Текст книги "Ускоряющийся [СИ]"

Автор книги: Михаил Рашевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Он недолго отсиживался в кустах, решая, как поступать дальше. Его очень быстро отыскала Инга, причём она двигалась явно быстрее, а значит ускорена была больше.

– Что ты делаешь? – едва различимо пропищала она. Дима тут же ускорился в полтора раза, думал было сбежать, да она теперь от него совсем не отставала. Причём опять же, ускорялась как-то незаметно и плавно, словно, действительно, вода перетекает из одного места в другое, ускоряясь на узких местах и замедляясь на широких.

– Постой! Да стой же, – её голос звучал то пискляво, то вообще на уровне ультразвука, а то медленно и басом, когда Дима ускорялся вновь. – Я здесь одна! Одна я! Стой!

Инга схватила его за руки и сжала совсем не с девчачьей силой. Дима рванулся раз, другой, понял, что бессмысленно. Только вот сознание его дало бзик по полной программе: он то ускорялся, то замедлялся и никак не мог войти в резонанс с девушкой. После нескольких его и её фраз она поняла эту проблему и вдруг спросила его:

– Петь любишь? Умеешь?

Вот чего-чего, а это Дима терпеть ненавидел. Мало того, что у сестры было караоке, и она частенько замучивала его своими завываниями, да ещё и какой-то сраной попсы; так ещё и у него не то что не было слуха – по его ушам протопталась дивизия слонов, не меньше! Пару раз на семейных праздниках, подвыпивший, он пытался петь какие-то полюбившиеся ему песни, но в его рот всей толпой втискивали кусок съестного и грозили массово повеситься, если он продолжит. Так что петь Дима не только не любил – ненавидел! Он отрицательно мотнул головой, но Инга упрямо тряхнула чёлкой:

– Эту вот простенькую знаешь: «Ветер с моря дул, ветер с моря дул»? Не? А может эту: «Жёлтые тюльпаны, вестники разлуки»? Что? Попсу не любишь? Ну и правильно, кто её любит, только сопливые девчонки. Ой. А что ты любишь? Шансон? Аж так нет? Диско? Рок? О. Рок. А какой рок? Русский рок? Нормально, я тоже его люблю. ДДТ знаешь? А что знаешь? Не, это не подходит. О! «Кино» знаешь? Замечательно. А «Печаль» знаешь? Отлично. А теперь подпевай.

И она завела песню почему-то не с первого куплета, а с припева:

 
Дом стоит, свет горит,
Из окна видна даль,
Так откуда взялась
Печаль?
И вроде жив и здоров,
И вроде жить – не тужить,
Так откуда взялась
Печаль?
 

Если первые пару строф он вообще не понимал, что происходит и зачем это всё, то потом до него дошло. Голос Инги прыгал по тональности туда-сюда, но она-то как бы так сказать… «стояла на месте». Это Дима прыгал туда-сюда по ускорению, это с ним была проблема, и его надо было успокаивать. Вот она и предложила пример такой синхронизации. Как песня звучит, Дима знал, и даже сейчас в его голове пел сам Цой, и самое главное – Дима мог ему подпевать. Но он слышал и Ингу, она пела, а он ей мог подпевать. Пересилив смущение, он запел! Для себя он звучал нормально, но её голос был совсем не такой, как нужно. Он не мог её заставить звучать так же, как и он, и потому пошёл от обратного: сам стал под неё подстраиваться. Сначала ничего не выходило, но к середине припева он уловил амплитуду своих колебаний – и стал гасить её. Его бросало всё меньше, и, наконец, к концу припева он вошёл в её ритм. Закончили они вместе и с улыбкой на устах.

– Успокойся, Дима, мы здесь одни, – она отпустила его руки и погладила по щеке. Он её прикосновения он как-то враз сник и сел там же, где стоял. – Экий ты… впечатлительный.

Дима был благодарен ей за то, что не назвала тем, кем напрашивалось: «трус».

– А почему ты одна?

Инга опустилась на землю рядом с ним.

– Это долгий разговор.

– А разве ты меня не для него вытащила?

– Вот ещё, – фыркнула она. – Не дозрел ещё.

– До чего не дозрел?

Инга посмотрела на него долгим, задумчивым взглядом. Этот взгляд пугал. Это были не её глаза. Глаза не девушки-подростка. А немало уже прожившей женщины.

