Текст книги "Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове"

Автор книги: Михаил Юхма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Верно, брат! Другого ответа я от тебя не ждал. – Мулланур крепко стиснул руку друга.

– Ну а с военным делом ты хоть немного-то знаком?

– В строю ходить умею. Когда мальчишкой был, в Симбирской школе учился, нас там на плацу гоняли. Вот не думал, ей-богу, что мне это когда-нибудь пригодится.

– Пригодилось, однако. А стрелять-то умеешь?

Пиктемир только улыбнулся в ответ.

– Ну ничего, – постарался подбодрить его Мулланур. – Научишься.

Они прошли в комнату, где стояло оружие.

Винтовки были хотя и не новые, но выглядели внушительно.

Повертев в руках одну, другую, приложив приклад к плечу, Мулланур озабоченно сказал:

– Хорошо бы проверить, а? Как думаешь?

– Проверим, – ответил Пиктемир Марда. Ловким, привычным движением он вскинул винтовку, оттянул затвор. Взял у сопровождающего красноармейца патроны и уверенным шагом направился во двор. Мулланур и красноармеец двинулись за ним.

Пошарив в кармане, Пиктемир нашел двухкопеечную монету. Дал ее красноармейцу:

– Кидай! Да повыше!

Красноармеец с силой запустил монетку в небо. Пиктемир быстро вскинул винтовку, почти не целясь, выстрелил. Монета, сбитая пулей, упала около поленницы в глубине двора.

– Вот это да-а! – восторженно закричал красноармеец.

– Ну и ну! – удивился Мулланур. – А еще скромничал. Где же это ты так научился?

– Отец охотник был. Жили мы в лесах. Там и не хочешь, а научишься.

– Ну молодец! Это очень кстати пришлось, что ты таким стрелком оказался. Будешь обучать бойцов. Многие из них ведь никогда раньше и винтовки-то в руках не держали. Как? Согласен?

– Для того и пришел, – улыбнулся в ответ Пиктемир.

5

Галия быстро печатала текст воззвания ко всем трудящимся мусульманам:

«Братья! С оружием в руках отстоим нашу революцию, нашу свободу!..»

В комнату заглянул Дулдулович.

– Ты одна?.. Ну, обними меня. Может, больше не увидимся.

Девушка, сияя, глядела на любимого. Смысл его печальных слов, как видно, не доходил до нее.

– Шутки кончились, девочка, – мрачно сказал Дулдулович. – Я не зря говорю: может, больше и не приведется свидеться на этом свете.

– А я все равно не буду с тобой прощаться! – улыбнулась Галия, и на этот раз в ее голосе звучала уже не шутливая интонация, а какая-то отчаянная решимость. – Я тоже еду. Да, да, туда же, куда и ты. В Казань. Вместе со всем комиссариатом.

– Но ведь женщин решено оставить в Москве.

– Мало ли, что решено. А я договорилась. Буду сестрой милосердия в отряде… Я прошла специальные краткосрочные курсы сестер. И все это только для того, чтобы всегда быть рядом с тобою, – добавила она, зардевшись.

– Ловко! – искренне удивился Дулдулович. – Смотри-ка! Даже и словечком не обмолвилась.

– Хотела сделать тебе сюрприз. Но ты как будто совсем не рад? Скажи. Не рад?

– Что ты, милая. – Дулдулович едва оправился от растерянности. – Я счастлив. Однако… Однако не скрою – я за тебя боюсь. Что ни говори, война – это ведь не женское дело…

Он долго еще бормотал какие-то невнятные, сбивчивые слова, изо всех сил стараясь под маской беспокойства и заботы о Галии скрыть подлинные чувства. На самом деле известие, что Галия тоже отправляется в Казань, повергло Эгдема Дулдуловича в глубокое смятение. Лишь огромным усилием воли сумел он не обнаружить охватившие его раздражение и досаду.

Глава IV

1

С раннего утра в этот день в Казани лило как из ведра. Ливень обрушился на город с такой силой, словно хотел смыть его с лица земли. Потоки воды неслись по улицам примыкающим к вокзалу. Стена дождя была сплошной и непроницаемой, и люди, встречающие московский поезд, не рискнули выйти из здания вокзала на перрон. За грохотом ливня они даже не услышали, что поезд уже прибыл.

И тут вдруг произошло настоящее чудо. Ливень внезапно прекратился. В один миг, так же стремительно, как начался.

