Живой? – удивилась она.

  – Желательно, – подтвердил я.

  Леха почему-то молчал. В каждой комнате лежало по убитому. Кое-кого можно было узнать – их часто показывали по TV. Все больше общественные люди, члены мирового парламента и мирового правительства. Некоторые были тайными агентами и сотрудниками спецслужб. Обыкновенных марсиан было больше. Должно быть, они чаще попадали в эту ловушку.

  – Здесь занято... Здесь занято... – рассеянно и как-то обыденно говорила квашня на палочках, заглядывая в комнаты. – Выбирайте любую.

  – Они сумасшедшие! – шепнул мне на ухо Леха.

  – Не переговариваться! – крикнул Петрович и снова ткнул меня в спину.

  – Простите, – спросил Леха, – а туалет здесь есть?

  Его мучила медвежья болезнь. Он приплясывал на одной ноге.

  – Конечно, есть, – ехидно ответил Петрович, – в каждом номере!

  Интересно, на что он намекает, подумал я.

  – Нам не нужен номер, – напомнил Леха. – Нам нужен Мамырин.

  На этот раз квашня на палочках не удостоила нас ответом.

  Петрович завел в подвалы. Комнаты были похожи на пыточные: люди висели на крюках, кое-кто ползал, мыча, по полу. Потом мы снова поднялись, миновав одну лестничную площадку, и по моим расчетам попали на третий этаж. Но и здесь была та же самая картина: мертвецы и лужи крови.

  – Что мы ищем? – спросил я у квашни на палочках.

  Она не ответила. Теперь я вспомнил, где ее видел. Во времена моей юности, когда я учился в университете, она была первой красавицей на телевидение и вела самые престижные программы. Весь наш курс сгорал по ней от любви. И я, чтобы не выделяться, – тоже.

  Я даже вспомнил, как ее зовут: Соня Бергамаско. Ее корни были из земной Италии, от которой еще в мою бытность на Земле остались одни острова. Тогда многие итальянцы из разоренной Европы перебрались в Россию.

  От былой итальянской красоты Сони Бергамаско остались только глаза и чистые формы лба, иначе бы я ее не узнал.

  Несомненно, Жора Мамырин находился где-то рядом, ведь он был ее мужем. Правда, прошло столько лет. Несомненно еще и то, что мы, по крайней мере, уже дважды прошли по одному и тому же коридору, побывали, но теперь уже в ином подвале, снова попали в этот же коридор. Трудно было понять, где он начинался, а где заканчивался.

  – Соня, – сказал я вкрадчиво, – мы знакомы с Жорой по работе.

  – Все знакомы с Жорой по работе, – равнодушно ответила она.

  Петрович хмыкнул:

  – Хвастают здесь! – и ткнул с такой силой, что мне стало больно.

  – Слушай ты!..

  Не знаю, чем он там щелкнул, но этого было достаточно, чтобы я вел себя осторожно.

  – Будь аккуратно с этой игрушкой, – предупредил я, пробуя повернуться к нему лицом.

  – Но... но... – Петрович синхронно повторил мой маневр, отступая к стене.

  Мне ничего не стоило вырвать у него ружье и воспользоваться своим огромным черным пистолетом с вычурной скобой, который уже изрядно натер мне подмышку. Но, во-первых, Петрович был настороже, а во-вторых, что-то меня удерживало от резких движений: все эти хождения вокруг да около имели какой-то скрытый смысл, мы с Лехой только не могли знать, какой именно. И тут я наконец заметил, что Лехи рядом нет. Куда он провалился и когда это произошло, я не понял.

  – Эта подойдет, – уверенно сказала квашня на палочках.

  Она распахнула дверь. Петрович ловко запихнул меня прикладом и повернул ключ на два оборота.

  Внутри находился... Леха.

  – Я тебе кричу-кричу... – пожаловался он, сидя в на батарее и как-то странно к чему-то прислушиваясь.

  – Психи какие-то, – сказал я, оглядываясь на дверь и потирая то место на спине, куда меня тыкал берданкой Петрович. – Как ты сюда попал?

  – Как только мы поднялись по лестнице, – отозвался он, по-прежнему прислушиваясь к чему-то.

  – Настоящий лабиринт, – согласился я.