– Хорошо. Я расскажу тебе.

И она начала свой рассказ.

Глава 15
Внезапненько

Все люди в мире делятся на тех, кто встретил свою вторую половину в жизни – и на тех, кто плохо ищет. Дима не искал вовсе. Потому последующее стало для него… неожиданным.

– Как ты нас называешь? – спросила Инга.

– Кого это – «нас»? – не понял Дима.

Они присели на полянку прямо на густую зелёную траву. Подол и без того коротенького сарафана девушки задрался почти до трусов. Суперпупс одёргивал себя не смотреть на её милые ножки уж так откровенно, но у него это мало получалось. Впрочем, Инга видела его внутреннюю борьбу, но не насмехалась и не возмущалась. Не придавала особого значения. И ладно.

– Нас – значит, таких, как я… и ты.

– А, это. Ускоренные. А состояние, в котором находишься…

– «Ускорение». Поняла уже. Забавно. Я уже слышала, как другие так же себя называли.

– Другие? – Дима сжался и напрягся. Всё же понимать, что в своём теперь уже мнимом уникальном состоянии ты теперь не одинок – пугало.

– Ну да, другие. В других странах, на других континентах.

Суперпупс вздрогнул.

– Ничего себе. И много них… нас таких?

– Да хватает, – улыбнулась Инга. – Я и сама не знаю, сколько. Только тех, с кем доводилось сталкиваться. Только те, кто сам шёл на контакт. Вот ты сам искал себе подобных? А? Наоборот же – бегал от нас. А? И сейчас вот сидишь как рассерженный ёжик: иголки распушил, насупился, по сторонам зыркаешь.

– И ничего я…

– И бурчишь как ёжик.

– А ёжики бурчат? – удивился Дима и вдруг увидел себя со стороны. Ну точно ёжик. И точно нахохлился. Стало смешно и чуточку стыдно. За свой всё ещё страх и подозрительность. Может, действительно, хватит? Он сделал над собой почти физическое усилие – и отбросил прочь тревожные мысли. Плечи ощутимо расправились, нос пополз вверх… хотя глубоко внутри ворочался мерзкой склизкой кучкой страх.

«Трус с детства, как же тяжело гнать тебя! – взвыл про себя Дима. – Подумать только: вот девушка сидит – и она намного храбрее тебя! Она, «слабый пол», стыдит, пусть и не в лоб, тебя за твою трусость! Самому не противно? Противно».

Противно! И всё равно искал себе оправдание.

– А здесь? – еле выдавил из себя Суперпупс. И сдулся. Тяжело всё же пытаться выглядеть храбрым, а быть портняжкой. Плечи его вновь поникли, но паника ушла, взгляд не стал затравленным и руки больше не дрожали. И на том спасибо.

– Здесь? Та! С гулькин нос. Все, кого знаю – у Саввы. Ну, кроме нашей семьи. И тебя, получается.

– Саввы?

– Ага. Получается, глава местных… ускоренных, как ты говоришь. Хотя сам – тормоз.

– Хм… «тормоз».

– Ну да, нормальный, значит. Что тебе всё объяснять приходится? – недовольно и чуть резковато вскинулась Инга. Видно было, что мысли об этом «Савве» ей малоприятны, более того – раздражающие.

– Да ладно, извини. Не… это самое… интересно же! – вскинулся Суперпупс. – Я же о тебе… о вас ничего не знаю! Кто ты, что ты, с кем ты, чего хочешь лично от меня, – Диму прорвало, наконец. – Что от тебя ждать.

Тут он заметил, что Инга глядит на него лукаво, с интересом, вовсю рассматривает.

– Ты… чего? – сконфузился.

– Да вот же ты! – улыбнулась. – Вот ты настоящий. Ух, блеск в глазах! Ух, взъерошился. Хохолок аж встопорщился. Как у попугая Кеши, видел про него мульты?

– И ничего даже… конечно видел, – буркнул он, скукоживаясь на глазах.

