Текст книги "Каблук Маноло"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава двенадцатая
Я провела на Манхэттене всю свою жизнь. Пробовала китайские пельмени в Чайнатауне, а, в Маленькой Италии – пиццу из настоящей печи. Забиралась на самый верх небоскреба Эмпайр-стрит-билдинг, а также на статую Свободы. Выяснила биографии моих предков вплоть до их прибытия в Америку (из Англии с папиной стороны и из Венгрии – с маминой) через остров Эллис, что в устье реки Гудзон. Часами пропадала в «Стрэнде», который по праву считается самым большим букинистическим магазином в мире. Я тоже завтракала у «Тиффани»: купила бублик в киоске рядом с магазином, когда мы ездили на экскурсию в Музей современного искусства. И в самом деле видела там картины Вермера! (Сложно поверить, что такое вообще возможно без использования компьютерной графики.) Каталась на катамаранах в Центральном парке и на коньках – в Рокфеллер-центре. Мне довелось посетить Всемирный торговый центр, пока он был еще в своем первозданном виде, до появления «нулевой отметки». Но я никогда, никогда не ездила вдоль Четвертой авеню на скутере за спиной у симпатичного парня. И знаете что? Очень даже неплохой способ передвижения по городу! Ни в какое сравнение не идет с моими прежде любимыми метро или пешей прогулкой. Даже несмотря на то, что из-за сильного ветра из глаз потекли слезы, а Козабелла, спрессованная между моим животом и спиной Габриеля, пребывала в мрачном настроении, было так весело проезжать пробки насквозь, опережать курьеров на велосипедах, проскакивать почти на красный свет. Но самое замечательное – ощущать теплую спину Габриеля даже через его кожаную куртку, особенно когда он с улыбкой оборачивался, дабы убедиться, что я в порядке. И пусть улыбки Габриеля предназначались Никки Ховард, а вовсе не Эм Уоттс, надо признать, я могла бы кататься с ним на скутере вечно.
Впервые после того злосчастного дня я действительно наслаждалась жизнью. И не потому, что я наконец-то поняла, как классно быть в теле Никки Ховард. Нет! А потому, что я жива и еду на скутере с симпатичным парнем по Четвертой авеню. Все-таки мне повезло. Не важно, кто и как это сделал; с их помощью я смогла испытать такие восхитительные чувства! За что была очень благодарна судьбе. Впрочем, во время встречи со школьницами о благодарности я думала меньше всего.
К сожалению, поездка оказалась недолгой. Двадцать кварталов – огромное расстояние, когда идешь пешком, однако, сидя на бледно-зеленом скутере за спиной у красивого парня, пролетаешь этот путь слишком быстро. Примерно через пятнадцать минут мы въезжали в подземный гараж больницы.
Я взволнованно размышляла о том, что ждет меня наверху, в палате. Похищение похищением, но вернуться, откровенно говоря, я могла бы гораздо раньше. Просто не верилось, что родители скрыли аферу с пересадкой мозга. О чем они, интересно, думали? Вот почему я откладывала свое возвращение до последнего. А теперь, судя по тому, что сказал Габриель, я влипла по-крупному.
Когда Луна нажал на кнопку для получения парковочного талона, я проговорила:
– Тебе совсем не обязательно подниматься наверх.
Представляю, какой крик поднимется, когда я появлюсь в палате. И перед Габриелем неловко. Хоть Кристофер и будет для меня всегда номером один, все-таки неприятно, когда родители орут на тебя в присутствии симпатичного молодого человека.
– После того, что произошло около подъезда? Ни за что, – отрезал он. – Я лично передам тебя с рук на руки.
Я покраснела.
– То, что случилось около подъезда, – не удержавшись, стала оправдываться я, – то, что ты видел, с Джастином… Это не то… Короче, он пришел только сегодня утром. Мы не…
– Я вообще-то про школьниц, – уточнил Габриель.
– А-а… – Слава богу, шлем скрыл мой яркий румянец. – Ты не подумай, между нами с Джастином ничего нет.
– Неужели?
Теперь я окончательно все испортила.
– Понимаешь, – пыталась объяснить я, – он встречается с моей соседкой. Он просто меня не так понял.
– Еще бы, – ответил Габриель.
Господи, за что? Ну почему я не могу держать рот на замке?
Мы припарковались, и Луна заглушил мотор.
– Кстати, а как ты меня вычислил? В больнице, похоже, так и не сообразили, где меня искать. Как ты догадался поехать домой к Ник… ну то есть ко мне домой?
– Просто удачная мысль, – произнес Габриель, забирая шлем, который я осторожно сняла с головы. – Знаешь, я тебя не виню за побег, учитывая, что в палату почти никого не пускали. Хотя родителей ты очень напугала. По крайней мере, я думаю, что сегодня утром видел именно их. Я и рта раскрыть не успел, как меня вышвырнули вон. Твоя мама плакала.
Я прикусила губу. Не хотелось, чтобы он думал, будто я способна сбежать из больницы, довести маму до слез и самое ужасное – провести ночь с придурком типа Джастина Бэя! Меня ужасно тянуло рассказать правду. Он бы понял, я чувствовала. Человек, который так пел, не смог бы не понять. Однако, увы, нельзя было ничего рассказывать. Судя по тому, что меня саму держали в полном неведении, а в палату и даже на этаж, кроме родителей, никого не пускали, все хранилось в строжайшем секрете. Почему – я пока не знала, но собиралась выяснить в ближайшее время. Сегодня же.
На меня вдруг накатило душевное волнение, словно между нами протянулась какая-то ниточка. Мы стояли практически на том же самом месте, где я вчера отчаянно колотила Брендона Старка, пока тот запихивал меня в лимузин.
– Спасибо за заботу, – проговорила я. – Мы ведь практически не знакомы.
– После того, что случилось в тот день в «Старке», я бы так не говорил, – возразил Габриель. – Здорово ты нас напугала! Зря ты так со своим здоровьем, Никки!
Я не улавливала ход мысли Луны. О чем это он?
– Со здоровьем?
Габриель замялся, словно сомневался, стоит ли продолжать. Затем взял мою руку и, пристально глядя своими пронзительно синими глазами, произнес:
– Ты такая красивая, умная… Скажи, зачем тебе понадобилось портить жизнь наркотиками и алкоголем?
При этих словах у меня глаза на лоб полезли.
– Что?!
– Твой официальный диагноз – гипогликемия, типа сахара в крови мало, или как там еще? Ах да – истощение, – продолжал Габриель. – Только я все видел в тот день. Помнишь, Никки? Если честно, я уже и не надеялся, что ты выкарабкаешься: лежала там как мертвая и ни на что не реагировала.
Просто нет слов! Послушать Габриеля, так Никки Ховард провалялась в больнице целый месяц потому, что ее лечили от наркомании? Выходит, не он один так думает? О боже! Какой стыд! Мое лицо залила яркая краска. С другой стороны, почему я должна беспокоиться из-за домыслов о Никки Ховард? Я-то здесь при чем? Хотя нет, погодите. Как раз при чем.
– Но я не…
Габриель отрицательно покачал головой.
– Не нужно оправдываться. – Он ласково прикоснулся к моей руке. – Я знаю, как нелегко быть все время на виду, постоянно слышать о себе какие-то сплетни… Меня радует одно – здесь тебе наконец-то смогут помочь.
– Но…
– Все будет хорошо! – убежденно произнес Габриель, направляясь к лифтам. – Молодец, что решилась продолжить лечение. Представляю, как сейчас обрадуются твои родители. Может, хоть теперь мне простят то, что я тайком пробрался к тебе тогда ночью, – с озорной улыбкой заметил он.
В полном изумлении я с Кози на руках последовала за ним в лифт.
– Так вот про…
– Недаром ведь говорят, Никки, что признание проблемы – первый шаг на пути к ее решению, – с улыбкой поучал Габриель.
Не улыбнуться в ответ было просто выше моих сил. Ох, и зачем я только это сделала? Ведь улыбка Никки Ховард начисто лишала всех парней способности соображать. И Габриеля тоже. Двери лифта закрылись, наверное, с минуту назад, а он так и стоял без движения и пялился на меня, как под гипнозом. Боже, как тупо.
– Какой этаж-то? – нарушила тишину я.
– Ох, прости, задумался. – Выйдя наконец-то из ступора, Габриель нажал кнопку четвертого этажа.
Не успела я ответить что-нибудь вроде «я никогда в жизни не притрагивалась к наркотикам», как мы приехали. Около дверей лифта дежурил мощный охранник, который тут же заявил категорическим тоном:
– Так, ребята, извините, но сюда нельзя. – И тут же воскликнул: – Ты?
– Вроде того, – ответила я, все еще пунцовая от возмущения. Наркотики! Алкоголь! Господи, за что? – Где мои родители?
Примчались мама с папой со своими бесконечными «где ты была?» и «мы чуть не умерли со страху», обнимая и ругая меня одновременно. Все происходило именно так неловко, как я и предполагала. Рядом суетился доктор Холкомб, нервно покусывая дужку очков. Прибежала доктор Хиггинс (та, что с пучком).
Теперь ее прическа меньше всего напоминала пучок: всклокоченные волосы торчали во все стороны. Видимо, с тех пор, как я исчезла, у нее не было времени даже причесаться. Представляю, какой бедлам здесь творился!
Как же теперь выкручиваться? Сдавать Лулу с Брендоном я не собиралась – они искренне хотели как лучше. С другой стороны, что-то надо отвечать на вопросы родителей.
И тут Габриель Луна разом разрешил все проблемы, громко заявив:
– Она оказалась у себя дома.
Доктор Холкомб надел очки и поинтересовался:
– Простите, а вы вообще кто?
В этот момент из-за угла появилась Фрида с поникшей головой. При виде меня улыбка озарила ее лицо. А потом Фрида заметила Габриеля. Улыбку как ветром сдуло, и она, задыхаясь, закричала:
– Габриель Луна!
– Так это Габриель Луна? – театральным шепотом спросила мама у папы. – Он тут недавно интересовался, можно ли навестить Никки Ховард.
– Я видела этого молодого человека в ее палате, – вставила доктор Хиггинс. – Он еще розы принес!
Услышав последние слова доктора Хиггинс, Фрида одарила меня взглядом, которым запросто можно было заморозить кипяток.
– Так он тебе розы принес, да?
– Розы предназначались Никки Ховард, – уточнила я, прекрасно понимая, куда она клонит.
– Минуточку, – вмешалась мама. – Тот самый Габриель Луна, который выступал на открытии «Старка»?
– Да, – подтвердил Габриель, протягивая руку, чтобы поздороваться с моими родителями. – Здравствуйте! К сожалению, не успел представиться во время нашей предыдущей встречи, так как вы меня даже на порог не пустили. Приятно познакомиться.
Мама, как загипнотизированная, пожала ему руку, пробормотав при этом:
– Очень приятно.
Затем папа протянул ему руку со словами:
– Куда вы сбежали с моей дочерью?
– Габриель помог мне вернуться в больницу, – вступилась я за него. – Не буду долго рассказывать… короче, я не по своей воле покинула больницу, а он меня спас.
Луна улыбнулся мне в знак благодарности. Я ответила ему тем же. Несмотря на то что Габриель считал Никки наркоманкой, правила вежливости все-таки никто не отменял.
– Ну что же, – приторно улыбнулся доктор Холкомб, – в таком случае мы вам очень и очень обязаны, мистер Луна.
– Ну что вы, не стоит, – ответил Габриель. – Хотя должен вам признаться…
Однако доктору Холкомбу было уже не до признаний Луны.
– Фрида, – бесцеремонно перебил он Габриеля, – проводи мистера Луну в буфет, перекусите там чего-нибудь. Мне нужно переговорить с твоими родителями и сестрой. Хорошо?
Фрида тут же перестала буравить меня тяжелым взглядом и с обожанием взглянула на Габриеля. Ее зрачки при этом практически превратились в два сердечка, прямо как в мультиках.
– Конечно, – с неожиданным придыханием произнесла Фрида, взяв Габриеля за руку. – Пойдем, я провожу, – проворковала она.
Я еле сдержалась, чтобы не пнуть ее: вот идиотка! Ну почему Фрида всегда ведет себя – прямо неудобно говорить – по-девчачьи! Впрочем, приобщившись к таинству поцелуев, я поняла, что вряд ли вправе ее винить.
– Тогда, наверное, до свидания, – сказал Габриель, пока Фрида тащила к лифту. – Увидимся.
– Пока! – Я помахала рукой.
Фрида уволокла Габриеля за угол, и он скрылся из вида. Для меня, видимо, навсегда.
Не успела я осознать, что Фрида до неприличия втрескалась в английского певца, как послышался мамин удивленный возглас:
– Боже, у тебя под курткой собака!
– Это собака Никки Ховард, – пояснила я.
– А у тебя-то она как оказалась? – изумился папа.
– Очень просто. Знаете, с чего все началось? Я тут недавно обнаружила, что кто-то запихнул мои мозги в тело Никки Ховард.
Доктор Холкомб сразу занервничал и распахнул дверь ближайшего кабинета, предлагая продолжить разговор там.
– Давайте сядем и спокойно поговорим.
– Вы совершенно правы. – Входя в кабинет, я гордо подняла голову. – Нам действительно есть о чем поговорить.
Глава тринадцатая
– Пойми меня правильно, – начал доктор Холкомб, усаживаясь за огромный стол красного дерева. – Хирургическое вмешательство было единственной возможностью спасти твою жизнь, Эмерсон.
– Ясно, – кивнула я. – Только вряд ли вы пересаживаете мозги всем кому ни попадя. Как это мне повезло стать первой?
Доктор Холкомб закашлялся.
– Стойте! Выходит, я не первая?
– Конечно, нет. Уж поверь мне на слово, – рассмеялся доктор Холкомб. – Безусловно, самая молодая, но никак не первая.
– Но… как же так? Несколько месяцев назад показывали документальный фильм про нейротрансплантацию. Там сказали, что людей пока не оперируют.
– Это по официальной версии, – заметил доктор Холкомб. – Ни один из наших пациентов не пожелал обнародовать результаты операции. Хотя, как ни странно…
– Ни один из пациентов? То есть вы хотите сказать, что провели не одну операцию?
– Естественно, – кивнул доктор Холкомб. – Процедура отработана. Мы уже несколько лет практикуем такие операции. Хотя это чрезвычайно дорого, и поэтому мало кто может себе это позволить. Что касается твоего случая, то с травмами такой тяжести не выживают в принципе. Однако по чистой случайности жизнеспособное донорское тело оказалось в нашем распоряжении в то же время, когда у тебя остановилось сердце.
– Жизнеспособное донорское тело? – повторила я. Слова не шли с языка. – Вы о Никки Ховард? Как же так можно? Это ведь человек, в конце концов.
– Доктор Холкомб все понимает, Эм, – вставила мама.
Мы с родителями сидели на кожаных стульях напротив стола доктора Холкомба. Неподалеку от нас на диванчике устроились мистер Филлипс – юрист из «Старк энтерпрайзиз» – и доктор Хиггинс.
– А какое отношение имеет к моей операции «Старк энтерпрайзиз»? – спросила я.
На что мистер Филлипс ответил:
– Вы находитесь под опекой Института неврологии и нейрохирургии Старка – одного из подразделений больницы «Манхэттен дженерал». «Старк энтерпрайзиз» – основной учредитель института, единственное в мире медицинское учреждение, где проводится нейротрансгтлантация. Естественно, «Старк энтерпрайзиз» не афиширует существование института или свою с ним связь по некоторым, так сказать, этическим причинам.
– То есть для того, чтобы достать тело для пересадки, – догадалась я, – достаточно объявить, что в этом организме погиб мозг. И тогда – пожалуйста! – донорский материал готов.
– Ну, как-то так. Правда, в сильно упрощенном виде, – подтвердил мистер Филлипс.
– Эмерсон, – вступила доктор Хиггинс, – дело в том, что Никки Ховард страдала редкой формой врожденного порока мозга, о котором никто не подозревал. Жить с аневризмой – все равно что на пороховой бочке – может рвануть в любой момент. Так вышло, что у Никки произошло кровоизлияние в мозг практически в то же время, когда на тебя упал экран. В связи с растущими беспорядками администрация гипермаркета «Старк» распорядилась, чтобы в день открытия, помимо бригады «скорой помощи», дежурили еще и реаниматологи. Именно поэтому вы с Никки сразу же попали в руки квалифицированных врачей, которые сумели доставить вас до больницы живыми. Однако в больнице выяснилось, что шансов на выживание у вас не было. По крайней мере, по отдельности.
У папы заблестели глаза. Я никогда не видела, чтобы он плакал (разве что во время просмотра «Отчаянного ремонта» по ТВ).
– Когда мы приехали, ты была жива только благодаря специальной аппаратуре. Мы фактически уже прощались с тобой.
– А потом появился доктор Холкомб, – продолжила мама, у которой тоже стояли слезы в глазах. – Осмотрев тебя, он сказал, что, в принципе, можно попробовать тебя спасти. Хотя риск огромный. И возможно, будут осложнения.
– Например, проснуться в чужом теле? Такое осложнение ты имела в виду?
– Да, ты теперь совсем другой человек, Эм. Но только снаружи. Изнутри ты осталась та же самая. Вот поэтому доктор Холкомб и его коллеги не советовали нам сразу же посвящать тебя в подробности лечения. И так слишком много всего произошло. Нужно время, чтобы ты привыкла к своему новому состоянию.
Неужели это происходит со мной?
– Послушайте, – проговорила я, стараясь не разреветься. Как могли мои родители пойти на такое? Почему они согласились на операцию? – Это неправильно. Вы не имеете права так поступать. Извращение какое-то!
– А теперь, дорогая моя, послушай-ка меня, – раздраженно сказал доктор Холкомб. – О каком извращении ты говоришь, позволь узнать? Тысячам людей ежегодно ставят официальный диагноз – смерть мозга. А у тысячи других оказываются нежизнеспособные тела. Что плохого в том, чтобы дать человеку единственный шанс выжить? Кроме того, – добавил он уже более спокойно, – тебе вообще, по-моему, грех жаловаться. Я превратил тебя из смертельно раненной девочки в супермодель! Да многие девчонки просто душу бы отдали (причем буквально!), чтобы оказаться на твоем месте!
Конечно, во время операции доктор Холкомб своими руками вытащил мои мозги из тела Эмерсон Уоттс и аккуратно поместил их в тело Никки Ховард, пришив каждый нерв, но он меня совершенно не знал.
– Как же вы оперировали без моего согласия? – обвинила его я.
– За вас подписались родители, – сообщил мистер Филлипс.
Я укоризненно посмотрела на маму. Мы обе плакали.
– Иначе мы бы тебя потеряли, детка. Ты выжила только благодаря помощи мистера Холкомба и его коллег.
Я молча смотрела на маму. Может, сердце у меня теперь и чужое, но саднило оно, точно как мое собственное.
– Все понятно, – подытожила я, стараясь говорить по-взрослому, хотя писклявый голосок Никки сводил мои усилия на нет. – Неясно одно: как в «Старк энтерпрайзиз» планируют сохранить операцию в секрете, если в понедельник в школу придет Никки Ховард и будет при этом называть себя Эмерсон Уоттс?
Мистер Филлипс прокашлялся.
– Этого не произойдет, – спокойно произнес он.
– Но… – Я переводила взгляд с него на моих родителей, сидевших с совершенно побитым видом. Что-то было не так. – Обязательно произойдет. Не могу же я не ходить в школу.
– Эмерсон Уоттс больше никогда не пойдет в школу, потому что ее больше не существует, – отрезал мистер Филлипс.
– Как это я не существую? Я сижу перед вами.
– Эм, послушай… – мягко начал папа.
Я заметила что-то неуловимое в его лице. Мне пока не удалось определить, что именно, но это не предвещало ничего хорошего. И мама тоже смотрела на меня как-то странно, со смесью панического страха и мольбы. Они оба посмотрели на мистера Филлипса, а затем на меня. Минуточку, а при чем тут мистер Филлипс?
– Все не так просто, – продолжил папа. – После того как доктор Холкомб описал нам суть операции, встал вопрос о некоторых, так сказать, условиях. Нам пришлось согласиться. Только после этого тебя стали готовить к операции.
Я переводила взгляд с папы на маму и обратно.
– Что за условия? – спросила я, не имея ни малейшего понятия, о чем может идти речь.
Мистер Филлипс вытащил стопку бумаг из кейса и, отделив внушительную часть документов, вручил их мне. Я держала в руках сорок или пятьдесят страниц печатного текста, каждая из которых была аккуратно подшита и заверена нотариусом. Внизу на каждом листе стояли подписи моих родителей.
– Так вот, – объявил мистер Филлипс, просматривая свой экземпляр договора, – ваши родители выразили письменное согласие, что в случае успешно проведенной операции к вам переходят все контракты и права Никки Ховард.
У меня глаза полезли на лоб от услышанного.
– Что? – В панике я смотрела на родителей. Они оба внимательно изучали пол.
– Другими словами… – продолжал мистер Филлипс, очевидно полагая, что я не уловила смысл его слов. Напротив, я все прекрасно поняла. Просто не хотелось расставаться с последней надеждой. – Вы станете исполнять обязанности Никки Ховард в качестве официальной модели гипермаркета «Старк». Отказ от выполнения обязательств повлечет за собой полное и немедленное возмещение стоимости операции, а также оплату всех возможных юридических последствий.
У меня даже рот открылся от изумления.
– Погодите. – Сердце билось в груди, словно молот. – Вы сейчас сказали то, что я думаю?
– Я не совсем уверен, что могу читать ваши мысли, мисс Уоттс, – произнес мистер Филлипс. – Моя мысль заключается в том, что в случае вашего отказа продолжить вместо Никки Ховард сотрудничество со «Старк энтерпрайзиз» мистеру и миссис Уоттс придется выплатить больнице два миллиона долларов, не считая судебных издержек и прочих мелких расходов. Кроме того, в случае разглашения конфиденциальных сведений об операции возможны уголовные последствия. Надеюсь, вы уловили суть вышеизложенного. Не верю. Такого просто не может быть!
– Кстати, есть еще один пункт, по которому ваши родители дали согласие, – продолжил мистер Филлипс.
– Еще что-то? – простонала я.
– Вот тут, – вставил доктор Холкомб. – Стандартная часть контракта для каждого пациента. В целях безопасности нашего института. Все, что происходит в этих стенах, должно здесь же и остаться. – Существует множество людей – политики, религиозные лидеры, – которые вряд ли понимают, что мы спасаем человеческие жизни. Если бы мы разрешили нашим пациентам, обладающим уже новой внешностью, использовать свои старые имена и жить прежней жизнью, информация о нашей деятельности мгновенно распространилась бы. В связи с этим мы просим у каждого пациента разрешения констатировать смерть лица, обладающего прежними идентификационными характеристиками данного человека.
У меня перехватило дыхание.
– Но я не умерла!
– Могу заверить вас, что с юридической точки зрения как раз умерли, – добил меня мистер Филлипс. – Все сводится к вопросу, какой орган считать вместилищем личности. Где именно находится личность или, если угодно, душа в организме? В мозгу? Или в сердце? Или где-то внутри тела? Мозг Никки Ховард погиб, и это факт. С другой стороны, сердце-то у нее до сих пор бьется.
– Ее… сердце?
Я приложила руку к груди. Ровный ритм отдавался в ладони.
– А сердце Эмерсон Уоттс, – бесстрастно продолжал мистер Филлипс, – остановилось чуть больше месяца назад. Если в теле человека прекратились все моторные функции, а мозг отсутствует, то, в соответствии с решением суда штата Нью-Йорк от тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, он признается умершим. Следовательно, лицо, у которого зарегистрирована мозговая и сердечная деятельность, официально считается живым. Что и применимо к Никки Ховард.
Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами, не понимая ни единого слова. Этот дядя, наверное, не в курсе, что я всего-то одиннадцатиклассница (хоть и готовлюсь к поступлению в университет).
– Что-что?
– Иными словами, – медленно выговорил мистер Филлипс, видимо полагая, что тщательная артикуляция поможет мне быстрее понять смысл фразы, – примерно тридцать четыре дня тому назад, согласно законам штата Нью-Йорк, Эмерсон Уоттс умерла.
Как-то неприятно прозвучали его последние слова. Очень неприятно.
– Стойте, – выдохнула я. – То есть по законам штата я умерла?
– Умерла Эмерсон Уоттс, – поправил мистер Филлипс.
– Но ведь я и есть Эмерсон Уоттс! – вскричала я.
– А вы уверены? – спросил он с легкой улыбкой. Его улыбка стала последней каплей. Внезапно мне стало страшно. Никогда в жизни я так не боялась, даже когда увидела, что огромный экран падает прямо на Фриду.
– Да, уверена, – настойчиво повторяла я, подавшись вперед. – Зачем мы все это обсуждаем? На что вы намекаете? Только не надо уверять меня, будто я умерла, а Никки Ховард жива.
– Вы меня не поняли, мисс Уоттс! Вы и есть Никки Ховард.