  Окно забрано решеткой. Стекла настолько мутные, что снаружи ничего не разглядеть. А сама комната, словно насквозь простреляна, словно в ней черти свадьбу гуляли, оставив после себя заплесневелые объедки, блевотину в углу, каракули на стенах и армейскую койку с проваленной сеткой. И тут раздались эти звуки, к которым с такой настороженностью прислушивался Леха. Я понял, что его поразили не сами они, хотя от них одних можно было сойти с ума, потому что на все лады орали сотни резаных кошек, а источник, который невозможно было определить. Звук шел буквально отовсюду: от стен, потолка, пола и даже от батареи отопления, на которой сидел очумелый Леха.

  – А ты знаешь, сколько времени прошло, с тех пор, как мы попали сюда? – спросил он, смешно моргая ресницами.

  – Сколько? – спросил я, изучая стены.

  Одна из них, оклеенная старыми газетами, заинтересовала меня больше других – на ней среди ветвистых каракулей были нарисованы красные звезды, и я понял, что это знак, что звезды мог нарисовать только Федор Березин. Еще у него было старое-старое прозвище Мама ту-ту. Но лично я его так никогда не называл. Бедный Федор, неужели он погиб от рук марсианских садистов? Нет, не может быть, Федор Березин мог пасть только смертью храбрых на поле брани! Он готовился к этому всю жизнь.

  – Я специально заметил, – торжественно произнес Леха. – Сутки!

  – Что? – спросил я, отвлекаясь от Березинского шедевра.

  – Я говорю – сутки!

  – Иди ты! – удивился я. – Проверь часы!

  – В том-то и дело, что проверил, – Леха сунул мне под нос свой будильник.

  Действительно, часы у него были швейцарские, фирмы "Бадуони", с точностью хода плюс минус полсекунды за год. Тогда я посмотрел на свои нефирменные, но накрученнее, пощелкал кнопками и не поверил глазам – действительно, календарь показывал четверг.

  – Мистика какая-то! А мне показалось, прошло минут десять.

  – Чего они хотят от нас?

  – Спроси чего-нибудь попроще.

  – Наверное, твой альдабе?

  – Не может быть?! – удивился я, пробуя найти какой-нибудь тайный рычаг в стене. – О нем никто не знает, кроме тебя и меня.

  – Ну тогда деньги? – предположил Леха.

  – По-моему, мы попали к обыкновенным садистам.

  – Ты думаешь?

  Леха успокоился. Он даже поерзал, удобнее устраиваясь на батарее, словно собрался здесь сидеть до второго пришествия.

  Я изучал комнату. Зачем-то нас сюда засунули? Если бы хотели убить, то убили бы сразу же, а не таскали сутки по кровавым подвалам.

  – Да нет здесь ничего, – сказал Леха. – Я уже все стены обстучал.

  – А это что?

  Многовековой слой газет в углу явно оттопыривался. Я потянул за край и оторвал здоровенный кусок, на котором тоже была нарисована особенно большая и красная звезда. За ним находилась крохотная дверь, похожая на вход в крысиную нору. Оставалось только сунуть туда голову. Что, собственно, я и проделал. Воняло, как в клоаке, или хуже. Стенки и поверхность подо мной были в какой-то мерзкой, вязкой слизи.

  – А назад?.. – пробурчал Леха, пихая головой меня в зад. – Назад вылезем?

  – Зачем назад? – хотел ответить я, но почувствовал, как потихоньку, но верно скольжу туда, откуда тянуло сквозняком. Было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Леха, кряхтя, полз следом. Ему мешал живот и одышка. Вот что значило жениться и просидеть два года на севере. Лично я не собирался повторять чужих ошибок – в смысле, жениться.

  Не успел я об этом поразмыслить, как понял, что падаю и вообще, что мы с Лехой влезли в обыкновенный мусопровод.

  В общем, выпали – с третьего этажа прямиком в какие-то баки с арбузными корками, пивными бутылками и объедками. То-то было грохота!

  Леха по инерции вывалился из мусорного ящика и залился смехом, показывая на меня пальцем.

  – Посмотри на себя, – буркнул я, потирая бок и направляясь к ближайшей садовой бочке с водой.