Встречавшие быстро вышли на перрон и зашлепали по лужам. Их было немного, всего-навсего шестеро, Члены Казанского мусульманского комиссариата и Совдепа во главе с Яковом Шейнкманом.

Из головного вагона спрыгнул на перрон Мулланур, за ним – Ади Маликов, Пиктемир Марда. Сзади возвышалась внушительная, массивная фигура Эгдема Дулдуловича.

Из вагонов уже выпрыгивали красноармейцы. Опя быстро начали выгружать привезенное из Москвы оружие: винтовки, пулеметы, ручные бомбы, ящики с патронами.

– Наконец-то! – только и мог выговорить Шейнкман, обнимая Мулланура. – Оружие? Это хорошо! Много привезли?

– Думаю, что на первое время хватит, – улыбнулся Мулланур. – Ну а как настроение в городе? Как рабочие?

– Настроения всякие. Но рабочие с нами. Готовы по первому нашему зову встать на защиту города. Только бы оружия хватило!

– Оружия хватит, – еще раз успокоил его Мулланур. – А с фабричными советами создание рабочих отрядов согласовали?

– Конечно! Я же тебе говорю, ждали только оружия. Молодцы, что привезли. Спасибо, друзья. Рабочие будут довольны.

Небо посветлело, из-за туч выглянуло бледное осеннее солнце. Но Мулланур и Шейнкман были так поглощены разговором, что даже не заметили этого. Медленно двинулись они по перрону к вокзальному выходу, ведущему в город. Мулланур продолжал засыпать Якова тревожными вопросами: ему не терпелось из первых рук получить информацию о положении дел в городе.

– Скажи, дорогой Яков Семенович, обстановка тревожная?

– В высшей степени. Много белых офицеров осталось. Но главное, кулацкий элемент в деревне очень силен. Эсеры беснуются… Твоего приезда ждали как манны небесной.

– Что так?

– Среди мусульманского населения твой авторитет очень высок. За тобой, я думаю, люди пойдут.

– А за эсерами?

– Это самый больной вопрос. Завтра собираем съезд волостных крестьянских комитетов.

– Ого!

– А что делать? Надо… Попробуем повернуть настроение крестьян. Объясним, чем грозит им поражение большевиков. Как-никак, а землю-то они получили от нас, а не от эсеров.

– А если возникнут эсеровские провокации?

– Не посмеют.

– Ой ли?.. Если я тебя правильно понял, в селах, особенно в богатых селах, все еще сильно влияние эсеров, К такому съезду надо было готовиться исподволь. Тщательно готовиться.

– Ну, сложа руки мы тоже не сидели. Делали, что могли.

– Ладно, Поглядим… Во все крестьянские комитеты вошли большевики?

– К сожалению, не во все.

«Н-да, – мрачно подумал Мулланур. – Неудачное время выбрал Совдеп для такого съезда. Лучше бы с этим делом погодить. Бросили бы все силы на организацию рабочих отрядов».

Вслух, однако, он ничего не сказал. Спросил:

– Где вы меня устроите?

– В Никольских номерах. Все уже готово.

– А штаб? Тоже там?

– Нет, штаб мы решили разместить в доме Стахеева.

– Зачем же? Не лучше ли было бы все сосредоточить в одном месте?

– Думаю, что нет. Тебе ведь придется заниматься не только военными делами. Поэтому Совдеп и решил, чтобы ты обосновался в Никольских номерах. А дом Стахеева – он ведь тут же рядом. Так что особых сложностей не предвидится.

– Что ж, будь по-твоему. В Никольские, так в Никольские. Там, значит, и поговорим насчет этого съезда…

2

В тот же день, как только стемнело, из дома Стахеева, где разместился штаб, вышел рослый широкоплечий мужчина в галифе и суконной гимнастерке без погон. Оглядевшись по сторонам, он пригнул голову и быстро зашагал вниз по улице.

– Эгдем! – раздался звонкий девичий голос. Мужчина вздрогнул, точно вор, пойманный на месте преступления.

– Галия? Что ты здесь делаешь? Одна? Так поздно?

– Я шла к тебе. Вернее, в штаб. Думала, что застану тебя там. Видишь, как хорошо вышло? Еще минута – и опоздала бы. А ты куда?

– Извини. У меня важное дело.

– Ну тогда я тебя провожу. Можно? – она взяла Дулдуловича под руку.

