Текст книги "Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове"

Автор книги: Михаил Юхма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава IV

1

Казань встретила Абдуллу резким, колючим ветром и запахом гари.

Заглянув в бумажку, врученную ему перед отъездом в комиссариате, Абдулла двинулся по указанному в ней адресу. Но не успел он сделать и десяти шагов, как в глаза ему бросились густые клубы черного дыма.

«Вот откуда гарью-то тянет», – подумал Абдулла. И тотчас же до него донеслись истошные женские воплн:

– Пожар!

– Помогите, люди добрые!

– Гори-им!

Абдулла мгновенно кинулся на зов. Сказался многолетний опыт: как-никак он ведь столько лет был дворником. Пожар – это было по его части.

Горела небольшая деревянная пристройка во дворе, примыкающая к невысокому двухэтажному кирпичному дому. Одна стена флигеля уже завалилась. Языки пламени лизали кровлю.

Рядом с горящим зданием стояла обезумевшая старуха татарка. В отчаянии она рвала на себе волосы и кричала во весь голос:

– О, иптешлер! Люди добрые! Помогите! О, аллах!

Увидав Абдуллу, она упала перед ним на колени:

– Внуки! Там!.. Мой Гумер! Моя Гюльниса! Спаси их, добрый человек! Век буду за тебя аллаха молить!

Размышлять да расспрашивать было некогда, надо было действовать. Напрямую через огонь было не пробиться: вот-вот рухнут стропила и тогда уж все будет кончено. Никого он не спасет, только сам погибнет.

Абдулла решил попытаться проникнуть в дом с другой стороны: там вроде пламя было потише. Увидав небольшое слуховое окошко, из которого вали я густой черный дым, он здоровой рукой ухватился за раму, подтянулся и с трудом протиснулся внутрь. Удушливый дым сразу забил ему нос, рот, глаза.

За свою долгую жизнь Абдулла всего навидался. Случалось ему принимать участие и в тушении пожаров. Он знал, что дети в таких случаях чаще всего гибнут не от ожогов. Испугавшись огня, они забиваются куда-нибудь в уголок, под кровать, за шкаф, и там задыхаются от дыма.

– Дети! Где вы? Гумер! Гюльниса! – закричал он изо всех сил.

Ему показалось, что он слышит плач ребенка.

Стараясь не дышать, он пополз по полу, отбрасывая скамейки, табуретки и прочую рухлядь. Ага!.. Вот и кроватъ!.. Так и есть: детский плач слышен оттуда.

– Гумер! – изо всех сил закричал Абдулла. – Ты там один? А где Гюльниса?

– Это я, Гюльниса, – всхлипнул тоненький детский голосок. – Гумер тоже здесь, но он молчит.

– Не бойтесь! – крикнул Абдулла. – Не бойся, Гюльниса! Держись за меня!

Подняв девочку, он прижал ее к груди раненой рукой, которая могла уже довольно свободно двигаться, а здоровой – правой – потянул к себе мальчугана. Тот лежал не шевелясь.

«Неужто задохся?» – мелькнула мысль. Но раздумывать не было времени. Прижимая девочку к груди, он подхватил мальчонку под мышку и шагнул прямо в огонь.

Горячее дыхание пламени на миг опалило его. Но тут же он увидел спасительный проем окна, а там, за окном, благодатную белизну снега. Собрав последние силы, Абдулла с трудом взгромоздился на подоконник и, не выпуская из рук своей ноши, тяжело рухнул прямо в глубокий, рыхлый снег.

К нему подбежал невесть откуда появившийся мужчина. Следом семенила давешняя старуха, радостно причитая:

– Гюльниса! Гумер! Родные мои! Живы!

У Абдуллы кружилась голова. Хотелось пить. Опасаясь, как бы не потерять сознание, он лег прямо в сугроб и стал изо всей силы тереть лицо снегом…

Очнулся Абдулла уже не на снегу, а в доме. Вокруг вого хлопотали какие-то женщины. Они наперебой предлагали ему чай, благодарили, ахали, охали, причитали…

– Мальчонка жив? – спросил Абдулла, как только к нему вернулся дар речи.

