Текст книги "Хозяин антимагии 4 (СИ)"

Автор книги: Миф Базаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Он ослаблен. Сейчас или никогда.

Сергей, не дожидаясь команды, сорвал со спины чехол.

В его руках оказалось лёгкое разборное копьё из карельской берёзы.

Дрожащими пальцами друг стал прикручивать наконечник.

– Давай антимагическое вещество, Кирилл! Я проткну эту падаль как…

– Отдай! – я забрал копьё.

Достал из визитницы одну из пяти антимагических пластин – чёрный прямоугольник с матовой поверхностью.

Пробил шилом отверстие, продел шнурок и привязал к наконечнику.

– Бросок – мой. Я знаю точку входа в барьер.

Амат кивнул, сжимая водяной кнут.

Митя натянул тетиву компактного арбалета, покрытого рунами.

Сергей закусил губу до крови, его тело напряглось, как у борзой перед прыжком.

Все были готовы.

Мы подкрались, войдя в невидимый охотничий купол монстра. Он работал в одну сторону: всех пускал и никого не выпускал.

Я прицелился.

Пластина на наконечнике тускло засияла.

Рывок плечом – копьё просвистело в воздухе и…

Щёлк!

Остриё вонзилось точно в шрам.

Пластина коснулась кожи.

Барьер монстра не просто рухнул, он взорвался.

Волна энергии ударила по нам как молот.

Воздух наполнился едким паром, а кожа снегта зашипела, покрываясь чёрными волдырями.

Монстр взревел так, что с деревьев посыпались листья.

Жёлтые глаза сузились до щёлочек, теперь он видел врагов.

– Сейчас! – прохрипел Митя.

Но прежде чем арбалетная стрела или водяной бич Амата достигли цели, снегт вскинул морду к небу.

Клыки сомкнулись с резким щелчком, словно захлопнувшаяся ловушка.

Пространство… свернулось.

Мы не почувствовали боли, только ледяное падение в бездну.

Снегт использовал телепортацию как оружие, выбрал место максимально удаленное, на которое мог переместиться.

Очнулся от удара о камни. Голова гудела, в ушах стоял противный звон.

Я лежал на каменистой равнине у подножия гор.

– Где лагерь? – пробормотал я, оглядываясь.

Сергей уже поднимался, держась за живот.

– Мы в тридцати километрах к северу от Новоархангельска, – уверенно сказал он, глядя на вершины.

– Чёрт! – выругался Амат, поднимаясь и выплёвывая песок. Мундир был разорван, на лбу глубокая ссадина. – Где этот урод⁈

Митя уже стоял. Он срывал с себя остатки имперской брони. Стальной нагрудник из антимагического сплава рассыпался в его руках как гнилая древесина.

Лицо Романова побелело.

– Телепортация… нейтрализовала сплав… броня разрушилась, – Митя с трудом говорил. Его голос был хриплым, дыхание прерывистым. – Я… открыт.

Его аура, чистая энергия императорской крови, теперь сияла в магическом спектре как маяк.

Каждый монстр в радиусе нескольких десятков километров почувствовал принца.

Друг стал магнитом для них.

– Держи, – я тут же сунул ему вторую пластину. – Под мундир. Быстро!

Пока Митя прятал спасительный прямоугольник под одеждой, я осмотрелся.

Вдалеке лежал труп первого снегта – нашего, с копьём в боку. Он был мёртв, но пластины на копье не было, она разрушилась при контакте с защитным полем монстра.

В визитнице – три пластины. Больше ничего.

Вдруг рык!

Не один.

Три новых снегта материализовались из дрожащего воздуха. Их купола уже начали смыкаться, окрашивая пространство в лиловый цвет.

– Пластины! – рявкнул Амат, создавая перед собой водяной щит. – У меня только вода! Бей!

Я швырнул Сергею одну пластину. Вторую – Амату. Последнюю зажал в кулаке.