– Нельзя, Галия. Никак нельзя, – понизил голос Эгдем. – Дело исключительной важности. Секретное. Особое задание.

– Да?.. – голос у Галии задрожал. – А я так хотела… Мне надо было тебе сказать…

– Что-нибудь важное? – встревожился Дулдулович.

– Важное?.. Да… Для меня очень. И надеюсь, для тебя тоже.

– Ну говори же! Говори! – не выдержал Дулдулович. «Что-то она знает, – судорожно мелькнула мысль. – Неужели?..»

– Эгдем, милый! У нас с тобой будет маленький.

– У нас? – растерялся Эгдем. – Как – у нас?

– Ты не рад! – вскрикнула Галия. – Я так и знала что ты не обрадуешься!

– Прости, я не понял, – поспешил исправить свою оплошность Дулдулович. – Я не сразу сообразил, о чем ты. Это так неожиданно…

– Я еще там, в Москве, хотела тебе сказать. Но тогда я была не совсем уверена. А теперь уверена… Что же ты молчишь, Эгдем?

– Я рад… Я просто счастлив… Но… ты же видишь, какое сейчас время, немудрено, что я растерялся… Успокойся, Галия, я рад… Завтра мы с тобой все это обсудим. А сейчас, извини… мне надо спешить.

– Может быть, я тебя все-таки провожу? Хоть немножко?

– Нет-нет! Ни в коем случае. Ты теперь должна себя беречь. Думать только о нем… О нашем маленьком Эгдеме…

– Ты бы хотел, чтобы это был мальчик?

– Конечно! Какой мужчина не хочет сына?

Галия была так счастлива, что ее возлюбленный уже мысленно окрестил их первенца маленьким Эгдемом, что ей и в голову не пришло усомниться в его искренности.

Счастливая, она нежно поцеловала его и убежала.

Но как только хрупкая фигурка Галин скрылась за поворотом, улыбка сползла с уст Дулдуловича. Вынув из кармана платок, он медленно вытер со лба проступивший холодный пот.

– Только этого недоставало, – пробормотал он, злобно скривив губы. – Ну и влип! Влип в историю. Теперь, пожалуй, так легко мне уже не отделаться. Придется как-нибудь выкручиваться…

Оглядевшись еще раз по сторонам, он быстро зашагал вниз по улочке, свернул в ближайший переулок, нырнул во двор низенького одноэтажного дома, уверенно спустился по крутым каменным ступенькам, толкнув плечом, распахнул тяжелую скрипучую дверь. Позвал вполголоса:

– Харис!

– О, друг мой! Это ты? – По тону Хариса, как всегда, нельзя было понять, льстит он собеседнику или втайне глумнтся над ним. – Ну? – теперь уже резко, без улыбки спросил он. – Есть новости? Сведения? Факты?

– Есть, – буркнул Дулдулович.

– Я слушаю, – сказал Харис.

– Слушай и запоминай. Четыреста ручных бомб. Четыреста три винтовки. Пятнадцать тысяч патронов…

– Пулеметы?

– Четыре пулемета.

– Хотят вооружить рабочих? Когда?

– Завтра.

– Задержать раздачу оружия нельзя?

– Трудно. Этим будет заниматься сам Вахитов.

– И все-таки хорошо бы задержать.

– Попробую.

– Надо это сделать во что бы то ни стало. Задержи хотя бы до вечера. Наши уже совсем близко.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Если это тебе удастся – это ведь все равно что вывести из строя целый вражеский полк. Ты понимаешь?

– Не уговаривай меня. Это почти невозможно, но я постараюсь.

– Ну а теперь давай рассказывай.

– О чем?

– О дислокации вашего батальона, о его боеспособности. Постарайся не упустить ни одной мелочи.

Дулдулович с досадой отметил, что как-то незаметно их роли переменились: Харис, тот самый Харис, который в былые времена разговаривал с ним почтительно, даже подобострастно, теперь держался так, словно он его начальник. Неприятно… Делать, однако, было нечего: снявши голову, по волосам не плачут.

Придвинув кресло поближе к тщедушному, щупленькому Харису, он наклонился чуть не к самому его уху и стал рассказывать.

