355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэри Джонстон » Я буду любить тебя... » Текст книги (страница 3)
Я буду любить тебя...
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:33

Текст книги "Я буду любить тебя..."


Автор книги: Мэри Джонстон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– И почему же, сударыня, мне выпала такая честь? – спросил я напрямик.

Она вся вспыхнула, потом опять побелела как мел. По телу ее пробегала дрожь. Наконец она заговорила снова:

– Я не принадлежу к этим девицам, явившимся сюда в поисках мужей. Для меня вы чужой, совершенный незнакомый, вы – только рука, за которую я ухватилась, чтобы выбраться из вырытой для меня ямы. Я надеялась, что этот час никогда не настанет. Когда я спешила в порт, согласная на любые опасности, лишь бы избежать того, что ожидало меня в Англии, я думала: «Может быть, я умру еще до того, как этот корабль с его бесстыдным грузом выйдет в море». Когда корабль вышел в море и попал в полосу бурь и многие заболели, я думала: «Может быть, я утону или погибну от лихорадки». Когда нынче днем я лежала в лодке, плывущей под вспышками молний вверх по этой ужасной реке, и вы думали, что я сплю, я говорила себе: «Еще есть надежда. Меня может поразить молния, и тогда все будет хорошо». Я молила бога об этой смерти, но гроза прошла. Поверьте, я не лишена чувства стыда. Я знаю, вы должны думать обо мне очень дурно, вы, без сомнения, чувствуете себя обманутым, одураченным. Мне очень жаль, сэр, – это все, что я могу сказать, – мне очень жаль. Я ваша жена – сегодня нас обвенчали, но я вас не знаю и не люблю. Я прошу вас почитать меня тем, чем почитаю себя я сама, не более, чем гостьей в вашем доме. Я целиком в вашей власти. Я одинока, у меня нет друзей. Я взываю к вашему великодушию, к вашей чести…

Прежде, чем я успел ее остановить, она упала передо мною на колени и осталась так стоять, хоть я и попросил ее подняться.

Я подошел к двери, отпер ее и выглянул наружу: в комнате мне вдруг стало нечем дышать. Небо опять затянули тучи, низкие, густые. Вдалеке тяжело рокотал гром, ночь была пасмурна, душна и безветренна. Во мне кипел гнев: на Ролфа, за то, что он подсказал мне эту мысль, на себя самого, за то что неудачно бросил кости, но больше всего на эту женщину, которая так меня провела. В сотне ярдов от меня, в хижине работников, все еще горели огни, что являлось нарушением правил, поскольку время уже было позднее. Обрадовавшись, что у меня есть повод разразиться бранью, я немедля направился туда и застал всю компанию в хижине Дикона: они играли в кости на завтрашний ром. Погасив свет ударом рапиры, я задал бездельникам головомойку, разогнал всех по местам, а сам под первыми струями дождя вернулся в ярко освещенную, украшенную цветами комнату, где осталась мистрис [27]27
  Мистрис – госпожа (устар.)


[Закрыть]
Перси.

Она по-прежнему стояла на коленях, стиснув на груди руки, и ее темные, широко раскрытые глаза неподвижно глядели в чернеющую за порогом ночь. Я подошел и взял ее за руку.

– Я дворянин, сударыня, – сказал я. – Вам нечего бояться. Я покорнейше прошу вас встать.

Она встала, часто дыша, но не проронила ни слова.

– Уже поздно, и вы утомлены. Вот ваша комната. Надеюсь, вы будете хорошо спать. Спокойной ночи.

Я поклонился, она ответила мне реверансом.

– Спокойной ночи, – промолвила она.

По пути к двери жена моя прошла близ стены, где висело мое оружие. Был там один маленький кинжал – она тут же его углядела и, придвинувшись на миг к стене, попыталась украдкой снять. Однако она не сумела понять, как он крепится, и уже шла дальше, к своей двери, когда я пересек комнату, вынул кинжальчик из крепления и протянул его ей с улыбкой и поклоном.

– Изнутри дверь запирается на засовы, – заметил я. – Еще раз желаю вам спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответила она и, войдя в комнату, затворила за собой дверь. Через мгновение я услышал лязг засовов.

Глава V
В которой женщина добивается своего

Спустя десять дней Ролф, плывя на лодке вниз по реке, пристал к моему причалу, увидел там меня, и мы вместе начали подыматься к дому.

– Я не видал тебя с тех самых пор, как ты высмеял мой совет и все же ему последовал, – сказал он. – Итак, мой женившийся Бенедикт [28]28
  Герой комедии У. Шекспира «Много шума из ничего», убежденный холостяк, который в конце концов все-таки женился.