– Приготовь копья! Контактный бой!

Но Сергей уже не слушал. Он закрепил пластину на копье, чтобы антимагия не действовала на него, и рванул вперёд, родовой клинок «Дыхание огня» вспыхнул алым пламенем.

– Моя слава! Моя месть за гусаров! – его крик потонул в рёве монстров.

Друг был безрассуден. Как ураган он врезался в ближайшего снегта, не обращая внимания на щит монстра.

Пластина зашипела, коснувшись кожи твари. Мерцающий барьер погас.

Клинок со свистом рассек воздух и вонзился в глаз чудовища.

Взрыв пара и крови!

Первый снегт рухнул, дёргаясь в предсмертных судорогах.

– Теперь! – скомандовал я Амату.

Мы действовали синхронно, как в тренировочных залах академии. Амат метнул копьё с пластиной в горло второго монстра. Я – в основание шеи третьего. Пластины, соприкоснувшись с барьерами, взорвались синими вспышками, ослепляя и калеча тварей. Щиты рухнули локально, обнажая уязвимые зоны.

Но наши заклинания не успели обрушиться на монстров.

Сергей, не теряя темпа, развернулся. Два точных удара «Дыханием огня» в открытые раны – и два снегта рухнули, захлебываясь кровью и паром. Три твари мертвы за считанные секунды.

– Сзади! – вдруг прорезал воздух ледяной крик Мити.

Четвертый снегт, незамеченный в дыму и хаосе, материализовался прямо за спиной Сергея! Его когтистая лапа, покрытая инеем, уже заносилась для сокрушительного удара по незащищенной спине Качалова. Друг, увлечённый добиванием, не успевал даже повернуть голову.

Митя действовал молниеносно. Его лицо исказила гримаса решимости. Романов сорвал с груди антимагическую пластину, что скрывала его ауру, его единственную защиту от монстров, и швырнул чёрный прямоугольник прямо в спину нападающего снегта.

Пластина прилипла к сизой шкуре.

Щит монстра взорвался ослепительным синим пламенем с оглушительным хлопком!

Сергей, почувствовав взрыв за спиной, инстинктивно рванул в образовавшийся пролом. Его клинок, все ещё пылающий алым, пронзил горло четвёртого снегта. Кровь хлынула фонтаном.

– Спасибо… – Сергей вырвал клинок, обернувшись к Мите. Его глаза расширились от ужаса и понимания: – Но ты же… теперь без защиты!

Митя лишь коротко кивнул, уже перехватывая арбалет. Его лицо стало мертвенно-бледным. Он вновь был без защиты. И нам теперь грозили все ужасы округи.

Звенящая тишина, пропитанная запахом гари, крови и озона. Дым медленно рассеивался. Мы стояли, тяжело дыша, а вокруг лежало пять трупов крупных монстров.

Пластин больше не осталось.

– Гениально, Качалов! – Амат вытер рукавом кровь и грязь с лица. Его голос звучал хрипло, без обычной язвительности. – Один против всех снегтов! Ты герой! Доволен?

Сергей тяжело опирался на дымящийся клинок. На его лице не было триумфа или радости, только пустота и тяжесть вины. Он смотрел на Митю, чьё присутствие теперь ощущалось физически как дрожь в воздухе.

– Из-за меня ты…

– Заткнись, – резко оборвал его Романов, вкладывая новую стрелу в арбалет. Глаза друга сканировали окрестные скалы и равнину, откуда уже доносились новые тревожные рыки. – Не время.

Голос друга был ледяным, но в нём слышалась невероятная усталость.

– Они уже идут. Идут на меня. Не останавливаемся. Макры! Быстро!

Мы бросились к трупам снегтов. Кристаллы были огромными, размером с баскетбольный мяч, пульсирующими густым синим светом, как будто внутри горело само сердце монстра.

– На подзарядку! – крикнул Амат, одной рукой прижимая макр к груди, а второй сплетая водяной хлыст.