3

Этот долгий, утомительный день уже подходил к концу, когда они наконец уселись за стол, чтобы поговорить о самом главном. Их было трое: Мулланур, Шейнкман, а третий – Иоаким Иоакимович Вацетис, недавно назначенный командующим Восточным фронтом, плотный, коренастый лысый человек с умным крестьянским лицом и выправкой кадрового военного. Муллануру и Шейнкману он казался чуть ли не стариком, хотя ему было всего-навсего сорок пять лет.

– По данным разведки, – четко, по-военному информировал товарищей Вацетис, – противник сегодня утром попытался перейти в наступление. После полудня вражеская флотилия внезапно прорвалась в районе городских пристаней и высадила десант на левом берегу Волги.

– Атака удалась? Или отбита? – быстро спросил Мулланур.

– Распоряжением штаба фронта туда немедленно был выслан Пятый Земгальский латышский стрелковый полк и Первый татаро-башкирский батальон, – ответил Вацетис.

– И коммунистические отряды рабочих Алафузовского и Крестниковского заводов, – добавил Шейнкман.

– Совершенно верно, – кивнул командующий. – Стремительным ударом наши части отбросили вражеский десант за Волгу. Потоплено два корабля противника.

– А что произошло здесь? – Мулланур показал на карте район Верхнего Услона.

– Я вижу, товарищ Вахитов, вы уже в курсе всех наших дел, – удивился Вацетис. – Здесь дело обернулось хуже. Чехословаки внезапно окружили отряд наших разведчиков. В неравном бою все наши товарищи погибли.

Мулланур мрачно забарабанил пальцами по столу.

– Война, – виновато пожал плечами Вацетис. – На войне, знаете ли, убивают. Тут ничего не поделаешь…

Словно нарочно, чтобы подтвердить эту нехитрую истину, в распахнутое окно ворвалась песня:

 
Смело-о мы в бой пойдем
За власть Совето-ов
И, как один, умрем
В борьбе за это…
 

Песня смолкла, но еще долго слышался удаляющийся нестройный топот ног, обутых в тяжелые солдатские сапоги.

– Рабочий отряд, – негромко сказал Шейнкман. – Идут занимать позицию за Кабаном.

Все встали, подошли к окну. Рабочие были одеты кто во что горазд. Многие были в кепках. Шагали нестройно, вразброд. Но держались бодро. А главное, все были при винтовках.

У Мулланура потеплело на душе: в самое время привезли сюда они эти винтовки.

– Выдержат ли? – раздумчиво сказал Вацетис. – Необученные люди.

– Эти рабочие отлично дрались на баррикадах. Они были главной силой революции… – ответил ему Шейнкман.

– Я не сомневаюсь, – вмешался Мулланур, – что рабочие отряды нас не подведут. И командиры, я думаю, у них достаточно надежные. Давайте за стол. Итак, о завтрашнем дне. Как вы считаете, где у нас самое уязвимое место?

Все трое склонились над картой.

Однако продолжить работу им не удалось. В дверь постучали. Вошел красноармеец, откозырял, подал Вацетису пакет.

– Что это? – спросил Мулланур.

– Донесение с передовой, – ответил командующий. – В стычке с противником захвачены пленные. Среди них офицер.

– Где он? – обернулся Мулланур к красноармейцу.

– Здеся. Где ж ему быть? – степенно ответил тот. – На всякий случай, говорю, давай, мол, прихватим в штаб. Может, наши у него чего-нибудь важное выведают.

– Молодец, – обрадовался Мулланур. – Давай его сюда!

Ввели пленного. Это был высокий, стройный офицер с капитанскими звездочками на погонах. Повел он себя, однако, не по-офицерски. Суетливо заглядывая в глаза то одному, то другому из находящихся в комнате «большевистских главарей», он заговорил неожиданно высоким тенором:

– Вы не посмеете расстрелять меня! Я военнопленный! Вы обязаны соблюдать конвенцию!

У Мулланура сразу возникло странное чувство, будто он когда-то уже слышал этот высокий, истеричный голос.

А капитан тем временем, как видно сообразив, что его выкрики не производят никакого впечатления на людей, от которых сейчас зависит его судьба, решил переменить тактику.

– Считаю своим долгом поставить вас в известность, господа, – важно объявил он, – что хоть я и являюсь офицером белой армии, мне близки многие ваши воззрения и идеи.

– Это интересно, – оживился Шейнкман и, протерев очки, с любопытством воззрился на пленного. – Какие же именно наши идеи вам по душе?

