Текст книги "Гибель Марса"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

  Надо ли напомнить, что демократия выродилась еще на Земле, потомку что в том виде, в котором она предстала миру на Востоке, она не устраивала США. На смену ей пришел просвещенный прагматизм, который исповедовали высшие слои общества.

  По дороге я не удержался и позвонил Верочке Матюшиной. Мне было интересно, как идут боевые действия. Наверняка Рем Понтегера уже перегрыз горло Алфену и вкушал победу. К моему удивлению, Верочка ответила нервным смешком:

  – Они уже выжрали три бутылки коньяка и потребовали еще!

  – Так быстро? – удивился я. – А чем они закусывают?

  – Лимоном...

  – В стиле главного, – философски изрек я.

  – Да, но каково мне! – заметила Верочка Матюшина.

  Похоже, она пыталась прибрать к рукам Алфена. Как это ей удастся? с интересом подумал я. В этом отношении Алфен был непотопляем, как крейсер "Аврора", марсианский муляж которого стоял на Неве-Москве-реке.

  – У тебя что, неприятности с правительством? – поинтересовалась она.

  – С правительством? – удивился я.

  – Тебя спрашивали ужасные люди!

  – Это мои друзья, – быстро ответил я.

  – Странные у тебя друзья, – менторски заметила Верочка Матюшина, – я одного испугалась. У него такой зверский вид, да и другой...

  Я перебил ее:

  – Мне не звонил некий господин Федотов?

  Я просил так – на всякий случай. Брякнул первое, что пришло в голову.

  – Звонил! – съязвила она. – Сказал, что убьет тебя при встрече.

  – А если серьезно? – спросил я.

  Вот и решайте теперь, что такое интуиция.

  – Если серьезно, то он будет ждать тебя в "Астории" с двенадцати до часу.

  – Спасибо, – я отключился.

  Итак, объявился Лука. Но почему он меня ищет? И тот ли это Федотов, который Лука? Известно, что Лука остался на базе астросов и улетел в глубины космоса. Причем у него было тайное редакционное задание от Алфена – сфотографировать астросов и разузнать о них как можно больше. Значит, он жив! Есть шанс обладать уникальной информацией. Но почему ни "Москва-хроникал", ни наши "Ведомости", ни тот же самый "Телеграф" и сотня других редакций по всему Марсу не опубликовали ни строчки о астросах? Одно из двух, либо это не тот Федотов, то есть не Лука и Верочка Матюшина ошиблась, либо Луке заткнули рот каким-нибудь экзотическим способом. Как бы там ни было, до встречи с таинственным Федотовым осталось не более двух часов, и я решил провести их с пользой. И еще я подумал о том, что как-то очень синхронно с посещением нами Кагалмы из небытия возник Лука. Не верил я в такие совпадения. Не верил.

  Редакция "Москва-хроникал" располагалась в шестидесятидвухэтажной высотке в начале Яузского бульвара. Охранник увидел Росса и не пожелал нас впускать, хотя вдвоем с Россом мы беспрепятственно появлялись во всех редакциях и ресторанах. Нас везде знали. Росс был моей визитной карточкой – выхоленный, выстриженный, отриммингованный – чепрачный эрдель, с рыжим подпалом и с мордой кирпичом – я специально носил в заднем кармане расческу. Охранник оказался молодым, неопытным и упирался, пока я на всякий случай не сунул ему под нос пропуск с полосой по диагонали, который и в этот раз оказал магическое действие, которому я в очередной раз только удивился. Не звонить же Юре Дронскому по всякому пустяку. Мы поднялись в скоростном лифте на двадцать пятый этаж, где в коридорах наши шаги с Россом заглушали толстые, мягкие дорожки.

  "Москва-хроникал" занимала десять этажей – с двадцатого по тридцатый, и была крупнейшей газетой мультимедийного магната Пеки Дементьева, который владел по всему миру четырехстами пятидесятью восемью фирмами и корпорациями. Империя называлась "Независимые новости и медиа". В газете работало более пятисот журналистов и неизвестно какое количество внештатников.

  По сравнению с ним наши "Петербургские ведомости" были детской игрушкой. Два года назад, примерно когда пропал Рем Понтегера, "Ведомости" понесли убытка на восемь миллионов рублей. Следующий год был не лучшим для газетного бизнеса – издания сдавали позиции по всем направлениям. Потом появился Алфен. Его вытянули из забытья партийные функционеры, фамилии которых даже не хочу упоминать. Алфен в свою очередь нашел меня и всех ведомцев. Месяцев через восемь мы стали гордо выпячивать подбородок и открывать двери ногой, потому что рейтинг газеты взлетел на небывалую высоту. С нами стали считаться. Но таких более-менее успешных газет было много, а сорокадвухстраничный таблойд "Москва-хроникал" – в пятерке лучших, и попасть в него было все равно что выиграть в лотерею миллион или получить у Бога индульгенцию на все последующие грехи.

  Юра Дронский обитал в стеклянном кабинете с огромной приемной и внушительного вида секретаршей, и я вспомнил, что Юра всегда питал слабость к крупным женщинам.

  Однако он вел такую жизнь, которой не позавидуешь. Вставал в шесть утра, чтобы еще до работы прочитать все газеты, посмотреть программу "Время", поговорить со всеми нужными людьми. К этому времени на Марсе всегда что-нибудь происходило, поэтому уже к девяти часам утра в телефоне Юры Дронского садилась батарейка. Он хватал следующий аппарат. Секретарша следила, чтобы все пять трубок ежедневно были заряжены. Мало того, в "сетуне" у него был отдельный набор телефонов. Юра Дронский так и не привык к аэромобилям, даже к самым шикарным. Его укачивало. Зато на свой супердорогой "сетун" – машину с плазменным генератором – он поставил гудок от земного локомотива, чтобы носиться, как угорелому – когда Юра сигналил, то было слышно в радиусе двенадцати километров. Его многократно штрафовали – он предпочитал платить и пользоваться своим фирменным сигналом, от которого шарахались, как от бешенной коровы.

  Обычно он входил в офис, разговаривая с секретаршей по телефону до самого последнего момента, пока не возникал в приемной, как дух из бутылки, потом говорил всем: "Привет!" и удалялся в свои апартаменты, не отрывая телефона от уха. Он так привык к ним, что, наверное, сидел с ними в туалете, разговаривая, просматривая сообщения и голых девиц.

  Понятно, что из-за суеты, севших батареек и из-за того, что участвовал в управлении самой крупной газеты на Марсе, Юра Дронский жил в вечном стрессе. А это, учитывая спад рекламной активности и снижение тиражей, не давало ему спокойно спать, и он мучился бессонницей. В общем, Юра Дронский работал на износ.

  Правда, и времена наступали тяжелые. А ведь цивилизации на Марсе было не больше пятидесяти лет, и мы были в начале пути. На то, чтобы уничтожить Марс, спутнику-Фобосу понадобилось мгновение, землянам же придется ковыряться ни одно столетие.

  Я постучал в стекло, и он махнул мне рукой.

  В строгом определении редактора, я бы сказал, что он был великим – безропотно тянуть такой воз! Должно быть, Пека Дементьев ценил его не меньше, но загонял, как любимого коня, на которого привык делать ставки.

  Юра Дронский сидел спиной к окнам во всю стену, за которыми расстилалась Столица мира: бесчисленные крыши, Сенатская площадь, Кремль, петли Невы-Москвы-реки, залив и небоскребы, теряющиеся в дымке испарений. Особенно выделялся район Рублевки – рубиновая игла Сити-центра пронзала небо, а торговый центр издали походил на панцирь гигантской черепахи. За ними на горизонте высились желтые Доломитовые горы – единственное, что отличало равнинные города России от Столицы Марса, и которые с севера ограничивали низину или пустыню Гусева, а с запада спадали в блестевший под холодным марсианский солнцем Финский залив. До гряды было не меньше ста двадцати километров, и в вершине одной из них застряло крохотное облако. Где-то там находилась система "Глоба" из пяти телескопов-сторожей, которые прикрывали Столицу с запада, автоматически следя за космосом.

  Мы с Россом зашли, и я сел с краю, предварительно захлестнув поводок за дверную ручку. Я совсем недавно купил Россу этот толстый кожаный поводок, на котором при случае можно было с успехом повеситься. Свой компьютер, который оттягивал карман и который без очков "пи-технологии" представлял теперь всего лишь кусок пластмассы, я положил рядом на свободный стул. Да и "Феня" молчал – значит, то ли не было новых сообщений, то ли не работала связь.

  Все ответственные редакторы, а также ведущие журналисты были в сборе. Юра кого-то распекал. При этом он беспрестанно совал ручку в рот и жевал ее. От этого его речь не становилась разборчивей.

  – Газета не делает событий, – вещал Юра Дронский в пятьсот двадцать пятый раз. – Она их комментирует, иногда интерпретирует в силу своих пристрастий. Наша стратегия заключается в том, чтобы использовать яркие первые страницы, которые видны за километр. Информация должна быть ясной, кратко изложенной и броской! Что у нас по ударным темам?

  Ему отвечали. Он помечал на бумаге. Я готов был биться об заклад, что тема черных ангелов в его списке не значилась. И честно говоря, удивился, потому что ожидал совершенно другого. Еще мне не понравилось, что Юра явно избегал моего взгляда. Он делал вид, что увлечен разговором.

  – Хорошо, Петров, – говорил Юра Дронский, отгрызая у ручки колпачок, – "В правительстве рассматриваются закон о криминальном правосудии". Венгловский: "Борьба Гучини за власть", тоже, очевидно, следует вынести на первую полосу. Маша Ржевская: "В некоторых областях на Западе предпринята попытка истребления местной фауны, в частности – летающую форму шитиков". В одном районе шитиков уничтожают, в другом, наоборот, разводят на фермах для меха. Надо занять четкую позицию по данному вопросу. Думаю, как раз по второму варианту. Сакулин: "Успех группы "Семья куропаток"". Это в раздел культуры... У нас серьезная газета...

  – Но они взяли Гран-при... – робко напомнил Сакулин.

  – А что там произошло убийство, или что?! Кто сейчас этим интересуется, кроме группки дебильных юнцов?

  После таких заявлений я покривился. Неужели Юра Дронский не чувствует момента? Грядут такие события! Впрочем, вопрос чисто риторический. Что-то на Юру Дронского не похоже. Хотя бы для приличия упомянул о каменах. Тема, правда, не столь свежа, но зато проглатывалась всегда и неизменно, словно для читателей не было ничего интересней, чем смаковать кровь и насилие. На мой непросвещенный взгляд, "Москву-хроникал" было так же неинтересно читать, как и разгадывать шарады. Я никогда не читаю на ночь глядя "Москву-хроникал". Как, впрочем, и в другое время суток.

  – Материал о Маркедонове тоже неплохой, – неискренне продолжал Юра. – Думаю, мы должны поставить на первую страницу Гучини, шитиков и кровавое воскресенье.

  Я открыл было рот, чтобы сообщить, что все это неактуально, что Гучини – это не новоявленный Христос, а всего лишь воинствующий ортодокс, что шитиков полным-полно в Доломитовых горах, к тому разноцветных – под цвет разнотравья пустыни, что парламент благополучно переживет кровавое воскресенье и до следующего понедельника выберет для нас нового бритого шилом премьера, что небо на Марсе давным-давно не розовое, а голубое, что сегодня вторник, а не злополучный понедельник и тем более не черная пятница, когда все прощается, но вдруг меня осенило: Юра Дронский не тот человек, который будет ставить на плохую лошадку, значит, у него есть повод вести себя тихо и скромно. Дело в том, что к нему стекалась информация из самых невероятных источников. Всякий, кто хотел иметь в друзьях Дронского, спешил принести в клювике. На этом зиждился не только столичный мир. Здесь была замешана большая политика и высшие сферы, которые мне и не снились.

  Еще полчаса ушло на обсуждение иллюстрация для северного, южного, западного и восточного столичных таблойдой, а также для десятка таблойдов, которые распространялись в пригородах и в русскоязычных районах Берлина, Праги, Нью-Йорка, Парижа и еще в сотне других близлежащих городов. Огромный стол Юры Дронского завалили фотографиями.

  – Я бы перенесла материал о шитиках на третью страницу, – робко предложила Маша Ржевская, пишущая на темы о природе. В редакции ее звали "природником".

  Юра задумчиво пожевал остатки ручки.

  – В одной из школ Марьинки произошла драка. Погиб мальчик, – постным голосом сообщил Спартесный, который вел криминальные темы.

  – Сколько мальчику лет? – спросил Юра, переводя на него взгляд.

  – Будет известно часа через два.

  – Тогда тема каникул и смерти мальчика плохо ложатся на вторую страницу. Надо их развести.

  – Сделаем, шеф.

  – Не забудьте, нужна редакционная заметка о вреде порталов, но не в лоб, а только слухи и намеки, с перспективой дальнейшей раскрутки. Незачем раньше времени ссориться с корпорациями, но и правительство явно хвалить нельзя. Все-таки мы независимая газета. Хорошо бы мнение какого-нибудь известного ученого.

  – Осветить парочку исковых процессов, шеф?

  – Да, было бы неплохо.

  – Все сделаем!

  – А что у нас с рекламой? Учтите, что шестьдесят процентов дохода газета получает от рекламы.

  Похоже, он вещал прописные истины, потому что лицо у Маши Ржевской сделалось скучным. Она еще не стала тертым калачом и не привыкла к журналистскому лицемерию. Я бы к ней подкатил, но она была слишком молода – только-только с университетской скамьи, а у меня к этому времени появились принципы не связываться с малолетками. Меня пугала ее жизнерадостность и вечный смех. В общем, я валял дурака. Надо было давно ее погасить.

  – Полный объем будет к вечеру.

  – Зарезервируйте место. Да, экономический обзор готов?

  – ... По внегалактической деятельности... – уточнил финансовый редактор, – редактируется...

  – В три часа мне на стол!

  К этому времени на стол Юры Дронского ляжет полный макет, и Юра утвердит его. Окончательно он подпишет каждый номер по электронке в двадцать три пятьдесят, лежа у себя в постели.

  – А что у нас с криминальным разделом?

  – Бенуа Сегюр дает интервью, а Батых Кинжев подготавливает статью о репатриантах.

  – Отлично! Ну а со скачками, погодой и спортом как всегда в рабочем порядке разберутся ведущие.

  Я же с интересом наблюдал за клубящимися облачками над Доломитовыми горами. Вначале они были, как легкий мазок белил на голубом небосклоне. Через пару минут, когда я отвлекся и снова взглянул, облака превратились в рыжие тучи, которые занимали всю нижнюю часть пространства окон в кабинете Юры Дронского. И если бы я подошел ближе, то наверняка увидел бы, что тучи клубятся по всему горизонту. Это, конечно, не Юпитер, где бури бушуют по триста лет. Это Марс. Тем не менее, бури тоже приличные. Но почему-то я не придал происходящему большого значения.

  Наконец редакторы и журналисты оставили нас одних, Юра сказал:

  – Привет! Что-то я давно тебя не видел.

  – Летал на север, – сказал я, пытливо вглядываясь в его лицо.

  Но либо Юра ничего не знал, либо у него была железная выдержка.

  – Эта твоя статья... – сказал он, упреждая мой вопрос, иначе бы он не был Юрой Дронским.

  – ...Да, – быстро сказал я. – Хорошая статья. Свежий материал. И насчет рейтинга можешь не беспокоиться.

  Черт! Я поймал себя на том, что унижаюсь. Значит, ситуация совсем гнилая.

  Юра незаметно поморщился.

  Неужели они зажрались здесь в своей "Москва-хроникал"? удивился я.

  – Дело не в этом, – безапелляционно заявил Юра, – дело в том, что информация устарела.

  – Устарела?!

  Или я ничего не понимал, или Дронский был настолько умен, что не поддавался анализу.

  – Эта информация проскочила год назад.

  – Прости, я ничего не знал.

  – Ты не понял. По просьбе правительственных кругов публикация была задержана.

  Меня прошиб холодный пот. Никогда не попадал в такие положения. Я-то, казалось, собаку съел в журналистике.

  Нет, вру! Такие ситуации были издержками нашей профессии. Я просто пытался их избегать.

  – А что, у тебя есть фотографии? – осведомился я, не собираясь раскрывать ему все карты с бабоном.

  – Нет, у меня нет фотографий, – твердо ответил Юра Дронский.

  – У тебя есть живые свидетели?

  Я намекал на Луку Федотова. Вдруг Юра каким-то образом с ним связан?

  – Нет у меня нет пока еще живых свидетелей.

  – У тебя есть Кагалма?

  – Нет, у меня есть Тога-Тога.

  – А! – обрадовался я. – Это на юге у негров. Это несерьезно – одни слухи.

  Я знал, что говорю, потому что, действительно, примерно год назад в нашей редакции начались разговоры на эту тему. И Тога-Тога в них тоже проскакивала.

  – Что не меняет сути дела, – сказал Юра Дронский и снова замолчал.

  У него было такое выражение на лице, словно он в уме писал доклад.

  – Черт! Так что тебе надо?! Год прошел. Свяжись со своим боссом, Пекой Дементьевым. Чего тебя учить!

  – Это исключено. На следующий день он меня выгонит. Я самостоятелен в принятии решений.

  – Тогда ты, может быть, ждешь, когда меня убьют?

  Рыжие тучи уже накрыли пустыню между Доломитовыми горами и городом, доползли до Сити-центра – рубиновая игла была скрыта до половины, и коснулись цента Столицы. Главки Кремля потускнели. А в верхней части окон виднелась лишь узкая полоска голубого неба. Тучи были какими-то странными – пузырчатыми и очень подвижными, словно город находился на дне глубокого морского залива, а сверху кипел прибой, и рыже-черными, словно дело происходило ночью. Таких туч над Столицей мира мне видеть не доводилось. Однако меня почему-то совершенно не смутил тот факт, что они застилают все небо.

  – Нет, я не жду, когда тебя убьют.

  – Учти, нас было трое. Всех сразу трудно убить.

  – Это неважно, – сказал он, терпеливо вздохнув.

  – Тогда, что важно?

  – Это просто закрытая тема.

  – Такая же, как и цекулы? – спросил я.

  – Цекулы – это миф! – заявил он.

  – А гесион? – с издевкой спросил я.

  – Гесион тоже! – не моргнул он глазом.

  – Тогда мой материал с удовольствием напечатают другие.

  – Не напечатают, – покачал головой Юра Дронский.

  И в его голосе я услышал нечто, что заставило поверить. Наступила пауза. Мне нечего было больше сказать – настолько я был ошарашен, если не сказать, подавлен.

  – Извини... – сказал Юра Дронский, взглянув на часы. – Совершенно нет времени... Спешу на ленч... И опоздать нельзя, потому что ленч дает городское правительство.

  Юра Дронский обитал в иных сферах, недоступных для обыкновенного журналиста. Это была не матушка-Земля, это был Марс со своим снобизмом и классами. Юра хорошо подготовился к разговору и ловко обвел меня вокруг пальца. Очередная неудача. Сколько их было? Я до сих пор так и не привык к ним – что на Земле, что на Марсе.

  В кабинете автоматически включилось освещение, словно наступил вечер. Юра Дронский с удивлением посмотрел в окно. Вот-вот должен был пойти ливень.

  И вдруг я понял, что Юра Дронский что-то знает. Тайна была столь значительной, что он не смел даже намекнуть неосторожным движением головы. Черт! подумал я, или я старею или становлюсь умным. Вот что значило выхватывать информацию из воздуха. Как я когда-то завидовал Луке! Он владел этим приемом в совершенстве. Я же только учился, но уже знал, что мне надо делать.

  В этот момент над городом словно вспыхнуло солнце. Свет был настолько ярким, что пробил рыже-черные тучи и осветил все закоулки города. В мгновение ока он заполнил небо, – а потом сквозь тучи на Столицу пролился огненный дождь. Вначале это были просто огромные искры. В море всполохов я разглядел горящие обломки, которые крутились, вертелись и падали долго – словно в замедленной съемке. Из этих обломков тоже сыпались искры и било пламя, и самое страшное заключалось в том, что обломки опускались на город. Совсем близко за окнами промелькнул огненный вихрь, потом донесся грохот. Нет – не грохот и не гром, а то, чего не было в моем лексиконе – с точечной ноты до размеров вселенной! Рамы прогнулись! Стекла треснули! "Бух-х-х!!!" Поток воздуха едва не вынес меня наружу.

  Я успел подумать, что надо бежать. И первым моим движением было спасти своего друга – Росса. Я схватил его за ошейник и дернул дверь, но открыть не успел. Пол качнулся. От страшного удара дверь слетела с петель, потолок треснул, и произошло нечто невообразимое. Это было похоже на взрыв или настолько быструю смену событий, скоротечность которых сознание не уловило, только запечатлело, что ни окон, ни стола, за которым сидел Юра Дронский, ни самого Юры Дронского не было. Не было ни стен, ни пола, потому что я висел над бездной, и помню, что совершенно не испугался, словно не я, а кто-то другой должен был упасть с высоты двадцать пятого этажа. В воздухе летала горящая бумага и проносилось множество вещей: разнокалиберные обломки, мебель, офисная техника и, кажется, даже люди или то, что от них осталось, стекла, куски рам, двери и еще что-то. Но я не слышал ни звука. Меня мучила одна единственная мысль – теперь я не узнаю того, что знал Юра Дронский и вообще всего того, что произойдет дальше в мире. Эта идиотская мысль застряла в моей башке, как гвоздь, и мешала сосредоточиться. В тот момент, когда слух включился, я понял, что не упал благодаря двум вещам: арматуре, в которой застряли мои ноги, и поводку, в петле которого была затянута моя левая рука, и самое главное – Россу, который уперся всеми четырьмя лапами и затаскивал меня внутрь кабинета.

  Не помню, как я выбрался. Через какое-то время я увидел себя бредущим по редакционному коридору. Вокруг был сплошной туман. Как ни странно, на потолке горело аварийное освещение. В руках у меня все еще был поводок, и Росс по прежнему тянул меня что есть сил.

  Я знал, что надо убираться из здания, которое, судя по всему, вот-вот должно было развалиться. Стоял страшный грохот, из которого невозможно было вычленить отдельные звуки: непонятный свист, скрежет рвущейся стали, крики, визг крошащегося стекла и разрушающегося бетона, вой сирен, жуткий скрип раскачивающихся стен и падающих перекрытий.

  Впереди мелькали странные людские пятна: женские ноги, груди, костюмы и искаженные лица. Кто-то лежал на полу. Кто-то прятался под столом. Какая-то женщина истерически смеялась. Кто-то дрался из-за очереди в портал.

  Вдруг я узнал человека в ало-красной "карапузе".

  – Лука!!!

  Он словно ослышался и завертел головой.

  В этот момент из пятой комнаты выбежал Венгловский и вцепился в меня. Он потрясал мобильником, как распятием, и вещал поповским голосом:

  – Покайтесь перед концом света! Покайтесь!!!

  Кажется, он входил, не помню, в какую секту и был религиозным психопатом.

  Я оттолкнул его и снова погнался за Лукой во главе с Россом, который с эрделевским азартом воспринимал происходящее как страшно занимательную игру.

  – Лука! – крикнул я, когда мы пробегали мимо.

  Они все скопом пытались втиснуться в лифт. Маша Ржевская упала. Ее топтали. Петров лез по головам, выдирая волосы и бороды. Маленький, юркий Сакулин пробивался между ногами. Лука оглянулся. Глаза его были белыми. Он все понял.

  – Бежим!

  В следующее мгновение справа что-то ухнуло. Из дверного проема вылетели клубы пыли и дыма. Мы с Россом инстинктивно шарахнулись в сторону. Я споткнулся и упал на вздыбившимся полу. Впереди как по мановению волшебной палочки стена превратилась в груду камней. Потолок треснул. Мы полезли куда-то вверх. Я решил, что Луку засыпало, но когда дунул ветер и рассеялась пыль, мы увидели, что Лука как-то странно изогнувшись в пояснице и словно нырнув, растворился в темноте. Мелькнули только ноги и раздался протяжный крик: "А-а-а..." Его "карапуза", подхваченная ветром, взмыла под небеса и растаяла среди огненных искр.

  Мы с Россом едва не улетели следом. Ни справа, ни слева, ни спереди ничего не было, кроме рыже-черных туч и огня. Пропали коридоры с мягкими дорожками, приемные с длинноногими секретаршами, комнаты, в которых сидели журналисты, художники и макетировщики, пропали лифты, курилки, туалеты, кабинеты с редакторами и посетителями, пропали охранники и вахтеры, пропали курьеры, мелкие продавцы, разносчики газет, рестораны и бары, пропали все, кто имел отношение к "Москва-хроникал". Торчали лишь покореженные перила и зиял провал. Половина высотки была отрезана как ножом, и все, что мы увидели – это раскачивающийся лестничный спуск и изогнутые ограждения центрального пролета. Все остальное терялось во мраке. Мы с Россом попятились. Я вспомнил о запасном выходе на другом крыле здания.

  Когда мы бежали назад, в коридоре уже никого не было. На полу валялись личные вещи и упавшие с потолка светильники, которые мигали, словно полицейские спецсигналы.

  Спуск занял целую вечность. Здание трещало по швам. Через несколько этажей мы наткнулись на людей. В полумраке лестницы, освещаемой всполохами огня, они спорили, куда идти. Оказалось, что два пролета на шестнадцатом этаже разрушены, и кто-то хотел подняться на крышу, на которую могли сесть аэромобили.

  – По-моему, крыши нет, – заметил я.

  – Как это нет! – возмутился человек, судя по всему привыкший командовать. – Мы поднимемся и вызовем спасателей!

  С ним ушли человек семь-восемь. Остальные приняли решение идти внизу. Мы спустились ниже, и Спартесный с товарищем слезли на четырнадцатый этаж по арматуре. Минут пять мы смотрели, как они проделывают все это. Со мной остались две женщины. Обе были страшно напуганы. Одна из них беспрестанно плакала и повторяла:

  – Я не хочу умирать... я не хочу умирать...

  Особенно она пугалась, когда что-то грохотало и здание вздрагивало, словно живое. Признаться, и мне было не по себе. Чтобы не сглазить удачу, я даже не клялся, что никогда, никогда носа не суну в высотки. Не было времени на бесполезные переживания. Где-то наверху, кажется, в шахтной лифта кричали люди. Синхронно их крикам мигали лампы освещения. Искрилась проводка. Рассыпались искры, и из стены, как из газового резака, било голубоватое пламя.

  Мы обследовали этаж и нашли пожарную лестницу, которая проходила сквозь эвакуационные площадки. Она были слишком узка и крута, и мне пришлось нести Росса на руках. В одном месте не было стены и ветер дул, как в аэродинамической трубе, неся рыжую марсианскую пыль.

  Когда мы очутились на двенадцатом этаже, то решили вернуться на запасную лестницу, чтобы двигаться быстрее. Здесь проходила оргия: дюжина пьяных и голых людей занимались сексом. Мы спросили, где выход. Они нам показали.

  Один из них, выйдя вслед за ними на лестничную площадку с бокалом в руках и в обнимку с обнаженной девицей, предложил:

  – Собака нам не нужна – скотоложством мы не занимаемся, а женщины могут остаться...

  Мои спутницы еще больше испугались.

  Тогда он выкрикнул следующее:

  – Это последняя мировая! Вы нам еще позавидуете!!!

  Девица громко хихикала. Голый человек выпил содержимое бокала и разбил его о пол.

  Больше ничего не произошло. Мы благополучно достигли первого этажа и выскочили наружу.

  Вся ближайшая территория вокруг высотки была завалена обломками и телами. Сквозь рыжую пыль я разглядел людей, разрезанных пополам, или – отдельно ноги и голова, или туловище без ног и без головы. Или просто нечто бесформенное, как кусок мяса. Я увидел секретаршу Юры Дронского – Лиду Ямпала. У нее было удивительно спокойное лицо, словно она спала. Я обнаружил Батыха Кинжева в луже крови. В груди у него было два пулевых отверстия. То, что это были пулевые отверстия, я не сомневался ни минуты, потому что видел такие ранения во время восстания хлыстов в Санкт-Петербурге. Но кто и почему стрелял, трудно было понять. Впрочем, рассуждать не было времени. "Плюх!" – рядом что-то упало. И в отдалении тоже. Меня обрызгало. Находиться рядом со зданием было небезопасно. Я отцепил Росса. Он ту же стал активно встряхиваться. Женщина, которая все время повторяла: "Я не хочу умирать... я не хочу умирать...", куда-то делась. Вторая пропала еще раньше.

  Дом напротив высотки горел. Я задрал голову и посмотрел туда, где висел полчаса назад. Но ничего не увидел. Все застилали черный дым, рыжая пыль и тучи, из которых сыпались огромные искры. Это напоминало фейерверк, только в грандиозных масштабах. Казалось, горела даже мостовая.

  Когда мы с Россом выбежали на Яузский бульвар, за спиной рухнула высотка. Она упала на лесок и окрестные кварталы. Земля вздрогнула. Потом пронеслась ударная волна, сбившая меня с ног. Росс устоял. Он только присел и заворчал. Ему, как и мне, не нравилось происходящее. Воздух наполнился клубами дыма и пыли. Было такое ощущение, что сюда вниз, как на дно глубокого аквариума, льется расплавленный воздух. Трудно было понять: то ли все еще идет огненный дождь, то ли это искры горящего города. Прямо над нами, кувыркаясь, пролетели оранжевые "жигули", затем голубая "токса" врезалась в угол дома. От здания, находящегося за бульваром, остались одни стены, а огонь вырывался из окон, как из доменной печи. Иногда мелькали фигуры бегущих людей. Тучи горячего дыма заполняли улицу. Трудно было дышать. Нас обоих душил кашель. Мы сунулись было налево, чтобы попасть к реке, но на Парковой стали взрываться машины, а за дорогой вспыхнула автозаправка. Огненный шар взметнулся вверх, прокатился над сквером и окутал рядомстоящие дома. Все заполнилось рыжей мглой, сквозь которую пробивались огненные сполохи багрового цвета. Через мгновение уже ничего нельзя было разглядеть. Бежать к реке было бессмысленно. Вверх по Яузскому бульвару бушевал вихрь. Кажется, вслед за ним приподнимался даже асфальт. Воздух гудел. Деревья вспыхивали, как свечки.

  Мы сунулись в Петропавловский переулок. Он тоже пылал. Я чувствовал, что на мне тлеет одежда и трещат волосы. Росс выбрал самый правильный путь. В центре квартала образовался островок – там располагались теннисные корды и футбольное поле. Какие-то юркие люди с баулами выбегали из подъездов. Увидев нас, они тотчас пропали. Мы юркнули на Солянку – чисто инстинктивно поближе к воде. Но реки не увидели. Панораму застилала все та же рыжая марсианская пыль.

  – Сюда!.. Сюда!.. – крикнул кто-то

  Нас приютил вестибюль одиночного углового дома. Правда, это было не очень надежное убежище, внутри которого столпились испуганные люди. Снаружи периодически что-то грохотало и взрывалось. Тогда вместе со всеми вздрагивали стены дома. Похоже, сюда набились все обитатели квартала.

  – Что это было? – спросил я у полицейского, который позвал нас.

  Он пожал плечами.

  – Я имею ввиду – что с небом?

  Он снова пожал плечами. Тогда меня осенило. Я достал из кармана чудом уцелевший телефон и включил новости. Почту я не стал смотреть – не было времени. Связь была отвратительная. Наконец пробился какой-то оператор, и я увидел на экране:

  "База... город... сплошные пожары... камены... камены..."

  – При чем здесь камены? – спросил я у полицейского.