355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэри Джонстон » Иметь и хранить » Текст книги (страница 22)
Иметь и хранить
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:12

Текст книги "Иметь и хранить "


Автор книги: Мэри Джонстон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

От реки и явора, к которому я привязал свою лодку, я пошел на север, в сторону Паманки; от вырубки, где стояли развалины хижины и лежали мертвые тела, повернул на восток. Теперь в своих безнадежных блужданиях я хотел было вновь направиться на север, но индеец, ставший моим спутником, вдруг остановился и показал пальцем на восток. Я посмотрел на него и подумал, что он, быть может, знает о каком-то отряде индейцев между нами и Паманкой и хочет спасти меня от них. Мною владело безразличие, и я покорно пошел туда, куда указывал он.

Так, молча, чужие друг другу, разделенные полосой земли шириною в две длины копья, мы продолжали идти, пока не подошли к тихому ручью, текущему меж низких темных берегов. И снова мне захотелось повернуть на север, но сын Паухатана прошел вперед и обратил лицо в ту сторону, куда тек ручей – к реке, которую я покинул.

В течение минуты я пытался думать, но мне это не удавалось, потому что в моих ушах звучало пение птиц в Уэйноке; потом, отказавшись от бесплодных попыток, я последовал за ним.

Не знаю, как долго я шел, предаваясь сладким грезам о былом; но когда я вернулся к настоящему и его боль снова сжала мне сердце, в лесу стало темнее, холоднее и тише. Беззвучно бегущий ручей больше не блестел, лучи солнца более не достигали земли; она была темной, гладкой и голой: ни травинки, ни цветочка; вокруг стояли только бесчисленные стволы деревьев, прямые и высокие. Коричневые ветви и голубое небо над головой уступили место глубокой и темной зелени, густо переплетенной и не пропускающей лучи солнца, словно плотный гробовой покров. Я остановился, посмотрел по сторонам и узнал это место.

Меня, чье сердце отныне населяли призраки, этот зловещий лес с его неестественной тишиной и отсутствием света не пугал ничуть. Весь день я искал ее изуродованное тело, искал и жаждал наконец найти, упасть подле него на колени, прижать его к груди. Там, пусть там даже красиво и солнечно, там будет мой «лес с привидениями». Что же до этой сосновой рощи, то царящие в ней мрак и неподвижность были созвучны моему настроению. Этот холодный печальный свет, эта гробовая тишина, эти ряды сосен куда больше соответствовали ему, чем глумливый блеск солнца. Этот зачарованный лес как нельзя более подходил для мыслей о бренности жизни, едва ли стоящей всех наших усилий, даваемой человеку, хотя он ее не просил, проводимой в тревогах, борьбе, страданиях и бесплодных желаниях. И прервать то ее совсем просто, так просто, что непонятно, почему я до сих пор живу.

Я взглянул на призрачный лес, на темные воды ручья и на свою руку на рукояти шпаги, которую я наполовину вытащил из ножен. Я не жалел о жизни, что пульсировала в этой руке. С какой же стати я должен стоять, будто солдат, оставленный охранять то, что беречь не стоит, видящий, как идут к родным очагам его товарищи, и слышащий, как и его зовут из далекого дома?

Я почти полностью достал шпагу из ножен, и тут вдруг увидел нарисованную моим воображением картину в истинном свете: я и в самом деле был солдат, и не хотел быть ни трусом, ни дезертиром. Мой клинок с лязгом опустился обратно в ножны, и я, расправив плечи, пошел дальше вдоль медленно текущего ручья все глубже и глубже в населенный призраками лес.

Немного позже я посмотрел в сторону индейца, который все это время шел по лесу в ногу со мной. Его больше не было рядом; кроме меня в сумрачном лесу, похоже, не было ни одного живого существа. Я поглядел направо, налево и увидел лишь прямые, высокие сосны и землю, устланную палой хвоей. Я не смог бы сказать, когда индеец оставил меня. Возможно, он ушел, когда мы только что ступили под полог сосен: тогда я был погружен в свои грезы и не смотрел в его сторону.

