Текст книги "Книга вторая: Зверь не на ловца (СИ)"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Любишь пострелять, сукин ты сын?

Генерал машинально хлопнул по магазину снизу, чтобы он наверняка зафиксировался защелкой, поудобнее перехватил цевье и передернул затвор.

Ну так давай постреляем...

Он все еще не понял, где именно противник, но уже был уверен, что тот, похоже, один. Иначе нападающие бы мгновенно изрешетили его с нескольких сторон – к бабке не ходи.

Короткая очередь – со стороны аллеи. Пули отскочили от кузова, и Дайтон, припав к колесу фургона, сначала выставил ствол оружия, затем нажал на спуск, и силком удерживая вибрирующий и плюющийся пулями "бобби", выглянул сам. Едва разглядев за дульной вспышкой темный силуэт, метнувшийся к массивной каменной скамье в декоративном кустарнике, быстро перенес огонь в ту сторону, и не переставая давить на спуск, упер приклад в плечо. Отдача при стрельбе очередями из оружия .455 калибра была тяжелой, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы ствол пистолета-пулемета не задирало вверх. Однако "бобби" полностью оправдывал вторую часть своего названия, – несмотря на статус "легкого ручного оружия", он был именно что "пулеметом", ставя на сотню ярдов перед стволом настоящую стену из свинца. От каменной скамьи брызгами взметнулись осколки цемента, разбитых пулями лепных украшений и белой краски. Едва генерал отпустил спуск, чтобы получше разглядеть цель, как в ответ заклокотала очередь, и ему пришлось нырнуть обратно за капот. Но на этот раз он немедленно поднялся, обрушивая на укрытие стрелка новый град пуль... Он знал, каково сейчас нападавшему, – чертов "бобби" создавал форменный огневой шквал, и если у того паскудника было укрытие, покидать его парню сейчас резко расхотелось...

Под прикрытием командира Петер раскрыл свою дверцу, прячась за ней, поднял свой небольшой пистолет и быстро выстрелил – раз, затем другой. После надсадного рокота пистолета-пулемета хлопки тридцать второго калибра показались несерьезными, – зато адъютант стрелял, в отличие от Дайтона, прицельно. За белеющей в темноте скамьей наметилось движение, и Дайтон вновь, не жалея патронов, всадил туда длинную очередь, – но увидев, что темная фигура слабо дернулась и откатилась чуть дальше, прекратил огонь.

– Кажется, вторым я его подстрелил, сир, – не высовываясь из-за бронированной дверцы, заметил Петер.

– Да, похоже... – Дайтон подобрался низко-низко, и осторожно выглянул из-за капота, – Ты его видишь?

Петер неуверенно пригляделся.

– Темная куча за скамейкой?

– Оно. Держи его на мушке, если шевельнется, – стреляй. Понял? Я пойду и проверю его.

– Да, сир! – Петер поудобнее перехватил здоровой рукой пистолет и как следует прицелился.

Генерал высунулся сильнее, не выпуская врага из поля зрения, глядя на него поверх мушки и осторожно двинулся вперед, обходя лежащего сбоку. Когда он прошел пару шагов, неизвестный то ли дернулся, то попытался дернуться, – это осталось тайной, потому что в следующий момент и Дайтон, и Петер открыли ураганный огонь... Тело бедолаги швырнуло назад, и с пару секунд оно лишь трепыхалось от множества попадающих в него пуль.

– Стоп! Не стреляй, Петер! Полагаю, что ему уже довольно.

Дайтон не опуская оружия подошел к лежащему, и осторожно толкнул тело пламягасом "бобби". Оно безвольно мотыльнулось и кулем завалилось на бок.

– Петер – фонарь! – Дайтон нагнулся, и отпихнул в сторону короткий пистолет-пулемет убитого. Затем медленно приподнял его за плечо, усаживая в прежнее положение. Луч электрического фонарика осветил лицо мертвеца, – пуля снесла ему половину правой скулы, но в принципе его можно было опознать, – светлая бороденка, пропитанная кровью, коротко стриженные рыжие волосы, убранные под шерстяной женский платок, мертво отсвечивающие светлые глаза... И ведь впрямь! Хайлэндер, скорее всего. Дайтон, не обращая внимания на подбегавших со всех сторон зевак, которых уже расталкивали полицейские и вооруженные солдаты, скользнул одной рукой под одежду убитого, – машинально, даже не вполне осознавая, надо ли это делать. Во внутреннем кармане бурого замшевого полушубка оказалось два запасных магазина, скомканная бумажка с начертанным от руки планом улицы, и металлический анодированный цилиндрик размером чуть больше пистолетного патрона... Дайтон оглянулся на быстрые шаги за спиной, с секунду подумал...

И спрятал цилиндрик в карман плаща.

– Сир, вы в порядке, сир? Вас не зацепило? Он стрелял в вашу сторону, сир?! – высокая стройная девушка, офицер полиции, выглядела не просто напуганной, – её миловидное лицо было бледным, как мел, губы мелко дрожали, а ствол зажатого в обеих руках револьвера нервозно дергался. Видать не из опытных девка... Да и откуда тут взяться опытным?

– На меня было совершено покушение, офицер, – холодно ответил Дайтон, – Преступник убит моим адъютантом. Извольте оцепить место происшествия. Выгоняйте поскорее зевак, сообщите начальству и помогите медикам... Я в полном порядке.

– Все уже делается, сир! – выдохнула блондинка, поправив сбившуюся фуражку, убрала револьвер в кобуру, суматошно козырнула и поскорее сбежала.

Дайтон поднялся на ноги, подхватил ремень "бобби", поставил его на предохранитель, и чуть враскачку, пошел к фургону... Все тело болело, под повязками ощущалась теплая кровавая влажность, постепенно пронимала дрожь и противная слабость в коленях, но генерал сдюжил дойти до фургона с прямой спиной.

Он не ощущал себя героем... Вот так обычно и происходят нынешние бои, – никакой особой хитрости или ловкости, просто вовремя сосредотачиваешь огневую мощь на враге... или он на тебе. И все.

Современное оружие оставляет мало места для утонченного искусства боя и героизма. Искусство состоит в подготовке боя, и результат демонстрирует его уровень, а вот процесс неизменно грубоват и прямолинеен. "Ты", – быстрый. Значит "он", – мертвый... А мог бы подшустрить нападающий, легко мог, друзья, – если бы Дайтон не защемил плащ дверцей и не задержался за фургоном на лишнюю секунду. Или не стал бы страховаться и не подозвал Петера прямо к подъезду, а пошел бы вместе с Лиссой через всю аллею, – под пули... А если бы не появились те два гренадера из-за угла, – бомба, как пить дать, досталась бы ему.

Петер проверял машину на предмет серьезных повреждений, – но таковых, как ни удивительно, не нашлось. Несмотря на то, что фургон как будто поклевала стая дятлов с железными клювами, покрышки были целы, как и радиатор... Генерал еще раз окинул взглядом аллею, на которой уже вовсю мерцали мигалки полицейских и медицинских экипажей. Люди бегали взад вперед, будто их бурная деятельность могла чего-то изменить в случившемся, по мостовой цокали копыта драгунских лошадей, урчали двигатели все новых подъезжающих машин...

– Вот видите, Лисса, к чему может сейчас привести излишняя осведомленность? – устало спросил он, бухаясь на переднее сиденье, – Совершенно не уверен, что этот "горячий горец" приходил не за вами... Петер, там, в бардачке, – мои таблетки. Если не затруднит, дай пару штук, и фляжку. Надо бы съездить в госпиталь, сменить повязки, у меня, кажется, раны открылись... И твою руку пускай перевяжут. Потом поедем в Воеводство. Пока я буду занят, позвонишь начальнику транспортной колонны "Пики", от моего имени затребуешь новый автомобиль, они сами подгонят. На этой "шумовке" ездить несколько вызывающе...

– Есть, сир, – кивнул Петер, выполнив приказы, заводя мотор и включая фары (заработала только одна). Лицо парня, как это обычно бывает с нигроу, отражало не слишком много эмоций, но было видно, что и он еще не вполне отошел от напряжения.

– Да, и еще, солдат... – Дайтон через силу улыбнулся, закрутил крышечку фляжки, отложил её на сиденье и положил руку на плечо адъютанта.

– Сир? – поднял глаза Петер.

– Ты молодец, солдат. Я тобой горжусь.

– Спасибо, сир. Рад стараться, сир. – Петер мельком прижал руку к сердцу, затем быстро перехватил руль, и вырулил с аллеи, объезжая массивный медицинский автобус, – А я горжусь, что служу с вами, сир...

Чуть скосив глаза (в темноте этого все равно было не видно) Дайтон увидел восхищение и в глазах сжавшейся на заднем сидении Лисы.

Но ей он ничего говорить не стал.

Егеря двигались среди деревьев рванной цепью с большими промежутками, – сосредоточенные, в любую секунду готовые открыть огонь. Гжегож, наученный свежим недобрым опытом, больше всего опасался наткнуться на сильную засаду, и дал себе зарок не вступать во встречный бой по правилам противника, – следовало нащупать его первым, и бить издалека точным и плотным огнем, а не позволять расстреливать себя из уютного укрытия... Зарок-то зароком, но здешний лес был не чета однородной лиственной поросли предгорья, – сплошные переплетения лиан, высоченный реликтовый папоротник снизу и густые шапки широколистных платанов с мшистыми, ядовито-зелеными стволами сверху... Уже за тридцать шагов ничего не видать. Поэтому в головной дозор и в арьергард урядник все же выставил самых опытных бойцов с помповыми мушкетонами наперевес, – короткобойное, но «раскидистое» и мощное оружие, инструмент скоротечных окопных схваток прошлой Войны, позволяло им ощутимо огрызнуться кабаньей картечью по внезапно появившемуся врагу, едва различимому в кустарнике. Попасть, даже когда особо нет времени на прицеливание, и выиграть для остального отряда драгоценные секунды на перегруппировку.

Учитывая, что приказ командования не включал не то что прочесывание, а даже просто патрулирование, эти меры можно было смело отнести к разряду перестраховочных, хотя они и были предусмотрены уставом для сложного рельефа местности.

Но ведь даже преступников ловить не надо. Две алы под общим командованием Гжегожа и назначенного его заместителем Тимошпильского были выделены воеводством для замены полуросликов из 1-й Хоббитанской, и выполнять им следовало роль среднюю между охранением кордона и загонщиков на охоте. Охоте, которую ведет на двух беглецов, шпионку и дезертира, какой-то особый, на эту узкую роль натасканный полицейский отряд... Для Гжегожа это будет первым самостоятельным заданием, когда ему поручено стать, по существу, командиром эскадрона.

В принципе, он справлялся. "В принципе", потому что на самом деле командование осуществлял, конечно же, Владек. Иначе и быть не могло, – старшими из младших вот так сразу не перерождаются, несмотря на все жизненные коллизии, и с этим Гжегож молчаливо согласился с самого начала. Не было бы Тимошпильского – пришлось бы во всем советоваться с куда более опытными вахмистрами. И никто бы не посчитал это признаком падения аторитета... Впрочем, Владек своим авторитетом никогда особенно не спекулировал, вмешиваясь лишь там, где это было действительно надо. Сейчас он стоял сбоку от тропы, расстегнув планшет, и напряженно разглядывал карту, устроив на сгибе зеленой коряги большой компас с раскрытым станком.

– Еще две мили на восток, верно? – спросил Гжегож, пропуская бойцов вперед и подходя к старшему товарищу, – Как будто, после ручья и впрямь направо было лучше, а вот дальше...

– Угу... – задумчиво согласился Владек, – Ну и лесок на наши души... "Хреновежская пуща". А я-то думал, что хуже Фангорна ничего быть не может... Еще сейчас выясниться, что мы их давно прошли, наши дозорные их просмотрели, а их дозорные – нас. Вот будет номер...

– Считаешь, что надо вернуться? – Гжегож поправил карабин на плече и подтянул ослабший ремень ранца. Ноги уже слегка болели от длительной ходьбы, да и жрать хотелось. А устраивать привал до встречи с хоббитами, – опять терять время. Черт.

– Не, Гжегож, возвращаться не надо. Когда заплутаешь, это как раз самая дурная идея – назад возвращаться, скорей всего будешь по кругу ходить... Вот же напасть, – и сроки поджимают, и карта похабная. Время сколько?

– Третий час, – Гжегож бросил взгляд на часы, – Может, на короткий перекур?

– Нет, ни к чему перекуры, – Владек все не мог решить, как быть. Какой-то он стал слегка суетливый, неужто помолвка так на людей влияет? Гжегожу некоторое время было неудобно перед Владеком, который наверняка знал, что Ленска пыталась его соблазнить тем вечером после бала, когда Владек сделал ей предложение. Однако очень быстро выяснилось, что у Тимошпильского на все эти житейские сложности взгляд насквозь философский, злобы он не держит, и Гжегож успокоился. Ему нравился Владек, опытный, добродушный, спокойный и рассудительный офицер, и меньше всего хотелось именно с ним сорится из-за всяких глупостей.

Тем паче, что и не было же ничего...

– Ладно, давай еще полмили вдоль болота, чтобы наверняка не сбиться, а потом отправим разведку на Юг и Юго-восток. Давно докладывался?

– Полчаса назад.

– Связь хорошая?

– Нормальная, Владек.

– Странно... Все-таки с востока горы, на юге сплошная чаща, а с запада холмы... Неужели ради нас ретранслятор летает?!

– Сам удивляюсь, – Гжегож, нетерпеливо хлопнув ладонью по деревянной кобуре на поясе (вот же угораздило взять лишних три фунта груза!), – Тогда я командую, – "вдоль болота". Пойдет?

– Валяй... Слушай, Гжесь... ты ведь и сам отлично справляешься. Не оборачивайся все время на меня! Тебе скоро эскадрон принимать, – Владек закрыл планшет и аккуратно спрятал компас в чехол, – Я в твои годы не то что эскадроном, – взводом-то командовать не стал бы. Потому как природная скромность не позволяет. Но, это ... все равно. Нюх не теряй, вобщем. Не в игрушки играем.

Гжегож улыбнулся, топорща усы и быстрым шагом нагнал вахмистра Кара-Хана, который шел по тропе мимо, чтобы отдать приказ менять направление.

Поскольку идти по лесу, скрытно и неторопливо, было вобщем скучновато, к тому же с ядром отряда следовал Владек, Гжегож сам себя определил в головной дозор. Бесшумно шагая через заросли, подныривая по лианы и стелясь над корягами, вглядываясь между колышущимися на легком ветерке листьями впереди, он слушал лесные звуки, и время от времени перекидывался взглядом с вахмистром Дадило, идущим чуть поодаль. Тот отличался сверхвнимательностью и очень острым слухом, поэтому периодически останавливался на секунду-другую, отрешенно наклоняя по ветру разлинованное широкими зелеными полосами бородатое лицо, при этом как бы небрежно подхватывая шейку приклада мушкетона и укладывая палец на спицу курка. В дозоре нечего торопится, – спешка или невнимательность там может обернуться гибелью для всего отряда, если тот по собственному почину забредет прямиком в грамотно расставленную засаду. Поэтому, каждый раз когда Дадило успокаивающе кивал Гжегожу, мягко подхватывал ремень ружья на локоть и продолжал движение, Гжегож лишь следовал за ним, даже и не думая выговаривать за ложную тревогу...

И в тот момент, когда Дадило в очередной раз хищно подобрался, сливаясь с комлем толстого дерева, замер и поднял оружие, Гжегож отреагировал соответственно, – мгновенно ушел за подмеченное секундой ранее укрытие, упер приклад карабина в плечо и приготовился снять его с предохранителя. Осторожно выглянул из-за края коряги, глядя сквозь упругие стебли папоротника на замершего вахмистра. Тот, не меняя позы, свободной рукой подал ему сигнал, – "Тревога! Впереди, два часа, полста", затем, утапливая спуск, бесшумно взвел курок ружья.

Это уже не шутки. Гжегож медленно сдвинул предохранитель вниз, напряженно вглядываясь в заросли на два часа, решительно ничего не углядел, но все равно осторожно перенес в ту сторону прицел, готовясь открыть огонь в любую секунду.

Дадило обернулся к нему, заметил его готовность, и еще раз подтвердив направление угрозы, мягко переместился так, чтобы освободить командиру линию огня. Гжегож подал вахмистру знак, и тот, чуть пригнувшись, пробасил в рукав, так, чтобы сложнее было определить, откуда исходит голос:

– Эй ты, добрый человек, в кустах который! Выходь на чистину, медленно, руки держи поднятыми, зброю брось или повесь на ремень. Будешь рыпаться, – стреляем.

С минуту в кустарнике не намечалось никакого движения, но затем там кто-то явственно ворохнулся, и Гжегож на этот раз точно определил, где именно. Мушка его карабина немедленно накрыла это место... Толстых деревьев там не было, только тонкие ветки и лианы, от пуль это не спасет.

– Шо сидишь, слышал, шо сказано, небось? – сварливо проворчал Дадило, – Ружье не вздумай подымать, а то враз гранату кину.

– Да будет вам. Чуть что, так сразу и гранату... – слегка насмешливо, хотя и заметно напряженно ответили из кустарника звучным молодым баском, – Вы бы хоть, на, сначала сказали, милсудари, кто вы есть, на, да с чем пожаловали...

– Мы, – "кто положено", да пожаловали, – "с чем приказано", – сердито ответил Дадило, – А вот ты мое терпение испытуешь, да судьбу свою заодно. Выходи, там и поговорим!

С боков уже зашли услышавшие голоса фланговые дозорные, низко пригнувшись, и не сводя коротких стволов мушкетонов с кустарника впереди. Теперь уже четыре темных отверстия смотрели в сторону "противника", готовясь в мгновение наполнить отделяющее от него пространство свинцом...

Неизвестно как, но невидимый собеседник понял, что дело оборачивается серьезно, и отреагировал разумно, оставив "лесные формальности". Ветки чуть хрустнули, раздвинулись, и оттуда, удерживая руки кверху, вынырнул высокий мужчина в зеленой куртке, перепоясанной кожаным ремнем с револьверной кобурой, коротких мягких сапогах и форменной шляпе с подстегнутыми полями. Черная борода топорщилась в добродушной улыбке, но голубые глаза внимательно смотрели в точности туда где прятался Дадило, перед этим цепко скользнув по силуэту левофлангового дозорного и укрытию Гжегожа, а короткий лесной рычажник висел поперек груди, прикладом чуть вверх к правому плечу. Даже с поднятыми руками подхватить и пальнуть, – доля секунды. Можно и в прыжке, коли сноровки достанет... А этому, – явно достанет с лихвой. Тот еще фрукт.

Однако тут Дадило неожиданно успокоился, слегка отвел ружье (хотя и не опустил совсем) и даже чуть высунулся из укрытия.

– Пан лесничий Милдерн, никак?

– Сударь вахмистр Дадило? – в свою очередь удивился лесничий, и незаметно сдвинул локоть так, что карабин просто повис поперек груди, – Сердечно рад вас видеть! Какими судьбами в коронных землях? Можно, я подойду поближе, коли так? Бомбы кидать не будете?

Дадило вопросительно глянул на Гжегожа, и убедившись в его согласии, обернулся к лесничему.

– Вы один, пан?

– Что ваш перст, сударь вахмистр.

– Тогда неспешно идите к нам, до этого вот кустика приметного...

Лесничий безропотно выполнил указания, и едва он дошел до помянутого кустика, как сбоку от него вырос из-за коряги правофланговый с мушкетоном наперевес, а с другой стороны осторожно подошел Гжегож.

Дадило вышел из-за своего дерева, и, еще раз приветственно кивнув лесничему, объяснил Гжегожу, указывая на того:

– Пан урядник, это королевский лесничий, пан Родженальд Милдерн. Мы с ним под началом пани ротмистра Ленски участвовали в поисках того самого дезертира, Холмса, которого...

– Понятно, – Гжегож внимательно посмотрел в лицо лесничего, но не заметил ничего подозрительного. Голубые глаза верзилы смотрели прямо, он больше не боялся и не метался взглядом по приближающимся бойцам, а вместо этого с любопытством изучал Гжегожа, который в давешней поисковой операции участия не принимал. Результат изучения верзилу как будто удовлетворил, и он приветливо улыбнулся уряднику.

– Здравствуйте, мастер Милдерн, – наконец сказал Гжегож, выдержав спокойный взгляд лесничего, – Придется вам, сударь, временно сдать оружие, и пройти со мной...

...Владек отреагировал на появление лесничего странно. Когда Гжегож и его "пленный" вышли ему навстречу, он вначале крайне неодобрительно дернулся, и хотел было выговорить Гжегожу за то, что тот оставил авангард без командира, но потом примолк, с секунду напряженно глядел в лицо лесничему, и, как будто не веря своим глазам, осторожно спросил:

– "Каланча"?! Милдерн?! Какими судьбами?!..

Лесничий вальяжно кивнул.

– Так точно, пан урядник. А вы, я погляжу, в офицеры выслужились?

Владек будто вспомнил, что со старым знакомым надо поздороваться, легко приподнялся и пожал протянутую лапу лесничего. Смотрел он на этого верзилу, как показалось Гжегожу, со странной смесью симпатии и ... опаски. Это было тем более удивительно, что Владек, вообще парень отнюдь не трусливый, сейчас являлся полным хозяином положения. С чего ему остерегаться одинокого лесничего, к тому же старого знакомого?

Владек и Милдерн отошли в сторонку от тропы, достали папиросы, щелкнули зажигалками, и вполголоса начали беседу, Гжегожу Тимошпильский лишь дал знак, что он свободен и к нему вопросов больше нет.

Спустя примерно полчаса (Гжегож вновь присоединился к авангардному охранению) Владек и Родж, вновь вооруженный, догнали его, и старший урядник, пропуская лесничего вперед, осторожно приостановил Гжегожа за плечо.

– В головах пусть Родж идет, и дорогу указывает, он тут каждое дерево знает. А ты прикрой арьергард лучше, и смотри, чтобы "ядро" не отбивалось...

Гжегож собрался было припустить в обратном направлении, на встречу с бойцами арьергарда, но в последний момент помедлил, убедился, что Родж и страхующий его Дадило удалились на достаточное расстояние, чтобы не слышать его голоса, и наклонившись к Владеку, вполголоса спросил, настороженно глядя тому в глаза:

– Что за мужик? И чего он тут делает?

Тимошпильский чуть заметно вздохнул и отвел взгляд.

– Служили вместе, в 32-м, в одном эскадроне разведчиками. Он тут по Лесничеству, что ж еще здесь делать... Работа такая.

– Ты ему доверяешь? – Гжегож привык верить своим предчувствиям, и сейчас видел невооруженным взглядом, – Владек вроде бы не боялся старого знакомца, но был встречей, тем не менее, не на шутку встревожен. И действительно, Тимошпильский ответил не сразу. С секунду подбирал слова, потом поморщился и даже как-то просящее глянул на Гжегожа.

– Он странный парень, Гжесь. Для своих он, – надежнейший из людей, типа каменной стенки, тут слов нет...

– А не для "своих"?

Владек кисло ухмыльнулся, и что-то недоброе промелькнуло у него в глазах.

– А "не для своих", он ... самоходная двуногая хана. Как взрыв фугаса. Весьма похоже, кстати, чисто внешне, по действию. И последствиям. Но хана верная, как солнышко с востока каждое утро. От него не уйти. И его ничем не пронять, – ни купить, ни убить... Ладно, не бери сильно в голову... нормальный он мужик, Родж. Да нет, просто, – отличный. И не волнуйся. Доведет нас до точки, а там видно будет...

Ничего не понявший Гжегож вздохнул про себя, и по непрошибаемому взгляду старшего поняв, что большего, видимо, все равно не добьется, мягким шагом двинул в противоположенную сторону, осуществлять командование отрядом, как ему собственно, и полагалось с самого начала.

...Небо-земля-небо... И трава, сырая, прохладная, душистая... Никаких тебе звуков, ничего постороннего, мешающего вдыхать этот пряный запах, опьяняющую смесь влажной земли, влажной прелой травы и ... И крови, ржавый запах свежей крови.

Несложно догадаться, чьей крови. Кровью растяпы бестолкового воняет, дурака набитого, бестолочи толстопузой.

А боли нет, вот ведь что забавно...

Звуки вернулись, – их представил смутно отмеченный сознанием одиночный винтовочный выстрел откуда-то ... Черт, откуда-то – гораздо ближе, чем можно было ожидать! Сука-а ты ж такая... Ведь прямо под ухом стреляет, сволота. Так и оглохнуть недолго...

Рывок за рукав оторвал лицо Вика от травы и земли, от негодования за нарушенный одиночным выстрелом покой и привел его в себя.

Небо загородило бледное лицо Ниэнн, её губы что-то шептали, но Вик почти не пытался услышать её. Чувствовал, что все равно ничего путного не выйдет.

"Меня подстрелили".

"Попало крепко".

"Куда?!!".

"Единый знает! Пульсирующая боль, на всю ... Нижнюю часть тела. И контузия. Органы, перекличка!"

Руки: "Целы, ваше блаародие! Не считая того, что уже было. Правая рука сообщает, что рана на бицепсе открылась и кровит. По левой руке происшествий нет" .

"Скверно, что кровит".

Ноги: "Не извольте беспокоиться! Только правая совсем не отвечает. От бедра и ниже. Сами не знаем, что случилось! И, кстати, сапоги бы нам полегче! И стельки мягкие! И носки новые! И голове бы, – выговор надо! Она нам покоя не дает".

"Перетопчитесь как-нибудь, безмозглые. Вольно. Как правая ответит – доложите. Выполнять".

Живот: "Сложно сказать определенно, хозяин. Жрать не хочется. Тошнота, дык я пустой все равно. Ощутимых поражений не ощущаю. Только вот что, – не исключено, хозяин, что это просто болевой шок, а на самом деле все паршиво. Это, кстати, не только меня касается, я бы перепроверил отчетность по другим органам".

Голова: "Цела. Только работаю скверно до невозможности".

"Нормализоваться".

"Работаем над этим!"

Задница: "Я-то в порядке, но, знаете ли, хозяин, чую я что-то недоброе..."

Хм.

– ... сквозное, но какое же больше, Единый сохрани... – Ниэнн с треском вспарывала ножом штанину, расстегивала лямки комбинезона и одновременно пыталась порвать упаковку индивидуального перевязочного пакета.

– Не... Не поднимай голову!.. – прохрипел Вик, – Рядом ... снайпер. Куда мне ... попало?

Слова давались плохо, горло будто разом пересохло, а язык увеличился в объеме раза в два. Удивительное дело, – в прошлый раз ведь все было наоборот, – очень больно, и почти не было потери моторных функций.

– В бедро... Единый же милосердный, geas! Зачем, зачем вы делаете такие пули, weder 'candel dh'oine?!! – Вик услышал звук разрываемой ткани. Нога ощущалась так, будто затекла до полной потери чувствительности с одной стороны, и будто её накачивали жидкостью под давлением, – с другой. Ниэнн вдруг замолкла и замедлила движения.

– Лежи и не двигайся! – прошипела она, – Не шевелись, nia minne. Прошу, ну не шевелись, nia leede!

Вик почувствовал, как руки Ниэнн скользили по кажущемся чужим телу, как проникли в тело, в бесформенное новое отверстие, как пальцы что-то сжали. Он ощутил нарастающую, как огонь во время лесного пожара, боль, непроизвольно застонал сквозь зубы, и едва сдержался, чтобы не дернуться. Ниэнн звякнула каким-то инструментом, затем стянула ногу у бедра резиновым жгутом из того же пакета, оттуда же достала все тампоны, и начала порывисто стаскивать с них тонкую бумажную упаковку. Лицо у неё было белее мела, губы непрерывно что-то шептали.

... Снайпер рядом. И все остальные охотники – тоже. В двух шагах. Вернее, – в четырех сотнях ярдов! Двоих он подстрелил, но сколько еще на ногах?!!

Как минимум, снайпер и гранатометчик, подсказывало услужливо-бесполезное подсознание. И, возможно, еще кто-то, тот, кто прикрывал их тыл. Может, и не один, тыл – широкий, примерно три четверти мили. Минимум трое, – на одну Ниэнн. Или четверо. Или еще больше, дерьмо собачье...

– Ниэнн!

– Молчи и не двигайся. У тебя перебита бедренная артерия, понимаешь?!! Я её поймала, и пока не...

– Ниэнн... Нам... Тебе! Нужно укрытие. Бери мой револьвер... сумку с гранатами, ранец еще... Там полезные вещи. И уходи, живо, сейчас же! Плюнь на это, кому сказал...

– Милый, заткнулся бы ты ненадолго, а?! Ты мне так нихрена не помогаешь, – резко выплюнула Ниэнн, не прекращая звякать инструментами. Кажется, её первый шок уже прошел, и более она не допускала слов на непонятном (очевидно, родном) языке, а также лишних рефлексий и движений, – Это надо делать вдвоем, у меня не хватает рук, поэтому тихо! Я поставлю зажимы, и сошью сосуд. Начерно. Это плохо, очень плохо, но есть небольшой шанс. Кровь так и хлещет. У нас нет времени. Потом, – скажешь все, что хочешь. А сейчас, любимый, – замолкни и дай мне сосредоточиться!

– Ниэнн... Может есть, я не знаю... Какое-нибудь эльфийское колдовство что ли?! Тебе нужно укрытие, ты слышишь? Они скоро будут рядом! Может... они уже нас слышат.

– Колдовство?! – Ниэнн недобро ухмыльнулась, вытряхивая на рану стрептоцид из пакетика, – Всеблагой Господь, мне это нравится! Вик, прости меня, ты чего, не знал, что сказка, к такой-то долбанной матери, давно кончилась?! Все! В ваших долбанных газетах об том не писали? Извини уж, лимит чудес исчерпан, факир был пьян, и фокус не удался... Чудопровод перекрыли на регламентные работы, дери их. А за слышимость не переживай. Даже я тебя едва слышу...

– Уходи, – выдохнул Вик в последний раз.

– Заткнись, – повторила Ниэнн.

И вколола ему в бедро шприц-тюбик с морфином. Затем, не теряя времени, – второй.

...Глаза он смог открыть не сразу. А когда смог, – не сразу понял, что открыл. Кругом стояла такая кромешная тьма, что он едва не вообразил, что теперь-то наконец все же умер. Впрочем, для мертвого он ощущал слишком много боли, – все болело, почти без исключения! – да и характерные для кровопотери радужные круги перед глазами у мертвецов, насколько Вику было известно, не возникают. Во всяком случае, ни один мертвец на них прилюдно не жаловался. Вик вдохнул поглубже (отдалось в шее и в бицепсе), в легких булькнуло, и спустя секунду его сотрясал кашель, сопровождаемый болевыми спазмами по всему телу. Правую ногу он уже почувствовал, – и убедился, что дела с ней обстоят неважнецки.

– Вернулся, милый?! – нежно, но как-то отстраненно прозвучал голос Ниэнн возле плеча, и Вик мгновенно осознал, что лежит головой на её коленях.

– Где мы? – он поборол кашель, и с трудом снова наполнил легкие воздухом, – Где эти... охотники?

– Мы в карстовой пещере под горой, – голос Ниэнн звучал по прежнему тихо и как-то виновато, – Я ничего больше не смогла придумать. Прости.

– Ты ничего не говорила про пещеру, – собрался с мыслями Вик. Вообще-то, по здравому размышлению, выходило, что все не так уж и хреново, – они до сих пор живы вопреки всякой логике, – Куда она ведет?

– Никуда, – глухо откликнулась Ниэнн, – Никуда она не ведет. Потому и не говорила. Шестьсот ярдов карстовых катакомб, если отсчитывать с самого верху. Это ловушка, Вик. Дальше идти некуда. Как только они сообразят, что мы тут, – нам конец.

– Ты должна была уходить в горы, пока было время, – убито вздохнул Вик, понимавший, что сделанного не воротишь, – Мне и так конец, в любом случае, ведь так? Верно?

– Нет, – Ниэнн шевельнулась, отдернула ткань плаща с его ног, вернула её на место, – Кровь остановилась. Нервный пучок я тоже ... собрала. Диастаз между концами разорванного сосуда и нерва оказался меньше, чем я думала, не пришлось укорачивать кость... Не знаю, почему. У вас, все же, немного нечеловеческая физиология... Пуля вошла очень чисто, без занесения ткани одежды и мусора, а вот вышла плохо, боком вышла, похоже, да на полуобороте, да сломалась пополам вдобавок... Рана жуткая. Много иссечения. Я наложила одиннадцать швов на выходное отверстие, получиться безобразно, конечно... Страшный шрам, на все бедро. Однако, нога реагирует на боль, омертвения нет. У тебя хорошие шансы, милый. Но наверняка потребуется долгая реабилитация. И костыль. И хромать будешь, скорее всего... И переливание бы сделать... И антибиотиков побольше...