Текст книги "Дневники 1920-1922"

Автор книги: Михаил Пришвин

Надо заметить, что поповичи своей способностью работать где бы ни было, приспособляться, оглаживать отношения играют большую роль в Советской России.

Разумеется, знаешь умом, что множество людей так же хорошо чувствовали, как я, но сердце каждый раз изумляется, догадываясь о ком-нибудь, что и он такой же наивный человек со своими маленькими тайнами, что он близкий.

Коммуна

Народ не понимает цели коммуны и каждый занят личным делом.

«Кажон теперь для себя!» – слышал я, недавно сказала старуха в деревне просящему Христа ради.

Представляю себе коммуну, как большой парадный чисто отполированный квадратный стол; в будни он пуст, в праздники на нем ставят гипсовый бюст Маркса, заседают, говорят речи, играют «Марсельезу». Спев и поговорив, все расходятся. Зато под столом пьют самогон и поют «Ваньку Ключника». В состав подстольного общества входит прежняя служебная мелкота и, главным образом, прежняя полиция, жандармерия, поповичи, недоучившиеся гимназисты, все то общество, которое бывало от скуки выходит глазеть на станцию проходящий поезд, все «вторые скрипки», описанные Чеховым. Им и самим бывает тошно от этой жизни, они сознают, что так всегда быть не может, и при первом тревожном известии из центра говорят о конце и даже обращаются к Библии, выискивая пророчества про Аввадоново царство. Когда бунт подавляется, все они опять думают, что ничего, поживут еще долго, делают двойные, тройные усилия для выполнения завета «кажон для себя».

Что же из этого может выйти, если исключить всегда грозящую опасность провала коммунального стола. «Добро перемогает зло», – говорят в народе. Трудящийся человек, в конце концов, неизвестно какою ценою одолеет бездельника. Но это уже не будет коммуна – общественный стол, а коммуна – общеобязательная принудительная государственная власть, которую можно называть – равно коммуной, или монархией, или республикой. Я думаю, что немногие честные люди, которые теперь служат в центральных учреждениях, в этом смысле и самоопределяются в своей совести. В конце концов, всем надоест смотреть на пустой стол и каждый будет находить себя, и так сложится общественное мнение, общество, которое своим фактом существования смягчит принудительную власть, станет размывать, рассасывать ее, как волны, всегда деятельные, размывают неподвижный берег.

Сколько же лет пройдет этой жизни без всякого смысла? Нельзя сказать. Как в личной жизни, так и в общественной бывают роковые столкновения, возникают вопросы, которых, как ни думай, все равно не одумаешь за свою жизнь, и решаются эти вопросы послеи другими людьми. Это наше духовное наследство грядущим поколениям.

Суховей

Небо словно выцвело, все ровно-песочное, желтое, и солнца не видно весь день: кругом горят болота. Вчера мы посадили мер 15 картошек на земле, из-за которой пришлось воевать (чуть не обделили товарищи). На чужой лошади пахал, семена собирал по ученикам, как поп. Тройник сломался в телеге, сколько было хлопот, чтобы опять сколотить драгоценную навозную телегу! И как чуждо мне было это «земледелие», из которого вынута душа толстовства, эсерства и просто собственника, а, казалось бы, ведь это идеал: я – учитель и я – земледелец.

Душа земледелия в том, что работаешь как будто для себя, а на самом деле для других. Теперь эта работа только для себя, к земле циническое отношение: вытянуть с нее картошку для поросенка и бросить. После такой работы ночью просыпаешься, и вот боль, такая боль в душе, что голосом начинаешь продолжать ее, и поднимается вой, животный вой, так что собака в другой комнате отзывается.

Как я опустился в болото! Немытый, в голове и бороде все что-то копается. Мужицкая холщовая грязная рубашка на голое тело. Штаны продраны и назади и на коленках. Подштанники желтые от болотной ржавчины. Зубы все падают, жевать нечем, остатки золотых мостиков остриями своими изрезали рот. Ничего не читаю, ничего не делаю. Кажется, надо умирать? Лезет мысль – уйти в болото и там остаться: есть морфий, есть ружье, есть костер – вот что лезет в голову.