[Закрыть]
, где же твоя жена?

– Она в доме.

– Ах да! Ведь сейчас время ужина. Я надеюсь, она хорошо готовит?

– Она не готовит, – сухо ответил я. – Для стряпни я нанял бабушку Коттон.

Ролф бросил на меня пристальный взгляд.

– О боги, на тебе новый камзол! Стало быть, она мастерица шить?

– Возможно, – отвечал я. – Я ее за этим занятием ни разу не видел и не могу судить. А камзол мне сшил портной из Флауэрдью.

Тут мы достигли ровной лужайки перед домом.

– Розы! – воскликнул он. – Я вижу длинный ряд свежепосаженных роз! Ого, да здесь еще и беседка, увитая плющом! И скамейка под орехом-пеканом! С каких это пор ты, Рэйф, занялся садоводством?

– Это все Дикон. Старается доставить удовольствие моей госпоже.

– Которая не шьет, не готовит и не трудится в саду? Что же она делает?

– Срывает эти розы, – ответил я. – Входи, Джон.

Когда мы вошли, он изумленно огляделся, вскричал:

– Приют Акразии! [29]29
  Акразия – чародейка в поэме Э. Спенсера (1552–1599) «Королева фей».


[Закрыть]
Право, Рэйф, ты новый Гюйон! – и рассмеялся.

День клонился к вечеру, в раскрытую дверь лились косые лучи солнца, рисуя золотые полоски на полу и стенах. И то и другое изменилось неузнаваемо: темное сучковатое дерево исчезло под ковром из папоротника и душистых листьев дикого винограда с глянцевитой зеленью, усыпанной лиловыми ягодами. И всюду стояли цветы: лиловые, красные, желтые. При нашем появлении женщина, сидевшая дотоле у камина, встала.

– Силы небесные! – вскричал Ролф. – Неужто тебя угораздило взять в жены арапку?

– Это Анджела, она из здешних негров, – сказал я. – Я купил ее на днях у Уильяма Пирса. Мистрис Перси пожелала иметь служанку.

Негритянка (в то время таких женщин в Виргинии было всего пять) глядела на нас, вращая большими глазами. Она немного понимала по-испански, и я, обратившись к ней на этом языке, велел найти хозяйку и сообщить ей, что мы, мой гость и я, ждем ее. Когда служанка ушла, я поставил на стол кожаную посудину с элем, и мы с Ролфом сели, чтобы его распить. Если бы в то время я был расположен смеяться, обескураженное выражение на его лице могло бы доставить мне отличный повод. На столе стоял кувшин с цветами, рядом лежало несколько мелких вещиц. Он взял одну из них.

– Белая перчатка, – проговорил он, – надушенная, отороченная серебряной бахромой и такая маленькая, что, кажется, пришлась бы впору Титании [30]30
  Королева эльфов, героиня пьесы У. Шекспира «Сон в летнюю ночь».


[Закрыть]
.

Я взял вторую перчатку и положил себе на ладонь:

– Похожа на женскую руку. Слишком белая, слишком мягкая и слишком маленькая.

Он легонько коснулся всех пяти пальцев перчатки, которую держал:

– Женская рука – сила в слабости, тайная власть, звезда, сияющая в тумане, указывающая путь, манящая, влекущая к высокой цели.

Я засмеялся и отшвырнул перчатку прочь.

– Звезда – блуждающий огонек, а цель – трясина.

В это мгновение сидящий напротив меня Ролф вдруг изменился в лице, да так сильно, что я, еще не обернувшись, понял: в комнату вошла она.

Узел с ее вещами, который я привез из Джеймстауна, не был ни маленьким, ни легким. Не знаю, почему, убегая из дому, она сочла необходимым обременить себя всеми этими побрякушками, не знаю, приходило ли ей в голову, что, щеголяя в шелках, кружевах и драгоценностях, она может возбудить подозрения. Как бы то ни было, в дикие леса и табачные поля Виргинии она привезла уборы, достойные фрейлины королевы. О темном пуританском платье, в котором я впервые ее увидал, уже не было и помину; нынче она одевалась ярко, вполне сравнявшись с лесными попугаями или, скорее, с полевыми лилиями, ибо, подобно сим последним, воистину не трудилась и не пряла [31]31
  Переиначенная цитата из Евангелия от Матфея, 6: 28–29. «И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».


[Закрыть]
.

Мы с Ролфом встали.

– Мистрис Перси, – сказал я, – позвольте мне представить вам достойнейшего джентльмена и моего лучшего друга мастера Джона Ролфа.

