Текст книги "Я буду любить тебя..."
Автор книги: Мэри Джонстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Ну и обладай ее сердцем, если можешь. А я прижмусь лицом к ее груди.
Я не удостоил его ответом; простояв надо мною еще с минуту, он повернулся и поднялся по трапу на палубу. Матросы и капитан последовали за ним. Люк захлопнули и задраили, и нам, вновь оказавшимся в душной темноте, осталось одно – с твердостью терпеть то, чего мы не могли изменить.
За те часы боли и жажды я хорошо узнал человека, который сидел подле меня. Его руки были скованы так, что он не мог освободиться и дать мне воды, даже если бы она была, но зато он подарил мне нечто более драгоценное: нежность брата, мужественное сочувствие солдата, милосердие служителя Господа. Я лежал молча, и он редко нарушал молчание, но когда говорил, было в его голосе что-то такое… Я в очередной раз впал в полубеспамятство, в котором я вволю пил воду и не чувствовал боли, а очнувшись, услыхал, как он молится. Потом он замолчал, глубоко вздохнул, и его мощные мышцы хрустнули. Раздался громкий треск ломающегося железа и тихое: «Слава тебе, Господи!» В следующее мгновение его пальцы уже развязывали узлы моих пут.
– Сейчас, Рэйф, сейчас я сниму их с тебя, – сказал он, – спасибо Господу, который научил мои руки сражаться и дал им достаточно силы, чтобы переломить надвое стальной лук.
Веревки ослабли. Я положил голову ему на колени, он обнял меня своей могучей рукой, с которой свисал обрывок цепи, и, словно мать ребенка, убаюкал, тихо напевая двадцать третий псалом.
Глава XXVI
В которой я предстаю перед судом
Милорд больше не наведывался в трюм, поэтому меня больше не стягивали веревками, а на Спэрроу не надели новых кандалов.
Утром и вечером нам приносили жалкий ломтик хлеба и несколько глотков воды, но матрос, спускавшийся в трюм, не имел при себе света и не мог заметить, что я не связан, а ручные оковы пастора разорваны. Никто из начальства к нам не заглядывал. Мои раны быстро заживали и силы восстанавливались.
В нашей тюрьме было темно и смрадно, мы страдали от голода, жажды и бездействия, нам грозила позорная смерть, но и в этой навозной куче отыскалось жемчужное зерно – ибо за те дни мучений и тоски мы с пастором стали дружны, как Давид с Ионафаном [119]119
Согласно Библии, Давид дружил с Ионафаном, старшим сыном царя Саула.
[Закрыть].
Наконец настал день, когда к нам пожаловала персона более значительная, чем тупой матрос, приносивший еду. То был спокойный, невозмутимый господин с седеющими волосами и живыми темными глазами. Он приказал двум сопровождавшим его матросам оставить люк открытым и поднес к носу губку, пропитанную уксусом.
– Кто из вас является, а вернее сказать, являлся капитаном Рэйфом Перси? – спросил он мрачным, но приятным голосом.
– Я капитан Перси, – отвечал я.
Он пристально посмотрел на меня.
– Мне доводилось слышать о вас, – сказал он. – Я читал письмо, которое вы послали сэру Эдвину Сэндз, и нашел, что оно написано умно и благородно. Какое колдовство превратило джентльмена и солдата в пирата?
Он ждал ответа, и я ответил:
– Необходимость.
– Прискорбная метаморфоза, – заметил он. – Право же, я предпочитаю истории про нимф, превращающихся в лавровые деревья или быстротекущие ручьи. Итак, сэр, я пришел, чтобы доставить вас на суд. Вы предстанете перед высокими должностными лицами Виргинской компании, и если вам есть что сказать, вас выслушают. Вряд ли мне нужно объяснять, что опасность, которая грозила вам прежде и которую вы, судя по вашему письму, отлично сознавали, – ничто перед той, которая грозит вам сейчас.
– Я это знаю, – ответил я. – Меня поведут в цепях?
– Нет, – сказал он с улыбкой. – На сей счет у меня нет инструкций, но я возьму на себя смелость снять с вас цепи, хотя бы потому, что вы великолепно написали то письмо.
– Этот джентльмен пойдет с нами? – спросил я.
Он покачал головой:
– У меня нет таких указаний.
Пока матросы снимали кандалы с моих запястий и лодыжек, седовласый господин разглядывал меня с откровенностью, которую в другое время я счел бы оскорбительной. Когда оковы были сняты, я обернулся и на миг сжал руку Джереми, потом, следуя за нашим посетителем, начал подниматься по ступенькам трапа. Двое матросов карабкались сзади, а когда мы выбрались из трюма, встали справа и слева, превратившись в конвой. Проходя по главной палубе, мы встретили Дикона, который вместе с двумя или тремя матросами задраивал порты. Увидев меня, он уронил брус, который держал в руках, и рванулся было ко мне, но его тотчас оттащили. Мои стражи встали между нами, и мы ничего не сказали друг другу. Я двинулся дальше и вскоре подошел к открытому порту. Солнце, синее небо, россыпь белых облаков, спокойный простор океана – на миг у меня перехватило дыхание. Мой спутник бросил на меня острый взгляд.
– Безусловно, после того кромешного мрака, что царит внизу, этот вид кажется прекрасным, – заметил он. – Хотите передохнуть здесь минуту-другую?
– Да, – ответил я и прислонился к борту, глядя на красоту окружающей меня природы.
– Мы находимся неподалеку от мыса Гаттерас, – сообщил мой провожатый, – но бури, так часто донимающие здесь бедных моряков, обошли нас стороной. Паруса, которые вы видите за кормой, принадлежали кораблю сопровождения. Нас разъединил ураган, который едва не потопил наше судно и в конце концов пригнал его к побережью Флориды, где мы чуть было не стали легкой добычей для ваших пиратов. Нам очень повезло, что вы наскочили на риф. Как видно, боги ослепили вашего рулевого, иначе уму непостижимо, как он умудрился погубить свой корабль вместо нашего. Кстати, почему эти канальи, которых мы повесили наутро, все до единого проклинали вас перед смертью?
– Если б я вам сказал, вы бы мне все равно не поверили, – ответил я.
У меня кружилась голова от яркого света и свежего воздуха, и, упоенный этим блаженством, я мало горевал о том, что он мне не поверит. В хрустальную ложбинку между двумя волнами стремительно слетела белая птица, задержалась там на мгновение и снова взмыла ввысь, блеснув серебром в синем небе. Я вдруг ясно увидел темную бурную реку под пеленой грозовых туч, лодку и в ней женщину; она лежит, положив голову на руки, и делает вид, что спит. Потом наваждение рассеялось, и я пришел в себя. Море было всего лишь морем, ветер – ветром; подо мною, в трюме, был заключен мой друг; где-то на корабле находилась моя жена; а в капитанской каюте меня ожидали люди, у которых имелись и право, и власть, а также, вероятно, и желание без лишних слов повесить меня на рее.
– Я уже передохнул, – сказал я. – Кто будет меня судить?
– Новые руководители колонии, плывущие на этом корабле, – отвечал он. – На борту находятся сэр Фрэнсис Уайетт [120]120
Уайетт, сэр Фрэнсис – губернатор Виргинии в 1621–1626 гг. и 1639–1642 гг.
[Закрыть], новый губернатор, мастер Дэвидсон, новый секретарь Совета колонии, молодой Клэйборн, генеральный инспектор, главный судебный пристав, главный врач, казначей и другие джентльмены, а также благородные дамы: их жены и сестры. Что до меня, то я – Джордж Сэндз [121]121
Сэндз, Джордж (1577–1644) – английский путешественник, колонист и поэт, брат сэра Эдвина Сэндза.
[Закрыть], новый казначей Виргинии.
Кровь бросилась мне в лицо: мне стало больно от того, что брат сэра Эдвина Сэндза считает, что это я приказал дать тот пушечный залп. У него был наметанный, проницательный глаз бывалого путешественника и писателя, и он, по-видимому, понял, что именно вогнало меня в краску.
– Я жалею вас, хотя и не могу более уважать, – сказал он помолчав. – По-моему, нет зрелища более плачевного, чем храбрый человек, утративший честь.
Я закусил губу и проглотил гневный ответ, готовый сорваться с языка. В следующее мгновение мы были уже у двери капитанской каюты. Она отворилась, и мы вошли, сначала мой спутник, а потом я в сопровождении двух стражей. Вокруг большого стола сидели и стояли несколько джентльменов, из коих прежде я видел только двух: врача, который перевязывал мои раны, и милорда Карнэла. Последний восседал в просторном кресле подле джентльмена с приятным энергичным лицом и кудрявыми русыми волосами; я сразу догадался, что это и есть новый губернатор. Сделав знак двоим охранникам-матросам отойти к окну, казначей направился к стулу, стоявшему по другую руку королевского фаворита, и сел, а я прошел вперед и встал перед губернатором Виргинии…
Несколько секунд в каюте стояла тишина, ибо все присутствующие были заняты тем, что глядели на меня во все глаза, затем губернатор произнес:
– Вам следует встать на колени, сэр.
– Я не проситель и не кающийся грешник, – ответил я. – Посему, ваша честь, я не вижу причин преклонять колени.
– Бог свидетель, у вас достаточно причин просить о снисхождении и каяться! – воскликнул он. – Не вы ли несколько месяцев тому назад дерзко ослушались повелений короля и Виргинской компании и отказались отдаться в руки правосудия, хотя это было приказано вам именем короля?
– Да, так оно и было.
– Когда сей достопочтенный лорд, снискавший благоволение его величества, попытался воспрепятствовать вашему беззаконному бегству, не вы ли подняли на него руку и, одолев его благодаря численному превосходству, вывезли его за пределы королевства?
– Да, я.
– Кроме того, вы склонили воспитанницу его величества леди Джослин Ли пренебречь своим долгом перед королем и бежать вместе с вами.
– Нет, – возразил я. – Со мною была только моя жена, которая пожелала разделить судьбу своего мужа.
Губернатор нахмурился, Карнэл тихо выругался.
– Повстречав пиратский корабль, вы вошли в сговор с его преступной командой и сами стали пиратом, не так ли?
– В некотором роде.
– Вы сделались их главарем?
– Да, поскольку устроиться на другое место не представлялось возможным.
– И взойдя на этот корабль, вы взяли с собою в качестве пленников поименованную даму и присутствующего здесь лорда?
– Да.
– После чего вы стали разграблять имущество короля Испании, с коим его величество отнюдь не ведет войны…
– Да, я действовал так же, как Дрейк [122]122
Дрейк, сэр Фрэнсис (1540–1596) – английский мореплаватель, вице-адмирал, первым среди англичан совершил кругосветное путешествие. Нападал на испанские суда в Атлантике; фактически командовал английским флотом при разгроме Великой Армады, посланной испанским королем Филиппом II для порабощения Англии.
[Закрыть]и Роли [123]123
Роли, сэр Уолтер – см. сноску на с. 50.
[Закрыть].
Он улыбнулся, потом нахмурился.
– Tempora mutantur [124]124
Времена меняются {лат.).
[Закрыть], – промолвил он сухо. – К тому же, насколько мне известно, Дрейк и Роли никогда не нападали на английские суда.
– Я тоже не нападал, – отвечал я.
Он откинулся на спинку кресла и воззрился на меня.
– Мы видели пламя, вылетевшее из жерл ваших пушек, слышали их грохот, и ваша картечь перерезала наш такелаж. Неужто вы ожидали, что я поверю вашему последнему утверждению?
– Нет.
– В таком случае вы могли бы уволить нас, а также и себя, от этой лжи, – холодно проронил он.
Джордж Сэндз заерзал на стуле и шепнул что-то секретарю Совета колонии. Молодой человек с ястребиным взором и волевым подбородком – то был Клэйборн, генеральный инспектор Виргинии, – отвернулся и принялся разглядывать море и облака. Как видно, любопытство в нем угасло, уступив место презрению, и с этой минуты разбирательство моего дела потеряло для него всякий интерес. Что до меня, то я придал лицу каменное выражение и смотрел в пространство, не удостаивая взглядом того, в чьей власти было избавить меня от последнего оскорбления, которое бросил мне губернатор.
Напротив двери, через которую ввели меня, была еще одна, закрытая. Внезапно из-за нее послышался шум короткой борьбы, затем скрежет поворачиваемого в замке ключа, дверь распахнулась, и в каюту вошли две женщины. Одна из них, молодая белокурая дама с прелестными карими глазами, полными слез, простерев руки, кинулась к губернатору.
– Я сделала все, что могла, Фрэнк! – вскричала она. – Видя, что она никак не образумится, я даже заперла дверь, но она очень сильная, хотя и нездорова… но она вырвала у меня ключ!
Дама посмотрела на красный след, оставшийся на ее белой ручке, и две слезы капнули с ее длинных ресниц на румяные щеки.
Губернатор с улыбкой привлек ее к себе и посадил на стоявший рядом с ним табурет. Затем он встал и низко склонился перед воспитанницей короля.
– Леди, вы еще не настолько оправились чтобы покидать свою каюту, это подтвердит вам наш уважаемый главный врач, – сказал он учтиво, но твердо. – Позвольте мне проводить вас.
Все так же улыбаясь, он хотел было подойти к ней, но она остановила его поднятием руки, жестом таким величественным и таким молящим, что он был словно музыка, вдруг раздавшаяся в тишине каюты.
– Сэр Фрэнсис Уайетт, вы ведь джентльмен, а коли так, позвольте мне говорить, – молвила она.
Ее голос звучал так же, как в тот первый вечер в Уэйноке – пылко, нежно, умоляюще.
Губернатор застыл на месте, все еще улыбаясь и протягивая руку, постоял так несколько мгновений и сел. По каюте пробежал шепоток, словно ветер зашуршал в осенних листьях. Милорд привстал со своего кресла.
– Ее околдовали, – произнес он пересохшими губами. – Она будет говорить то, что ей внушено. Мы не должны слушать ее, господа, дабы не дать ей опозорить себя своими речами.
Моя жена стояла в середине каюты, сжав руки и слегка склонившись перед губернатором, но, услыхав слова Карнэла, тотчас выпрямилась, словно выстреливший лук.
– Вы позволите мне говорить, ваша честь? – спросила она ясным голосом.
Губернатор, искоса глядевший на подергивающееся лицо фаворита, кивнул и откинулся на спинку кресла. Лорд Карнэл вскочил на ноги, и воспитанница короля обратила свой взор к нему.
– Сядьте, милорд, – промолвила она, – не то эти джентльмены чего доброго подумают, что вы боитесь того, что я, несчастная заблудшая женщина, взбунтовавшаяся против короля, пренебрегшая своей честью и ставшая игрушкой в руках пиратской шайки, могу сделать или сказать. Право же, милорд Карнэл, человеку правдивому подобает большая смелость.
Она сказала это мягко, даже жалобно, но было в ее голосе нечто такое, что сверкает в глазах пумы, изготовившейся к прыжку.
Милорд сел, одной рукой прикрывая трясущиеся от ярости губы, а другой стиснув подлокотник кресла, словно то было не бесчувственное дерево, а живая человеческая рука.
Глава XXVII
В которой у меня появляется адвокат
В наступившей тишине она медленно приблизилась к присутствующим, глядящим на нее с пристальным вниманием, и встала рядом со мною, однако не взглянула на меня и не сказала мне ни слова. Она исхудала, под глазами ее лежали темные тени, и все же она была прекрасна.
– Господа, – промолвила она, – едва ли найдется среди вас тот, кому я была бы совершенно неизвестна. Некоторые из вас бывали при дворе и встречали меня там. Мастер Сэндз, однажды, когда королева еще была жива, вы приехали в Гринвич, чтобы поцеловать ей руку; ожидая в приемной, вы заметили юную фрейлину, почти ребенка, которая сидела в углублении окна и читала книгу. Вы сели рядом и стали рассказывать ей чудесные истории о далеких солнечных странах, о богах и нимфах. Той фрейлиной была я. Мастер Клэйборн, однажды, охотясь с соколом в Виндзорском лесу, я обронила перчатку. Многие джентльмены поспешили соскочить с коней еще до того, как она коснулась земли, однако всех их опередил всадник, который не участвовал в охоте, а просто ехал мимо и посторонился, уступая нам путь. Не правда ли, мастер Клэйборн, вы сочли себя щедро вознагражденным, когда поцеловали ту руку, которой возвратили перчатку? Полагаю, всем вам знакомо мое имя. И если кто-либо из вас слышал, что я чем-то его запятнала, пусть он скажет об этом немедля и опозорит меня перед всеми!
Клэйборн вскочил.
– Я хорошо помню тот день, леди! – воскликнул он. – Человек, у которого я спросил позднее ваше имя, был известный придворный распутник, однако, говоря о вас, он приподнял шляпу и назвал вас лилией, к которой не пристает грязь двора. Всему доброму, что я услышу о вас, леди, я поверю безоговорочно, дурному же – никогда!
С этими словами он сел на свое место, а мастер Сэндз веско сказал:
– Вовсе не нужно быть придворным, чтобы слышать о высокородной леди, наследнице многих богатств, находящейся под опекой короля и известной как своей красотой, так и целомудрием. Ни я, ни кто-либо иной, я думаю, никогда не слыхал о ней ничего такого, что не подобало бы дочери столь славного рода.
Эта речь была встречена шелестом одобрения. Губернатор подался вперед на своем кресле и, сжимая руку жены, важно кивнул.
– Все это хорошо известно, леди, – молвил он учтиво.
Она не ответила; теперь взор ее был устремлен к королевскому фавориту. Она ждала, и остальные ждали вместе с ней.
– Это известно, – подтвердил милорд.
Она гордо улыбнулась.
– Благодарю, вас, милорд, за столь великую ко мне милость, – бросила она и вновь обратилась к губернатору:
– Ваша честь, ныне все это в прошлом, в далеком прошлом, очень далеком прошлом, хотя с той поры не минуло еще и года. Тогда я была девушкой, гордой и беспечной. Теперь я женщина, ваша честь, женщина, душу которой возвысили страдания и опасности. Я бежала из Англии… – Тут она замолкла, вскинула голову и повернулась к лорду Карнэлу. Притом и лицо ее, и фигура сделались вдруг так каменно неподвижны и вместе с тем так явственно выразили благородное негодование, оскорбленную женскую гордость и в то же время своего рода гневную жалость, что фаворит съежился, будто от удара.
– Я покинула свой мир, единственный, который знала, – проговорила она, – и ступила на путь, ведущий вниз, путь темный и опасный. Но только его я, одинокая, беспомощная и растерянная смогла отыскать, потому что я, Джослин Ли, не хотела выходить замуж за вас, лорд Карнэл. Зачем вы преследовали меня, милорд? Ведь вы знали, что я не люблю вас. Вы знали, как ненавистен мне этот брак, но знали также, что я слаба и не имею друзей, и вы сполна воспользовались своей властью. Должна сказать вам, милорд, что в поступках ваших не было ни благородства, ни милосердия, ни храбрости…
– Я любил вас! – воскликнул Карнэл, простирая к ней руку. Он видел только ее, обращался только к ней. И столько жгучей тоски, столько безнадежности было в его голосе, в поникшей голове, в протянутой руке, что на миг это бросило отблеск трагического величия на всю его пустую жизнь, великолепную и порочную.
– Вы любили меня, – промолвила она. – Право, милорд, лучше б вы меня ненавидели! Итак, ваша честь, я приехала в Виргинию, и мужчины посчитали меня тем, за что я себя выдавала. На лугу, что за городской церковью, они принялись увиваться подле меня, пытаясь посвататься. Ко мне подходил то один, то другой, и в конце концов какой-то искатель, которого я отвергла и попросила удалиться, осмелился схватить меня за руки и поцеловать в губы. Пока я вырывалась, подошел еще один джентльмен, отшвырнул негодяя прочь, а потом без дальних разговоров предложил мне стать его женой, и в его голосе не было ни глумления, ни насмешки… Так я встретилась со своим мужем, так я вышла за него. В тот же день я открыла ему часть моей тайны, а когда появился милорд Карнэл, рассказала все… В своей жизни я видела мало подлинной любви, учтивости или сострадания. Когда я поняла, какая опасность угрожает моему мужу из-за меня, я сказала ему, что он вправе освободиться от этой петли, дать любую клятву, которую от него потребуют, избавиться от меня и тем самым спастись – и я не осужу его ни единым словом. На столе стояло вино, и он наполнил кубок, протянул его мне, и мы выпили из него вместе. Мы пили из одного кубка тогда, ваша честь, и мы пьем из него сегодня. Мы, он и я, обвенчались, а люди попытались нас разлучить. Кто из вас, оказавшись в подобной крайности, не восстал бы против целого света? Леди Уайетт, разве ваш муж, пока он жив, отказался бы от вас, даже если бы на него ополчился целый свет? Так замолвите слово за моего!
– Фрэнк, Фрэнк! – вскричала леди Уайетт. – Они же любят друг друга!
– Если мой муж воспротивился воле короля, – продолжала королевская воспитанница, – то он поступил так, чтобы защитить свою и мою честь. Если он тайно бежал из Виргинии, то лишь потому, что этого захотела я. Милорд Карнэл, если б он тогда остался, а вы опять возымели бы охоту преследовать меня, вам пришлось бы совершить еще более дальнее путешествие в тот край, откуда нет возврата. В ту штормовую ночь, когда мы с ним решили скрыться, зачем вы пошли за нами, милорд? Луна вдруг прорвалась сквозь тучи, и мы увидали вас – вы стояли над нами на краю причала и громко торопили стражников, которые, топоча по доскам, бежали за вами вслед. Мы бы с радостью оставили вас там, на мирном и безопасном берегу, и уплыли одни, вверившись бурлящему потоку, черному и грозному, как сама смерть. Зачем вы сбежали по лесенке и накинулись на пастора? А он, хотя и мог бросить вас в воду и без труда утопить, всего лишь швырнул вас на дно лодки! Мы вовсе не желали вашего общества, милорд Карнэл, напротив, мы охотно пустились бы в путь без вас. Полагаю, что вы, милорд, откровенно рассказали здесь, как обстояло дело, а также сообщили этим джентльменам, что мой муж, поневоле взяв вас в плен, обращался с вами уважительно и справедливо. Право, милорд, я готова поклясться, что вы сделали это…
Она вдруг замолчала и пристально поглядела на него. Мужчины вокруг стола зашевелились, переглянулись, и в их глазах словно блеснула обнаженная сталь.
– Милорд, милорд! – воскликнула воспитанница короля. – Ненависть мою вы снискали уже давно; если вы не хотите, чтоб к ней добавилось еще и презрение, скажите этим господам правду!
В ее взоре был горделивый вызов, и в ответ в глазах фаворита, ни на мгновение не отрывавшихся от ее лица, зажегся странный огонь. О том, что он любил ее со страстью великой и порочной, я знал давно, ибо волей-неволей принужден был наблюдать за ним с неослабным вниманием. Внезапно он разразился резким смехом:
– Что верно, то верно, обращался он со мною недурно, чтоб ему вечно гореть в аду! Но он пират, моя драгоценная леди, он пират, и будет за это повешен!
– Он пират?! – вскричала она. – Но ведь это неправда! Милорд, вы же знаете, что он никогда не был пиратом! Ваша честь…
Губернатор перебил ее:
– Он стал капитаном пиратского судна, леди. Он захватывал и топил испанские корабли.
– Вы хотите знать, как он стал их капитаном? – воскликнула она. – Каким образом? А таким, господа, что в тех гибельных обстоятельствах самые храбрые из вас были бы счастливы занять это место, да только не у всякого хватило бы на это ума и отваги! Ваша честь, ветер, гнавший нашу лодку, словно ничтожный сухой листок, и волны, чуть было нас не поглотившие, выбросили нас на крохотный необитаемый островок. Лодка разбилась, у нас не было ни пищи, ни воды, ни пристанища. Ночью, когда мы спали, у острова бросил якорь пиратский корабль, а поутру пираты сошли на берег, чтобы предать земле тело своего умершего капитана. Мой муж в одиночку вышел им навстречу, сразил одного за другим всех их вожаков, из которых они намеревались выбрать себе капитана, и сделал так, что выбрали его самого. Он знал, что если не станет их главарем, то станет их пленником… и не он один! Помилуй Бог, джентльмены, что еще ему оставалось делать? Поэтому я прошу вас снять с него обвинение в том, что он пустился в это по своей доброй воле. Вы говорите, он топил испанские корабли – ну и что с того? Много ли лет миновало с тех пор, как другие английские джентльмены топили другие испанские корабли? Видно, мир и впрямь сильно переменился, если стычки с испанцами в водах Вест-Индии, пусть даже в Европе мы с ними и не воюем, вдруг стали почитаться таким уж тяжким преступлением! Мой муж побеждал их галеоны в честном бою, бесстрашно рискуя жизнью. Он был милосерден к побежденным: пока эти разбойники именовали его своим капитаном, они не замучили ни одного пленника, не нанесли оскорбления ни одной женщине. Что было бы, если б его там не было? Разве без него эта шайка не захватывала бы испанские суда? Видит Бог, если бы не он, они сжигали бы не только корабли, но и спасательные шлюпки, тогда испанцы и их женщины не уплывали бы восвояси, целые и невредимые, благословляя своего великодушного противника. Это он-то пират?! Да он был таким же пленником этих бандитов, как я, пастор или милорд Карнэл, однако смертельную опасность сумел обратить в безопасность для нас всех! Кто же оклеветал благородного джентльмена, кто назвал его пиратом? Наверное, вы, милорд?
Ее тон и взгляд были исполнены высокомерия, на щеках горел негодующий румянец. Фаворит побледнел, черты его застыли. Он смотрел на нее и молчал.
– Налеты на испанские галеоны еще можно было бы простить, леди, – вмешался губернатор. – Но этот корабль – английский, над ним реет флаг Англии.
– Разумеется. Но что с того?
По каюте снова пробежал чуть слышный шепот. Губернатор отпустил руку жены и наклонился вперед.
– Из вас получился хороший адвокат, леди. Вы могли бы выиграть дело, если бы только капитан Перси не счел нужным обстрелять нас из своих пушек.
После этих слов воцарилась гробовая тишина. Ветер отнес в сторону облачко, набежавшее на солнце, и в квадратное окно каюты хлынул поток блистающих лучей. Джослин стояла в самой середине этого светового столпа, похожая на разгневанную богиню. Милорд, со страдальческим лицом и горящими глазами, медленно поднялся с кресла, и они стали друг против друга.
– Стало быть, вы не сказали им, кто стрелял из пушек и кто пустил ко дну тот разбойничий корабль? – спросила она. – Поскольку он ваш враг, вы предпочли промолчать? И это рыцарь, и это дворянин, благородный лорд Карнэл!
– Честь для меня – пустой звук, – ответил он. – Чтобы обрести вас, я готов опуститься в самые глубины ада… если только есть ад более лютый, чем тот, который сжигает меня день за днем… Джослин, Джослин, Джослин!
– Вы так сильно меня любите? Тогда доставьте мне удовольствие, милорд, исполните то, о чем я попрошу, расскажите этим господам правду.
Она шагнула вперед и протянула к нему стиснутые руки.
– Расскажите, как все было на самом деле, милорд, и я постараюсь перестать вас ненавидеть. Я буду молиться, чтобы Господь дал мне силы простить. Ах, милорд, неужели моя просьба будет напрасной? Хотите, я встану перед вами на колени?
– Я сам назначу цену, – отвечал он. – Я сделаю то, о чем вы просите, а вы позволите мне поцеловать вас в губы.
Я бросился к нему с проклятием, но кто-то у меня за спиной словно тисками сжал мои запястья и оттащил меня назад.
– Не будьте глупцом, – прорычал мне на ухо Клэйборн. – Петля на вашей шее быстро развязывается, но если вы сейчас вмешаетесь, она может затянуться снова.
Казначей, сидевший рядом с Клэйборном, перегнулся через стол и сделал знак двум матросам, что стояли у окна.
– Будьте благоразумны, капитан Перси, – проговорил он вполголоса. – Мы желаем вам только добра. Не мешайте ей спасать вас.
– Сначала расскажите правду, милорд, – сказала она, – потом можете подойти и получить свою плату.
– Джослин! – крикнул я. – Я приказываю вам…
Она оглянулась, обратив ко мне совершенно бескровное лицо.
– Всю остальную жизнь свою я буду вам покорной женой, – молвила она, – но не сейчас… Говорите, милорд.
Он повернулся к губернатору и засмеялся с нарочитой веселостью человека, которому нечего терять.
– Сэр, та занимательная история, которой я угостил вас, после того как вы столь любезно выловили меня из воды, была чистейшей фантазией от начала до конца. Должно быть, купание слегка повредило мой рассудок. Однако целебный бальзам, который мне предстоит вкусить, напиток более сладостный, чем нектар богов, заранее излечил меня от этого недуга. Господа, я должен вам сообщить, что незадолго до того, как известный вам пиратский корабль столь своевременно затонул у вас глазах, на нем был учинен мятеж. Приключился он оттого, что команда, состоявшая из отпетых разбойников, и капитан, коим был вот этот джентльмен, разошлись во взглядах. Первые желали напасть на ваш корабль, захватить его, обшарить, а затем истребить вас всех разными затейливыми способами. Второй возражал, да так рьяно, что его собственная жизнь в один миг стала дешевле ломаного гроша. Более того, как я понял, он тогда же сложил с себя звание капитана и, заявив, что никогда не станет драться против англичан, вызвал на бой всю команду. Так что к обстрелу вашего судна он вовсе не причастен; открывая огонь из тех злополучных кулеврин, мятежники и не подумали спросить его разрешения. К тому же в ту пору у него были иные заботы. Ибо да будет вам известно, что у корабля, который вам угрожал, не было ни малейшей причины напарываться на риф: и его гибель, и ваше спасение произошли отнюдь не случайно. Как вы думаете, с какой стати он вдруг отклонился от курса и так благополучно разбился в щепки?
Все сидевшие вокруг стола затаили дыхание, один или двое вскочили со своих мест. Милорд опять рассмеялся.
– Джентльмены, вы видели пастора, этого благочестивого служителя Божия, который покинул Джеймстаун вместе с капитаном Перси, а затем плавал на пиратском корабле в качестве его помощника? Так вот, его преподобие силен как бык. Капитану Перси довольно было кивнуть – и бац! – он сшиб рулевого с ног и сам схватил румпель. В итоге корабль наскочил на риф, пираты отправились в ад, а вы, господа, были спасены, дабы даровать Виргинии образцовый порядок. Да сохранит она о вас долгую благодарную память! Человек, выбравший такую смерть, лишь бы не нападать на корабль, принадлежащий, как он догадывался, Виргинской компании, – мой заклятый враг, и я еще смету его со своей дороги, но он не пират. Да-да, господин секретарь, можете записать эти слова, если угодно. Конечно, я сдал превосходную позицию, но я о том не жалею, ведь взамен мне достанется приз еще более заманчивый. Пусть я что-то проиграл, но такой поцелуй возместит мой убыток десятикратно. С вашего позволения, леди.
Он шагнул к ней; она стояла, опустив руки и слегка наклонив голову, белая и холодная, точно снежная статуя. Мгновение он жадно смотрел на нее, его глаза пылали, красивое лицо было искажено страстью, затем он с силой прижал ее к себе.
Если б я мог, я убил бы его на месте. Исполнив обещанное, она решительно и со спокойным достоинством высвободилась из его объятий. Он попятился, рухнул в свое роскошное кресло, стоящее рядом с губернаторским, и, опершись локтем на стол, заслонил лицо трясущейся рукой.
Губернатор встал и сделал знак матросам отпустить меня.
– Итак, господа, очевидно, что сегодня нам никого не придется вешать, – объявил он. – Капитан Перси, я прошу вас простить мне слова, обращенные не к храброму и благородному джентльмену, а к пирату, который, как выяснилось, никогда не существовал. Сделайте одолжение, забудьте все, что я вам наговорил.
Я ответил на его поклон, но взглянул при этом отнюдь не на него.
– Я запрещаю вам разговаривать с милордом Карнэлом, – поспешно сказал он. – С вашей женой – другое дело. – И он с улыбкой посторонился.
Она стояла там, где ее оставил Карнэл, бледная, с потупленными глазами.
– Джослин, – позвал я.
Она повернулась ко мне, вмиг залилась густым румянцем и с тихим вскриком, в котором соединились смех и всхлип, закрыла лицо руками. Я отвел их в стороны, вновь произнес ее имя, и на этот раз она спрятала лицо у меня на груди.
