Текст книги "В просторном мире"
Автор книги: Михаил Никулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
В одной из глубоких балок машина, свернув с дороги, заехала за терновый кустарник и остановилась.
«Еще этого недоставало!» – гневно подумал майор, потому что знал медлительную строгость шофера, его особую привычку обращаться с машиной, как со знатным человеком. Майор уже ждал, что старый шофер сейчас же выселит из кабины садовника Василия Семеновича Суярова, а потом вежливо предложит и ему: «Не хотите ли немного размяться?»
– Сходить, что ль? – не оборачиваясь, спросил майор.
– Как знаете. Остановился сказать – колхозницы, те посмеялись… «Дескать, ищи их в тепле!» Ничего подобного: и старик и хлопцы, посмотрите, все они на посту.
Майор отшвырнул плащ. Шофер, подставляя ветру скуластое лицо, стоя на крыле машины, смотрел вдаль и смеялся в запыленные усы так, как будто его легонько щекотали подмышками.
– И ребята, как кузнечики, хоть квело, а прыгают! – и тут же, затаенно усмехнувшись, завел машину подальше в кусты.
– Вы смеетесь так, как будто они у вас на ладони, – недовольно заметил майор, видя далеко на косогоре за поднятой черной зябью что-то похожее на бредущий скот… Две фигурки впереди и одна, не то три – позади. В ветровой хмари фигурки людей казались одинаково темными и одинаково маленькими.
Шофер, спрыгнув с крыла, заводным ключом постукивал по шинам, проверяя исправность камер.
– Соображение, товарищ майор, такое, – не всякому встречному верь на слово.
Сойдя с машины, майор с некоторым раздражением спросил:
– Но почему вам надо верить?
– Экспертизу по глазам сдаю на сверхотлично!
«Какой самоуверенный», – подумал майор, и столкнувшись взглядом с садовником, вышедшим из кабины, спросил его:
– Василий Семенович, а вы чему усмехаетесь?
Высокий старый садовник, огладив коротко подстриженные седые усы, ответил:
– Радуюсь. Хлопцы-то с характером, пробиваются сквозь ветер. Телят ведет Марьи Захаровны сын – Михаил Самохин. Манера у него в землю посматривать.
– Точно! Вы, Василий Семенович, проходите курсы шоферов и садитесь за руль. Глаза у вас такие, что можно доверить любую машину, – похвалил старого садовника шофер и, обратившись к майору, сказал: – Товарищ майор, давайте ехать!
– Вы что, шутите?
– Не шучу.
– Ну, значит, не думаете, что говорите. Ребят надо забрать, – настойчиво проговорил майор, уже начиная убеждаться, что маячивший на гребне скот гнали Иван Никитич и ребята.
Шофер, отвернувшись от ветра, крутил цыгарку. Обветренный жесткий затылок его покраснел, когда он заговорил:
– Надо ехать… Мне доступней понять ребят. Своих в землянке стайка… А у вас, должно, сроду они не водились.
– Вот поэтому не хочу быть опрометчивым с чужими. Отцы у них на фронте. За эту прогулку отвечаю я! – обидчиво заявил майор и, поскрипывая кожей полушубка, стал ходить взад и вперед, на ходу объясняя, что сам он останется со стариком, а ребят нужно подвезти до Иловской. За ночь они отдохнут и потом вместе со стариком доставят коров по назначению.
– Оно, конечно, дело ваше, – заговорил шофер. – Вы тут старший, вам и распоряжаться. Только нескладно получается. Люди во какую дорогу прошли. Можно сказать, дом построили. Осталось покрыть и побелить его, а тут им няньку.
Запыленные усы шофера сердито дернулись, и он замолчал.
Майор, опешив, остановился. Он полностью соглашался с шофером, но должен был и сам видеть, здоровы ли ребята и старик, чтобы быть уверенным, что до Иловской, до переправы через Дон, они благополучно доберутся.
… Через несколько минут майор, шофер и садовник услыхали звон захлебывающегося на яростном ветру колокольчика.
Со склона в лощину, из-за голых кустов, им, будто на ладони, видно было, как приближались коровы. В голове стада, с палками через плечо брели запыленные Иван Никитич и Гаврик. В хвосте шагал Миша с ведром, висевшим на лопате за спиной, а позади Миши плелись связанные меж собой телята.