Она присела в реверансе, он низко поклонился. Джон был человек быстрого ума и бывал при дворе, однако сейчас он на время лишился дара речи. Потом, опомнившись, сказал:

– Лицо мистрис Перси забыть невозможно. Я, без сомнения, видел его раньше, только не припомню где.

При этих словах краска бросилась ей в лицо, однако ответ ее прозвучал равнодушно и спокойно:

– Вероятно, в Лондоне, в толпе любопытных, глядевших на одну из тех пышных процессий, что устраивались в честь вашей супруги-принцессы, сэр. Я дважды имела счастье видеть, как леди Ребекка [32]32
  Покахонтас, дочь вождя Паухатана, после крещения получила имя Ребекка.


[Закрыть]
проезжает по улицам.

– Я видел вас, сударыня, не только на улицах, – учтиво возразил Ролф. – Теперь я вспомнил: мы встречались на обеде у лорда епископа. Общество собралось самое изысканное. Вы перебрасывались шутками с лордом Ричем, и в ваших волосах сиял жемчуг…

Жена моя не отвела глаз.

– Иной раз память играет с нами странные шутки, – произнесла она, слегка возвысив свой звонкий голос. – С тех пор как мастер Ролф и его индейская принцесса приезжали в Лондон, минуло уже три года, и память ему изменяет.

Она села в большое кресло, стоявшее в середине залитой солнцем залы, и негритянка принесла ей подушку для ног. Только после этого и после того, как она отдала рабыне свой страусовый веер и та, встав сзади, начала ее медленно обмахивать, она наконец обратила к нам свое прекрасное лицо и пригласила нас сесть.

Часом позже, когда на небе уже заблистал лунный серп, у самого окна вдруг громко крикнул козодой. Ролф вскочил:

– Ах, проклятие! Я совсем забыл, что обещал провести эту ночь в Чеплейнз Чойсе.

Я также поднялся.

– Но ты же не ужинал! – воскликнул я. – Я тоже обо всем позабыл.

Он покачал головой:

– Я не могу ждать. Да и зачем мне ужин? За этот час я вкусил вдосталь и опьянел от того, что лучше вина.

Глаза его блестели, словно он и впрямь осушил не один кубок, и я чувствовал, что мои горят не менее ярко. Мы в самом деле захмелели – от ее красоты, смеха, остроумия. Джон поцеловал ей руку и простился, я проводил его до причала, и только тут он наконец прервал молчание.

– Не знаю, почему она явилась в Виргинию…

– И не хочу об этом спрашивать, – добавил я.

– И не хочу об этом спрашивать, – повторил он, глядя мне прямо в глаза. – Ни имени ее, ни звания я не знаю, но клянусь тебе, Рэйф, я видел ее на том званом обеде у епископа! А девушек для отправки в Виргинию Эдвин Сэндз набирал отнюдь не в таких местах.

Я остановил эту речь, положив руку ему на плечо.

– Она – одна из девушек Сэндиса, – сказал я с расстановкой, – горничная, которой надоело быть в услужении, и она отправилась в Виргинию в поисках лучшей доли. Полторы недели назад она вместе со своими товарками сошла на берег в Джеймстауне, с ними же явилась в церковь, а оттуда – на общественный луг, где она и капитан Рэйф Перси, дворянин и искатель приключений, настолько приглянулись друг другу, что немедленно иступили в брак. В тот же день он отвез ее к себе домой, где она ныне и проживает, и все, считающие себя ее друзьями, должны оказывать ей почтение как его законной супруге. Пусть никто не вздумает говорить о ней неуважительно; не следует также распространяться

о ее красоте, изяществе и манерах (каковые, я этого не отрицаю, несколько не соответствуют ее скромному званию), дабы не давать повода для праздных толков.

– Рэйф, разве мы с тобой не друзья? – спросил он с улыбкой.

– Временами я думал, что это так, – отвечал я.

– Честь моего друга – моя честь, – продолжал он. – О чем молчит он, о том буду молчать и я. Ну что, доволен?

– Доволен, – сказал я и пожал протянутую мне руку.

Мы подошли к краю причала, и он спустился по лесенке в свою шлюпку, лениво качавшуюся на приливной волне. Гребцы отвязали причальные тросы от свай, и между нами начала медленно расширяться черная полоса воды. У меня за спиной, в доме, вдруг ярко вспыхнул свет: мистрис Перси, как обычно, транжирила добрые сосновые факелы. Перед моим мысленным взором предстала картина: комната, освещенная множеством огней, и в этом розовом сиянии, в большом резном кресле, держась очень прямо, сидит красавица, которую свет называет моей женой, а сзади прислужница-негритянка и белом тюрбане обмахивает ее веером. Должно быть, Ролфу представилось то же самое – он поглядел на светящееся в ночи окно, потом перевел взгляд на меня, и до меня донесся его вздох.

– Рэйф Перси, ты счастливчик, самый верх на колпаке Фортуны! [33]33
  Перефразированная цитата из «Гамлета» У. Шекспира. «Гильденстерн: По счастью, наше счастье не чрезмерно: Мы не верхи на колпаке Фортуны», (пер. Б. Пастернака)


[Закрыть]
– крикнул он мне.

Я с горечью рассмеялся, он же наверняка приписал этот смех самодовольному торжеству по поводу привалившего мне счастья: ведь сейчас, пройдя по темному берегу, я вернусь в сверкающий огнями дом, к его блистательной жемчужине. Он помахал мне на прощание рукой и вместе со своей лодкой исчез в сгустившихся сумерках. А я воротился в дом к мистрис Перси.

Она все так же сидела в большом кресле, скрестив на подушке изящные ноги, сложив руки на коленях, и завитки ее темных волос колыхались в такт взмахам веера, касаясь высокого гофрированного воротника. Я пересек комнату и, оборотившись к ней, прислонился спиной к подоконнику.

– Меня назначили депутатом от проживающей в округе сотни жителей, – сказал я отрывисто. – Палата депутатов собирается на следующей неделе. Я еду в Джеймстаун и останусь там на некоторое время.

Она взяла у негритянки веер и начала неторопливо обмахиваться. Потом спросила:

– Когда мы едем?

– Мы? – повторил я. – Я собирался ехать один.

Веер упал на пол. Раскрыв в изумлении глаза, она воскликнула:

– Как, вы хотите оставить меня одну? Оставить меня одну в этих лесах, на милость индейцев, волков и этого сброда – ваших слуг?

Я улыбнулся.

– С индейцами у нас мир, в лесах навряд ли сыщется волк, который смог бы перескочить через этот палисад, а слуги слишком хорошо знают своего хозяина, чтобы посметь оскорбить свою хозяйку. Тем более что за главного у них я оставляю Дикона.

– Дикона! – вскричала она. – Ваша старая кухарка немало порассказала мне о Диконе! Игрок, бандит, отъявленный головорез – вот что такое этот Дикон!

– Не спорю, – отвечал я. – Но он мне предан. Я могу ему доверять.

– Зато я ему не доверяю, – парировала она. И повелительным тоном добавила: – Я хочу поехать в Джеймстаун. Этот лес мне наскучил.

– Я должен подумать, – невозмутимо отвечал я. – Возможно, я возьму вас, сударыня, а возможно, и нет. Я еще не решил.

– Но, сэр, я желаю ехать!

– А я, может статься, пожелаю, чтобы вы остались.

– Вы грубиян!

Я поклонился.

– Вы выбрали меня сами, сударыня.

Она вскочила, топнув ногой, повернулась ко мне спиной и, схватив со стола цветок, принялась обрывать с него лепестки. Я же вытащил из ножен шпагу и начал полировать клинок, счищая чуть заметное пятнышко ржавчины. Минут через десять я поднял глаза, и с другого конца комнаты прямо в лицо мне полетела красная роза. Мгновение – и я услышал обворожительный смех.

– Мы не можем позволить себе ссориться, ведь правда? – вскричала мистрис Джослин Перси. – Право, жизнь в этой глуши и без того печальна. Весь день одно и то же – деревья да река, и не с кем словом перемолвиться! И я ужасно боюсь индейцев! Что, если, пока вы будете в отъезде, они меня убьют? Вспомните, сэр, вы ведь поклялись перед священником, что станете меня защищать. Вы же не оставите меня на милость этих дикарей, не правда ли? И я смогу поехать в Джеймстаун? И хочу сходить в церковь. Хочу побывать в доме губернатора. И мне столько всего нужно купить! Золота у меня вдоволь, а приличное платье только одно – вот это. Вы ведь возьмете меня с собою, да?

– Женщин, подобных вам, в Виргинии нет, – сказал я. – Если вы в вашем наряде и с вашими манерами появитесь в городе, там сейчас же пойдут разговоры. Между тем корабли в Джеймстауне не редкость, одни приходят, другие отплывают, а Ролф не единственный, кто бывал в Лондоне.

Искорки смеха в ее глазах вдруг погасли, улыбка сошла с губ, но все тут же вернулось на свои места.

– Пусть говорят, – промолвила она. – Мне это безразлично. Не думаю, что капитаны кораблей, купцы и искатели приключений так уж часто обедают в обществе милорда епископа. Этот варварский лесной край и тот мир, который знаю я, так далеки друг от друга, что обитатели одного не беспокоят обитателей другого. И этой ничтожной деревушке, Джеймстауне, я буду в безопасности. К тому же вы, сэр, носите шпагу.

– Моя шпага всегда к вашим услугам, сударыня.

– Стало быть, я могу поехать в Джеймстаун?

– Да, если таково ваше желание.

Глядя на меня своими блестящими глазами, держа в одной руке розу и легонько постукивая себя ею по смеющимся губам, она протянула мне другую руку.

– Можете поцеловать ее, сэр, если пожелаете, – произнесла она с нарочитой важностью.

Я встал на колени, поцеловал тонкие белые пальцы, и через четыре дня мы отправились в Джеймстаун.

Глава VI
В которой мы едем в Джеймстаун

Мы пустились в путь верхом рано утром. Я ехал впереди, мистрис Перси – у меня за спиной, на седельной подушке, Дикон сзади на гнедой кобыле. Негритянку Анджелу и дорожные сундуки я отправил по реке.

Одно удовольствие – ехать на хорошем коне по зеленому лесу, когда все в нем дышит утренней свежестью. На каждой веточке сверкал бриллиантовый убор, мокрые листья, стоило лишь до них дотронуться, проливали на нас жемчужный дождь. Лошади грациозно ступали по папоротникам, мху и пышной траве; из туманной фиолетовой дали на нас, замерев, смотрели олени, воздух был полон звонким щебетом птиц, верещаньем белок, жужжанием пчел, и солнце, проникая сквозь густые кроны деревьев, щедро сыпало на нас золотую пыль.

Мистрис Джослин Перси была весела, словно ясное летнее утро. Прошло уже четырнадцать дней, с тех пор как мы встретились, и за это время я обнаружил в ней втрое больше различных настроений. Она могла быть веселой и приветливой, как утро, мрачной и мстительной, как грозы, нередко гремевшие днем, печальной, как вечерние сумерки, величавой, как ночь, словом, представала во множестве самых несхожих расположений духа. И еще: она могла быть по-детски откровенной – и все же ничего о себе не рассказать.

Сегодня она соизволила быть милостивой и любезной, и Дикон по десять раз в час соскакивал со своей кобылы, чтобы сорвать цветок, на который ему указывал ее белоснежный пальчик. Она сплела пестрый венок и надела его себе на голову; нарвала целую охапку вьюнков, свисавших с ближних веток, и перепачкала руки и губы соком ягод, которые приносил ей Дикон. Она смеялась, глядя на резвящихся белок и разбегающихся куропаток; ее смешило решительно все: индюшки, переходящие нашу тропинку, выпрыгивающие из ручьев рыбы, старый Джоком с сыновьями, переправлявшие нас на пароме через Чикахомини. Мой мушкет вызвал у нее живейшее любопытство, а когда мы выехали на прогалину и увидели сидевшего на обгорелой сосне орла, она потребовала у меня пистолет. Я вынул оружие из-за пояса, со смехом вручил его ей и сказал:

– Клянусь съесть все, что вы подстрелите.

– Пари, пари! – вскричала она, прицеливаясь. – В Джеймстауне есть торговцы мелочным товаром? Если я сейчас попаду, вы купите мне шитую жемчугом ленту для шляпы?

– Даже две.

Она выстрелила, и орел с негодующим воплем улетел. Однако два или три его пера, кружась, упали на землю, Дикон тотчас принес их ей, и она, победоносно указав на алеющие на них капли крови, воскликнула:

– Вы сказали – две!

Но вот солнце поднялось выше, и в свои права вступил полуденный зной. Интерес мистрис Перси к лесным цветам, птичкам и зверушкам мало-помалу угас, а вместо смеха мы все чаще слышали усталые вздохи. Ворох вьюнков соскользнул с ее колен, потом она сняла с головы увядший венок и отбросила его прочь. Охота говорить у нее пропала, и вскоре я почувствовал, как ее голова привалилась к моему плечу.

– Госпожа заснула, – послышался сзади голос Дикона.

– Знаю, – ответил я. – Моя кольчуга будет для нее плохой подушкой. Пригляди, чтобы она не упала с лошади.

– Тогда я лучше пойду рядом, – сказал он.

Я кивнул, и Дикон спешился и зашагал рядом с моим конем, одной рукой придерживая уздечку своей кобылы, а другой – седельную подушку, на которой сидела мистрис Перси. Прошло десять минут, из коих последние пять я смотрел не вперед, а назад, через плечо. Наконец, не выдержав, я резко окликнул его:

– Дикон!

Вздрогнув, он опомнился и густо покраснел.

– Да, сэр?

– Может быть, для разнообразия ты переведешь взгляд на меня? Скажи, Дикон, сколько лет прошло, с тех пор как в Виргинию явился губернатор Дэйл?

– Десять лет, сэр.

– По пути в Джеймстаун мы проедем по известному тебе полю под известным тебе деревом. Ты помнишь, что там случилось несколько лет назад?

– Мне этого никогда не забыть, сэр. Вы тогда спасли меня от колесования.

– Тебя уже привязали к колесу, и палач приготовился размозжить тебе кости за твое распутство, пьянство и пристрастие к азартным играм. Я упросил Дэйла пощадить тебя, наверно, только потому, что когда-то ты был помощником конюха в моей роте в Нидерландах. Но, Бог свидетель, такого, как ты, едва ли следовало спасать!

– Я это знаю, сэр.

– Дэйл не хотел отпускать тебя без наказания и решил продать в рабство. Тогда я, по твоей просьбе, купил тебя, и с тех пор ты служил мне, не слишком плохо и не слишком хорошо. Особого раскаяния в прошлых грехах я за тобой не замечал, стремление исправиться было тебе и вовсе неведомо. Как ты родился дерзким плутом, так плутом и умрешь. Но мы с тобою долго жили вместе, вместе охотились, сражались, проливали кровь, и мне кажется, нас связывает взаимная приязнь. По-своему мы даже любим друг друга. Я закрывал глаза на многие твои проступки и часто тебя выгораживал. Взамен я требовал только одного, и если бы ты мне этого не дал, я бы нашел для тебя другого Дэйла, и пусть бы он делал с тобою то, что счел бы нужным.

– Разве я когда-нибудь отказывал вам в этом, мой капитан?

– Пока нет. А теперь убери руку с седельной подушки, подыми ее и повторяй за мной: «Эта леди – моя госпожа, жена моего господина. Если я в чем-нибудь согрешу против нее, пусть Господь одобрит то, что сделает со мной мой хозяин».

Кровь бросилась ему в лицо. Пальцы, вцепившиеся н седельную подушку, медленно разжались.

– Запоздалое повиновение сродни мятежу, – сказал я. – Так что же, любезный, будешь ты подчиняться или нет?

Он поднял руку и повторил требуемые слова.

– А теперь поддерживай ее, как раньше, – приказал и поехал дальше, глядя вперед, на дорогу.

Через одну милю мистрис Перси шевельнулась и приподняла голову с моего плеча.

– Мы еще не в Джеймстауне? – промолвила она со вздохом, не совсем еще проснувшись. – О эти бесконечные деревья! Мне снилось, что я в Виндзоре [34]34
  Виндзор – летняя резиденция английских королей. Поблизости располагался Виндзорский лес.


[Закрыть]
на соколиной охоте, а потом я вдруг очутилась в этом лесу… теперь я была лесной птичкой, вольной и оттого счастливой… Но тут на меня налетел коршун, сжал когтями – и я снова стала самой собой, а коршун превратился в… Ах, что и говорю? Это все спросонок… Слышите? Кто это там поет?

И правда, где-то впереди недалеко от нас звучный мужской голос выводил:

 
С подружками однажды
Пошла я погулять,
Нарвать цветочков майских,
Попеть и поплясать.
 

Вскоре деревья расступились, и мы, выехав на небольшую поляну, увидели того, кто пел эту песенку. Он лежал под дубом на мягкой травке, положив руки под голову, и глядел в летнее небо, голубеющее в просветах между ветвями. Одна нога его была закинута на другую, и на колене сидела белка, держа в лапках орех, а еще с полдюжины, словно игривые котята, сновали туда-сюда по его могучему телу. В нескольких шагах от певца паслась старая серая кляча, тощая, как скелет, с наколенными наростами на всех четырех ногах. Ее седло и уздечка висели на суку дуба, под которым отдыхал хозяин.

Тот между тем весело распевал:

 
Он ей в любви поклялся,
Но услыхал в ответ:
«Мужчины все коварны,
Мужчинам веры нет!»
«Откуда недоверье? —
Учтиво он сказал, —
Ведь ни один мужчина
Тебе не изменял».
 

– Добрый день, преподобный отец, – окликнул я его. – Сочиняете новый божественный гимн для воскресной службы?

Преподобный Джереми Спэрроу, нисколько не смутившись, осторожно стряхнул с себя белок, встал и подошел к нам.