14 Мая. Похолодело сразу с +25 Р до +7. Суховей. Небо только на самой лысине голубое, а по сторонам желтое от дыма горящих лесов.

Миллионы художников могут, не ссорясь между собою, пользоваться одною булавочной головкой натуры; так верно, если бы развить все творческие силы человека, то немного бы им нужно было земли и всякой материи, и воевать бы тогда было не из-за чего. Вообще для творчества нужно немного материи и не в материи вопрос, может быть, даже, если вопрос ставится о материи, то это бывает признак, что творчество нарушено, и революция есть именно момент нарушения творчества.

Творчество чувствуется как освобождение от материальности, преодоление материи, наоборот, чувство тягости материи лишает творчества.

Люди, видимо, не могут быть всегда в творчестве (в духе), это промежуточное состояние их, когда чувствуется тягость материи, называют долгом или крестом, это чувство – мать всей морали. Так, цвету (или творчеству) предшествует подземная, корневая жизнь долга (креста).

Цвет и крест иногда враждебно встречаются, и то гибнет крест, обращаясь в ханжество (напр., «Дон-Жуан» Мольера), то, напротив, цвет растворяется в шансонетке (то же «Дон-Жуан» у Пушкина).

В Феврале мы встречали революцию, как цвет, – ошиблись, а потом живем до сих пор с вопросом – крест это, за которым последует цвет, или же состояние вне свободы и долга, вечная погибель, распад? С самого начала рассуждения мы верили, нечего ждать цветов от революции, но чувство долга не должно покидать нас.

Во всем творческом процессе начало его бывает трудно, как начинается он чувством тяжести материи, и если распадается, то появляется чувство гадости. Вот и думается, что сейчас мы испытываем чувство гадости, хотя трудно остановиться на этом по случаю своего личного несовершенства. Ищешь поправку своему личному в других, даже хватаешься за «честного коммуниста», ищешь его… а не можешь найти. Но это и очень наивно – искать морали среди насильников и убийц, искать нужно с другой стороны, там, где всё выносят и не теряют веры, но эта область еще более закрыта личным несовершенством, усталостью, ленью, способностью удовлетворяться малым. Тяжкий вопрос для каждого, кажется, не разрешимый сознанием и внутри настоящего, а посленас, после нашей смерти.

15 Мая. Тихо. Последний переход весны: густолиственность леса и парка, березовые листья все еще блестят.

16 Мая. Опять больше +20 Р в тени. Бегали тучи, гремело, но дождь не пошел. Табак отсырел.

17 Мая. Гроза. Пролил дождь. К вечеру стало прохладно.

18 Мая. Ветрено, прохладно (+7 Р). Небо закрыто вверху постоянно, а внизу перебегают осенние тучки.

19 Мая. Заря – теплое оранжевое кольцо. Майские лунные ночи. В сумерках жуки. Соловьи.

Рожь выколосилась наполовину, через 7 недель, то есть к Петрову дню, должна созреть, и даже неделей раньше.

Зародыши пейзажей.

Летний дождь под елью.

Майский холодок вечером, заря кольцом, воздух ровный, канделябры сосновых побегов.

Ночь в пуне: поссать за углом.

21 Мая. По вечерам на лугах холстом расстилаются туманы и утром поднимаются к солнцу, открывая поля одуванчиков. Сильные, долго не сходящие росы. Тетерева еще токуют, вальдшнепы еще токуют. Густо-зелено. Посевы кончены. Луга заказаны.

Остается 6–7 недель до урожая. С 10 по 17 Мая – рабочая неделя. С 17–25 – именинная. С 25 по 2 Июня – школьная. Потом 3 недели до жатвы – неизвестная и потом – охотничья.

Никола Вешний: 9–22 Мая. Воскресенье.Ливень пролил.

10–23. Понедельник.Утро – туман после дождя. Идем на Осьму.

24 Мая.На Осьме в Дубах. Холодно, ветрено. Вернулся.

25 Мая. Ясно, но холодно и ветрено. Трава сильно растет. Принес ландыши. Рожь зацветает. Расчет: 22-го Июня поспеет.

