Текст книги "Сирийский рубеж 3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Дорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

– Пожар правого двигателя. Пожар левого двигателя… – звучал голос РИты.

Следом послышался громкий крик, пытающийся перекричать речевой информатор.

– Горишь! Горишь, 2-й!

– 115-й, что у вас? Доложите!

– Правый… левый горит!

Все фразы собрались в кучу, а руки и ноги по-прежнему продолжали бороться за спасение вертолёта.

– Давай… давай, – приговаривал я, но ничего не помогало.

Управление не работало, обороты двигателей падали, а в кабине уже ощущался запах гари. Вертолёт продолжал валиться вниз, падая на соседнюю сопку.

– Тангаж… крен, – продолжал я говорить, пытаясь изо всех сил вытянуть Ка-50 из этого неконтролируемого падения.

Рыжая поверхность земли приближалась. Такое уже было у меня с этим вертолётом… но нет, не такое!

– Прыжок! Прыжок! – звучала в ушах чья-то команда.

Ещё раз попытался отклонить на себя ручку управления, но всё тщетно. Вот теперь, действительно пора!

Я отпустил органы управления и быстро занял нужную позу. Руками схватился за «держки» и потянул их вверх. Движения были быстрыми, что я даже не заметил, как надо мной что-то начало взрываться.

Как будто каждый день такое проворачивал.

Вертолёт, кажется завис на мгновение и резко опустил нос. Тут же ещё один взрыв над головой. Всё очень быстро, но каждая процедура катапультирования оставляет свой отпечаток в памяти.

И тут меня, будто невидимой рукой, что-то выкинуло наружу.

Спина, ноги и ягодицы особенно сильно затяжелели. Все что есть единицы перегрузки, которые может дать буксировочная ракета, в один момент обрушились на меня.

Ускорение вжало в спинку кресла. Ощущение, что сейчас я сложусь пополам или в какую-нибудь дугу. Придавило так, что не вдохнуть, не выдохнуть. Шлем так и норовит сорваться с головы.

Кажется, что кожа лопнула под давлением изнутри.

Тут выключился реактивный двигатель, спинка кресла отделилась, и я повис на стропах парашюта. Теперь можно оглядеться по сторонам.

– Ааа! – прокричал я от свалившегося напряжения.

Внизу уже горел фюзеляж покинутого мной вертолёта, а до самого приземления оставались считанные мгновения.

Удар о землю, и я завалился набок, оказавшись на каменистой поверхности. Прокатившись по земле и расцарапав щёку с ладонями, я начал приходить в себя. Но в глазах ещё было темно. То ли от светофильтра, то ли от перегрузки.

Постепенно я встал на одно колено, освободился от парашюта и осмотрелся. Взорвавшийся от падения Ка-50 горел чёрным пламенем, а его боекомплект ещё продолжал взрываться.

Надо было уйти в укрытие, чтобы не попасть под какие-нибудь осколки. Только я поднялся, как тут же рядом ударила очередь из автомата.

– Берём! Живее! – услышал я громкие крики на арабском.

Силы ещё полностью не вернулись. Идти было неимоверно сложно. Тело ещё ощущало последствия аварийного покидания.

– Вон он! К вертолёту не подходить! – донёсся до меня голос одного из боевиков.

Ещё одна очередь совсем рядом со мной. Видно, что не пытаются убить, а только ранить. Собрав все силы, я добрался до каменного валуна и залёг.

Автомат снял с предохранителя, развернулся и дал первую очередь по наступающим. Один боевик вскрикнул и свалился в сторону. Остальные залегли.

Тут по камням заработал пулемёт, разбивая их в пыль. Пока шёл мощный обстрел, я полез в карман за радиостанцией.

– 201-й, 201-й! Веду бой. Северный склон, как принял? – начал говорить я в микрофон, но рация отказывалась работать.

Ещё раз попробовал вызвать, но ничего не вышло.

– Да какого чёрта! Как всегда не вовремя! – ударил я Р-855 о землю, но и это не помогло.

А так надеялся.

Двое боевиков с повязками на головах, начали заходить справа. Я быстро дал по ним очередь и ранил одного. Второй начал оттаскивать своего побратима.

Как-то уж слишком быстро меня нашли. Катапультировался я с высоты не более 100 метров, а «бармалеи» тут как тут.

И их тут тьма в этом районе. Как сегодня атаковали опорные пункты, понятия не имею.

Ещё один подход боевиков. Теперь пошли с трёх направлений. Я перешёл на одиночный огонь, чтоб сэкономить патроны.

Несколько пуль ударили совсем рядом. Осколок камня отлетел мне в бровь, разбив её. Кровь попала в глаза и очень напрягала.

– Да где же вы⁈ – приговаривал я, меняя позицию.

Такое чувство, что мои товарищи улетели на базу. Звука винтов неслышно, зато что-то гремело за холмами.

Очередная волна боевиков. Пули бьют уже совсем рядом. Несколько и вовсе пролетели слишком близко. Щекой почувствовал тот самый жар, который исходит от них.

Потратил ещё один магазин, но атака так и не закончилась. Еле успеваю отстреливаться. Боевики уже рядом.

И мысли о последней гранате тоже.

– 202-й… заходим… забирать, – прорвался чей-то голос в динамике радиостанции.

Земля затряслась, и над головой пронёсся Ми-24, расстрелявший несколько снарядов из пушки. Следом ещё один, добивавший боевиков. Противник начал искать место где спрятаться, но всё тщетно.

Следующий на цель зашёл Ка-50 Тобольского. И завершили карусель пара Ми-28. Большего прикрытия я и не мог желать. Где-то за холмами ещё раздавались взрывы, а мой вертолёт уже догорал в низине. Тут показался и Ми-8, заходящий на пустой участок каменистой поверхности, держась подальше от обломков Ка-50.

Несущий винт разметал в стороны камни и песок. Я каждой клеткой ощущал этот воздушный поток. Мощный ветер приятно обдувал лицо, будто смахивая все следы от непродолжительного боя.

Ми-8 ещё не коснулся земли, а я уже направился к нему. Долго задерживаться нельзя. Ноги практически не передвигаются от усталости, но я продолжал идти к вертолёту. Только вертолёт приземлился, как дверь грузовой кабины открылась.

Первым выскочил бортовой техник, а вот вторым показался Димон Батыров с автоматом наперевес. Видимо, управление в данный момент держит его лётчик-штурман.

– Саня, ты как? Как состояние? Может что-то болит? – начал перекрикивать шум винтов Батыров, когда он вместе с бортачом подхватил меня.

– Не-а, Сергеевич. После такой посадки со мной всё в полном порядке, – с сарказмом ответил я.

– Раз шутишь, значит и правда всё в порядке, – сказал Батыров, помогая мне забраться по стремянке.

Только я влез в грузовую кабину, как сразу упал на скамью. Силы окончательно заканчивались. Рана на брови саднила, во рту было сухо, как в сирийской пустыне.

Посмотрев на присутствующих, я встретился взглядом с эвакуированным штурманом. Он сидел облокотившись на стену, и смотрел в одну точку. А вот Мулин лежал на лавке и смотрел на меня не моргая.

Внешне полковник был ранен сильнее меня. Голова разбита, зубы дрожали, а нога кровоточила несмотря на перевязанную рану. Похоже, что катапультирование он перенёс хуже всех из нас троих.

Вертолёт оторвался от земли, а я повернулся к иллюминатору. Мне хотелось посмотреть на мой вертолёт, который до конца сегодня исполнил свой долг.

Обломки Ка-50 ещё горели. Спасённый им Ми-8 отошёл от земли и отвернул на юг, пролетев рядом с поверженным, но не проигравшим вертолётом. Правду говорят, что в каждой машине, будь то самолёт или вертолёт, есть душа.

Только наш вертолёт занял расчётный курс, к нам пристроились два Ми-24 с сирийскими флагами на хвостовых балках. Всё же есть садыки, на которых можно положиться.

Через двадцать минут мы произвели посадку на базе Хама. Винты ещё не успели остановиться, а к вертолёту подъехали сирийские врачи.

Первым они вывели штурмана, которого сразу уложили на каталку. Хоть он и сопротивлялся.

Я же, уставший не меньше его, решил от такой привилегии не отказываться. По мне так, лёжа ехать в больницу даже лучше.

Про Антона Юрьевича такого сказать не могу. Он выглядел не лучшим образом. С его болячками, о которых до меня доходил слушок, только катапультироваться. Мулин старался не двигаться, когда его вынесли на брезентовых носилках.

– Не торопитесь. Я уже никуда не спешу, – произнёс я, когда меня покатили к машине скорой помощи.

– Но вы ранены. Нам приказано вас троих доставить в госпиталь, – сказал мне один из врачей.

Транспортировать нас решили на «таблетке». Только не УАЗ-452, а вертолёте Ми-8 с красным крестом и полумесяцем на борту. Рядом с ним меня и догнал Батыров.

– Ну… ты как? Как твоё состояние? Только честно! – спросили меня Димон, поправляя разгрузку на груди.

– Нормально, Дим. Но я бы хотел отдохнуть. Как бы редко кому с вертолёта получается так выйти, как мне, – улыбнулся я.

– Ещё никто не применял катапульту с вертолёта. Так что теперь ты можешь смело себя называть испытателем парашютных систем.

– Ох, я так рад этому! – посмеялся я.

Мою каталку подвезли к вертолёту и приготовились загружать. Батыров остановил врачей, и нагнулся ближе к моему уху.

– Сань, спасибо. Ты ж нас просто собой прикрыл. Удивительно, как тебе это удалось, – поблагодарил меня Батыров и крепко пожал руку.

Думаю, этого вполне достаточно.

– Главное, что удалось. Как именно, оставим другим людям выяснять, – сказал я, и меня начали затаскивать на борт.

Снаряжение у нас забрали наши товарищи. Как и всё оружие. Мы остались только в лётных комбинезонах.

Внутри грузовой кабины, переоборудованной под размещение раненных, даже кондиционер работал, давая прохладу пациентам. Только мы разместились, как начали запускаться двигатели Ми-8.

После взлёта, мы заняли курс на Дамаск, а именно всё в ту же Университетскую больницу Аль-Асад. Думается, что в неё мы не по распоряжению Басиля Асада летим. Наверняка личность Мулина сыграла свою роль.

В больнице меня определили в отдельную палату. Внимание персонала было ко мне особым, что тоже наводило на мысль – кто-то со стороны всё это организовал.

Догадки были, но я не особо на этом акцентировал внимание. Больше всего я размышлял о том, чем закончилась операция в провинции Идлиб. Есть ли успехи у правительственных сил?

Все эти вопросы мне даже не с кем было обсудить. В больнице советских военных не было, а сирийцы с ходу отвечали, что победа за ними. Что уж говорить про телевидение. И да, в палате у меня был самый настоящий цветной телевизор японской фирмы.

На утро после госпитализации начали заглядывать и посетители. Но один был особенным. Именно сегодня больницу посетил Чагаев.

– Добрый день! – поздоровался Василий Трофимович, зайдя в мою палату.

Командующий ограниченным контингентом медленно вошёл в палату, одетый в белый халат поверх песочной формы. За ним следом показались ещё несколько человек в таком же одеянии. Были среди них и сирийцы.

Я попытался встать, но генерал меня остановил и сказал, что я могу сидеть на кровати.

– Как здоровье, майор? – спросил он, пожимая мне руку.

– Всё хорошо. Бровь зашили. Осталось пройти обследование и можно выписываться.

– Не торопитесь. На ваш век хватит, Александр Александрович. Но меня другое интересует – ваш поступок. Он граничит с безумием и бесстрашием. Подставить борт вертолёта под удар – не каждому дано.

– Но меня так воспитывали. Мы своих не бросаем. Какая бы ни была ситуация, – ответил я.

Василий Трофимович подошёл ко мне и потрогал в районе лба. Будто температуру у меня решил проверить.

– Вроде хорошо себя чувствуете, верно? – спросил генерал.

– Так точно. Если позволите вопрос, – ответил я и генерал молча кивнул. – Кто сбил Су-24? Я не успел узнать у экипажа.

Чагаев выдохнул и переглянулся с остальными подчинёнными.

– Турецкий истребитель. Это была засада и провокация. Но вы уж об этом не беспокойтесь, – сказал Чагаев, пожал мне ещё раз руку и направился на выход.

Почему не беспокоится? Сейчас по идее должен быть громадный скандал. Турция, по сути бросила перчатку Советскому Союзу.

– Ещё раз, вы – молодец, Клюковкин. А потому заслужили отдых. После выписки оформляетесь и убываете в отпуск. Это приказ.

Глава 7

Внешнее спокойствие Чагаева могло означать лишь одно – у нашего командования выработано решение на ответные действия. Как только он вышел из палаты со своими сопровождающими, я подошёл к телевизору и включил его.

Что-то в новостях уже однозначно должно быть. Такой инцидент не может остаться незамеченным.

– Сбитый накануне турецким истребителем советский бомбардировщик Су-24 выполнял полёт над территорией Сирии. Это подтвердили в военном руководстве нашей страны, – выступал диктор новостей сирийского Первого канала.

В Сирии именно этот канал был основным в эти годы. Эра спутникового телевидения ещё не наступила.

Меня же больше интересовало, что сказали в Советском Союзе. Ситуация-то весьма серьёзная.

Наш самолёт сбит истребителем страны, с которой мы не воюем. Официально Турция не помогает сирийской так называемой «оппозиции». Зато на территории северных провинций Сирии действую вооружённые отряды группировки, которая признана в Турции политической партией. Это я про «Чёрных орлов».

Ну и вишенкой в моих рассуждениях является то, что Турция – член НАТО. Но есть у меня сомнения, что кто-то в этом «североатлантическом собрании» хочет воевать с Советским Союзом.

– Пресс-служба Североатлантического альянса выступила с заявлением по итогам прошедшего вчера экстренного совещания представителей стран… – сообщил диктор ещё одну новость.

В этом самом заявлении были одни сплошные обвинения, опасения, настороженности и обеспокоенности. Я же всё продолжал ждать заявлений с нашей стороны. Может кто-то выступит и прояснит ситуацию?

В коридоре раздался кашель. Я повернул голову в сторону двери, ожидая что именно ко мне сейчас войдёт этот человек. Пускай у меня с ним было не так много встреч, но этого представителя КГБ запомнил.

– Добрый день, товарищ Клюковкин, – появился на пороге моей палаты тот самый человек, с которым я виделся перед высадкой группы нашего спецназа.

В одной руке у него был пакет, а в другой портфель.

– Приветствую. Чем обязан? – спросил я.

Статный мужчина сегодня был одет в бежевую рубашку с серым галстуком и тёмные брюки. И он по-прежнему изучающе смотрел на меня большими зелёными глазами.

– Ничего такого не подумайте. Я вас зашёл проведать, пока полковник Сопин занят делами на базе. Это вам, – протянул он мне заполненный фруктами пакет с эмблемой известных сигарет.

Ну да! Просто так сделал крюк до Дамаска, чтобы мне апельсинов принести. И фиников, и гранат, и яблок, и ещё разных фруктов. Не поскупился мой гость.

– Щедрое угощение. Спасибо большое, – поблагодарил я и поставил пакет рядом с кроватью.

– На здоровье. Как себя чувствуете? Я знаю, что катапультирование не всегда проходит гладко. У меня много… знакомых лётчиков. Да я и сам долгое время жил и работал во Владимирске.

– В Испытательном Центре ВВС? – спросил я.

– Не в нём конечно, но общие дела делали, так сказать, – улыбнулся комитетчик, присел на стул рядом с кроватью, а портфель поставил рядом.

В это время на экране телевизора показали турецкого президента, выступающего с заявлением по поводу сбития Су-24.

– Не может быть никаких сомнений, что мы сделали всё, чтобы избежать этого инцидента. Но нужно уважать право Турции защищать свои границы, – сказал президент Турции Кенан Эврен.

Я достал из пакета яблоко и протянул его гостю.

– Не откажусь, – улыбнулся он, взял у меня ярко-красный фрукт и пошёл в ванную комнату.

Телевизор всё ещё громко работал. Новостной выпуск по-прежнему продолжался в атмосфере рассказа об инциденте на границе Сирии и Турции в провинции Идлиб.

Наконец-то, показали и реакцию наших руководителей. С заявлением выступил только заместитель главы советского Министерства иностранных дел.

– Накапливается критическая масса террористических проявлений на турецкой территории. В связи с этим наши переговоры в Стамбуле, которые должны были состояться на следующей неделе, отменяются. Также приостанавливается действие Соглашения о развитии экономического и научно-технического сотрудничества от 1977 года и другие договорённости с Турцией…

Мой гость вышел из ванной комнаты и направился к двери.

– Думаю, что можно выключить… – предложил я, встал и подошёл к телевизору.

