Текст книги "Степан Разин. 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Вот про пару таких тайных схронов и знал Васька Ус – паразит. Знал но не вскрыл по дороге в Москву. Но не пустили его с челобитной к царю, хотя сумел он дойти аж до самой Коломны. Да прихватили Ваську тамошние воеводы «за жабры», ибо не было у Васьки Уса заветной грамоты с моей печатью.

* * *

[1] Реальные слова патриарха Иосифа.

Глава 9

Казаки, что расселились с давних времён в нижнем течении Дона, теперь получали «корм» из Москвы, и выполняли необременительную службу, заведённую ещё со времён царя Ивана Васильевича. Служба была простой: разведка и охрана рубежей, встреча и проводы государевых послов.

Царское жалованье сначала выдавалось в Москве. Теперь казаки получали его в Воронеже. За свою работу казаки получали хлеб, которого не выращивали на Дону вплоть до конца семнадцатого века. Кроме этого им выдавались деньги, порох, свинец, оружие и другие воинские припасы, столь необходимые казакам в их нелегкой боевой жизни. В начале семнадцатого века жалованье делилось на две тысячи человек, а к середине описываемого века эта цифра возросла до пяти тысяч.

Но на Дону скопилось гораздо больше казаков, чем приходило царского довольствия. Оттого у меня и получилось «оттянуть» на себя войско, численностью более двадцати тысяч казаков. Да по тому, что из царской казны приходило всего двести тонн хлеба. Разделив на всех, мы бы получили, едва ли, по десять килограмм зерна на человека на год. Сорока килограммов на год тоже катастрофически не хватало, и потому казаки промышляли набегами на ногайцев и калмыков, и грабежами некоторых русских поселений, представляясь теми же калмыками и ногайцами.

Так было и на Запорожье, где казаки просили Польского короля и гетмана содержать их, как войско, и на других окраинах Руси, но такой огромной армии на постоянном содержании не могло позволить себе ни одно государство «современности». Однако все правители понимали «требования момента» и стремились организовать «своё хозяйство» оптимально.

Просто, русский царь двигался вперёд в развитии государственности согласно советам и рекомендациям не очень сведущих «доброжелателей», а я – строго, как учила экономическая наука: теоретическая[1] и практическая[2] экономики: выбор метода использования ресурсов и правильное их распределение.

Даже мои казаки из числа воспитанных мной руководителей умели считать свои ресурсы и сводить дебет с кредитом. Я видел в глазах своих кошевых работу мысли и расчётливость, вот главное, что я добился за эти двадцать лет своего упорного труда по воспитанию кадров.

А паразит Васька Ус, мной с детства опекаемый, так и вырос в того Ваську Уса, про которого я читал в исторической литературе: взбалмошного и своенравного гордеца, который и взбаламутил «того» Стеньку Разина на восстание против царской власти. А сейчас я стоял перед выбором, выручать Уса из под нависающей над ним угрозы, или наступить на товарищество и подавить зреющее на Дону восстание, так не нужное мне сейчас по причине несвоевременности.

– Ведь этот паразит, вероятно, ограбил схрон с кладом, – думал я, – раз теперь собирает вокруг себя казаков в Черкасах. Иначе, на какие шиши?

Весной шестьдесят шестого года из-за неурожаев в некоторых уездах на Дону начался голод. Вот Васька и воспользовался этим, приехал на Дон и казаки, жившие по Хопру и Иловле, выбрали Василия Уса своим атаманом на Дону. Заручившись их поддержкой он изготовил челобитную – благо писал отменно – и поехал вверх по реке. В Воронеже на переговорах с воеводой Василием Уваровым притворно-смиренно просил пропустить к царю в Москву депутацию из шести своих людей. Уваров пропустил.

Прибыв в Москву, казацкая станица двадцать второго июня подала царскому правительству челобитье с просьбой послать казаков на войну с поляками и выдать им жалованье. Однако русско-польская война уже оканчивалась, и пополнения в армии более не требовались. Царское правительство предписало отряду Василия Уса немедленно вернуться на Дон и по пути не сманивать за собой служилых людей.

Не дождавшись челобитчиков двадцать шестого июня казацкий отряд Василия Уса выступил из-под Воронежа и продолжил своё движение на север. По пути к ним примкнули беглые солдаты, крестьяне и холопы с юга страны. Мятежное движение стало быстро разрастаться, охватив не только Скопинский, Дедиловский, Крапивенский, Каширский, Серпуховской и Соловской уезды.

Василий Ус разбил лагерь в окрестностях Тулы, на Упской гати. Число людей в лагере Василия Уса постоянно росло благодаря постоянному притоку крестьян. Василий Ус рассылал повсюду агентов, распространявших слухи, что всем пришедшим к нему будет выдаваться десять рублей деньгами, оружие и конь. В середине июля войско Василия Уса насчитывало полторы тысячи человек, а к концу месяца – уже восемь тысяч.

До меня эти вести дошли только в августе, когда я прибыл в Астрахань из поездки по Каспию, где искали место для постройки иной, кроме Терского городка, крепости. Однако ничего кроме на Каспии не нашли. Зато наконец-то смогли убедить хана кумыков, что граница с Кабардой идёт по центру русла реки и левый берег Сулака принадлежит не ему. Пять лет убеждали. Убедили. Воду, конечно, давно уже набирали, а вот селиться на берегу не смели. Хотя кумыки свои поселения с левого берега Сулака убрали давно. Теперь же я просто «в наглую» привёз почти две тысячи крестьян, готовых биться за «свою» землю насмерть. Эта земля всегда была спорной и граница с Шемахой раньше проходила по Тереку, но терек год от года смещался и смещался в сторону своего левого берега, а потому князья Большой Кабарды согласились с моим предложением, перенести Терскую крепость на Сулак.

И вот мне, довольному дипломатической победой, по прибытии в Астрахань сообщают, что в «моём королевстве» бунт. И на хрена скажите я «воспитывал» этого Ваську Уса? Двадцать лет он у меня под боком сидел и вроде как проникнуться был должен моими идеями, ан нет, зараза, как случай выдался, ушёл в сторону, как налим с крючка. Уж какие я только наживки не пробовал, оказалось, что зря. Сколько волка не корми, а он всё равно в лес смотрит.

Сообщил мне про Ваську Уса сотенный атаман Мишка Харитонов. Он же, ожидая моего прибытия, собрал и других казачьих атаманов: Ваську Фёдорова, Мишку Чирка, Лёшку Шилова.

– Вы-то хоть, понимаете, что рано бучу поднял Ус? – спросил я.

– Понимаем, – очень серьёзным голосом произнёс Харитонов. – И верим теперь тебе, Степан Тимофеевич. Верим, что есть в тебе сила колдовская. Не даром ты такой везучий.

– Какая сила? – удивился я. – Опять вы про колдовство⁈ Нет тут никакого колдовства!

Я постучал по голове.

– Думать! Думать надо лучше! Вот и всё колдовство!

– Как хочешь говори, а без ворошбы заглянуть вперёд на столько лет не можно. Ты ведь сознайся, что знал о грядущем⁈ Мы ведь готовились. Ты нас готовил. Мы тут две седьмицы сидим и обо всём переговорили. Ведун ты, Степан Тимофеевич! Мы же знаем, что в твоих закромах схоронено и оружье, и зелье, на великую рать. Не для этого ли дня? Отчего говоришь, что рано? Поругана вера отцов. Стонут и плачут людишки, что от Москвы идут.

– Оттого и говорю, что рано, – буркнул я, – что мало тех людишек, чтобы на Москву идти. Да и нужно ли? Оружье мы копили, чтобы оборониться было чем, а не напасть. Вот Васька Ус восстал сейчас и под Тулой торчит. Зачем? Ну, пусть тысяча у него человек. Чего он хочет добиться?

– Не стерпела душа его, – молвил Мишка Черко. – Где ж оно видано, чтобы анафемой весь люд поругать? Сказывают, на соборе московском патриархи греческие всех нас анафеме за двуперстие предали. Как жить то после этого?

– И патриарху Никону по шапке дали, – вставил своё Шилов. – Доходят служи, что против он теперича того, что сам учудил. Молит о прощении, что иконы рубил. Де – бес попутал.

– Да, – подтвердил Харитонов. – Прислал Никон своего человека. На Ахтубу просится.

– Нечего ему на Ахтубе делать. Как ему хвост прижали, так он сразу… Пусть грехи отмаливает. На Ахтубе нам тишь нужна. Как там?

– Тишь да гладь, – кивнул головой Харитонов.

– Казаки, надеюсь, не галдят от Усовской затеи?

– Не-е-е, атаман. Патрулируют, как ты назначил. Отгоняют чужих калмыков. С Черкасской станицы приходили тебя спрашивали. Тут теперича тебя ждут.

– Что хотят? – спросил я.

– Спрашивают, что с Усом делать, ежели он к ним вернётся?

– Да-а-а… Что с Усом делать? Вопрос! Хотел и вас о том спросить?

– Да, мы-то откуда знаем, что с ним делать? – нахмурился Фёдоров. – Он то наш казак, спору нет, но он ведь под Тулой! Не идти же нам под Тулу?

– Тебе надо ехать, Степан Тимофеевич. Выручать его надо. Может не успел Васька ещё кровь пустить боярскую. Хотя слышно было, что грабили они там кого-то и жгли.

– Да, как же я скоро в Тулу поспею? – спросил я. – Не три версты, чай? И даже не двести вёрст, а вся тысяча. Пока я доеду до Тулы, он уже, где-нибудь в другом месте появиться. Да и не хочу я за ним мотаться между Волгой и Доном. Сам появится, если голова на плечах есть.

Эти атаманы были моей надеждой и опорой здесь, в Астрахани и на Ахтубе. Были ещё, и в верхнем течении Волги, под Тверью, например, какие были подобраны мной, какие – старцами. Я почему и хаял Ваську Уса, что во-первых не готовы были к восстанию все силы, а во-вторых – назначено было восстание на следующий год, а не на этот.

Я же помнил, что в семидесятом году Степан Разин поднял восстание в шестьдесят седьмом году. И мне казалось, что рано начал он свой бунт. Чуть позже бы… А вот про Ваську Уса я помнил только то, что он раньше начал и потом примкнул к Степану Разину. Но я никак не думал, что Ус начал на год раньше.

– А может он здесь, в этом мире начал раньше? – думал я. – Может, это я его «поторопил» своими лекциями про светлое будущее в отдельно взятом районе? Ну и сравнивая житьё-бытьё крестьян на Ахтубе с другими местами – «сорвался»?

Но житьё на Ахтубе отличалось от иного, так же, как и на южных рубежах. После отмены там казённых податей. Или именно это сравнение и продемонстрировало, что казённое «тягло» – зло, с которым и надо бороться? Всё познаётся в сравнении. Да-а-а… Да на Ахтубе тягла и вовсе нет. Произведённую продукцию частично раздаём на трудодни, а большую часть продаём. Что-то уходит на экспорт (зерновые, икру, крепкий алкоголь), что-то оставляем для внутреннего рынка (солёную рыбу, икру низшего качества, арбузы), картофель, кукурузу, помидоры), что-то пускаем на переработку (сахарную свёклу, виноград, шелковичные коконы).

За двадцать лет наш торгово-производственный комплекс разросся и территориально и кадрово. Было тяжело перевоспитывать торгашей со стороны, а потому воспитывали своих. Сильно помог Фрол, с которым мы вместе осваивали азы торговли и который сейчас умудрялся контролировать все торговые обороты. Правда и народу в его «торговом департаменте» было под сто человек.

– Да-а-а… Может быть, может быть, – продолжал я думать про Ваську Уса. – Но ведь в той истории не было меня, а он так же взбаламутил народ на восстание. И Разина взбаламутил. Хотя… Кто их знает? Может так и было у них задумано? Разин идёт за деньгами, а Ус проверяет общество на готовность восстать. Кто сейчас скажет? Историки считали зачинщиком бунта Разина.

– А выручать Ваську Уса как-то надо, – думал я. – Но как? Он сейчас снова в Москву с челобитьем должен пойти и от тех бунтарей, что грабили и жгли, если такой же хитрый и умный, как и в той истории, а значит, в Москве его и надо встречать.

Васька – один из тех казаков, которых мне не удалось удержать отнайма на войну с Польшей. Царь Алексей Михайлович призвал Донских казаков, а те позвали моих. Вот кое-кто и откликнулся.

В июне 1664 года Ус вместе с отрядом донских казаков в четыреста человек, выходили в Тулу для участия в военных действиях против Речи Посполитой. А ещё раньше зимовал с отрядом под Могилёвом. И везде его выбирали атаманом. А тут гонять воровских людишек по Волге…

Мне показалось, что навоевался Васька Ус, что хватит ему тех «царапин» что он получил в сражениях. Да и не заработал ведь ничего во время войны. Вроде послушал он меня. Ан, оказалось, что нет. Свою казачью «империю» хочет построить? На Хопре? Не понятно…

В Москве я не появлялся года три. Съездить не мешало бы. Но я как представлю, что что там сейчас твориться с этим Собором, как Москва кипит, так мороз по коже продирает. Ещё заставить царь на охрану Москвы встать, да народ разгонять…

Однако долго мне раздумывать не пришлось. Уже на следующий день с утра меня вызвал к себе воевода Астрахани Прозоровский Иван Семёнович, с которым мы были знакомы близко. Взяв персидские подарки, я пошёл к нему, не мешкая. Они местничали в Астрахани со вторым воеводой Бутурлиным Иваном Фёдоровичем.

С Бутурлиным мы часто встречались в Измайлово. Он был нам с Алексеем Михайловичем ровесником и иногда участвовал в наших зимних забавах. Прозоровский был немного –лет на пятнадцать – постарше и уже тогда исполнял ответственные государственные поручения.

В «той» истории они в это время обороняли Астрахань от Степана Разина, в этой, я спокойно по Астрахани расхаживал и мог взять её в любой момент, но она была мне не нужна. Казна? Да пусть себе хранится пока Прозоровским. Оба воеводы ждали меня во дворце наместника к обеду.

По-простому отдарившись халатами и драгоценными кинжалами, я сделал заинтересованное лицо. Наши отношения давно приобрели чисто деловой характер и оба они знали, что Алексей Михайлович интереса ко мне не потерял и не приближает меня только потому, что на границах с калмыками я теперь более полезен, чем во дворце. Да и опытное хозяйство моё давало свои плоды, очень хорошо «смотревшиеся» на столе его царского величества.

– Слышал, Степан Тимофеевич, что твой казак Василий Ус учудил? – спросил Прозоровский.

– Та-а-а-к… Учудил – это не натворил, – подумал я. – Значит, ничего сильно криминального Ваське не «шьют».

– А что такое? Это какой Васька Ус? У меня их трое.

– Твой ближник, атаман, что под Царицыным остался Волгу сторожить от калмык.

– Про этого слышал. Что он ушёл, слышал. Поймаем – будет наказан.

– Так он знаешь куда ушёл? – не отставал Прозоровский.

– На Хопёр ушёл. Какие тут тайны. Так и сообщил моему кошевому.

– На Хопёр, да и ещё далее. На Москву он ходил. Два раза ходил.

– Как два раза? – удивился я. – Что там два раза делать?

– А что там один раз делать? Ему службу нести, а он по Волге попёрся и только в Коломне его остановили. Пятью стругами шёл.

– Хм! – нахмурился я. – Может ко мне шёл? Он ведь с польской войны. И мы ведь с ним не виделись лет пять уже. Не знал, поди, что я в Персии гуляю.

Прозоровский посмотрел на меня с удивлением.

– Тебя искал? Хм! Вполне возможно! Но, чёрт, в Хопре-то чего он бучу поднял?

– Какую бучу? Почему он поднял? Он узнал, что голодают там и повёз зерно. Родичи у него в Хопре.

– Э-э-э… Так ты его не осуждаешь, что он ушёл? – спросил Бутурлин.

– Как не осуждаю⁈ Осуждаю и судить буду! Он разграбил амбары, забрав почти всё. За это и осудит круг.

– Э-э-э… А чего его черти понесли в Москву с челобитью? – спросил Бутурлин.

– В Москву? – удивился я. – Не знаю про то.

– Избрали его атаманом и он с челобитной к царю пошёл. Да отправили его оттуда обратно, а он обманул воеводу Воронежского и с войском двинулся к Москве. Встал под Тулу и стоял там до июля. Вчера грамота пришла из Москвы.

– Что шёл-то? – спросил я. – Пишут в грамоте?

– В челобитной государю казаки писали, что двинулись с Дона к Москве по бедности. Они просили царя выдать им «жалование» и уверяли, что никаких насилий и грабежей нигде по пути не чинили и беглых к себе не принимали.

– Кто подписал челобитную? Васька?

– Казаки. Триста душ.

– И что сейчас?

– Им предложил отправиться в Тулу на переговоры с князем Барятинским. Двадцать четвёртого июля казаки Уса покинули Москву, но во время ночевки под Серпуховом ускакали от сына боярского Ярышкина, который должен был их сопровождать, и на следующий день прибыли в лагерь на речку Упу. Здесь Василий Ус, как говорят, выступил перед войском своих приверженцев, сказав, что царь не хочет с ними мириться и намерен действовать против них только силой.

– Бунтовал? – нахмурился я.

– Не сказано. Сказано, что вернулся со своими казаками на Дон, минуя Воронеж и другие крупные города. От переговоров с князем Юрием Барятинским Василий Ус отказался и даже угрожал убить его посланника. Разделившись на три отряда, казаки выступили на юг через Ефремов и Елец. Отряды Барятинского, посланные в погоню, не стали настигать казаков. На Дону Василий Ус был подвергнут казачьим войсковым кругом под командованием назначенного атамана Корнея Яковлева наказанию.

– Кхм! Значит всё? Конфликт исчерпан? – мысленно облегчённо вздыхая, спросил я. – Какие указания по Усу?

– Указания? По Усу – никаких. Видеть тебя государь желает. Требует к себе.

* * *

[1] Теоретическая экономика изучает особенности процессов обмена, распределения, а также выбора метода использования ресурсов.

[2] Прикладная экономика изучает практику применения законов и теорий, разработанных в рамках теоретической экономики.

Глава 10

Получив от первого Астраханского воеводы личную грамоту царя Алексея Михайловича, вскрыв её и прочитав, я озадаченно нахмурился и почесал аккуратно подстриженную бороду.

– Что пишет государь?

– Пишет, что ждёт меня в Коломне с войском, – ответил я. – А где же я сейчас войско возьму? Кто в походе против калмыков, кто на Сулаке, кто на Волге. Ус ещё, паразит, свой полк на Дон увёл! Где он теперь, этот полк?

– Сколько войск требует государь? – спросил Бутурлин, косясь на грамоту, явно желая в неё заглянуть и прочесть.

Заметив этот взгляд, я сказал:

– Извини, Иван Фёдорович, тебя ознакомлять с сей грамотой указа нет. Но на словах скажу, что и калмыцскую границу оставлять не велено.

Зная, что воевода сообщает в Москву в письмах всё, что видит и слышит, особенно про меня и казаков, врать мне было нельзя. Но я и не врал. Ничего не говорилось в письме про калмыков. Не хотелось мне вести в Москву войско. Потеряется там оно, выйдя из-под моего подчинения. А со мной, действительно остались только самые верные.

– Придётся идти через Черкасскую станицу, искать там Ваську Уса, а не найду, брать казаков на Дону.

– Ты только самого Ваську не бери в Москву, – предостерёг Бутурлин.

– Не возьму, – успокоил я и хмыкнул, скривившись. – Хватит ему той Москвы. Пойду распоряжусь…

Выйдя из приёмного зала, где шла беседа, и приказав одному из сопровождавших меня казаков вернуться в стан и передать распоряжение и сборах, я вернулся назад. Беседу перенесли в трапезную за большой стол, обильно уставленный холодными и горячими закусками, кувшинами с вином из моих виноградников. С царских ни одна ягодка не шла мимо государевой казны. За этим следило сразу несколько государевых приказчиков.

Однако и от меня воеводам даром редко что перепадало. Так завелось ещё при прежнем наместнике, так было и сейчас. На то имелся специальный царский указ: «Весь виноград учесть и с каждой грозди вино давленое, или выкуренное продавать в казну». Себе мы оставляли совсем немного хорошего вина. В основном у нас оставалось вино после двух трёх выжимок. Оно, слабоалкогольное, было очень хорошим питьём в жару и имелось в каждой семье. Также на виноградных выжимках мы ставили брагу, которую перегоняли в бренди. Жмых пересыпали известью и использовали в качестве удобрения.

Воевод интересовало положение на Тереке и Сулаке. С того времени, что я впервые побывал на Кабарде, крепость убирали два раза. И два раза переносили. Теперьперенесли в третий раз, поставив её в устье Сулака.

Я рассказывал о Кабарде и об её, до сих пор, не определившихся, кому служить (османам или Русскому царю), князьях, а сам, не переставая, думал о вызове в Москву.

– Конно и оружно, млять, – то и дело мысленно ругался я.

Терзали меня нехорошие предчувствия. Слишком долго у меня всё было складно. Тишь, да гладь, да Божья благодать… Кхе-кхе… Много раз меня пытались оговорить, нашёптывая в уши Морозову и государю, но ни тот ни другой на оговоры не реагировали. В этом, конечно, и Морозов и Алексей Михайлович выдерживали стойкость. Честь им и уважение.

Борису Ивановичу я едва ли не 'заглядывал в ро’т и все его просьбы выполнял. Нужно войска выставить на войну с Польшей? На тебе Ваську Уса с полком. Икры не хватает до нужного объёма? Возьми, пожалуйста, мою. Или какого иного товара, например – зерна. Или вдруг голландцы льняное семя скупать начали для французов, а я из него масло жал уже в промышленных объёмах. Нужно? Да, возьми, пожалуйста!

Так и с царём…

Измайлово, благодаря садам, огородам, пасекам и оригинальным застройкам, превратилось в сказочный городок. Мы ведь облицевали дворец древними золото-ордынскими изразцами, привезёнными с Ахтубы. Причём, и в Селитренном, и в Красном Яре бывшие ханские дворцы сохранились практически нетронутыми, так как были засыпаны землёй и песком. Их превратили в ханские усыпальницы и засыпали. После этого столица переносилась. Таких столиц-усыпальниц мы нашли двенадцать.

Увидев неприметные возвышенности и обалдев от предвкушения, прежде чем основать городки, я приказал очень аккуратно курганы раскопать, а потом дворцы разобрать, сняв изразцы и фрески. Земли с курганов хватило, чтобы отсыпать крепостной вал, изразов, чтобы украсить Измайловский трёхэтажный дворец снаружи и изнутри, а драгоценностей, найденных в усыпальницах, хватило бы, чтобы построить второй Московский Кремль.

Знал я, что голландцы здорово «порезвились», раскапывая с разрешения Петра Первого, курганы, но чтобы так⁈ Такого «Клондайка» я себе и представить не мог. Одни только двухметровые золотые кони, хоть и полые внутри, весили около двух тонн. Их была пара, везущая саркофаг с останками Батыя и раскопали мы их в Красном Яре.

В моё время найти могилу хана Батыя не смогли и считали, что она сровнена с землёй. На самом деле, её просто раскопали такие же, как и я, «чёрные археологи».

Практически, по всему левому берегу Ахтубы мы находили хорошо сохранившиеся останки старых Золотоордынских городов, или курганы. Между Красным Яром и Селитренным – я знал это и раньше – располагалось «Древнее поселение Ак-Сарай и руины феодального замка Давлет-хана». Так писали в наше время на туристических интернет-сайтах.

Но сейчас это был не только заброшенный хоть и древний посёлок, но и комплекс хорошо сохранившихся мавзолеев, предположительно ханов Золотой Орды Берке, Узбек-хана, Джани-бека и Берди-бека. Всего археологами позднего времени было и раскопано около двадцати захоронений, разрушенного ещё Тимуром города. Тимур не разрушал акрополи, как я сейчас понял. Они были разрушены и разграблены не тогда и не сейчас, а в более позднее время.

Ещё совсем недавно тут стояли кочевья ногайцев и калмыков, свято выполнявших функцию охраны захоронений предков.

Интересно, что на карте братьев Пицигани[1], датируемой одна тысяча триста шестьдесят седьмым годом, здесь находится условный знак в виде мусульманского мавзолея. Пояснительная надпись гласит: «Гробницы императоров, умерших в районе Сарайской реки».

На карте Фра-Мауро[2] от тысяча четыреста пятьдесят девятого года также обозначено это место, названное «Sepultura imperial» («Императорские захоронения»).

Знание того, что на речке Ахтуба располагалась «империя» Золотой Орды и некоторых локаций золотоордынских городков и столиц, а так же то, что курганы до Петра Первого не были вскрыты, позволили мне значительно пополнить свою семейную казну и казну Алексея Михайловича.

Конечно же, вскрывали бывшие дворцы, ставшие акрополями, мы вчетвером с Тимофеем, Иваном и Фролом. Да и не знал никто, что это захоронения. Дворец и дворец… Подумаешь! Мы и не раскапывали дворцы полностью.

Начинали копать сверху кургана, натыкались на потолок, разбирали его, проникали в помещения дворца, выносили сокровища. И всё.

Богатые находки скрыть было не возможно, и мы их не скрывали, так как буквально всё найденное отправлялось в Москву. Всё, что можно было перевезти. В Кремле, конечно, знали, что это за вещи. Я подробно описывал помещения и где, что лежало, и зарисовывал. Двадцать пять альбомов я вёз теперь в Москву. Рядом с саркофагом лежали основные сокровища. Сами саркофаги мы не трогали.

Царская казна за десять лет раскопок ломилась от Золотоордынских артефактов. Только оббитых золотом и усыпанных драгоценными каменьями тронов мы привезли царю три штуки. Хе-хе… Встречались и монетные клады, которые я тоже полностью передавал в государеву казну, правда, получая взамен тридцать процентов рублями. В кладах попадались так называемые «ярмаки» – серебряные монеты времен хана Менгу-Тимура[3], «данги» – хана Узбека[4] и хана Джанибека[5], и многих других ханов Орды.

Совсем не разбираясь в нумизматике, я отправлял откопанные деньги на счет и на вес, а мне присылали список с «раскладом» сколько каких денег переслано, какого веса, «сдачу» в тридцать процентов и благодарственную грамоту от царя Алексея Михайловича. В Московской казне нумизматику и цену деньгам «знали» хорошо.

Безжалостно «грабя» курганы, я ужасался, сколько золота утекло из России по дипломатическим каналам во времена Петра Великого. Сейчас древние скифско-сарматские украшения оседали в закромах русского царя. Только с парой отлично изготовленных коней я пока не знал, что делать. Отдать царю? Не знаю, не знаю…

Не будучи святым и имея перед собой вполне пристойные цели, некоторые украшения, да простят меня будущие археологи, я скрепя, сердцем отдавал на переплавку, которую мы наладили в Красном Яре. У меня получилось переработать добытую на Яике соль в чистейший боракс, что оказалось очень даже не просто. В ходе процесса переработки соли мне стало понятно, что, когда я сам намеревался переплавить золотые самородки, у меня бы ничего толкового не получилось. Ну, или промаялся бы я с переплавкой пару месяцев и пожёг бы золото впустую.

Сейчас на меня работал младший сын Дербентского ювелира, который не только переплавлял «малоценные» золотые украшения, но и чеканил нужную мне монету. Причём, те механические новшества, что ввёл у себя я, понравились Дербентскому ювелиру, который с удовольствием посетил мою «столицу» на Ахтубе примерно летпять назад и помог наладить выпуск ювелирной продукции, прислав двух отличных специалистов.

Погрузив на корабли «подарки» царю, я отплыл из Красного Яра вверх по реке третьего сентября тысяча шестьсот шестьдесят шестого года. Отплыл с ощущением тревоги и с беспокойством в сердце. Хоть и шло со мной войско на двадцати больших двухмачтовых «стругах», но на душе скребли кошки. Всё-таки с собой пришлось взять самых верных, ибо времена наставали смутные. А Тимофей с братьями остались в Кабарде…

Вернее не в Кабарде, а в Северной Кумыкии, что располагалась на Кумыкской равнине между реками Терек и Сулак. Нам наконец-то удалось договориться с Сыном Гирея Первого, правившего частью Засулакской Кумыкии, а именно Эндиреевским княжеством, отделившимся от Шемхальства. Между Сулаком и Тереком находились ещё два самостоятельных княжества Аксайское и Костекское. Они располагались ближе к Тереку и постоянно враждовали с Эндиреевским. Этим мы и воспользовались, убедив Сурхая Третьего шамхала Тарковского в том, что наша крепость успокоит соседей.

Более десяти лет царской дипломатии и вооружённого подавления восстаний многочисленных княжеских отпрысков потребовалось, чтобы «убедить» местных князей, что русские войска несут на земли Кабарды мир. В последнее время на берега Кубани и на других реках были поставлены крепкие городки, которые наполнились казаками и русскими крестьянами-землепашцами. Ибо за двадцать лет распрей и погромов земли предкавказских равнин оскудели. А свято место, как известно, пусто не бывает. Не я ссорил между собой Темрюкских и Шамхальских княжат. Хватало и без меня интересантов: турки и иранцы спорили между собой за территориальное влияние, а взяли сии земли под контроль мы. Наш «семейный подряд».

Потому и находились на Сулаке, и Тимофей, и Иван, и Фрол, а с ними, по крепостицам, до пяти тысяч казаков.

* * *

Подъём по Волге в сентябре был труден, хоть и шли корабли полупустыми, высадив и людей, и лошадей. Лямку приходилось тянуть всем, не взирая на казачий «понт» и низкий статус «бурлака». За эти годы личным примером мне удалось сбить спесь со старых казаков и воспитать поколение с новыми понятиями казачьей гордости.

Участвуя в походах на калмыков и поляков, успокаивая Кабарду и Кумыкиюмне приходилось хлебать из одного котелка с есаулами и рядовыми, да и спать не в отдельном шатре, а в обшей палатке на сто человек, что нашили по моим эскизам из парусины, производство которой было освоено сначала в Измайлово, а потом и на Ахтубе.

Своих специалистов по изготовлению хорошей парусины в Москве не имелось, пришлось зазывать из Голландии. Но я не стеснялся и не скромничал, а потому зазывал и заманивал иностранных специалистов пачками. Кстати, случались казусы, когда кто-то заявлял себя, как специалист, а оказывался абсолютным профаном. Так произошло, например с одним голландцем, заявившим при вербовке в Голландии, что он мореход, а при тестировании, оказался неплохим виноделом.

Хватало мошенников. Ха-ха…

Наши косые паруса хорошо справлялись с Волжскими ветрами, а вытянутый корпус без лишних надстроек позволял двигаться даже против ветра. Если бы не открывшиеся отмели, мы бы проскочили до Москвы «с ветерком», однако то и дело приходилось пользоваться бечевой и добрались мы до Коломны только через месяц. Коломенский воевода вручил мне царский приказ о передаче моей личной тысячи под его, воеводино, «временное» командование.

Я, мысленно усмехнувшись, «взял под козырёк» и, не дрогнув лицом, по описи передал свое войско Никите Иевливечу Кутузову и был приглашён им на обед. Приглашение я принял, понимая, что по такой мелкой воде за сутки до Москвы я не «долечу» (было-было такое и не раз), хоть и дул хороший, знакомый мне, ветер.

Стоял на воеводстве Никита Иевлиевич второй год и ранее мы с ним не пересекались, но проживал он в том же доме, в котором обитали и прежние воеводы. Дом сильно походил на множество старых домов из моего времени и мне всегда нравился, так как строился по подобию измайловского дворца и имел все необходимые удобства. Дом был кирпичным и двухэтажным. Первым этажом была, естественно, хозяйственная подклеть. Вход на второй этаж, или, как теперь говорили – ярус, шел через высокое крыльцо. В широких окнах вместо слюды, стояли наши «измайловские» стёкла.

На обеде, состоявшемся, когда на дворе уже смеркалось, я увидел епископа Александра, знакомого мне года с пятьдесят пятого, когда в Коломне ещё существовала епархия. Епархию ликвидировал в патриарх Никон, присоединивший её к Патриаршей области. Владыка Александр был определен на вновь созданную Вятскую кафедру, бедную и совершенно неустроенную в экономическом отношении. Теперь он был здесь, в Коломне.