27 Мая. Первый свет зари. Еще черные деревья. На далеком конце озера поет соловей. Ему вторит коростель. Проснулась кукушка. Тихо, таинственно! Слышно, как по деревянному мостику – топ-топ-топ, часто, часто! – пробежала зверушка. И что-то булькнуло в воду. Почему же я думаю про еврея Цейтлина, которого пригласил на воскресенье к себе посмотреть мой серебряный чайник. И еще я думал, что нужно все распродать и во что бы ни стало купить корову, что без коровы не прожить. Поймав себя, я поставил ставню навстречу восходящему солнцу. В темноте думал, вычислял, что 40 учеников, отдавая в год по четыре пуда, могут содержать четырех учителей.

– Почему же ты не довел меня?

– Зачем мне было доводить тебя, если я мог взять уже образованную женщину?

Вся и прелесть была в дикости, все сопровождалось верой в мощь народных сил.

Признак выздоровления: болезнь «отпускает» оглянуться вне себя и этому обрадоваться. То, что было между теми двумя женщинами – болезнь, и потому, смотря в себя, в свою болезнь, она никогда не могла найти себе выхода; наоборот, чем больше мер она принимала для освобождения, чем осторожнее старалась быть в отношениях, тем больше были взрывы злобы.

Раньше есть собирались вместе, а срать врознь, теперь едят врознь, а срут вместе: коммуна!

Письмо из Англии!

Смертельная тоска и усталость, но вот уж не скука, еще лет пять такой жизни, и понятие скука лишится в нашем сознании всякого психологического основания. И вот, оказывается, существует мир, где люди скучают иногда, – в Англии, где есть обыкновенная жизнь! Прошлую ночь я разговаривал с кошкой, а днем я распутывал дело о мошенничестве комиссара здоровья, его товарищ за него ручался, уверял, что человек он жалостливый и знай, как я нуждаюсь, то не украл бы у меня кольца. «Коснись, – говорил он, – меня самого, да приди вы ко мне со своей нуждой, так я… – он подумал немного о том, что бы он мог дать такому человеку, – так я бы дал меру картошек! Ей-Богу бы дал, не верите?» Прошлую ночь разговаривал с кошкой, прошлый день с комиссаром, а нынче то и друг ое одинаково кажется сном, и вдруг письмо из обыкновенного мира, где не спят, где постоянный день и очень много продуктов продовольствия и можно скучать.

Ив. Серг., проклявший сов. Россию, теперь хочет вернуться в нее из ентой Англии.

Пословица: хрен не слаще редьки.

Трудовая Армия, или законные зайцы

Незаметно сложилось так, что множество молодых людей ходят теперь на разные заводы бесплатно работать под угрозой, что иначе их заберут на войну, – вот это состояние военнообязанных и есть осуществление желаний – мечта поправить дело войны-разрушения на дело созидания. На вопрос мой этим законным зайцам, как они работают, они сказали: «Не работаем, а солнце ловим в пехтерь» (пехтерь – сетка для сена).

Вера в человека

Я доверил свое кольцо комиссару, а он его украл. Вас. Мих. сказал: «Верить теперь можно только себе, и то до обеда».

Разрушение пространства

Разделение на здешний мир (земной) и «тот свет» (идеальный мир) явилось от несчастья, страдания, греха, а грех – «такое действие», от которого наше умственное существо и чувствующее распадаются и существуют в нашей душе, как два отдельные мира. От этого наша жизнь часто представляется каким-то тяжелым путем на далекое расстояние. Но бывают страсти – психологические взрывы, которыми разрушается расстояние, пространство, предмет становится лицом к лицу и мир обыкновенный желанно-прекрасным. Так бывает у влюбленных, поэтов, охотников, страстно-добрых, религиозно-любящих, удачливых игроков и дураков. (Достоевский на этом пути создал своего кн. Мышкина.)

Ласточки

– Трудно устроить мельницу, а ласточки сами будут летать над водою.

– Ласточек нет.

– И мельницы нет.

Ландыши

В ландышах вечная весна – сама весна, со всею прелестью детской любви. Поздняя, осенняя любовь не оставляет такого следа, как бы ни была прекрасна осень, она кончается грязью. Так и поздняя любовь кончается плохо.

Марксисты и эсеры

Пусть они разделяются на меньшевиков и большевиков, в них одинаково посеяно зерно насилия, мораль пала вместе с эсерами (хороши и эсеры!).

Германия

Видел Германию и ни разу за два года жизни там не видел признаков социального бешенства. Немцы временно отлучены от нас, они органически наши, без них у нас пустое место, которое занимают воры, пьяницы, над которыми все смеются.

Жизнь сильнее

Можно ли говорить женщине о Боге и Его заветах, если она только что убежала от мужа?

Жизнь сильнее!

И если люди, отчаявшись в общем деле, стали каждый врозь спасать свою жизнь, как теперь, – что же можно им говорить о заветах общежития – жизнь сильнее!

Пришлась она ему, как жир на сухой сапог.

26 Мая. Дни пошли майские, роскошно-равнодушные к нам. Соловей поет. Примериваюсь, прицеливаюсь, как бы начать свое стариковское ремесло, а никак не начнешь.

Политику мы переняли у женщин.

Чувствую и теперь в себе нераскрытую силу, как метеор, пролетающий в безвоздушном пространстве. Я не ищу, как слабые, оправдания мраку своей пролетающей души, но я ищу сопротивления, как метеор.

Людей нет? Неправда, все люди здесь, но их души летят во мраке, не светят другим, как метеоры не светят в безвоздушном пространстве.

27 Мая. Таинственно и внятно поет соловей, пока еще не померкли звезды, а как взялась заря, тут маленькая птичка так настойчиво твердит славу утру, что соловья и не слушаешь. Опять, как вчера в это время, по мостику – тук-тук-тук – два кота мчатся друг за другом, и топот их по сухой земле слышен далеко. Только раннее утро и тихо, потом стучат, гремят, ругаются, вечером пение с лодок: «Комиссар ты будешь с виду и подлец душой». Начинает фельдшер со стороны больницы, а потом мотив охватывает все озеро, и, пока не уснешь, все слышишь один мотив и одну фразу: «Ничего подобного!» Легион голосов повторяет: «Ничего подобного!»

Как давно мы «покорили» природу, загубили леса, распугали, разогнали, перебили птиц и зверей – куда все девалось! Только в ранние утренние часы еще можно подслушать жизнь ее. Как малое дитя, мы должны бы теперь оберегать ее, охранять. В эти часы можно понять то прекрасное, что осталось еще вне человека, а потом весь день бываешь свидетелем той природы непокоренной, которая осталась внутри человека. В природе нет того, что мы называем «зверское»: зверь в природе не судим, он может быть и хорош, и плох, как взглянется. Но убитый в природе, он как будто переселяется в душу человека, и тут только он становится тем «зверем», который действительно страшен и непокорим. Ты, человек, покоряешь природу и воспитываешь в себе небывалого зверя, имя которому Легион.

Разработать:

Замечаю, что самую прочную добрую минуту в жизни имеешь, когда собираешься с духом устранить что-нибудь мелкое, раздражающее, напр., вычистить комнату, особенно хорошо бывает, когда возьмешься, наконец, поучить детей. Люди порядка этим и существуют.

28 Мая. Вот когда настоящая густая зелень, вот когда роскошно и так мило, и так велик, сложен майский день, что описать его невозможно.

На солнце находят спеющую землянику. Скоро липа зацветет.

Легион – название покидаемой духом, низвергающейся, рассыпанной материи. Падая всей массой, Легион встречает на пути своем сопротивление в других организованных существах, обреченных на гибель, в единицах, противопоставленных падающей в бездну массе. Движение лавинного Легиона шумно, весело – сдвинутая материя возвращается назад в свою первозданную Косность. А сопротивление ей в духе мрачно, ужасно – в этом трагедия. Ужас нашего времени состоит в том, что имена духов, стремящихся поднять вперед с собою материю, даны падающему Легиону и, наоборот, Легионом называют сопротивление стремящегося вперед Духа.

30 Мая. Утро обмывалось теплым дождичком, солнце взошло и над лесом, только в одном месте, как дымом, туманилась низина: похоже, будто леший себе там баню топил.

Символ значит объединение, символизировать значит сводить к одному, но не одним умом по общим признакам, а посредством особой интуиции, дающей начало религиозно-художественному творчеству. Ум в этом деле играет роль простого работника, носящего кирпичи для здания (какой это хороший и самый возможно-свободный работник!). Так называемая чисто «интеллектуальная» работа без посвящения в начале сердца есть воровское творчество. Всякое истинное творчество было и будет всегда символично, и потребность в новейшее время выделить такое понятие явилась ввиду господства чисто интеллектуального (механического) творчества, напр., школы натуралистической и всеобщей фальсификации искусства и культуры.

2 Июня. Жара. Васильки встретились с ландышами.

4 Июня. В четверг и пятницу мы были на этнографической экскурсии в районе Пузынина. Залиняли петухи, убит <1 нрзб.>1-й. На Кавказ за коровой.

Афанасьевы уезжают на Кавказ. Выхлопотали место для своей коровы и сами едут с ней как проводники.

6 Июня. Мишины именины. Наконец хлынул дождь и моросил целые сутки. Температура с +25 Р упала до – + 5 Р. И все как осенью.

Моя <1 нрзб.>разделится на два цикла: 1) Зимний и 2) Летний солнцевороты.

Разговаривали о прошлом и настоящем: вот важный момент, когда пришлось увериться, что на этом фронте еще хуже. Теперь мы установили, что стало лучше, народ одумался – это похоже на солнцеворот.

Москва летом 1919 г.

Профессор:

– С тех пор, как увидел я, что памятники чугунные и медные падают, как домики из карт, я пришел к выводу, что лучше делать их из гипса.

Настроение общества: будто ходишь босою ногой по битому стеклу.

Родные

Укоры совести, что не пишу родным, исчезли: писал, хотя насилуя себя, письма и не получил ответа. Теперь спокойно считаю всех мертвыми, и все они со мною мертвые лучше, чем живые. Ласточка вылетает из гнезда и видит вокруг себя все ласточек, хотя они и не были с ней в гнезде. Так и я встречаю везде родных под другими именами, и они все так же добры ко мне, как первоначальные родные. Сегодня мне снилось, будто я еду в снежных волнистых полях и за мною с длинными палками в руках идут и мать моя, и сестра, и Дуничка, и братья, а снежные суметы такие большие, что как в горах; я иду впереди и вижу высокий гребень субоя, мне легко перебраться через него, но вижу, что трудно для женщин, я им указываю правее, сам перехожу. Вот и железная дорога и поезд дожидается, вхожу в вагон, но где же мои родные? Или они вошли тем путем раньше меня, спрашиваю, ищу по вагонам – нет и нет! Как будто они исчезли в снегах, слились с голубыми тенями суметов. Я еду один и без шапки – где моя шапка? Осталась в снегах? Нет! я забыл ее, шел без шапки, еду без шапки один на гремящем поезде по засыпанной снегом России.

9 Июня. Вознесенье. К 14–27 Мая добавление: К. Леонтьев передает мысль Милля о том, что, истребляя последние убежища диких зверей в природе, мы иссушаем источники самых глубоких мыслей человека. (Нельзя осушать болота, из которых берут начало великие реки; нельзя истреблять заповедные уголки природы, потому что с ними таинственно связаны самые глубокие потоки человеческой мысли.)

 

О народе. К. Павлова ^{106}

Всегда, в его тревоге страстной,
Являлся вслед за мыслью ясной
Слепой и дикий произвол;
Всегда любовь его бесплодна,
Всегда он был, поочередно,
Иль лютый тигр, иль смирный вол.
 

 

О труде. К. Павлова ^{107}

Труд ежедневный, труд упорный!
Ты дух смиряешь непокорный,
Ты гонишь нежные мечты; Неумолимо и сурово
По сердца области все снова,
Как тяжкий плуг, проходишь ты,
Ее от края и до края
В простор невзрачный превращая,
Где пестрый блеск цветов исчез…
Но на нее в ночное время
В бразды – святые сеять семя
Нисходят ангелы с небес.
 

 

А. Блок ^{108}

Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням
И с головой от хмеля трудной
Пройти сторонкой в Божий храм.
 

В моей писательской карьере слишком много отнялось времени на установление себя в этой области, с чем неизбежно связано развитие таких инстинктов, которые противоречат свободе творчества. После некоторых достижений извне я поставил, однако, стража на охрану сокровища смиренных ^{109} , который и стоит по сей час на своем посту.

– Что это? проповедь рабства?

– Мы все рабы, только те, кто знает своего господина и любит, называются свободными, а кто не знает и ненавидит, настоящими рабами, я – люблю своего господина.

«Идиот» Достоевского, кн. Мышкин, соединяет небесное и земное, видит далеко в близком, он проницательный и не может ошибиться – ветряная мельница перед ним или человек ^{110} .

10 Июня. Темрюково поле. После 2–3 дней дождя установилась прежняя роскошная погода. Был в Пузынине – пустыня в цветах. Обедал в лесу – хлеб с земляникой. Убил тетерева-черныша.

14 Июня. До восхода небо обложило ровно и пошел мелкий дождь.

17 Июня. Так и продолжается: пасмурно, мелкий дождь и временем холодно, как осенью.

19 Июня. Троица. Проглянуло солнышко к завтраку. Через две недели жатва. Решил поступить в агрономы. Встает во всей силе Левин вопрос. Ходим в Пузынино – лесная пустошь, по краям деревни: Плоское, Колычево, Макеево, участок Томаш, Мильда, Плешавцево, Лочатино, Починок, Верховье, Чамово; названия урочищ: Турлесица, Березовый мох. Земляника на лугах кончается, в лесу очень сочная и крупная. Черника вполне поспела.

Провожал нас Ваня Вавилинков, мальчик 19 л., я ему советовал поступить к нам в школу 2-й ст. «А то, – говорил я, – пройдет года два, женят, так и останешься». – «Да я женат, – ответил он, – и еще в другой раз». Диво! 18 лет женился, ей было 16, полгода прожили – разошлись. Сегодня помин шестинедельный матери, а неделю тому назад он женился на другой девице 19 лет. Мать будто бы сама, умирая, невесту указала и не велела дожидаться 6-ти недель: «А то подходит навозница и жатва, без женщин дома нельзя».

Вот как перестраивается жизнь быстро, и как удивительно легко люди старого завета уступают жизни. Кажется, будто все эти семейные драмы написаны не о русском народе. В ответ на мои размышления у Севериковых мне сказали, что, как ни плохо все, а много революция дала и хорошего: прежде жили прохладно, много бы можно лучше жить – не хотели, не стремились, теперь же каждый думает, как бы ему лучше пожить.

Новое тоже явление, всеобщее стремление выйти на участки, в этом такая жажда, что даже свои землемеры явились: по закону, нельзя выходить на участки, так они промеж себя разделятся, а домашний землемер вымерит, и деревня расселяется без начальства. Так в недрах деревни вопреки коммуне осуществляется закон Столыпина. Азар Григорьевич (из Громова), когда я сказал ему, что хочу поступить в агрономы в Совхоз или в Колхоз, сказал: «Брось ты и Совхозы, и Колхозы, поступай к нам в землемеры, в темноту, вали в темную – сыт будешь, по пяти пуд. за раздел давать будут».

Удалось, наконец, повидать, как изготовляют самогон. Дм. Ив. этим занимается для добывания хлеба: «Так, говорят, не достанешь, а за самогон сколько хочешь». Винокурение было в лесу, прятались не от начальства (начальству все известно), а от своих, свои налетят и много надо угощать. В лесу стояла бочка с закваской, по случаю холода квасилась три дня, в бочке было растворено 3 пуда хлеба, из каждого пуда выходит четверти 2–3 самогона. Выкопали яму для котла вместимостью в 1 п. хлеба, под котлом развели легкий огонь, на котел надели бочонок, пазы и дырочки замазали глиной, в донное отверстие вставили змеевик и его опустили в бочку с водой для охлаждения паров, и у выходного отверстия для собирания драгоценных капель чайник. Огонь должен быть легкий, а то может взорвать аппарат. Разговор шепотом и напряженное ожидание первых капель. Кто-то рубил вблизи, ближе, ближе, вот он и виден – рубит жерди. Мы видим, а он не хочет нас видеть, он все ближеет, дожидается приглашенья. «Ну, иди, иди, ой, не видишь!» Чайник наполнился – ах! забыли кружку! Пока чайник сливают в четверть, драгоценные капли поят землю. Гость берет поганое ведро, подставляет, и промежутки достаются ему. Тут же сидит, носит воду, работает Азар Григорьевич, для которого и делается самогон по случаю крещения младенца. Совершенно исключительный случай изготовления днем – всегда ночью, в тишине, когда только совы летают. Начальство, однако, может нагрянуть только «по злобе». Так один позвал по злобе милиционера. Конечно, милиционер пожелал выпить и стал мирить хозяина и врага его, долго враг упрямился и все грозил милиционеру, но в конце концов сам выпил, и, «когда уже мы подошли», – повествует рассказчик, – все сидели, целовались, обнимались, пели песни, на шум собрались многие, все пели – пили и даже плясали. Так, сливая чайник за чайником, слушали мы рассказ про Турлесицу, где жили когда-то туры и теперь, верно, живет много зверя. «Что как это все звери и птицы подсмотрят, подслушают и себе примутся работать самогон!»

Не дождавшись окончания дела, мы пошли на охоту. В деревне не знали, что мы уже были в лесу, и таинственно говорили: «Вы бы шли к Дм. Ив. в лес, он угостит, хотите, проведу». Словом, все было известно, и народ не валил в лес только «по совести». Когда вернулись с охоты, то Азар Григорьевич уже с самогоном и в сопровождении музыкантов выходил с Громова на крестины и звал нас к себе «на музыку». Девушки играли в горелки.

22 Июня. Был агроном Андреев, подтвердил мои наблюдения о расселении крестьян за спиной власти, говорил, что это все российское явление и что это должно быть скоро легализовано, потому что единственный выход. Несколько раз я слышал от крестьян, что они готовы отдавать много государству, лишь бы дали им право собственности, причем тон этих слов выражал готовность работать до самозабвения и тем отделаться от ненавистной политики. Так теперь за спиною коммуны по всей русской земле над каждым мельчайшим куском ее завязывается узел личного обладания ею в поте лица и так создаются те крепкие земле люди, которых хотел насадить Столыпин.

Любопытно еще наблюдать, как легко расстаются крестьяне со всеми заветами прошлого, если это только требует хозяйство, причина этому материальная скудость, вечная угроза голода. – Откуда же берутся «принципы»? – От удобрения! «В ночное время – в бразды святое сеять семя нисходят ангелы с небес». «Ангелы» – это существа личные, личность может независимо от голода нести святое семя, но общество, народ, государство несомненно живут только в пределах железного закона двух глаголов – есть и съесть. А личность выходит тонким стеблем из удобренной земли, цветок свободы.

Завтра еду в город. Дела: Виноградскому о школе. Керосин у Сем. Демьян. Щенок у Афанасьева и чучела. Политпросвет для разрешения книг. Центр. библиотека. Комтруд: о плотнике. Библиотека музея. Мыло и табак в потреб. Комиссарово дело. Зубы. Учит. – свояченица.

Vivere momento [13]13
  Жить мгновением (лат.).


[Закрыть].

Тов. Корнюшин, Михалкин с Шарапина, Иван Иваныч, участник с Вязмичей, крючок или хранцуз (что задирает всех, а Михаил, кот. все примиряет), какой-то Дмитрий Иванович.

Ив. Ив.:

– Дайте газету покурить. – Взяв газету: – Блаженны милостивые ^{111} .

Корн.:

– И в карман! вот церковь! все учреждения под отчетом, только церковь не учитывают.

Ив. Ив.:

– Церковь отделена, потому что церковь наша и вам не подлежит.

– На что же тогда отделение от государства?

– Церковь наша, мы ее и учтем: она не подлежит.

– Далеко заглянул! вот у нас полено с печи упало, баба ревет, полено могло бы ребенка убить! а у вас и ребенка нет и не будет: стары.

Против коммуны: сын с отцом не могут жить. А когда скажешь о настоящей коммуне, то говорят, что это нужно – детей воспитать, чтобы дети не видели, не знали нашей жизни.

Михалкин признает две «вещи» в свободе: одна, что можно выходить на участки, и другая – разводиться с женой.

Словом, время стало новое, все поняли, что разом через узкие ворота в Царство Божие не войдешь, а нужно идти поодиночке.

Решение земельного вопроса: собственности не надо, собственность моя одна: яма на Едраши, а земля, пока я работаю, моя.

– Земля государственная!

– А я чей? я тоже государственный и земля моя, бросим работать землю, и переходит другому.

Конторщик положил на счетах мой паек:

– 36 ф. + 2 ф. на жену + 10 ф. на детей = 1 п. 30 ф., хорошо?

– Очень хорошо!

Мужик засмеялся: хорошо ли так, этакому человеку положили пуд хлеба, и он доволен!

 
Как ни грозит нам рок суровый,
Но снова вспаханы поля
И всходы вновь дает земля.
Как ни грозит нам рок суровый,
Но всюду знаки жизни новой
И взлет свободный без руля.
Как ни грозит нам рок суровый,
Но снова вспаханы поля.
 

Сологуб ^{112}  

26 Июня. Каждодневные дожди. Рожь налила, местами желтеет. Овес колосится и гречиха цветет.

С четверга был в городе. По пути видел, как целые деревни исчезают на участках. «Губернское запрещение». – «Губернское? тьфу! – если бы из центра!» Огромное значение этого факта. Разговаривали о схоластике сов. вл-и и чернобожии. Подобрать черты: напр., запрещение танцев, вычисления о безлошадных (сколько ангелов на булавоч. головке). Воспоминания: о докторе в Берлине и «Сикс. Мадонне».

На каком гвозде все это держится? – Чем черт не шутит, когда Бог спит. – Князя Оболенского разводишь – Обломанство.

27 Июня. Раннее утро. Солнце изнутри тучи. Теплый слепой дождь. Зяблик поет – только зяблик. Кукушки больше не слышно. День на убыль. Зелень на березах сереет.

День пошел на убыль. Липа цветет. Начинается вторая половина года.

Симфония зяблика в золотой дождик. Гад ползет и сверлит душу такими мыслями: «С февраля не получаю мыла, а все Уткина! вот поеду в Смоленск, упеку эту Уткину. Подам заявление…», подробно сочиняется заявление и жалоба, что меня не ввели в план снабжения.

Часто я и прежде ловил мысли этого гада, когда слышал хорошую музыку. Может быть, потому и гад теперь, что душа слушает музыку.

«Все тяжелое мира вещественного и все злое мира нравственного». (Письма об изучении природы. Герцен.)

«Сильная натура умеет выпутаться из затруднительных обстоятельств, умеет похоронить милое себе и, оставаясь верною ему, идти на новое действование и на новые труды; а слабые натуры теряются в своем плаче об утрате, хотят невозможного, хотят прошедшего, не умеют найтись в действительности и, как этрурийские жрецы, поют одни похоронные песни, не имея силы разглядеть новой жизни и брачных гимнов ее». (Письма об из. природы. Герцен.)

«Света не было бы, если б не было тьмы, или, если б он и был, то, беспрепятственно рассеиваясь, что освещал бы он? Но свет сам собою ставит тьму, тоска безразличности стремится к различению; на этом основана вечная потребность быть чем-нибудь; в этой потребности раздвоения проявляется Я, то есть субъективность природы». (Яков Бёме.)

«То, что было страданием во тьме, расцветает наслаждением в свете; все, что было страхом, ужасом, трепетом, станет криком радости, звоном и пением… Зло – необходимый момент в жизни и необходимо-переходимый… без зла все было бы так же бесцветно, как бесцветен был бы человек, лишенный страсти; страсть, становясь самобытною, – зло, но она же инстинкт энергии, огненный двигатель… Зло враг самого себя, начало беспокойства, беспрерывно стремящееся к успокоению, то есть к снятию самого себя…»