– Не стоит. И так поговорим, – откусил яблоко представитель Комитета и закрыл дверь.

Он снова вернулся и сел напротив меня.

– Вы весьма проницательный человек, Александр. Догадываетесь, почему я здесь? – спросил мой гость.

– Ну явно не яблочко скушать и телевизор со мной посмотреть.

– Верно. «Чёрные орлы» это прокси компании Блэк Рок, с которой вы уже пересекались. Су-24 был сбит истребителем Ф-16. Это подтвердил наш лётчик, который вступил с ним в бой.

Ф-16 в эти годы Турция только заказала. Основную часть парка составляют Ф-4.

– Как я понимаю, неуспешно? – спросил я.

– Думаю, уровень подготовки пилотов Блэк Рок вам известен не понаслышке. Лётчик, сбивший наш самолёт ушёл от ракеты. Он выпонил переворот и ушёл вниз. Занял предельно малую высоту и скрылся. Всё очень быстро и профессионально.

Тут и дураку понятно что в Блэк Рок лохов не держат. Однако мы всё так же далеки с этим товарищем от сути нашего разговора.

– Давайте к делу.

Мой гость заглянул в свой портфель и достал оттуда папку. На переплёте был номер 880. Такое ощущение, что я где-то подобную папку встречал уже.

– А дело вот в чём. Поезжайте в отпуск, а потом сразу сюда. Для вас есть работа. Намекну вам, что дело очень серьёзное, – сказал представитель Комитета, что-то отметил на листе в папке и убрал её обратно.

– Настолько, что даже не намекнёте в чём оно заключается? И вообще, такие вещи нужно согласовывать с моим руководством.

Представитель КГБ мило улыбнулся в ответ на мою претензию.

– Понял. Херню спросил, – махнул я рукой.

– Поправляйтесь, отдыхайте, и я вас жду, товарищ Клюковкин, – пожал мне руку сотрудник конторы.

Тут я вспомнил, что даже имени его не знаю.

– А мне как к вам обращаться? – спросил я, когда мой гость был уже рядом с дверью.

– Можете обращаться ко мне Леонид Борисович. До встречи!

Ох и не люблю я их «до встречи»! Так и хочется сказать вслед: вы заходите к нам почаще, без вас потом так хорошо.

Только вот мне даже и сходить тут некуда. Тосю отправили в Союз, как и обещал всем раненным Чагаев. Так что мне осталось только лежать и смотреть Первый Сирийский!

– Чуть не забыл, – вернулся в палату Леонид Борисович. – Известная вам особа не пожелала улетать на «санитарном» рейсе в Москву.

– Благодарю! – сказал я и быстро встал с кровати.

Спину ещё немного потягивало, а бровь ещё долго будет затягиваться. Но предвкушение от встречи с Антониной меня воодушевляло.

Выйдя из палаты, я сразу попал в водоворот больничных хождений персонала и больных. Меня, как легко раненного, держали в терапии. Так что мне нужно было добраться до хирургического отделения, где и лежала Антонина.

– Господин, вам нельзя ещё вставать! – бежала за мной медсестра, но я уже был почти в кабине подъёмника.

– Девушка, со мной всё в норме. У меня профилактика геморроя, – сказал я, скрывшись за дверьми лифта.

Я только и успел увидеть надутое лицо сирийской смуглой девушки в больничной униформе. Лифт тронулся, а до меня ещё доносились её причитания.

В отделении хирургии меня ожидало новое испытание. Женщина с «широкой костью» преградила мне путь и не пускала в отделение. Как я только не пробовал ей объяснить, что мне нужно попасть к пациентке.

– Чего захотел⁈ Нечего! Зачем тебе к ней? – спрашивала сирийская медсестра.

Оценив ситуацию, я понял, что просто так тут не пройти и не обойти. Тем более, уже про меня настучали врачу, и он тоже показывал мне на дверь.

– Уважаемая Мавджуда-ханым! Вы ведь не представляете…

Но Мавджуда не уступала дорогу. Видимо, моё природное обаяние на сирийских замужних женщин не действует.

– Конечно, не представляю! Вот зачем вам к девушке? Она красивая, молодая. Бедненькая, столько натерпелась с вами на этой войне. Ей нужно отдыхать, – ворчала на меня медсестра.