– Живо-ой! – радостно откликнулся мужчина, видно тот самый, что кинулся к нему, когда он лежал на снегу. – Спасибо тебе, добрый человек! Кабы не ты, погибли бы мои детишки. Не видать бы мне их больше. Навек погас бы очаг моего дома… Пусть аллах воздаст тебе сторицей за твою доброту!

Погорельца звали Ильяс. Он, как и Абдулла, до революции служил дворником у богатых людей. После революции господа сбежали, а Ильяс остался без работы. Тогда он нанялся к богатому торговцу-татарину.

– Понятно, – сказал Абдулла. – Нынче, стало быть, когда пожар начался, ты на работе был?

– Какое там, – ответил Ильяс. – Мы уж, почитай, целую неделю не работаем.

– Так где же ты тогда прохлаждался-то? – удивился Абдулла. – Вот так штука! У человека дом горит, а он гуляет невесть где!

– Скажешь тоже, «невесть где»! – обиделся Ильяс. – Я не гулял, милый человек! Я в своем отряде находился.

– В каком еще отряде?

– В нашей образцовой железной дружине. Учение у нас было. Нас бомбы кидать учили.

– Так ты, стало быть, дружинник? – изумился Абдулла.

– У нас тут сейчас каждый мусульманин дружинник, – важно ответил Ильяс. – А ты, милый человек, разве не дружинник?

Однако, задав этот вопрос, он тут же стукнул себя кулаком по лбу.

– Прости, дорогой! Это я так, сдуру спросил. Не надо мне ничего про тебя знать. Не хочу слыть дурным человеком…

У татар не принято расспрашивать гостя, кто он такой, откуда и куда идет. Захочет – сам скажет. А не захочет, значит, так тому и быть.

– Почему же? Я скажу. Все тебе про себя расскажу, дорогой Ильяс. У меня никаких секретов нету, – отвечал Абдулла. – Нет, брат, я не дружинник. Я только что в Казань из Москвы приехал.

– Из Москвы? – удивился Ильяс. – Каким же ветром тебя занесло к нам, в нашу Забулачную?

– Забулачную? – Теперь настал черед Абдулле удивляться. – Что это значит – Забулачная?

– Так называется наша Татарская слобода.

– А почему ты удивился, что меня сюда занесло? Разве к вам сюда трудно попасть?

– Так ведь наша Забулачная со всех сторон окружена войсками Советов!

Мало-помалу Абдулла начал понимать.

Вся центральная часть города, деловые районы, кремль – все это контролировалось Казанским Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. А в той части города, что находится за рекой Булак (потому и зовется она «Забулачная»), закрепились шуристы со своими «железными дружинами».

– Неужто у вас там, в Москве, ничего про это не знают? – удивлялся Ильяс.

– Почему же, знают. Мулланур мне об этом говорил, – признался Абдулла.

– Мулланур? Какой Мулланур?

– Мулланур Вахитов. Это он послал меня в Казань.

– Тот самый Вахитов? Мусульманский комиссар?

– Ну да.

– Так ведь он же большевик! Советам продался!

– Кто продался?! – вспыхнул гневом Абдулла. – Комиссар Вахитов продался?

– Погоди, погоди, – вдруг цепким, чужим взглядом посмотрел на него Ильяс. – Да ты сам-то кто? Уж не большевик ли?

– Нет, я не большевик, – сказал Абдулла. Он уже остыл немного, вспомнив наказ Мулланура быть осмотрительным и не горячиться. – Я в партию не записывался, да и никто меня туда пока не звал. Но в Красной гвардпд служил. В мусульманском батальоне.

– В мусульманском? – вытаращил глаза Пльяс. – Да разве в Красной гвардии есть такие?

– А как же! Созданы по указанию самого товарища Ленина.

– Постой, – ошалело сказал Ильяс. – А Вахитов этот – он разве за Ленина?

– А как же! Его Ленин и комиссаром назначил!

– Ничего не понимаю! – в отчаянии вцепился себе в волосы Ильяс. – Про Вахитова мне верные люди сказали, что он предатель, злейший враг всех мусульман. Советам продался. А Ленина я уважаю. Ленин стоит за бедняков, за нашего брата рабочего…

«Ну и каша у него в голове, у бедняги! – подумал Абдулла. – Ленина уважает, а Советскую власть клянет!»

И опять ему вспомнились слова Мулланура о темных людях, которых буржуи обманом завлекли в свои «железные дружины». Видно, этот Ильяс как раз из таких.

И тут с Абдуллой прямо какое-то чудо случилось. Он заговорил, да так, словно не метлой да лопатой орудовал весь свой век, а был ученым муллой, прочитавшим тысячи святых книг и весь век учившим детей в медресе. Откуда только нашлись у него слова! Всю свою жизнь пересказал он Ильясу. И про то, как хозяин выгнал его на улицу, и про то, как встретился ему молодой мусульманский комиссар, как решил он записаться в мусульманский отряд и пойти на фронт сражаться за свою, рабочую власть, и про то, какой удивительный телефон стоит в маленькой нише в кабинете комиссара Вахитова и по этому телефону звонит ему сам Ленин и подолгу с ним разговаривает.

Незаметно промелькнул вечер, настала ночь. Где-то рядом шушукались женщины, они хлопотали по хозяйству, вздыхали о сгоревших вещах, судили да рядили, как им теперь построить новое жилье, – не век же обременять семью сестры Ильяса, приютившую их после пожара. А речь Абдуллы все лилась и лилась, не умолкая. И Ильяс так заслушался, что совсем позабыл о несчастье, постигшем его и его семью.

– И ты сам слышал, как комиссар Вахитов разговаривал с Лениным? – не переставал изумляться он.

– Вот этими самыми ушами! Аллахом тебе клянусь! – отвечал ему Абдулла. – Телефон зазвонил, Мулланур взял большую трубку и сказал – негромко так, вот как мы стобой сейчас говорим: «Здравствуйте, – сказал, – товарищ Ленин Владимир Ильич». И долго разговаривал прямо при мне, не стесняясь. У него с Лениным от нас, простых рабочих людей, нет никаких секретов. А под конец он ему так сказал: «Не волнуйтесь, товарищ Ленин Владимир Ильич. Есть у меня как раз такой человек, Абдулла зовут его. Абдулла – человек надежный, он все сделает, как вы сказали».

Потом пришел черед Ильясу говорить, а Абдулле слушать.

– Когда открылся съезд, мы все были рады. Наконец-то, подумалось, все у нас пойдет на лад. Если уж большевики решили принять участие в съезде, значит, Советы и Харби шуро, слава аллаху, помирились и теперь войне конец, настанет спокойная, мирная жизнь. Но Советы повели себя худо, очень худо. Наши дружно выступали против них, ругали их. Ну а если тебя ругают, надо терпеть: зря ведь ругать не станут. А они слушать не захотели. Обиделись. Прочли какое-то письмо и ушли. Показали, что совсем нас не уважают. А потом арестовали наших вождей…

– Каких еще вождей?

– Самых уважаемых у нас людей. Братьев Алкиных, Токумбетова, Музафарова…

– Никак я в толк не возьму, – удивился Абдулла. – Как это ты, бедняк, купцов толстопузых своими вождями зовешь, да еще уважаемыми людьми их называешь? Я на них нагляделся. Двадцать лет служил верой и правдой, а меня потом коленкой под зад…

– Постой! Так ведь этот хозяин твой был чужак, ты сам говорил! А это наши. Свои. Татары… Такие же мусульмане, как мы с тобой.

– Татарин, русский, пемец. Не все ли одно, если у него денег полный кошель, а ты гол как сокол. Богач бедняку не может быть братом.

– Э-э нет, друг! Это все не так. Что ни говори, одна кровь. А русские хотят прогнать нас с нашей земли, в Турцию выселить.

– Это кто ж тебе такую глупость сказал? Я, слава аллаху, воевал бок о бок с русскими. И мы с ними была как братья родные. Вместе сражались за то, чтобы не было больше на свете богатых и бедных, чтоб все были равны…

«Ну и каша у него в голове, у бедняги, ну и каша! – все повторял про себя Абдулла. – Этак мы, пожалуй, до самого утра проговорим!»

Но им не суждено было в ту ночь закончить этот разговор. Внезапно раздался громкий стук в оконную раму, послышались чьи-то резкие, властные голоса. Распахнулась дверь. На пороге стояли двое. В руках у них были винтовки.

– А ну побыстрее! Еле тебя разыскали. На месте твоего дома одни головешки. Хорош! Нечего сказать! Нашел время лясы точить.

– Да что случилось-то? – недоумевал Ильяс.

– Командир приказал срочно собрать всех наших!

И только тут они обратили внимание на Абдуллу.

– А ты кто такой?

– Это мой гость, – выступил вперед Ильяс. – Его мне нынче сам аллах послал. Он моих детишек от гибели спас.

– Ладно, чем языком болтать, собирайся лучше поживее, – одернул его один из пришедших. – Мусульманин? – обернулся он к Абдулле.

– Да, я татарин.

– В какой дружине?

– Я не дружинник, – сказал Абдулла.

– Какого дьявола! – заорал тот в ответ. – Мусульмании в такое тревожное время не имеет права отсиживаться около бабьих юбок! Сейчас все правоверные мусульмане – дружинники. Каждый, кто способен носить оружие. А ну собирайся! Пошли!

– Как ото собирайся? Куда? – не мог прийти в себя от изумления Абдулла.

– Собирайся, собирайся, тебе говорят! Не был дружинником, так будешь! У нас тут военное положение.

– Как можно! Ведь он же гость, – вновь попробовал вмешаться Ильяс.

– Молчать! – властно оборвал его тот из пришедших, который, судя по всему, был старшим по званию. – Взять его! – обернулся он ко второму.

Тот молча положил руку Абдулле на плечо.

Делать было нечего: Абдулла неторопливо поднялся и молча двинулся вслед за Ильясом. Дружинники шли сзади, время от времени подталкивая его прикладами своих винтовок.

2

Казармы образцовой «железной дружины» размещались в бывших торговых рядах. Туда и привели Абдуллу с Ильясом.

Дружинники сидели, разбившись на небольшие группки. Одни молчали, другие тихо перебрасывались короткими фразами. Но были и такие, что вели себя шумно, – их явно пьянил предгрозовой воздух этой томительной ночи.

Особенно петушился низкорослый крепыш с белыми нашивками на рукаве.

– Нас десять тысяч! – выкрикивал он, тараща глаза. – Десять тысяч железных мусульманских бойцов! Наконец-то мы создадим наше великое, свободное татарское государство!

Ильяс и Абдулла примостились поближе к двери. Ильяс ворчал вполголоса.

– А еще называют себя правоверными мусульманами. Да где же это видано, чтобы гостей не уважать!

– Нынешней ночью все будет кончено! Решается наша судьба! Выше головы! Нас десять тысяч! – продол жал надрываться пучеглазый.

– Так ведь и у большевиков тоже сила порядочная, – отозвался голос из группы дружинников.

– Что нам большевики! – обернулся к нему оратор. – К утру от них и мокрого места не останется. Схватка будет горячая, многие из нас не увидят рассвета. Но за свободу надо драться, никто вам ее не поднесет на блюдечке. За свободу надо платить кровью, ребята.

– Аллах! – сказал вполголоса немолодой дружинник сидящий рядом с Абдуллой. – А что будет с моими детьми, если меня убьют? Их ведь у меня пятеро!

– А с моими что будет? – поддержал его Ильяс. – Дом сгорел. Все сгорело. Да еще если кормильца убьют совсем пропадут, горемычные! По миру пойдут…

– Пусть этот крикун вперед идет, ему, вишь, крови своей не жалко! – сказал тот, у кого было пятеро детей.

– Как бы не так, – злобно ответил Ильяс. – До дела дойдет – он сразу сзади окажется, а вперед нас с тобой погонят.

– Аллах! Что же нам делать? Так вот и погибать ни за что ни про что? – снова запричитал многодетный отец.

– Слушай, – обернулся Ильяс к Абдулле. – Ты ведь из Москвы, от самого Вахитова, посоветуй, как нам быть? Очень уж не хочется сирот оставлять.

– Кто из Москвы? – удивился отец пятерых детей.

– Я, – сказал Абдулла.

– Да как же ты сюда попал?

Абдулла рассказал, как приехал в Казань, как, едва сойдя с поезда, стал невольным свидетелем пожара, случившегося в доме Ильяса, как вытащил из огня его детишек, как они сидели ночью в доме сестры Ильяс и мирно беседовали, как ворвались дружинники и чуть не силой притащили их сюда.

– Постой, ты нам зубы не заговаривай, – оборвал его коренастый татарин с бородкой, в которой поблескивала седина. – Ты про комиссара Вахитова расскажи. Для какой такой надобности он тебя сюда послал?

– Я слыхал, – сказал отец пятерых детей, – что комиссар Вахитов прислал в Казань отряд матросов с броневиками. На помощь Казанскому Совдепу.

– Так ты, стало быть, из этого отряда? – спросил у Абдуллы бородатый.

– Нет, я сам по себе, – ответил Абдулла. – Про отряд даже и не слыхал. Отряд, видать, уже после меня послали. Но если это тебе правду сказали про матросов, тогда я вам, братцы мои, не завидую.

– Это почему же?

– Матросы – народ отчаянный. С ними воевать не дай бог!

– Аллах! Что же будет! – снова запричитал многодетный отец.

– Могу дать хороший совет, – сказал Абдулла.

– Какой совет? Ну?! Давай, говори! – послышалось со всех сторон. К их разговору, оказывается, уже прислушивались многие.

– Сложите оружие. Сдайтесь Советам.

– Да ты что! Свои же расстреляют… Большевики еще неизвестно, а уж эти точно не помилуют.

– Кто «эти»? Про кого ты говоришь?

– Как – про кого? Про командиров наших, будь они прокляты!

– А вы их арестуйте, – сказал Абдулла.

– Страшные слова говоришь, – сказал бородатый и испуганно отошел в сторону.

– Как же, арестуешь их! – приуныл и отец многодетного семейства. – Вмиг укокошат… Я и то удивляюсь, что мы с тобой такой разговор ведем, а еще до сих пор живы. – Он понизил голос и наклонился к самому уху Абдуллы. – Тут ведь каждый третий – шпион!.. Зря ты с ними так откровенно…

И он тоже отошел в сторону. Абдулла остался один. По правде говоря, ему стало как-то неуютно от этих слов бородатого. Обстановка военная, если узнают, какие советы он тут дает образцовым железным дружинникам, церемониться с ним не будут.

Однако время шло, а его пока никто не тревожил.

Перед рассветом около Абдуллы опять очутился бородатый. На этот раз он был не одни, привел с собой товарища – совсем молоденького светловолосого паренька.

– Это Ахмет, – сказал он. – Я его привел, потому что у него газета.

– Какая газета? – удивился Абдулла.

– Русская газета. А там приказ.

– Чей?

– Приказ Комиссариата по мусульманским делам.

– Московского?

– Да нет, нашего, казанского. У нас тут тоже такой комиссариат есть, при Казанском губсовдепе.

– Ну-ка давай ее скорее сюда, твою газету! – обеннулся Абдулла к юноше.

– Вот, – ткнул тот пальцем, старательно распрямляя на колене клочок измятого, оборванного по краям газетного листа.

– Только потише, – предупредил бородатый. Абдулла взял газету и медленно, чуть не по складам стал читать:

– «Комиссариат по мусульманским делам при Казанском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, являясь единственным выразителем воли организованного мусульманского пролетариата, считает невозможным далее терпеть существование в городе Казани вооруженных контрреволюционных банд, свивших свое гнездо в татарской часта города и прикрывающих фразами о национальном самоопределении свою буржуазную сущность…»

Абдулла оглядел сгрудившихся вокруг него людей. Все они смотрели ему прянмо в рот. Лица их выражали напряженную работу мысли, боязнь пропустить какое-нибудь важное слово. «Ишь как слушают, – подумал он. – Да и немудрено: тут ведь вся их жизнь решается…»

Бережно расправив измятый газетный листок, с трудом разбирая слова в белесой предрассветной мгле, он стал читать дальше:

– «Комиссариат по мусульманским делам предлагает центральному штабу районов милиции и „железным дружинам“ не позже, чем по истечении 4 часов с момента получения настоящего постановления приступить к сдаче оружия (пулеметов, винтовок, патронов, штыков, гранат и т. п.), как розданного мусульманской буржуазией по рукам, так и находящегося в складах татарской части города, и выдать главарей организаторов „железных дружин“ комиссариату. Оружие должно вдаваться в военный отдел комиссариата (улица Лобачевского, дом Стахеева). В случае неисполнения или какого-либо отступления от настоящего приказа комиссариат по истечении указанного здесь срока приступит к разоружению татарской части города („Забулачной республики“)».

– Это они в насмешку нас так прозвали, – пояснил Ильяс. – После того как наши провозгласили независимую татарскую республику.

– Я так и понял, – кивнул Абдулла.

– Ладно тебе, давай дальше!

– Дальше читай! – послышалось со всех сторон. И Абдулла поспешно стал читать:

– «Ответственность за возможные последствия комиссариат возлагает на „железные дружины“ и на центральный штаб районов милиции Татарской слободы, как главного организатора контрреволюционных сил. Мусульманский комиссариат предупреждает мусульманскую часть города, что в его распоряжении имеется достаточное количество вооруженной силы, артиллерии, пулеметов и пехоты, которые по первому приказу готовы исполнить свой революционный долг и не остановятся ни перед чем в случае, если со стороны штаба районов милиции последует отказ выполнить ультиматум».

Дочитав до конца, Абдулла медленно сложил газету. Все молчали.

– Крепко написано, – выразил общее настроение Ахмет.

– Да, видать, шутить с нами не собираются, – мрачно подтвердил Ильяс.

– Что же нам делать-то, братцы? Вот попали, так попали! Что ж нам теперь делать? – повторял, лихорадочно озираясь по сторонам, бородатый.

– Я ведь вам уже сказал, что делать, – напомнил Абдулла. – Сдаваться надо. Другого выхода у вас нет.

3

Утром отряд, в котором невольно оказался Абдулла, подняли по тревоге и вывели к реке. За мостом, на другом берегу Булака, уже стояли броневики с пулеметными стволами, нацеленными в сторону «Забулачной республики», – это занял позицию тот самый отряд матросов, присланный из Москвы Муллануром Вахитовым, о котором шептались давеча в казарме.

Командир образцовой «железной дружины» выстроил своих бойцов побатальонно и поротно, как на параде, я молодцеватой походкой, покручивая свои залихватские усики, прошелся перед строем.

– Смелее, ребята! Выше головы! – бодро покрикивал он. – Чего стоят броневики против таких молодцов! Пусть только сунутся к нам эти хваленые русские матросы. Мигом сомнем их и опрокинем в реку, рыбам на корм!

– Как бы нам самим не отправиться туда, рыбок кормить, – уныло проворчал стоявший рядом с Абдуллой дружинник. Лица других «молодцов» тоже не выражали уверенности и бодрости духа. Но как бы то ни было, все держали строй, безропотно подчинялись команде своих офицеров, и со стороны, надо полагать, «образцовая дружина» являла вполне боеспособный и даже довольно грозный вид.

Внезапно в отряде матросов возникло какое-то движение. Появилась одинокая фигура человека в штатском. Размахивая белым флагом, человек этот уверенно двинулся через мост.

– Стой! Куда! – заорал усатый командир дружинников и кинулся навстречу парламентеру, размахивая наганом. – Стой, говорят! Стрелять буду!

– В парламентера? – усмехнулся человек с белым флагом. И, не обращая внимания на беснующегося командира, обратился прямо к дружинникам: – Не стреляйте, друзья! Я к вам!

Командир дружинников, видя, что момент упущен, решил сделать вид, что он все-таки, несмотря ни на что, остается хозяином положения.

– Ладно, – сказал он. – Стань здесь. Дальше ни шагу, а то буду стрелять! Говори, зачем прислали тебя большевики?

– Товарищи! Друзья! – продолжал парламентер, не обращая ни малейшего внимания на командира, словно его здесь и не было. – Я говорю с вами от имени Центрального комиссариата по делам мусульман, по поручению комиссара Вахитова!

Голос парламентера показался Абдулле ужасно знакомым.

– Аллах! – пробормотал он, не веря собственным глазам. – Да ведь это же Ади!

– Кто? – спросил Ильяс. – Ты его знаешь, что ли?

– Это Ади! Ади Маликов! Друг Мулланура… Помнишь, я говорил тебе, как Мулланур по телефону с Лениным разговаривал?

– Ну помню, – нетерпеливо ответил Ильяс. Он никак не мог взять в толк, какая связь между рассказом Абдуллы про телефонный разговор комиссара Вахитова с Лениным и тем, что происходит сейчас.

– Ну как же! Ведь это он тогда как раз был у Мулланура. Ну когда Муллануру сам Ленин звонил. Нас там трое было: Мулланур, Ади, а третий – я.

– И он тоже слышал, как Ленин разговаривал с комиссаром Вахитовым про наши мусульманские дела?

– Конечно! Он же не глухой. Каждое слово слышал.

Ади Маликов тем временем уже подошел вплотную к дружинникам. Голос его окреп, зазвучал громче, реннее.

– Друзья мои! Братья-мусульмане! – говорил он. – Меня послал к вам Мулланур Вахитов, наш мусульманский комиссар! Он сам здешний, из Казани. Такой же мусульманин, как мы с вами. Товарищ Вахитов просил передать вам, что Советская власть – не враг вам. Недавно в советских газетах было опубликовано Положение о Татаро-Башкирской Советской республике. Скоро соберется Учредительный съезд Советов этой республики. Уже создана комиссия по созыву съезда. Создана она Центральным комиссариатом по делам мусульман, тем самым комиссариатом, во главе которого стоит товарищ Мулланур Вахитов. Я спрашиваю вас, братья мои: зачем же нам с вами воевать? Из-за чего проливать братскую кровь? Вас обманули! Вы подло обмануты богачами, купцами и их приспешниками. Бросайте оружие и расходитесь по домам! Советская власть не сделает вам ничего плохого! Советская власть – ваша власть!

– Замолчать! – опомнился наконец командир «образцовой дружины». Размахивая наганом, он подскочил к Ади Маликову. – Заткнуть ему глотку! Взять его! Ну! – грозно обернулся он к строю дружинников.

Из строя вышли двое и, клацая затворами вннтовок, двинулись к Ади Маликову.

Строй дрогнул, словно от порыва ветра, но не распался. Еще секунда, и Ади уведут. Может быть, даже убьют.

Абдулла почувствовал, что настал решающий, переломный момент. Ждать больше нельзя ни секунды. Чем бы это ни кончилось для него, надо действовать. Иначе он никогда уже не сможет открыто и смело поглядеть в глава своему молодому другу-комиссару, который дорог ему, как сын.

Выхватив из рук Ильяса винтовку, Абдулла вышел из строя и, подбежав к Ади Маликову, стал рядом с ним.

– Назад! – крикнул он, нацелив винтовку на дружинников, собиравшихся схватить Ади. – Назад, собаки! Арестовать человека, который пришел к вам без оружия, с белым флагом?! А ну назад! Стрелять буду!

Не ожидая ничего подобного, дружинники в растерянности остановились. Абдулла, воспользовавшись этим коротким замешательством, крикнул, обернувшись к строю солдат:

– Братья! Это ведь наш человек! Я хорошо его знаю! Его послал к нам Мулланур Вахитов, а Мулланура просил об этом сам Ленин. Я слышал это своими ушами! Аллахом клянусь!

– Взять их обоих! – истерически взвизгнул командир. И, не дожидаясь, пока его команда будет выполнена, вытянул вперед руку с наганом, целясь прямо в лицо Абдуллы. – Я тебя своей рукой… – выкрикнул он. – Предатель!.. Своей рукой!.. Как бешеного пса!..

К командиру подскочил Ильяс и изо всей силы стукнул кулаком по его руке. Наган упал на землю.

– А-а, бунт! – озираясь по сторонам, прохрипел командир. – Измена! Измена-а! – заорал он и со всех ног кинулся к казармам.

Но убежать ему не дали. Выскочили из строя Ахмет и тот бородатый татарин, что давеча привел Ахмета к Абдулле. Они быстро, словно по команде, схватили командира за руки повыше локтей. Тот тяжело дышал, но вырваться из их железных объятий даже не пытался.

Строй дружинников окончательно рассыпался.

На мост тем временем вступали колонны моряков. А со стороны центра шли к Булаку с красными флагами, с пением «Интернационала» отряды революционных рабочих Казани.

Дружинники стали отстегивать сабли, кидать их на землю, втыкать винтовки штыками прямо в снег.

Теперь уже всем было ясно, что дни «Забулачной республики» сочтены.