– Ну-у-у, – обиженно надулась. – Так нечестно! Опять в свою ракушку! А ну вылазь! – она подхватилась на ноги, да так прытко, будто под ней взорвалась мина, наскочила на него и… начала щекотать. От такого неожиданного поворота Дима остолбенел. Вот как был теперь – лёжа – так и остолбенел. Маленькие, но острые пальчики не щекотали даже, а, скорее, делали больно, но не это ввело его в ступор. Всю жизнь он был недотрогой и страдал от этого, и даже Ирэн, его недоступная мечта и сексуальная фантазия, не смогли в этом плане ничего сделать. В нём как развился в юношестве комплекс неполноценности, так до сих пор и не исчез никуда. Да куда он исчезнет? Кто его выкорчует? Дима ведь сам бегал от тех, кто мог бы ему в этом помочь, не веря в их взгляды, жесты, намёки. Не зная их, не признавая. Боясь. А тут вот такой напор, тут на него кинулась девушка. Сама напрыгнула, свалила на траву, оседлала. Это что, издёвка, насмешка, угроза? Бежать, прятаться? Или… принять как есть, признать, что это вот – правда. Он познавал новые ощущения. Гибкое, сильное, женское тело на тебе сверху. Это так… приятно. Это… уж слишком приятно, блин.

Дима мигом ударился в краску, когда осознал, что возбуждается, и это его возбуждение, конечно же, уже почувствовала девушка. Он извернулся, высмыкнулся из-под неё, буркнул «извини» и… чуть было вовсе не сбежал. Инга сидела на траве – и заливалась со смеху. Он затравлено глянул на неё, но не увидел в глазах издёвки. Какая-то непонятная, непривычная радость, да, веселье, но не насмешка. Непонятная, а потому и притягательная. Почему она смеётся? Почему совсем не хочется бежать от этого смеха? Почему, наоборот, хочется присоединиться? И он вдруг прыснул в ладошку, потом не сдержался – и заржал вголос. Представил себя со стороны, увидел свою глуповато-пришибленную рожицу, увидел, как он себя, недотрога, ведёт. И ему тоже стало смешно. Так и ржали они как лошади минуты три-четыре, не переставая, всхлипывая, переводя дух и подхватывая утихающие смешки. Непонятно почему, непонятно, как так долго получается. Это было похоже на временное помешательство. А после, выжатые как лимоны, сидели друг напротив друга, массировали ноющие мышцы лица и утирали слёзы смеха.

Этот смех их сблизил. После него куда-то сбегать, скрываться было бы и вовсе глупо.

– А как ты стала… такой? – вновь начал с чистого листа Дима. Смех их сблизил, и теперь он почему-то не ждал от девушки подвоха. По крайней мере, вот прямо сейчас.

– Всегда была, – пожала плечами девушка.

– То есть? – такое в голове не укладывалось.

– Буквально. Родилась я такой. У меня родители – ускоренные, как ты говоришь.

– Мать моя женщина! – присвистнул Дима. – Так ты ото с рождения, получается… а как же… наоборот ведь… сложновато?

Инга прыснула в ладошку: Дима, запутавшийся в собственных эмоциях, выглядел комично.

– Ну, я имею в виду: ты, получается, училась «тормозить», что ли? Чтобы с нормалами общаться?

Инга развела руками:

– Да не помню я. Давно было. Ты вот много с детства помнишь? Вот и я тоже. А ты, я так полагаю, недавно к нам присоединился?

Дима выделил это «к нам», всё же отделяющее его от ему подобных. С одной стороны было даже обидно, что не признают за своего (или пока не признают?), а с другой – наоборот, и хорошо, что не признают. Меньше проблем и волнений. Дима прикинул, сколько он уже знает про ускорение, да сколько прошло всего, произошло, потом сосчитал месяцы – и его брови удивлённо полезли вверх:

– И полгода не будет! А кажется, что…

– Прошло много больше? Это естественно, это у всех так, – разулыбалась Инга. – Папка вот мой – уже седой. На вид сорок дашь, не больше, а – седой. И всё бы ничего, седых сейчас хватает, так и в душе он уже стар. Не, не так. Мудр. Много повидал, испытал. Хотя вот мама моя – ускорена дольше, а выглядит до сих пор секс-бомбой. Ей-ей, как идём вместе, так думают, что сёстры.

«Странно, а говорила, что сирота».

– А сколько ей?

– Ты что! Таких вопросов женщинам не задают! – она бросила в него травинкой. – А ты вот как в своё ускорение входишь?

