Текст книги "Тот, кто убил лань"

Автор книги: Михаил Лакербай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Совладав с растерянностью, Керим пригласил гостью присесть на его бурку. Некоторое время оба молчали. Затем, осмотревшись, женщина заметила у самого входа в шалаш белого ягненка. Шейка его была обвязана розовой лентой. Гостья спросила: "Этот ягненок – тот самый, любимчик твоих хозяев – князя Каламата и его жены?"

"Да, верно, он самый и есть, – ответил пастух. – Но откуда тебе это известно, красавица?"

"Какой он красивенький! Подари мне его!"

Керим следил за каждым ее движением, и все в ней волновало его. Уж слишком красива была эта Гунда. "Недаром в сказке называют ее красоту неземной, – мелькнуло у него в голове. – Недаром она свела с ума знаменитого богатыря – нарта Сасрыкву. Он был очень силен и смел, этот богатырь. Сколько красавиц пытались подчинить его своим чарам, но ничего не сумели поделать. А вот встретил он только раз Гунду и сразу же загорелся таким страшным огнем, который ничем не тушится, пока не сгоришь совсем. Люди называют этот огонь страстью. Нарт Сасрыква так и сгорел, даже не коснувшись ее и мизинцем своего пальца..." Керим тоже чувствовал сейчас, будто охватило его всего какое-то пламя. Трепетно, с восхищением смотрел он на таинственную незнакомку.

А бывалая светская львица безошибочно угадывала, что происходит с этим пастухом, словно читала его мысли.

Керим сознавал, что не устоять ему против искушения. Он хотел скрыться, бежать, но не в силах был даже сдвинуться с места.

"Ну, – сказала, наконец, она. – Что так долго раздумываешь? Я дам тебе за ягненка много денег", – она сняла одно из колец, которыми были унизаны ее пальцы.

"О, нет! Не надо, не надо! – воскликнул он. – Не нужны мне деньги и золото. Послушай и пойми: если тебе нужна моя жизнь, – возьми, очаровательная Гунда. Я с наслаждением отдам ее тебе, потому что жизнью своей могу распоряжаться. Но этого ягненка я отдать не могу. Он не мой, а хозяина. Хочешь, дам тебе другого, точь-в-точь такого же? Ничем не отличишь его от этого, разве только розовой лентой вокруг шеи. Они ведь и на свет появились одновременно... Возьми того, другого! Я сейчас принесу его и покажу. Я..."

"Нет! Не другой, а этот полюбился мне сразу. Дай мне именно этого. Тогда я полюблю и тебя..." – Женщина лукаво улыбнулась.

Керим чувствовал, что почва уходит из-под его ног. Слишком велик был соблазн, слишком пленительна Гунда...

"Ведь ты же сам сказал, сейчас, что ягнят не отличить друг от друга, – строго промолвила гостья. – Так сними эту ленту и обвяжи ею шею другого ягненка. Каламат никогда не узнает о замене. Знать будем только ты и я..."

И, вновь улыбнувшись, заключила: "Неужели любовь Гунды не стоит такого, самого невинного обмана?!"

Эти слова потрясли и отрезвили Керима. Да, эта странная Гунда толкает его на обман. Собравшись с силами, он хотел уже сказать "Нет!", как снова заговорила гостья.

"Ну, скорее же! – торопила она. – Ночи осталось мало, и я жду твоей ласки, милый мой Керим!" – Она совсем близко подошла к нему. Он ощущал ее дыхание, теплоту ее тела. В порыве страсти он обнял женщину и стал осыпать ее поцелуями...

На другой день утром гости Каламата, завтракая, толковали о странном ночном исчезновении княгини. Вдруг вошла Маринэ и, приоткрыв шаль, поставила на пол перед всеми крохотного белого ягненка, шея которого была перевязана розовой лентой.

"Вы проиграли мне вашего Сахтана, князь, – сказала она. – Вот ваш любимчик. Пастух отдал его мне, а вам, если поинтересуетесь, покажет другого, очень схожего, с такой же лентой. Проверив, вы и сами убедитесь, что он не так уж тверд в своей честности, как вы утверждали в споре со мной".