– Походная жизнь – она не сладка, а до крайности интересна и под уклон идет, – с усмешкой сочувствия заметил шофер.
Иван Никитич невдалеке от дороги остановился, повернулся узкой костлявой спиной.
– Михайло, – послышался его охрипший голос, – не напирай сзади! Отпусти телят на траву, а сам иди сюда!
Первым на дорогу вышел Гаврик.
Из-за кустов видели, как он попробовал прочность накатанного грунта сапогами, слышали его с усталой гордостью сказанные слова:
– Миша, вот она дорога! Три дня ее не видали!
Вслед за дедом появился Миша. Он тоже счел нужным попробовать ногами дорогу, сбить на затылок треух.
Старик, становясь с каждым словом оживленней, предложил:
– Можно пройтись! По ней и слепой к вечеру до Иловской доведет, а там пойдут наши миусские поля.
Он закинул руки за узкую спину. Подражая ему, Миша и Гаврик тоже закинули руки за спину… Все трое немного прошлись по дороге. На обратном пути, взглянув деду в глаза, Миша с опасением проговорил:
– Дедушка, хоть бы они не вздумали выехать нам по подмогу!
Дед сразу остановился.
– Ветер еще силён. Там, конечно, беспокоятся, а все-таки получится бестолково.
Майор, проскрипев кожей нового полушубка, тихонько кашлянул.
Заговорил Гаврик с досадой скучающего человека:
– Дедушка, мы же задание почти на сто выполнили… Гнали, гнали и тут они.
Он хлопнул шапку о землю.
– Гаврик, треух надень и не каркай, как ворона на мокрую погоду. Пришлют помощников, отправим их по назначению.
Миша, обращаясь к деду, добавил:
– Их, дедушка, отправим, а сами дело доведем до конца.
– Дедушка, эта дорога кончится… А потом мы опять в поход по колхозному заданию?
– Обязательно! – засмеялся старик, и от его хорошего старческого смеха у Гаврика невольно вырвалось:
– Жизнь!
– Жизнь впереди! Там она! – старик указал на дорогу. – И не топчись, Гаврик, на месте! Трогай коров! Нечего им стоять!
Зазвонил колокольчик. Он, верно, звонил все время, потому что коровы рвали траву, но за кустами терна его звон услышали только теперь.
Когда коровы скрылись за противоположным склоном лощины и звон колокольчика потонул в попутной ветровой хмаре, майор, поднимаясь в машину, проговорил:
– До Иловской они дойдут. Там в МТС, на совещании, должен быть Василий Александрович, секретарь райкома… Пусть подскажет, как дальше.
Услышав это, шофер сразу повеселел, сбочил шапку и кинулся заводить машину:
– Раз Василий Александрович будет решать, то вам, товарищ майор, быть, где меньшинство, а мне – где большинство! – сквозь гул мотора прокричал он.
2. На Миусе
В Иловской, переправившись через Дон, Иван Никитич получил от паромщика записку, в которой Василий Александрович писал ему: «Мы с майором Захаровым и с другими товарищами обсудили ваше положение: низом гнать стадо не безопасно, через самбекские высоты – тем более нельзя… Придется вам сделать крюк: пойти в обход через Желтый Лог. Кстати, я буду там на строительстве железнодорожного моста. Обязательно найдите меня. Стоянку сделаете на ферме колхоза „Передовик“. Об этом я заранее договорюсь с председателем колхоза. Коровник у них уцелел, а коровами еще не обзавелись. По-товарищески жму вам и вашим помощникам руку. Оставляю свежие газеты, хотя не уверен, что найдете время их прочитать».
Переночевав в Иловской, Иван Никитич, Миша и Гаврик ранним утром вывели стадо на холмистый гребень правобережья. Здесь они заметили, что ветер, унявшись, менял направление. К половине дня проселок, которым они шли, взобрался на сивый холм и, перешагнув через него, неожиданно завилял, будто испугавшись грейдера, в который ему надо было влиться, как ручью в речку.