То ли дело было в этом лесу с его вечными сумерками, то ли в чувстве неизвестности и ужаса и тоски по минувшему, которые владели мною в тот день, то ли в тупой усталости измученных разума и тела, но мыслить тогда я не мог совершенно. Я брел вдоль ручья по направлению к реке лишь потому, что мое лицо случайно оказалось обращено в ту сторону.

Как темна была тень этих сосен, как безжизненна лежащая под ними земля, как далека и неясна синева неба, проглядывающего по временам в просветах в тяжелом темно-зеленом покрове! Ручей повернул, я повернул вместе с ним – и увидел, что передо мною стоит преподобный Джереми Спэрроу!

Из моего горла вырвался сдавленный крик. Земля закачалась у меня под ногами, весь лес вдруг наполнился ярким светом. Что до пастора, то при виде меня и при звуке моего голоса он покачнулся, попятился и прижался спиной к дереву, но тотчас взял себя в руки, бросился ко мне и обнял меня своими могучими руками.

– Из-под власти псов, из пасти льва! – воскликнул он прерывающимся голосом. – И они все-таки не убили тебя, Рэйф, эти язычники, что увели тебя с собою! Минувшей ночью я узнал, что ты жив, но я не чаял увидеть тебя здесь.

Я едва ли слышал и понимал его слова и не нашел времени удивиться тому, что он знает, что я не погиб. Я видел только то, что он один и рядом с ним никого нет.

– Да, Джереми, они меня не убили. Но лучше бы убили! Ты один? Я рад, что ты не погиб, друг мой; клянусь честью, я очень рад, что хоть кто-то спасся. Расскажи мне, как это произошло, а я посижу здесь, на берегу, и послушаю. Ее убили здесь, в этом лесу? Какое печальное смертное ложе для девушки, столь юной и прекрасной. Она должна была бы умереть под тихую музыку, в солнечном месте, в окружении цветов.

С невнятным возгласом он отстранил меня от себя, но его пальцы продолжали сжимать мою руку, а его глаза не отрывались от моего лица.

– Она любила смех и солнце, и красивые песни, – продолжал я, – а в этом лесу она никогда их не увидит, не услышит. Они вне его пределов. Думаю, они вообще вне пределов этого мира. Грустно, не правда ли? Клянусь честью, я никогда не слыхал ничего печальнее.

Он с силой хлопнул рукой меня по плечу.

– Проснись, Рэйф! Если ты сейчас сойдешь с ума... Да проснись же! У тебя мутится рассудок... Держись, держись, ведь ты же солдат и христианин! Рэйф, она не умерла. Она еще будет носить цветы – цветы, подаренные тобою, – и петь, и смеяться, и видеть солнце еще много, много лет, если будет на то Божья воля! Ты слушаешь ли меня, Рэйф? Слышишь, что я говорю?

– Слышу, – ответил я наконец, – но не вполне понимаю.

Он прислонил меня спиной к сосне, держа обе руки на моих плечах.

– Послушай, – начал он, не отрывая взгляда от моих глаз. – Все эти дни, после того как ты пропал и все объявили тебя мертвым, она продолжала верить, что ты жив. Она видела, как одна поисковая партия за другой возвращается без тебя, и думала, что они просто не нашли тебя в лесу. А еще она знала, что «Джордж» ждет только вестей о том, что поиски капитана Рэйфа Перси не увенчались успехом, и выздоровления лорда Карнэла. Ей сказали, что повеление короля должно быть исполнено, что у губернатора нет иного выбора, кроме как отправить ее из Виргинии в Англию. Рэйф, я наблюдал за ней и узнал, что она не ступит на борт этого корабля. Три ночи назад она тайком вышла из дома губернатора и, пройдя через ворота, которые заснувший страж оставил открытыми, направилась к лесу. Я видел ее, пошел следом и заговорил с ней на опушке леса. Я не остановил ее, Рэйф, и не отвел назад, ибо я был убежден, что, если я это сделаю, она умрет. Я не ведал ни о какой опасности и верил, что Господь укажет мне, что делать, шаг за шагом, и как без насилия над ее волей отвести ее назад в город, когда она устанет от блужданий по лесу, когда она устанет и перестанет искать того, кого больше нет среди живых. Ты понимаешь, что я говорю, Рэйф?

