Текст книги "Леди - обольстительница"
Автор книги: Мередит Дьюран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Эльма Бичем с легким сердцем отпустила свою подопечную на прогулку с Алексом. Однако вряд ли разрешила бы ей задерживаться допоздна в городе. Бедная Эльма и представить не могла, что разряженная Гвен возьмется примерять на себя роль обольстительной певички в одном из злачных мест Парижа, бесстыдно выставляя на всеобщее обозрение свой полуобнаженный бюст.
Именно поэтому Алексу не нравилось, как Баррингтон смотрел на нее. Последний вел себя довольно мирно, но Алекс знал, насколько он жаден до удовольствий.
Гвен поправила юбки, приосанилась и поднялась на сцену. В кафе яблоку негде было упасть, однако никто из клиентов не обращал на нее внимания. Искушенную публику, собиравшуюся в «Ша Нуар», трудно было чем-нибудь удивить. У нее имелись свои любимцы среди композиторов, певцов и поэтов, часто выступавших здесь. Остальных исполнителей завсегдатаи кафе или игнорировали, или прогоняли со сцены свистом и улюлюканьем.
«Пан или пропал», – подумал Алекс, глядя на Гвен. Всем начинающим уготован этот тернистый путь.
Гвен глубоко вздохнула, ее грудь высоко поднялась и опустилась. Без сомнения, она сильно волновалась. Ее взгляд упал на Алекса, и на устах появилась улыбка. Выражение лица Гвен показалось ему новым и незнакомым. Он никогда не видел ее такой прежде. Возможно, все дело было в тусклом неверном освещении и сигаретном дыме, поднимавшемся к потолку и застилавшем взор.
Алекс поднял бокал в ее честь, и улыбка Гвен стала озорной. Она перевела взгляд на Баррингтона. Тот отвесил ей глубокий поклон, описав рукой в воздухе причудливую дугу. «Любитель богемы! – насмешливо подумал Алекс. – Как бы не так! Этот парень ведет себя как пережиток эпохи Регентства. – Вздохнув, Алекс залпом выпил бренди. – Что я делаю здесь? Почему я не в Лиме?»
Пианист ударил по клавишам, и зазвучала музыка Бизе. Это была «Хабанера» из оперы «Кармен». Алекс поморщился, сочтя подобный выбор неудачным. Алекс сомневался, что Гвен вытянет эту арию. Когда после проигрыша она вступила и запела, Алекс замер, затаив дыхание.
С первых нот он понял, что многие из окружения Гвен не догадывались о ее вокальных способностях. Ее голос не подходил для камерного исполнения. Он был слишком сильным, насыщенным.
Постепенно в тесном зале воцарилась тишина.
Гвен пела по-французски, и слова арии можно было бы перевести примерно так: «Когда ж я полюблю вас? О Боже, я не знаю! Быть может, никогда, быть может, завтра… но уж точно не сейчас!»
Алекса вдруг охватила паника. Он испугался, как мальчишка. Ему хотелось встать и уйти отсюда или хотя бы заткнуть уши.
Из глубины зала раздался чей-то восторженный крик. Гвен помахала в ответ со сцены, и это вызвало целую волну восхищенных оваций. На сцене Гвен вела себя непринужденно и даже вызывающе. Алекс обомлел, когда она начала размахивать и вертеть подолом юбки, обнажая лодыжки.
– Любовь – вольная птичка, которую никто не сможет приручить, – пела Гвен. – Зови не зови, она упорхнет от тебя, если отвергнет…
Она закружилась на месте, и подол ее юбки взметнулся еще выше. На ногах у нее были белые шелковые чулки с вышитыми на них узорами из алых цветов. Икры Гвен казались такими же упругими и стройными, как у танцовщиц, исполняющих канкан.
Алекс подумал о том, что ему не следовало знать это… Ему не следовало знать, какие у нее ножки и как звучит ее голос. Алекс растворялся в этом голосе, его звуки обнимали Алекса, душили, ласкали. Каким образом Гвен удавалось так долго скрывать свои таланты?
Нет, Гвен далеко не была наивной и неопытной. Она много страдала, много испытала в своей жизни. Алекс пытался не думать об этом. Гвен постоянно улыбалась, но эти улыбки свидетельствовали не о поверхностности ее натуры или о ее неопытности. Добрый, веселый нрав был признаком непоколебимой силы несгибаемого характера.
– О Боже, – пробормотал восхищенный Баррингтон, – где вы раскопали эту девушку, де Грей? У нее чудный голос, но он создан не для мюзик-холла.
Алекс глубоко вздохнул. Мюзик-холл мог стать неплохим началом. Впрочем, Баррингтон прав. Низкий грудной голос Гвен, способный трансформировать оперную арию в эротическую фантазию любого мужчины, требовал более изысканной обстановки. Например, обстановки гарема. Или любовного ложа.
Гвен тем временем продолжала двигаться на сцене, подражая исполнительницам фламенко.
– Любовь – дитя свободы, – пела Гвен, – она не признает законов…
Алекс вспомнил рассказ Ричарда о том, что их мать недолгое время была актрисой. Это многое объясняло в поведении и характере Гвен. Алекс вдруг взглянул на нее другими глазами. То, что она делала на сцене, нельзя было назвать простым развлечением. Она открывала людям тайные уголки своего существа, которые долгое время прятала от всех.
Это открытие поразило Алекса в самое сердце, словно острый клинок.
Прежняя Гвен, сдержанная, управляемая, конечно, больше нравилась ему. Хотя Алекс давно подозревал, что в ней таятся какие-то неведомые силы.
Нервно кашлянув, Алекс стал массировать свое запястье, в котором бешено колотился пульс.
Пианист заиграл проигрыш. В этом месте в опере должен был вступать хор. Гвен стала жестами подбадривать публику, призывая ее петь. Один за другим завсегдатаи кафе подхватили мотив. Многие знали слова. В глазах Гвен зажглись озорные искорки.
Алекс невольно улыбнулся. Их взгляды встретились, и, обнаружив в глазах Гвен свое отражение, Алекс на мгновение потерял ориентацию в пространстве. Так бывает, когда взглянешь ненароком на улицу сквозь оконное стекло и на мгновение растеряешься, не понимая, что именно ты сейчас видишь – отражение в нем или вид за окном.
Алекс заставил себя отвести взгляд в сторону, хотя ему хотелось смотреть только на Гвен. Тем не менее, Алекс стал разглядывать окружающих, наблюдая, как они раскрывают рты в унисон и поют по просьбе Гвен. Внезапно его осенило, он понял смысл всего происходящего, вслушавшись в слова.
Алекс засмеялся. Гвен неспроста заставила клиентов кафе запеть хором.
– Пусть ты меня не любишь, но я тебя люблю, – старательно выводили по-французски подвыпившие мужчины, послушные призывным жестам Гвен. – Берегись любви моей!
Эти слова были квинтэссенцией теории любви, которую проповедовала Гвен.
Набрав воздуха в легкие, она опять запела. Ее чистый голос лился легко, без усилий.
– Ты думал, будто птичка уже у тебя в руке, но она расправила крылышки и улетела, – выводила Гвен. – Если ждешь любви, никогда не обретешь ее, перестань ждать – и она нагрянет.
«Мансанто, – вдруг вспомнил Алекс. – Что затевает Мансанто в Перу? Удалось ли ему перехватить контракты на морские перевозки? Впрочем, черт с ними».
Алекс едва не выронил стакан из рук, когда публика разразилась неистовыми аплодисментами.
– О, это было великолепно! – силясь перекричать поднявшийся шум, произнес Баррингтон.
Алекс не нашел в себе сил ответить ему. Музыка отзвучала. Гвен раскланивалась с лучезарной улыбкой. Ее лицо сияло ярче, чем свет газовых ламп, горевших у нее за спиной. Она взяла бокал с вином и пригубила его. Алекс вдруг ощутил страшную усталость. У него было такое чувство, как будто он только что пробежал двенадцать миль. Он был в полном изнеможении, во рту у него пересохло, в ушах шумела кровь. При этом он находился в приподнятом настроении.
«Идиот! – отругал он сам себя. – Разве может быть приподнятое настроение у того, кто проиграл? Но в чем именно я проиграл?»
Досадуя на себя, он поставил стакан на стол. Алекс не хотел больше пить сегодня.
– Вы оба непременно должны приехать в Кот-Блэ, – сказал Баррингтон. – Это небольшое поместье на Ривьере, которое я приобрел не так давно.
– Может быть, и приедем, – с рассеянным видом ответил Алекс.
Гвен стала спускаться со сцены, и к ней навстречу устремилось несколько юношей, судя по виду, молодых поэтов.
Ничего удивительного. Даже Алекс вынужден был признать, что в восторге от Гвен. Она обладала незаурядным дарованием. В общем и целом Гвен, как и молодыми артистками, которым Алекс оказывал финансовую поддержку, двигало желание реализовать свою мечту о другой, лучшей жизни. Но только точкой приложения сил была она сама.
И именно этим она вызвала у Алекса живой интерес.
– Я настаиваю на том, чтобы вы приехали ко мне, – сказал Баррингтон. – В этот уик-энд я устраиваю небольшой праздник в своем поместье. Думаю, вам понравятся мои гости и развлечения.
Алекс пробурчал что-то нечленораздельное. Все его внимание было сосредоточено на Гвен. Он решил не подходить к ней. Если ей понадобится его помощь, она позовет его взглядом.
– Простите, Баррингтон, – промолвил он, – но я не ищу новых знакомств среди соотечественников. Не для того я приехал во Францию. Британцы мне дома надоели.
– О, как я вас понимаю! Небольшое общество, которое соберется у меня в поместье, состоит из итальянцев и нескольких парижских художников. Это тесный избранный круг.
Один из молодых поэтов опустился перед Гвен на колени, и зал огласился, ее звонким мелодичным смехом. Как он раньше не понял, что эта девушка должна хорошо петь? Смех выдавал ее.
– Подумайте над моим предложением, – продолжал настаивать Баррингтон. – Если мисс Гудрик согласится спеть пару песен мне и моим гостям, я щедро вознагражу ее.
Алекс в упор взглянул на него:
– Она не продается и не покупается.
Баррингтон улыбнулся.
– Истинный талант неподкупен, – сказал он. – Не беспокойтесь, сэр, я вижу, что она приковывает к себе все ваше внимание. Как бы то ни было, но одаренной девушке тоже нужно есть. Кроме того, если мисс Гудрик знает толк в красотах природы, ей очень понравится мое поместье. А оттуда час езды до Монте-Карло, где, как известно, раздолье для всякого любителя азартных игр.
Алекс заставил себя улыбнуться. Поездка в поместье Баррингтона была прекрасной возможностью докопаться до разгадки тайны Джерри, и Алекс не желал терять ее.
– Я поговорю с мисс Гудрик, – пообещал он. – Ее желание, как вы, наверное, уже поняли, для меня закон.
Глава 8
Гвен наконец-то добралась до столика. Алекс подождал, пока она выпьет бокал вина и выслушает комплименты, которые расточал ей Баррингтон.
Алекс хотел передать ей предложение Баррингтона, но позже, когда они останутся наедине. Он собирался отвести ей важную роль в расследовании, которое вел. Гвен должна была простить ему попытку использовать людей в своих целях.
Алекс считал, что вряд ли Гвен удастся убедительно сыграть роль куртизанки, дамы полусвета. Веселость была ей, конечно, к лицу, но Гвен часто краснела от смущения, и это выдавало ее с головой. Никто не поверил бы, что у этой женщины большой сексуальный опыт.
Тем не менее, у Гвен со временем открывались все новые неожиданные таланты и способности. Она, пожалуй, справилась бы с ролью богемной певицы, обманув мужскую компанию, которая должна была собраться в поместье Баррингтона.
На рассвете они покинули кафе и отправились домой. Баррингтон предложил покататься верхом, но Алекс и Гвен отказались, сославшись на усталость.
Гвен шагала впереди Алекса, храня молчание. Она была погружена в мечтательную задумчивость. Алекс поймал кеб и помог своей даме подняться в него.
– Вы так и не сказали, что вы думаете о моем выступлении, – промолвила вдруг Гвен.
– Мне кажется, вы сами это знаете.
– Нет, я хочу, чтобы вы поделились своими впечатлениями.
Алекс улыбнулся:
– Иначе вы не разрешите мне сесть в кеб вместе с вами?
Гвен молча взглянула на него, когда он сел рядом. В ее молчании таилось какое-то неведомое очарование. Царившая внутри экипажа темнота скрывала ее фигуру, но свет уличных фонарей выхватывал из мрака бледный овал лица, бросая янтарные и синеватые тени на щеки. Эффект был потрясающим. Это напоминало картину в духе Вермеера, который обычно выделял на полотне женские лица, как будто проступавшие из сумрака. Тем самым художник притягивал взгляд зрителя к самому важному.
Губы Гвен были слегка сжаты. Глаза выжидательно смотрели на Алекса. Она была исполнена решимости. Но ее надежды оказались тщетны. Гвен, пожалуй, сама знала, что Алекс не отважится поцеловать ее.
Алекс зябко потер руки.
– Вам еще не надоели комплименты?
– А разве они могут надоесть?
– Ну, хорошо, можно констатировать, что вы побороли в себе скромность. Обитатели Пиратского берега могли бы вами гордиться.
Гвен вспыхнула от этой похвалы и откинулась на спинку сиденья.
За несколько кварталов до отеля Алекс попросил кучера остановиться, и дальше они пошли пешком. Алекс опасался, что Баррингтон последовал за ними в надежде выяснить, где живет загадочная мисс Гудрик.
Они вышли на набережную, обсаженную раскидистыми вязами, и Алекс втянул носом воздух.
– Несмотря на вонь, все равно приятно дышать свежим воздухом.
Гвен тоже сделала глубокий вдох.
– А мне нравится этот запах, – сказала она, беря своего спутника под руку. – Где-то жгут мусор, наверное. Запах дыма навевает воспоминания о жизни в деревне.
– И это для вас приятные воспоминания?
– А вы не любите деревню?
– Не особенно.
– Но почему? Вы отдыхаете в деревне после странствий. Кроме того, я знаю, что вы выросли в Уэстон-Холле. Это замечательное поместье.
Алекс ответил не сразу.
– Все это так, – наконец заговорил он после небольшой паузы. – Однако в деревне у меня часто возникает такое чувство, как будто, я… – Он осекся, так и не произнеся слово «задыхаюсь», а потом продолжал: – Мне там скучно, Гвен. В городе бурлит жизнь, борются амбиции.
Жизнь в деревне казалась Алексу слишком упорядоченной, пресной, лишенной событий. Она напоминала жизнь в тюрьме – приходилось вставать в одно и то же время, предсказуемо проводить день и ужинать в кругу одних и тех же людей – тех, кто знал тебя с рождения и кто должен был проводить тебя в последний путь.
В детстве Алексу говорили, что он должен быть доволен такой судьбой.
– Деревня представляется мне ленивой кузиной города, – промолвил Алекс. – Вы не согласны со мной? Но подумайте, если бы виконт уехал не в Париж, а, скажем… в Суффолк, разве пережили бы вы сегодня ночью столь замечательное приключение?
– Нет, конечно. – Она на минуту задумалась. – Вы, наверное, правы. Мой дом находится в деревне, но я не собираюсь жить там постоянно.
– Ваш дом? Вы имеете в виду поместье Хитон-Дейл?
– Разумеется.
Для Алекса это признание было новостью. Он и не подозревал, что Гвен считает родным домом усадьбу с уродливым жилым строением в стиле английского палладианства. Он помнил, как над этим зданием пятнадцать лет назад потешались подруги его матери.
«Это нелепая попытка нувориша создать буржуазный Букингемский дворец, – говорила мать Алекса. – Может быть, мистер Модсли планирует учредить собственное королевство?»
– Вы подолгу живете там? – спросил Алекс.
Он знал, что похожий на дворец дом пустовал после смерти ее родителей. Ричард, разумеется, не ездил туда. Он, как никто другой, зло высмеивал претенциозный стиль здания.
– О, я обычно, останавливаюсь в поместье дня на два, не больше. Хотя надеялась раньше, что когда-нибудь поселюсь там навсегда. – Гвен поморщилась. – Я даже перепроектировала сады в поместье. Трент обожал лабиринты из зеленых насаждений в духе эпохи Тюдоров, а Томас предпочитал китайский стиль. Боже, я для этого хама разбила огромный луг на заднем дворе!
– Значит, вы собирались поселиться там после свадьбы, – пришел к заключению Алекс.
– Где же еще я могла жить после свадьбы? Моим женихам нечего было предложить мне. Странно, не правда ли? У обоих претендентов на мою руку имелось множество домов в собственности, но ни один из них не был приспособлен для жилья.
– Хм… Советую вам, Гвен, в следующий раз выбирать жениха с крышей над головой. Причем заранее убедиться в том, что эта крыша не протекает.
– Прекрасная идея, – насмешливо заметила она, слегка покачав головой. – Но к чему эти разговоры? Мы сейчас в Париже, в одном из прекраснейших городов мира! Париж на рассвете – что может быть чудеснее?
И она закружилась на мостовой, раскинув руки. Алекс не разделял ее энтузиазма. Он считал Париж одним из самых грязных городов мира. А рассвет давно уже не был для него чудом. Солнце всходило каждое утро, в этом явлении не было ничего удивительного.
Но тут лицо Гвен вдруг просияло, и Алекс, утратив всякую осторожность, поддался ее обаянию. Его сердце учащенно забилось. Хорошо, что Гвен в этот момент смотрела в сторону и не заметила, что творилось с ним.
Гвен замерла, любуясь спящей улицей и каменными фасадами – готическими и средневековыми – домов, в окнах которых еще не было света. Ветер поднимал над мостовой обрывки газет, некоторые из них цеплялись за траву и первые цветы, пробивавшиеся между плит. Желто-оранжевые соцветия тянулись яркой полоской вдоль тротуара, теряясь вдали, где возвышалась громада Нотр-Дам, устремленная ввысь.
Край неба на востоке уже окрасился в персиковые тона, предвещавшие наступление теплого погожего дня. По водам Сены пробегала золотистая рябь.
В воздухе рядом с ними кружился лиловый лепесток. Алекс ловко поймал его и бросил на голову Гвен.
Повернувшись, она взглянула вдаль, на башни и шпили собора.
– Но ведь это нельзя назвать испорченностью, правда? – вдруг спросила она.
– Что именно?
– Мое желание жить как хочется. Мое стремление к свободе, хотя я и женщина.
В ней ощущалась детская ранимость, в голосе звучали нотки страха. Алекс вгляделся в ее глаза и обнаружил в них искорку надежды.
Насмешкой можно было растоптать ее, и Алекс промолчал. Вообще-то он понимал стремление Гвен. Когда-то он испытал то же самое. Жажда свободы заставила Алекса покинуть Англию сразу после окончания университета. Он хорошо помнил первый рассвет над Атлантикой, соленые брызги океана, летевшие ему в лицо. Он тогда так сильно перегнулся через борт, что проходивший мимо матрос крикнул, чтобы он был осторожнее.
Как странно, что он давно не вспоминал об этом. Прежняя его восторженность поубавилась со временем. Раньше Алекс бороздил океаны, движимый чувством любопытства, испытывая судьбу. А теперь, глядя на карту, не находил ни одного незнакомого названия. Путешествия стали для него обычным делом и даже обязанностью.
Усталость сжимала сердце Алекса. Как он докатился до такого состояния? Неделя, проведенная в Париже, воспринималась им как досадная пауза между двумя столь же досадными деловыми поездками.
Он был похож на белку в колесе.
– Почему вы молчите? – спросила Гвен. – Вы так и не ответите мне?
Алекс глубоко вздохнул.
– Простите, я немного устал. Вообще-то ответ на вопрос, что считать испорченностью, зависит от того, кому вы его задаете.
Можно ли назвать испорченностью ее желание прикоснуться к нему, поцеловать его?
– Я задаю его вам.
– В таком случае вот вам урок. – Алекс взглянул на солнце, поднимавшееся над горизонтом. – Подобные вопросы нужно задавать себе.
Проснувшись, Гвен увидела потолок, залитый солнечным светом. Судя по всему, время уже перевалило за полдень. Из гостиной явственно доносился неприятный запах яичницы. У Гвен возникло ощущение, будто она уже начала протухать.
Гвен смутно помнила, что какое-то время назад ее пыталась разбудить Эльма. Она расталкивала подопечную, предлагая ей встать и позавтракать.
– У нас назначена встреча в «Лаферьер» в десять часов, дорогая. Почему ты до сих пор в постели?
Гвен вдруг резко села на кровати, восстановив события в их последовательности.
Она вернулась в отель под утро. Усталость и хмель помешали ей наврать Эльме с три короба, придумав что-нибудь себе в оправдание. Эльма, конечно же, сильно рассердилась. Впервые за все время знакомства она повысила голос на свою подопечную. Гвен не помнила во всех подробностях нотацию, которую та в сердцах прочитала ей. Эльма говорила что-то о безответственных негодяях, подстрекающих глупых девиц на рискованные поступки.
После этого она удалилась, громко хлопнув за собой дверью.
Гвен решила непременно извиниться перед Эльмой. Мысль о том, что она сердится, казалась Гвен невыносимой.
Тем не менее она ничуть не жалела о том, что произошло сегодня ночью. Ей казалось романтичным даже то, что она легла спать на рассвете! Уютно устроившись под одеялом, она лежала, борясь со сном и стараясь сохранить в душе звенящее, как струна, чувство свободы, от которого шла кругом голова и пробирала дрожь.
«Запомни эту ночь, – говорила она себе. – Запомни это ощущение легкости, безмятежности. Ты впервые в жизни испытала его».
В дверь постучали, и через секунду в комнату заглянула Мишель, горничная Гвен.
– Пришла почта, мисс.
Количество писем изумило Гвен. Как только дверь за горничной закрылась, она начала разбирать их. Одно было от Каролины, которая делилась слухами. Второе – от Белинды. Она придумала новые способы травли Томаса и спешила сообщить о них подруге. Леди Анна прислала записку, в которой соболезнования и слова утешения носили налет злорадства.
« Граф Уитсон на балу у Флинтонов вчера вечером оказывал мне особые знаки внимания,– писала она. – Все говорят, что, судя по всему, я выйду замуж еще до конца светского сезона. И, конечно же, я сожалею только об одном – о том, что ты не сможешь присутствовать на моей свадьбе».
Какой хитрый способ не приглашать подругу на свадьбу!
Четвертое письмо было написано незнакомым угловатым почерком. Вскрыв конверт, Гвен поняла, что оно от Алекса.
У Гвен перехватило дыхание. Сегодня он бросил ей на голову лепесток на берегу Сены… Когда он смеялся, Гвен охватывал трепет. В золотистых лучах восходящего солнца Алекс был удивительно хорош собой. Он выглядел моложе, дружелюбнее, игривее. Это был человек, с которым можно говорить на равных.
Гвен не хотелось, чтобы эта чудесная ночь кончалась. Она готова была всю вечность бродить с Алексом по берегу реки. Ее пьянило не только выпитое в кафе вино, но и его голос.
«Гвен, –писал Алекс, – я надеюсь, что это письмо застанет вас в том же расположении духа, в каком вы были на рассвете. Я решился написать, поскольку срочная встреча с перуанским послом помешала мне нанести вам визит, чтобы обо всем договориться с глазу на глаз. В этом письме я вынужден затронуть щекотливые темы, которые обычно не доверяют бумаге, поэтому я прошу вас сжечь его по прочтении. Надеюсь, вы оцените доверие, которое я оказываю вам, сообщая факты, не подлежащие разглашению.
Итак, если коротко: я хочу сделать вам одно предложение. Но сначала я должен объяснить, что заставило меня приехать в Париж…»
Внимательно прочитав письмо, Гвен бросила его в огонь. От волнения ее била нервная дрожь. Алекс предлагал ей участие в осуществлении хитроумного плана. Гвен была горда тем, что за помощью он обратился именно к ней.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Алекс нуждался в ней. У Гвен перехватило горло от радостного чувства. Алекс не мог обойтись без нее в сложившейся ситуации, ведь Баррингтон пригласил в свое поместье их обоих.
Гвен немедленно написала ответ и позвонила горничной, чтобы распорядиться срочно доставить его мистеру Рамзи. Когда дверь за Мишель закрылась, Гвен призадумалась. Существовала одна помеха, которая могла сорвать их планы – Эльма!
Она, без сомнения, запретит Гвен участвовать в авантюрах Алекса. В эту минуту Эльма, наверное, жалуется на свою подопечную, сидя в Пале-Рояль за завтраком с леди Литто – женой английского посла. Эта дама была подругой Бичемов. Гвен представила себе их разговор.
– Я привезла эту неблагодарную в Париж. – Говорит Эльма, лакомясь устрицами. – А она теперь не желает сопровождать меня. Вообразите, сегодня утром Гвен отказалась вставать с постели!
Леди Литтон делает вид, что нисколько не удивлена подобным поведением Гвен, она сочувственно кивает и похлопывает Эльму по руке. «Чего еще ожидать от девицы, которую дважды бросили, опозорили, раздавили?» – думает она.
Однако Гвен не чувствовала себя раздавленной. Напротив, она ощущала себя полной энергии и радости жизни. Особенно теперь, когда ее помощь понадобилась Алексу.
Засмеявшись, Гвен плашмя упала на постель, раскинув в стороны руки и ноги. В детстве в Оксфордском музее она видела морских звезд. Экскурсовод рассказывал, что если отрубить морской звезде одну конечность, то за ночь она снова отрастет. Что-то подобное произошло и с Гвен. Сейчас она чувствовала себя более бодрой и счастливой, чем даже накануне свадьбы, до того как ее бросил Томас.
Гвен вскинула вверх ноги, и ее ночная рубашка задралась по бедра. Гвен стала с интересом разглядывать свои голые ноги, сравнивая их с ногами танцовщиц канкана в «Мулен Руж». У нее были изящные щиколотки и красивые округлые икры. Но вот колени Гвен подкачали. Ей нравились пухлые, с ямочками, а ее колени были слишком костлявыми. Впрочем, это не помешало бы ей хорошенько пнуть Томаса. Она, как никогда, полнилась решимостью устроить ему взбучку. Гвен чувствовала себя королевой Пиратского берега. Теперь она не будет выслушивать пустую болтовню, которой мужчины обычно потчуют женщин, а в особенности болтовню бесхребетных прохвостов.
Возможно, сегодня она наконец разыщет Томаса.
Однако планам мести, которые Гвен строила в голове, видимо, не суждено было осуществиться. Эльма сообщила ей, что Томас покинул Париж. Услышав об этом, Гвен едва не выронила чайник.
– Вы уверены, что это правда? – спросила она, недоумевая, как это Томасу удалось незаметно приехать и так же незаметно уехать из Парижа.
– Абсолютно уверена, – ответила Эльма, сидевшая за столиком в гостиной напротив Гвен. Судя по ее виду, она пребывала в отличном расположении духа. – Эту новость мне сообщила леди Литтон. Томас ее дальний родственник. Он всегда наносит ей прощальный визит перед отъездом. Мне кажется, он относится к ней как к матери, ведь его собственная мать – настоящая мегера. – Эльма зябко передернула плечами. – Вы счастливо избежали родства с ней, моя дорогая. Считайте, что вам повезло.
– Но куда он направился? Вам это известно?
– Леди Литтон говорит, что в Баден-Баден, а оттуда собирается поехать на Корфу.
Гвен задумчиво кивнула. Эльма, вернувшись домой, предложила устроить праздничное чаепитие. Неужели она полагала, что такое событие, как отъезд из Парижа бывшего жениха Гвен, следует отпраздновать? Если дело обстояло именно так, то со стороны Эльмы это было довольно подло. Она хорошо знала, что Гвен приехала в Париж с одной целью – вернуть кольцо брата. Отъезд Томаса не являлся для нее поводом для радости.
– Не беспокойтесь, дорогая моя, – сказала Эльма, заметив на лице своей подопечной недовольное выражение, – у меня есть для вас и более приятные известия. Но сначала давайте поднимем чашки с чаем.
Гвен насторожилась, но все же подняла чашку, в которую был налит чай со сливками. Она надеялась, что Эльма сейчас не станет провозглашать тост за упокой какой-нибудь графини, умершей в первую брачную ночь, или в память скоропостижно скончавшегося богатого наследника, у которого остался холостой брат.
Эльма загадочно улыбнулась, готовясь преподнести Гвен какой-то сюрприз.
– Дорогая, во-первых, я должна извиниться за то, что несдержанно вела себя сегодня утром. Я знаю, в последнее время вы находитесь во взвинченном состоянии, на вашу долю выпало много страданий, а Париж – не место для печали. Вам нужно было хорошенько отдохнуть, развлечься, а я совершенно некстати пристала к вам со своими нотациями.
– О, не надо извиняться! Мне очень жаль, что я огорчила вас, но уверяю, я прекрасно провела сегодняшнюю ночь.
– Не надо меня оправдывать, дорогая, мне нет прощения. Вместо того чтобы нападать на вас, я должна была строго осудить поведение мистера Рамзи. Честно говоря, я ожидала от него большей порядочности. Мне, конечно, известно, что далеко не все считают его общество приемлемым, но я надеялась, что давняя дружба с вашей семьей заставит его вести себя более прилично. Я была страшно разочарована вашим рассказом о вчерашней прогулке, но отчитывать за нее я буду не вас, а его.
– Но это я настояла на посещении кафе «Ша Нуар», – возразила Гвен.
Эльма подняла бровь от удивления.
– Ну что ж, – промолвила она, сделав паузу, – после всего пережитого вам, в конце концов, нужно было развеяться. Одна ночная прогулка по Парижу, думаю, не принесет вам вреда, если, конечно, вас не видел кто-то из знакомых. – Эльма нахмурилась: – О Боже! Надеюсь, вас действительно никто не видел?
– Нет, – поспешно заверила ее Гвен, – я не встретила ни одного знакомого.
Эльма облегченно вздохнула:
– Ну, в таком случае не произошло ничего страшного. Однако считаю, дорогая, что нам пора уезжать отсюда. Сестры мистера Рамзи давно зовут нас пожить в деревне. На мой взгляд, нам следует принять их приглашение. Мы могли бы поехать в Корнуолл или на остров Гернси, выбирайте.
– Тетя Эльма, – осторожно начала Гвен, – мне кажется, вы плохо понимаете, что со мной происходит. Мне не грозит нервный срыв, я прекрасно чувствую себя. Прошлой ночью мы…
– Ладно, ладно! – Эльма замахала на нее руками. – Довольно. Давайте лучше поговорим на другую тему. Вам, наверное, интересно, что именно мы празднуем сегодня? Я сейчас сделаю вам приятный сюрприз, дорогая. Во-первых, надо сказать, вы счастливо отделались от виконта. Он недостоин вашей любви, и вам не следует винить себя зато, что этот мужчина бросил вас. Но я должна сообщить вам, что виконт не совсем пропащий человек. Да, он негодяй, но не вор! Посмотрите, что он передал леди Литтон перед своим отъездом.
Эльма взяла что-то из шкатулки и показала Гвен.
– Да, да, дорогая! – весело поглядывая на опешившую подопечную, воскликнула Эльма. – Это ваше кольцо, возьмите его. Я знаю, как много оно значит для вас.
Гвен с трепетом взяла тяжелое прохладное кольцо, положила на ладонь и провела по нему пальцем, ощупывая знакомые бороздки. Это действительно была семейная реликвия! Правда, золото отливало каким-то новым блеском, как будто от контакта с кожей Пеннингтона оно слегка потускнело.
Лицо Эльмы сияло. Она наверняка ожидала, что Гвен сейчас ударится в слезы или упадет в обморок от счастья. Однако Гвен вела себя сдержанно, хотя и была искренне рада, что ей вернули кольцо. Это как будто компенсировало ей моральный вред, избавляло от пережитого позора.
Глядя на кольцо, Гвен думала о том, что ему, наверное, пришлось много попутешествовать и пережить немало приключений.
– То, что я отдала его Томасу, не было моей ошибкой, – сказала Гвен. – Вина целиком и полностью лежит на нем. Я же не знала, что он предаст меня.
– Разумеется, кто же это знал? Зато кольцо наконец-то вернулось к вам, и теперь вы можете выбросить из головы всю эту историю. Поверьте мне, в мире очень много холостых мужчин; будет и на вашей улице праздник. Представьте на минуту, что в Лондоне вы встретите молодого красивого джентльмена, который безумно обрадуется вашему знакомству! А возможно, кто-то из знакомых вам холостяков уже ждет не дождется вашего возвращения в Англию, мечтая о том, чтобы такая богатая девушка, как вы, осчастливила его.