В отличие от проселочного запустения и глухоты на грейдере чувствовалась напряженная жизнь. На запад бежали военные грузовые «ЗИСы» с кладью. В иных машинах бронзовой накипью сверкала копченая рыба: донской лещ, тарань… В других по дну кузовов танцевали маленькие бочонки. Что в этих бочонках была донская селедка, об этом старый плотник, Миша и Гаврик безошибочно узнавали по остро щекочущему запаху.
– Товарищ Опенкин! Иван Никитич! Вот и встретились! Заворачивайте к нам!
По мягкой усмешке, появившейся на морщинистом лице старого плотника, ребята догадались, что он уже знал человека, кричавшего ему из бурьянов; под бугорком в нескольких шагах от этого человека стоял легковой «газик».
– Это же и есть Василий Александрович! Отгоните коров от грейдера, спутайте их и подходите поближе! – ускоряя шаг, звал ребят Иван Никитич.
Миша и Гаврик не спешили к курганчику. Они знали, кто такой Василий Александрович. Вспомнив, как дед готовился к встрече с секретарем Целинского райкома, они стали осматривать друг друга.
– Гаврик, у меня сзади шинель не измята? – спросил Миша.
Гаврик дважды обошел его и дважды поправил складки шинели под хлястиком.
Затем уже Миша, осматривая Гаврика, снял с его полушубка колючие листья засохшего осота.
…Василий Александрович показался ребятам вначале человеком строгим. Крупное выбритое лицо его, стянутые к носу густые черные брови выражали недовольство, когда он говорил стоящему рядом Ивану Никитичу:
– Они каждый раз твердили району: я могу, мы можем помочь, можем помочь немного этим и немного тем… А чем колхозники могут помочь? – спрашиваем. Что вы все «якаете»? Что вы отгораживаете колхозников от таких больших задач, как шефская помощь?
Возмущаясь, Василий Александрович посматривал через плечо, и ребятам показалось, что тот, кого он ругает, стоит за бугорком. Но за бугорком никого не мыло, и ребята, поздоровавшись, присели в стороне на траву.
– И мы, Иван Никитич, решили эту перегородку снять. Перенести обсуждение шефского вопроса в колхозы. И доказали «якающим», как умеют советские люди помогать своим товарищам, – продолжал Василий Александрович.
Из дальнейшего рассказа Василия Александровича Миша и Гаврик узнали, как после собрания колхозные шефы организовывали обозы…
Поднялось все село: застучали топоры, молотки, засвистали пилы. Из своих дворов на бригадный люди несли кто лист железа, кто доску, дверь, раму. Тут же кричали связанные гуси и куры. Стемнело… Ночь – не помеха.
Слушая этот рассказ, Миша и Гаврик вспомнили, что так же вот и целинский секретарь райкома организовывал для них шефскую помощь. Он тоже не спал и утром выехал посмотреть, все ли сделано как нужно… И теперь, независимо от того, сердился ли Василий Александрович или улыбался, он им все равно нравился. Им уже нравился теперь и его потрепанный «газик» с ободранным кузовом. Впервые внимательно взглянув на «газик», ребята заметили, что из-под откинутого капота вытянулась нога шофера. Самого же шофера почти не было видно, и ребятам весело было смотреть, как нога его в рыжем сапоге штопором вертелась в воздухе.
– Володя, что-то обоз не показывается на грейдере! – громко сказал Василий Александрович, оборачиваясь к машине.
Из-под капота послышался молодой голос:
– Василий Александрович, не беспокойтесь! Пока я своей старушке подправлю здоровье, он подъедет. Эту ж старушку забраковали фронтовики. А там знают, что забраковать. У нее к чему ни притронься, все болит!
Миша и Гаврик переглянулись и согласились, что шофер шутлив и находчив.
– Подойдем к нему? – вставая, сказал Гаврик.
– Может быть, ключ, молот, швайку надо принести из кабины? – подсказал Миша.
Ребята, наверное, договорились бы, чем и как надо помочь шоферу, и, наверное, пошли бы помогать ему, как они не раз помогали и трактористам и шоферам, но до кургана с холодной ветровой струей донеслась песня. В ней переплетались простуженные женские голоса с певучими трелями баяна. Василий Александрович и Иван Никитич вытянулись. Ребята догадались, что с бугорка они уже видят появившийся на грейдере обоз.