– Пустяк, безделка, – объявил он, небрежно махнув рукой, – старая глупая песня, которая сама собой пришла мне на ум, оттого что небо нынче такое голубое, а листья – такие зеленые. Если бы вы подъехали чуть раньше или чуть позже, то вместо нее услыхали бы девяностый псалом. Добрый день, сударыня! Теперь я понимаю, почему мне вдруг захотелось петь – ведь ко мне приближалась сама королева мая [35]35
  Королева мая – девушка, избранная «королевой» в первомайских народных играх; коронуется венком из цветов.


[Закрыть]
.

– Вы, верно, держите путь в Джеймстаун? – спросил я. – Коли так, поезжайте с нами. Дикон, оседлай коня его преподобия.

– Оседлать его ты, конечно, можешь, приятель, – вмешался мастер Спэрроу, – ибо и он, и я уже довольно бездельничали, но боюсь, что за вашими лошадьми ему все равно не угнаться. Нет, мы с моим конем оба пойдем пешком.

– По-моему, вашему коню недолго осталось жить на этом свете, – сказал я, оглядывая его убогого росинанта [36]36
  Росинант – конь Дон-Кихота; перен.: кляча.


[Закрыть]
, – но до Джеймстауна уже рукой подать. До тех пор он протянет.

Мастер Спэрроу уныло покачал головой.

– Я купил его неподалеку от Уэстовера у одного из здешних виноградарей-французов, – сказал он. Этот месье сидел на нем и нещадно колотил его дубинкой, потому что бедное создание не могло сдвинуться с места. Я поверг негодяя во прах, после чего мы с ним заключили сделку: он получил мой кошелек, а я – его коня. С тех пор мы с этой скотинкой бредем вместе, поскольку совесть не позволяет мне сесть на нее верхом. Вы читали басни Эзопа, капитан Перси?

– Читал и помню историю про старика, мальчика и осла, – отвечал я. – В конце концов пострадал осел. Вот что, друг мой, успокойте-ка вы свою не в меру щепетильную совесть, и пусть сей конь бледный [37]37
  Конь бледный – цитата, иронически вырванная из библейского контекста (Откровение Св. Иоанна Богослова, 6:8): «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним…»


[Закрыть]
немного походит под седлом.

– Нет, капитан Перси, я на него не сяду, – с улыбкой сказал он. – Ибо, обладая душой слабой, жалкой и чувствительной, я, на свою беду, сложен как Геркулес или как лорд Уорик. Вот если бы я был щуплого телосложения или хотя бы весил столько же, сколько ваш слуга…

– Понимаю, – сказал я. – Дикон, отдай свою кобылу его преподобию, а сам садись на его коня и тихонько доставь этого скакуна в город. А если окажется, что он не в силах тебя снести, поведешь его на поводу.

Лицо мастера Спэрроу просветлело; он тотчас вскочил в седло и, ничуть не скрывая радости, принялся гарцевать на тропинке, поворачивая лошадь то вправо, то плево.

– Смотри, обращайся бережно с этим бедным животным, приятель, – добродушно крикнул он Дикону (тот был мрачнее тучи). – Доставь его тихим ходом в Джеймстаун и отведи к дому мастера Бака – это возле церкви.

– А что вы делаете в Джеймстауне? – спросил я, когда, оставив позади поляну, мы вступили под сень соснового бора. – Я слыхал, что вы поехали в Хенрикус, чтобы помочь преподобному Торпу в обращении индейцев.

– Да, – отвечал он, – поехал. Мне мнилось, что у меня есть призвание к миссионерской деятельности. Я был в этом совершенно уверен и уже видел себя в роли нового апостола язычников [38]38
  Так прозвали апостола Павла, который проповедовал Евангелие среди язычников в Греции и Риме, и обратил многих.


[Закрыть]
. Из Хенрикуса я немедля отправился в лес, взяв с собою только индейца-переводчика, и за день пути добрался до индейской деревушки. Собрав вокруг себя всех ее обитателей, я сел на пригорке и начал читать и разъяснять им Нагорную проповедь [39]39
  Нагорная проповедь – речь Иисуса Христа, обращенная к апостолам; в ней изложены основные социальные и морально-религиозные принципы христианства.