"Я не проиграл, княгиня, – ответил Каламат, улыбаясь в пышные усы. – Вы довели его до того, что он, действительно, отдал вам нашего любимчика. Но утром, как только занялась заря, он пришел и рассказал мне все... Между прочим, Керим сейчас здесь, на кухне. Если вам угодно, могу позвать его, и он повторит свой рассказ в присутствии уважаемых гостей..."

"Нет, ради бога, не надо!" – едва вымолвила побледневшая княгиня и, закрыв лицо руками, с трудом произнесла:

"Я проиграла пари..."

Словно подкошенная, Маринэ опустилась на стул.

Мутака.

Автобус шел из Зугдиди в Сухуми. Дороги тогда, в 20-х годах, у нас были еще неважные. Наступил вечер, сумерки окутали шоссе, и ливший весь день дождь превратил дорогу в липкое месиво. Где-то у сельской околицы, за Гали, автобус забуксовал в грязи и безнадежно застрял. Все старания шофера и всячески помогавших ему пассажиров сдвинуть машину с места не дали результата.

– Ничего не выйдет! – отрезал, наконец, шофер. – Придется ждать рассвета. Переночуйте в селении, а завтра с утра все уладим. Делать было нечего, пассажиры разбрелись кто куда. Я и моя случайная спутница, соседка по автобусу, пошли на край села, где мерцал какой-то огонек.

Хозяева ближайшего домика приняли нас довольно радушно, посочувствовали нам, угостили и предложили расположиться на ночь в одной из двух крохотных комнатушек, а сами поместились во второй, еще меньшей.

В отведенной нам комнате стояла только одна, едва уместившаяся в ней, широкая тахта. Но выбора не было. Усиливавшийся дождь лил, как из ведра. Моя спутница, уставшая, по ее собственному выражению, до предела, тут же опустилась на тахту.

– Безумно хочется спать. Обещаю, несмотря на неудобства, спать мертвецким сном! – Затем, чуть улыбнувшись, она сказала: – Не знаю, нужно ли об этом говорить... Но я так мало знаю вас... Короче: я рассчитываю на ваше благородство и хочу надеяться, что вы не воспользуетесь нашими бедственными обстоятельствами... Вы меня поняли? Могу я спокойно спать?

– О, да, конечно! – поспешил я ответить вполне серьезно.

– Как знать, – вновь лукаво улыбаясь, сказала она. – Я не верю вам.

– Почему же? – удивился я. – Не внушаю доверия?

– Я еще не встречала человека, который, очутившись в подобной обстановке, не злоупотребил бы доверием слабой и беззащитной женщины. Нет таких мужчин!

Мне стало обидно за мужчин вообще и за себя, в частности.

– Неужели вы никогда не встречали порядочного мужчины?

– Представьте, нет! Если же вы составляете счастливое исключение и сумеете меня разубедить, поверьте, я буду очень вам признательна...

Я уже собирался было уходить и стучаться в другой дом, но после такой тирады решил остаться и доказать этой женщине всю несостоятельность сложившегося у нее мнения о мужчинах. Все же я сказал: – Знаете, я могу уйти в другой дом, думаю, что это недалеко...

– Нет, нет, ни в коем случае! – энергично запротестовала она. – Я боюсь оставаться здесь одна... Умоляю вас, не уходите. А то и мне придется уйти с вами!..

Я остался.

Устроившись на одной стороне тахты и предложив мне вторую, она положила между нами мутаку – округлый валик, который обычно кладут под подушку, – и сказала:

– Все-таки пусть эта преграда существует и напоминает вам о долге благородного человека. Я же, со своей стороны, буду счастлива, что встретила такого мужчину, который поможет мне изменить свое мнение о всем вашем поле...

– Спите спокойно! – повторил я еще раз. – Я докажу вам на деле, что вы ошибались.

– Докажете? Ну и отлично! – Она сделала усилие, чтобы не зевнуть открыто, затем повернулась на другой бок, к стенке, и вскоре заснула.

Наутро, поблагодарив гостеприимных хозяев за ночлег и внимание, мы вышли из домика и направились к злополучному автобусу. Солнце уже всходило, но от вчерашнего ливня остались лужи. Перед нами возник большой ров, вокруг него оказалась непролазная грязь и все те же лужи. Чтобы обойти ров, пришлось бы как следует вымесить грязь. А надо было уже спешить, и отсюда стало видно, что у автобуса собрались люди и, вероятно, с нетерпением ждут нас. Поэтому я решил перепрыгнуть ров и предложил моей спутнице взять ее на руки.

– Гм... – криво усмехнулась она, и удивление четко обозначилось на ее красивом лице: – Вы станете прыгать через этот ров, да еще вдобавок со мной?!

– Ну, да! А что? – спросил я. – Очевидно, я твердо рассчитываю на свои силы...

– Да вы ночью не смогли перепрыгнуть через маленькую мутаку, а теперь отваживаетесь преодолеть такой солидный ров. – И она вызывающе пожала плечами.

Я потерял дар речи.

– Ну что ж, попробуйте! – продолжала она как ни в чем не бывало.

Я так растерялся перед столь поразительным коварством, что просто не знал, как поступить. Но в этот момент мы услышали зов – нас заметили заждавшиеся пассажиры.

Оттого ли, что я рассердился, силы у меня удвоились, я схватил ее, поднял, как перышко, перепрыгнул через ров и опустил ее на ноги. Затем мы молча пошли к автобусу.

Пассажиры заняли свои места, и автобус тронулся. Сидя рядом, мы продолжали молчать. Наконец, она первой нарушила молчание, сказав вполголоса:

– Очень хочу знать, о чем вы сейчас думаете...

Я не издал ни звука.

– Знаете, что писал Чехов? – спросила она. – "Когда нечего сказать, говори правду!"

– Стоит ли вам высказать правду? Вот вы вспомнили Чехова, а я припомнил слова Тургенева насчет женской логики. Он, не помню по какому именно поводу, писал: "Мужчина может сказать: дважды два – пять, или семь, или – девять". А женщина скажет: "Дважды два – стеариновая свеча".

Когда мы добрались, наконец, до Сухуми, она, пожимая на прощанье руку и смотря прямо в глаза, сказала мне:

– А логика, собственно, вот в чем – и запомните это навсегда! – женщина прощает все, кроме пренебрежения.

Милиционер Мурад.

В знойный июльский день на углу одной из улиц Сухуми, рядом с киоском от большого универмага, дежурил на своем посту милиционер Мурад. Пожилой, но все еще бравый на вид, с лихо закрученными большими усами, он, как всегда, спокойно поглядывал на поток прохожих, многие из которых были ему знакомы. Внезапно до слуха Мурада донеслись резкие слова, обращенные одной поравнявшейся с ним женщиной к хныкающему малышу, которого она вела за руку. Мальчик остановился у витрины киоска и не хотел идти дальше, а мать тащила его и угрожала:

– Подожди, сейчас тебя заберет тот милиционер с усами!

Мурад нахмурился. Ему и прежде приходилось слышать такие слова... Он с досадой подумал: "Неприятная гражданка... Разве я – пугало?.."

– А вот и милиционер! – продолжала женщина. – Он тебя заберет сейчас, если не перестанешь...

– Не пойду я дальше! – упирался мальчик – Купи медвежонка, мама! Ведь ты обещала...

– Не сейчас, завтра куплю.

– Все завтра и завтра!.. Вон он, мишка. Купи сейчас.

– Отстань! Видишь милиционер уже смотрит на тебя... Вот сейчас он тебя заберет.

Потеряв терпение, Мурад приложил свисток к губам и шагнул к женщине.

– Будьте добры, гражданка, платите штраф. Женщина удивилась.

– За что? – спросила она. – Разве мы с сыном нарушили правила уличного движения?

– Хуже – произнес милиционер. – Я штрафую вас за клевету на милицию. Вы пугаете мной вашего мальчика. Я ведь не пугало.

Женщина растерялась.

– Но так все говорят, когда дети не слушаются... Мурад настаивал на своем: "Не возражайте и платите штраф. Один рубль".

Вокруг стали собираться любопытные. Кто-то пытался защитить женщину.

– Нечего ее защищать! – строго заявил милиционер и добавил: – Если и вы пугаете своих детей милицией, то оштрафую и вас.

Непрошеные "адвокаты" отступили, а смущенная женщина достала из сумки рублевку и с сердцем отдала Мураду. Тот выдал квитанцию, вложил деньги в квитанционную книжку, спрятал ее в боковой карман гимнастерки, а затем сказал:

– Еще минутку, пожалуйста, – и подошел к киоску. Достав из кармана брюк бумажник, он купил медвежонка и, вернувшись, протянул игрушку мальчику: – Возьми, малыш. Это тебе от меня на память...