Скоро обоз стал виден и ребятам. Встречные грузовики давали ему дорогу. Мише и Гаврику казалось, что обоз двигается очень быстро, так как им приходилось то и дело отлучаться и подворачивать разбредавшихся коров. Они видели, что старый плотник, жуя морщинистые губы, считал подводы. А Василий Александрович, уже подсчитав их, гордо говорил:
– Вот посмотрите, что сделали люди от всего сердца!
Шофер на секунду высовывал из-под капота курчавую голову и, вытирая вспотевшие, запачканные маслом щеки, сожалеючи говорил:
– Из-за этой машины много хорошего не увидишь.
Переднюю подводу с развевавшимся над ней флагом везли рыжие, хорошо вычищенные кони. В этой подводе густо сидели колхозницы и баянист. На следующих подводах лежали доски, железо, бревна.
А на последней стояли плетеные садки.
– Миша, погляди, погляди, – гусак из садка голову высунул!
– Гаврик, да там есть и куры!
Иван Никитич, восхищаясь, сказал:
– Хорошо, душевно организовано. Даже в гривы и в упряжь нашли время вплести красные ленточки!
– Ага! Заметили! – услышали ребята торжествующий голос Василия Александровича и увидели, как он, сдвинув овчинную шапку, расставил ноги, как рыбак в лодке, и стал рассказывать:
– На райисполкоме некоторые товарищи были против ленточек. Люди, говорили, пока еще под землей живут, а мы к ним с баяном и с ленточками… А мой земляк, рыбак, поддержал меня. Он сказал: и баян нужен и ленточки. Если помогать, мол, так помогать весело.
– А как зовут рыбака этого? – спросил Иван Никитич.
…Сидевшие на передней подводе обоза уже заметили Василия Александровича. Они стали махать задним, подводчикам, чтоб забирали влево. Обоз круто повернул, беря направление на холмик, на котором стояли Василий Александрович и Иван Никитич.
– Василий Александрович, а мы думали, что вы зоревать уехали.
– На заре лучшие сны снятся! – громко и шутливо заговорили колхозницы, вылезая из передней остановившейся подводы.
– Кто это «мы»? – прихрамывающей походкой обходя лошадей справа, спрашивал баянист. – Я ж вам говорил, что Василий Александрович откуда-нибудь сбоку наперерез выскочит! Так оно и случилось! – и, гордо поправляя висевший на плече баян, он присоединился к людям, обступившим секретаря райкома.
Ребята видели, как Василий Александрович, здороваясь, почти каждого называл по фамилии и разговаривал с колхозниками так же просто, как просто разговаривали с ним колхозники.
– Товарищ Коптева, я обязательно учту, что на заре самые лучшие сны снятся! А вам, товарищ Беланов, надо было спорить с ними на что-нибудь существенное. Не догадались? Жалко, – сочувственно улыбался он, медленно проходя со всеми мимо подвод обоза. Он только не спешил ответить суховатому человеку с подстриженными усиками, с бегающими глазами, одетому в поддевку с косыми накладными карманами, из которых он почти не вытаскивал рук.
– Василий Александрович, мы, значит, везем… Василий Александрович, я старался сделать, как указывали, чтоб деревянного стройматериала было больше. Товарищи, тише! Я ж хочу доложить…
– Товарищ Тартакин, а мы же вот идем и смотрим. Докладывать не стоит, – ответил Василий Александрович и, поддерживая чей-то веселый разговор, пошел дальше.
Миша и Гаврик побежали согнать коров и телят, которые успели разбрестись в разные стороны. Они вернулись, когда Василий Александрович и колхозники, осмотрев обоз, снова собрались около передней подводы и слушали секретаря райкома. Он говорил негромко, неторопливо, как говорят с людьми своими, близкими. Говорил коротко и просто.
– …От райкома большевистской партии спасибо вам, товарищи, за все, что собрали для колхозников, больше вас пострадавших от войны. Спасибо за любовную организацию и в существенном и в мелочах. Спасибо за товарищеское единодушие, за хорошее настроение, с каким помогаете.