– Да вы ж не понимаете. Антонине-ханым нужно что-то очень привлекательное, очень нежное и обоятельное, что-то, чего нет у других. И тогда она пойдёт быстрее на поправку.

Мавджуда задумалась.

– И что же это ей нужно?

– Ей нужен я, ханым, – улыбнулся я.

Медсестра усмехнулась, но не сдавалась.

– Ну вы послушайте, Мавджуда-ханым. Мы ведь с ней обожаем друг друга. Как птица – ветку, как корова – травку, как путник – стакан холодной воды. Вот наша с ней связь огромная и здоровенная, как два океана, три космоса и как состояние всех бедуинов!

На словах про бедуинов, Мавджуда и сдалась. Значит, ещё пока работает обаяние!

Приоткрыв дверь палаты, я тихо зашёл и сел рядом с кроватью. Тоня постепенно просыпалась, открывая глаза.

– Опять мне что-то снится… Саня, ты чего здесь делаешь? Как сюда попал? – поднялась Тося, выпучив на меня глаза.

– Через дверь вошёл. Но я тоже очень соскучился, дорогая, – недовольно сказал я.

Вот так рвался к ней, а она даже не поцеловала.

– Ну подожди. Ты ведь на службе должен быть. У вас же операция… ай, да ладно! – воскликнула Тоня и крепко меня обняла.

Теперь другое дело! И мне на душе стало хорошо, что со мной дорогой мне человек.

Тем не менее разбитая бровь вызвала много вопросов у Тоси. Пришлось рассказать про операцию, про Батырова и моё катапультирование. Последнее вызвало особый шок.

– То есть… подожди… как, – подбирала слова Антонина, когда я ей пытался объяснить, что вертолёт смог покинуть с помощью катапульты.

– Всё просто. Дал по ручкам, получил мощный пинок под зад и с криком «Да здравствует революция» вышел из «кабинета» на свежий сирийский воздух. Практически горный, между прочим.

– Всё равно не понимаю. Объясни по научному.

Вот пристала! Я собрал весь свой богатый научно-технический словарный запас, и выдал базу Белецкой.

– Дёргаешь вверх «держки». По науке их называют поручни. Тут же срабатывают пиропатроны, которые перебивают все шесть лопастей несущего винта и они отлетают от вертолёта. Потом ещё один подрыв взрывчатки на остеклении кабины. Таким образом, освобождается проход вверх.

– Ого! А дальше? – спросила Тося.

– А дальше в действие приводится буксировочная ракета, которая вытаскивает кресло вместе с тобой из кабины вертолёта. После стабилизации кресла происходит выключение реактивного двигателя, привязные ремни автоматически перерезаются. Спинка кресла отлетает и выпускается парашют.

– Ну дела! – удивилась Тоня, поглаживая меня по щеке. – Больше всего поражает, что ты так спокойно об этом рассказываешь. А если бы вертолёт взорвался от попадания ракеты? Тебе совсем нестрашно?

– Любому страшно. Не так страшно подставиться под ракету, как умереть. Я ни о чём не жалею. И давай не будем о грустном.

Щёлкнул пальцем Антонину по носу, чтобы взбодрить немного. Пробыв у неё несколько часов, ушёл к себе в палату. Если бы учитывалось моё желание, то я бы остался, да Мавджуда всё никак не унималась. Похоже, ей мужчины не хватает. Кого-то то она мне напоминает…

Дело шло к выписке. Антонина тоже засобиралась сначала в часть, но у меня получилось её отговорить. Из Университетской больницы Аль-Асад, она уехала прямиком на военный аэродром Эль-Мезза. Там как раз собирался улетать в Советский Союз самолёт командующего.

Мне оставалось только оформить документы и убыть вслед за Белецкой. По возвращению в Союз, мы договорились с ней, что она приедет ко мне в Торск. Так сказать, проходить курс реабилитации наших с ней отношений.

До Хмеймима я добирался на вертолёте. Вообще приятно было осознавать, что со здоровьем у меня всё хорошо. Чувствовал я себя прекрасно. Думаю, что и на внеочередном ВЛК, обязательном после катапультирования, у меня не будет проблем.

Ми-8, в котором я летел, долго кружил над авиабазой Хмеймим, не заходя на посадку. Как я понял, экипажу дали команду выполнить облёт аэродрома. Внизу было видно, что база постепенно преображается. Уже вырисовывается расположение эскадрилий, мест стоянок самолётов и вертолётов. КДП уже не похоже на скворечник с разбитыми окнами. Теперь это нормальный командно-диспетчерский пункт. И даже тот самый офицерский клуб с проживающими в нём птицами покрашен и выглядит более-менее отремонтированным.

Наш вертолёт продолжал кружить на предельно малой высоте, а экипаж высматривал посторонних по периметру базы. Через пару минут и три прохода над стоянкой техники мы зашли на посадку.

Ми-8 срулил с полосы, на которую выруливала пара МиГ-29. Только мы освободили рулёжную дорожку, как истребители начали разбег по полосе. На посадочном курсе был виден очередной заходящий на посадку Су-24. Следом был ещё один.

После выключения двигателей и остановки винтов, я поблагодарил экипаж и вылез на бетонку аэродрома. Пройдя по стоянке, поздоровался с техниками и узнал последние новости.

На стоянках техники готовили самолёты и вертолёты. Спецтранспорт продолжал разъезжать от борта к борту. Со всех сторон серьёзные разговоры и крепкие выражения. Без них никуда, поскольку не применишь ненормативную лексику, ничего работать не будет.

Как по мне, ещё один день жизни авиабазы как на ладони.

Но был один интересный момент. Оказывается, всему составу ИАС дали команду всю технику поставить в строй. Чтобы не было никаких замечаний.

– И зачем? Операция в Идлибе не закончилась? – спросил я.

– Частично. В городе бои идут, а граница с Турцией пока так и не перекрыта. Может сейчас что-нибудь придумает начальство.

Пока я шёл к штабу, заметил несколько следов обстрела. Некоторые воронки закапывают, а те что на бетоне устраняют заменой плит. Первым делом в штабе, я зашёл за документами по командировке.

В строевом отделе уже тоже наладился быт. В углу закипал чайник, приятно шумели лопасти вентилятора, в окне устанавливали кондиционер БК-1500. Ещё и пара новых девушек появилось в штате. Когда успевают приезжать, непонятно.

– Майор Клюковкин, добрый день! Отпускной хотел бы забрать.

Миниатюрная девушка с погонами ефрейтора улыбнулась и достала книгу записи в отпуск. Раскрыв её, она прокашлялась и… слегка покраснела.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Ой, а вы пока не можете уехать, – сказала мне ефрейтор из строевого отдела.

– И почему?

– Приказ командира полка, – медленно ответила девушка.

Какая-то ерунда начинается. Значит, придётся пойти и к нашему командиру полка. Конечно, он человек уважаемый, но ведь мне команду в отпуск дал лично Чагаев.

Товарища подполковника Бунтова я нашёл на командном пункте. Леонид Викторович заполнял журнал.

– Добрый день, разрешите войти? – поздоровался я, войдя в помещение КП.

Здесь всё так же продолжали работать несколько офицеров и пара сержантов.

– Таких дней в армии не бывает. Приветствую! – протянул мне руку Бунтов.

– Мне сказали, что вы меня не отпускаете на отдых. Но ведь это был приказ командующего.

– Знаю, но вы нам нужны, Александр.

– Для чего?

Бунтов встал и подошёл ко мне вплотную.

– Скоро начнём новую операцию. Цели уже на территории Турции.

Вот значит что! Видимо, в больших кабинетах выработали ответные действия по инциденту с Су-24.

– Эм… Как бы так сказать, чтобы не обидеть. А вы не могли бы без меня?

– Не понял.

– Понимаете ли, у меня появились дела в Союзе. Да и отдохнуть хочется. Я всё равно пока не могу летать.

– Александр, я не узнаю вас. Вас будто подменили. Вы сейчас шутите или на полном серьёзе отказываетесь от операции?

– Понимаете, после катапультирования у меня немного изменилось отношение к жизни. Раз дают отпуск, надо брать. К тому же у меня внеплановое ВЛК по состоянию здоровья.

– Саш, мне опытные лётчики сейчас нужны. Нужно, что бы ты был здесь. Где-то что-то подсказать молодым. Тобольский будет в полёте, а ты на земле. Обещаю, после выполнения операции первым же рейсом отправишься домой. Приказать не могу. Поэтому прошу.

Да уж. Пригласил называется Белецкую к себе в Торск, а сам не приехал. Нехорошо получается, но и отказать Бунтову не могу.