Хмурое личико мальчика озарилось радостной улыбкой. Он обхватил мишку обеими ручонками, сияя от счастья.

– Ну, а теперь скажи, – продолжал Мурад, – дядя милиционер – плохой или хороший?

Мальчик потянулся к нему и под общий хохот собравшихся воскликнул:

– Хо-ло-ший. Очень хо-ло-ший.

– Будем с тобой друзьями, – предложил милиционер.

Будем друзьями, – сразу же согласился мальчик.

– А как тебя зовут?

– Ва-а-адик, – протянул малыш. – А тебя как?

– Меня зовут дядя Мурад.

– Дядя Мулад, дядя Мулад, – повторил мальчик, чтобы не забыть.

Растерявшаяся и почувствовавшая себя неловко, молодая мать сказала Мураду:

– Товарищ милиционер, извините, пожалуйста. Даю вам слово, что больше никогда не буду пугать сына милицией.

– Ладно, я верю вам, – ответил Мурад. – Согласитесь, ведь нехорошо запугивать милицией молодое поколение. – Затем подумал и наставительно добавил: – Главное, хочу вам посоветовать: никогда не надо обещать детям того, чего не собираетесь делать. Обещанное обязательство должно быть выполнено. Обманывать ребенка нельзя. Вы поняли меня?

– Поняла, все поняла, – ответила женщина.

– Ну и отлично. Договорились. Будьте здоровы!

Кинозвезда.

Иногда я завидую тому, кто умеет бездельничать, ничего не делать, быть спокойным и неподвижным, если не считать того, что волей-неволей вращаешься вместе с землей. Врачи советуют уметь поступать так, а я, к сожалению, не умею. Спокойствие еще с детства было выше моих сил. Взять, к примеру, сон. Казалось бы, вот когда можно по-настоящему бездействовать хотя бы несколько часов в сутки! Но у меня так не получается: сплю – и обязательно вижу сон, причем будто работаю физически, делаю что-то чрезвычайно общественно полезное, важное. Но в то же время я и во сне сознаю, что на деле все происходит вовсе не так. И просыпаюсь после такого сна особенно усталым и разбитым.

Умственный труд тоже всюду преследует меня – и во сне, и наяву. Люблю, например, читать чужие мысли. Мессинг, занимающийся угадыванием чужих мыслей, видит в этом хоть какой-то материальный смысл: ему за сеансы платят. Я же делаю это без всякого вознаграждения, но, странное дело, с превеликим удовольствием.

Вот, к примеру, еду иногда в метро, в троллейбусе или в автобусе и, чтобы не остаться без дела, принимаюсь за чтение чужих мыслей. Смотрю внимательно на моих соседей и стараюсь угадать их возраст, профессию, характер... Некоторыми лицами даже любуюсь – они доставляют эстетическое наслаждение. Иные вызывают отвращение – несмотря на то, что их совершенно не знаю, готов держать пари о мере низости, на какую они способны...

Такая работа мысли в пути сокращает расстояние и развлекает, умеряя дорожное нетерпение. И я испытываю немалое удовлетворение, если представится случай, подтверждающий, что я читал мысли правильно. А случаи такие бывают, подчас и забавные.

Вот вам один случай, происшедший в Москве. Когда я вошел в троллейбус на площади Восстания и занял место, девушка, о которой пойдет речь, стояла недалеко от меня. Она была хорошо сложена и довольно красива, но что-то неестественное, птичье было в ее лице, и эта особенность привлекала мое внимание. Она то и дело поглядывала на пассажиров, читающих газеты и не смотрела на тех, кто не держал их в руках. Меня забавляла эта напускная важность. Я ясно читал ее мысли – чем-то она несказанно гордится... Мне захотелось узнать: чем же?

Когда кто-либо из пассажиров раскрывал газету, девушка внимательно следила за каждым движением его глаз и чаще всего торжествовала... Я нагнулся к моему соседу, заглянув в развернутый им свежий номер "Вечерней Москвы". И на одной из газетных страниц я увидел портрет этой самой девушки и даже сумел, напрягаясь, прочесть под ним заметку, расточавшую похвалы ее таланту и утверждавшую, что новая молодая кинозвезда обещает в недалеком будущем очень много и т. д. и т. п.

Я еще внимательней взглянул на соседку и заметил, что ее глаза особенно ликуют, когда кто-нибудь тут же, в троллейбусе, вырезает из газеты ее снимок. А делали это, признаться многие. Я не мог понять в чем дело: неужели ее лицо так нравится людям? Правда, она привлекательна, но... Не слишком ли ее переоценивают?..

В это время вдруг раздался ее тонкий голос, обращенный к стоявшему рядом пожилому пассажиру:

– А знаете, кого вы вырезали? Меня!

"Прорвало гордыню", – подумал я.

Сосед понял ее по-своему.

– Это вы мне? – сказал он. – Что я у вас вырезал?

– Сама видела, не отпирайтесь! – произнесла она с легкой иронией.

– У вас, наверно, здесь не все в порядке, – заворчал он, показывая на лоб. – С кем-то другим меня путаете. Ничего я у вас не вырезал!

Девушка зарделась. У нее словно язык отнялся. А пассажир что-то продолжал ворчать насчет молодых, да ранних.

– Вы меня не поняли... – вымолвила она тихо, сдавленным голосом. – Мне показалось... вы вырезали мой портрет из газеты...

– Какой портрет?! – удивленно спросил он. И достав из кармана газетную вырезку, развернул ее перед ней. – Я вырезал тиражную таблицу трехпроцентного займа, вот, глядите!

Только и всего!.. Не веря своим глазам, она нагнулась и взглянула на таблицу.

– А портрет ваш мне вовсе ни к чему, – не унимался сосед. – Тысячу лет мне жить – не видеть ни вас, ни вашего портрета!..

Ответ был, конечно, не из вежливых, но, по-видимому, от сердца. Девушка была крайне смущена. Обиженно сжав губы, она тут же вышла из троллейбуса, может быть, не доехав до своей остановки. Ее самовлюбленное величие рассеялось как дым.

Значит, угадал я правильно! Девушка гордилась не в меру, и за это была наказана.

Друзья.

Все село Кутол уже спало. Спал крепким сном Колги Махаз со своей молодой женой, когда в дверь их пацхи осторожно постучали. Махаз вскочил и не одеваясь побежал к двери. Когда он открыл ее, то увидел, что у порога стоит человек, В темноте он не мог разглядеть его лица.

– Добро пожаловать! Заходи! – приветствовал он гостя. Хозяин хотел было вернуться в комнату, чтобы накинуть на себя одежду, но гость остановил его:

– Погоди, не надо! Это я – Беслан. Выйди во двор на минутку, у меня к тебе дело.

– Беслан?! – воскликнул обрадовано Махаз, узнавая друга детства. – Заходи скорей! Я разбужу жену.

– Нет, нет, не надо! Пусть никто не знает о моем приезде. Лучше, если и она не узнает. И потом, я очень спешу.

– А что такое?

– Да ты сначала накинь на себя что-нибудь. Потом я тебе расскажу.

Махаз собрался войти в пацху, чтобы одеться, но его остановил неожиданный скрип кровати. Хозяин и гость застыли в ожидании.

– Это жена. Ты не волнуйся, она не проснется, – успокоил Махаз друга.

– Ради дружбы нашей, прошу тебя, – сказал Беслан, – если ты и не сможешь помочь мне в моей беде, ты хоть сделай так, чтобы никто не знал о моем появлении здесь.

– Хорошо, хорошо, – успокоил его Махаз. – Ты не волнуйся. Мне совсем не холодно, а только так уж очень неудобно стоять тут в одном белье. А ты рассказывай...

И друзья отошли подальше от двери. Махаз внимательно выслушал Беслана.

– Сделаю все, – сказал он, когда Беслан кончил. – Чего бы мне это ни стоило. Сейчас же поеду – на твоем коне. А ты у меня подожди. Да, только вот что... Как одеться, чтоб не разбудить ее?

Оба задумались.

– Знаешь что, – предложил Махаз. – Раздевайся скорей, а я надену твое платье и поеду. А ты тихонько зайди – направо от двери стоит кровать. Ты ляг и жди.

– Хорошо, – сказал Беслан.

В одежде Беслана Махаз выехал на коне, а Беслан в одном белье бесшумно приоткрыл дверь. Он скользнул в нее, потом притворил – и тут дверь визгливо скрипнула. Беслан в страхе замер... Убедившись, что скрип не разбудил женщину, он стал потихоньку передвигаться вправо, как указал ему Махаз, нащупал в темноте постель, приподнял одеяло и лег, вздохнув с облегчением.

Но в постели кто-то зашевелился.

Беслан застыл в ужасе: неужели рядом с ним, под одним одеялом, жена Махаза – молодая красавица Уша?! Дрожь охватила его. Что делать? Вскочить? Бежать? Но он обязательно на что-нибудь наткнется в темноте, разбудит ее... Что тогда? Все откроется – и он погиб!

Лучше лежать и ждать. Махаз ведь уехал только на несколько часов. Он вернется до рассвета...

Но, как горящие уголья, жгло его тело Уши. Он вспомнил последнюю встречу с ней на недавней свадьбе Махаза... Сколько прелести в ней! "А что если..." Он гнал от себя преступные мысли – искушение дьявола, они становились все назойливее и не давали ему покоя. Осторожно повернулся он спиной к женщине и, уткнувшись головой в подушку, пытался уснуть.

Вдруг женщина повернулась к нему лицом, ее нежные, теплые руки обвились вокруг его шеи, она прижалась к нему всем телом и принялась жарко целовать. Беслан притворился спящим. Но женщина все теснее прижималась к нему.

– Махаз! – нежно шептала Уша, приблизив свои губы к самому его уху. – Махаз, повернись же ко мне. Ты не хочешь моих ласк? Да ну же, проснись. Беслан не шевельнулся. И Уша вскоре заснула.

Наконец-то он услышал ее ровное дыхание. Часы, тянувшиеся до утра, показались ему вечностью.

Перед самым рассветом вернулся Махаз. Соскочив с коня, он тихонько постучал в двери пацхи. Беслан стремглав выскочил к нему.

– Сделано! – сообщил весело Махаз. – Будь спокоен. – И он начал быстро раздеваться.

Беслан влез в свою одежду, поцеловал друга и ускакал.

Махаз проснулся поздно; жена с трудом разбудила его. Обвив руками его шею и лаская его, она проговорила?

– Милый, ты не заболел? Никогда еще ты так крепко не спал. Что с тобой? Я так долго будила тебя ночью, а ты не проснулся. Я ласкала тебя, а ты все спал. Так крепко спал, что я пожалела тебя и тоже заснула. И теперь я едва разбудила тебя. Ты болен? – Да нет, я совершенно здоров! – радостно воскликнул Махаз и крепко поцеловал жену.

Сильные ощущения

Явившись по вызову председателя в сельсовет, Нури увидел здесь на веранде группу незнакомых мужчин и женщин, по виду отдыхающих. Некоторые из них были одеты, даже по курортным представлениям, весьма экстравагантно. Председатель представил его гостям и сказал:

– Я позвал именно тебя, Нури, потому что ты – наш лучший охотник и хорошо знаешь дороги в горах. Будь проводником нашим гостям. Они говорят, что хорошо отдохнули у моря, но считают, что этого мало, и перед возвращением домой хотят получить, по их словам, больше сильных ощущений. Что ж, проводи их через скалы Коначхир. Покажи самые красивые, захватывающие дух места.

– Да, да! – подтвердила одна из женщин, одетая в нечто среднее между купальником и казакином, – пусть захватывает дух!..

– И я страсть как хочу сильных ощущений! – задорно поддержала ее другая курортница в брюках и со сверхмодной прической, отвесно, словно утес, вздымавшейся над ее головой. – Таких, чтобы запомнились на всю жизнь.

– Когда же в путь? – деловито спросил Нури; он не любил откладывать выполнение порученных дел.

– Хоть завтра же, – ответили туристы нескладным хором.

На рассвете Нури пришел в гостиницу, где его уже ожидали, и группа тронулась в путь. Он повел гостей по крутому подъему над пропастью. Далеко впереди высились грозные Коначхирские скалы.

Весь день курортники карабкались по кручам и устали до изнеможения. Прогулка в горах им понравилась, хотя, как заявила одна из женщин, особых ощущений езде не пришлось испытать... Туристы уже собирались возвращаться к себе, в гостиницу, как вдруг за одним из поворотов тропинки раздался громкий окрик, повторенный эхом в узком ущелье. За скалой оказалась засада. К ним подошел укутанный в бурку человек, с лицом, полузакрытым башлыком. Он приказал немедленно положить часы и другие ценности, а также оружие на камень. Если кто-нибудь попробует сопротивляться, тот будет сразу же сброшен в пропасть, – предупредил усач. За его плечами показались еще четверо столь же картинно выглядевших горцев.

Делать было нечего. Нури первым отстегнул и положил на камень свой пистолет. Женщины несколько презрительно посмотрели на него и стали снимать часики. Мужчины покорно шарили в карманах своих брюк.

Вскоре на плоском камне выросла небольшая горка из золотых часов, серег, колец, браслетов, портсигаров...

– Теперь идите вниз, не оборачиваясь! – крикнул, по-видимому, атаман. – Первый, кто обернется, получит пулю в лоб. Шагом марш!

Люди гуськом пошли назад по узкой тропинке, не поднимая головы, чуть дыша от пережитого страха.

– Скажите, а далеко ли до ближайшего села? – еле слышно спросил у Нури шедший за ним толстяк, когда они находились уже довольно далеко от места ограбления.

– Теперь уже близко, вон за этим ущельем, – ответил проводник. – Там ходит автобус, и мы на нем вернемся в гостиницу.

Автобусная остановка и впрямь оказалась недалеко. Но машина должна была подойти только через полчаса. Нури предложил зайти к приятелю, который, по его словам, жил здесь же, рядом с автостанцией, и будет рад гостям.

В самом деле, в этом домике путешественников приняли радушно, посочувствовали им, предложили отдохнуть.

– Садитесь, пожалуйста, подкрепитесь стаканом вина и хачапури, – сказал хозяин. – Нури мне рассказал обо всем. Мы с ним уже приняли меры, и, скорей всего, найдем грабителей...

Но гости были мрачны и грустно переглядывались. Никто не притронулся к еде.

– Тогда, может быть, зайдете сюда! – хозяин пригласил их в соседнюю комнату. Каково было удивление гостей, когда, зайдя в эту комнату, они увидели на столе вещи, отобранные бандитами!

– Все это устроил он, – улыбаясь сказал хозяин дома, указывая на Нури. – Он уговорил своих друзей разыграть нападение, которого в наших местах давным-давно не бывало.

– Зачем? – изумились курортники.

– А затем, чтобы вы долго помнили наши скалы и меня – вашего проводника, – ответил Нури, смотря в глаза курортнице в брюках. – Ведь все вы хотели сильных ощущений, чтобы захватывало дух – так, кажется, было сказано... Вот я и постарался удовлетворить ваше желание. Может быть, немного переборщил, тогда извините!

– Ну что нам было делать? – закончила рассказ об этом происшествии одна из его участниц, моя знакомая москвичка. – Нури понял наши слова по-своему. В горах для него, горца, все слишком обыкновенно. Там он, наверно, не испытывает сильных ощущений. И потому придумал для нас оригинальный фарс с ограблением...

– Значит, все кончилось хорошо, – заключил я. Но словно в ответ лицо ее чуть помрачнело и стало задумчивым.

– Признаться, для меня – не совсем... – проронила она тихо, как бы про себя.

– А что? – заинтересовался я. – Разве вам чего-нибудь не вернули из похищенного?

– Нет, те часики и сейчас у меня на руке. Я оставила там другое...

– Что именно?

– Сердце... Уж больно красив был один из мнимых грабителей!..

Забавная история.

Чего только не наслушаешься, сидя за чашкой ароматного "мокко" в кафе у самого синего моря!..

Там-то и подсел ко мне однажды этот словоохотливый субъект. Битый час проболтав о том о сем, он под конец попросил выслушать еще одну, как он выразился, весьма забавную историю. Из вежливости я не стал противиться, хотя, признаюсь, его манера выражаться высокопарно и загружать свою речь пустыми словечками вроде "так сказать" и "знаете" меня изрядно раздражала.

– Вы, так сказать, местный, – начал он, – и, я думаю, знаете, что наши свадебные и похоронные обряды многие и теперь соблюдают, как в старину. И в таких, знаете, это делают грандиозных масштабах, столько затрачивают огромных и умопомрачительных, так сказать, денежных ресурсов, что одной семье управиться с расходами бывает просто не под силу. Не случайно поэтому в таких, как выражались древние римляне, игрищах не редко посильно участвуют односельчане, собирая пожертвования, дабы облегчить материальное положение устроителей обряда.

