Текст книги "Борись за меня (ЛП)"

Автор книги: Майклс Коринн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Я качаю головой, желая убедить себя, что она знает об этом. Я подвел ее во многих отношениях. Я должен был поступить по-другому, и как только она проснется, я планирую рассказать ей обо всем этом.

Я думаю о ребенке, который у нас скоро появится, и о том, как я буду стараться для него.

Я оглядываюсь на Сьерру.

– У нас будет мальчик.

Она мягко улыбается.

– Да. Так и есть.

– С ней все будет хорошо. Другого выхода нет. Они оба выпутаются из этого, а потом я найду способ объяснить все Сидни. Мы вдвоем разберемся с этим и станем семьей.

– Сидни не сдается.

– Нет, она не такая.

Она должна быть в порядке. Они оба.

В этот момент входит врач, и Сьерра поднимается на ноги. Мы оба смотрим на него, и когда его глаза опускаются на пол, мое сердце тоже замирает.

Глава двадцать девятая

Деклан

В моей жизни были моменты, когда я чувствовал себя беспомощным, но это слово приобретает совершенно другой смысл. Когда умерла моя мать, я думал, что мой мир рухнул. Когда мой отец попал в аварию, изменившую мою жизнь, я понял, что ничто уже не будет прежним.

Услышав, как доктор пытается объяснить, что происходит с Сидни, я сломался.

– Я не понимаю, – говорит Сьерра, сжимая мою руку, и по ее лицу текут слезы.

– Операция прошла хорошо, опухоль удалили, но мы с большим трудом пытаемся вывести ее из наркоза. Я не уверен, что происходит, но мы проводим тесты, чтобы выяснить, что заставляет ее оставаться под наркозом.

Я коротко дышу, пытаясь взять себя в руки и понять, что, черт возьми, происходит.

– Значит, она жива? – спрашиваю я.

– Да, она жива и дышит самостоятельно, но не просыпается и не реагирует.

– Были ли какие-нибудь осложнения во время операции? Разве она не может просто проснуться? Это нормально?

Доктор качает головой.

– Нет, это ненормально, и мы не столкнулись с чем-то, чего не ожидали. Она потеряла немного больше крови, чем мне хотелось бы, но ничего такого, из-за чего я бы беспокоился.

– А что с ребенком? – мой голос напряжен даже для меня самого.

– За ребенком следили все это время, и у него все хорошо. Сердцебиение по-прежнему сильное. Я не хочу, чтобы вы паниковали, – быстро говорит он. – Это может быть пустяком, но мы все равно следим за ней и, как я уже сказал, проведем несколько дополнительных тестов. Знайте, что мы делаем все возможное, и мы продолжим держать ее в отделении интенсивной терапии, чтобы обеспечить ей постоянный уход.

– Мы можем ее увидеть? – голос Сьерры дрогнул.

– Только по очереди.

Я поворачиваюсь к Сьерре, и она вытирает лицо.

– Ты должен пойти первым, я должна позвонить… семье и… иди к ней, Дек.

Этого не может быть. Я не могу потерять ее сейчас. Я только что вернул ее. Она очнется, ей просто нужна причина для этого. Я иду за доктором в палату, не говоря ни слова, желая, чтобы, когда я войду туда, она смотрела на меня, а я упал на колени и умолял ее понять.

Я расскажу ей все, докажу, что люблю ее, и объясню, что уехал не потому, что бросил ее, а потому, что хотел подарить ей то, чем она дорожила.

Все это прояснится, я знаю это. Это должно произойти, потому что ни один Бог не настолько жесток, чтобы отнять у меня единственное, что у меня осталось.

Конечно, у меня есть братья, но они не Сидни.

Они не являются причиной моей жизни.

Стеклянная дверь в ее палату сдвигается влево, и время останавливается.

Вся ложь о том, что это не реально, подтверждается.

Вот она.

Лежит, не шевелясь, с закрытыми глазами, а вокруг нее пищат мониторы.

Моя Сидни, девочка, в крошечном теле, в которой было больше жизни, чем в тысяче людей, неподвижна. Ее смех и умные комментарии не наполняют воздух.

Вместо них – тишина.

Жутко тихо.

И я хочу умереть.

Я хочу, чтобы она вернулась. Я хочу иметь возможность умолять ее простить меня, пообещать, что позволю себе любить ее, и дать ей веру, которую я не смог ей показать.

И тогда я делаю то, чего не делал с тех пор, как потерял мать… Я плачу. Слезы падают по моим щекам, когда отчаяние охватывает меня так, как я никогда не чувствовал до этого момента.

Пожалуйста, Боже, не делай этого. Пожалуйста, дай мне еще один шанс все исправить. Не забирай у меня то, что мне так нужно. Позволь мне… пожалуйста.

Я иду вперед, от ужаса мои ноги словно налились свинцом. Мое сердце учащенно бьется, и я не могу говорить, пока иду к ее кровати и беру ее руку в свою.

Слезы свободно падают по моим щекам, но я не отмахиваюсь от них. Я позволяю им течь по моему лицу, до самого сердца.

– Может ли она… она ли это? Я пытаюсь сформулировать вопрос, но слова вырываются с трудом и застывают в горле.

– Она жива и дышит самостоятельно, мы не уверены, что она слышит, но в данный момент она не отвечает. Я дам вам немного времени, прежде чем мы заберем ее для еще одного теста. Возможно, ваш голос поможет. Доктор открывает дверь и уходит.

Я не знаю, что делать. Ничего не хочется, и внутри меня пустота.

Я откидываю ее светлые волосы с лица.

– Сид, ты должна проснуться, – она не двигается.

– Понимаешь, я не могу жить в мире, где тебя не существует, и не могу смириться с твоей потерей, поэтому мне нужно, чтобы ты проснулась. Я знаю, что просить об этом эгоистично, и у тебя нет причин беспокоиться о том, что я мучаюсь без тебя, но ты мне нужна, Бин, – я сажусь в кресло, моя рука переплетается с ее. – Я должен был прийти за тобой в ту ночь. Я должен был прибежать к тебе и умолять простить меня за то, что я был трусом. Если бы я рассказал тебе обо всем, о своих планах, о своих страхах, о своем сердце, то, возможно, ты бы сейчас была в сознании. Я люблю тебя, Сидни. Я люблю тебя больше, чем могу выразить. Ты должна проснуться, чтобы я мог рассказать тебе все это. Я хочу загладить свою вину перед тобой и нашим сыном… – мое горло сжалось, голос надломился, и еще один всхлип вырвался наружу.

Наш сын.

Он сейчас внутри нее, пока она спит. Знает ли он, что мама любит его больше собственной жизни? Знает ли он, насколько она совершенна и как ему повезло с ней? Будет ли он тем, что поможет ей бороться?

Мой большой палец гладит ее руку, и я жду чего угодно.

– Я купил твою ферму. Я бы купил сотню таких, если бы это означало, что ты будешь счастлива. Я столько всего сделал не так, Сид. Пожалуйста, Бин, открой глаза и позволь мне все исправить.

В стеклянную дверь стучат, прежде чем она открывается, и доктор снова входит.

– Ее сестра просит разрешения войти, но вы оба не можете находиться здесь, пока мы ждем результатов анализов.

Моя рука крепко сжимается вокруг ее руки, и я подавляю желание рассердиться на несправедливость всего этого.

– Хорошо.

– Я вернусь в приемную и позову вас обоих, как только мы что-то выясним.

Я стою, не в силах отпустить ее руку. Входят две медсестры и начинают поправлять провода и трубки. Я все еще не двигаюсь. Я не могу отпустить ее.

Я не могу заставить свои руки двигаться.

Я наблюдаю за ней, желая, чтобы она открыла глаза и прекратила это.

– Пожалуйста, – мой голос едва слышно шепчет, но в палате он звучит как крик.

Все перестают двигаться, и тогда медсестра кладет свою руку поверх моей. Я смотрю на ее лицо, теплое и доброе. Медсестре, наверное, около пятидесяти, и она чем-то напоминает мне мою мать. Она не предлагает мне ничего, кроме утешения и того, на что можно опереться.

– Я не могу ее отпустить, – признаюсь я.

Она чуть сжимает руку.

– Мы будем с ней и будем наблюдать.

– Она – мой мир. Только она этого не знает.

Медсестра мягко улыбается и кивает.

– Я понимаю. Позвольте нам позаботиться о ней.

Она убирает мою руку с руки Сидни, и я чувствую ее потерю в своей душе. Я должен отпустить ее и молиться, чтобы это было не навсегда.

– Деклан, – от голоса Коннора мои глаза распахиваются, и я поднимаюсь на ноги.

– Что ты здесь делаешь?

Он качает головой, словно я идиот, раз спрашиваю.

– Мы приехали, как только Сьерра позвонила.

Прошло шесть часов. Шесть часов и столько же тестов, чтобы выяснить, почему Сидни не реагирует. У них нет ответов, что происходит, только то, что она не просыпается.

Мозговая активность есть, сахар в крови в норме, признаков инсульта нет, но она все равно спит.

– Верно. Прости. Конечно. Просто…

– Никаких изменений.

– Никаких.

Я делаю несколько вдохов через нос, пытаясь успокоиться. Я не могу сейчас сорваться. Я должен быть сильным, уверенным и верить, что с Сидни все будет хорошо. Что бы ни происходило, все можно исправить.

– Сид проснется.

Я киваю, потому что это правда.

– Люди не впадают в кому просто так, верно? Не тогда, когда ничто не указывает на то, почему это может произойти. Они просыпаются, когда готовы. Насколько я знаю, это ее способ наказать меня, – беззлобно смеюсь я. – Это работает, так что она может чувствовать себя хорошо из-за этого.

– Она не настолько жестока.

– Разве не так? Она не говорила мне о ребенке. Потом она узнает, что что-то не так, что у нее чертова опухоль, но не говорит мне об этом, – злость и разочарование начинают нарастать. – Я узнал об этом, когда она была на операции, и она даже не знала, почему я не пришел на прием.

– Какая причина? – спрашивает Коннор.

– Я был занят покупкой ее чертовой фермы, на продажу которой она настаивала. Либо она продаст ее в тот же день, либо откажется и обратится к другому покупателю.

Коннор ухмыляется.

– Так ты на нее злишься?

– Я зол… нет, я чертовски зол. Я не могу ее потерять! Мне нужно, чтобы она очнулась. Мне нужно, чтобы она жила. Она написала эту гребаную записку, в которой говорится, что, если выбор будет стоять между ней и ребенком, мы должны спасти его. Я не могу…

Коннор делает шаг вперед, притягивая меня к себе. Мой младший брат, которому я больше всего на свете напоминаю отца, утешает меня. Я хлопаю его рукой по спине, и он делает то же самое. Он обхватывает меня за плечи, притягивая к себе, а затем сжимает челюсти.

– До этого не дойдет.

– Я потерял столько времени… – я отступаю и подхожу к окну. – Все эти годы я был так уверен, что держаться подальше – это правильно. Я думал, что даю ей шанс на жизнь, которую не могу обеспечить. Теперь я хочу все это стереть. Я готов отдать все, чтобы побыть с ней. Я просто хочу получить второй шанс, чтобы все исправить.

Он садится в кресло рядом со мной.

– Правильный второй выстрел разделит первую стрелу и проложит прочный путь.

– Этот совет сейчас очень кстати. Я знаю, какой путь мне нужен, он ясен и тверд, но у него может быть конец.

Коннор смеется без юмора.

– Мне кажется, что мама говорила нам то, что мы должны были услышать, но мы не были достаточно умны, чтобы слушать.

– Я боюсь, что потеряю ее… – признаюсь я в своем самом глубоком страхе.

Его рука сжимает мое плечо.

– Не теряй надежды, Деклан. Сидни нужно верить, что ей есть за что бороться. Стань этим для нее.

Я буду всем, что ей нужно.

Глава тридцатая

Деклан

– Прошло двадцать четыре часа. Мне нужно, чтобы ты услышала меня, Бин. Проснись. Открой свои голубые глаза и позволь мне увидеть тебя.

Я пытаюсь убедить ее проснуться. Я не могу спать. Я не могу есть. Все, что я делаю – это чередуюсь с Сьеррой или Элли у ее кровати. В основном они не могут вытащить меня отсюда.

– Деклан, – тихо говорит Элли, стоя у стеклянной двери.

– Пожалуйста, сделай перерыв.

– Я отдохну, когда она проснется.

Она заходит дальше в комнату и смотрит на меня.

– Нам с Коннором пора домой. Я принесу тебе чистую одежду завтра.

– Хорошо.

Она тяжело вздыхает, глядя то на меня, то на Сид.

– Ты сводишь его с ума, – шепчет Элли, но достаточно громко, чтобы я услышал. – Он не брился, не принимал душ и вообще ничего не делал, кроме как донимал тебя. Оставь его в покое, Сид. Он любит тебя, и я обещаю, что ты сможешь убить его, если он снова причинит тебе боль. У нас достаточно земли, чтобы спрятать тело.

Я улыбаюсь, думая о том, как ей это понравится.

Элли поворачивается ко мне.

– Позвонишь мне, если что-то изменится?

– Обязательно.

Она подходит ко мне и целует меня в щеку.

– По крайней мере, постарайся что-нибудь съесть. Ты ей не поможешь, если будешь обессилен.

Я ничего не говорю, потому что еда – это последнее, что меня волнует.

Проходит еще несколько часов, но ничего не меняется. Все, что я могу делать – это сидеть, ожидая любого движения, которого не происходит. Я наблюдаю за ней, думая, что, может быть, ее веки дрогнут. Может быть, ее пальцы дернутся, но этого не происходит. Я прошу, умоляю, уговариваю ее, но она не двигается.

Я откинулся в кресле, поражение заполнило мое тело и оставило конечности тяжелыми. Сегодня утром доктор объяснил нам со Сьеррой, что они собираются провести еще одну серию тестов, потому что это определенно ненормально.

Что-то не так, и они понятия не имеют, с чего начать.

Все в этой ситуации, начиная с момента моего приезда в Нью-Йорк и до настоящего момента, было сюрреалистичным и ненормальным. Мне нужно, чтобы Вселенная взяла себя в руки и навела порядок, пока я не сошел с ума, потому что я не знаю, выдержу ли я еще.

Мои братья звонят, но я не отвечаю, мне нечего сказать, я не могу снова и снова объяснять ситуацию.

Я закрываю глаза всего на секунду, так как тяжесть наваливается на меня. Я измучен, но не могу сдаться.

– Будешь ли ты любить меня вечно?

– Навеки вечные, – отвечаю я, когда Сидни лукаво улыбается мне и окунает пальцы ног в пруд.

– Хороший ответ.

Всего через несколько недель мы оба отправимся в колледж. Это было лето, которое никто из нас не забудет. После стольких неприятностей, которые я пережил, каждый момент с ней – это рай. Сидни – лучшее, что есть на свете.

– А ты? – спрашиваю я в ответ.

Сид пожимает плечами с блеском в глазах.

– Зависит от того, заслуживаешь ли ты этого.

Я хватаюсь за грудь и падаю на землю.

– Ты ранила меня.

Она бросается ко мне и закрывает руками мою рану, целуя меня.

– Никогда. Я бы спасла тебя.

– Ты уже спасла меня.

– Да?

Больше, чем она может знать. От одной ее улыбки становится легче дышать. Ее прикосновения успокаивают синяки и боль, нанесенные руками моего отца, а ее любовь напоминает мне, что в мире есть добро.

– Каждый день.

Сид лежит рядом со мной, и мы оба смотрим на летнее небо. Ее пальцы переплетаются с моими. Это простое прикосновение, но в нем чувствуется рай.

– Как ты думаешь, мы поженимся?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.

– Я знаю, что поженимся.

– Заведем детей?

– Если ты этого хочешь…

Голубые глаза Сид встречаются с моими.

– Я хочу иметь детей с тобой. Двух мальчиков и девочку.

– Ты оформляешь заказ? – я смеюсь.

– Нет, просто даю тебе понять, чего ожидать. Я хочу, чтобы нашего старшего сына звали Дикон.

Я закатываю глаза от этого имени.

– Почему бы тогда просто не назвать его Декланом?

– Потому что ты единственный Деклан, которого может полюбить мое сердце. Я хочу, чтобы его имя было близко к твоему, потому что он будет сильным и красивым, как его отец. Нашего второго сына можно назвать, как угодно.

– Ну и дела, – я смеюсь. – Спасибо за это. А что, если у нас будет девочка?

Сид двигает головой так, что она ложится мне на плечо.

– Бин.

Теперь я думаю, не переборщила ли она с солнцем.

– Ты хочешь назвать нашу дочь Бин? Ты ненавидишь, когда я тебя так называю.

Имя эволюционировало вместе с нами. Когда мы были детьми, она все время прыгала, поэтому Джимми называл ее прыгающим бобом. Это ее раздражало, поэтому, естественно, я называл ее также, чтобы помучить, как это делают восьмилетние мальчишки. Потом, когда ей было лет двенадцать, она стала выше большинства девочек и плоской, поэтому Шон, как придурок, сказал ей, что она похожа на стручковую фасоль. В конце концов, она просто стала моей фасолью. Всегда меняется, превращаясь в нечто более прекрасное, чем предыдущая версия, и это закрепилось.

Она до сих пор ненавидит это.

– Но тебе это нравится.

– Ну, я люблю тебя.

Она чуть приподнимает подбородок, на ее губах играет дьявольская ухмылка.

– И ты полюбишь нашу фасоль.

От какого-то шума я просыпаюсь, и сон исчезает, когда я вижу, что она мне не улыбается. В палату входит медсестра, на ее лице появляется мягкая улыбка, когда она видит, что я проснулся. Это та же самая медсетра, что и прошлой ночью. Ее зовут Софи.

– Как поживает наша пациентка? Есть изменения?

– Нет. Я ненадолго отключился?

Она кивает.

– Я пришла проведать ее около двух часов назад, а вы уже спали. Вы, должно быть, устали.

Черт. Что, если она пошевелилась? Что, если я что-то пропустил? Я придвигаюсь ближе к ней, касаюсь ее лица, но она не шевелится.

– Я устал, но я очень волнуюсь.

– Я понимаю. Мы делаем все, что в наших силах.

Все, кроме выяснения, почему, черт возьми, она не просыпается. Я изо всех сил стараюсь сохранять терпение, но с каждым часом моя надежда уменьшается. Если бы мы знали, в чем дело… если бы мы могли это исправить… тогда мне было бы легче. Эта беспомощность убивает меня.

– Если бы она только проснулась…

– Я давно работаю медсестрой, и для меня это всегда загадка… – она проверяет мешки с жидкостями, а затем мониторы. – Тело иногда не реагирует, когда сердце и разум реагируют. Продолжайте говорить с ней, – призывает она.

– Пусть ее душа услышит все, что вы хотите сказать, и посмотрим, сможет ли она заставить свое тело откликнуться. Я вернусь через час, – Софи похлопывает меня по плечу и оставляет нас наедине.

Я говорил, кажется, целую вечность, но мне еще так много нужно сказать, поэтому я перебираюсь на край ее кровати. Она так прекрасна. Даже в таком виде у меня перехватывает дыхание. Я поднимаю руку и провожу пальцами по ее щеке, ее нежная кожа напоминает мне о том, какая она хрупкая. Я провожу большим пальцем по ее губам, и мне приходится сдерживать слезы, которые грозят захлестнуть меня.

– Я уже почти двадцать лет не плакал, – говорю я ей. – Ничто не значило для меня столько, чтобы вызвать слезы. Я не позволял себе любить что-либо достаточно сильно, и вот я здесь, хочу сломаться и потерять рассудок. Мысль о том, чтобы потерять тебя, Сидни… это слишком. Ты и Дикон – это все, чего я хочу быть достойным… – я вспоминаю свой сон, ее улыбку, ее голос, счастье от мысли о том, что мы вместе создадим семью. – Мне снилось, что мы снова стали детьми, лежим на траве и говорим о том, что у нас есть жизнь. Мы заслуживаем еще одного шанса, Сид. Даже если ты отвергнешь меня, когда проснешься, я все равно вернусь. Я сделаю все, что нужно, чтобы доказать, что ты – мой выбор. Ты – то, что я хочу. Ты попросила меня идти за тобой, и я пойду хоть на край земли, если это потребуется.

Мое сердце колотится, когда я открываю ей себя, надеясь, что она каким-то образом услышит и будет бороться за то, чтобы вернуться ко мне.

– Тебе нужно принять душ, – Коннор пихает мне пакет с одеждой и указывает в сторону отеля. – Ты никому не принесешь пользы, если откажешься поесть, принять душ или покинуть ее постель.

Мы стоим у больницы после того, как он вытащил меня подышать свежим воздухом – не то, чтобы я хотел или нуждался в этом.

– Да пошел ты, – огрызаюсь я. – Ты же не смотрел, как Элли лежит там три дня, не реагируя, не двигаясь, не отвечая на твои мольбы, и не молил Бога, чтобы она просто открыла глаза!

– Нет, не смотрел, но ты не изменишь ситуацию, если будешь загонять себя в угол. Когда ты в последний раз спал?

Я хмурюсь.

– Не знаю.

– Ел что-нибудь?

Я отодвигаюсь от него, нуждаясь в том, чтобы угомонить свой гнев.

– Оставь это, Коннор.

– Я так и думал. Сидни проснется, и было бы лучше, если бы она не задыхалась от твоего запаха. Прими гребаный душ, побрейся, поешь и возвращайся, когда будешь похож на себя. Это… – он показал на мое лицо, – не нормально.

Гнев, который бурлил в глубине души, начинает закипать

– Как легко ты меня судишь!

– Я не осуждаю тебя, я помогаю тебе!

– Помогаешь? Как? Приказывая мне уйти от нее? А что, если она проснется? Что, если она будет искать меня, а меня не будет, как не было последние восемь лет. Она – это все, что, блядь, имеет значение!

Коннор поднимает руки и поджимает губы.

– И это здорово. Я рад, что ты наконец все понял, но факт остается фактом, тебе нужно собраться с мыслями. А теперь иди в отель и приведи себя в порядок.

Я тяжело дышу, сжимая кулаки.

– Я не оставлю ее.

– Ну, мы не позволим тебе вернуться в ту комнату.

Я двигаюсь к нему, и Коннор выпрямляет спину.

– Ты злишься? Хорошо. Тебе это понадобится, чтобы пройти через это, Дек. Ты чувствуешь себя беспомощным, и это не то, что кому-то из нас нравится чувствовать, но ты не ударишь меня, сколько бы я тебя ни пытался вывести из себя. Знаешь, почему?

Я отступаю назад, когда ко мне возвращаются чувства.

– Потому что я совсем не такой, как он.

– Именно. Если тебе нужно отвлечься, я с удовольствием проведу с тобой спарринг и дам тебе выпустить пар. Давненько я не надирал тебе задницу.

Он никогда не надирал мне задницу, но я его не поправляю. Правда в том, что я чертовски устал. Последние несколько дней были самыми длинными в моей жизни.

У Сидни никаких изменений. Ребенок все еще в порядке, но они назначили ей другие лекарства и провели еще одно сканирование. Показатели ее мозговой активности в норме, что приводит врачей в недоумение, а я теряю терпение.

– Я не могу этого сделать, Коннор.

Он кладет руку мне на плечо и сжимает.

– Давай пройдемся.

Мы идем к отелю, который находится прямо через дорогу от больницы. Мы сняли там два номера, чтобы можно было остаться на ночь. Сьерра сегодня возвращается домой, а Элли остается. Они сменяют друг друга, и Коннор возит их каждый день. Я единственный, кто не хочет уезжать.

Я не могу.

Я должен быть здесь.

Пока мы медленно идем, Коннор молчит, а я прикидываю в уме, что сказать.

– Я всегда обо всем заботился.

– Да, заботился.

– Я не могу это исправить.

Он качает головой, пока мы идем дальше.

– Мне хорошо знакомо это чувство. Ты хочешь сделать ее счастливой и сделать все возможное, чтобы обеспечить ей безопасность, но это не в твоих силах. Я был там, брат, я знаю, что ты чувствуешь. Ты готов на все, не так ли?

Я бы вырвал дыхание из своего тела и отдал его ей.

– Все, что угодно.

– Тогда стань тем, кем она всегда считала тебя. Тем, кем, как мы все знаем, ты являешься. Оставь прошлое позади.

В некотором роде я уже сделал это. Однако у меня есть ошибки, которые мне нужно исправить, и самая большая из них – оставить Сид. Я больше никогда не буду рисковать потерять ее. Когда она очнется – а это обязательно произойдет, я докажу ей это.

– Коннор, – осторожно говорю я, нуждаясь в том, чтобы сказать это. – Если все пойдет плохо…

– Не пойдет.

– А если пойдет…

Коннор обхватывает себя за шею и тяжело вздыхает.

– Тогда у тебя есть три брата, которые будут поддерживать тебя всегда.

Надеюсь, этого будет достаточно, потому что я знаю, что разобьюсь вдребезги.

Глава тридцать первая

Деклан

– Нас начинает беспокоить то, что дыхание стало затрудненным, – объясняет доктор Фойгт.

Сидни находится в коме уже шесть дней.

Дни, которые я даже не помню, как прошли. Я сижу здесь, держу ее за руку, рассказываю ей истории и притворяюсь, что держу себя в руках.

Сегодня приехала ее мама.

– И что это значит? – спрашивает она, не в силах остановить слезы.

– Это значит, что нам, возможно, придется ее интубировать. Мы наблюдаем за ней, и, если появятся какие-либо признаки дистресса, мы просто хотим, чтобы вы были в курсе.

Джейн падает в мои объятия, слезы текут быстро, и я крепко прижимаю ее к себе. Я закрываю глаза, используя все оставшиеся у меня силы, чтобы быть сильным.

Я обнимаю ее мать, позволяя ей промочить мою рубашку, поскольку она боится того же, что и я.

Ситуация не улучшается.

Ей становится хуже.

– А ребенок? – спрашиваю я. Дикон был единственной заботой Сидни, и, если она очнется, я хочу иметь возможность предоставить ей самую свежую информацию.

Доктор прочищает горло.

– Она получает питательные вещества и витамины, чтобы убедиться, что с ребенком все в порядке. Мы включили фетальные мониторы, и акушерская бригада очень внимательно следит за ней. Насколько мы можем судить, операция по удалению опухоли была правильным шагом для ребенка. Но мы сделаем еще одно УЗИ, чтобы сравнить его с предыдущим и посмотреть, вырос ли он. Я знаю, что это очень много, и нас расстраивает, что у нас нет ответов, но мы делаем все возможное.

Джейн откидывается назад, вытирая лицо, и всхлипывает.

– Спасибо, доктор.

Он коротко кивает и уходит.

Она переходит на другую сторону кровати и заправляет волосы Сидни за ухо.

– Я не могу смотреть, как она так угасает. Она сильная девушка, которая никогда не отступает. Я чувствую себя такой беспомощной.

Я перехожу на противоположную сторону.

– Я знаю. Я тоже знаю.

Глаза Джейн встречаются с моими.

– Знаешь, когда ты ее бросил, я думала, что она разобьется и умрет. Ты был… ну, она любила тебя беззаветно. Несмотря ни на что, ее вера в тебя была непоколебима, даже когда я думала, что ты этого не заслуживаешь.

– Я не заслуживал. Я доказал это тем, что не был здесь, когда она нуждалась во мне.

– Теперь ты здесь, Деклан. Ты стоишь рядом с ней. Ты был здесь постоянно. Другие бросили ее, но ты не бросил… – долгая пауза, а потом она говорит.

– Сьерра сказала мне, что ты купил ферму.

– Да.

– Ты хороший человек.

Я смотрю на Сидни и провожу пальцами по ее щеке, а затем снова смотрю на Джейн.

– Я совершал ошибки, но я люблю ее. Я хотел бы получить ваше благословение, чтобы жениться на ней, когда она проснется.

Джейн улыбается.

– Я уже давала тебе его однажды, почему я должна делать это снова?

Я расправляю плечи и не колеблюсь.

– Потому что на этот раз я планирую действительно попросить ее об этом.

– Хорошо. Не сомневайся в этом, и если это ее не разбудит, то я не знаю, что ее разбудит.

Но этого не происходит, и проходит еще больше времени, а ее дыхание становится все более тихим.

– Мы все ближе к тому, чтобы приступить к интубации, – сообщает доктор Фойгт. – У нее бывают моменты стабильного дыхания, но чаще она испытывает трудности, и уровень кислорода начинает вызывать опасения.

Этого не может быть.

– Мы ее теряем? – спрашиваю я.

– На данный момент мы просто пытаемся облегчить ей дыхание. Чем больше она борется, тем меньше кислорода в ее крови, и мы хотим избежать любых последствий, которые это может вызвать.

Я провожу рукой по лицу, и на глаза Джейн наворачиваются слезы.

– И мы до сих пор не знаем, почему она в коме?

Он качает головой.

– Нет. Ни один из тестов не показал ничего, что позволило бы предположить, почему она не проснулась после операции.

Я смотрю на то место, где она спит, и сжимаю переносицу. Я теряю ее.

– Можно вас попросить о нескольких минутах?

Джейн кивает.

– Мне нужно позвонить Сьерре.

Они уходят, а я направляюсь к ее кровати. Хватит с меня терпения, если это вообще можно так назвать. Она должна проснуться.

– Больше не надо, Сидни, – властно говорю я. – Ты нужна нашему сыну. Ему нужно, чтобы ты прошла через это и открыла глаза… – мое лицо близко к ее лицу, я ищу хоть что-то, что могло бы сказать мне, что она меня слышит.

– Дикон внутри тебя, и ему нужна мать, чтобы заботиться о нем. Ты не можешь оставить его мне или своей сестре. Ты не можешь просто… сдаться. Ты не можешь так поступить со всеми, кто любит тебя и нуждается в тебе.

Слезы текут по моим щекам. Я так сильно люблю ее, а сам разрываюсь на части. Я чувствую, как она отдаляется. Как будто за последний час я смог увидеть, как женщина передо мной исчезает. Это не реально, или, по крайней мере, я так себе говорю, но все же я чувствую это.

Если Сидни не вернется, я не смогу с этим справиться.

Я хватаю ее руки, переплетая свои пальцы с ее.

– Не оставляй меня, Сидни. Пожалуйста, не оставляй меня, черт возьми. Мне нужно загладить свою вину перед тобой. Мне нужны годы, чтобы доказать, что я люблю тебя и что я могу быть тем, кто тебе нужен. Ты – все, что мне нужно в этом мире, и я не хочу, чтобы ты сдавалась… – моя голова падает на кровать, опираясь на ее руки. – Не сдавайся, детка. Пожалуйста, борись за меня.

Я встаю, беру ее лицо в свои руки и наклоняюсь, чтобы поцеловать. Она теплая, мягкая и совершенно лишенная сил. Я не чувствую ее рядом с собой.

– Я люблю тебя, Сидни.

Я отпускаю ее, и сердце стучит как ненормальное. Я делаю шаг назад, желая выбраться из этой комнаты.

Я не могу смотреть, как она падает в бездну.

Я чувствую себя беспомощным, опустошенным и таким чертовски одиноким.

Мои ноги продолжают двигаться, а глаза не отрываются от нее, желая быть рядом с ней и в то же время отстраняясь.

Каждый вдох дается с трудом, обжигая мою душу, пока я отступаю.

Я не переживу, если потеряю ее. Не знаю, как я раньше мог отпустить ее. Это убивает меня. Все внутри меня бушует, когтями впивается в грудь, отчаянно пытаясь вырваться наружу.

Я открываю дверь, глаза Джейн встречаются с моими, и тогда я поворачиваюсь.

Я не могу оставаться здесь.

Я должен… двигаться.

Мое сердце колотится так сильно, что я не слышу ничего, кроме своего пульса. Я не знаю, как существовать в мире без нее. Даже когда у меня не было ее – она была здесь. Она уже делала мир лучше, просто вдыхая воздух.

Я иду, не видя людей, не слыша их слов, не отмечая пройденные коридоры. Я просто потерялся, потому что теряю ее.

Я вижу жизнь, которая могла бы у нас быть. Жизнь на ферме, выезды в город несколько раз в месяц, но работа рядом с ней. Дети, которые могли бы у нас быть, бегающие вокруг, гоняющиеся за своими друзьями и смеющиеся. Сидни с ее длинными светлыми волосами, которая изводила бы меня своими сладкими поцелуями и прекрасной улыбкой.

Мы бы убегали к пруду, чтобы побыть наедине, когда дети были бы заняты.

Это будущее исчезает у меня на глазах.

Я стою в больничной часовне.

Я даже не знаю, как я здесь оказался…

– Так это мое наказание? – спрашиваю я пустую комнату, Бога или того, кто меня слушает. – Должен ли я искупить вину за то, что сделал мой отец? Это мое наказание? Жить одному в мире без нее? Разве я недостаточно страдал? – мой голос полон ярости. – Неужели всех этих лет, когда меня избивали, когда я видел, как страдают люди, которых я любил, было недостаточно? Я иду, не в силах сидеть, гнев течет по моим венам, требуя ответов. – Я ушел от нее, чтобы уберечь ее! Я оставил ее, чтобы она могла избежать боли, которую я мог бы ей причинить, а ты делаешь это с ней! – мои руки дрожат, и я сжимаю их в кулаки. – Я люблю ее, а ты собираешься забрать ее у меня, не так ли? Я был недостаточно хорош. Я знаю это, но я собирался дать ей все! Я… Я был…

Я опускаюсь на колени и смотрю на крест, точно такой же, как у моей матери.

Я злюсь на Бога, на свою семью, на ферму, на Сидни, на всех, но больше всего – на себя. Мне приходится жить с тем, что она думает, будто я ее бросил. Вина за то, что она разочаровалась во мне.