– Ну-у-у… ох и вопросы у тебя. Да я до сих пор этого механизма не сумел распознать! – съехал Дима с коварного вопроса. «Что-то не совсем нравится мне её интересы. Хотя, я ведь тоже не стесняюсь залазить в дебри?» – Как-то оно вот так получается. Получается – и всё.

– То есть ты совсем не контролируешь своё убыстрение? Бедненький, – Инга скорчила жалостливую рожицу.

– Да нет. Уже контролирую. А вот раньше – да, кошмар творился. Особенно когда не там, а… Но как туда вхожу… а так – да.

Дима сам понимал, что несёт чушь, путается, елозит. Но что-то правдоподобное почему-то не придумывалось. Инге это тоже дошло, и она резко оборвала бормотание парня:

– А наши кто как ни входит! Мамке вот достаточно пальцами щёлкнуть или языком цокнуть. Папаня вообще сам себе на уме, но мне по секрету от мамы рассказывал, что для вхождения в ускорение представляет себе насквозь порнушную картинку самого что ни на есть порнушного содержания. Илья гаркает трёхэтажным матом. Псих башкой о что-нибудь бьётся. Может, оттого и псих. Ой, да вообще это всё очень индивидуально! Вот в Индии одна семейка ускоряется только вдохнув определённый специфический запах. А в Чили я видела бродягу, который ускоряется, прыгая с высоты пару-тройку километров. Не, до земли он не долетает, конечно. До ближайшего уступа как правило. Или вот на Гавайях парочка аборигенов только на глубине десятка метров ускорения достигают. А вот в Германии, – тут её передёрнуло. – Нет, не хочу даже вспоминать. Большинство же так научились управлять собой, что для этого им ничего не надо, мысленное усилие разве что.

– Ничего себе ты попутешествовала!

– Да всю жизнь в разъездах! Проще сказать, где мы не были. Вот, на родину вернулись впервые… на свою голову, блин.

– А что, всё так плохо?

– Да как тебе сказать… – лоб девушки пересекла «тревожная» морщинка. – Не, не хочу об этом.

Она решительно тряхнула головой.

– Эй, а ты любишь по воде бегать?

Дима поперхнулся, закашлялся.

– Что значит «по воде бегать»?

– Да ты что?! Неужели ты не разу?.. Ух ты-ы-и-и! – взвизгнула она и, вскочив рывком на ноги, решительно схватила его за руку, рванула напролом в кусты. – Не отставай!

Голос её истончился, видать, уже ускорилась, а вот как это произошло, Дима вовсе не заметил. Вот что значит «с рождения»!

Они продрались сквозь мешанину кустов, причём Инга умудрилась ни разу не поцарапаться, зато Диме достались все отлетающие от неё ветви и колючки. Потом парк, дорожки, ведущие в какие-то дебри. Дима удивлённо смотрел по сторонам: он, абориген, здесь никогда не был! Ну, может, в глубоком детстве. Зато эта пигалица не успела приехать, а уже всё знает. Вот же ж!..

Дима попытался ускориться, да на бегу это не получалось вовсе. Впрочем, безумный гон по буеракам между ветвями и угрожающе торчащими корнями быстро закончился: они вынеслись на небольшую полянку, плавно спускающуюся к небольшой заводи. Инга тут же бросила димину руку, цветастым смерчиком запрыгала по округе, защебетала что-то и вовсе малоразличимое. Суперпупс, тяжело дыша, сокрушённо мотнул головой, мол, не понимаю, прекрати.

«Ох и хватка у этой чертовки! – думал Дима, массируя красный след, оставшийся от её пальцев. – Прямо-таки железная! Она что, качалась всю жизнь? Да вроде не выглядит мускулистой. Ладная фигурка без перегибов. Да, никакого жира и в помине нет. Но и не худышка. Жилистая, правда. Но мускулы не выпирают… Дубина! Ответ уже дан: она всю жизнь ускоренная! Всю жизнь! Посмотри на себя: и полгода не минуло – в реальной жизни – а уже как преобразился. Из увальня стал массивным. Из рохли – крепышом. А если не полгода, а – всю жизнь? Да у неё мышцы и тело так настроены и откалиброваны, что, небось, нагрузки и импульсы гасятся без напрягов. Да-а-а, этой не то что палец в рот не клади – от неё бежать нужно, если осерчает! Разорвёт – не заметит!»

