Текст книги "В просторном мире"
Автор книги: Михаил Никулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
А через несколько минут Вася уже бежал под гору. На правом костлявом плече его болтался моток телефонного провода.
– Нашел! – обрадованно прокричал он и, не задерживаясь, побежал к школе.
Понуро опустив голову, Саша направился в свою землянку. Перед вечером, когда Саша успел стосковаться по своим товарищам, около землянки появился Алеша Кустов. Он бежал из школы домой, но не через котловину, а огибая ее. Он делал огромный крюк, и не случайно: – как только Саша Котиков ушел из школы, Алеша почувствовал себя неспокойным. Сердце подсказывало ему, что он был не совсем прав, не взяв на себя большой доли вины за ссору с товарищем.
– Сашок! Котик! – храбрясь и ласкаясь, выкрикивал Алеша. – А мы веники вязали и парты заносили в школу. Парты Алексей Иванович привез из города. Их немного… Завтра надо, у кого есть, табуретки, чтоб их несли в школу. На машине, на какой привезли парты, мы потом здорово прокатились!
– А про меня что-нибудь говорили? – спросил Саша, надеясь услышать какой-нибудь такой ответ: «Говорили! Еще сколько говорили! Сашок хороший. Надо за ним сходить».
– Никто ничего не говорил. А Зинаида Васильевна была в партизанах. Она нам завтра расскажет, как по фашистам – бум-бум-бум! – прокричал Алеша, подражая разрывавшимся гранатам. – А Миша Самохин и Гаврик Мамченко возят бурьян на топку. И завтра будут возить. Вместо них командиром отряда Наташа Копылова.
…Третьи сутки Саша Котиков отсиживался в своей землянке, как в крепости. Отсюда ему, как на ладони, была видна беспокойная жизнь колхоза. На южном склоне сразу начали строить еще несколько новых хат: там сновали люди, поднося камни, готовя замесы глины, сюда подъезжали подводы, груженные камышом, кирпичами. Иногда на стройке появлялась цепочка маленьких людей. С боков этой живой цепочки мелькала девочка в зеленом свитере и цветной юбочке. За ней неотступно – следовал сутуловатый, длиннорукий мальчик. Конечно, это были Наташа Копылов а и Вася Жилкин – с отрядом.
И в школу и из школы домой Алеша бегал мимо землянки Котиковых. Саша заметил, что за эти дни Алеша выработал особую манеру бегать: он втягивал шею, выставлял лопатки, часто двигал полусогнутыми руками… Всеми своими движениями он как будто кричал кому-то: «Не догонишь! Не догонишь!»
– Сашок, приходи! Пойдем из школы в детские ясли – двор расчищать!
Саша опять нетерпеливо спросил его, что о нем говорят в отряде.
Алеша отрицательно покачал головой: дескать, ничего не говорят.
Саша не поверил. Поймав Алешу за пиджак, он сердито тряхнул его.
– Не пущу, пока толком не расскажешь!
– Пусти! – настойчиво стал вырываться Алеша. – Тебе, Сашок, хорошо сидеть дома. Гаврик сказал, что ты теперь неорганизованный. Тебе можно и посидеть, а мне нельзя…
Саша внезапно выпустил Алешу, отвернулся, сделал несколько быстрых шагов и скатился по мягкому обрыву в яр. Алеша готов был поклясться чем угодно, что у Саши, убегавшего в яр, на глазах были слезы.
* * *
Наташа Копылова подошла к тому самому яру, в который, по словам Алеши, спрыгнул Саша Котиков, и сразу на него наткнулась. Саша сидел на сухом дне яра и с ладони на ладонь пересыпал желтоватый песок.
– Не ждал? – спросила Наташа, присаживаясь на край яра и свешивая с кручи свои ноги в маленьких запыленных сапогах. Она была сердита на Сашу за то, что он ушел из отряда, что он отсиживался дома и ждал, когда за ним придут. Она отказывалась итти сюда, но Зинаида Васильевна настояла.
Был на школьном дворе и Иван Никитич. Он подвешивал к столбу колокольчик. Стоя на верхних перекладинах лестницы, Иван Никитич высказал свое мнение:
– Наташа, надо итти. Ведь Саша Котиков теперь не член штаба… Он рядовой, а ты хочешь спрашивать с него, как с командующего фронтом.
И вот Наташа сидела на обрыве в яр и ждала ответа.
– Не ждал? – повторила она свой вопрос.
– Только мне и дела, что ждать, – сильно заикаясь, ответил Саша.
– Вижу, что ты гражданин деловой, – намекнула Наташа на то, что Саша пересыпает песок с ладони на ладонь.
Саша вытер руки и быстро поднялся. На его лице Наташа заметила беспокойное, сердитое смущение и поняла, что если она будет неосторожна, то Саша повернется и уйдет. А Зинаида Васильевна строго-настрого приказала быть с ним, с нервным мальчиком, мягкой и ласковой.
Вспомнив про наставления Зинаиды Васильевны, Наташа вздохнула и сокрушенно проговорила:
– Саша, не уходи, пожалуйста, а то я не выполню задания. Зинаида Васильевна велела разговаривать с тобой ласково, а у меня терпения нет так разговаривать. Я, Саша, сейчас сорвалась бы с этой кручи и, знаешь, как поговорила б с тобой!..
Наташа схватила с головы шаль. На смуглом и нежном лбу ее с каемкой белизны под гладко причесанными волосами выступили прозрачные капельки пота.
– Знай, что я тоже расскажу про тебя и про Ваську Гаврику… Пусть знает, какие вы друзья. Алешка – вам друг… – сказал Саша и хотел выбраться из яра.
– Не вылезай! Говорю тебе – не выполню задания! – крикнула Наташа, и две ее косички с вплетенными розовыми ленточками подскочили вверх. Одна потом упала на лоб и повисла над глазом, другая почему-то осталась торчать розовым рожком над самой макушкой. Затем Наташа тихо заговорила:
– Зинаида Васильевна сказала, чтобы ты шел в отряд, в школу… Она прислала меня за тобой… Она и ребята сказали, чтоб я тебя уговорила… по-хорошему с тобой разговаривала… Сашок, правда же, что я с тобой ласково разговариваю?
Саша промолчал, недоверчиво косясь на Наташу.
– Ну, пошли? – спросила Наташа.
Саша вылез из яра и хотел приблизиться к Наташе.
– Нынче ты лучше держись от меня немного подальше. Иди. Я за тобой. Дорогой расскажу, почему так надо.
По полынному косогору они шли к школе: Саша впереди, а Наташа следом. Десять-двенадцать шагов все время отделяло их друг от друга.
– Скажи, как тебе не стыдно, Сашка? Как ты посмел сбежать из отряда?.. В отряде столько дел, а он отсиживается в яру, как суслик!
Косясь назад, Саша невольно прибавлял шаг, а Наташа ему разъясняла:
– Сашок, это не Зинаида Васильевна так говорила, это я тебе так говорю.
* * *
Над далекими холмами степного Задонья горела оранжево-красная заря. Ее свет неторопливо играл на застывших водах залива, на обрывистом суглинке берега, на неподвижных камышах донских гирл, на рыбацких лодках соседнего села. Даже на сухое, маленькое лицо Ивана Никитича Опенкина, который от мастерских поднимался к школе, заря клала отпечаток всякий раз, когда он поворачивался на восток, Старый плотник, видимо, чувствовал это. Он останавливался и, распрямившись, не отрывая взгляда, смотрел на спокойный пожар утренней зари. Казалось, что он был хозяином этого утра, хозяином зари, залива и лежащей внизу котловины, с новостройками по ее склонам. Как хозяин, он прислушивался к голосам людей, которым сейчас нужны были: одному – председатель колхоза, другому – товарищ по работе, третьему – бригадир тракторной бригады..
Из долетавших разговоров Иван Никитич понял, что Петр Васильевич Волков, бригадир тракторной бригады, будет итти в степь мимо школы. Здесь будет проходить и агроном, Мин Сергеевич. Скоро на этой дороге, провожая колхозников в полеводческую бригаду, должны появиться и Алексей Иванович и Марья Захаровна Самохина.
Убедившись, что избрал правильный путь, Иван Никитич быстрее зашагал к проселку, что проходил мимо школьной ограды. Он остановился против двух стогов бурьяна, сложенных Мишей и Гавриком в школьном дворе. На макушке того стога, к которому была приставлена чердачная лестница, что-то тихо заворочалось, и голова Гаврика, как куст жабрея, приподнялась над бурьяном, а несколько позже, с неменьшей осторожностью, над макушкой стога показалась помятая кепка Миши, сбитая козырьком на ухо.
Происходившее на макушке стога заметили одновременно и Иван Никитич и Петр Васильевич Волков, бригадир тракторной бригады, шагавший впереди колхозниц. От стога Волков перевел свой медлительный взгляд на Ивана Никитича и сказал:
– Озорные. Может, курят. Уши крутить надо.
– Тебе, Петр Васильевич, маленькому уши крутили? – спросил Иван Никитич.
– А что ж, думаешь, не крутили?
– Стоило или нет?
– Стоило, – ворчливым басом отвечал Волков.
– Удивительно! «Стоило»… «Крутили», а ни на волос не помогло… Видите, какую большую посасывает! – указал Иван Никитич на трубку, чадно дымившую в большой толстой ладони бригадира Волкова.
Подошедшие колхозницы весело посмеивались. Они знали, что у бригадира Волкова было много самолюбия, гордости и это всегда мешало ему в спорах с колхозным плотником.
– Я говорю как член правления, – краснея с затылка, начал было Волков.
– Вот и хорошо, что повел серьезный разговор. Вон и Алексей Иванович и Мин Сергеевич идут. А нам всем надо договориться, откуда начнем разбивать сад и что на этой площади можно вспахать трактором.
Он взял бригадира под руку и зазывающе крикнул Алексею Ивановичу и агроному:
– Мы пошли поближе к берегу! Там вас подождем!
Миша и Гаврик снова высунули головы из бурьяна, когда Иван Никитич, Алексей Иванович, агроном и бригадир Волков уже ходили по откосам крутого склона к морю. Иногда Алексей Иванович и Иван Никитич, растягивая рулетку, измеряли широкие впадины между крутолобыми бугорками. То тут, то там Мин Сергеевич короткой лопаткой накапывал землю, брал ее на ладонь и тряс, как чистосортную пшеницу. Дергая шляпу, он громко в чем-то убеждал бригадира Волкова. Волков курил, покачивал головой, сидящей на короткой шее и широких плечах.
Миша и Гаврик в такой ранний час погожего утра поздней осени на макушке стога очутились по очень простой причине. Они ночевали в поле, в землянке полеводческой бригады, куда с вечера на коне Тигре откатили возилку. Привыкнув за время беспокойной дорожной жизни вставать рано, они и сегодня проснулись до зари, а с зарей были уже около школьной изгороди. Они остановились посмотреть на стога бурьяна, сложенные ими.
Они знали, что сегодня, в восемь часов утра, впервые зазвонит школьный колокольчик. Это хорошо! Это замечательно! И этому ничто не может помешать: ведь у Зинаиды Васильевны на круглом столике стоит будильник «нечего-спать», а Анна Прокофьевна еще не разучилась дергать за веревку и звонить.
Сегодня как бы сама собой заканчивалась их почти трехнедельная походная жизнь… И надо же было о ней подумать, – подумать так, чтобы самое лучшее в ней осталось в глубине сердца и всегда согревало его и звало вперед, звало к еще лучшему.
– Гаврик, теперь-то мы уже должны написать письмо Никите Полищуку, – сказал Миша.
– Обязательно! – согласился Гаврик. – Никита! Где он там есть? – и Гаврик по лестнице, приставленной к стогу, легко взобрался на его макушку и, приложив ладонь к глазам, через залив и желтые займища придонских камышей стал всматриваться в степную даль, из-за которой уже выкатилось оранжево-розовое солнце.
– Видишь его? – шутливо улыбнулся снизу Миша.
– Кто-то похожий на него верхом по степи разъезжает. Но отсюда и он и конь кажутся маленькими-маленькими… Хоть сам посмотри, – с усмешкой обернулся Гаврик.
Мише в эту минуту было приятно быть обманутым. Он взобрался на стог. На макушке стога они разгребли яму и уселись в нее подумать. Проходившему мимо Ивану Никитичу они хотели крикнуть что-нибудь такое:
«Дедушка!» – и вместо приветствия: «Жизнь впереди!»
Но им помешали бригадир Волков и колхозницы. Теперь вблизи никого не было, и Миша с Гавриком, устремив взоры на восток, разговаривали о тех замечательных людях, которые им встретились в их походной жизни.
– Я вот закрою глаза и так ясно вижу Пелагею Васильевну. Хорошо, что она там есть, – говорил Миша.
– А чем плохо, Миша, что там есть тетки Дарья, Зоя… агроном Алексей Михайлович? – спрашивал Гаврик.
– А Василий Александрович? А минер? – спрашивал уже Миша Гаврика.
Они вспоминали об этих людях в той очередности, в какой они им встречались по дороге. И мир впервые открывался перед их взорами, как заманчивое широкое степное полотно.
Миша достал из кармана книжку. По ее обложке все так же вслед за столяром и его сынишкой, глядя им в спины, бежала остромордая лохматая Каштанка. Дорога, которой уводили столяр, Федюшка и Каштанка, в воображении Миши терялась в безбрежной степной дали. На грани этой дали неожиданно выросли Никита Полищук и Катя Нечепуренко.
Мише показалось, что из туманного далека Никита и Катя грустно улыбаются ему.
«Их кто-то обидел!» – тревожно подумал Миша.
Но вот все неожиданно просто разъяснилось: Никита поскреб в затылке и улыбнулся с той лукавой досадой, с какой он в свое время говорил: «Жалко, хлопцы, шо трубу не можно до Ольшанки дотягнуть!»
– Ты чего улыбаешься? – спросил Мишу Гаврик.
– Вспомнил про Никиту: «Пишите про трубу…» А ее уже нет. Мы ему напишем после уроков про все, про все! И про то, как гнали коров, как работали на железной дороге и встречали первый воинский поезд и с кем встречали…
– Миша, Никита больше всего любит коней. Про коней ему обязательно надо написать, – остановил его Гаврик.
– Конечно! Напишем ему про отряд, про Петю Стегачева, про первые уроки в школе. И в конце припишем: «Трубу до Ольшанки дотягнуть никак невозможно», и напишем, где теперь наша труба и что она делает. – С этими словами Миша достал из нагрудного кармана уже достаточно помятую книжечку, которую они давно собирались вместе прочитать, но беспокойные дела мешали осуществить это желание. – Звонок еще не скоро. Почитаем?
Они читали поочередно, увлеченные всем тем, что попадалось Каштанке на глаза в ее путешествии со столяром по улицам старинного и странного города. Потом они переживали вместе с Каштанкой холод зимних метелей, голод, тоскливое одиночество. Читал Гаврик, а Миша, слушая, посматривал на обложку книжки и никак не мог уяснить себе, кого искала заблудившаяся Каштанка – или столяра и его Федюшку, или Никиту Полищука и Катю Нечепуренко.
О смерти гуся Гаврик читал с суровым выражением на лице, но поговорить тут было не о чем. Гаврик только недовольно заметил, оторвавшись на секунду от страницы:
– Надо же глядеть, чтоб лошади на гусей не наступали!
Зато представление в цирке, залитом огнями, переполненном зрителями, их крикливыми, веселыми голосами, восприняли с восторгом:
– Каштанке, конечно, любой помог бы, – сказал Миша.
Конец рассказа вызвал у товарищей задумчивую улыбку.
– Гаврик, а ведь этот артист, новый хозяин Каштанки, был неплохой, а она все-таки убежала от него, – проговорил Миша.
– Она к Федюшке, к старому другу, через все препятствия, – улыбнулся Гаврик.
Они обо всем договорились. Можно и слезать со стога по той самой лестнице, по какой на него взбирались. Но у них веселое настроение, и они решили окатиться со стога. Подражая паровозу, готовому отправиться в путь, Гаврик засвистел и покатился по крутому, колючему склону стога. Еще в дороге он ощутил, что штаны прорвались. Очутившись на земле, он поднял подол полушубка и, к огорчению, убедился, что ощущение его не обмануло.
Миша, с трудом подавляя смех, сочувственно сказал со стога:
– Гаврик, это ж у тебя с мамкой разговоры будут!
– А ты думал, нет? – снизу спросил Гаврик.
– Я думал, да! – уже засмеялся Миша. – Гаврик, не унывай! У мамы в сундуке есть клочок точно такой материи: серенький, с синенькими полосками. Зайдем в самохинский дот, я тебе его выдам.
Но когда и Миша скатился со стога, Гаврик его спросил:
– Миша, а этого клочка хватит и на мои и на твои брюки?
– Хватит, – засмеялся Миша, и они побежали в самохинский дот.
* * *
Школьный колокольчик звонил, звонил и умолк. Слышней стали детские голоса, вырывавшиеся из распахнутых окон школы. Рамы и подоконники только вчера выкрасили, и они сохли на солнце.
В шестом классе через десять минут должен начаться урок ботаники. Небольшая классная комната заставлена табуретами, скамейкой, ящиком из-под артиллерийских снарядов. Ящик накрыт полотняной дорожкой с вышитыми на ней маками. Ящик заменяет учительский столик.
В комнате было оживленно, весело и немного бестолково. Ребята помогали Зинаиде Васильевне устраивать ботанический уголок.
– Зинаида Васильевна, поглядите, – я тут вбиваю гвоздь?
– Зинаида Васильевна, а я хорошую сумочку сшила?
– Зинаида Васильевна, а на втором уроке – русский?
Зинаида Васильевна, отвечая на вопросы, успевала давать советы, относящиеся к делу, которым они занимались.
– Сумочку ты, Таня, сшила превосходную. Раскрой ее чуть пошире… Правильное – и она из своей маленькой пригоршни ссыпала в эту сумочку двукрылые, похожие на желтых бабочек, семена клена.
– Гвоздь, Наташа, прибивай чуть повыше и на него повесь вот эту сумочку. Потом я тебе дам семена ясеня и акации.
Миша и Гаврик, по поручению Зинаиды Васильевны, понесли в четвертый класс макет геологических пластов. Он представлял собой большой лист плотной белой бумаги, на который наклеены были жирными полосами: «почва», «глина», «песок», «суглинок», «известняк», «древние глины». Вешая макет, Миша сказал четвероклассникам:
– Это вам, чтоб учились на четверки и на пятерки. Понятно?
– Понятно, – громко ответили ребята.
Гаврик, чтоб не показаться надутым молчуном, с шутливой угрозой добавил:
– Отвечаете вы дружно, а потом не скажете, что учиться «трудно»?
– Не-ет! – хором прокричали четвероклассники.
Миша и Гаврик повернулись, собираясь уходить, и очутились как раз против Зинаиды Васильевны. С глазу на глаз им заметнее было, что в темносинем шерстяном платье, с непокрытыми черными волосами, стянутыми розовой лентой в тугой сноп, она сейчас ничем не похожа была на хлопца.
Зинаида Васильевна слышала, какие пожелания Миша и Гаврик высказали ученикам четвертого класса. Усмехнувшись, она сказала:
– За пожелание – спасибо. Разговаривали авторитетно. Но всему свое время.
Она посмотрела на ручные часы, обтянутые металлической сеткой, и вежливо вывела ребят из класса в коридор.
– Идите, я вернусь и начнем урок.
В коридоре ребята задержались по вине Гаврика. Это он сказал, что Зинаида Васильевна похожа на Наташу Копылову.
– Ведь правда же?
– Не знаю, – уклончиво сказал Миша и зачем-то тут же спросил своего друга: – Гаврик, это хорошо, что она похожа на Наташу?
– Неплохо, – ответил Гаврик.
На этот раз на них наскочила Ольга Петровна, завуч, и со словами: «А ну-ка, в класс, в класс!», помахивая ладонью, точно легкой метелкой, погнала их в конец коридора.
Перед самой дверью, за которой уже не слышно было голосов, Миша озабоченно проговорил:
– Гаврик, что-то мы с тобой болтаемся, как «передовики», про каких Никита Полищук говорил: «Це таки передовики, – кто последний, я за вами».
В класс они вошли вместе с Зинаидой Васильевной. Они заметили, что все ученики молча смотрели в то окно, что через полынный пустырь и голые насаждения около железнодорожной насыпи глядело на залив.
– Что они там видят? – спросила Зинаида Васильевна.
– Зубриковы отправляются на станцию, совсем уезжают. Вон они, за окном, – объяснила Наташа.
И в самом деле, около самой школы, на стежке, что пересекала пустырь, стояла большая тачка. На ней, поверх ящиков и узлов сидел отец Юрки Зубрикова. Понуро опустив вспотевшую голову, он слушал спокойный разговор старого плотника.
– Колхозники на общем собрании сказали, что не можем мы большое дело променять на пустяковину. На всем склоне к морю будем сажать колхозный сад. Ваша усадьба и усадьба бабки Гули стоят в самом центре, а нам надо по-колхозному размахнуться.
Рядом с тачкой стоял Юрка. Он стыдливо посматривал на школу, на Ивана Никитича и на отца. На отца он смотрел с вопрошающей надеждой. Он ждал от него слова, после которого его покинут неловкость, смущение и ему можно будет смело и весело взглянуть на окружающее. Но заговорила мать:
– Иван Сысоич, ты долго еще будешь заседать на тачке? Поезд прозаседаешь! – крикнула она и деревянно-прямой походкой направилась к станции.
Зубриков слез с тачки, поплевал на свои широченные, как у кузнеца, ладони, взялся за ручки и, провожая жену невыразимо злым и тоскующим взглядом, сказал старому плотнику:
– Иван Никитич, а вдруг я сорвусь с веревки и назад… Примете?. Ведь я ж не последним работал в колхозе!