Вот вам одна из таких историй, правда, не совсем обычная. Но эта черточка и придает ей, так сказать, особый вкус.

Может, вы слышали, а может, и нет – у нас в Маджарке, под Сухуми, не так давно заснула, так сказать, вечным сном теща моего соседа Керима Харагуа. Керим – человек достойный, в летах, в тамошнем колхозе его уважают. Живет в достатке: дом у него двухэтажный, вокруг большой мандариновый сад. Словом, человек солидный. Обычай есть обычай, и односельчане собрали и вручили Кериму четыре тысячи двести рублей, чтобы помочь ему достойно предать земле любимую тещу.

Не успели, однако, люди вынести из дома гроб, как вдруг перед ними, словно из-под земли, вырос другой тещин зять, проживающий в Самтредиа, да как закричит: "Не допущу, чтобы мою драгоценную тещу хоронили в какой-то Маджарке! Я приехал, чтобы увезти ее в Самтредиа и похоронить там рядом с ее покойным возлюбленным деверем".

Надо сказать, что этот зять был постарше маджарского и к тому же женат на старшей сестре. Поэтому наш маджарский зять, как истый абхаз, вынужден был уступить, и даже, так сказать, презентовать самтредскому зятю вместе с тещей и гроб, прекрасный каштановый гроб. Повезли тещу в этом гробу в Самтредиа. А самтредский зять – тоже очень солидный человек: своя, так сказать, артель, двухэтажный, да еще с цоколем, дом, уйма лаврового листа, "Волга" и все такое прочее. Поэтому его друзья тоже, так сказать, не поскупились, собрали на похороны шесть тысяч сто семьдесят рублей в новом, конечно, масштабе цен и...

– Позвольте, – перебил я рассказчика, – а этот ваш маджарский зять вернул своим односельчанам их пожертвования?

– Что вы, что вы! – заулыбался он. – Как можно! Не принято возвращать пожертвования... Но вы послушайте, что было дальше, и ручаюсь, будете хохотать. Дело в том, знаете ли, что у бедной тещи оказался еще и сын. – Сын? – переспросил я.

– Ну да, сын. Самый настоящий, родной, так сказать, сын. Живет он, знаете, в Кутаиси. Оказывается, он издавна был на ножах с маджарским зятем, и потому решил носа к ним не показывать. А когда узнал, что мать хоронят в Самтредиа, мгновенно нагрянул туда с ракетной, так сказать, скоростью, появившись в тот самый момент, когда гроб опускали в могилу.

"Что вы делаете? – вскричал кутаисец. – Да как вы смеете?! Не позволю, чтобы прах моей многоуважаемой матери покоился здесь!.. Я предам свою мамашу земле со всеми почестями только у нас, в Кутаиси, рядом с могилой моего отца!"

Ну, знаете, пришлось самтредскому зятю уступить усопшую тещу ее родному, так сказать, сыну. И поволокли многострадальную старушку дальше, в Кутаиси.

А сын ее, между прочим, оказался еще авторитетней и солидней, чем маджарские и самтредские родичи: занимает человек, так сказать, ответственный пост на какой-то фабрике и отгрохал себе такой домище, в котором могут поместиться оба дома обоих зятьев. Во дворе у него стоят две машины – "Волга" и "Москвич". "Москвич" он купил юной дочери и для нее же строил еще другой дом, знаете, приданое готовит... Словом, очень, очень солидный человек, миллионер, так сказать, в старом масштабе цен...

Такому человеку его кутаисские родственники, друзья и, так сказать, просто знакомые собрали на похороны ни много ни мало семь тысяч девятьсот рублей. Я сам, знаете, был там – меня пригласил с собой маджарский зять – и слышал, как всенародно оглашали список приношений... Помнится, даже один смешной диалог там произошел. Когда громко выкрикнули фамилию одного из жертвователей и его, так сказать, взнос – девяносто семь рублей, кто-то тихо, но внятно промолвил: "Сказали бы уж сто!". Читавший список проворчал: "А что, я что ли стану вносить за него три рубля?" Все, знаете, расхохотались, а теща лежит, так сказать, рядом в гробу. Просто неудобно стало...