Текст книги "Иметь и хранить "

Автор книги: Мэри Джонстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Он смял листок в кулаке.

– Я был не в своем уме, – пробормотал он.

– Охотно готов этому поверить, – ответил я. – Уходи.

Он постоял еще немного и ушел. Неподвижно сидя у стола, я слышал, как он медленно, тяжелым шагом выходит из гостиной и по ступенькам крыльца спускается в темноту.

Дверь отворилась, и в комнату вошла мистрис Перси, словно заплутавший солнечный луч, забывший, что на земле ночь. На ней была узорчатая атласная юбка, корсаж из дорогой тафты; тончайшие крылья стоячего гофрированного воротника обрамляли лилейно-белую шею и лицо, краше которого не сыскалось бы в целом свете. На темных кудрях моей жены держалась маленькая, отороченная жемчужной нитью шапочка, легкая, как девичий поцелуй. На щеках ее алел румянец, губы смеялись. Розовый свет от пылающих в очаге сосновых поленьев ласкал ее, ложась бликами то на богатый наряд, то на золотую цепочку, обвитую вокруг тонкой талии, то на точеные руки, то на высокий лоб под жемчужной оторочкой. Да, она была прекрасная дама, за которую не жаль было отдать жизнь.

– А я сегодня устроила прием! – воскликнула она. – Где же вы были, сэр? Здесь были и мадам Уэст, и леди Темперанс Ирдли, и мастер Уинн, и мастер Торп из Хенрикуса, и мастер Ролф со своим индейским шурином, – уверяю вас, этому юноше достаточно надеть шелковый камзол и провести месяц при дворе, и из него выйдет настоящий джентльмен.

– Если мужчину делают джентльменом отвага, стойкость, честность и учтивость, то Нантокуас уже сейчас самый настоящий джентльмен, – сказал я. – Такому, как он, не нужен ни шелковый камзол, ни придворный лоск.

Она посмотрела на меня своими блестящими глазами.

– Верно, – промолвила она. – Такому не нужен ни шелковый камзол, ни придворный лоск.

Она подошла к огню и, положив руку на каминную полку, устремила взгляд вниз, на рдеющие угли. Потом вдруг нагнулась и подняла что-то с пола.

– Что это вы так транжирите бумагу? – сказала она. – Смотрите, тут целая горсть обрывков.

Она приблизилась к столу, смеясь высыпала на него белые клочки и принялась складывать их вместе.

– Что это? Что вы писали? – спросила она и прочла:

«К сведению всех, кого это может касаться. Сей грамотой я, Рэйф Перси, дворянин, проживающий в поселке Уэйнок, отпускаю на волю и освобождаю от всякой службы как мне, так и моей семье...»

Я взял у нее обрывки листка и бросил их в огонь,

– Это всего лишь бумага, – сказал я. – Ее легко порвать. По счастью, человеческая воля крепче.

Глава XVII

В которой мы с милордом играем в шары

В минувшем году губернатор привез с собою из Лондона комплект самшитовых шаров и разбил отличную лужайку для игры между фортом и своим домом. Игрокам из простонародья по-прежнему приходилось довольствоваться улицей – вернее, той ее частью, которая не была засеяна табаком; дворяне же стали играть на лужайке губернатора. Однажды в воскресенье, недели через две после того как я выпил за здоровье короля из серебряного кубка милорда Карнэла, здесь собралось на редкость многолюдное общество. Губернатор устраивал матч между двумя командами по десять человек каждая. Выигравшая десятка получала большую бочку эля с пряностями, а игрок, попавший шаром в маленький шарик-мишень, – бочонок канарского.

Осень в тот год выдалась необычайно мягкая, солнце светило и грело почти по-летнему. Под его лучами зеленая трава лужайки блистала золотом, а красные и желтые листья, сметенные в канаву, пылали, словно огненная лента. Небо было синим, вода в реке – еще синее, осенние листья играли яркими красками, веял легкий ветерок – и лишь повитая туманной мглой бесконечная стена леса казалась чем-то призрачным, далеким и нереальным, как прошлогодние сны.

Позолоченное кресло губернатора было вынесено из церкви и водружено на травянистую насыпь на краю игровой лужайки. Рядом с сэром Джорджем сидела его жена, леди Темперанс, вокруг на табуретах, скамьях и зеленой траве рассаживались нарядно одетые дамы и кавалеры: зрители и игроки. Повсюду шла веселая беседа, все глаза смеялись, казалось, ни одно сердце здесь не омрачено тревогой. Тут был Ролф, как всегда учтивый, спокойный и находчивый; вместе с ним явился и его шурин, вождь Нантокуас, в плаще из меха выдры, шитых бисером мокасинах и головном уборе из перьев – самый храбрый, благородный и красивый из всех индейцев, которых я когда-либо знал. Был здесь и мастер Пори, краснолицый и веселый, вожделенно поглядывающий на бутылки вина, которые слуги выносили из дома губернатора, и комендант Уэст с женою, и преподобный Джереми Спэрроу, только что прочитавший нам в церкви волнующую проповедь о соблазнах мирской суеты. Капитаны, члены Совета колонии, депутаты нашей Палаты блистали золотым шитьем и остроумием либо его полным отсутствием. Картину дополняло великое множество желторотых искателей приключений, разодетых пестро, как летние мотыльки. То были юнцы хорошего происхождения и дурного поведения, которые покинули родительский кров на благо Англии и на беду Виргинии.

Мы с Ролфом должны были принять участие в игре, а покамест он сидел на траве, у ног мистрис Джослин Перси, время от времени услаждая ее слух изысканными речами, а я стоял рядом, положив руку на спинку ее резного кресла.

Воспитанница короля держала себя так, словно она королевская дочь в окружении придворных. Она сидела меж нами, блистая красотой, такая же милостивая, как это теплое осеннее солнце, и такая же бесконечно далекая от нашего скудного и сурового мира. Все знали ее историю, и ее дерзкая отвага находила горячий отклик в отважных мужских сердцах; к тому же она была молода и очень красива. Иные из собравшихся были моими недругами, и теперь радовались тому, что представлялось им моей неминуемой погибелью; другие были раньше моими друзьями, но предпочли взять сторону сильного; многие, втайне желавшие мне добра, сокрушенно качали головами и пожимали плечами, порицая меня за «безрассудство».

Но о ней – и я рад был это слышать – все говорили только хорошее. Когда она появилась, губернатор встал со своего золоченого кресла, чтобы приветствовать ее, велел поставить для нее кресло рядом со своим, и здесь мужчины подходили к ней и кланялись, словно она и в самом деле была принцессой.

Внезапно толпа всколыхнулась и загудела, возвестив о прибытии второго предмета всеобщих восторгов – его милости милорда Карнэла. Он как всегда явился с внушительной свитой, величаво-надменный, роскошно одетый, изумительно красивый. Люди любовались красотой них двоих: королевской воспитанницы и королевского фаворита, переводили взгляды с ее дорогого шелкового платья на его бархатный, отделанный горностаем камзол,

сравнивали ее утонченные придворные манеры с тем развязным высокомерием, которое, по мнению глупцов, отличает истинного избранника судьбы, – и приходили к выводу, что эта пара как нельзя лучше подходит друг другу и что желание короля есть несомненное выражение воли небес.

Я никогда не оценивал человека по внешнему виду, но сейчас вдруг, словно в зеркале, мысленно увидел самого себя – загорелого, покрытого шрамами солдата, знакомого с порядками военного лагеря, но не с обычаями двора, огрубевшего от суровой жизни, не скопившего себе земных богатств и давно распростившегося с юностью. На мгновение сердце мое наполнилось горечью. Но боль прошла, и я еще крепче стиснул спинку кресла, где сидела женщина, на которой я женился. Она моя жена, и я никому ее не отдам.

Сиятельный гость задержался перед губернатором, чтобы сказать ему несколько слов; губернатор встал и почтительно поздоровался. Потом его милость направился в нашу сторону, и толпа зрителей подалась вперед перешептываясь.

Он низко поклонился мистрис Перси и сделал вид, будто собирается пройти дальше, но вместо этого остановился перед нею, держа в руке шляпу и склонив свою красивую голову. Его яркие, обрамленные черной бородкой губы улыбались.

– Когда мы с вами в последний раз присутствовали на игре в шары, леди? – спросил он. – Мне памятен один веселый матч, когда я играл против милорда Бэкингема и на нас, улыбаясь, смотрели прекрасные дамы. Самая прекрасная рассмеялась и повязала мне на руку свою ленту.

Леди, к которой он обращался, неподвижно сидела в своем кресле, сложив руки на коленях и невозмутимо глядя ему в лицо.

– Тогда, милорд, я вас еще не знала, – ответила она тихим, нежным голосом. – Знай я вас так, как знаю теперь, я бы отрубила себе руку, прежде чем подарить свою ленту... – Тут она сделала паузу.

– Кому? – тотчас подхватил он.

– Трусу, милорд, – отчетливо проговорила она.

Рука фаворита потянулась к эфесу шпаги, как будто его собеседница была мужчиной. Она же откинулась на спинку кресла и смотрела на него, улыбаясь.

Наконец он заговорил вновь – медленно и нарочито многозначительно:

– В тот раз я победил. Я одержу победу и в этот раз, вот увидите, леди... леди Джослин Ли!

Я отпустил спинку ее кресла и шагнул вперед.

– Вы разговариваете с моей женой, милорд Карнэл, – сказал я холодно. – Извольте обратиться к ней подобающим образом. Я жду.

Ролф поднялся с земли и встал рядом со мною. Джереми Спэрроу бесцеремонно протолкался между членами Совета колонии и депутатами Палаты и тоже занял место подле меня. Губернатор настороженно выпрямился в своем золоченом кресле, а в толпе воцарилась мертвая тишина.

– Я жду, милорд, – повторил я.

Он мгновенно поменял тон и опять надел личину искренности и простодушия.

– Это была всего лишь оговорка! – воскликнул он, показывая в улыбке свои белые зубы. – Оговорка вполне естественная – ведь я столь часто обращался к этой даме именно так, когда ни она, ни я еще не имели удовольствия знать вас, капитан Перси.

Он вновь повернулся к ней и поклонился так низко, что перо на его шляпе коснулось земли.

– В тот раз я победил, – повторил он. – Я одержу победу и в этот раз – вот увидите... мистрис Перси.

И он прошествовал дальше к креслу, которое было поставлено специально для него.

Игра началась. Одну команду должен был возглавить я, другую – молодой Клемент. В последний момент он подошел ко мне и с унылым видом сказал:

– Я выхожу из игры, капитан Перси. Милорд попросил меня уступить ему мое место. Видите ли, когда вчера на охоте на меня бросился матерый олень, милорд Карнэл встал на его пути и всадил в него нож. Если бы не он, мне, наверное, пришел бы конец, так что, сами понимаете, теперь я никак не могу ему отказать. Ах, черт, какое невезенье! Дороти Гукин пришла посмотреть на матч, а я не играю!

Милорд и я выступили вперед, держа в руке по самшитовому шару, и посмотрели на губернатора.

– Первым бросает милорд Карнэл, как подобает его высокому званию, – рассудил губернатор.

Карнэл наклонился и бросил шар. Тот быстро покатился по траве и остановился в двух-трех дюймах от шарика-мишени. Затем свой шар бросил я.

– Оба шара равно близки к мишени, – крикнул мастер Мэкок, объявляя мнение судей.

В толпе раздался приглушенный шум. Карнэл едва слышно выругался. Каждый из нас отошел к своей команде, и на наши места встали Ролф и Уэст. Пока они и другие игроки кидали шары, зрители, хотя и наблюдали за игрой со вниманием, продолжали переговариваться, смеяться и делать ставки на фаворитов; но когда вперед вновь выступили мы с милордом, гомон разом смолк и все взгляды устремились на нас. Карнэл бросил, и его шар коснулся мишени. Он выпрямился и улыбнулся. Джереми Спэрроу, стоявший у меня за спиной, тихо застонал; однако мой шар тоже задел мишень. Толпа разразилась восторженным смехом; милорд побагровел и нахмурился. У нас с ним оставался всего лишь один заход. Пока мы ждали, я видел, как его черные глаза пристально изучают каждый дюйм лужайки до блестящего белого шарика.

Думаю, в те минуты он отдал бы даже королевскую милость, только бы попасть в него! Все люди молятся, но не одному и тому же богу. Когда подошла наша очередь бросать и он, держа в руке шар, прицелился, я понял, что сейчас он молится своему духу-покровителю, судьбе, счастливой звезде или чему-то еще в этом же роде, во что он всегда верил и чему поклонялся. Он бросил, я тоже, и толпа затаила дыхание. Мастер Мэкок встал со своего места.

– Ничья, джентльмены! – объявил он.

Возбужденная толпа, галдя, рванулась вперед.

– Молчать! – рявкнул губернатор.

– Пусть играют до победы! – раздалось из толпы.

Милорд сделал еще один бросок, и его шар остановился почти у самой мишени.

– О господи! – тихо взмолился у меня за спиной преподобный Спэрроу, как видно, забыв, что еще утром обрушивался с амвона на «суетные мирские забавы». Я отвел руку назад и бросил изо всей силы. Толпа взорвалась криками, его милость в неистовстве топнул ногой. Мой шар сбил шарик-мишень, и они оба покатились по лужайке, пока не упали на красные и желтые листья, заполнявшие канаву.

Я обернулся и поклонился своему противнику.

– Вы хорошо играете, милорд, – сказал я. – Если бы нам довелось натренировать руку и глаз, охотясь в здешних лесах, исход нашей игры мог бы быть иным.

Он смерил меня высокомерным взглядом.

– Вы очень любезны, сэр, – процедил он сквозь зубы. – Ну что ж, сегодня ты, а завтра я. Можете упиваться своей ничтожной победой.

С этими словами фаворит повернулся ко мне спиной и обратил взор в ту сторону, где река впадала в океан. Я разговаривал с Ролфом и еще несколькими игроками своей команды (далеко не все они решились вступить со мною в беседу), когда он вдруг резко обернулся.

– Ваша честь, – крикнул он губернатору, стоявшему возле кресла мистрис Перси, – у «Счастливого возвращения» высокая кормовая надстройка, не так ли? И на мачте у него, кажется, синий вымпел?

– Верно, – ответил губернатор, подняв голову от белой ручки, которую он только что поцеловал с тяжеловесной галантностью. – А в чем дело, милорд?

– Дело в том, что завтра уже наступило, мой любезнейший капитан, – молвил милорд, обращаясь ко мне. – Госпожа Венера и ее слепой сын Амур выпросили для меня попутный ветер. Смотрите – «Счастливое возвращение» снова здесь!

Закончившийся матч был вмиг забыт. Ни одна из команд так и не вспомнила про приз – обвитую яркими вьюнками бочку эля; что до бочонка канарского, то слуги просто уронили его на землю и вместе со всеми в остолбенении уставились на реку. По широкому, покрытому рябью потоку плыл корабль «Счастливое возвращение». Приливная волна быстро гнала его вперед, свежий ветер с моря наполнял паруса, золоченая русалка на носу слегка подымалась над вспененной водой. «Счастливое возвращение» неслось к Джеймстауну, как спешит птица к своему гнезду. А между тем никто не чаял увидеть его раньше, чем через десять дней.

Внезапно все осознали, что к нам быстро и неотвратимо, как стрела, летит повеление короля, пусть и облеченное в форму распоряжений Виргинской компании. Всем было наперед известно, каким будет это повеление, а грозные государи династии Тюдоров[95] еще не так давно лежали в могилах, чтобы англичане перестали страшиться гнева королей. Толпа вдруг шарахнулась от меня, как от зачумленного. Рядом остались только трое: Ролф, Спэрроу и Нантокуас.

Губернатор отвел взгляд от реки.

– Игра окончена, джентльмены, – отрывисто объявил он. – К тому же погода испортилась: ветер холодает, собираются тучи. Думаю, почтенное собрание простит меня, если я попрошу его разойтись несколько раньше обычного. Как только выдастся солнечный денек, мы снова устроим матч. А теперь желаю вам всего наилучшего.

Однако толпа не разошлась, а перетекла на берег реки, чтобы лучше видеть приближающийся корабль. Фаворит с торжествующим видом поклонился губернатору и вместе со своей свитой направился в сторону гостиницы. С ним удалился и мастер Пори. Губернатор подошел ко мне.

– Капитан Перси, – сказал он, понизив голос, – сейчас я пойду к себе домой. Не пройдет и часа, как письма, привезенные этим кораблем, окажутся у меня в руках. Прочитав их, я буду вынужден исполнить содержащиеся в них приказы. До тех пор, если желаете, я готов принять вас и поговорить.

– Да, ваша честь, через пять минут я буду у вас.

Он кивнул и быстро зашагал по лужайке к своему дому. Я повернулся к Ролфу.

– Ты не мог бы отвести ее домой? – спросил я коротко.

Моя жена была так бледна и сидела так неподвижно, что я боялся, как бы с нею не случился обморок. Однако, когда я заговорил с ней, она ответила мне ровным, ясным голосом, даже улыбнулась и отказалась опереться на руку Ролфа.

– Я пойду одна, – сказала она. – Я не хочу, чтобы те, кто на меня смотрит, подумали, что я сражена этим ударом.

Какое-то время я глядел ей вслед. Ролф шел рядом с нею, Нантокуас бесшумно следовал сзади. Проводив их взглядом, я отправился к дому губернатора. Мастера Джереми Спэрроу нигде не было видно: он куда-то исчез еще несколько минут назад.

Ирдли стоял перед камином в своей гостиной и задумчиво смотрел на огонь.

– Капитан Перси, – сказал он, когда я подошел к нему, – мне сердечно жаль вас и ту леди, которую вы по неведению взяли в жены.

– Я не собираюсь ссылаться на неведение, – отвечал я.

– Вы взяли в жены не леди Джослин Ли, а горничную по имени Пэйшенс Уорс. Леди Джослин Ли, знатная лама, воспитанница его величества, не имела права выйти замуж без согласия короля, своего опекуна. Вы, капитан Перси, всего лишь простой дворянин, бедный искатель приключений, поселившийся в Виргинии, а лорд Карнэл... есть лорд Карнэл. Суд Высокой Комиссии в два счета расторгнет этот ваш фантастический брак.

– Но я им в этом помогать не стану, – сказал я. – Полно, сэр Джордж! Лучше скажите, как бы поступили вы сами, если бы женились на своей леди Темперанс подобным образом и тем самым вдруг нажили себе уйму врагов?

Как всегда чуждый притворства, он коротко рассмеялся.

– Это к делу не относится, Рэйф Перси, – сказал он, но думаю, вы догадываетесь, как бы поступил я.

– Я буду драться до последнего, – продолжал я. – Я женился на ней, зная ее имя, хотя и не зная ее звания. Но если бы даже я знал и ее звание, и то, что она находится под опекой короля, я все равно бы на ней женился, а она вышла бы за меня замуж. Она моя жена перед Богом и перед честными людьми. Сейчас на карту поставлена ее, а значит, и моя честь, и хотя смерть может закрыть мне рот, люди не заставят меня отступить.

– Надейтесь на милорда Бэкингема, – сказал Ирдли. – Говорят, король живет по поговорке: «с глаз долой – из сердца вон», а благодаря нынешнему увлечению Карнэла Бэкингем сейчас владеет полем сражения безраздельно. Без сомнения, он прилагает все силы, чтобы навсегда оттеснить соперника, первого с тех пор, как он сам занял при короле место Сомерсета. Столь же очевидно, что Бэкингему доставило бы величайшее удовольствие помешать Карнэлу заполучить предмет своей страсти. Мне нет нужды говорить вам, капитан Перси, что, если Компания прикажет, я буду обязан отправить вас и вашу жену в Англию. Когда вы прибудете в Лондон, обратитесь за помощью к милорду Бэкингему, и я очень надеюсь, что у него достанет влияния, чтобы выручить вас и леди, чьей красотой и смелостью мы все восхищаемся, из этой злополучной передряги.

– Спасибо вам, сэр, – сказал я.

– Как вам уже известно, – продолжал он, – я отправил Компании смиренное ходатайство, в коем просил милостиво освободить меня от неблагодарных обязанностей губернатора Виргинии. Здоровье мое пошатнулось, а кроме того, я в немилости у милорда Уорика. Его влияние на дела Компании растет день ото дня, и если я не уйду сам, он все равно добьется, чтобы меня отстранили. Если меня освободят от должности сразу и назначат на мое место одного из членов Совета колонии, я вернусь в Англию и займусь делами, которые там оставил. Тогда я уже буду частным лицом, и если в моих силах будет помочь вам, я с радостью это сделаю. Но сейчас, как вы сами понимаете...

– Я понимаю вас, сэр Джордж, и благодарю. Можно задать вам один вопрос?

– Какой?

– Скажите, получив распоряжения Компании, вы исполните их в точности?

– В точности, ибо я давал служебную присягу.

– Еще два слова, сэр, – продолжал я. – Когда вы прочтете письма Компании и узнаете, что повелел вам король, я больше не буду связан тем честным словом, которое дал вам в то утро, за церковью. По крайней мере, в этом отношении я буду свободен?

Губернатор нахмурился.

– Не усугубляйте свое и без того плачевное положение, капитан Перси, – сурово сказал он.

Я рассмеялся:

– Напротив, сэр Джордж, я собираюсь его улучшить. «Счастливое возвращение» уже бросило якорь – мне это видно из окна. Не смею долее злоупотреблять временем нашей чести.

Я поклонился и вышел. Ирдли, все так же хмурясь, продолжал неподвижно смотреть на огонь.

Мир утопал в сиянии великолепного заката. На западе от горизонта до головокружительных высот громоздились массы темно-багровых и малиновых облаков, угрожающе нависших над темнеющей землей. На востоке облака были бледнее, и от восточных небесных бастионов к западным спешили гонимые ветром мелкие тучки, на востоке темные, на западе красные. Ветер крепчал, вода в реке, там, где ее не окрасил закат, казалась сине-зеленой.

– Ко всему прочему еще и буря, – пробормотал я.

Когда я проходил мимо гостиницы, до меня донесся взрыв самодовольного хохота, а затем множество голосин громко запели разухабистую застольную песню. Я понял, что милорд пьет и поит других, празднуя прибытие приказов, которые доставило «Счастливое возвращение». Дом священника был погружен во мрак. Войдя в гостиную, я высек огонь, зажег факелы и обнаружил, что я здесь не один. На полу, у погасшего камина, касаясь юбками холодной золы, сидела мистрис Перси. Сложенные руки она положила на низенький табурет и уронила на них голову. Мне было видно ее лицо – правильное, холодное и неподвижное, как у мраморной статуи. Несколько мгновений я стоял и смотрел на нее, но она так и не шелохнулась; тогда я сходил за дровами, разжег в камине огонь, и сумрачная зала вновь озарилась ярким светом.

– А где Ролф? – спросил я наконец.

– Он хотел остаться, но я не позволила, – ответила она. – Мне хотелось побыть одной.

Она встала, подошла к окну и прислонилась лбом к решетке, глядя на неспокойное небо и торопливо бегущие воды Джеймса.

– Что я наделала! Лучше бы мне оставаться одной! – промолвила она тихим, прерывающимся голосом. Она стояла ко мне спиной у тускло сереющего окна, и я знал, что она плачет, хотя из гордости старается скрыть это от меня. От жалости у меня защемило сердце, но мне нечем было ее утешить. Наконец она обернулась.

На столе стояли пирог и графин вина.

– Вы устали и взволнованы, – сказал я, – а между тем скоро вам могут понадобиться все ваши силы. Садитесь за стол, поешьте и попейте.

– Ибо завтра мы умрем, – добавила она и рассмеялась дрожащим смехом. Ее ресницы были влажны от слез, но гордость и мужество уже возвратились к ней в полной мере. Она выпила вино, которое я ей налил, и мы заговорили о разных второстепенных предметах: о сегодняшней игре в шары, об индейце Нантокуасе, о бурной ночи, которую предвещали тучи и все усиливающийся ветер. После ужина я позвал к жене ее служанку Анджелу, а сам вышел на темную улицу и зашагал к гостинице.

Глава XVIII

В которой мы уходим в ночь

Гостиница сверкала огнями. Когда я подошел ближе, оттуда донеслись пьяные выкрики, сопровождаемые дружной пистолетной пальбой. Милорд Карнэл с упоением предавался нашему дурацкому виргинскому обычаю попусту растрачивать на пьянках порох, который можно было с пользой применить против индейцев. Внезапно шум сделался еще громче, дверь гостиницы распахнулась, и оттуда гурьбой вылетели подавальщики и прочие слуги во главе с самим хозяином. Им вдогонку посыпались всякие бьющиеся предметы трактирной утвари и послышался громогласный смех.

Пройдя мимо негодующего хозяина и прислуги, и остановился на пороге гостиницы, обозревая царящий гам пьяный разгул. В воздухе висел густой табачно-пороховой дым, через него с трудом пробивался желтый свет множества факелов. Пролитое на длинный общий стол вино тонкими струйками цедилось на пол, где уже натекла большая красная лужа. Под столом, все еще сжимая в руке пустую кружку, лежал убеленный сединами депутат Палаты от одного из дальних поселков. Из гостей милорда Карнэла он первым упился до бесчувствия; остальные, судя по всему, готовились вскоре к нему присоединиться. Молодой Хэймор, стоя одной ногой на скамейке, а другой – на столе, увлеченно наяривал на скрипке какой-то быстрый залихватский мотив. Мастер Пори, впавший в плаксивость, тянул жалостную песню, а в перерывах между куплетами тщательно вытирал выступающие на глазах слезы. Мастер Эдвин Шарплес, видимо, вообразил, что он в суде, и то громогласно, то невнятным шепотом высказывался по некоему воображаемому делу. На кого бы я ни посмотрел, всяк был пьян: и Писэбл Шервуд, и Джайлс Аллен, и Петтиплэйс Клоз. Капитан Джон Мартин сидел, вытянув ноги, и попеременно требовал то новую кружку вина, каковую он тотчас осушал залпом, то свои пистолеты, каковые, получив их от слуг милорда уже заряженными, он тут же разряжал в потолок. От сильного ветра двери хлопали, оконные стекла дребезжали, пламя факелов клонилось вбок. Музыка становилась все неистовей, выстрелы все чаще, хмельные речи все громче и бессвязнее.

Милорд выглядел менее пьяным, чем его гости, возможно, он просто меньше выпил, но его веселью также не было границ. Щеки его раскраснелись, глаза горели злобной радостью; время от времени он смеялся каким-то своим мыслям. Он не мог видеть меня сквозь серое облако дыма или же видел смутно, как одного из многих любопытных, толпящихся в дверях и глазеющих на пирушку. Дрожащей рукой он медленно поднял свой серебряный кубок и возгласил:

– Пейте, собаки! Пейте за «Санта-Тересу»! Пейте за завтрашнюю ночь, когда гордая леди будет в моих объятиях, а мой враг – в моей власти!

Выпитое вино лишило разума не только его, но и всех остальных. В тот час они и думать забыли о чести. Бесстыдно хохоча, они подняли вслед за ним свои кружки, стараясь не слишком расплескать их содержимое. В это мгновение камень, метко брошенный кем-то, стоящим у меня за спиной, выбил серебряный кубок из рук фаворита. Кубок со звоном упал на пол, а красное вино из него выплеснулось на Карнэла. Мастер Пори залился пьяным смехом и заорал:

– Похоже, сия чаша вас миновала!

Камень швырнул Джереми Спэрроу. Обернувшись, я на мгновение увидел его могучую фигуру и гневное лицо под шапкой седеющих волос; затем он протиснулся через толпу обомлевших слуг и пропал в темноте.

Милорд тупо уставился на свои залитые вином руки, потом на упавший бокал и валяющийся рядом камень.

– Фальшивые кости, – проговорил он заплетающимся языком. – Иначе я бы не проиграл! Ну ничего, я выпью за все это завтра вечером, когда палуба не будет ходить под ногами, как этот чертов пол, а из моря не будут вылетать камни. Еще вина, Джайлс! Выпьем за лорда верховного адмирала, джентльмены! За милорда Бэкингема! Чтоб он поскорее отправился в ад и, оглядываясь оттуда на Уайтхолл, увидел меня на груди короля. Наш король – прекрасный король, джентльмены! Он подарил мне вот этот рубин. А знаете, что я получил от него в прошлом году? Я...

Тут я повернулся и вышел вон. Я не мог навязать поединок пьяному.

Пройдя десять ярдов, я неожиданно обнаружил рядом с собой Нантокуаса. Как он ко мне приблизился: я не видел и не слышал.

– Я ходил в лес, на охоту, – он говорил по-английски медленно и мелодично, так научил его Ролф. – Я знал, где живет пума; нынче я устроил у логова западню и поймал ее. Сейчас она в доме моего брата, в клетке. Когда я ее приручу, я подарю ее прекрасной леди.

Ответа он не ждал, и я ничего не ответил. Бывают минуты, когда общество индейца – лучшее общество на свете.

Прежде чем выйти на рыночную площадь, нам надо было пересечь узкий проулок, спускающийся к реке. Ночь была очень темная, хотя в разрывах между мчащимися по небу облаками все еще блестели звезды. Мы с Нантокуасом быстро шли вперед, мои каблуки гулко и резко стучали по мерзлой земле, он же двигался беззвучно, как тень. Переходя проулок, он вдруг протянул руку и вытащил из тьмы тщедушного человечка в черном.

В центре площади была поставлена огромная жаровня; сложенные в ней смолистые дрова ярко горели. Ночная стража должна была поддерживать этот огонь от наступления темноты до рассвета. Когда мы подошли к жаровне, в нее только что подбросили сухих сосновых поленьев, и красное пламя полыхало вовсю. Нантокуас, крепко сжимая запястья пленника своей железной рукой, тащил его в освещенный круг.

– А! Ученый доктор, кажется, опять ищет целебные травы? – осведомился я.

Он что-то затараторил, гримасничая и тщетно пытаясь освободить руки.

– Выпусти его, – сказал я индейцу, – но не позволяй ему подойти к тебе слишком близко. Итак, почтенный доктор, позвольте узнать, отчего в эту ненастную ночь, когда в гостинице пылает камин и рекой течет вино, вы надумали прятаться здесь, в холоде и мраке?

Он глядел на меня подернутыми дымкой глазами и улыбался блеклой улыбкой, в которой таилось больше угрозы, чем в оскале пумы.

– Я действительно поджидал вас, благородный сэр, – проговорил он тонким, убаюкивающим голосом, – однако делал это для вашего же блага. Я хотел остеречь вас, сэр.

Он стоял, подобострастно согнувшись и держа шляпу в руке.

– Да, остеречь, – продолжал он молоть свой вздор. – Может быть, кое-кто нанес мне обиду, и я стал его врагом. Может быть, я оставил службу у этого человека и теперь желаю ему отомстить. Я могу открыть вам один секрет, сэр. – Он понизил голос и огляделся вокруг, как будто опасаясь быть подслушанным. – Позвольте кое-что шепнуть вам на ухо, сэр.

Я отшатнулся.

– Ни с места! – крикнул я. – Не то будешь собирать целебные травы в аду!

– В аду? – отозвался он. – Такого места нет. Я не стану говорить о своем секрете вслух.

– Никколо-отравитель! Никколо-Черная смерть! Я еще приду за твоей душой, которую ты мне продал! Ад есть!

Этот громовой голос раздался из-под самых наших ног. Издав нечто среднее между стоном и визгом, итальянец отскочил назад и налетел спиной на раскаленную жаровню. Обжегшись, он испустил истошный вопль и, судорожно взмахнув руками, со всех ног кинулся прочь, в темноту. Дробный стук его шагов был ясно слышен, пока он не скрылся в гостинице, унеся с собой свои страхи и нечистую совесть.

– Стало быть, священники умеют изображать не только призраков, но и самого черта? – спросил я, когда Спэрроу, стоявший по другую сторону костра, подошел к нам. – Я мог бы поклясться, что этот голос исходит из недр земли. Какой удивительный дар!

– Обыкновенный трюк, – возразил он с громоподобным смехом. – Это умение не раз мне помогало. Здесь, в Виргинии, этого не знают, но до того, как услышать глас Божий, призвавший меня спасать бедные неразумные души, я был актером. Помню, однажды я играл призрак отца Гамлета в пьесе Уильяма Шекспира, и тогда, уж будьте уверены, мой голос шел из самых глубин подвала! Я нагнал такого страху на актеров и зрителей, что они решили, что имеют дело с колдовством, а у Бербеджа[96] в самом деле затряслись коленки! Однако сейчас я хочу сказать о другом. Бросив тот камень, я потихоньку приблизился к дому губернатора и заглянул в окно. Губернатор уже получил письма Компании, и теперь он и все члены Совета, за исключением этого греховодника Пори, сидят и барабанят пальцами по столу.