Текст книги "На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло»"

Автор книги: Михаил Вознесенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Позвольте мне подчеркивать здесь практику, регулярно проводимую Соединенными Штатами. Например, советское судно «Барометр» углубилось в воды США на 2,8 мили у побережья Пуэрто-Рико 7 апреля 1965 года при маневрировании, чтобы не отстать от кораблей ВМС США. 23 октября 1965 года советское судно «Арбат заходило в наши территориальные воды вблизи Сан-Педро, штат Калифорния. 6 декабря] 966 года советское судно «Теодолит» трижды в течение суток нарушало режим американских территориальных вод. В каждом из этих случаев Соединенные Штаты в соответствии с нормами международного права требовали от капитанов покинуть воды США, не пытаясь применять других законных мер.

Я был разочарован, узнав, что г-н Кузнецов в беседе с послом Томпсоном назвал проблему не относящейся к сфере советской ответственности. Это не отвечает истинным обязанностям двух наших правительств для снижения напряженности в отношениях и для предотвращения конфликта… Я не знаю, о чем думает Северная Корея в этой ситуации. Но, вспоминая наши беседы в Глассборо, я убежден, что для сохранения мира во всем мире в наших общих интересах не увеличивать рост напряженности в этой части планеты.

Я беру на себя смелость адресовать это откровенное письмо Вам в надежде, что Вы используете все имеющееся у Вас влияние на Пхеньян и окажете давление для немедленного освобождения американского корабля «Пуэбло», его офицеров и членов экипажа. Я надеюсь, что Вы найдете возможным отозваться на наше беспокойство. Искренне, Линдон Б. Джонсон».

Раек

Ремарка архивариуса Библиотеки Линдона Джонсона:

Через несколько часов посол США в СССР Левлин Томсон доложил в Вашингтон о готовности министра иностранных дел СССР Громыко принять послание президента США и передал результаты зондирования обстановки в высших кремлевских кругах: «Советы в настоящий момент более склонны оказать посредническое содействие при условии, что Москву не обвинят в сговоре с Вашингтоном или выкручивании рук младшим братьям».

ЗАЧЕМ АМЕЛЬКО «ВОЕВАЛ» С АМЕРИКОЙ?

Владивосток, штаб Тихоокеанского флота.

Не ранее 25 января 1968 года.

До начала рабочего дня.

Адмиралы, каперанги – все встали, когда в зал заседаний Военного совета ТОФ вошел Чернышов. Звезда Героя Советского Союза на лацкане. Немцы звали его генерал Лукаш. Он и в самом деле имел звание генерал-майора, командовал соединением партизан, руководил подпольными обкомами на оккупированной территории Белоруссии. Четверых Лукашей повесили немцы в Полесье, а партизанского командира так и не поймали. Почему-то он всегда этим гордился, часто этот факт упоминала краевая пресса. А чем гордиться-то – что четверых невинных вздернули?

Василий Ефимович Чернышов, первый секретарь Приморского крайкома КПСС, был грузный, рано отяжелевший. Бритый череп, багровое лицо гипертоника. Донимала одышка. Из-за нее Чернышов не летал самолетами. Известно только одно его воздушное путешествие в столицу. В 1957 году министр обороны Жуков распорядился тайно, в течение одних суток доставить в Москву партийных секретарей, готовых защитить Хрущева от «антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова»:… Чернышова доставили в числе первых, он принадлежал к когорте хрущевских фаворитов. С орденами и почетом он ушел на пенсию уже при Брежневе, которого тоже поддержал. Точно известно, что Чернышова, как главу стратегически важной территории, заговорщики тоже «зондировали», причем задолго до низложения волюнтариста-«кукурузника»… Короче говоря, настоящий был руководитель. Ленинского типа.

Обыкновенно же в Москву Чернышов ездил только поездом в мягком вагоне. СВ еще не было, но «мягкий» – это был первый класс для совпартноменклатуры. Неделя туда, неделя в Москве, неделя обратно. Руководителю краевой партийной организации Хрущев нечасто разрешал отлучаться из Приморья. Чернышов выезжал только на пленумы ЦК, но вес в столице имел немалый. Когда в 1963 году начались перебои с хлебом, прямо заявил Хрущеву – с огнем играем. Приморские докеры лопатят канадскую пшеницу тысячами тонн, а семьи портовиков едят хлеб пополам с кукурузой, и того буханка в руки, очередь в три кольца. Хрущев согласился с Чернышовым и снял хлебные ограничения в Приморском крае.

Командующий флотом адмирал Николай Амелько лаконично обрисовал обстановку. Американцы выдвинули к северокорейскому порту Вонсан авианосцы «Китти Хок» и «Энтерпрайз»: с кораблями охранения, подняли в воздух авиацию. Демонстрируют решимость, заявленную в своей прессе, – если власти КНДР не отпустят «Пуэбло», они войдут в Вонсан и силой освободят корабль с экипажем.

– В Москву доложил? – спросил Чернышов.

– Спит Москва, Василий Ефимович, – ответил командующий.

«Нас это чрезвычайно обеспокоило, – вспоминает о событиях тех суток адмирал Амелько в журнале «Военноисторический архив». – Ведь, во-первых, от их района маневрирования до Владивостока около 1 00 километров, и, во-вторых, у нас с КНДР был заключен договор о взаимной, в том числе и военной, обороне. Я немедленно связался с главкомом С.Г. Горшковым и заявил, что в этих условиях необходимо флот привести в полную боевую готовность. С.Г. Горшков заявил мне, ты-де, мол, знаешь, что комфлотом подчинен министру обороны и Главнокомандующему, звони министру обороны А.А. Гречко. На этом разговор закончился. Начал звонить министру обороны – не отвечает. Позвонил дежурному генералу КП Генштаба. Коротко объяснил обстановку, он ответил, что начальника Генштаба в Москве нет, а министр отдыхает на даче – разница во времени между Владивостоком и Москвой 7 часов. Попросил у дежурного генерала телефон дачи министра – он отказал, заявив, что ему это запрещено. Дело не терпело отлагательства. Я решил собрать Военный совет флота. Позвонил Василию Ефимовичу Чернышову… Попросил, чтобы он обязательно был на заседании Военного совета – дело очень серьезное. Он пришел».

А почему бы, собственно, Василий Ефимович взял бы да не пришел? Во всех краях и областях, где дислоцированы штабы военных округов и флотов, первый секретарь обкома или крайкома КПСС в обязательном порядке являлся членом Военного совета. То же самое распространяется на нынешних губернаторов. Не удалось повидать Евгения Наздратенко в погонах капитана 2-го ранга, пожалованных ему Ельциным, но, говорят, в роли ЧВС Тихоокеанского флота старшина запаса смотрелся превосходно. Такое делалось (делается и будет делаться) для того, чтобы военные товарищи не слишком замыкались в себе и не забывали интересов страны, которую взялись защищать.

Но вернемся к Чернышову. «Вы же придите обязательно, уж будьте так добры, тут такие дела!» – надо ли говорить подобное человеку сталинской закваски… А если надо, то почему? Или – когда?

Всем известно, что у Сталина был причудливый рабочий график. Ложился он в три часа ночи, вставал к полудню. Такой имел тиранский бзик. И ближний свой круг тиранил, заставлял сидеть на работе до полуночи… А вы никогда не задумывались – зачем он это делал? Хозяин известен мстительной жестокостью, но не самодурством. Сталин был всегда целесообразен. Всея Великия, Малыя и Белыя самодержец Петр Алексеевич, руки которого тоже в крови по локоток и выше, нам, потомкам, все-таки более понятен. Регламентируя все и вся на европейский манер, Петр в своих бесчисленных указах непременно писал: «Понеже…»– то есть «Потому, что…» И весьма подробно разжевывал своим дремучим подданным, чего государь желает от них добиться. Сталин не считал нужным объяснять «для особо тупых». Он постоянно играл с аппаратом в «угадайку». Так эффективнее. Не понял – сам виноват. Так страшнее.

Но все-таки: почему сталинские столоначальники понуждались еженощно бдеть до морковкиного заговенья? Не все, правда. Только верхний номенклатурный эшелон – начиная от уровня начальника наркоматского (позже министерского) главка. Конторский люд работал с 9.30 до 20.00. «Топ-менеджеры» приезжали на службу к 11.00 (этот имперский атавизм в Первопрестольной жив и поныне, спозаранку в коридоры власти не суйся!), в 17.30 имели трехчасовой обеденный перерыв. Потом в 20.30 возвращались в «офис» и сидели до полуночи. Но – зачем?