Василий Александрович замолчал. По лицу его заметно было, что он собирался сказать еще что-то, такое же простое и короткое. Мысль его неожиданно остановилась на чем-то веселом: большое лицо заулыбалось, округлые глаза засветились.
– А и в самом деле обоз готовили с хорошим настроением.. – И вдруг он остановил себя, решительным движением достал из кармана газету.
– Спрашивается: а почему нам не быть веселыми, если, слушайте вот, товарищи, как наша армия, освобождая родную землю, сбрасывает фашистов в Днепр и гонит дальше..
К ребятам тихо подошел шофер и зашептал, вручая им ведро:
– Товарищи шефы, пожалуйста, из той вон глинистой ямы принесите хоть полведерка воды: немного подолью в радиатор и руки помою.
* * *
…Захватив ведро, Миша и Гаврик убежали за водой. Возвращаясь из глинистой ямы, они увидели, что обоз стоял на прежнем месте. Около передней подводы, где развевался флаг, было людно и весело: баянист играл плясовую, а колхозницы танцевали.
Василий Александрович, стоявший здесь вместе с Иваном Никитичем, от души поощрял:
– Товарищи, хорошо вы пляшете! Просто хорошо!
Протеснившись к самому кругу, Миша и Гаврик увидели, как одна из колхозниц, подтягивая широкий ремень на ватной кофточке, шутливо крикнула, кивнув в сторону секретаря райкома:
– Василий Александрович, «хорошо» чужими ногами не считается! А своими ногами считается! Вот так! – и, перехватив себя руками в поясе, подскочила, ударила каблук о каблук и завертелась около самого баяниста.
– Кто сказал, что «хорошо чужими ногами»? – услышали ребята допытывающийся голос Василия Александровича.
– Кто знал, тот и сказал! – отвечала ему колхозница, зазывно приглашая подруг: – Бабочки, давайте пополнение, чтобы шире круг!
Миша и Гаврик, теснимые назад, помня, что позади они оставили ведро с водой, опасливо поглядывали друг на друга. Танцующих в кругу становилось все больше.
– Может, скоренько отнесем ведро шоферу и вернемся? – прошептал Миша.
– Как хочешь, – схитрил Гаврик.
Миша тоже не мог решиться уйти отсюда: он видел, что Василий Александрович, продолжая настойчиво допытываться, «кто сказал, что хорошо чужими ногами», выходил на круг.
– Василий Александрович, по такому делу пиджачок придется снять. Мешает развернуться! Бросайте мне его на руки! С большой охотой подержу! – услышали ребята голос Ивана Никитича.
Круг стал расширяться, и вдруг под чьими-то ногами хлюпнула вода и зазвенело ведро.
– Слышал? – спросил Миша Гаврика и с беспечным весельем добавил: – Гаврик, шире круг!
– Миша, так мы ж потом можем десять раз сбегать за этой водой! – ответил Гаврик, ноне во-время, потому что шофер, взяв его легонько за локоть, сказал:
– Товарищ шеф, слышал я по голосу, что мое ведро где-то зазвенело. Найди ею, пожалуйста, а уж за водой, видать, я сам схожу. Шефы, должно быть, разные бывают, – и, распорядившись, чтобы Гаврик принес ему ведро к машине, удалился.
– Миша, что будем делать? – опросил посрамленный Гаврик.
– Плясать, – сердито вытаскивая из толпы Гаврика за полушубок, ответил Миша.
Схватив валявшееся ведро, Миша и Гаврик, стараясь не попасться на глаза шоферу, опять побежали к глинистой яме. Как ни торопились они вернуться и еще посмотреть на танцующих, но опоздали. С пригорка им стало видно, что обоз уже на сотню метров отъехал от того места, где недавно было весело и людно. Остались только Иван Никитич, Василий Александрович, колхозница Коптева, что бойчей других танцовала, и Тартакин.
Он стоял в стороне, засунув руки в карманы. Ребята обратили внимание, что Тартакин и теперь был таким же скучным, каким он был тогда, когда все веселились и плясали.
Василий Александрович, Иван Никитич и Коптева сейчас смеялись, глядя на то, как четверо колхозниц, отделившись от обоза, гонялись за белым петушком и золотистой курочкой, которые ухитрились выскочить из садка и быстро убегали от обоза.
– Так можно и кур проплясать!
– А ты пляши в другой раз с оглядкой! – смеялись колхозницы.
Ка-гай! Ка-гай! – откуда-то из-за холма кричал гусь.
Мише и Гаврику гусиный крик «ка-гай! ка-гай!» показался очень похожим на «ка-тай! ка-тай!». Получалось, что гусь ободрял убегающих петушка и курочку. Наверное, нечто похожее представилось и Василию Александровичу.
– Товарищи, прошу, не надо больше! – шутливо погрозил он смеющимся ребятам. И, будто сейчас только угадывая, что это были Миша и Гаврик, кинулся к ним, обнял и, заглядывая в глаза то одному, то другому, говорил:
– Друзья мои, а ведь степь и черная буря уже остались позади! Теперь-то ясно, что таким товарищам, как вы, можно поручить и более ответственное дело. И мы уже договорились с Иваном Никитичем, что такое дело вы получите сейчас.
…Когда Миша и Гаврик, вручив шоферу ведро с водой, повернулись, чтобы незаметно взглянуть на Василия Александровича, к их удивлению, он уже сидел в кабине «газика» и что-то писал. Отрываясь от страниц блокнота, он через открытую дверцу разговаривал с Тартакиным.
– Жгите сорняки! Ведь они мешают и минерам и трактористам! Жгите, пока они сухие, пока не пошли дожди! – говорил он.
Миша и Гаврик заметили, что Василий Александрович стал снова похожим на того Василия Александровича, что ругал «якающих», и косо поглядывал через плечо. И снова Тартакин, слушая секретаря райкома, смотрел куда-то в сторону. Казалось, что окружающее его мало интересовало, а то, что говорили ему, было для него не ново.
– На двенадцатый километр железной дороги почему не послали людей в помощь ремонтникам? – спросил Василий Александрович.
– Район не давал такого распоряжения, – удивленно повел плечом Тартакин.
– Товарищ Опенкин, – обратился секретарь райкома к старому плотнику, – у этого председателя и его заместителя носы всегда повернуты в одну сторону: раз указаний из района нет – значит, можно ничего не делать. Двенадцатый километр у них под боком. Там нужна срочная помощь ремонтникам, чтобы быстрей исправить железную дорогу, а они объезжают его, как вражескую засаду.
Иван Никитич кашлянул, но ничего не ответил.
– Колхозу спасибо за обоз, – смягчаясь, проговорил секретарь райкома.
– А председателю? – скупо усмехнулся Тартакин.
– Воздержусь, – ответил Василий Александрович и опять стал писать в блокноте.
– Я знал, что воздержитесь. Даже когда мы на райисполкоме бьем фактически – отчитываемся по мероприятиям…
Выговаривая слово «мероприятия», он поворочал в своих карманах туго сжатыми кулаками.
Василий Александрович продолжал писать, а Тартакин скучно говорил ему:
– Ваше указание – в три дня собрать для пострадавших от войны трактор – мы выполнили… До срока выполнили ваше заданье по саженцам для разоренных войной. Фактического не переспоришь. Как энтузиасты, мы с заместителем все время наступали на пятки – он тракторной бригаде, а я садоводческой.
Василий Александрович медленно повернул голову, чтобы лучше видеть стоящего сзади Ивана Никитича, и спросил его:
– Товарищ Опенкин, ты когда-нибудь видел на пятки наступающих энтузиастов?
– Не довелось, – ответил старый плотник, сдерживая усмешку.
Секретарь райкома так весело засмеялся, что шофер, отнеся этот смех на свой счет, озабоченно проговорил:
– Все! Окончательно все! Помою руки и буду заводить!
Тартакин обиженно замолчал. Глядя на него, Василий Александрович сурово задумался и сказал:
– Товарищ Тартакин, иди догоняй обоз, а по дороге все время тверди себе, что не «я» и не «мы» помогаем пострадавшим от войны, что помогают колхозники колхозникам, советские люди своим товарищам. А наше дело организовать… А вот когда за плохую организацию тебя или меня спросит партия, тогда уже надо отвечать «я»… Поймешь это – больше сделаешь. И жить тебе будет интересней. И вот при таком, как сегодня, случае не удержишься, чтобы не поплясать. Все!
Ничего не ответив, Тартакин пошел догонять обоз. Шофер начал заводить машину. Как бы спохватившись, Василий Александрович поманил к себе ребят.
Подойдя к машине, они увидели в руках секретаря райкома чистый лист из блокнота. На нем он быстро рисовал жирные точки, протягивал между ними прямые и косые линии…
– Миша, Гаврик, мы тут с Иваном Никитичем кое о чем договорились, составили на сегодня план действия… Вот где мы сейчас находимся, – объяснил он. Вот дорога на ферму колхоза «Передовик», куда я сейчас поеду и куда пойдут с коровами Иван Никитич и товарищ Коптева. Товарищ Коптева останется там с коровами, а мы с Иваном Никитичем сейчас же выедем – сначала на строительство моста, а потом на станцию Желтый Лог. Сегодня ночью мост будет готов. Из районной строительной бригады можно будет послать в ваш колхоз каменщиков, плотников..
Слушая Василия Александровича, Миша и Гаврик видели, что сейчас он чертил еще одну дорогу. Чертил и бегло поглядывал то на одного, то на другого. Им стало понятно, что по этой дороге пойдут они.
– Мы пойдем в район, в Петровское, – проговорил Миша так, как будто только что взобрался на крутую гору.
– А какое нам задание? – немного побледнев, спросил Гаврик.
– В райисполкоме получить наряд на лошадей. Тут в записке все есть, но самое главное…
Василий Александрович сильно поводил карандашом по той точке, рядом с которой было написано «Желтый Лог». – Самое главное, – продолжал он, – что вам надо из Петровского прибыть в Желтый Лог или сегодня же, или завтра утром. В колхозе вас очень ждут с коровами, нужно спешить. Но будет совсем хорошо, если удастся и лошадей заодно привести. Постарайтесь наряд получить до восьми часов. С девятичасовым поездом доедете до моста. Опоздаете на рабочий – подождите, пока придет паровоз с платформами за камнем…
Он попытался было объяснить, как итти в Петровское, к кому там обращаться…
– Василий Александрович, да чего ж объяснять: и записка есть и план действия!.. – взмолился Гаврик.
– И к плану действия – карта. – Протягивая руку к листку, сказал Миша.
Василий Александрович весело посмотрел на Ивана Никитича. Старый плотник улыбался.
– Кто у них будет старший? – спросил секретарь райкома.
– Дедушка, пусть лучше старшим будет Миша, – зардевшись от смущения, предложил Гаврик.
– Они у меня, Василий Александрович, оба испытанные. Но пусть уж будет так, как советует Гаврик: записочку отдайте русявому – Михаиле Самохину, – ответил Иван Никитич, и они пошли с Коптевой распутывать коров.
Через минуту Миша и Гаврик, не предполагавшие, что они вдруг останутся вдвоем, с улыбкой радости и некоторой растерянности провожали глазами убегавший «газик», за которым уходили коровы, торопливо подгоняемые Иваном Никитичем и колхозницей Коптевой. И хотя этот потрепанный «газик» чем-то напоминал ощипанного, задиристого петуха, он был люб и дорог Мише и Гаврику: ведь на нем уезжал Василий Александрович, предоставивший им право действовать самостоятельно.
* * *
Они шли в Петровское неторопливым, но озабоченным шагом.
– Лучше там подождем, лучше раньше прийти, – рассуждал Миша.
– Будем делать точно так, как дедушка в Целине, – пояснил Гаврик.
Свернув с грейдера на проселок, они почувствовали себя значительно свободней: там они все время шли на глазах у встречных, им приходилось прислушиваться к сигналам машин и то и дело с коровами подаваться в сторону, а здесь было безлюдно и спокойно.
– Миша, давай еще почитаем записку.
– Да мы ж ее уже наизусть знаем. А то один, другой, третий раз достал. В четвертый полезешь в карман, а там – пусто!
– Можно и один раз достать, в другой полезть, а в кармане пусто! Надо умело доставать и умело класть, – убеждал Гаврик, которому сильно хотелось лишний раз прочитать записку, где его и Мишу секретарь райкома называл товарищами из колхоза «Первый Май».
– Обижаться на старших нельзя, – со строгой усмешкой заметил Миша, и они пошли, занятые каждый своими мыслями.
Из мутных низких облаков на мгновение прорвалось солнце, и Миша определил, что сейчас около четырех часов. Оглянувшись на грейдер, он сообразил, что до Петровского отсюда не больше пяти-шести километров. В шесть часов они будут в райисполкоме. До отхода поезда у них остается целых три часа, а за это время можно десять раз получить наряд… Все складывалось наилучшим образом. И он, добрея, сказал:
– Гаврик, пройдем еще километра два и опять почитаем записку.
Гаврик промолчал. Он думал о том же, о чем думал Миша, но мысли эти его не веселили. Получить наряд, прийти на станцию, три часа ждать поезда и все это время слушать наставления и вопросы Миши.
– Гаврик, ты куда? Гаврик, что ты надумал? Ты смотри, никуда не отлучайся…
Как-то все выходило просто и обычно. А Гаврик не любил дела, где не требовалось усилий, где нужны были только аккуратность и дисциплинированность.
Миша неожиданно остановил его, опасливо шепнув ему на ухо:
– Видишь?
Сбоку дороги, за густым кустом высокого татарника, у которого высохли стебли, а макушки пламенели кустистыми взъерошенными цветами, лежал мотоцикл, помеченный черным крестом, а около него сидел человек, вытянув ноги и опустив голову так, что она казалась подвешенным к шее грузом. В руке его дымилась папироса.
– Может, фашист? – сдвигая густые брови, обернулся Гаврик к лощинке, где виднелись круглые камни.
– Что ж остановились? Я, можно сказать, только и мечтал о вас!
Человек, сидевший около мотоцикла, уже вскочил и шел им навстречу, на ходу протирая глаза. Ребята засмеялись, узнав дядю Гришу, механика МТС.
– Не управляюсь, ребята! До войны ездил в машине «Техпомощь», а теперь из бригады в бригаду хожу на своих на двоих, – указал он на ноги. – Конечно, и это техника, но для меня она неподходяща. Учтите, что в МТС – двадцать тракторных бригад! На ходу научился дремать.
Дядя Гриша, рассказывая, все время смеялся своими светлыми глазами. От ветра глаза его стали узенькими, помутнели, но в круглых зрачках попрежнему бегала усмешка.
– Для пользы МТС надо вам немного потрудиться, если вы идете в Петровское.
– А что надо сделать? – быстро спросил Гаврик.
– Вот тот мотоцикл откатить в МТС, а самое главное – передать подшипники, – указал дядя Гриша на отвисшие карманы своей стеганки. – И всего сказать: «От дяди Гриши. Он их нашел в сорняках, где подбитые машины».
– Я бы мог, – заговорил Гаврик, но, увидя, какое свирепое лицо сделал Миша, замолчал.
– Чего «я бы мог»?.. Можешь, так откати. МТС разорена, а ты ей помоги. Я бы и не просил, да иду в другую сторону.
– Дядя Гриша, сам я не могу. Я не старший, – сказал Гаврик, покосившись на Мишу. Поймав его взгляд своими маленькими насмешливыми глазами, механик обратился к Мише:
– Товарищ старший, что у вас за срочное дело? – И, узнав от раскрасневшегося от смятения Миши, кто они, куда идут и чья у них на руках записка, проговорил:
– Ничего не поделаешь. Мотоцикл придется спрятать в траве. А шарики, товарищ старший, все-таки возьмите. Передайте в райисполкоме, а оттуда их срочно отправят в МТС. Конечно, хорошо бы отправить их сразу в МТС, там они нужны для реставрации трактора. Но ничего не поделаешь!
Пересыпав подшипники из своих карманов в карманы Миши и Гаврика, механик вдруг заторопился к мотоциклу, закатил его в густой бурьян.
– Жалко будет, если заберет его тот, кому он меньше нужен, – проговорил он на прощанье и зашагал к грейдеру той походкой, какой ходят люди, старающиеся догнать свои мысли: небольшая фигура его резко изломилась в поясе, голова и плечи уплыли вперед так, точно он собирался нырнуть, а отстающие ноги быстро ковыляли запыленными сапогами.