  Нетрудно было представить, как я выгляжу, если Леха выглядел следующим образом: с его ушей свисала лапша, а голова была в арбузных семечках. Кроме этого он был весь мокрый, как новорожденный щенок, во все той же слизи, которая стекала на траву.

  – Подвинься, – сказал он, пристраиваясь рядом.

  И тут заорали сто тысяч кошек, да так, что мы присели, и только после этого обнаружили, что находимся в большом старом саду и что этот сад напоминает земной, но никак не марсианских, ибо под холодным солнцем Марса не произрастали персики и бананы, а на финиковых деревьях не сидели павлины – хвост одного из них с зеленовато-синим отливом свисал нам прямо на головы, еще парочка что-то клевала за живой изгородью самшита и не менее десятка расхаживало по мавританскому газону и находилось в ближайших зарослях, потому что как только заорал тот, что на дереве, ему стали вторить все остальные. И все бы ничего, но кошачьи крики павлинов почему-то резонировали с окружающим пространством. Что было, по меньшей мере, очень странно. Вот, чего испугался Леха, а вместе с ним и я.

  – Чудеса... – произнес Леха, озираясь. – На Марсе павлины!

  Я даже не стал развивать эту тему – и так приключений хватало, если еще окажется, что мы не на Марсе, то лучше тогда не жить. Даже Европа меня устраивала меньше, чем, скажем, Луна, потому что земной спутник давно был обжит, в нем если и было серо и монотонно, то хотя бы сухо и тепло, потому что гелий-3 добывался в избытке для всех марсианских, европейских и бог знает еще каких реакторов.

  – Хватит марафет наводить, – сказал я, вытираясь надушенным носовым платком, который Катажина Фигура предусмотрительно сунула в карман куртки, – идем!

  Мне не терпелось разузнать, чей это сад и вообще, что происходит. При всех равных условиях, лично я предпочитал, чтобы это был Марс. Мне казалось, что это логичнее – ведь мы шли к Жоре Мамырину. Впрочем, его-то мы обнаружили очень быстро: в тенистой беседке, да еще в компании Федора Березина, одетого в грязноватый зеленый комбинезон, и с аккуратными армейскими усиками, а его высокий лоб философа был аккуратно заклеен пластырем. Присутствие Федора Березина в контексте всех наших злоключений, бабона и прочих чудес времени было как нельзя к месту.

  – Привет! – обрадовались мы. – Как дела?

  – Это долгая история, – сдержанно обрадовался Жора Мамырин. – Присаживайтесь, если хотите убить пару лет.

  – Надеюсь, это была шутка, – дружелюбно брякнул я и был недалек от истины.

  Они давно пили. Это было заметно по их одухотворенным лицам.

  – Куда ты пропал? – спросил Леха Жору Мамырина, пожимая обоим руки.

  – Кто понял жизнь, тот работать бросил, – заявил Жора.

  – И-то правда, – согласился Леха.

  Жора Мамырин был продуктом моды инуа, возникшего примерно в те года, когда я родился. На память о нем у Жоры остались знак "лица" на щеках и золотой "йо" в правом ухе. Знак "лица" означал веру в духов Марса, а золотой "йо" – конкретно в высшее существо Йо, которое ассоциировалось с карапетами – разновидностью летающих шитиков пустыни Кара. Однако мода на духов быстро сошла на нет, а когда я поступил в университет, он ней вовсе забыли. Можно было, конечно, избавиться от языческих символов, но Жора Мамырин остался верен себе – даже через столько лет. Один золотой "йо" стоил бешенных денег и мог обеспечить безбедную старость.

  Я вспомнил девиз своей молодости: "Не доверяй никому старше тридцати!". Теперь мне тридцать семь, и я бы переиначил: "Не доверяй никому старше пятидесяти!", потому что я чувствовал себя молодым, а все пятидесятилетние казались слишком правильными и скучными. Жоре Мамырину было пятьдесят пять. Но он не казался мне скучным. Может быть, потому что у него был нетипичный для пятидесятилетнего вид: длинные волосы и горящие таинственным светом глаза. Правда, у Жоры Мамырина во рту не осталось ни единого зуба, за исключением большого переднего, который торчал, как у зайца. Впрочем, годы брали свое – его лицо вот-вот грозило превратиться в печеное яблоко. Я представил, что доживу до такого возраста, но ничего не получилось. Не стоило даже пытаться.

  – Пить будете?

  – Будем! – с готовностью согласился Леха. – А...

  – Только не надо спрашивать, за что! Просто пить!

  – Хорошо, – согласились мы.

  Федор Березин подмигнул мне. Казалось, он был удивлен нашим появлением. Выглядел он каким-то притихшим, что на него мало походило. Я отнес это на счет ранения.

  Жора налил по полному стакану. Закуски не было и в помине. Мы выпили без тоста и не чокаясь. Леха по привычке занюхал рукавом, который, разумеется, пах мусоропроводом. Я же ограничился тем, что вытер слезу из глаза. Жора налил еще. Мы снова выпили. Федор поморщился и горестно вздохнул. Похоже, он страдал давно.

  Леха озвучил ситуацию:

  – Как на похоронах...

  Жора Мамырин как-то странно посмотрел на него и сказал, обращаясь ко мне:

  – Я нашел его в гараже...

  Мы помолчали, ожидая продолжения, но его не было: Жора молча сопел, уставившись куда-то поверх наших голов. Глаза его налились влагой.

  – Кого? – осторожно спросил я.

  – У него сын умер, – сдержано пояснил Федор Березин.

  – Сына... – подтвердил Жора Мамырин. – У меня один сын... Был... Последнюю неделю ходил какой-то смурной. А в тот день я почувствовал, что в доме чего-то не хватает... – Жора вздохнул, – нашел его... в гараже... А когда снял, то решил, что он еще жив. Даже обрадовался. А это просто воздух из легких вышел.

  – Но тогда мы не ко времени, – сказал Леха, поднимаясь.

  Ему, как и мне, было не по себе и не терпелось под любым предлогом оказаться где-нибудь подальше, где все было ясно и понятно, где не было этого странного сада, резонирующих павлинов, кричащих, как сто тысяч кошки, а главное – странных комнат, полных мертвых и умирающих людей.

  – Сидите! – приказал Жора Мамырин.

  Федор Березин развел руками. Спорить не стоило, словно мы все играли в какую-то странную игру, а ведущим был Жора Мамырин.

  В этот момент откуда-то появилась Соня Бергамаско. Она дышала так, словно поднялась на пятый этаж. Лавка под ее весом тягостно заскрипела.

  – У нас гости, – сказал Жора.

  – Я сама привела их сюда, – сказала она, коварно улыбаясь.

  Жора Мамырин понимающе кивнул. Меня передернуло. Чудеса какие-то. Нет, все было настоящим: травка, небо, даже Федор Березин. Я осторожно потрогал его.

  – А меня сбили, – объяснил он, улыбаясь, как утреннее солнце.

  – Так это ты в реку упал?! – догадался Леха.

  – Я! – радостно кивнул Березин.

  – Мы пришли по делу, – заявил я, в надежде, что все быстро выяснится и мы уйдем.

  – Знаем мы ваши дела, – отозвался Жора Мамырин. – Небось, хотите понять, что происходит?

  – Война... – важно произнес Леха.

  – Война, – согласился Жора Мамырин. – Только с кем?

  – С каменами, естественно и еще... Мы пришли посоветоваться, – сказал я и злорадно посмотрел на Соню Бергамаско. – Ты же все знаешь.

  – Правильно сделали, – сказал Жора Мамырин. – Но вначале давайте выпьем. Дорогая, – обратился он к жене, – на этот раз ты ошиблась. Это мои друзья.

  Мы выпили. Соня Бергамаско только пригубила – во рту у нее блеснули огромные клыки, а под ногтями чернела свежая, незапекшаяся кровь. Я пихнул ногой Леху. Он понимающе кивнул – мол, все вижу, все замечаю, в курсе дела – она, как и я, хлыст.

  Мы выпили еще. Потом еще. И еще. Наконец столько, что стали способны логически рассуждать.

  Закуски нам не дали, и мы с Федором Березиным решили сорвать по банану. Я едва отклеился от лавки, и вообще, после пребывания в мусоропроводе вся моя одежда стала картонной. Федор зашептал, брезгливо принюхиваясь ко мне:

  – У него сын еще год назад повесился.

  – Год назад?.. – удивился я и вопросительно посмотрел на него.

  Неужели Жора Мамырин не тот, за которого себя выдает?

  – Во-во... и я о том же... – многозначительно произнес Федор. – А вспоминает, как вчера.

  – Херня какая-то, – не поверил я, оглядываясь на Жору Мамырина и улыбаясь, как родственнику. – Обыкновенный дачник...

  – Резидент астросов...

  – Да брось ты!

  – Я когда в плен попал, – снова зашептал Федор, с жадностью поглощая банан, – меня сразу притащили сюда.

  – Кто притащил?

  – Черные ангелы и камены.

  – И ты нарисовал красные звезды? – спросил я.

  Костюмчик у летчика тоже был не первозданной чистоты, и от него тоже попахивало. Спасибо, хоть Федор путь указал правильно.

  – Я. А эта его мымра – настоящая садистка. При мне мужику кишки выпустила.

  – А сад и номера? – спросил я, все еще не веря Федору, хотя не верить было глупо.

  – Знаменитый бабон Троя. Ты что не слушал?

  – Ни сном, ни духом, – признался я.

  – Ну да, откуда тебе знать, – согласился Федор Березин. – Они его надежно спрятали. Я еще удивился, когда вас увидел.

  Я хотел спросить, кто "они". Но вопрос, похоже, был чисто риторическим – конечно, камены. Кто еще? И их хозяева – черные ангелы, то есть, в конечном итоге – астросы!

  – Держись ко мне поближе, – сказал я, – а лучше, если что, вцепись в руку.

  Конечно, я не успел рассказать Федору, что умею перемещаться из бабона в бабон, что цекул и владею чоппером, что мы с Лехой по доброй воле пришли сюда и что Жора Мамырин наш приятель. Но за время нашей дружбы мы выпили так много водки, что Федор научился понимать меня с полуслова.

  Пришлось вернуться за стол, потому что дальнейшее перешептывание выглядело подозрительным.

  – Слушайте, я, рассказываю, что видел Луку, – сообщил Леха, когда мы уселись.

  – Луку? – переспросил я.

  – Жора тоже удивился, – подобострастно улыбаясь, сказал Леха.

  Мне показалось, что он побаивается Жору Мамырина и пытается к нему подлизаться.

  – Какого Луку? – никак не мог вспомнить я, потому что свыкся с мыслью о его смерти.

  Соня Бергамаско насторожилась и бросила взгляд на мужа. Они явно о чем-то знали.

  – Лука у нас один, – сказал Леха таким тоном, словно открыл Америку, – Федотов!

  – Федотов умер! – напомнил я.

  – Лука в городе, – произнес Леха будничным тоном, словно это действительно не было новостью.

  – Ты разговаривал с ним?

  – Нет. С ним общался Рем Понтегера.

  – Они знакомы?!

  – Да, он заходил к нему поболтать.

  – Он заходил и к Юре Дронскому.

  – Тебя это удивляет?

  – Два редактора крупнейших газет... – рассуждал я. – Таких совпадения не бывает. А во сколько?

  – Где-то во второй половине дня.

  – Ерунда! – вырвалось у меня. – Не может быть... Во вторник?

  – Да, но почему ты удивлен?

  – Потому в двенадцать, во вторник он погиб у меня на глазах!

  – Погиб? А может, тебе показалось?

  – Я видел его, как тебя, и даже разговаривал. А часом раньше он назначил мне свидание.

  – Мистика! – выпучив глаза, произнес Леха.

  Федор Березин недоуменно кивал. Ни Луку, ни Рема Понтегера он не знал. Зато их знал Жора Мамырин и, без сомнения – Соня Бергамаско.

  – Значит, Лука Федотов вернулся, – констатировал Жора Мамырин. – Отлично!

  – Вернулся, – подтвердил Леха.

  – Вернулся, чтобы погибнуть! – стоял я на своем.

  И тогда Жора Мамырин произнес самую таинственную фразу:

  – Лука Федотов умереть не может... – он помолчал. – Но в любом случае это хороший знак.

  – В смысле погибнуть или вернулся?

  – В смысле вернуться.

  – Почему?

  – Потому что наконец что-то происходит. А Лука просто так вернуться не мог. Странно, что он еще не появился здесь. Рано или поздно здесь все появляются. Он мне очень нужен.