– Жизнь у тебя, конечное дело, подневольная. Думаю, что колхозники учтут это и сделают снисхождение, – ответил Иван Никитич и закричал кому-то, находящемуся за школой: – Иду! Иду! Сейчас примемся за дело!
– Давайте и мы приниматься за дело, только вот окон, к сожалению, закрыть нельзя, – сказала Зинаида Васильевна.
Шестиклассники сели на свои места, и урок ботаники начался. Несмотря на все старания учительницы, первая половина урока проходила неорганизованно. Ребята украдкой оглядывались, беспокойно перешептывались, когда в комнату врывался слабый свисток далекого паровоза или нарастающий шум колес.
Приложив к губам ладонь, Гаврик разгоряченно шептал Мише:
– Миша, ты заметил, что Юрка нынче был другой? Заметил, что ему жалко стало школу и все другое?..
Отняв ото рта ладонь, Гаврик старался смотреть на Зинаиду Васильевну, чтобы показать, что он внимательно ее слушает и может повторить хотя бы вот эту последнюю фразу: «Корень, стебель, лист, цветок – органы растения». Но сейчас Гаврика больше волновало не то, что говорила учительница, а что ему на его требовательный вопрос ответил Миша.
– Гаврик, я все заметил! Он еще вернется к нам!
Но больше всех волновалась Наташа Копылова, у которой, кроме общего для всех повода к огорчению, была еще одна причина, известная только ей: она знала, что в третьем классе, на уроке не было Алеши Кустова. Вчера он сказал, что бабушка Гуля завтра не хочет пускать его в школу, что она возьмет его с собой на станцию провожать Зубриковых. Но Алеша, уходя домой, обещал Наташе:
– Ты, товарищ командир отряда, не тревожься: я заранее убегу или дорогой вырвусь!
Беспокойными глазами Наташа косилась то на щель приоткрытой в коридор двери, то на окна и все время резко одергивала свои непослушные косички. И совсем неожиданно за окном раздался такой звонкий, такой счастливый крик:
– Товарищ командир! Наташка! Копылова! Не беспокойся, я вырвался! Погляди, я тут вот сам! Бегу на урок!
В классе громко засмеялись, узнав Алешку Кустова по его крикливому голосу. Наташа радостно всплеснула руками и, засмущавшись, закрыла лицо узенькими ладонями.
– Может, вы меньше будете интересоваться тем, что делается за окном, а больше прислушиваться к моим словам? – покраснев, заметила Зинаида Васильевна.
Но в классе стало тише, спокойней только тогда, когда Зинаида Васильевна заговорила о том, что на этом первом уроке и для нее и для ее учеников было самым важным и существенным.
– На дорогих и родных нам примиусских и самбекских просторах остались одни пепелища, – громче зазвучал ее голос. – Но земля уже отвоевана кровью советских воинов. Теперь наступила пора по-сталински работать и учиться, чтобы возродить все. Тот, кто этого не сознает, тот не дорог нам… Да, не дорог! – помолчав, настойчивей заявила Зинаида Васильевна, и все поняли, что слова эти она повторила не без умысла, и как раз в тот момент, когда со станции донесся свисток прибывающего поезда.
Гаврик под партой цепко схватил за руку Мишу, и Миша всем сердцем понял, что хотел этим рукопожатием сказать ему товарищ, о чем хотел спросить его и какого ждал от него ответа.
– Гаврик, мы будем работать еще лучше! – горячо прошептал Миша, и товарищи почувствовали, что они договорились по всем вопросам.
– …Мы не должны ограничиваться классной работой, книжной учебой. Скоро мы вместе с колхозниками будем сажать такой большой сад, какого до войны не было, – все отчетливей и убежденней звучал в затихшей комнате голос учительницы. – И к этому мы должны уже сейчас серьезно готовиться, как к ответственной дороге!
И, верно, потому, что за окнами, в просторном мире ничто сейчас не мешало ни учительнице, ни ученикам, Зинаида Васильевна, показывая на море, продолжала:
– Мы должны к этому готовиться, как моряки к дальнему плаванию.
Где-то за школой Иван Никитич, председатель колхоза и Мин Сергеевич рулеткой измеряли площадь, где должен быть посажен сад. Временами оттуда доносился озабоченный голос старого плотника:
– Сто… Сто пятьдесят…
Этот близкий голос не мешал ни Мише, ни Гаврику, ни их товарищам по классу слушать свою учительницу.
