Текст книги "Каблук Маноло"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Глава третья
Фрида оказалась права в одном – Габриель Луна действительно отличный автор-исполнитель песен и, надо отдать ему должное, внешне очень даже ничего. И действительно не смахивает на инкубаторского мальчика с канала Эм-ти-ви, от которых раньше тащилась Фрида. Ни подведенных глаз, что сейчас так модно среди певцов, ни татуировок я на Луне не заметила. Разглядеть его мешала собравшаяся вокруг сцены толпы. Даже одет Габриель был по-человечески: в скромной рубашке и джинсах. Слегка взъерошенные и чуть длинноватые темные волосы (хотя до Кристофера ему, конечно, далеко) очень контрастировали с пронзительно синими глазами. (На самом деле, я особо не рассматривала.) Прическа ему очень шла.
Луна покорил меня потрясающим вокалом и непередаваемым британским акцентом. Глубокий и богатый тембр его голоса одинаково хорошо звучал и в задушевных, и в энергичных песнях. Небольшая сцена, где выступал Габриель, находилась между секциями «Бродвейские мелодии» и «Звуковая дорожка» гипермаркета «Старк». Покупатели, которые пришли сюда за дешевыми дисками, невольно останавливались, заслушавшись пением.
Габриель начал с быстрой танцевальной композиции, открывающей его новый альбом. Должна признаться, мелодия была довольно зажигательная. Я даже стала пританцовывать на месте, но очень незаметно, а не то Кристофер (который тоже пошел туда с нами) обязательно отпустил бы какой-нибудь язвительный комментарий. Затем Луна сменил электрогитару, на которой он себе аккомпанировал, на акустическую, и, присев на высокий табурет, запел вторую песню.
По правде говоря, не только Фрида впала в блаженный экстаз под музыку Габриеля. Я изо всех сил старалась не вести себя, как экзальтированная маленькая девочка. Впрочем, именно такие персонажи и окружали меня со всех сторон. Сладостный транс продолжался ровно до тех пор, пока не пришло время занимать очередь за автографом. Пробуждение оказалось довольно жестким: мы были зажаты в толпе тринадцати– и четырнадцатилеток в сверкающих стразами джинсах с низким поясом (в точности как у Фриды). Все они судорожно сжимали в руках по клочку бумаги, где значилось имя, которое Луна должен будет написать на очередном диске… а также номер мобильного телефона: вдруг он заинтересуется.
– Да не смотрит он на тебя, – убеждала я Фриду, стоя в километровой очереди (я еще не успела сказать об этом?) за автографом.
– Нет, смотрит, – заспорила сестра, заметив, что Габриель помахал рукой. – Прямо на меня!
– Да нет же, – сказал стоявший поблизости Кристофер. Как настоящий друг он пришел сюда, чтобы морально поддержать меня, ну и, конечно, заглянуть в секцию электроники. Там продавалась новинка: портативная игровая приставка «Старк» с таким большим экраном, что можно смело играть в тактические игры, не боясь ослепнуть. К тому же это чудо техники стоило меньше ста баксов. Мы с Кристофером, конечно, понимали, что деятельность «Старка» никакой критики с этической точки зрения не выдерживает, но игнорировать демпинговые цены было выше наших сил.
– Он пялится туда. – Кристофер показал наверх. Задрав головы, мы увидели свисавший с потолка плоский экран. Изображение Никки Ховард на ядовито-розовом фоне время от времени покачивалось от грохота рок-музыки. Ее холодную красоту подчеркивали вечернее платье из тончайшей материи и туфли на нереально высоких шпильках. По всему магазину мельтешили десятки, может быть, даже сотни экранов, на каждом из которых на Никки Ховард было надето все меньше и меньше. Гипермаркет соблазнял покупателей новыми линиями женского белья и косметики, которые в следующем году будут предлагаться только в магазинах всемирной сети «Старк».
– Небось гадает, есть ли на ней хоть что-нибудь под платьем, – пошутил Кристофер.
– Габриель не рассматривает женщин в качестве сексуального объекта, – презрительно фыркнула Фрида, мельком глянув на экран. – Я точно помню, что он говорил об этом в интервью. Луне нравятся умные девушки.
