Текст книги "Ловцы желаний"

Автор книги: Михаил Сельдемешев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Перед тем как голова ее ударилась о край камня, Катя успела увидеть падающее на нее небо и удивленно вскрикнула…

Тимофей еще раз громко позвал ее, но тщетно. От его возгласа пташка, клевавшая что-то на деревянном столе, перелетела на соседнее дерево. Тимофей приблизился к столу, на котором они еще совсем недавно устраивали обеды. Теперь их лагерь был пуст. Он надеялся нагнать ее здесь, но, видимо, не успел. Дальше идти он не хотел – тяжело было видеть их вдвоем. «Идиот! Попутал меня черт забрать этот проклятый камень!» – ругал себя он. Опал лежал у него в руке, и Тимофей решал, как с ним поступить. Хотел было сначала куда-нибудь зашвырнуть, но передумал, достал блокнот, вырвал страницу и, не найдя ничего более подходящего, нацарапал карандашом всего одно слово: «Прости». После этого положил листок на стол и придавил его сверху опалом. «Вдруг кто-то из них вернется сюда еще раз». Оглядев местность напоследок, Тимофей вздохнул и зашагал прочь.

Катя очнулась от какого-то толчка. Земля словно дрогнула. Вдали затихал какой-то гул. Она огляделась. Ужасно болела голова. Что это было? Показалось? Что за звук? Может, шумит в голове? Она вспомнила, как поскользнулась на валуне. Сейчас она лежала у самой воды. «Повезло еще, что упала не в реку», – подумала она.

Какая-то бумажка, гонимая легким дуновением ветра, перекатывалась по траве в направлении реки. Катя потянулась к ней, но в глазах вдруг потемнело. Она успела заметить лишь надпись на бумажке, но прочитать не сумела. Когда зрение вернулось, листок бумаги уже залетел в воду, стремительное течение тут же подхватило его и унесло прочь.

Катя ощутила, что жутко замерзла. Она до сих пор была без одежды. Осторожно приподнявшись, она нащупала кровь на своем лице. Кровоточила неглубокая рана выше левого уха. Стараясь не обращать внимания на головную боль, Катя достала из мешка носовой платок, подползла к воде и смочила его. Сначала она обмыла всю кровь с лица, затем намочила платок еще раз и приложила его к ране на голове. Не уверенная, что найдет в своей поклаже бинт, она достала свой любимый платок с темно-синим узором и повязала его на голову.

Сколько она здесь пролежала времени? Неизвестно. Надо было идти – Николай уже, наверное, волнуется. Катя поднялась на ноги, и ее сразу затошнило, в глазах снова потемнело. Она опустилась на колени и подождала, пока окончательно не пришла в себя. «Ну вот, всегда так – в самое неподходящее время», – подумала она, и от обиды из ее глаз брызнули слезы. На мгновение она вдруг ощутила себя такой одинокой… «Но это все неправда – он ведь ждет меня сейчас, а может быть, даже ищет».

Катя вспомнила про опал и сунула руку в мешок – камня там не оказалось. Она обшарила всю одежду и вещи, но не нашла ничего. Отчаяние вновь охватило Катю, и она разревелась по-настоящему.

Через несколько минут она вновь взяла себя в руки, опять подползла к реке и плеснула холодной водой на лицо. После этого извлекла на свет планшетку, меж твердых страничек которой покоились высушенные растения. Эдельвейс был здесь, его нежные лепестки уже засохли, но легкий аромат от них еще исходил. Катя немного успокоилась. Настала пора для еще одной попытки встать на ноги. На этот раз она поднималась так медленно, насколько могла. Ее слегка качнуло, но больше не тошнило, да и боль в голове поутихла. Стараясь не совершать резких движений, Катя оделась, закинула мешок на плечо и неспешно двинулась в путь.

Очень скоро она вышла на тропинку, ведущую к лагерю геологов, и ускорила шаг. Пройдя несколько метров, она вдруг ощутила, как земля под ногами дрогнула, и откуда-то донесся гулкий удар, словно упало что-то невероятно тяжелое. Катя остановилась. Что это? На самом деле – или последствия удара головой? Она снова пошла вперед. Будучи в таком состоянии, она и не заметила, что знакомый валун у тропинки расколот надвое.

В лагере Николая никого не оказалось. Катя была на грани отчаяния. «Где же он? Ведь обещал же ждать! Может, я пролежала без сознания слишком долго?» – мелькали мысли в ее голове.

И вообще, все здесь было как-то странно: по всему лагерю разбросаны камни, куски земли, пахло чем-то резким, а от земли исходило тепло, ощущаемое даже сквозь подошву туфель. Воздух был таким пыльным, что Катя закашлялась.

И что настораживало больше всего – это тишина. Не слышно было ни единого звука, кроме собственных шагов: ни птиц, ни насекомых. Все словно вымерло.

Катя медленно брела по брошенному лагерю, совершенно растерявшись. «Где же Николай? Быть может, он не дождался и отправился меня искать?»

В этот момент она ощутила едва различимую дрожь, исходящую от земли. Катя замерла. Да, не было сомнений – земля подрагивала. Кате стало вдруг страшно. Ей показалось, что она умерла. «Нет, так нельзя! – она похлопала себя по щекам. – Коля сейчас вернется. Он просто не мог уйти без меня. Он обещал. Какой нелепый у меня, наверное, вид в этом платке…»

Ее мысли были внезапно прерваны сильным глухим звуком. Катя не успела ничего понять, как на земле впереди нее образовалась трещина, которая тут же разверзлась до невероятных размеров. Тряхнуло так, что Катя не устояла на ногах и упала. Но она тут же вскочила, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища: из образовавшейся трещины валил дым. Пока Катя соображала, что делать, земля снова дрогнула и трещина озарилась пламенем. Но нет, это было не пламя, это была лава! Она полезла наружу из трещины. До нее было далеко, но Катю все равно обдало жаром.

Закричав от ужаса, она бросилась прочь. Но бежать ей предстояло недолго. Земля вздыбилась прямо у нее под ногами, и девушку отбросило назад. Почва снова дала трещину, из которой неудержимо хлынула новая порция лавы. Катя, дико озираясь, вдруг, к своему ужасу, поняла, что лава окружила ее со всех сторон. Кольцо медленно и неумолимо сжималось…

– Ты хоть раз наблюдал, как лава пожирает живого человека? – услышал я голос Медлеса.

Сжав от напряжения зубы, я отрицательно помотал головой.

– А видел ли ты хотя бы раз, как раскаленная лава забирает твою любимую? – продолжал пытать меня Медлес. – А ведь она просила лишь подождать. Ты сам клялся, что подождешь. И вы тогда могли бы быть вместе. Вспомни аромат ее чая, Коля. Вспомни ее глаза и ее смех…

Последнее, что я услышал, – ее душераздирающий крик. Последнее, что я увидел, – вспыхнувшую на ней одежду.

Я сидел на кровати и приходил в себя. Это снова был настоящий я. Но на душе было невыносимо тяжело.

– Я избавил тебя от дальнейшего, – захрипел Медлес. – Алфимов досмотрел все до самого конца. Завтра ваш черед, доктор Савичев. Это будет ваш грех, и щадить я уже не буду. Выбор за вами. Вы можете выйти из камеры, пока не настал новый вечер, как это сейчас сделаю я.

С этими словами Медлес исчез, и я обнаружил, что близится рассвет.

– Но ведь Алфимов ни в чем не был виноват! В чем же его грех? – прокричал я в пустоту.

– В том, что, необдуманно поклявшись, он не сдержал своего обещания… – Голос Медлеса, затихая, растворился в холодном утреннем воздухе.

Новый день показался мне невыносимо долгим. Начальник тюрьмы Копнов лично приходил и уговаривал меня прекратить эксперимент. Я заверил его, что все в порядке. Хотя, конечно, сам так не думал. Это была западня – Медлес знал, что я, да и любой другой на моем месте не смог бы удержаться от того, чтобы заглянуть в свое прошлое и узнать тайну, которую оно в себе скрывает. Чего бы это ни стоило.

Я вновь и вновь прокручивал в голове наиболее впечатляющие фрагменты своей прошлой жизни, пытаясь угадать – на каком же из них заострит свое внимание Медлес. Я допускал, что совершил в свое время немало поступков, которые, с точки зрения общепринятых этических норм, можно отнести к греховным, но они все не стоили того, чтобы моя совесть не смогла бы совладать с любым из них. Быть может, я просто был слишком плохим образчиком добродетели? Или Медлес на самом деле знал гораздо больше, чем я мог себе представить?

Я неспешно греб, стараясь держать лодку середины пруда, окаймляющего городской парк. Сегодня выдался на редкость солнечный день. Из парка доносилась мелодия, наигрываемая духовым оркестром. Мимо нас проплывали лодки с веселящейся публикой. Выходной день, ознаменованный днем рождения государя Императора, удался на славу.

Альбина сидела напротив, на скамеечке, расположенной у самой кормы. Она была так мила в своем шелковом платье с множеством кружевных оборок. Шиньон ее прекрасных волос венчал чепец с прелестными ленточками. Я откровенно любовался своею спутницей. Девушка, сняв перчатку, опустила руку за борт и наблюдала за тем, как ладонь скользит по поверхности воды.

– Интересно, здесь очень глубоко? – спросила она.

– Гораздо глубже, чем кажется, – ответил я. – А еще поговаривают, что здесь с недавних пор завелись сбежавшие из кунсткамеры каракатицы. Они плавают у поверхности и хватают беспечных барышень за руки…

– Да полно вам нести всякую чепуху! – Она зачерпнула рукой воду и брызнула на меня. – Ну как водичка?

– Вы слишком долго держали в ней свою руку, сударыня. – Я достал платок и обтер капли с лица. – Теперь вода в пруду стала такой же ледяной, как и ваше сердце. Нелегко придется каракатицам…

– Я ведь могу еще освежить, – она снова погрузила руку в воду.

– Можете не утруждать себя, Альбина. – Я бросил весла, снял шляпу, выпрямился во весь рост и взобрался на самый нос лодки, развернувшись в сторону ее движения. – Надеюсь, мне повезет и я отыщу на дне жемчужину. Может, хоть она поднимет вам настроение.

– Не глупите, Яша, – рассмеялась Альбина. – Садитесь на место, прошу вас, а то и впрямь свалитесь. Кто меня потом на берег отвезет?

– Смотрите-ка – Бекас! – воскликнул я и спрыгнул обратно к веслам. От этого лодка неожиданно качнулась и Альбина вскрикнула.

«Бекас» – это прозвище профессора Бексарова, читавшего лекции по психиатрии в медицинском университете, студентами которого мы с Альбиной и являлись. В данный момент он проплывал мимо нас на лодке, но держался рядом с берегом. С ним была его семья: жена пряталась от солнца под зонтиком, а сын, упитанный карапуз, самозабвенно уплетал леденец на палочке.

Я сложил ладони рупором и прокричал:

– Профессор, не напоритесь на рифы!

Он повернулся в нашу сторону, оставив весла в покое на некоторое время, затем так же молча взялся грести с удвоенной силой. Его жена рассматривала нас, прикрывая глаза от солнца ладонью, поднесенной ко лбу.

– Что-то Кирилл Альбертович сегодня не в духе. – Я тоже налег на весла. – Видели, какой хмурый?

Альбина не отвечала, полностью переключив свое внимание на отлавливание проплывающих мимо листьев.

– А жена у него довольно привлекательная, – продолжал я, не обращая внимания на ее молчание. – Из тех, что сразу задерживают на себе взгляды кавалеров.

– Вы думаете? – Альбина оставила листья в покое и поправила бутоньерку на платье.

– О да. Если бы я в свое время не был очарован сидящей сейчас напротив меня особой, я, наверное, попытался бы наставить Бекасу рога…

Кирилл Альбертович Бексаров был еще относительно молод. По крайней мере, в профессорском составе нашего университета он точно был самым младшим. Я не пропускал ни одной его лекции, ибо из всех предметов только психиатрия увлекала меня по-настоящему.

– И что же в ней привлекает вас в первую очередь? – раздался голос Альбины.

– В ком? – Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь.

– В его жене. – Тон ее голоса опять обретал резкие оттенки.

– Да многое. Вот взять хотя бы осанку – спинка прямая, грудь вперед. А какое декольте… – я картинно закатил глаза. – И ведь есть, что этим декольте обнажить, черт возьми!

– Вы пошлый человек, Савичев. Так бы и сказали, что вас прельщает все низменное! – фыркнула Альбина.

– Ну почему же? Не только, – продолжал я свое неблагодарное занятие, связанное с восхищением достоинствами одной дамы в присутствии другой. – Даже такая ординарная, казалось бы, вещь, как челка…

– Челка? – переспросила она.

– Ну да, челка. Она так непосредственно ниспадает на лоб, что делает ее хозяйку одновременно и наивной юной барышней, и загадочной опытной дамой, знающей себе цену…

– Осталось только челку отрастить, – произнесла Альбина.

– Зачем? – не понял я.

– Да, так… – она снова загрустила.

– И все-таки? – не отставал я.

– Я же сказала, что просто так! – холодно отреагировала она. – И вообще, надоело уже плавать. Желаю на берег.

– Если бы любовь на самом деле окрыляла, то я бы сейчас взлетел, – шепнул я Альбине на ушко, когда мы прогуливались по одной из аллей парка.

По обеим сторонам от нас высились деревья и со скрупулезной точностью были расставлены скамейки и газовые фонари: одиннадцать шагов – фонарь, восемнадцать шагов – скамейка.

– И рухнули бы прямо мне на голову, – рассмеялась девушка.

– Я бы не стал уподобляться Икару, – возразил я. – И солнце не растопило бы нежный воск, скрепляющий перья.

– Летали бы над парком, пугали публику?

– Бросился бы на вас, словно коршун, и утащил в свое гнездо!

– И где же вы его свили? – продолжала улыбаться Альбина.

– Высоко в горах. По ночам я взираю на луну.

– И что вы там видите?

– Она улыбается мне, – я остановился и задрал голову. – Она зовет меня. В одну из ночей я взмахну крыльями и полечу к ней. Луна не станет обжигать меня своей ненавистью.

– Но она же так далеко.

– Выбившись из сил, я камнем рухну вниз. А поутру прилив смоет с камней кровь, а ветер развеет перья…

– Фу, как печально, – надула губки Альбина. – Давайте лучше присядем.

– Опустимся на грешную землю, – кивнул я.

– Вы на самом деле чувствуете то, в чем все эти дни настойчиво пытаетесь меня убедить? – спросила девушка, когда мы уселись на лавочку в тени раскидистого клена.

– Я люблю вас, Альбина. Никогда я не испытывал еще подобных чувств, – ответил я, не сводя с нее взгляда.

– Но почему именно я? И с чего вдруг это произошло сейчас – ведь мы до этого были знакомы не первый год?

– Если бы я мог вам объяснить, я бы это сделал. Я и сам ничего не понимаю. То, что со мной творится, – мне незнакомо. Да и кто может дать определение любви? Безумно влюбленному дано ощутить, но объяснить это невозможно, возлюбленная моя Альбина.

– Как все-таки с моей стороны неправильно и глупо, что я встречаюсь с вами, но не могу ответить тем же. Наверное, нам надо прекратить эти встречи и беседы, – произнесла она.

Я молчал.

– Но с другой стороны, мне ведь так интересно общаться с вами, – продолжала она. – Вы так понимаете меня всегда. И вообще, Яша, вы такой необычный – совсем непохожий на остальных. Чудная штука – жизнь, правда? – дружелюбно рассмеялась она.

– К счастью, она не стоит на месте, а с каждым днем меняется, – произнес я. – Меняются люди, меняются их взгляды.

– Совершенно согласна с вами, – вторила она мне. – Вполне возможно, что в недалеком будущем мое отношение к вам изменится и я буду видеть в Яше Савичеве не только сокурсника и друга. Сейчас же мне так не хочется, чтобы мы все прекратили. Наша дружба мне очень дорога. Если, конечно, такое положение вещей не будет приносить вам боль.

– Да что вы, Альбина! – я нежно коснулся кончиков ее пальцев. – Когда вы рядом со мной, я парю над облаками…

– Ну, хорошо, только не упадите, умоляю вас, – оживилась она. – Уже темнеет – пойдемте смотреть фейерверк!

Альбина взяла меня под руку, и мы пошли по аллее, выглядя со стороны счастливой влюбленной парочкой.

Далее меня ожидало еще полчаса приятных мгновений, пока мы наблюдали за праздничным фейерверком. Я стоял позади, пока она восхищенно ликовала по поводу очередного салютного залпа, и жалел, что вечерняя прохлада заставила девушку накинуть шаль на свои прекрасные плечи.

– Не желаете заглянуть ко мне в гости? – ненавязчиво спросил я, когда мы возвращались из парка.

– Да нет, уже поздно, – отозвалась Альбина. – А завтра лекция как раз…

– По психиатрии, – уточнил я. – Придется рано вставать.

– Это, наверное, единственный предмет, который вы изволите посещать? – рассмеялась Альбина. – Смотрите, как бы вас не отчислили.

– Что поделать, если остальные меня не интересуют. Пока, по крайней мере, – ответил я. – Кстати, предлагаю все-таки пойти ко мне, заночевать, а завтра вместе пойдем на долгожданную лекцию…

– С ума сошли, да? Воспитанные девушки ночуют дома, Яша, – возразила она.

– Да вы не беспокойтесь, я буду спать в другой комнате, на кушетке, – не сдавался я. – С каких это пор гостеприимство противоречит воспитанности?

– Прекращайте, к чему это все? Не слишком ли много для одного дня? – Сопротивление в ее голосе все же ослабевало.

– Тем более вы давно хотели посмотреть мою библиотеку, – я использовал все возможные доводы.

– Ну, хорошо, хорошо. Давайте зайдем, посмотрим вашу библиотеку, но не более. Договорились?

– Ваше слово – закон, – я, не дав Альбине опомниться, взял ее за руку, наклонился и припал к ней губами.

– Только давайте без глупостей, – она мягко, но настойчиво отстранила меня.

Я снимал неподалеку меблированные апартаменты, состоящие из трех комнат. Весь путь от парка до моего жилища я развлекал Альбину рассказами о своей собственной теории относительно феномена сновидений.

– Как же можно утверждать, что сон – есть странствия души, нам с вами, будущим медикам? – оспаривала очередное мое утверждение девушка.

– А как же вы объясните сие по-научному? – отстаивал я свою точку зрения. – Циркуляцией крови? Вам же показывали, пардон, заспиртованные человеческие мозги. Неужели этот жалкий комок материи способен на такие чудесные проявления?

– По-моему, Яков, вы сейчас надо мной издеваетесь. И прекратите поминать к ночи всякие мерзостные факты.

– Одной вам сегодня ночевать никак нельзя-с, – улыбнулся я. – Может, вы и в загробную жизнь не верите?

– Все, больше я с вами не разговариваю до самых дверей вашего дома, – категорично заявила девушка.

– Не ожидала, что у вас столько книг! – восхищенно произнесла Альбина, когда я провел ее в свой кабинет.

Три стены комнаты были заставлены шкафами, заполненными книгами.

– А какие названия, заметьте, – подхватил я.

– Я думала, что у вас окажется одна лишь психология, – призналась Альбина.

– Недооценка гораздо приятнее разочарования, согласитесь? – высказался я.

– Вот это вы верно подметили, – ответила она. – Дадите мне что-нибудь почитать на свой вкус?

– Я уже давно приготовил для вас одну книжку.

– Правда? Какую? – заинтригованно спросила она.

– Поприсутствовав как-то на лекциях по правоведению, я обратил внимание, что для будущего врача вы слишком сильно интересуетесь политикой и государственным устройством. Я ведь не ошибся?

– И на этот раз вы тоже оказались правы, Яков Михалыч, – Альбина слегка растерялась.

– Вот, специально для вас – «Левиафан» Гоббса, – я достал увесистый том с одной из полок. – Уверен, вам понравится. Тем более прочесть это можно хотя бы только за то, что когда-то сей труд был публично сожжен.

– Благодарю, – она взяла книгу, открыла первую страницу и начала читать.

– Вы можете устроиться поудобнее, – произнес я через некоторое время. – Я сейчас приготовлю чай.

– Да нет, благодарю покорно, – улыбнулась она, захлопывая книгу. – Я пойду домой – уже поздно.

– Полагаю, предложение ночлега будет отвергнуто при любых условиях? – осведомился я.

– Верно полагаете, – многозначительно ответила Альбина. – И не вздумайте меня провожать, а то я потом буду переживать.

– Переживать за меня? Что-то новенькое, – усмехнулся я.

– Не говорите так, – обиделась она.

– Ладно, пойдемте. Одну я вас все равно никуда не отпущу, да и книжку помогу донести.

Проводив Альбину и вернувшись домой, я первым делом сел за письменный стол, достал из выдвижного ящика толстую тетрадь в твердом переплете из зеленого бархата, открыл ее на заложенной странице, обмакнул перо в чернильницу и начал писать: «10 мая, А. дает согласие на совместное проведение выходного дня…»

Как я ни старался, но все-таки проспал на следующее утро (увлекся записями накануне) и слегка опоздал к началу лекции. Пробираясь к своему излюбленному месту на «галерке», я встретился взглядом с Альбиной, сидевшей в первом ряду. Ее глаза были заплаканными.

В перерыве я попытался заговорить с ней, но, видя, что она едва удерживается от слез, решил оставить ее в покое. После лекции Бексарова она ушла и до конца занятий так и не появилась. Вечером я зашел к ней, но дома Альбины не оказалось.

На следующий день меня ожидала лабораторная работа. Предстояло мерзкое занятие, связанное с препарированием лягушек. И избежать этого не было никакой возможности. Мы с сокурсниками сидели в кабинете и отпускали мрачные шуточки по этому поводу. Вскоре зашла Альбина и, увидев меня, направилась в мою сторону. На лице ее обозначилось каменное равнодушие. В руках она держала сверток, который она, подойдя, положила на мой стол. Под слоем бумаги угадывался «Левиафан» Гоббса.

– Все? – спросил я.

– Все, – не менее лаконично ответила она и удалилась.

В этот и несколько последующих дней мы ни разу не заговорили друг с другом.

Однажды я довольно поздно возвращался домой. Подойдя к двери, я на ощупь пытался попасть ключом в замок.

– Любите гулять по ночам, Яков Михайлович? – услышал я позади голос Альбины и от неожиданности чуть не выронил тетрадь в зеленом бархатном переплете.

– Давно вы здесь? – спросил я.

– Не очень. Извините, что без приглашения. Надеюсь, двери этого дома еще открыты для моей персоны?

– Пока закрыты, но стоит лишь пожелать… – я, наконец попав ключом в замок, провернул его и открыл дверь, приглашая Альбину внутрь.

– А что это за тетрадка? – спросила она, указывая на то, что я держал в руках.

– Да… ничего интересного – взял у знакомого лекции по физиологии, – я бросил зеленую тетрадь в стол и задвинул ящик. – Хотите чай с пирожными?

– С удовольствием, – Альбина непринужденно уселась в кресло.

Вскоре мы пили чай, болтали и от души хохотали над всякими забавными ситуациями, которые придумывали на ходу.

– Мы можем заниматься этим часами, не правда ли? – спросил я ее.

Она, смеясь над очередной шуткой, лишь кивнула в ответ.

– У нас столько общего, любимая. Иногда мне кажется, что вы – часть меня. Отбери вас у меня – и я уже не смогу жить.

Альбина прекратила смеяться, и лицо ее посерьезнело.

– Вы так любите меня, Яша, а должны презирать, – тихо произнесла она.

– Что вы такое говорите, Альбина?

– Я знаю, что говорю, а вот вы знаете не все. Я – подлая. Подлая и лживая…

– Прекратите! Вы не можете быть такой. Моя Альбина – самая лучшая.

– Если бы вы все узнали, то уже не думали бы так.

– Но чего я не знаю? Почему вы не можете сказать мне этого?

– Мне трудно это сделать, – она опустила глаза.

– У вас есть кто-то? Именно поэтому вы были так холодны по отношению ко мне? – тихо спросил я через некоторое время.

Альбина какое-то время молчала, уставившись в пол, потом кивнула.

– Мало того, – произнесла она. – Я ведь и с вами-то встречалась лишь потому, что тосковала по нему, жила мечтой увидеться с ним. Он ведь – не свободный человек – у него жена, дети, репутация. Вот видите, каким оказался ваш идеал, который вы себе придумали! – Она закрыла лицо ладонями.

Я встал и начал беспорядочно шагать из одного угла комнаты в другой. Сердце мое бешено колотилось, во всем теле ощущалась дрожь, которую я никак не мог унять.

– Яша, успокойтесь, сядьте. Пожалуйста, – попросила она.

Я не отвечал, продолжая мерить комнату шагами.

– Яша, умоляю вас, сядьте! Не пугайте меня – я никогда не видела вас таким! – Нотки отчаяния в ее голосе вернули меня к реальности и я сел рядом с Альбиной.

Она обняла меня:

– Ну прости же меня, прости! Почему же ты такой ранимый?

– Почему же за эти объятия, за эту каплю счастья я должен платить страданиями? – Я прижался дрожащими губами к ее волосам.

Как же было тяжело чувствовать тепло ее желанного тела, вдыхать аромат ее волос и понимать, что все это предназначается другому. Я чувствовал себя подобно умирающему от жажды страннику, который ползет по раскаленному песку, слышит шум водопада и понимает, что никогда до него не доберется.

– Кто он? Я знаю его? Скажите – мне станет легче, – произнес я, когда дрожь в какой-то мере утихла.

– Да, знаете, – очень тихо сказала Альбина.

– Он из нашего университета?

Она кивнула.

– Кто-то с нашего курса?

– Нет, он не студент, – ответила она.

– Преподаватель? – изумился я.

– Да, – сказала она. Затем, после небольшой паузы добавила: – Это – Кирилл.

– Бекас?! – еще более изумился я.

– Не смейте называть его так! – Альбина высвободилась из моих объятий. – Никогда не говорите о нем ничего плохого, слышите? Этот человек для меня – все. Никто не относится ко мне так, как он.

Я хотел было напомнить о своих чувствах: «Ведь и для меня нет на этом свете никого милее тебя, девушка». Но я промолчал, понимая, как трудно представить – что творится в душе того, кто тебе безразличен…

– Помните – тогда, в парке, катаясь на лодке, мы повстречались с Кириллом? – произнесла она. – После этого у нас с ним состоялся разговор. Он, глупенький, приревновал меня к вам и заявил, что не может больше мне доверять, предложив расстаться. Я тогда вспылила и ушла, хлопнув дверью, но через некоторое время меня охватило отчаяние и понимание невозможности расставания с ним. Дождавшись его после лекций, я спросила – почему он так легко порывает со мной. Он ответил, что для него это также невыносимо, но мириться с наличием кого-то другого он не мог. Я пыталась объяснить, представить вас обычным другом, будто мне интересно с вами, а как мужчина вы мне безразличны, но он был непреклонен и выдвинул категорическое условие прекратить с вами любые отношения за пределами университета. Мне ничего не оставалось, как безропотно принять все его требования, лишь бы поскорее снова очутиться с ним рядом.

– Но позвольте, почему тогда вы сейчас здесь? – спросил я.

– Потому что я прежде всего самостоятельная личность, – отвечала Альбина. – И я не собираюсь отчитываться перед кем-либо за свои поступки и решения. А кроме того, Кирилл потом все-таки опомнился и согласился, что немного перестарался. Он заявил об уважении моей свободы и гарантировал впредь больше не пытаться загонять меня в какие-либо условности. Какой он все-таки необыкновенный! Ну ладно, Яша, – она поднялась из кресла. – Мне пора. Оказывается, уже начало светать. Не хватало еще, чтобы до него дошли слухи, что я под утро выхожу из вашей квартиры! С вами все будет нормально? Пообещайте пожалуйста!

– Не знаю. Не могу этого обещать. Мне очень тяжело, я не вижу для себя никакого выхода. – Я сидел, обхватив руками голову.

– Не смейте! Вы что? Мальчик вы мой несчастненький, – она присела рядом и снова обняла меня. – Дайте слово, что успокоитесь, а я буду и впредь навещать вас, иногда.

– И снова будете дарить мне объятия? – спросил я.

– Ну все, завтра вечером я забегу, – она улыбнулась и встала. – Вы будете дома?

Я кивнул.

– Ну ладно, пока. Не грустите, друг мой.

Как только дверь за Альбиной захлопнулась, я встал, потянулся, подошел к столу и достал из него тетрадь с зеленым переплетом: «14 мая. А. рассказывает про Б …»

На следующее утро я сидел, развалившись в кресле, в кабинете профессора Бексарова. Хозяин кабинета стоял у окна, повернувшись ко мне спиной. Исторические светила медицины взирали на меня с портретов с осуждением. Равно как и оба бюста римских мыслителей. Но спиной изволил повернуться один лишь профессор Бексаров.

– Все шло, как надо, но вы своей последней выходкой чуть все не испортили, Кирилл Альбертович, – произнес я. – Что это значит? Вы противоречите нашей договоренности, вы мешаете мне…

– Нет больше никакой договоренности, – Бексаров отошел от окна и сел в свое кресло за столом. – Я в одностороннем порядке разрываю наше соглашение…

– Но позвольте… – попытался возразить я.

– Не беспокойтесь, Савичев, – перебил меня профессор. – Со своей стороны я выполню то, о чем мы условились – вы получите это место на кафедре. С вас же снимаются все обязательства, и я попрошу вас незамедлительно прекратить какое-либо дальнейшее участие в этом деле.

Он нервно вертел в руках карандаш. Точно так же Бексаров нервничал тогда, месяц назад, когда он впервые вызвал меня к себе в кабинет. На кафедре психиатрии намечалась вакансия, на которую претендовало сразу несколько студентов с нашего курса. Мне очень было нужно заполучить это место, но с моей успеваемостью об этом можно было благополучно забыть. Профессор Бексаров, однако, сообщил, что давно подметил мою приверженность к преподаваемой им науке и пообещал, что место на кафедре займу я. Но за это я должен был оказать ему одну необычную услугу…

– Вы ведь знакомы с Альбиной? – спросил он меня тогда. – Она – с вашего потока.

– Такую барышню трудно не заметить, – отвечал я.

– Верно, не заметить ее трудно, – проговорил Бексаров каким-то странным тоном. – Значит, вы считаете ее привлекательной?

– Не только, – сказал я. – Плюс ко всему, в этой прелестной головке заключено нечто не менее интересное. По крайней мере, это мое суждение как психолога. Хотите, чтобы я организовал вам рандеву? – я подмигнул ему.

– Нет, мне нужно, чтобы вы сами познакомились с ней поближе. – Эта фраза Бексарова слегка озадачила меня.

– Представьте, будто это, своего рода, некое психологическое задание, – продолжал профессор. – Вам ведь нравятся такие игры? Не отпирайтесь – я давно наблюдаю за вами. Тем более – вы, как никто другой, достойны этого места на кафедре. Поверьте моему опыту в этом деле – с вашими способностями вам не составит труда вскружить голову этой девушке.

– Возможно, – ответил я после некоторых раздумий. – Ноя ведь не механизм. Чтобы пойти на это, мне необходимо знать – зачем?

– Я это понимаю, – произнес Бексаров. – И поэтому доверяюсь вам, Савичев, и объясню – для чего мне понадобилась эта нелепая на первый взгляд затея. Дело в том, – начал рассказывать он, – что мы с Альбиной вот уже почти целый год состоим в интимной связи. Долго рассказывать, как это началось, да и к нашему делу эти детали отношения не имеют. Суть же в том, что пришла пора нам с ней расстаться. Это нужно сделать сейчас, пока наш роман не стал достоянием общественности. Это был бы большой скандал, и я мог бы многое потерять. Не скрою, мне тяжело решиться на это: ведь я так сильно люблю ее. К несчастью для Альбины, и она питает подобное чувство по отношению ко мне. Я смогу пережить разрыв, хотя и с некоторой болью. Но вот она… Как вы правильно подметили, Яков, эта девушка очень непроста. Ее натура удивительна и насыщена, но вместе с тем она противоречива и психически неустойчива. Я неоднократно пытался помочь ей обрести себя, но даже моих навыков для этого не хватило. Быть может, вам это удастся, со временем. Если я просто брошу ее вот так, прямо сейчас, она может не выдержать и совершит что-нибудь ужасное. Увлеките ее, Яков, приложите для этого все свои силы. Она постепенно всецело переключится на вас, и все разрешится безболезненно и естественно…