Текст книги "Похитители грез (ЛП)"
Автор книги: Мэгги Стивотер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Глава 47
У Гэнси было всего несколько предупреждающих секунд, прежде чем его поразила Камаро. Он остановился на красный сигнал светофора рядом с Фабрикой Монмаут, когда услышал знакомый вялый гудок Свиньи. Возможно, он все вообразил. Он прищурился в окна и зеркало заднего вида, внедорожник слегка дрожал.
Что-то толкнуло его сзади.
Свинья посигналила снова. Опустив окно, Гэнси высунул голову, чтобы посмотреть за внедорожник. Он услышал истеричный смех Ронана, прежде чем сумел заметить Свинью. А потом двигатель зарычал, и Ронан снова слегка подтолкнул внедорожник в задний бампер.
Такого рода возвращение домой он должен был бы ожидать после провальных выходных.
– Привет, старик!
– Ронан! – заорал Гэнси. У него не было других слов. Авария. Та четвертая часть, что он видел, выглядела отлично; и он не хотел смотреть на остальное. Он хотел сохранить в мыслях Камаро целой и невредимой хотя бы на минуту подольше.
– Съезжай на обочину! – завопил Ронан в ответ. Но все еще в его голосе слышалось много смеха. – Меннониты [58]58
Меннонимтство – одна из протестантских деноминаций, называемая по имени основателя, Менно Симонса (1496–1561), голландца по происхождению. В основе вероучения меннонитов лежат идеи неприменения силы и непротивленчества – меннониты по своим религиозным убеждениям отказываются брать в руки оружие.
[Закрыть]! Сейчас!
– Я не хочу это видеть! – кричал Гэнси. Светофор стал зеленым. Он не сдвинулся с места.
– О, на самом деле, хочешь!
Он действительно не хотел, но он все еще поступал так, как просил Ронан, приходя в себя и поворачивая на следующем повороте направо к «Сад и Огород (и Дом) Генриетты», комплекс магазинов, где в основном работали меннониты. Это было прекрасное место на расстоянии одной остановки от овощей, антиквариата, собачьих будок, ковбойской одежды, военных излишков, пуль времен Гражданской Войны, сосисок с соусом чили и индивидуальных люстр. Он знал о наблюдении за наружными овощными стендами, когда парковал внедорожник как можно дальше от зданий. Как только он выбрался из машины, Свинья прогремела на место рядом с ним.
И с ней не было ничего неправильного.
Гэнси нажал пальцем на висок, изо всех сил пытаясь согласовать ранее полученные сообщения с тем, что он видел. Возможно, Кавински просто дергал за цепочку.
Но в то же время, здесь был Ронан, поднимающийся с места водителя, что было невозможно. Ключи оставались у Гэнси в сумке.
Ронан выпрыгнул из машины.
И это тоже сбивало с толку. Потому что он улыбался. В эйфории. Не то чтобы Гэнси не видел Ронана счастливым с тех пор, как умер Найл Линч. Просто всегда в этом было что-то жестокое и обусловленное.
Не такой Ронан.
Он схватил руку Гэнси.
– Смотри, чувак! Посмотри на нее!
Гэнси смотрел. Он пялился. Сначала на Камаро, а потом на Ронана. И наоборот. Он продолжал повторять и повторять это действие, но ничего больше не имело смысла. Он медленно обошел вокруг машины в поисках вмятин или царапин.
– Что происходит? Я думал, она была разбита…
– Она и была, – сказал Ронан. – И я был полностью разбит. – Он отпустил руку Гэнси, только чтобы ткнуть в нее кулаком. – Извини меня, чувак. Это была самая говенная штука, которую я сделал.
Глаза Гэнси широко раскрылись. Он не думал, что доживет до момента, когда Ронан за что-либо извинится. Он запоздало понял, что Ронан все еще говорит.
– Что? Что ты сказал?
– Я сказал, – повторил Ронан, и теперь он схватил Гэнси за плечи, за оба плеча, и театрально их встряхнул. – Я сказал, что я нагрезил эту машину. У меня получилось! Она из моей головы. Точно такая же, чувак. У меня получилось. Я знаю, как мой отец получал все, что желал, и я знаю, как контролировать свои сны, и я знаю, что не так с Энергетическим пузырем.
Гэнси закрыл глаза ладонями. Он думал, что его мозг расплавится.
Ронан, однако, не находился в состоянии для анализа ни себя самого, ни кого-либо еще. Он оторвал ладони Гэнси от его лица.
– Сядь внутрь! Скажи, если найдешь различия!
Он затолкал Гэнси на водительское сидение и накинул его безжизненные руки на руль. Тот рассматривал изображение перед собой, словно музейный экспонат. Потом он потянулся за руль и взял солнцезащитные очки, валяющиеся на приборной панели.
Белые, пластиковые, линзы темные, как ад. Джозефа Кавински… или, может, копия. Кто мог сказать, что еще было реально?
Ронан поместил белые солнцезащитные очки на лицо Гэнси и посмотрел на него еще раз. Его лицо стало мрачным на полсекунды, а потом разразился абсолютно чудесным и бесстрашным смехом. Старым смехом Ронана Линча. Нет, даже лучше, потом что новый имел лишь намек на темноту позади него. Этот Ронан знал, что в мире полно дерьма, но он все равно смеялся.
Гэнси не мог удержаться и рассмеялся вместе с ним, но больше затаив дыхание. Каким-то образом он переместился из такого ужасного места в радостное. Он не был уверен, что чувство было бы таким запутанным, если бы он не приготовился каждой косточкой упираться в спор с Ронаном.
– Ладно, – произнес он. – Ладно, рассказывай.
Ронан рассказал.
– Кавински?
Ронан объяснил.
Гэнси прижался щекой к горячей поверхности руля. Это тоже было комфортно. Он никогда не должен уезжать без этого автомобиля. Он никогда не выйдет из него снова.
Джозеф Кавински. Невероятно.
– А что не так с Энергетическим пузырем?
Ронан прикрыл глаза.
– Я. Ну, вообще-то, Кавински. Мы берем всю энергию из линии, когда видим сны.
– Решение?
– Остановить Кавински.
Они смотрели друг на друга.
– Я не предполагаю, – медленно сказал Гэнси, – что мы можем просто мило его попросить.
– Эй, Черчилль пытался договориться с Гитлером.
Гэнси нахмурился.
– Разве?
– Вероятно.
Глубоко вздохнув, Гэнси закрыл глаза и положил голову на руль. Это был дом. Генриетта, Свинья, Ронан. Почти. Его мысли добрались до Адама, до Блу и убежали прочь.
– Как прошла твоя вечеринка, чувак? – спросил Ронан, ударив ногой по колену Гэнси через открытую дверь. – Как Перриш себя вел?
Гэнси открыл глаза.
– О, он перевернул весь дом.
Глава 48
Приблизительно в тоже время, как Гэнси надел пару белых солнцезащитных очков, Блу ехала на велосипеде на расстояние двух соседских домов от своего дома. Она везла с собой диск от Камаро, умбон и маленький розовый складной нож.
Ей определенно было некомфортно с ножом.
Хоть ей и нравилась сама идея – Блу Сарджент-сорвиголова, Блу Сарджент-супергерой, Блу Сарджент крутая – она все же ожидала, что единственным, кого бы она ранила, в первый раз открыв нож, была бы она сама. Но Мора настояла.
– Складные ножи вне закона, – протестовала Блу.
– Ну, так это криминал, – ответила Мора.
Криминалом было то, о чем все газеты – да, газеты, множественное число, потому что вопреки здравому смыслу в Генриетте их было две – могли бы рассказать. По всему городу напуганные граждане сообщали о взломах. Однако показания были противоречивыми: кто-то говорил, что они видели одного мужчину, другие – двух, а все остальные говорили, что банда состояла из пяти или шести человек.
– Это означает, что ни одно из них неверно, – язвительно говорила Блу.
Она скептически относилась к массовой журналистике.
– Или все верны, – отвечала Мора.
– Тебе это сказал твой бойфренд-наемник?
Мора отрезала:
– Он не мой бойфренд.
К тому моменту, как Блу припарковала велосипед снаружи длинного одноэтажного здания, где у Кайлы проходили уроки бокса, она чувствовала себя липкой и непривлекательной.
Тенистая лужайка не давала никакого эффекта, и она поплелась через нее к двери и нажала на звонок локтем.
– Здравствуйте, леди, – обратился к ней Майк, огромный мужчина, который обучал Кайлу. Он был такой же широкий, какой высокой была Блу, то есть, по всей видимости, не слишком. – Это от Корвета?
Блу поправила диск с пятнами ржавчины а руке.
– Камаро.
– Какого года?
– Умм, 1973.
– Ох. Большая колодка? Трехсот пятидесятая?
– Конечно?
– Мило, леди! А где же остальное?
– Уехало в великие старинные времена без меня. Кайла все еще здесь?
Майк открыл дверь пошире, чтобы пропустить Блу.
– Она просто прохлаждается в подвале.
Блу нашла Кайлу, лежащей на истертом сером ковре в подвале в виде приличных размеров запыхавшейся кучи экстрасенса. Удивительное количество боксерских груш висело и лежало кругом.
Блу разместила диск от Камаро на поднимающемся животе Кайлы.
– Сделай свой магический трюк, – попросила она.
– Как грубо! – Но Кайла подняла руки и положила их на макушку щербатого металла. Ее глаза были закрыты, так что она не могла знать, чем это было, но она произнесла: – Он не один, когда оставляет машину позади.
Было что-то приводящее в уныние в этой фразе. Оставляет позади.
Это могло бы просто значить «паркует машину». Но оно не звучало так, когда это произнесла Кайла. Звучало, словно синоним слову «покидать».
И казалось, должно случиться что-то довольно важное, что заставило бы Гэнси покинуть Свинью.
– Что произойдет?
– Оно уже происходит, – ответила Кайла. Ее глаза открылись и сфокусировались на Блу. – И еще нет. Время циклично, цыпочка. Мы используем те же самые его части снова и снова. Некоторые из нас чаще, чем другие.
– Разве мы бы не помнили этого?
– Я сказала, время циклично, – повторила Кайла. – Я не говорила такого про воспоминания.
– Ты противная, – сказала Блу. – Может, ты такой и хочешь быть, но вдруг, если ты случайно противная, я подумала дать тебе знать.
– Это ты имеешь дело с противными вещами. Шатаешься с людьми, которые используют время больше чем единожды.
Блу подумала о том, как Гэнси обманул смерть на энергетической линии, и как он казался одновременно и старым, и молодым.
– Гэнси?
– Глендовер! Дай мне другие предметы, которые там держишь.
Блу поменяла диск на умбон. Кайла держала его долгое время. Потом она села и дотянулась до руки Блу. Она что-то начала напевать, пока пробегалась пальцами по воронам на умбоне. Это была устаревшая мелодия из тех, что привязываются к языку, она заставила Блу обернуть одну руку вокруг себя.
– Они тащили его в этот момент, – начала Кайла. – Лошади сдохли. Мужчины очень ослабели. Дождь не прекращался. Они хотели похоронить это с ним, но умбон был слишком тяжелым. Они оставили его позади.
Оставили его позади.
Повтор фразы казался обдуманным. Гэнси бы не покинул Камаро, если не был бы под давлением; люди Глендовера бы не оставили его щит без подобных обстоятельств.
– Но эта штука Глендовера? Он близко? – Блу ощутила легкий удар в сердце.
– Близко и далеко, как уже свершившееся и еще не произошедшее, – ответила Кайла.
Блу устала от загадочных экстрасенсорных разговоров. Вместо этого она выдала:
– Но у них не было лошадей. Так что они так далеко, как только могли уйти ногами.
– Люди, – парировала Кайла, – могут пройти пешком длинный путь, если должны.
Она встала и вернула умбон Блу. Она улыбалась, будто боксировала. И очень громко вздохнула.
– Кайла? – внезапно поинтересовалась Блу. – Вы из тех людей, кто повторно использует время? Ты, мама и Персефона?
В качестве ответа Кайла сказала:
– Ты когда-нибудь чувствовала, будто в тебе есть что-то другое? Будто есть что-то большее?
Сердце Блу подпрыгнуло снова.
– Да!
Кайла достала ключи от машины Фокс Вей из кармана.
– Хорошо. Все должны такое чувствовать. На. Возьми. И езжай домой. Тебе нужна практика.
Большего от нее Блу добиться не смогла. Они простились с Майком («Не гони этот диск слишком быстро!»), убрали велосипед Блу в багажник и медленно поехали к дому. Когда Блу пыталась припарковаться перед домом, не задев маленький трехцветный автомобиль, уже стоящий на обочине, Кайла фыркнула.
– Ну, – заметила она. – Проблема сегодня выглядит хорошо.
Потому что Адам Перриш ждал их у порога.
Глава 49
Адам неуклюже сидел на краю постели Блу. Было так странно легко получить доступ в спальню девушки. Если совсем не знать, кто такая Блу, то эта комната удивляла бы: канва силуэтов деревьев, прикрепленных к стенам, листья, на цепях свисающие с потолочного вентилятора, над полкой, заваленной пуговицами и девятью парами различных ножниц, нарисованная птица с местом для речи, как в комиксах, в котором слова: «ВСЕМ ЧЕРВЕЙ». У стены Блу застенчиво обматывала тесьмой поникшие ветви одного из деревьев.
Нет времени. Нет времени.
Он зажмурил глаза всего лишь на секунду. Он ждал, когда она перестанет возиться с деревьями, и они смогут поговорить. Он чувствовал, как кровь кипит внутри.
Он встал. Он больше не мог усидеть на месте.
Блу резко остановилась. Она положила руки на стену, на лице появилось выражение настороженности.
Адам намеревался начать разговор с убедительного заявления, почему подход Гэнси к решению головоломки был неверен, но сказал совсем не это:
– Я хочу знать, почему ты не целуешь меня, и на этот раз я не хочу слышать ложь.
Последовало молчание. Вращающийся вентилятор в углу повернулся к ним обоим. Кончики веток затрепетали. Листья взметнулись в воздух.
Блу требовательно спросила:
– Вот зачем ты пришел?
Она была в бешенстве. Адам этому обрадовался. Хуже, когда он единственный злился.
Когда он не ответил, она продолжила, но небывало сердитым голосом:
– Это первое, о чем ты захотел поговорить после возвращения из округа Колумбия?
– Какая разница, откуда я приехал?
– Потому что, если бы я была Ронаном или Ноа, мы бы говорили о том… как прошла вечеринка. Мы бы обсудили, куда ты исчез, и что ты думаешь с этим делать, и, ну, я не знаю, о чем-нибудь настоящем. А не о том, что ты добрался сюда, чтобы поцеловать меня!
Адам подумал, что это была неприемлемая реакция, и она все еще не ответила на его вопрос.
– Ронан и Ноа – не моя девушка.
– Девушка-друг! – отозвалась Блу, и он почувствовал сбивчивый трепет, слыша, как она произносит это слово. – Как насчет друг-друг?
– Я думал мы и есть друзья-друзья.
– Разве? Друзья разговаривают. Ты шел пешком до Пентагона, и я об этом узнала от Гэнси! Твой отец скотина, и это я узнала от Гэнси! Ноа все знает. Ронан все знает.
– Они знают не все. Они знают, потому что были там. Гэнси знает, потому что был там.
– Да, а почему же меня не было?
– А с чего бы тебе там быть?
– С того, что ты бы пригласил меня, – сказала Блу.
Мир наклонился. Он моргнул, и мир выпрямился.
– Но не было никаких причин для твоего там присутствия.
– Верно. Конечно. Потому что в политике не место девушкам! Мне неинтересно. Голосование? Что? Я забыла мой фартук. Вообще-то, думаю, я должна прямо сейчас быть на кухне. Моя скалка…
– Я не знал, что ты…
– О чем я и говорю! Разве тебе такое приходило в голову?
Не приходило.
– Хотя, ты бы не пошел никуда без Гэнси, – рявкнула Блу. – Вы вдвоем чудесная парочка! Целуй его!
Адам, потеряв напор, поднял голову.
– Ну, я не хочу быть просто кем-то, с кем целуются. Я хочу быть настоящим другом тоже. Не только кем-то, с кем весело проводить время, потому что… потому что у меня есть сиськи!
В основном она не ругалась, но «сиськи» были настолько близки к ругательству, насколько Адам только мог себе представить в этот момент. Сочетание сисек и преобразования беседы раздражало его.
– Прекрасно, Блу. Гэнси был прав. Ты, и правда, можешь быть бешеной феминисткой.
Блу закрыла рот. Ее плечи немного тряслись: не как дрожь от страха, а как вибрация перед землетрясением.
Он выдал:
– Ты все еще не ответила на мой вопрос. Ничего из того, что ты сказала, фактически, не имеет отношения к нам.
Уголки ее губ угрюмо опустились.
– Ты хочешь правду?
– Это то, чего я хочу с самого начала, – сказал Адам, даже несмотря на то, что он в действительности не знал, чего теперь от нее хотел. Он хотел, чтобы эта ссора закончилась. Он жалел, что пришел. Он хотел вместо этого спросить ее о Глендовере. Он жалел, что не попросил ее пойти с ним на вечеринку. Как он мог? Его голова была слишком забита, слишком пуста, слишком искажена. Он зашел слишком далеко, прямо мимо твердой почвы, но, казалось, не мог повернуть назад.
– Верно. Правда. – Она собрала ладони в кулаки и скрестила руки. – Так вот она. Всю мою жизнь мне твердили экстрасенсы, что, если я поцелую свою истинную любовь, я его убью. Вот так. Ты счастлив? Я не говорила тебе этого сразу, потому что не хотела произнести «истинная любовь» и отпугнуть тебя.
Позади нее шатались деревья. Другое видение попыталось проявиться. Он старался выпутаться из этого и просеять воспоминания, стремясь согласовать их почти поцелуй с ее откровением об этом смертельном пророчестве. Все это не ощущалось настоящим, но ничего таковым не ощущалось.
– А теперь?
– Я не знаю тебя, Адам.
«Это не твоя ошибка, – шептал воздух. – Ты непостижимый».
– А теперь?
– Теперь? Теперь… – Наконец, голос Блу немного задрожал. – Я не говорила тебе до сих пор, потому что я поняла, что это неважно. Потому что это будешь не ты.
Он будто бы ощутил один из ударов отца. Момент безжизненности, а потом кровь стремительно приливает к месту контакта. И тогда это была не печаль, а теперь знакомое тепло. Оно пронзило его, словно взрыв, разбивая окна и поглощая все в мгновенном порыве.
Он мог себе представить размах своей руки в замедленном темпе.
Нет.
Нет, он уже делал так прежде с ней и не станет делать впредь.
Он отвернулся, один кулак прижав ко лбу. А другим он ударил по стене, но не сильно. Как будто наказывал себя, выпуская эмоции. Он разорвал гнев на части, кусок за куском. Сфокусировался на жжении, ужасном огне в его груди, пока тот не вышел.
Это не будешь ты.
И в конце, все, что осталось, было: "Я хочу уйти".
Должно быть где-то другое место, где он еще не был, какая-то почва, где эти эмоции бы не разрастались.
Когда он обернулся, она неподвижно наблюдала за ним. Как только она моргнула, две слезы скатились, как по волшебству, по ее щекам. Быстрые слезы. Те, которые бывают в ваших глазах и скатываются к подбородку раньше, чем ты осознаешь, что плачешь. Адам о таких знал.
– Это правда? – спросил он. Он задал вопрос так тихо, что слова вышли сиплыми, будто скрипка играла слишком мягко.
Еще две слезы стояли в очереди, но, когда она моргнула, они остались в глазах. Сияя, как маленькие озера.
Не ты.
Не он с его убогим гневом, с его долгим молчанием, с его сломленностью.
Не ты.
«Взгляни на себя, Адам, – раздался голос Гэнси. – Просто взгляни».
Не ты.
– Докажи, – прошептал он.
– Что?
Громче:
– Докажи.
Она начала мотать головой.
– Если это не я, то ничего не будет, не так ли?
Она замотала головой сильнее.
– Нет, Адам.
Громче.
– Если это не я, Блу, то это не имеет значения, ведь так? Так ты сказала. Это никогда не буду я.
Она печально сказала:
– Я не хочу ранить тебя, Адам.
– Или это правда, или нет.
Блу положила руку на его грудь и нажала.
– Я не хочу целовать тебя. Мы не будем вместе.
Не ты.
С тех пор, как отец в последний раз ударил его, левое ухо Адама было мертво и безответно. Никакого шипения, никаких помех. Просто отсутствие чувствительности.
Сейчас так ощущало себя все его тело.
– Ладно, – согласился он бесцветным голосом.
Блу вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Я сожалею. Правда, сожалею.
– Ладно.
Чувства возвращались, но они были несфокусированными и тусклыми. Мерцающими и нечеткими. Они не будут с ней вместе. Они не будут с Гэнси на одной стороне. Не было больше «не здесь» и «не сейчас». Здесь. Сейчас. Просто вместе будут он и Энергетический пузырь.
Я непостижимый.
Он спускался по лестнице, хотя не помнил, как покинул комнату Блу. Он что-нибудь сказал? Он просто ушел. Не знал куда. Голоса и образы мелькали вокруг него, давя на него со всех сторон.
Один голос прорезал диссонанс. Он был самым тихим в доме.
– Адам, – сказала Персефона, поймав его за рукав, когда он открыл парадную дверь, – время нам поболтать.
Глава 50
Персефона дала ему пирог. Тот был с орехами пекан, она сама его испекла, и ему предоставлялся вариант не брать. Мора хмуро смотрела на него.
– Ты уверена, что так надо, Пи? Наверное, тебе лучше знать…
– Иногда, – признала Персефона. – Ну же, Адам. Мы идем в комнату для предсказаний. Блу может пойти с тобой. Но это будет очень личным.
Он не осознавал, что Блу была там. Он держал голову опущенной. На его руке после прогулки по магистрали остались царапины, из-за которых он безмолвно переживал и которые прятал под краями одежды.
Раздался голос Блу:
– Что происходит?
Персефона махнула рукой, будто объяснение было слишком сложным.
Мора ответила:
– Она выравнивает его внутреннее с его внешним. Примиряя с Энергетическим пузырем, да?
Персефона кивнула.
– Достаточно близко.
– Я пойду с вами, если хотите, – предложила Блу.
Все лица повернулись к ней.
Если он войдет сам по себе, то не будет больше ничего, кроме Адама Перриша.
В некотором смысле, всегда было так. Иногда обстоятельства менялись. Порой погода улучшалась.
Но, в конце концов, все, что у него было, это Адам Перриш.
Ему было проще заставить себя все принять, сказав еще раз: это всего лишь комната для предсказаний.
Он знал, что это неправда. Но это приняло форму правды.
– Мне бы хотелось пойти одному, – сказал он тихим голосом. Он не взглянул на неё.
Персефона поднялась.
– Угощайся пирогом.
Адам угостился.
В комнате для предсказаний было темнее, чем в остальном доме, свет исходил только от массивных свечей, сгрудившихся в центре гадального стола. Адам поставил тарелку на стол.
Персефона закрыла за собой двери.
– Откуси кусочек пирога.
Адам откусил.
Мир приобрел фокус, слегка.
С закрытыми дверями в комнате запахло розами после наступления темноты и спичкой, которую только что задули. А с выключенным светом было до странности трудно определить, насколько большой была эта комната. Хотя Адам прекрасно знал крошечность этого помещения, теперь оно казалось огромным, как подземная пещера. Стены ощущались далекими и неровными, пространство поглощало звуки их дыхания и движения карт.
Адам подумал: «Я сейчас же могу все остановить».
Но это была всего лишь гадальная. Это была всего лишь комната, которая должна была стать обеденной. Ничего здесь не изменится.
Адам знал, ничего из этого не было правдой, но легче было притвориться, что это не так.
Персефона выбрала фотографию со стены. Адам только и успел заметить, что это был снимок стоящего камня в распаханном поле, а потом она поместила его стеклом вверх перед ним. В темноте при свечах изображение исчезло. Все, что было видно, отражалось в стекле; снимок внезапно превратился в водную гладь или зеркало. Свет от свечей закрутился в стекле, не совсем как это происходит в реальности. У него засосало под ложечкой.
– Ты должен это чувствовать, – раздался голос Персефоны с другой стороны стола. Она не села. – Насколько ты далек от равновесия.
Это было слишком очевидно, чтобы согласиться. Он ткнул в стекло с неправильными отражениями.
– Для чего это?
– Магический кристалл, – ответила она. – Способ заглянуть в другие места. Места, которые находятся слишком далеко, чтобы увидеть, места, которые лишь условно существуют, или места, которые не хотят быть увиденными.
Адаму показалось, что он заметил, как в стекле спиралью закручивается дым. Он моргнул. Спираль исчезла. Рука отозвалась резкой болью.
– Куда мы смотрим?
– Куда-то очень далеко, – сказала Персефона. Она улыбнулась ему. Это крошечная, потаенная улыбка, словно птица, выглядывающая из ветвей. – В тебя.
– Такое безопасно?
– Это противоположность безопасности, – ответила Персефона. – На самом деле, лучше бы тебе откусить еще пирога.
Адам откусил.
– А что будет, если я не стану этого делать?
– То, что ты чувствуешь, только ухудшится. Ты, на самом деле, не можешь для начала собрать даже крайние кусочки этой головоломки.
– Но если я это сделаю, – начал Адам, а потом осекся, потому что правда уже жалила, внедрялась и распространялась внутри него, – я изменюсь навсегда?
Она сочувственно склонила голову.
– Ты уже изменил себя. Когда принес жертву. Это просто ее завершение.
Тогда не было никакого смысла ничего не делать.
– Раз так, скажите, как это совершить.
Персефона подалась вперед, но так и не села.
– Ты должен прекратить заниматься раздариванием всего. Ты принес в жертву не свой разум. Начни принимать решения, в которых твои мысли будут только твоими. И помни свою жертву. Ты должен подразумевать именно ее.
– Я подразумеваю, – сказал Адам. Гнев в нем стремился вырваться, внезапный, звенящий и чистый. Это был бессмертный враг.
Она только моргнула, глядя на него своими ясными черными глазами, и ярость отступила.
– Ты обещал быть руками и глазами Энергетического пузыря, но слушал ли ты, о чем он просил?
– Он ни о чем не просил.
Выражение лица Персефоны было понимающим. Ну, конечно же, пузырь просил. Вдруг до него дошло, что было причиной видений и полувидений. Энергетический пузырь пытался привлечь его внимание и мог это сделать только таким способом. Весь этот шум, этот звук, этот хаос внутри него.
– Я не смог понять.
– Это тоже нарушает равновесие, – продолжила она. – Но другой ритуал для другой проблемы. Вот, загляни в себя, но знай: есть вещи, которые вредны. Магический кристалл никогда не бывает безопасным. Никогда не знаешь, кого встретишь в нем.
Он спросил:
– Вы поможете мне, если что-то пойдет не так?
Её черные глаза смотрели в его. Он все понял. Он оставил свою единственную помощь снаружи, в кухне.
– Остерегайся любого, обещающего немедленную помощь, – наставляла Персефона. – Внутри тебя только ты в силах себе помочь.
Они приступили.
Поначалу он видел только свечи. Тоненькое, интенсивное мерцание настоящих свечей и искривленное, непрямое горение в зеркальном стекле. А потом капля воды, казалось, вынырнула из тьмы над ним. Она должна была упасть на стекло, но, вместо этого, легко проникла внутрь через поверхность.
Капля приземлилась в бокал с водой. В один из небольших, пузатых и дешевых, которые обычно заполняли мамины буфеты. Этот Адам держал в руке. Он как раз собирался отпить из него, когда заметил движение. У него не было времени подготовиться к свету… звуку…
Отец его ударил.
– Подожди!.. – воскликнул Адам, объясняя, всегда готовый объяснить, когда тот ударил по выцветшей столешнице на кухне.
Все должно было уже закончиться ударом, но он, казалось, попал в ловушку. Он был мальчиком, ударом, столешницей, разгорающимся гневом, который всем этим управлял.
Оно жило в нем. Этот удар – первый раз, когда отец ударил его – он всегда держал где-то у себя в голове.
«Энергетический пузырь», – подумал Адам.
Он был освобожден от удара. Когда бокал, слишком крепкий, чтобы разбиться, упал на пол, капля воды выскользнула из него и снова полетела. На этот раз она упала в тихую, зеркальную заводь, окруженную деревьями. Между деревьями прокрадывалась темнота, насыщенная, черная и живая.
Адам здесь уже бывал.
Энергетический пузырь.
Он, правда, был здесь, или это сон? А не все ли равно в Энергетическом пузыре?
Это место… Здесь пахло влажной землей под упавшими ветками, слышны насекомые, шебуршащие под гниющей корой, чувствовалось прикосновение все того же ветерка к его волосам, колышущего листья над головой.
В ночной воде у ног Адама кружили красные рыбы. Они создавали своими ртами рябь на поверхности, где капля нарушила целостность. Движение привлекло его внимание к спящему дереву на противоположном берегу. Дерево выглядело так же, как и прежде: массивный старый дуб, сгнивший изнутри достаточно сильно, чтобы в нем мог поместиться человек. Месяцы назад Адам стоял внутри дерева и увидел ужасное будущее. Гэнси умирал из-за него.
Адам услышал стон. Женщина, которую он видел в своей квартире. Самое первое приведение. Она была одета в выцветшее старомодное платье.
– Ты знаешь, чего хочет Энергетический пузырь? – спросил он.
Прислонившись к шероховатой коре спящего дерева, женщина с несчастным видом прижала тыльную сторону ладони ко лбу.
– Auli! Greywaren furis al. Lovi ne…
Это была не латынь. Адам сказал:
– Я не понимаю.
Рядом с ней вдруг появился мужчина в котелке, которого Адам видел в особняке Гэнси. Мужчина умолял:
– E me! Greywaren furis al.
– Мне жаль, – сказал Адам.
Появился еще один дух и потянулся к нему. И еще один. И еще. Предстали все, кто ему являлся, десятки силуэтов. Непостижимо.
Тихий голосок у его локтя произнес:
– Я переведу тебе.
Обернувшись, он увидел маленькую девочку в черном платье. Она так напоминала миниатюрную Персефону: высокие белые волосы, как сахарная вата, узкое лицо, черные глаза. Она взяла его за руку. Её ладони были очень холодными и слегка влажными.
Она встревоженно вздрогнула.
– Перевести правдиво?
Её маленькие пальчики крепко вцепились в его руку. Прежде он её не видел, он был уверен. Она не была одной из всех тех видений, являвшихся к нему после принесения им жертвы. Она была так похожа на Персефону, только искаженная.
– Нет, – сказал он. – Только я могу себе помочь.
Рассердившись, она запрокинула голову назад.
– Ты уже мертв здесь.
Прежде чем он успел отстраниться, она вцепилась в его запястье второй рукой. Из трех царапин закапала кровь. Он мог почувствовать вкус, будто она расцарапала ему язык.
Это было похоже на дурной сон.
Нет. Если это было похоже на сон, если Энергетический пузырь был сном, это значило, что все ему подвластно, если он захочет. Адам, почувствовав себя свободным, встрепенулся. Он не собирался терять разум.
– Энергетический пузырь, – обратился он громко. – Скажи мне, что тебе нужно.
Он потянулся к воде. Та была холодной и иллюзорной, как скольжение его руки по поверхности. Осторожно он зачерпнул одну каплю воды, за которой следовал в видение. Она каталась туда-сюда на его ладони вдоль линии жизни.
Он колебался. По другую сторону этого движения, он знал это наверняка, было нечто, что разделит его с остальными навсегда. Он не знал, насколько сильно. Но он будет где-то, где нет их. Он станет чем-то, чем не будут они.
А он уже таким был.
А потом он оказался внутри капли. Энергетическому пузырю не нужно больше тянуться к нему через призраков. Он больше не нуждался в неуклюжих вспышках своего видения. Никаких отчаянных просьб его внимания.
Он был Энергетическим пузырем, он был спящим деревом, и он был каждым из дубов с корнями, пробивающимися сквозь камни в поисках энергии и надежды. Он чувствовал поток и пульс энергетической линии, проходящей через него – каким грубым, приземленным термином теперь казалось ее имя, когда он чувствовал ее. Теперь он мог вспомнить другие названия, и все они казались ему более подходящими. Дороги фей. Пути духов. Поющие линии. Старые борозды. Хвосты драконов. Дороги грез.
Дороги покойников.
Энергия в нем вспыхивала и гасла, потрескивая, меньше как электричество, больше как запомнившиеся тайны. Она была сильной, всеобъемлющей, а затем исчезала, наступало ожидание. Порой он был только ею, а порой ощущения практически забывались.
И под всем этим он чувствовал древность Энергетического пузыря. Неизвестность. Там было что-то истинное и бесчеловечное по своей сути. Энергетический пузырь просуществовал столько веков до него и просуществует еще множество столетий после. В относительной природе вещей Адам Пэрриш был неважен. Он был такой малостью, всего лишь завитушкой в отпечатке пальца массивной сущности…