На полянке, видать, давно никто не появлялся: сквозь чёрный круг золы, огороженный кирпичами, уже пробивались ростки травы. Свежих обрывков и осколков видать не было. Пара цветастых пыльных обёрток от чипсов, заросшая илом пластиковая бутылка, торчащая из кустов разрастающегося камыша – вот и всё, что портило почти девственный вид этой малоприметной, но такой интимной полянки.

Девушка тем временем практически незаметно, плавно, волной замедлилась – и обратилась к парню вполне разборчиво:

– Разувайся! Будем ходить по воде!

– Как боги? – улыбнулся Дима.

– Как Спаситель. Помнишь, как в песне НАУ? – подмигнула Инга, скинула свои тапочки-лодочки, и вдруг кинулась прямо в воду.

Челюсть Димы непроизвольно поползла вниз от того, что он увидел. Нет, конкретно девушку ему распознать не удавалось: уж слишком быстро она передвигалась по воде. Но очень хорошо мог распознать её пути. Некоторые из них. Вот, например, дорожка следов, то есть цепочка мелких возмущений на гладкой поверхности воды, словно туда с небольшой высоты бросили камень, прочертила направление от берега. В это время, как понял Дима, девушка только ускорялась. А вот словно очередью из крупнокалиберного пулемёта по воде долбанули: взметнулись вверх небольшие султанчики воды. А вот крест накрест вспенилось. Шалит.

А вот интересно. Ускорение у Инги происходило плавно, быстро, даже очень быстро, но не мгновенно. Потому, пока была «недостаточно ускоренная», – едва не проваливалась в саму воду. И бултыхи происходили, и брызги каскадами летели. Когда же достигла нужного ускорения (какого?), то передвигается слишком быстро для воды. Настолько быстро, что сила сцепления молекул воды не успевала истратить своих запасов прочности до тех пор, пока источник давления – нога девушки – не исчезала, перемещаясь в другое место. В таком ускорении брызг почти не было, только круги шли по воде, словно из-под воды рыба высунула рот и дохнула воздуха.

«Как же я не додумался об этом раньше! – укорял себя Дима. – Мог бы домой намного проще добираться. Не петлять по улочкам, а спокойно выходить на реку, благо, она от работы недалеко – и без проблем добираться домой. Ведь хата в каких-то трёхстах метрах от той же реки! Идиот! Думать надо! Вот, кстати, сейчас и проверим, получилось бы?»

Он стянул с ног кроссовки, носки, закатал штанины и, глубоко вздохнув, закрыл глаза.

Вот когда никто не мешает, всё без проволочек и быстро получается! Ускорившись сразу на 1/75, он без труда разглядел Ингу. Залюбовался ею. Он сейчас был «ускоренней» неё, раза эдак в полтора, и потому девушка двигалась по воде плавно, слегка замедленно. Движения её были отточены, мягки, словно она полжизни танцевала индийские танцы или вот сейчас совершенствовала какую-то комбинацию у-шу. Шаг плавный, скользящий, но быстрый. На одном месте не задерживается, всё время в движении. Разворот, взмах руками, будто собралась взлететь. Увидела, что он уже не стоит столбом, замедленный для неё во много раз, улыбнулась, устремилась к берегу.

– Ну что, попробуем? – не стал дожидаться её, подошёл к кромке, осторожно ступил на воду. Было слегка боязно: ну а вдруг всё это мираж, и он просто провалится по колено в воду. И не сбудется ещё одного из маленьких чудес, в последнее время превратившихся в обыденность.

Он быстро ступил второй ногой, перенёс на неё вес. Вода под ногами была… мокрой. И пружинила, словно ступает он по большущему водному матрасу. Однако на одном месте стоять ему не хотелось: нога, тут же начинающая передавать на воду вес тела, тут же норовила провалиться под воду, продавливая пружинящие верхние слои. Каким-то невероятным везением он выбрал режим, который наиболее подходит для прогулок по воде. 1/100 и больше, как думал он, приведут к тому, что вода превратится в мокрый, но камень. Да, он сможет по воде бегать, но упадёт – расшибёт ногу. Сколько их, этих неудачников-прыгунов с высоты, которые ломают себе ноги о воду? Или вот катаются на водных лыжах, падают – и аля-улю. И это всего лишь в «нормальном» мире! А в ускоренном мало того, что его скорость передвижения равнозначна скорости катера с самым мощным мотором, и падение на бегу по воде приведёт к таким же последствиям, как и выпадение на полной скорости из такого катера… Так ещё и ускоренная жизнь и замедленная реакция воды на давление намного упрочняют и без того уже плотную структуру аш-два-о. В общем, максимально ускорившись, он мог бы без проблем идти по воде, как по бетонному плацу. Но не стоило бегать. Ибо, разогнавшись и поскользнувшись, он упадёт не в воду, а на бетон этого плаца.

Сейчас же – идеально. Идёшь – пружинит. Остановился – погружаешься, как Святогор, спустившийся на землю с круч. Провёл по воде ладонью – мокрая. Зачерпнул – словно горсть влажного и плотного морского песка на терминаторе прибоя вырыл. Разогнался, оттолкнулся – заскользил по поверхности. Словно в коньках по льду. Классно!

Дима разулыбался во все свои жёлтые запломбированные зубы. Откуда-то сбоку вынырнула Инга, бросила в него «снежком» воды. Капитошка тяжело врезался в плечо, разлетелся-растёкся по раньше сухой рубашке.

– Ах, так?! – Диму подхватил азарт, он выудил из полотна воды глыбу воды и, пока она вся не стекла ручейками меж его пальцев обратно в заводь, запустил в юркую Ингу. Конечно, не попал, зато в следующую секунду ещё один «снаряд» стукнул меж лопаток. Он стал ещё мокрей и возмущённей. С тарзаньим кличем кинулся за вёрткой обидчицей, забрасывая её (а, по сути, только траекторию её движения) водяными болидами. Пару раз он оскальзывался и летел на пружинящее и мокрое полотно заводи, но тут же подхватывался на ноги, не давая воде шанса взять его в плен. Дима словно превратился в мальчишку, так ему стало весело и легко. Он наловчился сильным ударом выбивать из воды веер брызг и те, отлетая от него на несколько метров, застывали в воздухе красивыми и – что главнее – сверкающими в свете солнца бриллиантами. Тут же Инга показала ему ещё лучший фокус: быстрыми толчками она выдернула из воды струи, много мелких струй. Потом побегала вокруг вздыбившегося водяного «взрыва», нашла нужную точку и подозвала Диму. Свет солнца, преломляясь в водяной взвеси, сотворил радугу. Это было так чудесно и красиво, что Дима застыл, заворожённый. А когда почувствовал на своём предплечье мокрые, но горячие ладошки девушки, повернулся к ней и наткнулся на необъяснимый, но такой загадочный, притягательный, лукавый и глубокий взгляд, что… кажется, это было что-то сродни взрыву где-то там, глубоко внутри. Глубоко внутри него же. Эмоциональный взрыв. Такой, что с размаху долбанул по голове, по сердцу, по горлу. Ему стало необыкновенно хорошо, он преисполнился нежности и… чего-то совсем непонятного, ранее не испытываемого. Чего-то, что сжало в тягостных муках грудь так, что стало трудно дышать. А сердце заныло одновременно и сладостно, и больно. И всё это рывком, внезапно. Инга с необъяснимой нежностью провела ему ладошкой по щетинистой щеке и вдруг отпрянула от него. Крикнула:

– Эй! Ты проваливаешься! Выбирайся!

Ух! Сердце скакнуло, глухо бухнув в груди, швырнуло по венам вдруг застывшую на месте кровь. Дима непонимающе глянул под ноги. И действительно: ступни и лодыжки уже ушли под воду, как и наполовину – икры. Он поднатужился и с трудом вырвал одну ногу из влажного плена. Вторая в это время ушла ещё ниже, до самого колена. Дима рванулся, вырвался, но не устоял на ногах и, перекатившись пару раз, распластался на полотне воды. Почувствовал, что тут же начал погружаться – перекатился вновь. На душе было необычайно легко и весело, хотелось кричать и смеяться. И Дима закричал и засмеялся.

«Ох, Инга-Инга, что же ты наделала! – хотелось ему крикнуть, но благоразумно сдержался. – Ты же меня в себя влюбила!»

* * *

А потом они выбрались на берег, мокрые, запыхавшиеся, смеющиеся. Инга, как всегда, плавно замедлилась, а Дима ещё несколько секунд любовался ею, раскрасневшейся, с искрами в глазах, красивую, молодую, гибкую. Он мог сейчас – он чувствовал это! – сочинить о ней поэму, говорить с ней исключительно стихами, завалить её комплиментами…

Случилось то, что он давно ждал, отчаялся уже обманываться и хоть в грёзах мечтал испытать. Он влюбился! От осознания этого смешно щекотало в груди и – вдруг становилось страшно. Страшно от того, что всё это вновь окажется тленом, очередной обманкой. «Поматросит – и бросит» и кто он для неё?! А она – для него – кто? Он ведь ничего, ничего о ней не знает! Она ведь… враг?

Параноидальный приступ слегка притушил румянец на его щеках. Подозрительность хоть с наскока и не взяла верх, но вовсю строила редуты и контрвалационные линии вокруг нового чувства, то ли спасая своего хозяина от поспешных шагов, то ли не решаясь признать себя побеждённой.

«Нужно узнать о ней всё!» – решил про себя Дима. Это желание очень подходило к новому ему, к влюблённому ему. Он тоже хотел как можно больше знать о «своей девушке» (о, как заманчиво звучит!), о её родителях, об этом Савве, о том пацане с битой… кстати, кто он для неё? «Она моя!» – кричал тот, и лупил битой прохожих… бр-р-р.

Оказывается, и её желание было сродни его: она тоже желала узнать о нём всё! Это было по крайней мере подозрительно: Дима УЖЕ решил, что они знают о нём всё. Значит, таки не всё? Или таки проверяют? Чёрт его знает, но с ней ухо держать нужно востро.

Всё равно не получалось. Только взглянёт на неё – и тут же краснеет. Слова путаются, язык заплетается. А она заметила!

И подтрунивает.

Обидно, но… совсем не обидно. Не обижается на неё почему-то! Проклятая любовь. Забавная любовь. Непознанная… Так и должно быть?

Они после активных «водных процедур» изрядно проголодались, решили перекусить. Направили свои стопы к знакомому ресторанчику быстрого питания, где ничтоже сумняшеся прошлись по залу и набрали в подносы тех блюд, которые хотели отведать. Естественно, нетронутые. Естественно, просто забирая со столов. Было забавно. Инга хихикала, по пути умудряясь творить мелкие пакости, а Дима – Дима тоже на удивление совсем не испытывал угрызений совести. Не до них. Рядом с этой бесшабашной девушкой он сам как-то проваливался в детство, в ещё вседозволенность (то есть не-за-всё-наказываемость), когда взрослые могли спустить то, за что сейчас вот упекли бы в кутузку, например. Ну или огрели бы половой тряпкой.

А так – нашалили, набрали еды, да и пошли с ней, исходящей паром прям на подносах. Выбрали на пляже местечко поприличней, и ну наминать халявной еды.

И говорили, говорили при этом. Не переставая.

– Папка у меня – мастер на все руки, – рассказывала Инга. Она уже успела рассказать историю, как её отец стал ускоренным. Про институт, неудачный эксперимент, странности, начавшие твориться с его телом. Как им заинтересовались военные, как сбежал, вдруг ускорившись и прятался до утра в стогу. Как потом спустя какое-то время встретил свою будущую жену. – Учёность, как ни мотала и била его жизнь, всё никак из себя вытравить не может. Или не хочет. Упёртый. Вот все вы, мужики, – тут она запустила в Диму коркой хлеба. Тот возмущённо вскинулся, потом, хитро прищурясь, стал сооружать катапульту из ложки и китайских палочек для еды. В качестве снарядов заготовил зелёный горошек, – упёртые. В общем, сам же понимаешь, нужно идти в ногу со временем, мобильность и коммуникабельность – наше всё. Не удивляйся моей зауми, поживёшь с учёным – и не так выражовываться будешь. Ну так вот. Он, мамка моя, я – все ускоряющиеся, вот блин, прицепилось же твоё словечко, а?

– А как ты называла… называешь это… состояние? – Дима с трудом увернулся от обголданной куриной косточки. Пиу! – снова улетела зелёная горошина. И снова Инга поймала её ртом… блин, да так соблазнительно, что румянец вновь запрыгнул хлопцу на щёки.