Сергей и Митя последовали его примеру. Вскоре свечение кристаллов начнёт меркнуть, а макры превратятся в никому не нужные стекляшки. Но это потом, а сейчас наши источники ожили перед долгим боем.

Рык нарастал. С равнины и из расщелин выползали новые монстры: стая слепых ящеров с кристаллическими клыками, три крылатых тени с клювами-кинжалами кружили над нами, а что-то массивное, ломающее скалы рычало вдалеке.

Десятки. Сотни.

Магнит ауры Мити работал безотказно.

– К горам! Бегом! – закричал я, создавая земляной вал на пути ящеров.

Мы бросились к скалам.

Каждый шаг был возможен только благодаря магии.

Амат отбрасывал водяными молотами крылатых тварей.

Сергей выжигал огненными кольцами ящеров и мелких гадов.

Митя стрелял из арбалета, уничтожая монстров десятками, но они тут же заполняли брешь словно вода.

Я накалывал тварей на острые каменные иглы, появляющиеся из-под земли.

Но их становилось всё больше.

Макры опустели через десять минут.

Нельзя надеяться на силу, которой нет.

– Сигнал! – Митя выпустил в небо стрелу, которая взорвалась ослепительной звездой.

Дозорные в армейском лагере явно должны такое увидеть. Они должны понять, что мы в беде.

Сергей время от времени швырял в небо огненные шары.

Но ответа не было.

Только вой тварей всё ближе и ближе.

– Там пещера! – Амат указал на тёмный провал в скале.

Не идеальное укрытие. Но лучшее из того, что сейчас можно найти.

Мы ввалились внутрь.

Я сразу же упёрся руками в камень – вход сузился до узкой щели. Амат залил её льдом, Сергей укрепил огненной сетью.

Тьма.

Тишина.

Только наше хриплое дыхание и скрежет когтей по льду снаружи.

Часы тянулись как годы.

Мы сидели, прислонившись спинами к холодному камню, и слушали, как монстры крошат лёд, растаскивают камни, рычат, огрызаясь друг на друга.

Кристаллов больше не осталось, магические источники медленно наполнялись.

– Эдик… – вдруг пробормотал Сергей. Его глаза расширились. – Он же видел, куда мы пошли… Значит, мог сообщить, кому надо. Помощь скоро прибудет.

Митя мрачно покачал головой:

– Самойлов служит генералу Строганову. Тот считает меня ставленником Белова, а значит, угрозой.

Сергей вдруг опустился на колени, повернувшись к нам спиной. Его плечи тряслись.

– Это… моя вина, – он говорил, глядя в пол, голос срывался. – Я рвался в бой… как дурак. Хотел славы… искупить прошлое…

Качалов поднял лицо. В нём не было прежнего огня. Только решимость.

В этот момент закат окрасил щель у входа в кроваво-красный цвет.

Тени монстров метались снаружи.

Лёд уже треснул.

Сергей поднялся.

Его фигура вырисовывалась на фоне зарева.

– Передайте Лизе…

Он указал на свой клинок.

– … что я знал про… – он замолчал, потом тяжело вздохнул, словно решаясь. – Я чувствовал. Я хотел всё исправить. Но сделал только хуже. Видно, и правда мой род проклят.

Он посмотрел на свой клинок.

– Отдайте Лизе «Дыхание огня», – друг понизил голос так, что, кажется, расслышал только я. – Скажите…чтобы передала потом сыну, что отец не струсил в последний миг.

– Сергей, нет! – Митя бросился к нему. – Не сейчас! Не так! Не ты!

Но Качалов уже был у входа.

Он сорвал с себя аксельбант и швырнул его на землю.

– Живите, – он обернулся. Глаза вновь загорелись огнём. – Это мой долг. Искупление.

Друг ударил клинком о камень.

Сталь вспыхнула алым светом.

Знак рода Пожарских – пылающая птица – вспыхнул над ним, словно последнее благословение.

– Источник, откройся! – закричал Сергей.

Не просьба. Приказ.

Своему телу. Своей крови.

«Дыхание огня» поглотило его жизнь: парень седел на глазах, кожа обтянула скулы.

Клинок стал ослепительно белым.

Как пламя, которое уже не греет, а только разрушает.

Он шагнул за ледяную преграду.

Вспышка обожгла сетчатку.

Даже сквозь сомкнутые веки я видел, как твари испаряются.

Камни плавились в стекло.

Воздух горел.

Он ушёл не просто в бой. Он ушёл в легенду.

Когда свет погас, перед пещерой было выжженное поле не менее десяти километров в диаметре.

Твари исчезли.

Как будто их никогда и не было. Они превратились в пепел.

А вот и он. Сергей Качалов лежал лицом к горам, рука сжимала рукоять клинка.

Он отдал всё. До последней капли.

Амат первым подошёл к телу, лежащему на земле, снял свою фуражку.

Митя стоял неподвижно, сжимая в руках арбалет. Только молча открывал и закрывал рот.

А я поднял с земли «Дыхание огня».

Клинок обжигал не огнём, а холодом, словно говоря, что его хозяина больше нет.

Глава 8

Митя рухнул на колени рядом с телом Качалова.

Его пальцы впились в плечи бездыханного друга, тряся его с безумной силой.

– Сергей! – крик сорвался в хрип. – Слышишь⁈ Вставай! Это приказ!

Митя перевернул лёгкое тело, встряхивая его, будто пытался привести Качалова в чувства.

Лицо друга было спокойным, почти безмятежным, освещённым лунным сиянием.

Он выглядел так, будто просто спал. Но белые волосы сливались с пеплом, падающим на землю крупными хлопьями.

– Кирилл! – Митя резко обернулся, глаза горели лихорадочным блеском. Он схватил меня за запястье. – Ты же алхимик! Давай! Эликсир! Любой! Красный, золотой, чёртов зелёный! Дай ему!

Голос Романова дрожал, смешивая приказ с мольбой.

– Знаю, у тебя всегда есть запас! В кармане! В сапоге! Где⁈

Я подошёл ближе, молча положил руку на плечо друга, стараясь передать тяжесть и необратимость.

Сжал крепко, чувствуя, как дрожит его тело под мундиром.

– Митя… – моё слово повисло в тишине, став громче любого крика.

Он замер. Взгляд, полный безумной надежды, столкнулся с моим. И погас. Глаза опустились вниз, к пеплу, к лицу Сергея.

Кулак Мити, всё ещё сжимавший лоскут моего рукава, разжался. Он опустил голову так низко, что лоб почти коснулся земли.

Потом резкий сдавленный стон, и кулак Романова со всей силы врезался в мёртвую землю.

Костяшки разбились в кровь, смешивая алые капли с белым пеплом.

– Чёртов… эгоист… – прошипел друг, голос был хриплым от сдерживаемых слёз. – Сам решил… сам ушёл… а нам…

Он не закончил.

Я знал, что Митя не плакал. Он не мог. Не здесь, не сейчас. Не после того как Сергей отдал всё ради нас. Романов поднял голову.

В лунном свете было видно лицо, мокрое не от слёз, а от пота, крови и пепла.

– Но… спасибо, дурак.

Голос друга окреп, стал жёстким, командным.

– Благодаря его… фейерверку… нас точно видели в лагере. Идём.

Митя подхватил тело Сергея под плечи.

Оно было невероятно лёгким: высохшее, лишённое жизненной силы, весило не больше сорока килограммов. Кожа да кости старика, в которого превратился девятнадцатилетний парень.

– Дай сюда, – буркнул Амат, подходя с другой стороны.

Лицо Жимина было каменной маской.

Он взял Качалова под ноги:

– Будем нести по очереди. До лагеря далеко.

Я молча кивнул, сжимая в руках ножны «Дыхания огня». Клинок казался несоразмерно тяжёлым. Слишком тяжёлым для того, чтобы отдать ребёнку.

Мы шли в сторону города по бескрайнему морю белого пепла. Он хрустел под сапогами как снег, поднимаясь лёгкими облачками при каждом шаге.

Небольшой ветерок подхватывал пепел, кружил в призрачных вихрях, унося в сторону.

Из-за пепла ночь казалась не тёмной, а светлой, как бывает зимой, когда снег отражает лунный свет.

Вокруг, в этом пепле, словно драгоценные камни на ковре с большим ворсом, лежали макры. Их были десятки, сотни. Разного размера, пульсирующие угасающим светом трофеи из испепелённых монстров.

Они мерцали в лунном свете, звали, манили нас невероятным богатством.

Я пнул ногой один размером с кулак. Кристалл покатился и затерялся в пепле.

– Чёрт, – пробурчал я.

Никто даже не наклонился, чтобы поднять хотя бы парочку.

Ценность умерла вместе с другом.

Мы шли, неся свою ношу.

Вокруг тишина.

Ни шелеста, ни шороха.

Ни одного монстра.

Даже привычный далёкий вой тварей стих.

Будто вся нечисть в радиусе сотни километров исчезла, оставив нас наедине с мыслями.

Полная луна плыла по небу холодная и безразличная.

Звёзды зажигались одна за другой, усыпая чёрный бархат неба бесстрастными точками. Говорить не хотелось. Только молчать и идти вперёд.

Лишь изредка бросались вынужденные фразы:

– Смена, – хрипло говорил Митя, когда его ноги начинали заплетаться.

Амат или я молча подходили, брали Сергея за плечи, а Романов переходил на ноги. Или наоборот.

– Тяжело? – спросил я Амата, когда он нёс ноги уже больше часа.

Друг лишь мотнул головой, не глядя на меня:

– Легче, чем слушать его трёп в академии.

Жимин резко кашлянул, поправил ношу.

Митя шёл рядом, его глаза были прикованы к горизонту.

К тому месту, где должен находиться лагерь.

У него больше не было защиты, но монстров тоже не было.

Будто смерть Сергея создала вокруг нас священную запретную зону. Словно сама природа скорбела.

– Он знал, что делает, да? – вдруг тихо спросил Митя, не оборачиваясь.

Его слова были обращены скорее к луне, чем к нам:

– Не просто… бахнулся, а рассчитал? Чтобы спасти нас?

– Знал, – твёрдо сказал я, хотя не был уверен, но Митя нуждался в этом ответе. – Он всегда знал, что делает. Даже когда казалось, что несётся сломя голову. Это был его выбор. Последний выбор воина.

Амат хмыкнул, но в его хмыканье не было насмешки. Только горечь:

– Выбор дурака. Но… он наш дурак.

Мы шли.

Благодарные Качалову за то, что остались живы.

За то, что друг дал шанс сделать в этой жизни то, что мы наметили.

Сделать, потому что Сергей пожертвовал своей жизнью, чтобы мы добились целей.

Часы сливались в монотонное движение под ногами, в хруст пепла, в мерцание звёзд.

Усталость от схватки валила с ног, но останавливаться нельзя.

Остановиться – значит позволить горю настигнуть нас, значит предать жертву друга.

Через несколько часов после начала пути время просто перестало иметь значение.

Я уже не чувствовал, сколько прошло минут. Только боль в мышцах, хруст пепла под ногами и тяжесть в груди.

Амат, который нёс Сергея, держа его за плечи, резко остановился.

– Смотрите!

На самом краю горизонта, там, где очередная вершина встречалась с чуть менее чёрным небом, замелькали огни.

Не звёзды, не мираж. Жёлтые неровные точки, которые двигались, вырисовывая причудливый узор поиска. Светляки. Много светляков. Они были близко.

– Отряд… – выдохнул Митя, но в его голосе не было радости. Только глубокая нечеловеческая усталость и капля горького облегчения.

– Нас ищут.

Мы не ускоряли шаг.

Напротив, медленно, словно в такт уходящему времени, двинулись навстречу свету.

Романов направил арбалет в небо и выстрелил.

Стрела взорвалась ослепительной звездой, рассеивая тьму.

Мы пошли к огням.

Вскоре стало возможным различить лица людей, спешащих к нам.

Над некоторыми из них висели магические светлячки, освещая путь.

Пешая группа: светлейший князь Белов, Долгорукий, маги, имперские гусары. Андрей Николаевич был бледен, лицо его казалось спокойным, но глаза выдавали тревогу.

Взгляд князя метнулся от нас к разрушенному миру позади.

– Жив! – его голос сорвался.

Облегчение тут же сменилось ледяным ужасом: взгляд упал на Сергея и бескрайнее пепелище вокруг.

– Князю броню! Маскировку! Сию секунду! – крикнул он гусарам.

Те бросились выполнять приказ.

Один из магов уже начал формировать защитный барьер, но Митя резко прервал:

– Сначала… его, – хрипло произнёс Романов, кивнув в сторону Сергея.

Гусары осторожно приняли тело и уложили его на расстеленный плащ.

Светлейший князь шагнул вперёд и схватил Митю за плечи:

– Что ты натворил⁈ – шёпот был резким, полным ярости и страха. – Потерять тебя дважды! Твой отец… Император… Он…

Белов сглотнул, словно пытаясь сдержать эмоции.

– Объясни. Что это? Почему вы оказались здесь?

Взгляд снова упал на Сергея. И застыл.

– Сергей Качалов, – голос Мити был пустым. – Уничтожил угрозу. Пятерых снегтов и всё, что пришло следом… Он отдал свою жизнь. За нас. За будущее. Отдал всё.

Тишина.

Подошедший Долгорукий медленно снял фуражку.

Белов закрыл глаза, а когда открыл, в них была только стальная решимость.

– Внимание! – его голос прогремел в ночи. – Государственная тайна высшего уровня! Ни слова о снегтах! Ни слова о масштабе!

Взгляд князя, острый, как клинок, скользнул по лицам отряда.

– Вы видели следы ожесточённого боя с тварями. Барон Качалов пал героем, прикрывая отход разведгруппы адъютанта Жданова. Его подвиг будет отмечен лично Императором.

Белов повернулся к сопровождавшим его магам:

– Вы принесли присягу. Молчание – ваш долг. Нарушение – измена. Ясно?

– Так точно, ваша светлость! – ответили сопровождающие.

Князь повернулся к нам. Его взгляд был тяжёлым и предостерегающим:

– Молодцы. Безумцы, но молодцы. Качалов заслужил все почести. Но помните: только официальная версия. Ни слова о снегтах.

– Понятно, – ровным голосом ответил Митя, глядя ему в глаза. – Сергей погиб как герой, прикрывая группу. Точка.

– Понятно, – кивнул я.

– Ага, – хрипло бросил Амат.

Белов развернулся.

Мы пошли следом, окружённые молчаливыми гусарами.

Лагерь встретил нас тишиной. Солдаты, вышедшие из палаток, смотрели на наши закопченные лица, на тело под плащом, на саблю в ножнах в моей руке. В их глазах – вопросы, страх, смутное почтение.

Они не знали.

И не узнают.

В дальнем углу лагеря стоял небольшой каменный дом. Внутри ровными рядами расположились десятки деревянных ящиков. В воздухе витал искусственный холод и запах спирта. Мы уложили Сергея в гроб.

– Что теперь? – Амат сплюнул в угол, глядя на неподвижное лицо друга. – Надо сообщить родственникам. А кому? Мы же о нём ничего не знаем. Вообще.

Митя прислонился к холодной стене и закрыл глаза.

Усталость была написана на его лице.

– Даже мои связи… – Романов открыл глаза, в них читалось бессилие. – … ничего не дали. Сергей Качалов человек-загадка. В академии я ничего не нашёл, когда проверял его. Родители? Поместья? Ноль. Только Лиза… – он замолчал.

Да и тут было всё понятно: письмо с ответом от неё сможет дойти лишь через месяц, не раньше.

– И даже если Лиза… – начал я, сжимая рукоять «Дыхания огня». – … что она скажет? Где искать его родных? Если они вообще существуют…

Дверь приоткрылась с лёгким скрипом. В комнату вошёл лысый мужчина. Высокий, худой, с впалыми щеками. Он поклонился, его взгляд словно прилип к лицу Сергея, в котором теперь трудно было узнать девятнадцатилетнего юношу.

– Лев Уваров, – представился он тихо, но чётко. – Слуга… покойного князя Всеволода Пожарского.

У нас невольно отвисли челюсти.

Пожарский. Род, чьё имя было проклятием, символом проигранной войны и исчезновения.

Митя первым оправился от шока.

– У него есть родственники? – резко спросил друг. – Нужно срочно найти. Для… – его взгляд скользнул в сторону гроба. – Для последнего прощания.

Слуга медленно покачал головой.

Его глаза были сухими и пустыми, как будто он уже давно перестал плакать.

– Никого, ваше сиятельство, – произнёс Лев, словно читая эпитафию. – Весь род… вырезан. Барин… он был последним. Теперь и его нет. Род Пожарских… прервался.

Его взгляд упал на клинок в моей руке.

– Родовая сабля… – слуга сделал шаг ко мне. – По праву слуги и душеприказчика… прошу отдать её. Она должна быть с хозяином. Или… передана по закону рода мне.

Я невольно крепче сжал ножны в руке. Холод металла напомнил о последних словах Сергея.

– Нет, – твёрдо сказал я. – У вашего господина была последняя воля. Я исполню её. Сам.

Уваров нахмурился, в его взгляде мелькнуло недоверие и вопрос: кому?

Но я молчал.

– И… кому же? – настаивал Уваров, но я лишь покачал головой, отводя взгляд.

Он понял, что давить бесполезно.

– Тогда… похороны, – Уваров перевёл дух, собираясь с мыслями. – Его нужно похоронить. Там, где положено. На родовом кладбище Пожарских.

– Где оно? – поинтересовался Амат.

– Недалеко, – махнул рукой Уваров, – в «Ярцево». Там, где когда-то было поместье. Теперь это руины, но место захоронения нетронуто.

– «Ярцево»… – Митя произнёс это слово тихо, словно пробуя на вкус.

Его взгляд стал острым, анализирующим. Друг посмотрел на Уварова, потом на меня, на клинок, потом снова на слугу.

– Выходит, ты служил последнему Пожарскому? – голос Романова был низким, почти беззвучным.

Слуга замер. Затем медленно, с достоинством кивнул один раз.

– Да, ваше сиятельство. Служил. С самого его детства.

Романов глубоко вдохнул.

– Хорошо, – решительно сказал он. – Хорошо, Уваров. Похороним его там, где должен лежать князь. По законам его рода. По старому обряду, как положено. Мы поможем.

– Благодарю, – слуга склонил голову, не скрывая усталости. – Я займусь… приготовлениями. Через неделю, максимум через две всё будет готово.

– Через неделю, – подтвердил Митя, встретившись взглядом со мной и Аматом. – Будем ждать от тебя вестей.

Мы оставили слугу Сергея в холодном полумраке морга.

На выходе Амат пробормотал что-то невнятное и направился в сторону бараков.

Митя пошёл к командному шатру, чтобы поговорить с Беловым.

А я… Я поспешил к «Стрижу».

Моя стальная крепость на рельсах возвышалась в предрассветных сумерках. Знакомый силуэт на фоне светлеющего неба.

Поднялся по трапу на палубу, прошёл в рубку.

Пусто. Холодно.

В ящике стола – только один пряник, аккуратно завёрнутый в вощёную бумагу. Взял его машинально. Хотелось перекусить.

Вышел на носовую часть. Нашёл место, массивный люк.

Сел.

Восток уже разгорался персиковым и золотым. Вершины дальних гор ловили первые, самые острые лучи ещё невидимого солнца, зажигаясь кроваво-красными, потом алыми, потом золотыми факелами. Красота, от которой щемило сердце.

Такой же восход я видел… когда? После того боя в старом мире? Или когда выносили Сашку с раздробленной ногой?

Потери… Они шли чередой.

И вот – Сергей. Не такой близкий, как те ребята из роты, с которыми глоток спирта из одной фляги был братством. С которыми я провёл не один год.

Но Серёга в этом мире стал для меня своим. Товарищ по учёбе, оружию. И теперь его нет.

Тяжело вздохнул.

Открыл флягу, глотнул холодной, обжигающей горло воды. Потом хотел взяться за пряник…

Пусто.

Лишь крошки на вощёнке.

Я поморщился, огляделся. Палуба пуста. Только я, гул машин где-то внизу, да нарастающий свет зари.

Тишина.

Странно…

– Тук! – что-то увесистое внезапно приземлилось на левое плечо.

Инстинктивно дёрнулся, повернул голову – пусто!

Но тяжесть была! Ощутимая, живая.

Сердце ёкнуло.

Я замер.

И тогда воздух над плечом завибрировал, сгустился, обрёл форму.

Серебристая шёрстка, сверкающая в первых лучах солнца как россыпь алмазной пыли.

Огромные трепещущие уши, повёрнутые ко мне. И пара черных бусинок-глаз, в которых отражалось и предрассветное небо, и моё потрясённое лицо.

Мотя!

Он сидел на моём плече, по-хозяйски устроившись, крошечные лапки цепко впились в ткань сюртука.

В уголке рта торчал крошечный кусок пряника. От него пахло мёдом и… детством. Тем самым, из которого меня выдернула взрослая жизнь.

Всё сжалось внутри.

Потом разорвалось волной тепла, такой сильной, что перехватило дыхание.

Пять месяцев. Пять долгих месяцев пустоты на плече, где всегда сидел этот невесомый комочек жизни.

Пять месяцев тишины без его шуршания и стрёкота.

Я медленно протянул руку, боясь спугнуть мираж.

Пальцы коснулись тёплой шелковистой шёрстки на боку зверька.

Реальный.

Живой.

Он не испугался. Наоборот, потянулся крошечной мордочкой к моей ладони, прося почесушек. Знакомый жест.

– Мотя… – моё горло сжалось, имя вырвалось хриплым шёпотом. – Где же ты пропадал, а?

Я ощупывал его дрожащими пальцами.

Шерсть немного спуталась, на боку тоненький светлый шрам, которого раньше не было. Но он здесь. Целый. Живой.

Этот знакомый вес, тепло, тихое довольное постукивание задней лапкой по моей ключице – всё это обрушилось на меня, смывая часть тяжести последних часов.

Зверёк ткнул холодным носиком мне в шею, заурчал, а потом ловко юркнул под воротник сюртука, устроившись там как в норке.

Знакомое тепло прижалось к коже.

Я закрыл глаза, чувствуя, как по щекам катятся предательские тёплые капли.

Не от горя.

От облегчения.

От того, что кусочек моего мира, казалось бы, потерянный навсегда, вернулся.

Именно сейчас.

Именно здесь.

На рассвете после самой тёмной ночи.

Мотя для меня был больше, чем питомцем. Он был живой нитью, связывающей меня с самим собой. И он вернулся.