[Закрыть]
. Они слушали чинно, серьезно и внимательно, чем очень меня порадовали, и я уже думал, что спасение их душ близко. Так вот, кончаю я проповедь, и тут со своего места встает старый индеец и обращается ко мне с длинной речью. Я в ней, конечно, ничего не понял, но решил, что он приветствует и благодарит меня за весть о мире и благоволении. Потом он пригласил меня остаться и поприсутствовать на некоем увеселении, сути которого я не разобрал. Я остался, и ближе к вечеру меня с пышными церемониями привели на площадь в центре деревни. Там я увидел врытый в землю столб, окруженный кольцом из горящего хвороста. К столбу был привязан индеец, как мне пояснил мой переводчик, то был пленный воин из враждебного племени, обитающего за водопадом. Его руки и ноги были прикручены к столбу кожаными ремешками, продетыми сквозь дыры, прорезанные в предплечьях и лодыжках, все тело сплошь утыкано сосновыми щепками, пылающими, точно миниатюрные факелы, а на бритой голове стояло медное блюдо, полное раскаленных углей. Чуть поодаль от первого столба виднелся второй – к этому еще никого не привязали, и разложенный вокруг хворост не был зажжен. Как вы уже, наверное, догадались, я не стал дожидаться, пока мои хозяева зажгут его, а отломил дубовый сук и, орудуя им, как Самсон ослиной челюстью, поразил этих филистимлян. Их несчастной жертве уже ничем нельзя было помочь, но его мучителям я воздал сполна. И зря они старались, вкапывая тот второй столб и накладывая вокруг него хворост для своего адского пламени – все их труды пропали даром. Под конец я прыгнул в речку, на которой стояла их проклятая деревня, и благополучно уплыл, а на следующий день пошел к Джорджу Торпу и наотрез отказался от своей должности, поскольку в Писании нигде не сказано, что мы должны проповедовать слово Божие чертям. Вот когда Компания будет готова угостить их по-иному – сталью и свинцом, тогда пусть позовет меня. После этого я сел в лодку и поплыл в Джеймстаун, где узнал, что мой почтенный коллега, преподобный Бак, заболел малярией и совсем плох. В конце концов его отправили вверх по реке, надеясь, что смена климата восстановит его здоровье. Таким образом, паства его осталась без пастыря, и поскольку другого, более достойного священника взять было негде, губернатор и капитан Уэст поставили на это место меня, несмотря на все мои возражения. Кстати, дорогой сэр, где вы собираетесь остановиться?

– Пока не знаю, – ответил я. – Приезжих в городе сейчас много, а гостиницу еще не достроили.

– А почему бы вам не пожить у меня? – сказал он. – В доме пастора нас сейчас только двое: я да домоправительница, тетушка Аллен. Там пять больших, хорошо обставленных комнат и прекрасный сад, хотя деревья, надо признаться, дают слишком много тени. Так что если вы почтите мое жилище и принесете туда солнечный свет, – тут он с улыбкой поклонился мистрис Перси, – то я буду считать себя вашим должником.

Этот план мне понравился. Если не считать домов Губернатора и капитана Уэста, дом пастора был самым лучшим в городе. К тому же стоял он в большом саду, вдалеке от улицы, а мне как раз хотелось уединения. Тетушка Аллен была женщина вялая и нелюбопытная. наконец имелся еще один довод за – мастер Джереми Спэрроу был мне по душе.

Я принял его предложение, поблагодарил, но он тотчас оборвал изъявления моей благодарности и принялся осыпать комплиментами мистрис Перси, которая на сей раз соблаговолила быть любезной с нами обоими. Так мы ехали то по солнцепеку, то в густой тени, вполне довольные жизнью и собой и такие же веселые, как беззаботные лесные пташки. В скором времени мы достигли полуострова и проехали перешеек. Перед нами лежал город: человеку постороннему он показался бы убогой маленькой деревушкой, те же, кому он был дорог, видели в нем оплот и столицу англичан в западном полушарии, росток, из которого могут взрасти великие города, новорожденного, который со временем может сравняться по мощи и красоте со своим отцом – Лондоном. Вот чем Джеймстаун был для меня и для горстки других, как здесь, в Виргинии, так и в нашей отчизне; вот о чем думали мы, глядя на его тесные домишки, бедную церковь и грубо скроенный форт. Мы любили этот город, знавший много горя и мало радости, он был для нас зародышем будущего, на которое все еще разевала свою пасть Испания, грозившая разом обесценить все наши труды на этой земле и все перенесенные ради нее лишения. Но были и другие, те, кто видел лишь убожество построек, дизентерию и малярию, почти полную беззащитность города перед лицом врага, немногочисленность его жителей и множество могил. Не обнаружив в новом краю ни золота, ни земного рая, поняв, что и здесь им надо добывать хлеб свой в поте лица своего, они мгновенно впадали в уныние и либо умирали – надо думать, из чистого упрямства, – либо неслись обратно в Англию и там рассказывали руководителям Виргинской компании всякие мрачные истории про нашу жизнь. Потом стараниями лорда Уорика все эти басни достигали священных ушей его величества, что обеспечивало колонии и основавшей ее Компании королевскую немилость.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю