Текст книги "Ловцы желаний"

Автор книги: Михаил Сельдемешев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Вот такой разговор состоялся у нас с профессором около месяца тому назад. Теперь же он решил все отменить.

– Видите ли, Кирилл Альбертович, – я сел в кресле поудобнее, заложив ногу за ногу. – Все не так просто: снаряд уже выпущен, и вернуть его обратно в орудие нет никакой возможности. Остается лишь ждать, когда он достигнет цели…

– Что вы такое несете, Савичев? – Бексаров нахмурил брови. – Со мной вы эти свои штучки бросьте. Я вам говорю – довольно. Забудьте все и не лезьте не в свое дело.

– Вам, профессор, уже говорилось как-то, что я – не бездумный механизм. Просто так все взять и забыть я уже не могу. Теперь это и мое дело тоже.

Лицо Бексарова еще более помрачнело.

– Вот вы же не смогли довести задуманное до конца. А почему? – задал я ему вопрос.

– Когда я увидел тогда вас в лодке, я понял, что никогда не смогу примириться с ситуацией, когда Альбина будет принадлежать другому…

– Тогда поймите и меня, Кирилл Альбертович, – я встал, подошел к столу и навис над Бексаровым. – В попытках увлечь Альбину я и сам попал под действие ее чар. Разлука с ней будет для меня не менее болезненной. Поэтому я выполню условия нашего договора в полной мере. Теперь это – область моих интересов…

Раздался хруст. Это Бексаров сломал карандаш, который вертел до этого в руках.

– О каких чувствах вы можете мне тут говорить, Савичев? – он вскочил с кресла. – Вы можете запудрить мозги впечатлительной девчонке или кому-то еще, но я-то знаю – кто вы есть на самом деле. Вам же плевать на чужие судьбы и переживания, окружающие люди для вас лишь материал. Вы не живете, вы – играете по каким-то своим гнусным правилам. Мечтаете о карьере психиатра, а вам самому место в сумасшедшем доме!

– А что – чрезвычайно полезная практика. Надо будет обдумать это. – Я снова вернулся в кресло.

– Можете кривляться, сколько влезет, но знайте, Савичев, – продолжал Бексаров. – Хотите игру – вы ее получите. Правда, вы проиграете: Альбина никогда не полюбит вас. Не соперник вы мне, сударь…

– Ну почему же, половая зрелость у меня уже наступила, – ухмыльнулся я.

– А будете нам мешать, – не обращал внимания Бексаров, – не видать вам кафедры даже в ваших грязных снах. Мало того – из университета вылетите как пробка из бутылки шампанского…

– Под общий смех и звон бокалов, – договорил я. – Ну ладно, профессор, – я поднялся, предварительно хлопнув себя по коленям. – Обдумаю ваши интересные предложения, взвешу все «за» и «против», а потом поступлю так, как решит мой нездоровый рассудок. Ну а вы, со своей стороны, все же не пытайтесь остановить летящий снаряд – он принесет жуткие разрушения.

Я откланялся и вышел из кабинета. Но тут же снова заглянул внутрь и сказал:

– А у вас потрясающе эффектная супруга, профессор. Вкус у вас безупречный! – С этими словами я захлопнул дверь и зашагал прочь, оставив Бексарова наедине со своими мыслями.

У ближайшего окна я остановился, присел на подоконник, достал тетрадь в бархатном переплете и начал записывать: «15 мая. Б, нарушает правила игры …»

В один из последующих солнечных дней я, уйдя с очередной лекции, неспешно брел по безлюдному в это время буднего дня берегу городского пруда. Я частенько бывал здесь. Тихие места успокаивали мои душевные волнения. Выйдя из-за кустов на небольшую поляну, я увидел девушку, сидящую на траве. Пышная юбка ее платья, казалось, раскинулась на половину поляны. Локоны девушки закрывал от солнца изящный капор. Она читала книгу. Заметив меня, она ненадолго задержала на мне пристальный оценивающий взгляд и тут же вернулась к чтению.

Я бросил пиджак на траву и тоже уселся рядом. Оторвав стебель травы, я сунул его в зубы и стал наблюдать за девушкой. Чувствуя, что я смотрю на нее, она время от времени отрывалась от чтения и бросала на меня короткие взгляды. На обложке ее книги я прочел фамилию Мольера.

– Вас смущает, что я не свожу с вас глаз? – обратился я к ней.

– Не сказать, что смущает – просто как-то неуютно, когда за тобой так пристально наблюдают, – отозвалась она.

– Мне нравится разглядывать все красивое и совершенное, причина в этом, – послал я комплимент в ее адрес.

Она улыбнулась и слегка смутилась, продолжая смотреть в книгу.

– Моя персона вас не пугает? – спросил я через некоторое время, когда заметил, что она подозрительно долго не перелистывает страницу.

– Вы не похожи на человека, которого следует опасаться, – на этот раз она отложила книгу в сторону.

– Но ведь это может быть всего лишь маска. Вы читаете Мольера, а ведь его Тартюф тоже скрывал свою истинную сущность под личиной святоши…

– Вы тоже любите творчество Мольера? – заинтересовалась она (с Тартюфом я попал в самую точку).

– Это один из любимых авторов в моей библиотеке, – я подсел к ней поближе.

– И большая у вас библиотека?

– Мне пришлось выделить для нее целую комнату.

– Ого! И разве ж после этого можно бояться такого образованного молодого человека? – засмеялась она. – Хотя, как говорят: «в тихом омуте…»

– К слову, здесь на самом деле неподалеку есть довольно впечатляющий омут, – произнес я. – Хотите взглянуть? Это буквально в двух шагах, – заверил я, увидев неуверенность в ее глазах.

– Ну хорошо, – согласилась она.

Я помог ей подняться, подав руку, и мы направились к берегу. Вскоре мы оказались в месте у самой воды, заросшем со всех сторон стеной кустарника и поэтому недосягаемом для посторонних глаз. Это местечко я заприметил уже давно.

– Он там, – я указал на воду. – Только будьте аккуратны – не упадите туда.

Девушка подошла к самой кромке воды, осторожно ступая по траве, и наклонилась, пытаясь разглядеть в глубине придуманный мною омут.

– Где же он? – спросила она.

Я подошел к ней сзади вплотную, обхватил одной рукой за талию, ощутив под платьем туго стянутый корсет, вынул из кармана стилет и приставил его лезвие к ее шее.

– Только попробуйте закричать – и острое жало пройдет сквозь вашу нежную кожу в два счета. Останется только сбросить бездыханное тело в воду, и омут бесследно засосет его.

– Вы что? – ее голос дрожал. – Шутите? Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого.

– Я не трону вас, если будете вести себя тихо и делать то, что я скажу. Согласны?

Девушка закивала.

– А теперь – раздевайтесь. – Я отступил назад.

– Ну пожалуйста… – взмолилась она.

– Раздевайтесь! Снимайте с себя абсолютно все! – грозно проговорил я и помахал стилетом перед ее лицом.

Всхлипывая, девушка начала избавляться от одежды. Это заняло времени больше, чем я предполагал – одних только нижних юбок я насчитал три штуки. Оставшись совершенно голой, она торопливо села на траву, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Я выбрал из ее одежды белый шелковый шарфик.

– Теперь я завяжу вам рот.

Она попыталась уклониться.

– Делайте, что я говорю, и все окончится хорошо, – прошептал я ей в самое ухо. – А сейчас – ложитесь, – приказал я после того, как шарф превратился в кляп.

Она легла и поежилась, когда спина коснулась влажной травы. Я присел рядом и положил ей руку на живот. Девушка часто дышала, и под рукой ощущалась едва заметная дрожь.

– Есть ли у вас муж? – поинтересовался я.

Она отрицательно помотала головой.

– Жених? Любовник?

Снова отрицательный ответ. Я осторожно коснулся стилетом ее плеча. От прикосновения холодного металла девушка напряглась. Я наклонился к ее лицу. Она зажмурилась.

– Я сейчас все равно зарежу вас, – прошептал я.

Глаза ее тут же округлились, она застонала и попыталась вырваться. Но я грубо прижал ее к земле.

– Успокойтесь! У вас еще есть шанс. – Я подождал, пока она перестанет сопротивляться. – Сейчас я сниму повязку с вашего рта, но помните: только попытаетесь закричать – и я немедленно загоню стилет в ваше музыкальное горло по самую рукоятку. Договорились?

Она энергично закивала.

– Не будете глупить?

Она так же энергично замотала головой в разные стороны. Я снял повязку. Девушка молча смотрела на меня отчаянным взглядом загнанного животного.

– Сейчас вы назовете мне причину, по которой я должен оставить вас в живых. Если я сочту причину веской, я немедленно отпущу вас. Даю три попытки. Начинайте.

– Если я не вернусь домой – мои родители этого не переживут. Они так любят меня – ведь я у них единственный ребенок, – сквозь слезы проговорила она.

– Вы взываете к моей жалости, – произнес я. – Но жалость я испытываю лишь к одному человеку – самому себе. Первая попытка – неудачная. Продолжайте.

– Прошу вас, – она схватила меня за руку. – Не убивайте меня. Я сделаю все, что вы скажете, исполню любую вашу просьбу…

– А теперь вы апеллируете к моим животным инстинктам, – сурово отреагировал я. – Но высший разум всегда подавляет низшие потребности. У вас осталась последняя попытка…

– Будьте вы прокляты со своими попытками! Таких, как вы, надо лечить, я ненавижу вас! – Она разрыдалась, закрыв лицо ладонями.

– Простите меня, милая девушка, – я убрал стилет в карман и вложил в ее руку носовой платок. – Я – не убийца, я всего лишь исследователь человеческой психики. Наверное, вы правы – меня надо лечить. Но, с другой стороны, чтобы лечить других, нужно сначала понять, как это делается. А для этого надо самому ощутить все, что только возможно. Одевайтесь, я ухожу. Прошу прощения еще раз, и не доверяйтесь больше первому встречному. И обязательно перечтите «Тартюфа».

– Я читала, – тихо ответила она.

– Вы – прекрасное существо, – сказал я. – Будь я нормальным человеком, возможно, у нас с вами могло сложиться что-нибудь светлое и романтическое.

– Что мешает вам сделаться нормальным? – отозвалась она, не поднимая глаз.

Эта неожиданная фраза из ее уст заставила меня застыть на какое-то время. Но вскоре я вышел из кустов и быстро зашагал прочь не оборачиваясь.

Дойдя до ближайшей лавочки, я сел, достал зеленую тетрадь и начал писать: «19 мая. Исследование поведения личности, принимающей решения в пограничных ситуациях …»

На следующий день, чтобы не зарабатывать лишние прогулы, я отправился на практику по химии, где меня ожидало скучнейшее занятие по смешиванию разнообразных реактивов.

Вернувшись с пятиминутного перерыва, я обнаружил в тетради с конспектами записку. В ней Альбининым почерком было написано: «Завтра приезжают мои давние знакомые. Мы отправляемся на пикник, и я хочу, чтобы вы были там моим кавалером. Ваша А.».

Я вырвал листок из тетради и написал кратко: «Извините, я не смогу».

Сложив бумажку вчетверо, я переслал записку Альбине.

– Яша! – окликнула она меня, когда я выходил из здания университета после занятий. – Вы сейчас домой?

– Домой, – ответил я.

– Пойдемте, нам по пути, если вы не возражаете.

Я не возражал, и мы пошли.

– В чем дело? Почему вы отказываетесь? – спросила Альбина.

– Вы сами знаете причину, – ответил я.

– Но ведь раньше вы были рады любому мгновению рядом со мной.

– И сейчас я хочу того же. Думаете, мне так просто отказаться от вашего предложения, Альбина?

– Тогда не отказывайтесь! Я вас, право, не понимаю, Яша!

– Пусть вашим кавалером будет тот, о ком вы думаете на самом деле, – ответил я.

– Но я хочу, чтобы это были вы…

– Мы оба знаем, что это – ложь. На днях вы мне все объяснили раз и навсегда. Я хотел играть главную роль в этой пьесе, а участь статиста меня не устраивает.

– Но у вас появился шанс получить эту роль, – сказала Альбина.

– Вы сами в это не верите. Прекратите терзать мою душу.

– А может, вы просто боитесь выйти на сцену? – спросила она.

– Какой толк, если меня все равно ожидает провал? Все, что мне теперь остается – это покинуть театр.

Мы подошли к моему дому.

– Вы не против, если я зайду к вам на минутку? – спросила она.

Мы прошли внутрь, и я сел на кресло. Альбина уселась рядом, на подлокотник, и взяла меня за руку:

– После пикника мы поедем к вам, вы почитаете мне на ночь какую-нибудь книгу. – Ее слова могли опьянить.

– Не мучайте меня! Перспективы, что вы нарисовали, так манящи, что в их реальность невозможно поверить.

– Пойдемте, Яша! Сколько еще можно вас умолять?

– Отпустите, Альбина, – я попытался убрать ладонь, которую она держала в своей.

– Не отпущу, – засмеялась она.

– Тогда мне придется подарить ее вам в качестве закуски на пикничок. – Я вынул из кармана стилет и приставил его острием к своему запястью.

– Сумасшедший! – она тут же выпустила мою руку и встала с кресла. – Откуда это у вас?

– Нашел.

– Последний раз предлагаю вам весь завтрашний день провести со мной. Подумайте – от чего вы отказываетесь, Яша, – Альбина стояла у двери.

– Наверное, я и вправду безумец, раз добровольно лишаю себя такого. Но самое обидное, что, согласись я, и вы впоследствии пожалеете об этом. Я отказываюсь, и завтра вы будете благодарны мне за подобный поступок. Профессор Бексаров – человек отходчивый. Я думаю, он сейчас как раз жаждет примирения…

Альбина вышла, хлопнув на прощание дверью, а я достал зеленую бархатную тетрадь и начал писать: «20 мая. А. набрела на развилку в своем пути…»

Был поздний вечер. Я стоял на мосту, погрузившись в свои размышления. От воды веяло прохладой. Сзади раздался шелест юбки и ветерок донес до меня аромат недорогих терпких духов.

– Вы не подскажете, который час, сударь? – произнес тихий женский голос.

Я обернулся. Передо мной стояла девушка, в облике которой даже при тусклом свете фонаря угадывался род ее промысла.

– Часов не имею, – ответил я. – Знаю лишь, что сейчас вечер, а впереди меня ждет долгая ночь в пустой холодной постели.

– Здесь неподалеку есть комната, где вы можете разделить постель вместе со мной за умеренную плату, – произнесла она. – Обещаю, эта ночь пролетит в один миг и станет одной из самых сладких в вашей жизни.

– Как тебя называть этой ночью, дитя порока? – спросил я, когда мы шли рядом.

– Можете называть меня так, как вам угодно, – ответила она.

– Хорошо, я что-нибудь придумаю, пока мы идем, – сказал я.

– А как мне называть вас? – спросила девушка.

– А, какое первое имя придет на ум, то и выберем, – ответил я. – Пусть будет, ну, хотя бы Яша.

– Хорошо, Яша, – она взяла меня за руку. – Сейчас повернем за угол и окажемся на месте…

Комната оказалась маленькой, но относительно уютной. Основное пространство занимала кровать. Из мебели были еще небольшой шкаф, столик в углу и пара стульев с потертой обивкой. На одном из стульев стоял тазик с кувшином.

– Постель чистая – можете убедиться, – девушка откинула с кровати покрывало, сняла шляпку и начала расстегивать корсет.

Я отвернулся и стал разглядывать картины, висящие на стене. Это были миниатюрные и не особо тщательно выполненные репродукции известных произведений. На каждом, безусловно, присутствовала обнаженная женская натура. Когда шуршание одежды за спиной прекратилось и слабо скрипнула кровать, я повернулся.

Девушка лежала под одеялом. Волосы свои она распустила, и они красиво покрывали ее голые плечи.

– Желаете потушить свет, Яша? – спросила она.

– Я бы потушил, когда бы не на что было смотреть, – я присел на кровать и раздвинул пряди ее волос, открыв шею и плечи. – Но перед собой я вижу сейчас произведение искусства, с которым и не сравниться тем дешевым поделкам, украшающим стены этой комнаты.

Она улыбнулась и захотела высвободить руки из-под одеяла, но я мягким жестом остановил ее.

– Даже проститутки чувствительны к лести, не правда ли? – спросил я ее и поцеловал в щеку.

Улыбка медленно сошла с ее лица.

– Продажным женщинам не чужда также и обида, – я приложился к другой ее щеке.

После этого попытался поцеловать в губы – она было хотела увернуться, но тут же опомнилась, улыбнулась (на этот раз фальшиво) и покорно приоткрыла рот.

– Я придумал, как назову тебя, – сказал я, нежно касаясь кончиками пальцев уголков ее губ.

– Как? – томно прошептала она.

– Дездемона, – тоже шепотом ответил я и поцеловал в шею. – Слыхала про такую?

Она отрицательно помотала головой.

– Неужели ты обделена походами в театр, прелестное дитя? – спросил я.

– Раньше я ходила несколько раз, – сказала она.

– А ведь я мог бы показать тебе столько всего удивительного, Дездемона, – я положил обе свои руки ей на шею и начал поглаживать. – Если бы ты, милашка, проводила меньше времени в этой кровати, награждая похотливых господ венерическими болезнями, то догадалась бы, что я сейчас спрошу тебя о молитве на ночь…

Она не успела ответить, так как я сдавил обеими руками ее шею. Девушка начала беспомощно биться, но шансов у нее не было никаких, так как и руки и ноги ее были скованы одеялом, да еще я навалился на нее всем своим телом. Наши лица были совсем близко, и я видел, как расширились от ужаса ее зрачки.

Так же неожиданно я отпустил ее шею и сразу зажал «Дездемоне» рот.

– Все, все прошло, девочка моя. Не кричи, я сейчас уйду, – я медленно убрал руку от ее губ и достал из пиджака тетрадку в бархатном зеленом переплете. – А теперь расскажи мне, что ты чувствовала, когда я душил тебя? И что ты чувствуешь теперь?

Девушка с кошачьей прытью выскользнула из-под одеяла и начала спешно одеваться.

– Я ждала, что рано или поздно такое случится, с ужасом ждала. – Ее голос дрожал. – Таких, как вы, надо вешать на фонарных столбах. Вы, наверное, с женщиной по нормальному-то не можете?

Не обращая внимания на ее озлобленную речь, я делал заметки, сидя на краю кровати. Одевшись, девушка с опаской прошмыгнула мимо меня и выбежала из комнаты.

– Дура, может, я жизнь тебе сегодня спас! – крикнул я ей вслед и вернулся к записям. Меня посетило вдохновение.

Закончив писать, я вышел на улицу. У дома напротив я заметил белое платье «Дездемоны». От нее отделились три тени, и я услышал звук бегущих по мостовой ног. Ничего хорошего это не сулило, и я тоже бросился бежать.

Свернув в ближайший темный переулок, я перемахнул через пару заборов на своем пути и очутился в местных трущобах, которые еще в детстве были мною исследованы вдоль и поперек. Нащупав в кармане стилет, я сбавил ход на шаг и через некоторое время уже был на другом конце своеобразного лабиринта. Если бы мои преследователи и сунулись за мной в трущобы, они бы могли блуждать в их закоулках до утра.

У своего дома я увидел сидящую в беседке девушку. Это была Альбина.

– Клянетесь, что я – ваша единственная, а сами бродите где-то ночи напролет, – сказала она, заметив меня. – Очередное любовное приключение?

– Мне нужны либо вы, либо никто не нужен вообще, – отозвался я. – Поэтому мой удел – одиночество, Альбина. – А вот вы напрасно одна в такой поздний час. Мало ли злодеев шныряет по ночным улицам.

– А благодаря кому? – она подошла и взяла меня под руку. – Заметьте, уже второй раз вы заставляете даму ожидать вас под дверями. Кстати, мы так и будем стоять на улице?

Мы сидели в гостиной и пили горячий кофе. В этой комнате я никаких книг не держал. Потому проводил в ней меньше всего времени. Оттого она казалась совершенно не обжитой.

В глазах Альбины я уловил какое-то новое, неизвестное мне до сих пор выражение.

– Вы знаете, Яша, – наконец произнесла она. – Сегодня утром мне вдруг такое в голову пришло, – она рассмеялась. – Я положу еще сахар в кофе?

Я молчал, ожидая, когда она закончит свою мысль.

– Мне захотелось подарить вам то, о чем вы мечтали все это время. – Альбина сделала глоток кофе и продолжила: – Я желаю дозволить вам меня целовать, по-настоящему…

Я медленно поставил чашку на стол.

– Видели бы вы себя сейчас! – рассмеялась она. – Да вы успокойтесь – я не говорю, что это будет именно сегодня. Мне необходимо еще какое-то время, чтобы окончательно решиться. Но, думаю, это случится довольно скоро. При условии, конечно, – добавила она после некоторой паузы, – что вам самому это еще нужно.

– Кто же не хочет исполнения мечты? – произнес я. И уже тихо добавил: – Только ненормальный.

– Ну ладно, я, наверное, снова разбередила вам душу.

Дадите мне что-нибудь почитать? – она поднялась с кресла и направилась в кабинет.

Я пошел за ней следом.

– Что бы вы порекомендовали? – спросила Альбина, оглядывая полки с книгами.

– Вот это, – я достал из пиджака тетрадь в переплете из зеленого бархата.

– Что это? – она открыла тетрадь. – Похоже на дневник. Ваш?

– Здесь есть удобное кресло – специально для внимательного чтения. Начните читать, и если заинтересует – кресло к вашим услугам. – Я вышел из кабинета, оставив Альбину наедине с тетрадкой в бархатном зеленом переплете…

Прошло около часа, прежде чем я услышал всхлипывания, доносившиеся из кабинета.

– Что же это такое? – сквозь слезы спросила она, когда я вошел. – Вы просто исследовали меня наряду со всеми теми женщинами? Все ваши чувства были обычным расчетливым экспериментом?

– Я выделял вас среди всех остальных, Альбина, – оправдывался я.

– Замолчите! Я не хочу больше вас слушать! Надо же, жалела его… – она достала платок и утерла слезы. – А если бы я ответила вам взаимностью? Что бы сейчас со мною было?

– Этого не могло произойти, – ответил я.

– Почему вы так во всем всегда уверены? – повысив голос, спросила она.

– Один мой знакомый профессор сказал мне как-то: «Вас, Савичев, не сможет полюбить ни одна нормальная женщина. Ведь в женской природе главенствуют первобытные инстинкты. Они всегда будут интуитивно распознавать в вас психопата».

– Значит, я – ненормальная, – произнесла Альбина. – Ведь еще немного и я разделила бы с вами ложе!

– Я бы не стал допускать этого, – сказал я.

– Вот здесь я вам верю, Савичев, – зло произнесла Альбина. – Вы, оказывается, действительно можете все контролировать. Любые чувства вы можете подавить своим холодным и расчетливым разумом. Но вам мало этого, вы жадны, вам доставляет удовольствие копаться в чужих душах, и вас не волнуют последствия, ожидающие окружающих людей. Я рада, что судьба уберегла меня иные полюбила вас, – Альбина встала и пошла.

На пороге кабинета она задержалась и воскликнула:

– Я же ведь живой человек! Почему же вы так со мной обошлись?

Когда хлопнула входная дверь, я остался один в тишине своего кабинета. Впервые я не нашелся, что ей ответить. Подняв с пола тетрадь, я стряхнул пыль с зеленого бархата и положил ее в стол. На этот раз мне нечего было записывать…

Следующим утром я сидел в кабинете профессора Бексарова. Он вызвал меня, когда узнал о прекращении моей учебы в университете.

– В личной жизни могут происходить разные неурядицы, но это же не повод бросать занятие любимым делом, – выговаривал он мне. – Я могу спорно относиться к вам, как к человеку, но как специалиста, я оцениваю вас, Савичев, по самой высокой шкале.

– Мой уход не связан ни с вами, профессор, ни с Альбиной, ни с кем бы то ни было еще, – ответил я. – Просто я разочаровался в психиатрии.

– Вот так вот просто – взял и разочаровался! – воскликнул Бексаров.

– Имею ли я право решать за кого-то его жизнь, если я и в своей-то плохо разбираюсь?

– Для этого вы и набираетесь опыта, познавая эту непростую науку, – возразил профессор.

– Чтобы получить достаточный опыт, необходимо прожить не одну жизнь. Я же не принадлежу к когорте счастливчиков, обретших бессмертие.

– Чем собираетесь заниматься? – спросил Бексаров после небольшой паузы.

– Уеду из города, устроюсь фельдшером на первое время или что-то вроде этого, – ответил я.

– Вижу, что вы уже не перемените своего решения, – Бексаров встал из-за стола. – Что ж, мне остается лишь пожалеть о том, что ваш талант зарывается в землю. Желаю вам удачи, в любом случае.

Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Через несколько дней я уехал из города и больше никогда сюда не возвращался.

– Это, Савичев, ты все знал и без меня, – захрипел Медлес, когда мое сознание снова вернулось в камеру. – А вот кое-что, что случилось в том городе после твоего отъезда, тебе пока не ведомо. Но сейчас мы это поправим. Не забыл еще – кто такая Альбина?

– Только не надо рассказывать сказок, что она тосковала обо мне, – сказал я Медлесу.

– Конечно же не тосковала, – рассмеялся Медлес. – Забыла она тебя, правда, не сразу – ведь ты причинил ей такую боль. Но все же забыла. У нее ведь был тот, с кем она могла забыть обо всем на свете: Кирилл Альбертович Бексаров, опытнейший психолог, удивительный человек…

В один из осенних дней, во время очередного их свидания на квартире его друга, Кирилл Бексаров крепко спал. Альбина сидела рядом, такая счастливая, и наблюдала, как ее возлюбленный невинно улыбается во сне. Затем она встала, ровно поставила у кровати его ботинки, которые он, торопясь овладеть ею, небрежно раскидал, подняла с пола пиджак, чтобы повесить его на спинку стула, и тут из его кармана что-то выпало. Это была тетрадь в бархатном переплете темно-бордового цвета. При других обстоятельствах она немедленно вернула бы чужую вещь на место – Альбина ведь была воспитанной и порядочной девушкой. Но ведь вся загвоздка в том, что она уже когда-то видела нечто подобное, правда, тогда переплет был зеленого цвета.

Альбина присела на край кровати и раскрыла бордовый переплет… На первой же странице почерком Кирилла было набросано: «28 августа. Эксперимент с А. вступает в действие …»

– Никто, включая Бексарова, больше никогда не видел Альбину, – продолжал Медлес. – Лишь я один знаю, где ее сейчас можно найти. Помнишь, как ты катал ее на лодке, Яша?

Я кивнул.

– Она там. Если погрузиться на самое дно, ее можно увидеть. Узнать, правда, будет уже нелегко. Точнее, узнать будет совсем нельзя – вода, рыбы и время сделали свое дело. Но все-таки это Альбина колышется в потоках течений, удерживаемая крепкой веревкой, привязанной к камню. Бексаров провел свой эксперимент просто блестяще. Если ты, Савичев, сумел предсказать лишь то, что Альбина, в конце концов, добровольно решит отдаться тебе, то профессор предсказал и это, и твой уход из университета, и многое другое в жизни подопытного кролика Альбины. Прочитав все это, она уже не могла действовать иначе. Вы с Бексаровым обошлись с ней, словно с лягушкой на лабораторных занятиях. Укололи лапку – посмотрели реакцию – сравнили результат с ожидаемым – записали в тетрадку. С зеленой или бордовой бархатной обложкой. А где место лягушке? Верно – в пруду. Именно эта мысль затмила собою все остальные для несчастной и неуравновешенной девушки Альбины, когда она плыла на незаметно угнанной из парковой пристани лодке и привязывала веревку со здоровенным булыжником к своей шее…

Медлеса я уже не слушал. Я потерял ощущение реальности окончательно. Но, что самое нелепое, я думал тогда не о теле Альбины, изъеденном раками, а о той тетрадке в бордовом бархатном переплете. Я не мог смириться, что какой-то жалкий профессоришка обошелся со мною так, как я сам все это время обходился с другими людьми. Бексаров обыграл меня с разгромным счетом. Последнее, что я помню – это собственный крик:

– ПОКАЖИТЕ МНЕ БОРДОВУЮ ТЕТРАДЬ!!!

В себя я пришел лишь спустя несколько месяцев. Я хорошо запомнил тот день: вокруг были белые стены и стоял запах лекарств. Главный врач психиатрической лечебницы был умным и опытным человеком. Как только он убедился, что я снова вменяем, он меня выписал. Очень быстро меня отправили на пенсию, и в моей жизни началась спокойная и однообразная полоса…

* * *

За все время моего повествования Капустин и его жена не проронили ни единого слова. Этот последний рассказ произвел на них особенно сильное впечатление.

– Почему же вы не показали нам эту страшную камеру? – воскликнул после некоторого молчания писатель.

– Ее после этого снова замуровали, – ответил я.

– Ну и хорошо, – тихо промолвила Елизавета…

– Мы с вами не прощаемся, доктор, – сказал мне Капустин, когда мы, наконец, выбрались из экипажа. – Мы остановились в гостинице. Я сейчас начну все печатать по свежим следам. Не возражаете, если время от времени я буду навещать вас для уточнения кое-каких деталей?

Я не возражал. Мы попрощались, и я отправился к себе домой.

В течение следующих нескольких дней Капустин наведывался ко мне, чтобы восстановить кое-какие моменты моего повествования, упущенные им ранее. Также я помог ему состыковать некоторые разрозненные фрагменты его будущего произведения.

Затем я около трех дней о нем ничего не слышал и уже было подумал, что писатель завершил все свои дела и уехал.

Но вот после обеда ко мне постучали. На пороге стояла жена Капустина. Она была очень взволнована.

– Жорж пропал! – едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, произнесла она.

– Когда?

– Его нет вот уже второй день. Он никогда не исчезал без предупреждения…

– Вы обращались в полицию? – спросил я.

– Да, но я не уверена, что они будут что-либо предпринимать по этому поводу, по крайней мере, еще какое-то время.

– Вы заметили что-нибудь странное в его поведении перед исчезновением? – поинтересовался я.

– Да, он был очень возбужден, хотя это бывало с ним, когда приходило вдохновение, – ответила она. – Последние дни он работал над произведением про Зеленые Камни и буквально не отходил от пишущей машинки. Ах, доктор, мне кажется, что с ним случилось какое-нибудь несчастье! – она, не выдержав, заплакала и уткнулась мне в плечо.

– Для начала давайте заедем к вам в гостиницу – быть может, Жорж уже вернулся, – произнес я ободряющим тоном.

В гостиничном номере Жоржа не было. Здесь все вызывало какую-то невероятную тоску: занавески, портьеры, сукно на полу. Их цвет подбирался как будто специально, чтобы жить в таком номере не захотелось. Елизавета бледным призраком молча ходила по комнате, заламывая руки. Ее милое лицо выражало отчаяние.

– Это его рассказ? – я взял со стола кипу листов, отпечатанных на машинке.

– Да, он почти закончил его, – ответила Елизавета.

Я наспех пролистал несколько страниц: да, это была история, которую я им рассказал. Капустин лишь приукрасил некоторые моменты да придумал нехитрые заголовки к отдельным новеллам.

В пишущей машинке оказался еще один почти допечатанный лист. Я извлек его и перечитал…

А вот это было уже что-то новое – к моему прошлому это отношения не имело.

– Вы читали это? – показал я листок Елизавете.

Она отрицательно покачала головой:

– Я не могу это читать. Извините, но ото всех этих историй я чувствую себя не в своей тарелке. Никогда раньше за собой ничего подобного не замечала.

– Кто такой Тройский? – спросил я.

– Раньше это был творческий псевдоним моего мужа, – ответила Елизавета. – А почему вы спросили – он что, снова подписался им?

Я зачитал ей отрывок с листа:

«…Минуя ступеньку за ступенькой, Тройский вскоре оказался на самом верхнем этаже Зеленых Камней. Он подошел к стене, скрывающей страшную тайну, и приложил к ней ухо. За стеной было тихо, но Тройский знал, что Медлес уже ждет его, чтобы извлечь наружу самый тяжелый грех, так опрометчиво забытый писателем. Тройский сжал кирку в обеих руках и нанес по стене первый удар…»

– Я надеюсь, вам понятно, где его следует искать? – я бросил листок на стол, схватил Елизавету за руку, и мы выбежали на улицу.