Услышав смелое предположение, что у Никки Ховард есть мозг, я чуть не облилась «Старк-колой». Фрида продолжала тараторить:
– Она умница! Назови, кто еще, кроме Никки, в свои семнадцать может похвастать таким количеством контрактов? Причем начинала она с нуля. С нуля! Это же известный факт! Вы хоть чем-нибудь еще интересуетесь, кроме своих идиотских видеоигр?
Ее бубнеж перекрывался высокими децибелами рока (несмотря на громкость, музыка была неплохая, ведь ее сочинил Габриель) и тонул в мешанине голосов посетителей. И слава богу – слушать Фридины монологи о нашей с Кристофером разобщенности с остальными ровесниками никаких сил не хватит.
Впрочем, далеко не все оказались здесь из-за Габриеля Луны. Многие пришли по совершенно другой причине: сорвать запланированные на день открытия мероприятия. Каждые пять минут охранники вышвыривали за дверь очередного представителя «линии сопротивления». В отличие от остальной публики дебоширы выделялись военной формой, майками с надписью «Мы за чистоту окружающей среды» и пейнтбольными ружьями, торчащими из-под плащей. Основной их мишенью были экраны. В итоге на многих изображениях Никки Ховард (в «стратегических» местах тела) красовались огромные растекшиеся пятна желтой краски. Короче говоря, дурдом. А значит, Фрида в своей родной обстановке. В адреналиновом экстазе сестра строчила эсэмэски друзьям, описывая, какие события они сейчас пропускают, и фотографировала на телефон.
– И в отличие от вас Луна – человек высокой духовности и глубокого интеллекта. У нас с ним много общего, – заметила Фрида. Она направила телефон в сторону Габриеля, хотя с такого расстояния тот наверняка выглядел как расплывчатое пятно.
Я чуть не захлебнулась «Старк-колой».
– Да, много! – настаивала Фрида. – Хотя я, в отличие от некоторых, не ковыряюсь целыми днями в учебниках. И вообще, Габриель считает, что у настоящей женщины должно быть большое сердце, а не грудь!
– Ага, – язвительно ответила я, – ты еще скажи, что Габриель будет общаться скорее с какой-нибудь уродиной, чем с Никки Ховард.
Кристофер расхохотался в ответ на мою реплику, хотя, произнося ее, в глубине души я надеялась, что такое возможно. Моя сестра не оценила шутку.
– Я себя уродиной не считаю, – выдавила она, оскорблено глядя на меня.
– Да ты что? – Я изумленно уставилась на Фриду. – Я не имела в виду тебя. – Но было уже поздно: она обиделась.
– Нечего равнять меня по себе, – сухо произнесла Фрида. – Я, по крайней мере, работаю над своей внешностью.
– Ты о чем вообще? – возмутилась я.
– Ну на кого ты похожа? – вздохнула она.
Я оглядела себя. Признаю, мне далеко до таких икон стиля, как намазанная автозагаром Никки Ховард, вся из себя на шпильках и в бикини, или Уитни в кокетливой юбке и откровенной маячке. Вот скажите, что такого ужасного в джинсах, толстовке с капюшоном и кедах?
Фрида не замедлила с ответом:
– Тебя же с парнем запросто перепутаешь! Зачем маскировать фигуру, которая, может быть, очень ничего, только никто об этом никогда не узнает?! А волосы? Максимум, на что ты решилась, – собрать их в хвост! Так носили, между прочим, шесть лёт назад! Я хотя бы пытаюсь выглядеть симпатично.
Я почувствовала, как краснею. Одно дело, когда тебя просто отчитывает младшая сестра, и совсем другое – когда это происходит на глазах у парня, к которому ты неравнодушна с седьмого класса.
– Ах, извини, пожалуйста! – Что я потеряла в этом дурацком магазине? Почему должна толкаться в километровой очереди за автографом певца, пусть и симпатичного, но о котором узнала только сегодня утром? Сейчас с удовольствием сидела бы у компьютера, соревнуясь с Кристофером за шестидесятый уровень в «Джорниквесте». И в редкий выходной день, когда я отдыхаю от школьного ада, мне совсем не улыбалось выслушивать подобного рода нотации. – Оказывается, я должна соответствовать каким-то стандартам красоты, которые навязывает ходячий ксерокс супермодели?