– Идея всеобщего равенства, например, – быстро, как гимназист на экзамене, торопящийся заслужить похвалу учителя, заговорил пленный. – Но особенно мне импонирует ваша программа по национальному вопросу. Хотя по происхождению я великоросс, но меня издавна глубоко возмущало угнетенное состояние малых народов, населяющих нашу страну. Если угодно, вы можете пригласить сюда комиссара Вахитова. Мы с ним вместе учились, я думаю, он меня вспомнит… Я всегда считал, что все народы Российской империи должны иметь равные права перед законом. Однажды…

И тут Мулланур узнал его. Ну конечно! Это ведь тот самый студент-белоподкладочник, с которым он так яростно спорил на студенческой сходке в 1908 году. Тогда он как будто вовсе не склонен был объявлять себя таким уж горячим сторонником равноправия и защитником интересов малых пародов. Но сейчас, чтобы спасти свою драгоценную жизнь, свою голубую кровь, он, похоже, готов был объявить себя сторонником и единомышленником самого сатаны.

– Стало быть, вы сторонник равенства всех народов? – не утерпел и вмешался он. – Всех без исключения?

– Разумеется, всех! – оскорбленно пожал плечами пленный офицер. Лицо его дышало благородным негодованием.

– И даже зырян? И даже чукчей? А как же завет великого поэта? – И Мулланур процитировал: – «У чукчей нет Анакреона, к зырянам Тютчев не придет…»

Лицо офицера посерело.

– Это в-вы? – заикаясь от волнения, только и мог выговорить он.

– А что вас так напугало? Ведь вы сами жаждали встречи со мною…

Офицер тем времепем уже слегка оправился от смущения.

– Я рад, что вы оказались здесь. Я и в самом деле предпочитаю объясняться с вами, старым своим э-э… коллегой… При всех обстоятельствах всегда лучше иметь дело с интеллигентным человеком…

– Даже если этот коллега осведомлен о ваших истинных убеждениях лучше, чем кто другой?

Офицер надменно вскинул голову:

– Господин Вахитов! Мы с вами не сходились во многом, мы спорили… Но это был спор об оттенках… О нюансах…

– Однако эти расхождения во взглядах, которые теперь вы склонны считать столь несущественными, все же привели к тому, что мы оказались по разные стороны баррикады и стали стрелять друг в друга, – усмехнулся Мулланур. – Или, быть может, это всего лишь недоразумение?

– О да! – обрадованно воскликнул офицер. – Конечно, это было недоразумение! Если бы вы только знали, как я страдал, как мучился! Я даже всерьез подумывал, не перебежать ли к красным. «Я русский дворянин, все мои предки честно служили России. Я не вправе идти против своего народа», – уговаривал я себя.

– Ну и как? Уговорили? – На этот раз ирония Мулланура дошла до пленного. Тот молча потупил голову и махнул рукой. Лицо его опять приняло пепельно-серый оттенок. Видимо, решил, что дело и впрямь пахнет расстрелом.

– Ну что ж, дорогой коллега, – сказал Мулланур. – Попробуем исходить из того, что вы говорили правду. Вообразите, что вы успели осуществить свое намерение и добровольно перебежали к нам. По идейным, так сказать, соображениям. Вот карта… Подойдите к столу я расскажите нам, по возможности подробно, о расположении ваших частей…

Глаза пленного заблестели, на сером лице его вновь заиграл румянец.

– Я расскажу! – суетливо заговорил он. – Я все расскажу. Если вы меня не расстреляете, я смогу быть вам полезным. Я знаю не так уж мало… Поверьте, господин Вахитов, я вам пригожусь!

И, заглядывая поочередно в глаза то Вахитову, то Шейнкману, то Вацетису, молча наблюдавшему всю эту выразительную сцену, он стал словоохотливо и подробно объяснять, где расположены войска Комуча, где стоят части мятежных чехословаков, сколько у них в распоряжении броневиков, где находятся артиллерийские огневые точки.

Когда пленного увели, Вацетис брезгливо передернул плечами и задумчиво сказал:

– Подумать только, что вот такие ничтожества сотни лет сидели на шее у трудового народа, правили этой огромной страной.

– Вы знаете, друзья! – воскликнул Вахитов. – Я рад, что встретился вновь с этим человеком. Рад, что увидел насквозь его слабую, жалкую душонку. Хотите, смейтесь надо мной, но после разговора с ним я вдруг как-то особенно ясно понял, что эти люди обречены. Какое бы ни было у них численное превосходство, какое бы ни было преимущество в технике пли вооружении, им нас не победить!

– Ты прав, – сказал Шейнкман. – Я тоже об этом подумал. Это люди без убеждений, без чести, без совести. Какая там Россия! Голый звериный страх. Все отдаст, все продаст, только бы сохранить свою драгоценную шкуру.

– Ладно, хватит о нем, – нахмурился Мулланур. – Займемся лучше анализом тех данных, которые нам удалось из него выудить…

Глава V

1

Шестого августа Пиктемир Марда отправился патрулировать по городу. С ним был Абдулла и красноармеец-башкир по фамилии Рамазанов.

Они бодро шагали по пустынным улицам, залитым ярким августовским солнцем. Погода стояла безветренная, ясная. И солнце светило так горячо, так безмятежно.

– Э-эй! Глянь-ка, что это?! – раздался вдруг тревожный крик Абдуллы.

– Где? – вскинул голову Пиктемир.

Абдулла прижался к стене дома, осторожно выглянул из-за угла; хоть и недолго довелось ему повоевать, но, как видно, солдатский опыт не прошел для него даром. Пиктемир и Рамазанов последовали его примеру.

Из боковой улицы выскочил человек с винтовкой наперевес. Пригибаясь, побежал в сторону вокзала. Следом за ним – другой, третий, четвертый…

– Чего испугался-то? – сказал Рамазанов. – Это ведь наши.

И бесстрашно вышел из-за угла навстречу бегущим.

В тот же миг Пиктемир увидал, как на плече бегущего впереди блеснул яркий солнечный блик. Погоны! Офицерские ногоны!

– Ложись! – крикнул он Рамазанову.

И тотчас услыхал, как рядом засвистели пули.

Прижавшись к земле, Пиктемир по-пластунски пополз к высокому каменному крыльцу ближайшего дома, чтобы использовать его как укрытие. Абдулла и Рамазанов ползли за ним.

– Чехи, – обернувшись к ним, вполголоса сказал Пиктемир.

– Какие чехи? Откуда? – недоверчиво отозвался Абдулла.

– Не видишь, что ли?

Пиктемир осторожно выглянул из своего укрытия. Быстрыми перебежками вражеские солдаты двигались им навстречу. Впереди бежал офицер, на плечах которого ярко сверкали погоны.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений: в город ворвались враги.

– Попробуем задержать, – сказал Пиктемир. – Они ведь не знают, что нас только трое.

Прицелившись, он выстрелил. Офицер, бегущий впереди, нелепо взмахнув руками, распластался на земле. Солдаты легли на землю и открыли бешеный огонь по красному патрулю. Послышалась команда:

– Вперед!

Белочехи вскочили и кинулись в атаку. Пиктемир тихо сказал:

– Целься… Пли!

Три чеха упали замертво.

Враги снова отошли назад и укрылись за домами. Но спустя минуту-другую они предприняли новую вылазку.

Красноармейцы стреляли редко, да метко. По-охотничьи, как учил их Пиктемир. Однако долго так продолжаться не могло.

– Абдулла! – позвал Пиктемир.

– Я здесь, дорогой! – готовно отозвался Абдулла.

– Беги в штаб. Во что бы то ни стало разыщи комиссара и сообщи ему, что в городе чехи. Пусть шлет подкрепление. А мы с Рамазановым постараемся их задержать.

– Нет, старшой! – обиделся Абдулла. – Не такой человек Ахметов, чтобы товарищей бросить, а самому ноги унести. Если придется помирать, так уж вместе помирать будем.

От ответа верного Абдуллы Пиктемир пришел в отчаяние. Самое главное сейчас, думал он, это как можно скорее дать знать Муллануру, что в городе враги. Может быть, это случайный прорыв небольшой группы противника. Только бы дождаться подкрепления!

Но Абдулла и слушать его не хотел. Никакие доводы, никакие уговоры на него не действовали.

– Абдулла! Ты слышишь, что я сказал? Беги! Это очень важно! В конце концов, я командир. Я тебе приказываю!

– Пусть он идет, – кивнул Абдулла на Рамазанова. – Он помоложе, у него ноги порезвее.

– Да ведь он здесь чужой, а ты Казань как свои пять пальцев знаешь! – уже не на шутку рассердившись, крикнул Пиктемир.

И тут Абдулла сдался.

– Ладно, – сказал он мрачно. – Я мигом. Авось продержитесь.

Придерживая винтовку, он отполз в сторону, потом назад и скрылся за домами.

Пиктемир и Рамазанов остались вдвоем. Укрытие у них было довольпо надежное и удобное: из-за каменного крыльца, за которым они прятались, хорошо просматривался весь перекресток.

– Как только кто высунется, сразу стреляй, – сказал Пиктемир. – Но не торопись. Спокойненько. Патроны береги. Чтобы ни один заряд не пропал даром.

Рамазанов молча кивнул.

Однако враги больше не показывались. Пиктемир подумал, что, может, и впрямь это был случайный прорыв какой-то небольшой группы белочехов. Но только успел он это подумать, как послышались частые выстрелы сзади, с тыла.

– Окружают, гады, – сказал Рамазанов.

– Да нет, похоже, это другие, – мрачно буркпул Пиктемир.

И в самом деле, к ним цепью двигалась другая, до более многочисленная группа вражеских солдат. Она шли оттуда, куда только что уполз Абдулла, то есть со стороны штаба. Теперь уже не оставалось никаких сомнений: фронт прорван. Враги в городе. Не какая-нибудь там случайная малочисленная группа, а большое войсковое соединение солдат чехословацкого корпуса штурмует город.

– Ну, браток, держись! – крикнул Пиктемир Рамазанову. – Сейчас нам с тобой ох как жарко будет!

Из переулка на перекресток выполз броневик и, плюясь свинцом, пошел прямо на них. Пиктемир тщательно прицелился и выстрелил, стараясь угодить в узкую щель, откуда, как ему казалось, прямо на них глядели чьи-то змеиные, холодные глаза. Пулемет на броневике захлебнулся. А через мгновение и сам броневик, взревев, остановился невдалеке от них.

– Ур-ра-а! – закричал Рамазанов. – Вот это выстрел! Так их, гадов!

В сильном возбуждении он выскочил из укрытия и открыл огонь по цепи медленно приближающихся вражеских солдат.

– Назад! Рамазанов! Назад! – отчаянно закричал Пиктемир.

Но было уже поздно. Сраженный вражеской пулей, башкир уткнулся лицом в пыльную мостовую.

Пиктемир подполз к нему, надеясь, что он только ранен. Схватил за плечи, приподнял… Но тело Рамазанова словно налилось свинцом. Лицо его было белое как бумага. Лишь около виска алела тоненькая струйка крови. Все кончено. Убит… Пиктемир понял, что остался совсем один. Волна горячей, удушливой ненависти залила его сердце.

– Ах, гады, – прохрипел он. – Вы так?.. Ну погодите! Вытащил из-за пояса бомбу – единственную, которую захватил с собой. Сжимая ее в руке, выпрямился во весь рост. Враги, решив, что он сдается, кинулись к нему целой оравой.

Сверкнуло пламя, грохнул взрыв. Густой черный дым окутал все вокруг. И такая же густая черная пелена заволокла сознание Пиктемира.

2

Абдулла наконец добрался до центра. Здесь тоже шла отчаянная перестрелка. Стреляли со всех сторон. В Никольских номерах, где обычно царило оживление, не было ни души: безлюдные коридоры, распахнутые двери, пустые, покинутые комнаты… «Неужто всех постреляли?» – мелькнула отчаянная мысль. Но тут ему показалось, что в номере, который занимал комиссар Вахитов, кто-то есть. Рывком распахнув дверь, он ринулся туда и увидал своего друга комиссара. Тот, ссутулившись перед печуркой, быстро рвал и сжигал какие-то бумаги.

– Комиссар! – задыхаясь от горя и отчаяния, крикнул Абдулла. – Во всем городе чехи. Наш патруль…

– Знаю, Абдулла! Все знаю, – не оборачиваясь, спокойно ответил ему Мулланур.

– Что же мы мешкаем? Надо немедленно сообщить в штаб!

– Поздно, брат, – горестно сказал Мулланур. – Теперь уж ничего не поправишь. Я пытался, но в штабе никого нету.

– Что же нам делать?

– Будем пробираться к своим.

– Вдвоем?

– Сейчас подойдет Маликов. Поди ему навстречу, а я вас догоню. Мне уж совсем немного осталось.

И он снова нагнулся к печурке, продолжая рвать в кидать в огонь оставшиеся бумаги.

Абдулла вышел во двор и огляделся. Ни души кругом.

Отовсюду доносится беспорядочная стрельба: одиночные винтовочные выстрелы, треск пулемета. За вокзалом тяжело бухнуло орудие. Где же Маликов? Не в силах; больше томиться бездействием, Абдулла двинулся в сторону штаба, надеясь встретить его где-нибудь поблизости. Но тут из-за угла выскочили вооруженные чехи, кинулись к нему, сбили с ног…

Ади Маликов появился как раз в тот момент, когда Мулланур сжигал последние документы из тех, что надо было во что бы то ни стало уничтожить.

– Наши пока держатся, – задыхаясь, сообщил Ади. – Особенно сильная стрельба там, где оборону занял наш батальон. Попробуем пробраться к ним.

– Надо спрятать куда-нибудь, – сказал Мулланур, протягивая ему небольшой кожаный портфель.

– Что же ты не сжег?

– Здесь партийные документы и мандаты. Их необходимо сохранить. Мы ведь обязательно верпемся.

– Где же мы это спрячем?

– Идея! Зароем в саду у моего отца. Там никто искать не станет. Пошли, быстро!

Оба выскочили во двор.

– Погоди. – Мулланур остановился. – Тут где-то должен быть Абдулла. Ты разве его не видел?

– Нет.

– Куда же он делся, черт возьми?.. Абдулла!.. Эй, Абдулла-а!

Никакого ответа.

Медлить больше нельзя было ни секунды.

– Ладно, пошли, – махнул рукой Мулланур. – Авось не пропадет наш Абдулла. Он ведь знает, в какой стороне наши… В любом случае без нас ему будет безопаснее, чем с нами.

Зарыв портфель с партийными документами и мандатами, Мулланур вынес Ади Маликову старый отцовский плащ и сказал:

– Вот, запахнись поплотнее, в этом наряде на тебя не обратят внимания. Проберешься к нашим – расскажешь обо всем, что тут произошло.

– А ты?.. Или ты думаешь, что пробираться поврозь нам безопаснее?

– Я остаюсь в городе.

– Ты спятил, Мулланур! В городе враги. А тебя тут каждая собака в лицо знает.

– Уйду в подполье. Буду готовить вооруженное выступление рабочих. Поверь мне, все это ненадолго. Мы их скоро вытурим отсюда.

Ади понял, что спорить бесполезпо. Друзья обнялись.

– Об одном прошу тебя, – сказал Ади. – Будь осторожен.

– И ты тоже. Не забывай: твоя жизнь принадлежит революции. Ну, брат, пора… Прощай!

Еще раз крепко стиснув Мулланура в объятиях, Ади повернулся и пошел, не оглядываясь. На душе у него было тревожно. Его не оставляло смутное предчувствие, что на сей раз они с Муллануром расстаются надолго. Может быть, навсегда…

3

Избитого до полусмерти Абдуллу двое конвойных ввели в просторную, светлую комнату. За письменным столом внушительных размеров сидел офицер с капитанскими звездочками на погонах.

– А-а, вахиговский прихвостень явился? – с усмепь кой заговорил он, глянув на Абдуллу. – Ну? Где твой комиссар? Отвечай!

Абдулла молчал.

– Ничего, ты у меня заговоришь, – зловеще пообещал офицер. Помолчав, он коротко приказал: – Садись!

Конвойный толкнул Абдуллу прикладом винтовкж. Сам не понимая, как это вышло, Абдулла рухнул на табуретку, стоявшую против стола. Однако он тут же оправился, уселся поудобнее и вытянул вперед скрученные веревкой руки.

– Напрасно стараешься, господин хороший, – сказал он, глядя в светлые, пустые глаза офицера. – Не видать вам комиссара Вахитова, как своих ушей.

– Ну что ж, в таком случае мы тебя расстреляем, голубчик, – ласково сказал офицер. – А если скажешь, где твой комиссар, останешься жив. Так и знай: это твой единственный шанс выжить.

– Я старый человек. Пожил уже на белом свете, смерти не боюсь. Земля меня примет. А вот вас…

– Думаешь, не примет? – глумливо усмехнулся офицер.

– Принять-то примет. Но с омерзением.

– Но-но! Поговори у меня! – Офицер все-таки не удержался и чуть было не сбился с избранного им добродушного тона.