Текст книги "Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове"

Автор книги: Михаил Юхма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава VIII

1

Красногвардейская часть, в которую влился отряд Абдуллы, занимала позиции северо-восточнее Нарвы. Немцы продолжали наступать. Среди бойцов пронесся слух, что командование приняло решение любой ценой остановить врага именно здесь, на этом рубеже.

Бойцы рыли окопы, строили укрепления.

Абдулла сперва боялся, как бы ему не осрамиться перед опытными, бывалыми солдатами: он ведь никогда прежде не служил в армии, не знал толком, что такое военная служба. Но работа – любая работа – была ему не в новинку. И он справлялся с делом не хуже, а, пожалуй, даже лучше других: рыл окопы, ходы сообщения. Тут, как и в его работе дворника в Петрограде, вся суть была в том, чтобы делать свое дело честно, старательно, не отлынивать, не жалеть себя.

Немецкого наступления ждали с минуты на минуту.

Бок о бок с бойцами мусульманского отряда располагались отряды питерских рабочих. Среди них немало было и старых фронтовиков, прошедших «огонь, воду и медные трубы».

– Ну и дела, – ухмыляясь, качал головой один из них, широкоскулый солдат. – Недавно только братались мы с германцами. Обнимались, миловались, вместе спирт пили. А сейчас опять воевать! Эх, герман, герман! До чего же ненадежный ты, брат, оказался!

– Молчал бы! – прикрикнул на него кто-то из молодых. – Зачем бередишь душу? И без тебя тошно!

– Ишь ты, какая нежная она у тебя, душа-то! – оскалился солдат. – Небось уже вся в пятки ушла? Трясется, что твой заячий хвост? Ну ничего. Не робей… Не так страшен черт, как его малюют. Я, брат, с ними, с германцами этими, уже четвертый год воюю. Привык.

– Брататься привык? – не без ехидства спросил молодой.

– Не только брататься, – без обиды, спокойно ответил ветеран. – Всякое бывало. Я, брат, много чего повидал. Не дай бог тебе такое увидеть. Одно могу сказать: ты его не бойся. Германец – он только сперва бойко идет. И тут главное – удержаться. Ну а потом, коли ты первую атаку выдержал, он хвост подожмет. Это я тебе верно говорю…

По снежному полю прямо на их окоп ветром несло обрывок газетного листа. Абдулла, вытянув винтовку, ловко насадил его на штык. Это был обрывок «Правды». Бережно разгладив его, Абдулла медленно, по складам прочел:

– «Со-вет На-род-ных Ко-мис-саров пос-танов-ляет…»

– Ну-кася, дай сюда! – сунулся к нему широкоскулый. И, взяв газетный клочок, стал бойко читать вслух:

– «Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны… Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови…»

– Кто пишет-то? – спросил молодой.

– Ленин.

– Ну да?

– А ты как думал? Он самый, кто ж еще. О защите каждой позиции – это он по-нашему выразил, по-солдатски. Ну-кася, дай я еще разок прочту!.. «Всем Советам и революционным…»

Но конец фразы никто не услышал: раздался жуткий, леденящий кровь вой, а затем грохот, от которого у непривычного Абдуллы заложило уши. Снаряд, перелетев окопы, разорвался позади них, за их спинами.

– Началось, – сказал старый фронтовик. – Ну, ребятки, теперь держись!

И он проворно улегся на дно окопа.

Разорвалось еще несколько снарядов. Перелет. Недолет. Снова перелет… Абдулла, не шелохнувшись, лежал на дне окопа. Замирая, он ждал, что новый снаряд, вылетевший из жерла германской пушки, накроет его и его товарищей. Но следующего выстрела не последовало. Артиллерийская подготовка была закончена. И тут вдруг началось непонятное: зазвучала какая-то веселая, бодрая музыка. Сперва Абдулла даже не сообразил: что это? Откуда? Но музыка все приближалась, становилась громче, и он наконец понял, что это звуки военного марша. Осторожно выглянув из окопа, Абдулла увидал приближающиеся немецкие цепи. Солдаты шли в полный рост, как на параде, держа наперевес винтовки с короткими, широкими ножевыми штыками.

– Внимание! – раздался звонкий голос командира. – Ни шагу назад, товарищи! Будем держаться до последнего! Приготовиться!.. Без команды не стрелять!

Немцы приближались. Абдулла уже отчетливо различал их лица. Как завороженный глядел он на одного из них – рослого, здорового, сильного. Тот вышагивал прямо на него, и Абдулле казалось, что дуло его винтовки нацелено прямо ему в лоб.

«Как же так? Почему не стреляем? – мелькнула мысль. – Еще минута, и они ворвутся в наш окоп, и тогда…»

Сзади послышался громкий топот чьих-то ног.

«Неужели наши бегут?» – успел подумать Абдулла. Но, оглянувшись, он увидал человека, бегущего не от них, а к ним. Человек был в кожаной тужурке, с револьвером в вытянутой руке.

– Комиссар! Комиссар с нами! – пронеслось по цепи.

«Какой комиссар? Неужто наш, мусульманский?» – удивленно подумал Абдулла. Но, вглядевшись в бегущего человека, понял, что это комиссар их отряда.

А рослый немец со своей винтовкой, нацеленной прямо на Абдуллу, был уже совсем близко.

«Не иначе, это сам Азраил! Мой ангел смерти! – мелькнула мысль. – Ну, все… Пропал, Абдулла! Настал твой конец!»

Руки его одеревенели, холодный пот застилал глаза. «Стрелять надо! Стрелять! Почему нет команды? Может, командира убило?» – лихорадочно думал он. И тут заговорил пулемет: та-та-та-та-та-та-та-та…

Поняв, что от волнения он не услышал команды, Абдулла усилием воли заставил себя нажать на курок. И в тот же миг он увидел, как рослый солдат, который шел прямо на него, остановился, словно наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, рухнул наземь, как подрубленный.

Весь страх Абдуллы мгновенно прошел. Медленно взял он на мушку другого солдата. Снова спустил курок. И вот уже второй немец, сраженный его выстрелом, покачнулся и упал на землю шагах в тридцати от бруствера их окопа.

А пулемет все продолжал откуда-то сбоку свою лающую, захлебывающуюся речь: та-та-та-та-та-та…

И немцы, прижатые огнем, падали на землю – одни, чтобы потом вскочить и бежать дальше в атаку, а другие, чтобы навсегда остаться в этой заснеженной, мерзлой земле, которую они хотели завоевать.

– Ага, не нравится! – оскалившись, крикнул старый солдат, орудуя у пулемета. – А ну, комиссар! Что же ты? Давай готовь новую ленту!

Немецкий офицер поднялся во весь рост и прокричал жесткие слова команды. Прильнувшие к земле солдаты один за другим стали подниматься, чтобы кинуться в новую, решающую атаку.

– Та-та-та-та!.. – заговорил опять пулемет и вдруг смолк. Воспользовавшись передышкой, немцы кинулись вперед и приблизились вплотную к окопам.

– Пулемет! – отчаянно закричал кто-то.

Абдулла оглянулся и увидел, что старый солдат-пулеметчик уже не орудует около пулеметного щитка, а лежит, раскинув руки, залитый кровью. Комиссар быстро оттащил раненого назад. Абдулла кинулся к нему помогать.

– Ленту! – закричал комиссар. – Ленту давай! Быстро!

– Где? – растерянно спросил Абдулла.

Но комиссар уже лежал за пулеметом и стрелял.

– Где лента? Где? – крикнул Абдулла, сам не зная, к кому обращен его вопрос.

И тут раненый пулеметчик зашевелился.

– Там, – с тихим стоном прошептал он, указывая окровавленной рукой в сторону зарядных ящиков.

Абдулла со всех ног кинулся к ним.