А затем, что страна такая. Необъятная. На 12 часовых поясов растянутая. И, чтобы не прервалась управленческая нить, ждали московские сидельцы, пока проснется восточный берег державы. А то ведь с каким-нибудь чукотскокамчатским деятелем никогда и не услышишься. То он уже спит, то ты еще не проснулся.

У Сталина, хотя он на Дальнем Востоке никогда не бывал, к этой российской окраине было какое-то особое отношение. Говорят, он долго размышлял над картой, разглядывая узкую полосу земли, похожую на палец, просунутый в Азию. Как именовать – Приморская область? Вроде несолидно. Край же предполагает в своем составе национальную автономию. Советизировать полудикий народ удэге, разбросанный по Уссурийской тайге? Так уже с чукчами нарыдались…

– Ладно, – решил вождь. – С краю находится, пусть будет край. Без автономий.

Заодно якобы закрыл краевой центр для иностранцев. Когда демократам пришла пора «открыть закрытый порт Владивосток», в архивах так и не дознались, кто же его закрывал. Десятилетия город продержали под замком безо всяких нормативных актов!

Об этом я пишу так подробно потому лишь, что принципиально важно понять, когда же комфлота Амелько пытался дозвониться на дачу министра обороны… Вы вообще представляете ситуацию, чтобы дежурный генерал Генштаба не дал командующему крупнейшим советским флотом дачный номер телефона министра обороны СССР? Я не могу себе этого представить. Хотя бы потому, что есть полная нелепость, когда бы по московскому городскому телефону Амелько начал докладывать маршалу Гречко о развертывании у себя под носом авианосной группировки США. Для этого существуют защищенные от прослушивания средства, благодаря им министр обороны на связи всегда и везде (надо будет, поднимут в воздух специальный самолет-ретранслятор) – в кабинете, в машине, в дачной постели, на Северном полюсе! Это ЗАС, ВЧ, прямой провод, знаменитая кремлевская «вертушка» АТС-1, пользоваться которой командующий флотом может и должен только лично, без посредства адъютантов и дежурных. Другое дело, когда звонить уже просто неприлично. А неприлично – это в Москве сколько часов?

По столичному негласному укладу, вечером до половины одиннадцатого еще можно звонить даже малознакомым людям, разумеется, трижды извинившись за беспокойство. Но не позже одиннадцати, этого московский менталитет не допускает. Как, впрочем, и чересчур ранних звонков. У меня есть знакомая, которая говорит: «Какая наглость звонить в полпервого утра!» Но это, вы понимаете, «стеб» свободной творческой профессии.

Характерно, что своему непосредственному начальнику Горшкову Амелько дозвонился-таки, уложился во временной «норматив». Но отчего так странно повел себя Горшков? Предположим, их разговор состоялся в половине одиннадцатого. Почему не раньше? Да потому, что во Владивостоке еще половина шестого утра, и Амелько спал, тоже живой человек. – Вот, собственно, ради чего я утомлял вас, читатель, исчислениями временных поясов. А мог ли комфлота спать, зная о приближении американцев? Конечно нет!

Похоже, навтыкал главком товарищу Амелько сто пудов за пазуху: «Сам прошляпил, сам министру и докладывай!»

Это всего лишь моя авторская версия. Имею полное право высказать личное предположение и поэтому прошу не беспокоить исками о защите чести и достоинства.

А может, не совсем так дело было. Горшков понимал, что такая неприятность его тоже коснется, а потому мог подчиненному ход подсказать. В том смысле, что победителей не судят…

Вот почему просил Амелько Чернышова – придите обязательно! Военный совет ему нужно было провести срочно, в ранний неурочный час, заручиться поддержкой «тяжеловеса» из ЦК (сам-то кандидат только второй год) и успеть выгнать корабли в море, пока не проснулась Москва. То есть – до 13 часов по владивостокскому времени.

«Я доложил Военному совету обстановку, разговор с Горшковым, о попытке связаться с министром обороны. В заключение сказал, что я должен принять эффективные меры, и, учитывая, что в это время у нас с США шли какие-то необходимые для СССР переговоры, чтобы им не помешать, решил флот привести в боевую готовность скрытно, развернуть у входа в Вонсан эскадру, в район маневрирования авианосцев развернуть 27 подводных лодок, начать разведку авианосцев с фотографированием разведывательной авиацией, самолетами Ту-95ри с аэродрома Воздвиженка (которые на самом деле базировались в Хороле. – М.В.) Все члены Военного совета молчали – обдумывали. Начал В.Е. Чернышов, который дословно сказал: “Николай (мы с ним дружили), я считаю, что твое решение абсолютно правильно, случись что-либо, тебя обвинят, скажут: а ты зачем там был и бездействовал? Можешь рассчитывать на полную мою поддержку, я уверен, что такого же мнения все члены Военного совета”».

Понял ли Василий Ефимович, зачем его позвали? Да уже с порога все уразумел. Иначе члены Военного совета еще бы долго обдумывали… как собственную корму прикрыть!

«Все согласились, и мы начали действовать. Министру обороны послал подробную шифротелеграмму об обстановке и действиях флота. У меня был телефон для связи с министром обороны Кореи и нашим посольством, но связи не было, видимо, была отключена или повреждена. К Вонсану ушел Николай Иванович Ховрин на “Варяге” с пятью кораблями, ракетными и эскадренными миноносцами».

Их выход не остался незамеченным. Однотипный с «Пуэбло» разведывательный корабль «Баннер» в конце января 1968 года тоже находился у берегов КНДР, всего в восьми часах хода от точки абордажа, и как раз на пути следования советской эскадры. Океанограф Джек Якобсон так описывает свои впечатления тех дней:

– Нам дали команду оставаться на месте, и несколько дней мы болтались на волнах, с тревогой посматривая в сторону корейского берега. Со стороны Японского моря к нам приближалась целая армада из трех авианосных групп. Нашего командира Кларка вертолетом сняли с борта и доставили на авианосец «Энтерпрайз» для консультаций с командующим ударной группировкой. Нам было страшно за наших парней в корейском плену, но еще. страшнее было наблюдать, как ядерный ад изготовился вырваться наружу… Когда коммандер Кларк вернулся на борт «Баннера», нам дали команду возвращаться в Йокосука. Целых шесть месяцев после этого не велось никаких разведывательных операций с нашим участием. Мы просто бездельничали, оттачивая мастерство игры в пинг-понг.

…От Н.И. Ховрина с борта крейсера «Варяг» штаб Тихоокеанского флота получил донесение: «Прибыл на место, маневрирую, меня интенсивно облетывают “виджеленты” на низкой высоте, почти цепляют за мачты».

У неискушенного в военно-морских делах читателя может возникнуть ложное впечатление, что корабли ТОФ прямо-таки ринулись наперерез коварным янки, готовые своими корпусами заградить вход в Вонсанскую бухту. Это не так.

«Насколько известно, – пишет историк-востоковед В. Ткаченко, – советское военное командование специальных мер предосторожности или изменений режима боеготовности в войсках и на флоте в связи с инцидентом вокруг «Пуэбло» не предпринимало. Однако в силу того, что флоты СССР и США действовали в те годы в тесном контакте, чтобы не упускать друг друга из виду, какая-то часть советских военных кораблей, вероятно, приблизилась к берегам Кореи».

Точнее не скажешь – именно «приблизилась», и не настолько, чтобы разглядеть в бинокль, что подают на ланч командиру «Энтерпрайз». Не зря контр-адмирал Ховрин докладывал только об американских самолетах над головой. Можно ручаться, что авианосца он не наблюдал, по крайней мере визуально. «Энтерпрайз» находился в двухстах милях южнее Вонсана. Плавучий аэродром должен держать дистанцию самосохранения, остальное сделают его самолеты. Буквально на пушечный выстрел американцы не подпустили бы советский крейсер к авианосной группировке. «Виджеленты» легко блокировали бы и попытку ракетного залпа из-за горизонта, где галсировал наш гордый «Варяг».

Не зря, нет, не зря потом Амелько будет подкладывать на стол министру обороны сделанные воздушной разведкой фотографии авианосца «Китти Хок» в Цусимском проливе – вот, мол, как янки от нас драпали! Надо было «замывать хвосты» любой ценой. Пока не проснулась Москва-матушка. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

Амелько понимал, что в столице уже будут умываться и чистить зубы, когда невероятными усилиями ему удастся вытолкать в море эти три десятка субмарин. Сборный отряд дежурных кораблей отдаст швартовы быстрее, но в район подойдет, когда столичный люд уже потянется в метро. Нет, не годится. Не судят только победителей, всех остальных судят и еще как! Нужен результат. И вот поэтому, многократно усиливая риск случайного боевого столкновения, Амелько поднимает полк Ту-16. И эти реактивные бомбовозы пошли над морем на бреющем полете!

«Командующему авиацией флота Александру Николаевичу Томашевскому приказал вылететь полком ракетоносцев Ту-16 и облетать авианосцы с выпущенными из люков ракетами “С-10” на низкой высоте, пролетая над авианосцами, чтобы они видели противокорабельные ракеты с головками самонаведения. 20 самолетов вылетели, впереди – 21-й с А.Н. Томашевским».

Почему же целый полк? Самолет Ту-16К-10 может нести только одну противокорабельную ракету К-1 °C. По советским выкладкам для уничтожения авианосца с кораблями эскорта необходимо истратить не менее 20 ракет с обычными тротиловыми зарядами. Другое дело – со спецбоеприпасом! Тут бы парочки хватило за глаза. Но вскрывать ядерные арсеналы без ведома и согласия всесильного 12-го главка Минобороны не мог даже командующий флотом.

Американцы, конечно, струхнули: это кто еще налетел целой армадой? Не китайцы ли, которые по советской лицензии успели наделать производство туполевских реактивных бомбардировщиков в Харбине? Нет уж, одного Вьетнама довольно, война сразу с тремя азиатскими странами явный перебор.

Когда Ховрин доложил, что его контролируют с воздуха американцы, Амелько отдал приказ: ответный огонь открывать только при явном нападении на наши корабли.

О названии этой главы, дабы избежать упреков в тенденциозности: несколько лет назад был опубликован очерк Н.А. Черкашина под заголовком «Как Амелько “воевал” с Америкой». С незначительными корректировками материал включен в книгу адмирала уже за его собственной подписью. Видимо, тема греет Николая Николаевича: повоевать с Америкой не вышло, но зуд в руках был и остался…

Но зададимся законным вопросом: а чего, собственно, ради американцам атаковать советские корабли, которые бродят вблизи своих территориальных вод, не проявляя враждебности? Давайте поставим вопрос шире. Зачем нападать на страну, с которой ведутся активные консультации, у которой Америка просит посредничества, чтобы выпутаться из некрасивой шпионской истории? Возможно, кандидат в члены ЦК КПСС Амелько просто этого не знал?

Бахья-Мотель.

Сан-Диего, Калифорния.

25 января 1968 года.

Важное для флота интервью, как, впрочем, и все последующие в этот день, начались весьма несвоевременным событием…. На следующее утро у Розы расстроился желудок. За завтраком она выпила две бутылки сельтерской, съела тост и запила его соком. Хэмпфилл позвонил в Одиннадцатый военно-морской округ и просил доктора побыть с ними во время интервью. Доктор прибыл, но после нескольких часов стало очевидно, что самочувствие Розы нормальное, и он ушел, оставив все телефоны – в офисе и домашний.

Осталось только сожалеть, что утро кэптена Хилла на сей раз не было расписано для гольфа. Он явился заранее, почему-то в компании с военнослужащей дамой с нашивками Yeoman (специальное звание для канцеляристов и делопроизводителей в ВМС США) и флотским старшиной. Хилл заявил, что он собирается записать беседу с редактором «Тайм» на диктофон в целях, оставшихся непонятными до сего дня, но Алан Хэмпфилл сразу заподозрил, что это при внесет в общение много ненужной сумятицы.

Кэптен был чем-то сильно раздражен с утра и не слишком вежливо поприветствовал редактора:

– Это вы явились рано или я – поздно?

Ли улыбнулся и ответил:

– Если честно, припозднились вы, кэптен.

Из последних сил напрягая свои скромные запасы учтивости, кэптен попросил Ли пройти на лоджию, где Джин Хэмпфилл впитывала январское солнце Сан-Диего. Оставшись наедине с Аланом, они в ускоренном темпе перебирали аргументы вчерашней ночи, баланс «за» и «против» остался прежним. Они согласились не согласиться друг с другом, но кэптен имел преимущество в числе шевронов на рукаве мундира.

Все это время Роза, еще не известная в Америке всем и каждому, пребывала в парикмахерском салоне. В течение следующего года две вещи, вместе с постоянной тревогой о команде «Пуэбло», занимали ее сознание. Это визиты к визажисту и преданность католической церкви. Она никогда не выходила к фотографам, не сделав укладки и макияжа. Размышляя над причиной, Хэмпфилл вскоре заключил, что тщеславие если и присутствовало, то в самой малой степени. Хорошо выглядеть означало для Розы победить неуверенность и нервозность. Еще в большей степени, чем парикмахер волосы, смягчал ее душу костел. Роза никогда не пропускала воскресной мессы, и крайне редко – религиозные праздники, которые она знала наперечет. Она никогда и ничего не делала по воскресеньям. Никаких интервью, встреч или планирования. Сначала Хэмпфилл сходил с ума от злости. Он кричал на Розу, доказывал, что Питу всегда было плевать на воскресенья, но все без толку. В обычные дни она могла работать до упаду. Но воскресенья были ее днями безраздельно.

Дозвониться кому-либо в Бахья-Мотель в те дни было решительно невозможно. Но большинство составляли все же не репортеры. Звонили женщины, которые представлялись как «моряцкие жены», оставляли оператору свои номера и предлагали всяческую помощь, в которой может нуждаться Роза. Один звонок поступил даже от австралийки, которая едва прибыла в Сан-Диего. На общение с этими сердобольными дамами уходили целые дни, но Роза непременно перезванивала каждой, чтобы поблагодарить за чуткость и участие.

Интервью мистера Ли с Розой сложилось так замечательно просто, что сразу был виден настоящий профессионал. Йомэн отщелкала целую фотографическую кассету. Ее начальник сделал полную запись интервью, но это, оказалось, не побеспокоило никого. Но в кульминационный момент интервью прервал коммандер Хартман из местного офиса военно-морской разведки. Он отвел Хэмпфилла и Розу в сторону и тихо рассказал, что Радио Пхеньяна только что передало магнитозапись признания в шпионаже, якобы сделанного голосом Пита. Разведка срочно искала любую пленку с записью речи коммандера.

Весь домашний скарб семейства Бучеров находился на временном хранении в Джефферсон-Сити. Возможно, сказала Роза, там найдется одна или две бобины с записью голоса ее мужа. Она подробно объяснила офицеру, где, в каких коробках могут лежать эти пленки, разрешила ему искать их и использовать для служебных нужд, а также написала соответствующую записку складской администрации. Разведчик поблагодарил и уехал. Капитан Хилл прерывал интервью только однажды, когда Роза описала своего мужа единственным словом: «Динамичный»:

– Там телевизионщики нервничают, они уже опаздывают к полуденному эфиру. Сколько времени потребуется, чтобы закончить интервью?

Дэйв сказал, что десяти минут будет достаточно. Но, разумеется, занял времени гораздо больше. Хэмпфилл в это время вел длинные переговоры с редактором Newsweek. Еженедельник интересовало, имеются ли у Розы хоть какие-нибудь фотографии «Пуэбло», проданы ли они уже каким-либо СМИ, и узнав, что еще нет, радостно пообещал немедленно прислать за ними курьера вместе с чеком на четырехзначную сумму.

Хэмпфилл, руководитель программистов ЭВМ и сам аналитик, за два дня уже притерся к миру СМИ, по крайней мере, настолько, чтобы уловить перемену в их повадках в то утро. Они теперь не выпрашивали, а твердо требовали своего, положенного. Но по-настоящему Алан всполошился только после третьего вопроса относительно пресс-конференции, назначенной на 11 часов утра. Оказывается, о ней уже извещены национальные телесети АВС, CBS, NBC, из Нью-Йорка вылетели съемочные команды, а также съезжались репортеры всех местных калифорнийских телеканалов, привлеченные неожиданным анонсом.

Выяснилось, что кэптен Хилл, не сумев убедить Розу, самочинно созвал пресс-конференцию, прекрасно понимая, что в сложившейся ситуации никто не посмеет настроить против себя журналистов, отказывая им в последний момент. Роза была подчеркнуто холодна, ее вынудили к тому, чего не желала ни она сама, ни ее ближайшие помощники. Миссис Бучер была уверена, что если Пит действительно сделал признание в шпионаже для Радио Пхеньяна, то лишь под физическим принуждением, что, как выяснилось впоследствии, было абсолютно правильным выводом. Но даже самые плохие подозрения были слишком оптимистичны.

Из уважения к жене плененного коммандера пресс-конференция была короткой. Ведущий в своем вступительном слове очень тенденциозно и безжалостно охарактеризовал факт признания Бучера. Репортеров более всего интересовало, уверена ли Роза, что по радио прозвучал именно голос ее мужа. Она, не слышав пленки, не могла подтвердить или опровергнуть. Пресса желала знать реакцию Розы на приказ президента США о срочном призыве резервистов. Она просто ответила, что не слишком сильна в международных делах, поэтому не может сказать ничего определенного. Тогда ее спросили, соответствует ли переданное корейцами заявление стилю ее мужа, но вопрос состоял сплошь из военных терминов, и Розе снова нечего было ответить. У журналистов сложилось впечатление, что жене командира «Пуэбло» флотские начальники «заткнули рот». На вопрос о реакции сыновей Роза твердо заявила, что не желает вмешивать в это дело детей.

Худшее, что принесла пресс-конференция, было в широко растиражированной назавтра фотографии, где над головой Розы сверкали золотые нашивки кэптена Хилла. Это укрепило в обществе превратное впечатление, будто бы флот держит миссис Бучер «под колпаком», контролируя каждое ее слово. К чести верхушки флота, там сделали правильные выводы, и кэптена Хилла немедленно отозвали из Сан-Диего, но влияние его медвежьей услуги сказывалось долго.

Зато разворот Time Magazine был просто великолепен. Опубликовав к тому же акварели Бучера, немедленно по возвращении автора журнал выплатил ему за рисунки 6 тысяч долларов. По тем временам это была весьма солидная сумма, и она пришлась семье командира «Пуэбло» очень кстати. Расчет флотской пресс-службы оказался верен: симпатии американской публики были полностью на стороне захваченного экипажа. Хэмпфилл и Роза скоро оценили, насколько это было важно.

В половину второго ночи Розу поднял с постели телефонный звонок адмирала Томаса Мурера, начальника Оперативного департамента US Navy. Он выразил ей свое сочувствие (на третьи сутки первое официальное!) и заверил расплакавшуюся женщину, что все необходимые меры будут предприняты. Той же ночью из Вашингтона последовал еще один звонок. Свою поддержку выразил сенатор от штата Калифорния Фрэнк Черч. После этих звонков у Розы немного отлегло от сердца, она почувствовала себя увереннее. К решению проблемы подключились серьезные политические силы.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО: СРОЧНО: NODIS.

ТЕЛЕГРАММА

Москва, 26 января 1968 года, 1150Z.

Посольство США в СССР – Госдепартаменту США.

1. Я доставил Громыко послание Президента Косыгину сегодня в 12.45 (МСК. – М.В.) Прочитав письмо, Громыко спросил, имею ли я что-либо передать устно. Я ответил, что к сказанному в беседе с Кузнецовым добавить нечего…

2. Громыко сказал, что он, безусловно, передаст послание адресату, а также проинформирует советское руководство и правительство о его содержании. Однако, в порядке предварительного комментария, он высказал надежду, что американское правительство займет трезвую позицию в данном вопросе и не поддастся сиюминутным чувствам, которые, как демонстрирует послание Президента, охватили сейчас США. Ситуация в целом, факты и возможные последствия должны быть взвешены очень тщательно. Громыко сказал, что по понятным причинам он не хотел бы в данное время обсуждать ответ советской стороны американскому президенту.

3. Выделяя внешнеполитический контекст своего предварительного комментария, Громыко выразил глубокое сожаление, что американские корабли вели себя слишком вольно. Очевидно, военное командование США не видит ничего предосудительного, посылая свои корабли так близко к берегам, городам и сооружениям других государств. На его взгляд, в США выработалась привычка игнорировать интересы других стран. Например, СССР направлял многочисленные ноты американскому правительству, приводя конкретные данные о месте, времени и даже бортовых номерах американских самолетов, которые совершали облеты советских торговых судов. Но всякий раз американская сторона присылала стандартный ответ, что советская информация не соответствует действительности. Это снижает межправительственные контакты до уровня, когда они уже не могут расцениваться как серьезные.

4. Кратко суммируя сказанное Кузнецову, я напомнил об обеспокоенности правительства участившимися инцидентами в DMZ, связав с сеульским рейдом…

5. Громыко заявил, что у него есть сведения от другой стороны о фактах вылазок южных корейцев, но он не желал бы теперь это обсуждать. Он завершил разговор заявлением, что послание Президента будет изучено и ответ передадут нам должным образом.

6. Отвечая на мой вопрос, когда Косыгин вернется из заграничной поездки, Громыко ответил, что Косыгин пробудет в Индии два или три дня и, возможно, на день или два остановится в Афганистане на обратном пути.

Томпсон