Кристофер расхохотался.
– «Ходячий ксерокс» – это пять! – похвалил он, и я почувствовала, что снова краснею. На сей раз от удовольствия.
Как же, Кристофер оценил мою шутку. Да… Далеко я продвинулась в наших с ним отношениях. Печально, ничего не скажешь.
– Ладно тебе, Фрида, – вступился за меня Кристофер. – Эм выглядит нормально.
Он сказал, что я выгляжу «нормально»! Я была на седьмом небе от счастья. В принципе, «нормально» – не самый изысканный комплимент, но в устах Кристофера это прозвучало как высшая похвала. Я пребывала в полнейшей эйфории.
– По крайней мере, она не похожа на силиконово-акриловую куклу, в отличие от Ховард. – Кристофер кивнул в сторону экрана, висящего над нашими головами.
– Вот так-то! – гордо произнесла я.
Фрида не обратила на наши слова ни малейшего внимания.
– Чтоб вы знали, – отчеканила она, – Никки Ховард добилась всего в жизни только благодаря своей настойчивости. Она одна из самых молодых супермоделей. Никки и ее друзья…
– Та-а-ак, начинается… – Я закатила глаза. – Сейчас будет лекция про ДН.
– Что за ДН? – осведомился Кристофер.
– ДН расшифровывается как «друзья Никки». В соответствии с последней статьей любимого Фридиного журнала. А еще там написано, что за Никки Ховард всегда таскаются ИСИ.
– Господи, что еще за ИСИ такие? – Кристофер выглядел совершенно сбитым с толку. Любой некомпьютерный термин зачастую повергал его в ступор. Что и послужило причиной разобщенности Малоуни с остальными ребятами в школе (это, разумеется, мне только на руку).
– Ничего особенного. Лица, которые все время в центре внимания светской хроники. Причем они известны лишь своей известностью, – объяснила я ему. – У них нет ни единого таланта, который мог бы их прославить. Такая, знаешь, золотая молодежь, мажоры, как, например, периодический приятель Ховард – Брендон Старк. – Я пребывала в прекрасном настроении после комплимента, поэтому голосом профессиональной телеведущей продолжила выкладывать подробности: – Девятнадцатилетний сын миллиардера, владельца сети гипермаркетов «Старк» Роберта Старка. Еще среди ИСИ встречаются завидные невесты, типа семнадцатилетней дочки Тима Коллинза, Лулу. Того самого Коллинза, который снял фильм по мотивам «Джорниквеста».
Кристофер вылупился на меня:
– Тот мужик, который завалил фильм?
– Он самый. А его Лулу как раз в категории ДН.
– Слушайте, ну сколько можно исходить желчью, а? – взмолилась Фрида. – Прямо все вокруг придурки, одни вы умные.
– Ничего подобного! Речь не об игре, а о фильме «Джорниквест», который с треском провалился. – Кристофер скомкал пустой пакетик из-под сухариков «Старк», содержимое которого успел опрокинуть себе в рот. Он распихал по карманам широких джинсов неимоверное количество бесплатных сухариков, которые собирался съесть в ближайшее время. Командир не терпел фаст-фуда в доме.
– Вас хоть что-нибудь еще интересует в жизни? – взвыла Фрида.
– Музыка, – отозвалась я, прислушавшись к рвущемуся из динамиков голосу Габриеля. – Мне, например, нравится музыка. В частности, вот эта песня.
– Чего ты врешь-то! – набросилась на меня Фрида. – Назови хоть одного любимого поп-музыканта. Только не из тех жутких металлистов, которых слушает Кристофер.
– Одного любимого поп-музыканта? – Я задумалась. – Пожалуйста. Например, Чайковский.
– Отличный ответ, – со смехом похвалил Кристофер. – А я добавлю Малера. Тоже парень ничего.
– Нет, он слишком мрачный, – возразила я. – Бетховен.
– Клевый чувак! – воскликнул Кристофер, подняв пальцы в жесте рокерского салюта. – Бетховен – это круто!
– Я больше не могу! – простонала Фрида, закрывая лицо ладонями.
– Да ладно, – улыбнулась я, шутливо поддев ее локтем. – Тебе и стоять-то рядом с нами стыдно, а?
– Не то слово! – пробормотала она. – Даже не представляешь, до какой степени. Вы же постоянно глумитесь над всем, что нравится нормальным людям. К примеру, над Никки Ховард и ее друзьями.
В следующее мгновение, как будто вызванная словами Фриды, неподалеку появилась сама Никки Ховард в окружении свиты. Однако сестра ничего не заметила, так как все происходило за ее спиной. Фрида настойчиво продолжала перечислять достоинства Никки:
– Вот скажи, феминистка, как смогла Никки стать лицом фирмы «Старк» и добиться таких баснословных гонораров?
– М-м-м, – промычала я. Продолжать разговор было довольно сложно, ибо Никки находилась прямо за нашими спинами.
– Настоящие феминистки, Эм, – возмущалась Фрида. – не станут так злобно отзываться о представительнице своего же пола! В конце концов, Никки обыкновенная девушка, такая же, как ты, например.
То, что я видела собственными глазами, категорически не подходило под определение «обыкновенная девушка», тем более такая же, как я. Начнем с того, что она была на полголовы выше меня (в основном благодаря высоченным шпилькам, но и без них она, наверное, почти метр восемьдесят ростом) и практически в два раза тоньше. У меня на полном серьезе сложилось впечатление, что в мои джинсы можно легко запихнуть парочку таких тростинок, как она. Во-вторых, ее длинные светлые волосы были уложены настолько безупречно, что ни одна прядь не торчала в сторону, хотя она почти бежала (и ведь шпильки не мешают!) по вестибюлю магазина. Тонкая материя платья каким-то непостижимым образом прикрывала все необходимое, несмотря на запредельно низкий вырез декольте. (Не считая, конечно, того, что я видела на Уитни Робертсон, когда нас фотографировали для ежегодного школьного снимка.) Интересно, как ткань удерживается на этой критической высоте? Двусторонний скотч, что ли? Я много раз слышала про такую хитрость, только вот ни разу ни на ком не видела. Скорее всего, с помощью скотча Никки как-то умудрилась очень выгодно подобрать грудь. Здорово придумано. Теперь ее скромные от природы формы смотрятся очень даже ничего. В отличие от меня она явно не боится привлекать внимание к этой части тела, в чем не последнюю роль сыграла ее крошечная собачка, которую я сначала приняла за кусочек белого меха. Никки несла свою любимицу на руках, а та лихорадочно старалась зарыться поглубже в декольте хозяйки, испуганная грохотом музыки и ярким освещением. Если бы не скотч, собачка нырнула бы прямиком в платье Никки.
А Фрида все бубнила про то, что я недостойна называться феминисткой, бормотала череду каких-то банальностей, ничего не замечая. Все вокруг стояли как громом пораженные, наблюдая за разворачивающейся сценой. Шествие возглавляла супермодель с собачкой в руках. Вслед за ней торопливо шагали: рыжеволосая дама с кейсом в руке и мини-гарнитурой на голове (видимо, ее агент), визажист (мужчина в шелковой рубашке и кожаных штанах с баллончиком лака в руке) и, наконец, ДН номер один – Лулу Коллинз собственной персоной.
Коллинз-младшая, не менее хорошенькая и стройная семнадцатилетняя девушка в обтягивающем платье со змеиным рисунком, шла, уткнувшись в коммуникатор. Честное слово, это напомнило мне дефиле Уитни, Линдси и остальных «ходячих мертвецов» от входной двери к личным шкафчикам. Причем все, кто оказывался в тот момент рядом, замирали, как под гипнозом. Вероятно, аура Никки Ховард воздействовала на гораздо большее расстояние. Ей удалось привлечь внимание даже Габриеля Луны. Тот по-прежнему улыбался из толпы фанаток, которые пихали ему диски (и номера своих телефонов). Тем не менее краем глаза он следил за Никки… как и Кристофер, увы.
И тут Фрида, наконец-то проследив в направлении наших с Кристофером взглядов, чуть не хлопнулась в обморок.
– Черт-черт-черт-черт-черт!!! – вопила сестра, лихорадочно протирая глаза свободной рукой (в другой был зажат сотовый). – Черт-черт! Это же она! Она! Она!!!
– Ценю твои доводы, Фрида, – усмехнулся Кристофер, – в частности, про то, какой Луна возвышенный и тэ дэ и тэ пэ. Сейчас он конкретно пялится на ее грудь.
– И не только он, – буркнула я, перехватив взгляд самого Кристофера.
Как только до Малоуни дошел смысл моих слов, он сделался красный как помидор и перестал глядеть в ту сторону. Мне почему-то стало грустно и неуютно.
– Черт, ребята! – истерила Фрида, вцепившись в мою руку – С ней Лулу Коллинз!.. Мне срочно нужно взять у них автографы!
И как раз в это самое мгновение длиннющая очередь, в которой мы провели, наверное, целый час, наконец-то достигла стола Габриеля. Луна находился буквально на расстоянии вытянутой руки: хочешь – бери автограф, хочешь – хватай. У меня, естественно, и в мыслях не было рвать его рубашку на память или выкинуть еще что-нибудь подобное – просто я стояла очень близко. Вблизи он оказался еще приятнее. Габриель действительно не носил никаких татуировок. И глаза не подводил. Какие же они у него синие! И такой пронизывающий взгляд… Одно плохо – смотрел Габриель куда-то за меня: он, не отрываясь, следил за Никки Ховард.
– Фрида! – позвала я, так же не в силах оторвать взгляда от Луны, как и он – от Никки. – Фрида!
Обернувшись, я увидела, что сестра направляется в сторону Никки Ховард. Не то чтобы она осознанно шла туда; казалось, Фрида просто не могла противиться звездному биополю Никки. Прямо как чары кольца Ашанти, которые притягивали Линдера в Темный замок в бездарной киноверсии «Джорниквеста».
– Фрида! – снова позвала я. Потом, увидев боковым зрением, что Габриель уже некоторое время внимательно смотрит в мою сторону, я скованно повернулась и промямлила: – Привет!
– Привет! – ответил Габриель и улыбнулся.
Его улыбка вызвала во мне целый шквал эмоций: как будто удалось пройти на следующий уровень в «Джорниквесте». Нет, даже лучше – как будто просыпаешься утром, а мама говорит: «Можешь радоваться, из-за снегопада отменили уроки!» Короче говоря, простая улыбка Луны повергла меня в состояние дикого восторга. Странное дело, практически те же самые ощущения вызвали во мне слова Кристофера, что я нормально выгляжу. Как же все запутанно с ребятами…
Разумеется, я не могла найти слов. И разумеется, пялилась на него, открыв рот, и думала только об одном: неужели такая красота дарована природой, а не фотошопом?
– Как тебя зовут? – спросил Габриель с чудесным британским выговором.
– М-м-м… – Господи! Он разговаривает со мной! Со мной! Что же ответить? Ерунда получается. Где, черт возьми, носит Фриду? – Меня зовут Эм.
– Эм? – Габриель снова улыбнулся. – Наверное, уменьшительное от Эмили?
– М-м-м, нет, не от Эмили. – Да, что ж со мной происходит-то? Раньше я вполне могла поддержать разговор с симпатичным парнем. Наверное, из-за того, что все они (кроме Кристофера, разумеется) в итоге оказывались самцами, так уверенными в превосходстве своего пола, что я просто обязана была поставить их на место. А тут передо мной стоит красивый англичанин с совершенно улетным тембром голоса и смотрит сияющими глазами мне прямо в душу.
– Где расписаться? – осведомился Габриель, вопросительно глядя на мои пустые руки.
Вот елки-палки!
– Сейчас, одну секундочку, – пролепетала я, чувствуя, как бухает в груди сердце. – Моя сестра…
Резко развернувшись, я врезалась в Кристофера, который так и продолжал наблюдать за Никки. Правда, теперь – с озабоченным лицом.
– Смотри, что делается.
То, что произошло дальше, напоминало дурной сон. А точнее, кошмар. Я увидела, что Фрида направляется к Никки. Одновременно я заметила стоящего неподалеку молодого человека в плаще. Он неожиданно извлек из-под плаща пейнтбольное ружье, и я на мгновение увидела майку с надписью «Мы за чистоту окружающей среды». Охранник тоже засек опасного субъекта, моментально подлетел к Никки Ховард, схватил ее за руку и заслонил собой. Парень в плаще, криво улыбаясь, поднял ружье и выстрелил в экран, висящий над головой Никки. Огромное желтое пятно растекалось на жидкокристаллическом экране по груди Никки Ховард. Создавалось впечатление, что она ела хот-дог и облилась горчицей (честно говоря, со мной такое частенько случается). В следующее мгновение тросы, на которых крепился к потолку экран, стали лопаться один за другим. А прямо под экраном стояла моя сестра, которая все еще протягивала ручку Никки Ховард, чтобы та оставила ей автограф.
– Фрида!!! Убегай!!! – заорала я, холодея от страха.
Я бросилась вперед, чтобы оттолкнуть ее в сторону, как раз в тот момент, когда с громким хлопком, перекрывшим даже грохот музыки, оборвался последний трое, державший гигантский экран. Огромная конструкция рухнула вниз. Прямо на меня. И – точно как в «Джорниквесте», когда совершаешь ошибку и теряешь очередную жизнь, – все вокруг стало черным-черно.
Глава четвертая
Пятна. Они постоянно возникали перед глазами. Примерно то же можно увидеть, если болит голова и вы, закрыв глаза, пальцами массируете веки: какие-то непонятные кляксы в пустоте. Я наблюдала за ними, не понимая, что это такое. Они напоминали амеб. Нет, скорее волосы Кристофера, когда он плавал в бассейне на уроке физкультуры, а я следила за ним из-под воды, надев специальные очки. Минуточку. Я сейчас на физкультуре? В бассейне? Не похоже, я не ощущаю никакой воды вокруг себя. Значит, я нахожусь на суше. Или нет? А как тогда я могу видеть волосы Кристофера, если я сама не под водой? Наверное, у меня закрыты глаза. Открыты или закрыты? Почему я не могу поднять руку к лицу? Почему ничего не вижу? Какая тяжелая рука… Не поднять… Почему мне так тяжело?
Слышу голоса. Кто-то говорит. О чем они разговаривают? Я слишком устала, чтобы вникать. Кто все время бубнит? Дайте поспать, наконец! Погодите-ка, узнаю мамин голос. Это же она все время что-то говорит. Кто там еще? Папа. Его голос. Родители что-то говорят. Хотят, чтобы я проснулась. Зачем? Почему нельзя оставить меня в покое? Надо слушаться маму. Мы с Фридой всегда ее слушались, пусть и не сразу. Я не могла пошевелиться, лежала как каменная. Мне хотелось только одного: спать, спать, спать, однако настойчивый мамин зов не давал провалиться в забытье.
– Эм! Если ты слышишь, открой глаза! Открой глада, Эм. Хотя бы на минуточку, открой глаза!
Старая как мир уловка: стоило мне открыть глаза, как мама тут же заставляла вылезать из постели и разбирать посудомоечную машину, одеваться в школу или еще что-нибудь не менее «приятное». Нет, я на это не попадусь!
– Эм, я прошу тебя! Пожалуйста, открой глаза! Чувствовалось, что мама очень расстроена. Может, у нас в квартире пожар? Наверное, надо послушаться. Открыть глаза хотя бы на щелочку, чтобы понять, чего она от меня хочет.
– Умоляю, Эм!
Плачет?.. Я не хотела доводить маму до слез. Надо все-таки открыть глаза. Честное слово, я старалась, но ничего не получалось. Глаза не открывались! Было слышно, как мама плачет, а папа успокаивающе бормочет: «Все будет хорошо, Карен».
– В подобных случаях, – послышался незнакомый мужской голос, – нет ничего удивительного в…
Окончание фразы я не расслышала, так как боролась с глазами, которые никак не хотели открываться.
Веки словно приросли друг к другу. Со зрением не складывалось, и я решила переключиться на речь. Надо сказать маме, чтобы она не плакала, потому что со мной все хорошо, просто я очень устала. Наверное, мне нужно еще чуть-чуть поспать… Но и рот не желал открываться. Я испугалась. По правде говоря, мне было так тяжко, что было проще соскользнуть обратно в сон. Потом все объясню маме, когда высплюсь. Нужно немножко прийти в себя. Вот вздремну на пару часов и буду как огурчик.
Наконец-то открылись глаза. В этот раз меня никто не звал и никаких пятен перед глазами не плавало. Это произошло само собой. Непроизвольно. Обретя зрение, я с удивлением обнаружила, что нахожусь не в бассейне и даже не дома, а лежу в кровати, в больнице. Несмотря на полумрак, я заметила, что меня окружает незнакомая обстановка. Стены бежевого цвета, а не нежно-персикового, в который я однажды перекрасила свою комнату потому, что меня тошнило от светло-серой унылости нашей квартиры. Плакаты из фильма «Джорниквест» (знаю, фильм провальный, но плакаты все равно отличные) тоже исчезли без следа. Не было видно и открыток, купленных мной во время экскурсии в Художественный музей. Вместо привычных вещей я увидела кучу проводов. Причем, судя по всему, они были подключены ко мне. Провода вели к каким-то приборам в изголовье кровати, которые мерно жужжали и периодически попискивали. Я не успела испугаться, так как, слава богу, рядом со всей этой электроникой увидела спящего на стуле папу. Почему я лежу в больнице, замотанная в какие-то провода? Я всегда отличалась завидным здоровьем и попала в больницу только один раз, когда в восемь лет сломала руку, свалившись с качелей на детской площадке. Я опять откуда-то упала? Для этого, по идее, надо сначала влезть куда-нибудь повыше, но, по-моему, я никуда не лазила. Тогда почему я на больничной койке? Ничего не болит. Просто все время хочется спать. Как бы то ни было, я чувствовала себя гораздо лучше, чем папа, судя по его виду. Он зарос седой щетиной, похоже, давно не брился. Забавно, ведь мы виделись только вчера за обедом, и никакой бороды у него не было. Или была? Наверное, я что-то путаю. Мы же с ним вчера обедали. А кажется, будто сто лет назад. Папина рубашка была порядком измята и вся в пятнах. Короче говоря, выглядел он далеко не лучшим образом. Странно, почему у отца такой неопрятный вид? Но я не стала будить его, чтобы задать свой вопрос. Это было бы слишком эгоистично. С другой стороны, так хочется пить. Я умру, если сейчас же не выпью чего-нибудь. Черт, напорное, со мной и правда приключилось, что-то серьезное, судя по торчащим вокруг проводам и трубкам. Мне бы сейчас только глоток воды, и я бы снова погрузилась в сон…
Я открывала и закрывала рот в безуспешных попытках позвать папу. Через какое-то время мне удалось издать хоть какой-то звук, скорее похожий на хрип.
– Пап.
Странный у меня голос. Наверное, я осипла после долгого молчания. Или от жажды. Папа вскочил как ужаленный и уставился на меня испуганными глазами.
– Эм? – спросил он настороженно.
– Пап, извини… – Господи, что у меня с голосом? Что за странные звуки?
Видимо, папа был тоже удивлен тембром моего голоса, потому что с криками: «Доктор! Доктор!» – выбежал в коридор. Видно, дела с моим здоровьем обстояли хуже, чем я предполагала изначально. У меня не хватило сил, чтобы углубляться в размышления. Отчаянно хотелось спать. Даже больше, чем на уроке ораторского искусства. Эх, не надо было играть с Кристофером в «Джорниквест» всю ночь напролет. Тогда не пришлось бы до утра строчить доклад, и я бы смогла выспаться…
Я поняла, что не хочу снова провалиться в сон. Мне нужно бодрствовать, чтобы выяснить, что произошло и почему я оказалась в больнице. И дайте же, наконец, воды.
Вскоре глаза стали сами собой закрываться. Подремлю чуть-чуть, пока папа не придет. Незаметно налетел сон. Благодатный сон. Последнее, о чем я успела подумать, было: «Не начнет ли у меня во сне изо рта капать слюна? Хотя в больнице этим, наверное, никого не удивишь».
В следующий раз я проснулась днем. На стуле, с которого так поспешно сорвался папа, теперь сидела мама. Она звала меня.
– Мам, – сонно пробормотала я, – можно я сегодня не пойду в школу, а?
По крайней мере, я попыталась сказать именно эти слова. Не уверена, что мама услышала то же самое, так как звуки, которые раздались в моих ушах, исходили явно не из моего горла. Однако вместо того чтобы отругать меня, мама прикрыла ладонью рот и расплакалась. Тут я заметила, что мы с мамой в палате не одни. Рядом с ней стоял папа, а за ним – двое незнакомцев в белых халатах. Я догадалась, что причина маминого расстройства как-то связана с моим странным голосом. Он был какой-то, даже не знаю, как сказать… писклявый, что ли. И вообще, имело ли смысл говорить о школе в ближайшее время?
– Детка… – Папа смотрел на меня точно так же, как много лет назад, когда я здорово разодрала подбородок, ударившись о край бассейна, и понятия не имела, что истекаю кровью, ведь я и так была мокрая от воды, и к тому же у меня ничего не болело. – Ты узнаёшь нас?
Что же со мной такое случилось-то? Наверное, что-то ужасное.
– Ну да, – ответила я. – Ты Дэниел Уоттс, а ты Карен Розенталь – Уоттс.
Опять что-то не то с голосом. Какие-то проблемы с дикцией? Наверное, поэтому мама разразилась громкими рыданиями. Она никогда так отчаянно не плакала! Даже когда смотрела свою любимую мелодраму и постоянно всхлипывала, как ребенок. Наверняка папа тоже не видел ее в таком состоянии. Он лишь твердил с совершенно прибитым видом: «Карен, все будет хорошо, все будет хорошо».
Наконец один из людей в белых халатах подошел к моей кровати, деликатно обойдя родителей, и вежливо представился:
– Здравствуй, Эмерсон. Меня зовут доктор Холкомб.
– Скажите, а почему у меня такой странный голос? – спросила я. Нужно как-то прочистить горло. Хотя в горле не першит.
Доктор Холкомб достал маленький фонарик, посветил им мне в глаза и поинтересовался:
– У тебя что-нибудь болит?
То ли он решил не отвечать на мой вопрос, то ли вообще не понял, о чем я спросила. Мой голос звучал настолько странно, что я сама себя едва понимала.
Подошел еще кто-то в белом халате, на сей раз – темноволосая женщина. Ее волосы были убраны в аккуратный пучок.
– А я – доктор Хиггинс. Ну-ка, давай попробуем пошевелить пальцами ног.
Было очень тяжело, все время давила какая-то усталость, но пальцами пошевелить все-таки удалось.
– Что со мной? – требовательно спросила я.
– А теперь следи, пожалуйста, за моим пальцем, – сказал доктор Холкомб. – Только глазами, голову не поворачиваем.
Я смотрела на его палец. Зрение полностью восстановилось, никаких пятен перед глазами не плавало.
– Я уже поняла, что попала в больницу, но мне неясно, почему я вся в проводах? И что у меня с голосом?
– Смотрим – смотрим, не отвлекаемся. – Доктор Холкомб продолжал светить фонариком мне в глаза, пока я следила за его пальцем.
– А сейчас постарайся сжать мою руку, – проговорила доктор Хиггинс.
Я сжала ее руку.
– Сколько я пропустила? – Поскольку от плачущих родителей все равно толку не было, пришлось обращаться к докторам, которых я видела впервые в жизни. Я хожу на предметы, экзамены по которым могут быть засчитаны при поступлении в институт. Стоит хоть немного пропустить, потом не нагонишь. – И что у меня с голосом?
– Всему свое время, Эмерсон, – ответил доктор Холкомб, выключая фонарик.
– Можно просто Эм, – вставила я.
– Вот и хорошо, – улыбнулся он. – А теперь надо еще немножечко поспать. С твоими родителями, как видишь, все в порядке. – Обернувшись на родителей, доктор Холкомб увидел их заплаканные лица, и ему стало неловко. – По крайней мере, скоро будет. Пойми, они за тебя очень волновались. Теперь они видят, что ты выздоравливаешь, и им легче. Ну вот. Поспишь немного?
Меня и правда тянуло в сон, только мысль о школе не давала покоя. Доктор Холкомб может говорить что угодно, но я – то знаю, что копится гора домашней работы. Кстати, на вопрос про мой голос никто почему-то не ответил. Темноволосая докторша начала колдовать над капельницей, и, почувствовав, что засыпаю, я закрыла глаза.