К полудню немцы отступили, так и не сумев выбить красных бойцов с их позиций и понеся большие потери.

К вечеру прибыло подкрепление – отряд революционных матросов из Кронштадта. Матросы были рослые, молодцеватые, все словно на подбор. Они принесли весть, что готовится наступление.

– Завтра атакуем, – подмигнул Абдулле молодой матрос с щеголеватыми белокурыми усиками колечком. – Пойдем в рукопашную. Знай наших, пехота! Ну да не нам учить вас штыком орудовать. Так, что ли?

– Да что ты, нет, – смущенно ответил Абдулла. – Я нынче первый раз пороху понюхал. А про рукопашную так даже и помыслить боюсь.

– Ишь ты, – удивился матрос. – Новичок, стало быть? А я-то думал – старослужащий, всю войну отгрохал. Как же так, брат? Такая мировая заваруха обошла тебя стороной?

– В царскую не брали.

– А теперь вот, значит, привелось все же с неприятелем встретиться. Доброволец, что ли?

– Доброволец.

– Ну ничего. Сегодня вот не сробел, так авось и завтра не сробеешь. Дашь им прикурить. Вон ты какой здоровый!

– Страшно в рукопашную идти. Это ведь штыком надо. В живого человека. Даже подумать про такое нельзя…

– Ох, уморил! – захохотал матрос. – Вот это сказанул! Штыком, говоришь? В живого? Ну, не хочешь штыком, дай ему кулаком! Эвон у тебя кулачище-то какой… Дашь раз – он сразу и с копыт долой…

Но, отсмеявшись, матрос вдруг погрустнел и неожиданно сказал:

– Нравишься ты мне, пехота! Мы тут все фигуряем друг перед другом, а ты честно сказал. Страшно, брат! Конечно, страшно штыком в живого-то! Ну да что поделаешь? Только штыком и приходится. Кулаком тут не совладать… Ладно, старина! Не робей! Держись за меня, авось не пропадем…

2

Утром пошли в атаку.

Абдулла старался ни на шаг не отставать от своего матроса.

Противник сопротивлялся отчаянно. Впрочем, сперва Абдулла никаких немцев не видел. Трещал пулемет, раздавались отдельные винтовочные выстрелы. Ухали орудия. С воем и грохотом падали снаряды, взрывая землю леред цепями атакующих красных бойцов.

– Ур-ра-а-а-а! – исступленно кричал молодой матрос, несясь с винтовкой наперевес вперед в своей лихо заломленной бескозырке.

– Ур-ра-а! – хрипел, задыхаясь, Абдулла, стараясь не упускать его из виду. О том, чтобы бежать с ним рядом, нога в ногу, нечего было и мечтать: где ему, старому, поспеть за таким молодцом…

Вдруг впереди, где мелькала знакомая бескозырка, грохнуло. Абдулла инстинктивно отшатнулся в сторону, упал. И сразу вскочил, ища глазами своего матроса.

Но… матроса не было. Только бескозырка, несомая ветром, одиноко катилась вниз, под гору.

Абдулла остановился, озираясь вокруг, пытаясь понять, где же его друг матрос. Убит? Или, может быть, ранен?

Но мимо бежали с винтовками наперевес другие бойцы и, увлекаемый этим мощным движением, Абдулла ринулся вслед за ними. Ярость и боль захлестнули его. Он уже ни о чем не думал, ничего не чувствовал. Ноги сами несли его все вперед и вперед, изо рта его, раздираемого криком, неслось хриплое, прерывистое, мощное «Ур-ра-а-а-а!».

Впереди мелькнуло алое полотнище.

«Знамя!» – сверкнуло в мозгу. Знамя впереди. Значит, надо туда. И он бежал дальше, стараясь не упускать из виду знамя, как минуту назад он старался не потерять из виду бескозырку своего друга матроса.

Но что это? Знамя вдруг покачнулось, упало.

Раздался отчаяпный крик:

– Знаменосца убило!

На секунду в поле зрения Абдуллы попал щупленький паренек-знаменосец. Он лежал на земле, обливаясь кровью, и изо всех сил пытался поднять слабеющими руками древко.

– Знамя вперед! – раздался откуда-то слева звонкий голос командира.

Абдулла подбежал к раненому, выхватил из его рук упавшее знамя, подхватил его, поднял, стараясь, чтобы полотнище развевалось как можно выше, и побежал вперед.

– Ура-а-а! – прокатилось по цепи атакующих красных бойцов.

Они мощной лавиной ринулись вперед, чтобы схватиться с врагом в рукопашном бою. А навстречу им бежали люди в серо-зеленых шинелях, в касках. Секунда – и две шеренги сошлись, сомкнулись, и вот уже не различить, кто где. Только алое знамя реет в вышине, приветствуя своих защитников, зовя и вдохновляя их.

Но вот люди в касках и серо-зеленых шинелях дрогнули. Иные из них полегли прямо здесь, на снегу. А другие, обороняясь, отстреливаясь, стали медленно отходить назад – туда, откуда пришли. Еще минута-другая, и вщ они уже бегут вразброд, кто куда, позабыв о том, что еще недавно составляли стройную воинскую часть, подчиненную строгому порядку и железной воинской дисциплине. Теперь это всего-навсего беспорядочная толпа бегущих, обезумевших от страха людей.

И только тут Абдулла вдруг почувствовал резкую боль в левой руке. Глянул – рукав шинели весь намок от крови. Рука повисла безжизненной плетью.

В пылу боя он даже не заметил, что его ранило.

Рана Абдуллы оказалась нетяжелой. Но от потери крови он совсем обессилел.

В лазарете хирург, извлекая из предплечья пулю, сказал:

– Ну, солдат, отвоевался.

– Как – отвоевался? – не понял Абдулла.

– А вот так. Счастлив твой бог. Демобилизуют.

– Меня нельзя демобилизовать, – сказал Абдулла. – Я не мобилизованный. Я доброволец.

– Бывает, что и добровольцы гибнут. А бывает, и добровольцев приходится увольнять вчистую, – усмехнулся врач. – С таким ранением я не имею права держать тебя на передовой. Был бы ты помоложе, можно было бы надеяться, что все пройдет бесследно. А так… Что ни говори, тебе ведь уже не тридцать.

– Как же так? – не мог прийти в себя Абдулла. – Я ведь только-только начал воевать.

– Повоюешь в тылу. Война у нас нынче такая, что в там враги найдутся. Так что ты не отчаивайся, дружище. На твой век недругов хватит.

Врач был, как видно, человек веселый. Во всяком случае, за словом в карман не лез.

В Петрограде уже пахло весной. Но настроение у бывшего добровольца Рабоче-Крестьянской Красной Армии Абдуллы Ахметова было совсем не весеннее.

«Ну и дела, – думал он. – Не дай бог мне теперь попасться на глаза моему другу комиссару. Прямо сгорю со стыда. И месяца не прошло, как он провожал меня на фронт. И вот на тебе… Уже отвоевался герой…»

Абдулла живо представил себе, как встречает его молодой мусульманский комиссар, как укоризненно качает головой да приговаривает: «Эх, Абдулла, Абдулла! И как же ты подвел меня, друг Абдулла! А ведь я-то на тебя надеялся…»

От этих мыслей ему стало совсем тошно.

Навстречу по торцовой мостовой проковылял солдат-инвалид на костылях. Правой ноги у него не было, – видно, отхватило снарядом. А может, в лазарете отрезали. Абдулла уже кое-что знал про то, какие бывают ранения на свете. Веселый хирург, который удалял ему пулю, сказал: «Счастлив твой бог, старина! Привезли бы тебя на денек позже – началась бы гангрена, пришлось бы всю руку отнять аж до самого плеча. Так что молчи да радуйся!»

Выходит, ему еще повезло. А вот этому безногому солдатику хуже пришлось. Жаль парня!

А рука… Что ж, рука цела, хоть и на перевязи. Доктор сказал, что это ненадолго. А пока что правая потрудится и за себя, и за свою левую сестру.

Работа для его правой руки скоро нашлась. Вернее, он сам нашел ее. Подойдя к своему дому, Абдулла увидал стайку детей: с веселым писком и гомоном они катались на салазках с ледяной горки, той самой, которую он соорудил для них, уходя на фронт. Горка за это время стала совсем плоха, и ребятишки, скатываясь с нее, часто падали, катились кубарем, ушибались.

Увидев незнакомого человека в солдатской шинели детвора разбежалась в разные стороны.

– О-хо-хо, – вздохнул Абдулла, оглядев со всех сторон пришедшую в негодность горку. – Сразу видно, что дом без присмотра остался…

И пошел разыскивать свою старую деревянную лопату. Лопата оказалась на своем обычном месте – в сарайчике. Скинув вещевой мешок и шинель, Абдулла принялся выравнивать горку. С непривычки работать одной рукой было трудновато, и он быстро устал. «Однако ничего, – подумал он. – Постепенно привыкну. Обойдется», Подошла крохотная девчурка лет пяти в огромных старых валенках. Долго глядела, как он работает. Потом спросила:

– Дядя Абдулла, тебя на войне ранили?

– Ах ты касаточка моя! – обрадовался Абдулла. – Узнала, значит, дядю Абдуллу! Ну-ка поди ко мне!

Бросив лопату, он присел на корточки, погладил девочку по голове. Потом, развязав свой мешок, вытащил оттуда кусочек сахару, бережно завернутый в бумажку.

– На-ка вот, возьми.

– А что это? – спросила девочка.

– Сахар, доченька.

– Сахар? А на что он нужен?

У Абдуллы невольно навернулись слезы. Сердце защемило от жалости: вот живет на свете маленькое существо, которое даже не знает, что есть такая вкусная хрустящая белая штуковина под названием «сахар».

– Его едят, доченька. Попробуй-ка! Съешь! Он сладкий-сладкий.

Девочка робко взяла кусочек сахару в рот.

– Ну как? – спросил Абдулла. – Вкусно? Девочка кивнула:

– Вкусно.

– Ну вот, видишь. На-ка еще. Поди домой да поешь всласть. А еще лучше с чаем, с кипятком, с горяченькой водичкой. Поняла?

И он легонько подтолкнул девчонку в спину.

– Спасибо, – прошептала она и пошла, еле передвигая ноги в своих огромных старых валенках.

А Абдулла, повздыхав, взял вещевой мешок, накинул на плечи шинель и отправился в свою каморку.

3

Дулдулович устроился в Петрограде совсем недурно. Деньги у него были. Приехав в столицу, он снял дешевый номер в небольшой гостинице у Московского вокзала. Бродил по городу, приглядывался к людям. Обедал в маленьких дешевых ресторанчиках.

Помня напутствие Алима, он никуда не лез. Затаился.

Ждал, когда наконец разыщет его связной с заданием от тех, кто его сюда направил.

Но дни шли, а связной все не появлялся.

Дулдулович стал томиться от вынужденного безделья. Его кипучая натура требовала деятельности.

Однажды, обедая в старом ресторанчике под названием «Чулпан», завсегдатаем которого он успел стать, он увидал на столе газету. Это была «Правда». Дулдулович лениво перелистал ее, ничуть не рассчитывая найти там что-нибудь такое, что представляло бы для него какой-то интерес. И вдруг… В глаза бросилось объявление, а под ним две подписи: «Комиссар Вахитов, Зав. Военным отделом Ибрагимов».

«Эге, – подумал он. – На ловца и зверь бежит… Вахитов… Да ведь это же тот самый Вахитов, о котором у нас в Казани было столько разговоров! Ну-ка, ну-ка, почитаем, про что пишет в газете „Правда“ комиссар Вахитов!»

Прочитав текст объявления, Дулдулович удовлетворенно хмыкнул, аккуратно сложил газетный листок и бережно спрятал его в боковой кармая.

«Интересно! – думал он. – Очень интересно. Не зря я сказал себе тогда в Казани, что этот господин далеко не так прост, как кажется… Армия!.. Армия – это ведь сила. У кого в руках армия, у того и власть».

Первый его порыв был немедленно идти по этому объявлению на улицу Жуковского, в дом номер четыр чтобы записаться добровольцем в мусульманскую Красную Армию. С его головой да с его энергией он очень скоро там выдвинется. Надо пользоваться случаем, ловить момент. Ситуация самая подходящая. Именно в такив времена талантливые молодые прапорщики становятся генералами. А там чем черт не шутит! Глядишь, можно попасть и в первые консулы…

Но с другой стороны, Алим ведь предупреждал: не влезать ни в какие авантюры. Приглядываться, изучать. И главное, ждать. Терпеливо ждать связного.

Но до каких же пор можно ждать этого проклятого связного, черт его побери!

А тут еще по городу поползли слухи, что немцы наступают. Положение угрожающее. Поговаривали даже, что спешно сформированные части Красной Армии уже разгромлены и противник вот-вот займет город.

В городе день ото дня становилось все тревожнее. В гостиницах шли обыски. Жить прежней жизнью Дулдуловичу показалось рискованно. Он решил подыская себе более безопасное жилище.

Подумав, Дулдулович решил отправиться в тот «Чулпан». В этом ресторанчике, где собирались его единоверцы, он чувствовал себя не так бесприютно. Знакомств, правда, он и там никаких не завязал. Разве можно считать знакомым тщедушного, придурковатого, хромого лысого старика, который с некоторых пор стал узнавать его и подобострастно кланяться в надежде на даровое угощение? Дулдулович и впрямь несколько раз угощал его остатками яств со своего стола.

Старика звали Валиулла. Сегодня, как и всегда, он был на своем посту. Завидев Дулдуловича, еще издали стал усердно ему кланяться. Не дожидаясь персонального приглашения, расторопно подсел к нему за столик и на правах давнего знакомого, может быть, даже друга пытливо взглянув в глаза Дулдуловича, почтительно осведомился:

– Что вы сегодня такой грустный, дорогой Эгдем? Уж не заболели ли часом?

– Нет, я здоров. Здоров, как всегда, – сухо ответил Дулдулович. Он не расположен был делиться заботами с этим прощелыгой. Однако, поразмыслив, он изменил свое решение. «Кто знает? – мелькнула мысль. – Может быть, как раз он поможет мне в моем деле…»

А тот все не унимался:

– Вижу, друг Эгдем, какая-то забота вас гложет.

– Забота? Да нет… Так, пустяки, – стараясь казаться беспечным, ответил Дулдуловпч. – Надоело таскаться по гостиницам. Хочу найти какое-нибудь постоянное жилье. Разумеется, за умеренную плату. Скажу тебе по секрету, Друг Валиулла, я ведь не миллионер.

Валиулла подобострастно захихикал.

– Не знаешь ли ты случайно чего-нибудь подходящего?

– И-и, как не знать, – радостно запел Валиулла. – Знаю… Хоть сейчас поведу тебя…

Больше они на эту тему не говорили. Дулдулович заказал еду, выпивку. При виде спиртного у старого пройдохи масляно заблестели глазки. Выпили. И только после третьей рюмки вернулись к обсуждению интересующего обоих вопроса.

Есть у меня приятель, – издалека начал Валиулла. – Он здесь, слава аллаху, старожил. Много лет в Петербурге живет.

– Понимаю, – кивнул Дулдулович. – Не иначе, твой приятель – маклер по найму квартир. Угадал?

– Да нет, – досадливо поморщился Валиулла. – Какой маклер. Он дворник. Всю жизнь дворником работал у богатых людей. Но сейчас его здесь нет. Воюет.

– Мобилизовали?

– Мобилизовали или сам пошел – это нас с тобой не касается. Важно, что его нет, а жилье пустует. Вот я тебя там и поселю.

– А хозяева? С какой стати они меня туда пустят?

– Какие хозяева? Никаких хозяев давно нет. Хозяева бежали. Дом принадлежит народу.

Глазки Валиуллы лукаво заблестели.

– Народу, говоришь? Однако, Валиулла, я вижу, ты большой плут.

– Незнакомого человека, как ты понимаешь, дорогой Эгдем, я бы туда не повел. Но для друга…

– Ну что ж, – кивнул Дулдулович, – поживу пока у твоего приятеля. Это мне подходит. И ты, друг Валиулла, тоже не останешься внакладе.

На том и порешили.

Каморка дворника, в которую привел его Валиулла, Дулдуловичу понравилась. В ней было чисто, уютно. А главное, безопасно. Уж здесь-то его, во всяком случае, никто не потревожит…

А Валиулла исчез. Как сквозь землю провалился. Неделя прошла, другая, а он все не появлялся. Ни в доме, где он поселил Дулдуловича, ни в «Чулпане». Эгдем хотел было уже справиться о своем новом знакомце у хозяина ресторанчика, но раздумал. «Ладно, – решил он. – Никуда не денется. Придет».

Так оно и вышло. Прошло еще несколько дней, и Валиулла как ни в чем не бывало подсел к нему за столик.

– Давно не виделись, друг Эгдем! Ну, как тебе живется на новом месте?

– Спасибо, хорошо. Никто не мешает. Сижу работаю.

– Пишешь свою книгу?

– Да, пишу.

Когда-то давно, чуть не в самый первый день их знакомства, Дулдулович сказал Валиулле, что он писатель.

– А нет ли у тебя такой мысли – в Москву перебраться?

– В Москву? Почему в Москву? – удивился Эгдем.

– Писателю в столице жить надо, – многозначительно сказал Валиулла и даже вроде бы подмигнул при этом: мы с тобой, мол, знаем, о чем говорим. И вовсе не обязательно нам ставить все точки над «и».

– Вот я и живу в столице, – буркнул Дулдуловнч, не понимая, куда клонит собеседник.

– Нет, дорогой, – покачал головой Валиулла. – Петроград был столицей. До вчерашнего дня. А со вчерашнего дня у нас теперь Москва столица.

– Как – Москва? – удивился Дулдулович.

– Вчера большевистское правительство переехало в Москву, – ответил Валиулла. И, усмехнувшись, добавил: – Газеты читать иногда и писателям не мешает… Вот я и думаю, дорогой Эгдем, что и тебе тоже не мешало бы в Москву перебраться.

– Зачем это, интересно? – подозрительно спросил Дулдулович.

– Это я так, в шутку сказал, – заюлил Валиулла. – Нравится тебе здесь – ну и живи себе на здоровье. Но вот я например, будь я писателем, непременно перебрался бы в Москву. А ты поступай как знаешь. Твое дело. Ты ведь сам себе хозяин… Верно?..

Вернувшись домой, Дулдулович лег на койку и стал мысленно перебирать этот странный разговор слово за словом, фразу за фразой. Разговор был непростой. Да и Валиулла, очевидно, не так прост, как это показалось поначалу.

«Уж не он ли, – мелькнула мысль, – тот самый связной, которого я ждал все это время?»

Одно было ясно: с Валиуллой надо держать ухо востро, а для начала тщательно продумать всю линию своего дальнейшего поведения.

Эгдем задумался, но размышления его были прерваны в самом начале. Заскрипела дверь, и в комнату вошел высокий солдат в шинели, с вещмешком в руке. Другая рука была у него на перевязи.

– Вам кого? – вскочив на ноги, строго спроспл Дулдулович.

– Мне?.. Я… – солдат обескураженно топтался на пороге, не зная, как объяснить свое появление. – Вообще-то я домой… домой пришел, – улыбнулся он смущенно. Ему явно неловко было впрямую сказать человеку, лежащему на его койке, что он тут не гость, а хозяин.

– Ах вот оно что, – догадался наконец Дулдулович, с кем имеет дело. – Ты, стало быть, вернулся? А меня твой дружок Валиулла сюда пустил. На время. Охраняй, говорит, помещение, пока хозяин воюет.

– Да ничего, – сказал солдат и, опустив на пол мешок, сел на табуретку. – Живи на здоровье. Тут и двоим места хватит.

– А ты, значит, с фронта? Ранен, я вижу? На побывку? Или насовсем?

– Насовсем, – махнул солдат здоровой рукой. – Отвоевался…

Эгдем легко завоевал расположение Абдуллы. Тому сразу пришлось по душе, что нежданный постоялец его – мусульманин, что он легко и свободно говорит на их родном татарском языке.

Они поговорили всласть. Обсудили все новости – и фронтовые, и городские.

– А ты по какой части? Небось служишь где? – спросил Абдулла.

– Я писатель. Книгу пишу. – Эгдеы решил строго придерживаться одной версии. – А ты? Как думаешь дальше-то жить? Не век же тебе дворником оставаться.

– Думаю к комиссару пойти, посоветоваться. Пусть он скажет, чего надо делать.

– К какому комиссару?

– Есть такой комиссар. Наш, мусульманский. Он меня знает. Вот к нему и пойду.

– Мусульманский комиссар? Наверно, из Комиссариата по делам мусульман?

– Вот-вот! Он там главный начальник.

– Мулланур Вахитов? – вырвалось у Эгдема.

– Он самый! Тебе, значит, он тоже знаком?

– Да нет. Мы с ним незнакомы. Но я про него много слышал. Как не слыхать! Большой человек. Его все знают.

– Верно, верно, – обрадовался Абдулла. – Верно говоришь, большой человек. Светлая голова. А главное, добрый человек. Справедливый.

– А ты-то его откуда знаешь?

Абдулла подробно рассказал, как он встретился с комиссаром Вахитовым и как тот помог ему.

– Я вижу, он и в самом деле добрый человек, этот твой комиссар, – сказал Эгдем. – Настоящий мусульманин. Знаешь, надо бы и мне тоже поговорить с ним. Посоветоваться.

– Вот и ладно! – обрадовался Абдулла. – Хочешь, давай вместе к нему пойдем? Он и тебе поможет. Службу даст. Ты писатель, – значит, грамоту хорошо знаешь. А грамотные там сейчас ох как нужны!

Наутро новые друзья отправились на улицу Жуковского, в Центральный комиссариат по делам мусульман.

– Комиссар небось меня ругать будет, – сокрушался по пути Абдулла. – «Эх, Абдулла, Абдулля, – скажет. – И как тебя угораздило под нулю угодить. Я-то думал, что ты до самого конца воевать будешь, пока совсем врагов не прогоним!»

– Да нет, что ты, – успокаивал его Дулдулович. – Не будет он тебя ругать. Это ведь не в нашей власти. Один аллах на небе знает, кого убьют, кого ранят, кому жить, кому помирать…

В доме, где располагался комиссариат, было непривычно тихо. Один только сторож сидел со своей колотушкой у подъезда и лениво поглядывал на прохожих сонными белесыми глазами.

– Куда? Куда идешь, мил человек? – окликнул он Абдуллу.

– К Вахитову, – ответил Абдулла. И не без тщеславия добавил: – Комиссар меня знает. Скажи – Абдулла Ахметов спрашивает.

– Да нет его здесь, тваво комиссара, – равнодушно ответил сторож.

– А где же он?

– В Москве.

– Надолго уехал?

– Э-э, мил человек, – сказал сторож. – Отстали вы совсем от жизни. Насовсем уехали. Весь комиссариат в Москву переехал.

– Вместе с правительством? – спросил Дулдулович.

– Ну да… Этот комиссариат – он ведь тоже к правительству относится, – важно подтвердил старик сторож.