– Я-то? Да ты слышал: лёд там, озеро… смерч. В зависимости от того, как вода во мне бежит. А так, в общем, говорю, мол, я смываюсь. Папка вообще придурковато называет: «состояние переменного перманентного стазиса». Мамка вот тихарит кошмарно. Всегда себе на уме. Но однажды мы как-то нажрались… ой, да не смотри на меня так, я уже совершеннолетняя! Вот тебе! – ложка с гулким звоном впечаталась в лоб скептически вздёрнувшего брови Димы.

– Ай! – Суперпупс потёр «место приложкения» – и с коварным выражением лица стал прилаживать на «катапульту» редиску.

– Ну так вот, – продолжила Инга, успешно отфутболив редиску всё в тот же многострадальный лоб. – Выпили мы с ней глинтвейна, и она проболталась, что она в своё «второе состояние души» уходит по поэтическим дорожкам. Для неё это состояние – царство поэзии и музыки! Она столько стихов знает! Столько ритмов! Вообще у неё идеальный слух и офигез… прекрасная память! Как-то ехали мы долго, скучно стало – а она возьми да и начни по памяти декламировать «Евгения Онегина»! Пока до места добрались, половину поэмы рассказала! И ни разу не сбилась! Да ещё и интонацией играет. Феномен! Но мы отвлеклись. Папаня мой, говорю, мастер на все руки. А когда мы в машине едем, да ещё и ускоренные…

– Фига се! А как? Блин, да у меня на велике не получалось!

– Ха! Магия, братишка. Магия!

– В рот мне ноги! Демон! – решил подыграть ей Дима, вспомнив нашумевшие в сети ролики с «уличной магией Дэвида Блэйна».

– Именно. Хватит меня перебивать, нигадяй! Нигодник, – она шутливо «избила» его укропиной. Он шутливо изобразил «избитого укропиной». Как-то вот легко с ней было дурачиться. – Ну так вот – три! Между ускоренной машиной и нормальным миром связи – нормальной такой связи, чтобы радио там послушать или позвонить кому – не применишь ведь. Не сочетаются времена, частоты вещания и приёма и вся эта научная дребедень. А папка измыслил, как сочетать. Сварганил прибор на выдвижной штанге, который каким-то непонятным мне способом «пакетирует данные» – понятия не имею, что это значит – и отправляет в «иной мир», по ту сторону ускорения. Наверное, это всё же просто, раз папка на коленке собрал из подручных средств. Да, конечно, аналогично и обратное: извне прибор получает сигнал, собирает из медленно прилетающих кусочков, формирует сообщения – и транслирует внутри салона ускоренной машины. Радио, конечно, не послушаешь, но вот SMS, например, отправить или позвонить кому – это запросто.

А Дима в ответ ей рассказал о «призрачном пожарном», которого из него сделали.

– А, так вот почему ты тогда был в этом странном карнавальном наряде?

– И ничего не карнавальном! Это тебе не хухры-мухры, это огнетермостойкая боевая одежда пожарных! Вот! – он от важности даже палец вверх поднял. – Кстати, о «тогда»… А кто это с тобой был?

– Псих.

– Псих?

– Ещё какой!

– А на самом деле…

– И на самом деле. Да ты не бойся! Он не такой страшный, как может показаться на первый взгляд.

– И ничего я не…, – буркнул Дима. – А чё он такой?

– Мамка его в детстве уронила. Головой об землю ударился. Раз эдак пятьдесят. Да откуда я знаю? Он всегда такой. Только он не страшный, нет. Забавный. Хоть и жестокий. – Она передёрнула зябко плечами. – У нас с ним вообще мирный, так сказать, договор. Правда, заскоки у него периодически. Ты на его глаза не попадайся – и всё будет ОК.

«Вот, значит, как. «На глаза ему не попадайся». То есть она что, не собирается меня с ним знакомить, так сказать? А раз не собирается, то наша встреча – не задумка тех самых «третьих сил»? Или хитроумная уловка, чтобы я поверил? Хотя… и тогда она меня предупредила, чтобы бежал тотчас, как уйдут. Да и вообще – не выдала этому психу. Тогда зачем я ей нужен? Как-то она меня нашла. Значит, кто-то ей в этом помог. И раз с другими знакомить не хочет, то у неё на меня особые планы? Какие? Сейчас попробуем прощупать».