– Да, – ответил я и опустил руку, которой прикрывал глаза. – Я почти потерял рассудок, Джереми, потому что моя вера была не так тверда, как ее. В последнее время я слишком часто видел Смерть, а вчера все были уверены, что курносая поселилась в лесу и скосила всех англичан, которые там были. Но вы спаслись, вы оба спаслись...

– Нас хранил Бог, – благоговейно проговорил он. – Вот как это было. Твоя жена была больна, да ты и сам это знаешь, а когда ты пропал, она позабыла о еде и сне. Она была так слаба, нам пришлось идти так медленно, и путь наш оказался так извилист, ибо местность была нам незнакома, что вечером мы увидели, что совсем недалеко ушли от того места, где вошли в лес. Мы дошли до хижины на вырубке, и семья, которая там жила, приютила нас на ночь. Поутру, когда глава семейства с сыном пошли работать, мы отправились вместе с ними. Когда они подошли к деревьям, которые намеревались срубить, мы попрощались с ними и дальше пошли одни. Не успели мы отойти и на сотню шагов, как, оглянувшись, увидели, как из леса вышли трое индейцев и убили обоих: и мужчину, и мальчика. Совершив это злодеяние, они погнались за нами, и я подхватил твою жену на руки и побежал что есть мочи, спасая обе наши жизни. Когда же я увидел, что эти трое бегут быстрее меня и скоро нас догонят, я опустил свою ношу наземь и, вынув из ножен шпагу, которую захватил с собою, пошел им навстречу. Я убил всех троих, Рэйф, да помилует Господь мою душу! Я не знал, что и думать об этом нападении – ведь наш мир с индейцами был так крепок, – и испугался за твою жену. Она совсем не знала леса, и мне удалось незаметно для нее повернуть в сторону Джеймстауна. Было около полудня, когда мы увидели, как между деревьями блестит река, и услышали звуки выстрелов и громкие вопли. Я велел ей затаиться в зарослях, а сам пошел на разведку и едва не столкнулся с целой армией индейцев. Орущие, раскрашенные, исступленные, они размахивали оружием, и на поясах у многих болтались окровавленные человеческие волосы – ради Бога, Рэйф, что все это значит?

– Это значит, – сказал я, – что вчера они восстали против нас и убили несколько сотен наших. Жители Джеймстауна были вовремя предупреждены, и сейчас город в безопасности. Рассказывай дальше.

– Я незаметно вернулся к мистрис Перси, – продолжил он, – и спешно увел ее подальше от такого опасного соседства. Мы нашли заросли кустарника и спрятались в них – и как раз вовремя, ибо с севера явился большой отряд отборных воинов: все как один высокие, выкрашенные черной краской, в причудливых головных уборах из перьев – свежие силы, готовые броситься в бой, каким бы ожесточенным он ни был. Они присоединились к этим чертям на берегу реки и немного погодя опять послышались стрельба и дикие вопли. В общем, мы прятались в кустах почти до вечера, не зная, что происходит, и не осмеливаясь выйти из нашего укрытия, чтобы это выяснить. Женщина из хижины, где мы ночевали, дала нам с собой хлеба и мяса, так что мы не голодали, но время тянулось очень медленно. А потом лес вокруг нас наполнился этими язычниками, отряд за

отрядом они шли со стороны реки вглубь леса, расползаясь в разных направлениях, как змеи. Они не увидели нас в густом кустарнике, возможно, благодаря горячим молитвам, которые я не переставал возносить. Наконец лес поглотил их всех и, казалось, очистился от их присутствия: нигде ни движения, ни звука. Мы выжидали долго, но на закате тихонько выбрались из кустов и пошли по лесу к реке, обошли небольшую кедровую рощу и наткнулись примерно на полсотни дикарей.

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и поднял брови, как делал нередко.

– Дальше, дальше! – воскликнул я. – Ты ведь сказал, что она жива и невредима!

– Верно, – подтвердил он, – но не благодаря мне, хотя я и набросился на этих размалеванных дикарей. И как ты думаешь, Рэйф, кто их возглавлял? Кто вырвал нас из их обагренных кровью лап?

Меня осенило.

– Я знаю, кто это был. И он же привел вас сюда...

– Да, он отослал прочь демонов, у которых – вот не повезло! – такой же цвет кожи, как и у него, и сказал нам, что между нами и городом есть индейцы, которые не принадлежат к его племени. Если бы мы пошли дальше, то попали бы в их лапы. Но есть место, сказал он нам, куда не ходят ни индейцы, ни белые, мы могли переждать там до завтра, когда в лесу уже не будет краснокожих. Он провел нас в этот угрюмый лес, который уже был нам немного знаком. Да, и еще он сказал нам, что ты жив. Более он ничего не сказал; и когда мы углубились в этот лес и наступили сумерки, он исчез.

Он замолчал и просто стоял, глядя на меня с улыбкой на своем изборожденном складками лице. Я взял его руку в свои и поднес к губам.

– Я в таком долгу перед тобой, что вряд ли когда-нибудь сумею расплатиться, – сказал я. – Скажи мне, друг мой, где она?

– Недалеко отсюда, – отвечал он. – Мы с нею прошли до самой середины леса и, поскольку она так замерзла и устала и была так потрясена, я решился развести там костер. Ни один враг не напал на нас там, и мы ждали лишь наступления сумерек, чтобы отправиться обратно в город. Сейчас я только что подошел к ручью, чтобы определить, если удастся, насколько близко мы находимся от реки...

Он замолчал, показал рукой на длинный проход между рядами деревьев, затем, пробормотав: «Да благословит вас Бог», отошел и, пройдя немного вниз по течению ручья, остановился, прислонясь спиной к вековой сосне и неотрывно глядя на медленную глубокую воду.

Она приближалась ко мне. Я смотрел, как ее тоненькая фигурка отделяется от царящего между деревьев сумрака, и тьма, владевшая в последнее время моей душой, рассеялась.

Мне показалось, будто лес, только что такой угрюмый, наполнился солнцем и пением птиц; если бы вокруг вдруг расцвели красные розы, я бы не удивился. Она шла медленно и беззвучно, голова ее была наклонена, руки опущены – она не знала, что я рядом. Я не пошел ей навстречу – мне все еще хотелось, чтобы она первой подошла ко мне, но когда она подняла глаза и увидела меня, я упал на колени.

Мгновение она стояла недвижно, прижав руки к груди, затем, медленно и неслышно пройдя сквозь окутанный мглою лес, приблизилась ко мне и коснулась моего плеча.

– Ты пришел, чтобы отвести меня домой? – спросила она. – Я так долго плакала, молилась и ждала, но теперь настала весна, и лес зазеленел.

Я взял ее руки и уткнулся в них лицом.

– Я думал, что ты умерла, – сказал я. – Я думал, ты ушла в лучший мир и оставила меня одного на этом свете. Я никогда не смогу рассказать тебе, как я тебя люблю.

– Мне не надо ничего рассказывать, – ответила она. – Я рада, что настолько забыла о женской гордости, что решилась поехать в Виргинию, чтобы там продать себя; рада, что мужчины смеялись надо мною и оскорбляли меня на том лугу в Джеймстауне, потому что иначе ты, быть может, не обратил бы на меня внимания; всем сердцем рада, что ты купил меня, заплатив горсткой табака. Всем сердцем, всей душой я люблю тебя, мой рыцарь, мой возлюбленный, мой господин и муж... – Голос ее прервался, и я почувствовал, что она дрожит. – Но твои слезы на моих руках – их я не люблю, – тихо промолвила она. – Я много блуждала по лесу и устала. Прошу тебя, встань, обними меня и отведи домой.

Я встал, и она прильнула к моей груди, как усталая птичка, вернувшаяся к своему гнезду. Я наклонил голову и поцеловал ее лоб, веки с голубыми прожилками, безупречно очерченные губы.

– Я люблю тебя, – повторил я. – Эта песнь стара, но прекрасна. Посмотри: я ношу твои цвета, леди.

Ее рука дотронулась до ленты на моем рукаве, потом коснулась моих губ.

– Песнь стара, но прекрасна – проговорила она. – Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить. Голова моя покоится на твоей груди, но знай: сердце мое лежит у твоих ног.

Лес с привидениями наполнился радостью, глубоким покоем, молчаливой благодарностью, и на сердце у нас с Джослин была весна – не пышная и буйная, как в мае, а прекрасная, скромная и нежная, как проснувшийся для новой жизни мир за сосновой рощей.

Наши губы снова встретились, а потом, обнимая ее за плечи, я повел ее к огромной сосне, под которой стоял пастор. Услышав наши шаги, он повернулся и посмотрел на нас с тихой и нежной улыбкой, хотя в глазах его стояли слезы.

«Вечером водворяется плач, а наутро радость»[140], – произнес он. – Я благодарю Господа за вас двоих.

– Прошлым летом на зеленом лугу мы встали перед тобой на колени и ты благословил нас, Джереми, – ответил я. – Благослови же нас и теперь, настоящий друг и пастырь Божий.

Он возложил руки на наши склоненные головы и благословил нас, а потом мы втроем двинулись по мрачному лесу вдоль лениво текущего ручья к широкой сверкающей реке. Еще до того, как мы достигли ее, сосны уступили место другим деревьям, населенный призраками лес остался позади, и мы вступили в волшебный мир распускающихся цветов и листьев.

Голубое небо у нас над головами смеялось, лучи вечернего солнца прочертили золотые полосы под нашими ногами. Когда мы подошли к реке, она серебрилась в солнечном свете, и тихой музыкой журчала в тростнике.

Я вспомнил про лодку, которую я привязал утром к явору где-то между нашим нынешним местонахождением и городом, и теперь нам надо было дойти до этого дерева по берегу реки. Хотя мы шли по вражеской территории, по пути мы не встретили ни одного врага. Нас окружали тишь и покой; это было похоже на чудный сон, от которого не страшно проснуться.

Пока мы шли, я тихим голосом – ибо мы не знали, безопасно ли говорить громко, – рассказал им о резне, которую учинили индейцы, и о смерти Дикона. Моя жена содрогнулась и заплакала, а пастор несколько раз глубоко вздохнул, и руки его сжались в кулаки. Затем, когда она спросила меня, я рассказал, как попал в ловушку в полуразвалившейся хижине у перешейка, и поведал обо всем, что произошло потом. Когда я окончил свой рассказ, она прижалась ко мне, спрятав лицо у меня на груди. Я поцеловал ее и успокоил, и немного спустя мы дошли до явора, склонившегося над прозрачною водою и лодки, которую я к нему привязал. Закат был уже близко, и весь западный край неба был окрашен в розовый цвет.

Ветер стих, и река была похожа на цветное стекло между двумя темными каймами леса. Над нашими головами небо еще было голубым, а на юге громоздились облака, похожие на колонны, высокие и золотистые. Воздух был тепл и мягок как шелк; кругом не было слышно ни звука, кроме журчания воды под килем и плеска весел. Пастор греб, а я праздно сидел подле моей любимой. Он сам так хотел, а я хоть и протестовал, но не слишком рьяно.

Оставив позади берег, мы вошли в фарватер Джеймса, чтобы на всякий случай быть вне досягаемости индейских стрел. Выплыли мы и из тени леса, и теперь вокруг нас лежали лишь спокойные блестящие воды могучей реки.

Когда на ее середине лодка наконец повернула на запад, мы увидели далеко вверх по течению крыши Джеймстауна, темнеющие на фоне розового неба.

– Смотрите, вон корабль, отплывающий в Англию, – сказал пастор.

Мы посмотрели туда, куда смотрел он, и увидели большой корабль, плывущий вниз по реке в сторону океана. На нем были подняты все паруса; последние лучи заходящего солнца отражались в окнах его кормовой надстройки, превратив их в огненный полумесяц.

Корабль шел медленно, ибо ветер дул еле-еле. Медленно, но верно он уплывал от новой земли к старой, вниз по величественной реке к заливу и безбрежному океану и похоронам в океане одного из тех, кто на нем плыл. Со своими жемчужно-белыми парусами и огненной полосой под ними он походил на все уменьшающееся в размерах облако; еще немного – и оно растворится в сумрачной дали.

– Это «Джордж», – сказал я.

У жены моей перехватило дыхание.

– Да, любовь моя, – продолжил я, – на нем уплывает тот, кого он ждал. Этот человек ушел из нашей жизни навсегда.

Она тихо вскрикнула и повернулась ко мне, дрожа, с полураскрытыми губами и невысказанным вопросом в глазах.

– Мы больше не будем говорить о нем, – сказал я. – Не будем упоминать его имени, как будто он умер. Мне надо поговорить с тобой о другом, милая моя придворная дама, выдававшая себя за служанку, милая воспитанница короля, на которую его величество гневался столько долгих месяцев. Тебя огорчило бы, если б мы в конце концов все-таки вернулись домой?

– Домой? – повторила она. – В Уэйнок? Нет меня бы это не огорчило.

– Не в Уэйнок – в Англию, – сказал я. – «Джордж» отплыл, но три дня назад в гавань вошла «Надежда». Думаю, когда на ней вновь поднимут паруса, нам надо будет отправиться на ней.

Она посмотрела на меня, и лицо ее побелело.

– А как поплывешь ты? – прошептала она. – В цепях?

Я взял ее стиснутые руки в свои, разжал их и обвил ими свою шею.

– Да, – отвечал я, – я поплыву в цепях, таких цепях, которые мне совершенно не хочется разбивать. Любовь моя, я думаю, наше лето будет ясным и солнечным. Послушай, какие новости привезла «Надежда».

Пока я рассказывал ей о новых распоряжениях, которые Виргинская компания прислала губернатору, и о письме Бэкингема ко мне, пастор перестал грести, чтобы лучше слышать. Когда же я кончил говорить, он снова взялся за весла и погреб с такой неустанной силой, что лодка стремительно понеслась по гладкой как стекло воде к городу, который уже не казался далеким.

– Я не нахожу слов, чтобы выразить, как я рад за вас, Рэйф и Джослин, – сказал он с улыбкой, сделавшей его лицо прекрасным.

Свет, льющийся на нас с румяного западного края неба, окрасил щеки бывшей воспитанницы короля розовым, легкий ветерок поднял темные волосы с ее лба. Ее голова лежала на моей груди, я держал ее за руку; нам обоим не хотелось говорить: мы были слишком счастливы. На ее пальце поблескивало обручальное кольцо, которое было всего лишь звеном, оторванным от золотой цепи, подаренной мне принцем Морисом. Когда Джослин увидела, что мой взгляд устремлен на него, она подняла руку к губам и поцеловала грубое колечко.

Закат окрашивал облака и воду розовым и багряным, а выше, на бледном небе, сияла вечерняя звезда. Похожий на облачко корабль, которым мы любовались, растаял в окутанном сумерками далеке; мы его больше не видели. Вокруг нас между черных берегов широкою лентой тянулся Джеймс, отражая и розово-багряный запад, и серебряную звезду, и огни «Надежды», стоящей на якоре между нами и городом. Моряки на ее борту пели, и их песня о море доносилась до нас, красивая, как песня о любви. Никто не окликнул нас, когда мы проплывали мимо корабля и входили в гавань. Пение моряков более не долетало до нас, но песнь в наших сердцах не умолкала. Не все на свете тленно: пока жива душа, жива и любовь; песнь любви может быть то веселой, то грустной, но она не умрет никогда.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.



[1] Господин. В современном английском языке вместо master (мастер) употребляется mister (мистер, господин). (Здесь и далее – прим. перев.)

[2] Иаков I (1566-1625) – английский король с 1603 г., шотландский король с 1567 г. Из династии Стюартов, сын Марии Стюарт. Сторонник абсолютизма. Имел немало фаворитов мужчин, самым известным из которых был герцог Бэкингем.

[3] За семь месяцев после высадки в Виргинии 73 колониста из 105 умерли от голода и болезней.

[4] Смит, Джон (1592-1631). Военный, исследователь. Основатель колонии Виргиния (Вирджиния) (1607) и ее первый летописец, один из основателей Джеймстауна (1607), первого постоянного английского поселения в Северной Америке. В мае 1607 г. среди первых 105 поселенцев высадился в Америке. В декабре 1607 г. был захвачен в плен индейцами-алконкинами. От смерти его спасла тринадцатилетняя дочь вождя Паухатана (Покахонтас). Осенью 1608 г. Смит был избран председателем колониального совета Виргинии; на этом посту он буквально спас колонистов от голода, договорившись с индейцами о покупке кукурузы. В 1614 г. обследовал и нанес на карты побережье, которому дал название Новая Англия.

[5] Палисад – в старинных укреплениях – препятствие из заостренных кверху толстых бревен в виде частокола.

[6] Ролф, Джон (1585-1622). Английский поселенец из Джеймстауна. В 1614 г. женился на дочери индейского вождя Покахонтас (1519-1617). Его методы выращивания табака способствовали процветанию хозяйства Виргинии. По одной из версий, Ролф был убит во время нападения индейцев из конфедерации племен паухатан на поселение колонистов.

[7] Военно-морской обычай. При спуске флага вечером на кораблях английского военно-морского флота производился пушечный выстрел.

[8] Дэйл, сэр Томас – в 1611 и 1616 г. – исполняющий обязанности губернатора Виргинии. Его правление характеризовалось исключительной строгостью порядков. Во время его правления был разработан первый Свод законов Виргинии, законов весьма суровых, написанный по большей части им самим. Большой заслугой Дэйла были его экономические реформы. В 1613 г. он отменил общинное землепользование, оказавшееся неэффективным, и отвел по 3 акра (12 000 м2) первым поселенцам и участки поменьше тем, кто приехал позже. Производство продовольствия тут же увеличилось, а в следующем, 1614 г. Джон Ролф сумел вырастить на своем участке гибридный табак, который обеспечил колонии безбедное существование.

[9] Каперство – нападение вооруженных частных судов воюющего государства, т. е. получивших т. н. каперские свидетельства, на торговые суда враждебной страны или суда нейтральных государств, перевозящих для нее грузы.

[10] Имеется в виду Покахонтас (1595-1617), дочь Паухатана, вождя одноименной конфедерации индейских племен. Спасла жизнь основателю Виргинии капитану Джону Смиту. Была в плену у англичан (1612), обращена ими в христианство и наречена Ребеккой, в 1614 г. вышла замуж за поселенца Джона Ролфа. В 1609г. ее отцу Паухатану англичане вручили корону как королю, после чего Покахонтас (во крещении леди Ребекку) стали называть принцессой. В 1616 г. она вместе с мужем поехала в Англию, где была с почестями представлена королю и королеве. В честь нее в Лондоне были устроены празднества. В 1617 г., готовясь к возвращению в Америку, заболела оспой и умерла. От ее сына, Томаса Ролфа, ведут свое происхождение многие известные виргинские семьи.

[11] А именно, то есть, сиречь (лат.).

[12] Сэндз, сэр Эдвин (1561-1629) – английский государственный деятель, один из основателей Лондонской Виргинской компании. Способствовал учреждению первого в Виргинии представительного органа – Палаты депутатов. Также содействовал основанию первой английской колонии в Плимуте, Массачусетс, в 1620 г., дав т. наз. отцам-пилигримам беспроцентную ссуду в 300 фунтов. Его целью было не увеличение прибыли Виргинской компании, а основание в Америке постоянных английских поселений, решение проблемы перенаселения в Англии и расширение рынка сбыта английских товаров.

[13] У. Шекспир, «Ричард III», акт I, сцена 1. «Глостер: Чем – в эту пору вялых наслаждений, и музыки, и мирного веселья, – чем убивать свое я буду время?» (Пер. А. Дружинина.)

[14] Морис Оранский (1567-1625) – граф, с 1585 г. статхаудер, т. е. глава исполнительной власти в Республике Соединенных провинций, существовавшей на освобожденной от испанцев территории Нидерландов в XVI—XVIII вв. Полководец, военный реформатор, одержал ряд побед над испанскими войсками.

[15] Евангелие от Матфея, 6:34.

[16] Пори, Джон (1572-1636) – английский администратор, путешественник и литератор. В конце 1619 г. отправился в Виргинию в качестве секретаря ее губернатора сэра Джорджа Ирдли. Находился в Виргинии в 1619-1621 гг. и в 1623-1624 гг., был первым спикером Палаты депутатов. В 1620 г. исследовал Чезапикский залив. Один из первых английских журналистов. Любитель выпить и посплетничать.

[17] Саул (XI в. до н. э.) – основатель Израильско-Иудейского царства. В библейском Ветхом Завете – правитель, ставший неугодным богу. «Неужели и Саул во пророках?» – цитата из Ветхого Завета; употребляется как указание на открывшиеся у кого-либо неожиданные способности.

[18] Иов – в одноименной книге Ветхого Завета праведник, безропотно сносивший все лишения, которыми Бог подверг его, чтобы испытать его веру (гибель детей, скота, болезнь и т. п.).

[19] Самсон – библейский ветхозаветный герой, богатырь, обладавший необычайной физической силой. Самсон родился, когда евреи за грехи свои попали под власть соседнего народа – филистимлян, которые были язычниками. Самсон возглавил борьбу евреев против поработителей. Однажды, когда его, связанного и безоружного, привели к филистимлянам на расправу, он разорвал веревки, схватил валявшуюся на земле ослиную челюсть и убил ею тысячу врагов.

[20] Фальстаф, сэр Джон – в пьесах У. Шекспира «Генрих IV» (1597-1598) и «Виндзорские насмешницы» (1598) очень толстый, пристрастный к удовольствиям и деньгам рыцарь.

[21] Утрата – героиня «Зимней сказки» У. Шекспира. Дочь короля, она была в младенчестве покинута и воспитывалась среди крестьян.

[22] Коридон, Филлида – имена, типичные для пасторалей.

[23] Имеется в виду Лондонская Виргинская компания. Английская акционерная компания, основанная королем Иаковом I как ассоциация дворян и купцов специально для финансирования колонизации южной Виргинии и определения других мест в Северной Америке, пригодных для заселения. Финансировала создание колонии в Джеймстауне и отправку туда трех групп переселенцев. После 1612 г. была известна как Виргинская компания. С 1619 г. колония в Джеймстауне имела первое в Америке законодательное собрание. В 1624 г. Виргинская компания была ликвидирована королем.

[24] Шекспировское выражение («Гамлет», акт V, сцена 1) – слова королевы, которые та произносит, бросая цветы в гроб Офелии.

[25] Медея, Язон – персонажи греческих мифов.

[26] Цирцея – в греческой мифологии волшебница с острова Эя, обратившая в свиней спутников Одиссея, а его самого удерживавшая на своем острове в течение года; символ коварной обольстительницы.

[27] Мистрис – госпожа (устар.)

[28] Герой комедии У. Шекспира «Много шума из ничего», убежденный холостяк, который в конце концов все-таки женился.

[29] Акразия – чародейка в поэме Э. Спенсера (1552-1599) «Королева фей».

[30] Королева эльфов, героиня пьесы У. Шекспира «Сон в летнюю ночь».

[31] Переиначенная цитата из Евангелия от Матфея, 6: 28-29. «И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache