Текст книги "Даргер и Довесок (ЛП)"

Автор книги: Майкл Суэнвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 47 страниц)

– Если бы ты боялась нас, тебя наполнило бы ужасом знание, что мы не нуждаемся в твоих услугах, – нудно вещал первый владыка.

– Но ты находишь нас слегка комичными, – вторил второй.

– Пугающими, но одновременно смехотворными в мрачном, нигилистическом духе. Не пытайся это отрицать, – добавлял третий.

– Мы понимаем смертных лучше, чем люди понимают себя, – забубнил четвертый.

Пепсиколова глубоко затянулась, выигрывая время. Она считала, что сумеет прикончить одного, а если повезет, то и двоих подземных владык, прежде чем остальные ее одолеют. Но не всех пятерых. Несмотря на гротескно изуродованные тела, механические твари в случае нужды могли двигаться просто молниеносно. Если бы они хотели, она была бы уже мертва.

– Все связано со странниками, да? А еще с тем мешком флаконов, который они вам принесли…

Подземные владыки замерли.

– Ты блефуешь.

– Ты каким-то образом выведала, что они принесли нам мешок флаконов.

– Но это было вполне возможно узнать.

– Странники чересчур болтливы.

– Что тебе известно о странниках?

– Достаточно. – Пепсиколова выпустила в допрашивающих кольцо дыма. Оно доплыло почти до самых их лиц и рассеялось в воздухе. Призвав на помощь удачу, она выпалила: – Двоих из них я знаю много лет. С третьим познакомилась совсем недавно, но после того, как я исповедалась ему, он назвал меня своей призрачной дочерью и поклялся стать моим ангелом-хранителем и защитником.

– Данное утверждение согласуется с поведением странников.

– Религия есть суеверие, а странники суеверны.

– Чувство превосходства, которое появляется у старшего мужчины при выслушивании подробностей социально неодобряемого поведения младшей женщины, способствует его эмоциональной связи с ней.

– Вероятно, потом они станут совокупляться.

– Ты немедленно расскажешь нам все, что знаешь.

– А что мне за это будет? – дерзко спросила Пепсиколова. – Вы обещаете убить меня быстро и безболезненно?

Первый подземный владыка дернулся, распластав ладони на столе. Стальные когти оставили десять глубоких царапин на дереве. Остальные последовали его примеру.

– Нет, Анна Александровна, не обещаем. Мы слишком сильно тебя ненавидим.

– Тогда вам просто придется жить в неведении, – отрезала она.

Пятеро подземных владык сохраняли неподвижность. Пепсиколова подозревала, что они общались посредством древней некромантии, носящей мерзкое имя «радио». Наконец первый из них повернул к Ане свое разлагающееся лицо и произнес:

– Покажем ей?

– Увиденное ей не понравится.

– Зрелище вызовет у нее сильнейшее душевное потрясение.

– И наполнит часы ее бодрствования отчаянием, а сны – кошмарами.

– Иди за нами, Анна Александровна.

Подземные владыки повели Пепсиколову по извилистым коридорам в большой зал, где разбирали и заново упаковывали сигареты. Но ящики были убраны, как и все остальное, связанное с «табачным предприятием». Теперь Бледнолицые занимались иным делом: они привязывали тугие пучки соломы к палкам, создавая нечто среднее между веником и метлой. Они несколько раз окунали свои поделки в котлы с жидким парафином, который поддерживался в теплом состоянии при помощи огня, и аккуратно отставляли их в сторонку. Их собирали, тем временем вырезали и сшивали узкие кожаные конусы длиной с человеческое предплечье с ремешками и пряжками. Они набивали их высушенными травами и затыкали комками марли.

С десяток фигур уже носили кожаные конусы, пристегнутые к нижней части лица, словно маски. При появлении подземных владык другие Бледнолицые отложили работу и сделали то же самое. Затем они присоединились к хозяевам – кто позади, а кто впереди. Каждый десятый из этих гомункулов с птичьими клювами взял по факелу и запалил его от подогревательных огней. В торжественном молчании они покинули просторное помещение. Со стороны шествие напоминало обрядовую процессию, родившуюся в воспаленном подсознании Древней Руси.

– Значит, вы мастерите маски вместо сигарет, – встревожилась Пепсиколова. – А почему?

Нет ответа.

– А мне нужна маска?

Тишина.

Владыки в молчании вышли из зала. По пути к процессии присоединялись все новые и новые Бледнолицые. Вскоре они превратились в почти бесшумную, шаркающую массу, освещенную по краям факелами, – темную и не познаваемую в сердцевине.

Больше часа они брели через, за неимением лучшего слова, фермерские поля. Переходы и комнаты были заполнены поддонами с человеческим навозом, на котором росли бледно-голубые грибы: за ними и ухаживали птицеклювые Бледнолицые. От запаха у Пепсиколовой закружилась голова, но она затянулась сигаретой, и ей стало немного легче. Иногда подземные владыки останавливались, чтобы передать что-то очередному грибоводу. Может, флакон, а может, что-то еще. Свет факелов был слишком тусклым, чтобы Аня могла разглядеть.

Наконец, фермерские поля остались позади. Безмолвный поток стекал по лестницам и туннелям, словно подземная река, стремящаяся к центру земли. Потом на чудовищно глубоком, неизвестном даже Пепсиколовой уровне процессия остановилась. Аня различила металлическую стену, в которой зияла грубо вырезанная дыра. Острые стружки устилали пол.

Владыки по очереди нырнули в отверстие. Пепсиколова – следом. Бледнолицые остались снаружи.

Внутри царил мрак.

Пепсиколова ждала, когда глаза привыкнут к темноте, но та рассеивалась. Теперь Аня чувствовала подземных владык по обе стороны от себя, но уже ничего не видела.

– Если хотите мне что-то показать, – произнесла она, – то придется вызвать сюда одного из ваших приспешников с факелом.

– Сначала мы должны продлить твою душевную муку, Анна Александровна.

– Она наверняка непереносима.

– Но может стать еще хуже.

– Гораздо хуже.

– Поверь.

Тишина натянулась, будто готовая лопнуть скрипичная струна. Пепсиколова ощутила ненависть, беззвучно потрескивающую в воздухе вокруг нее. Она была почти физической силой. Как и убеждение, что сейчас ей продемонстрируют нечто невыразимое. Мгновение длилось бесконечно, и когда Аня была готова разразиться истерическим смехом, какой-то Бледнолицый пролез в дыру с факелом в руках.

– Узри, Анна Александровна, оружие, с помощью которого мы уничтожим Москву, Московию и всю Россию.

Пепсиколова недоверчиво уставилась на владык.

Вернувшись в «Новый Метрополь», Аркадий обнаружил, что по-прежнему не способен вытравить из сознания яркие образы. Все эти вещи он действительно вытворял! Живот сводило только при мысли о них. Однако в то же время его тело предательски блаженствовало в этой грязи.

– Я не понимаю, святой отец, – обратился он к наставнику. – Там были мужчины, и я использовал их, как использовал бы женщину. И я… – Голос Аркадия охрип от стыда. – Я… Я позволял использовать меня таким же образом.

– Почему ты озадачен, сын мой?

– Потому что я не…

– Не?

– Нет… ну… один из них.

– Один из кого?

Аркадий покраснел как рак и выплюнул:

– Не педик! Доволен? Я не проклятый извращенец!

– Человеческое тело – гнусная штука, если вдуматься, – вымолвил Кощей. – Древний пророк писал, что Любовь выстроила свой храм в отхожем месте – а что есть данное отхожее место, если не Земля? Мир – навозная куча, и те, кто ползает по нему, суть паразиты, которым повезло лишь в том, что их пребывание здесь кратко.

Посему же величайшее благо – вовсе не родиться. Если это не удалось, то смертного ждет короткая жизнь. Но мы должны полагаться на Волю Божью и преодолевать испытания в нашем Аду. Однако самоубийцы отправляются в настоящий Ад: в самое злое место во всей вселенной. Иными словами, он в точности подобен этой Земле, за исключением одной важной детали. В чем же она заключается? А в том, что Ад полностью разведен с Богом. Разве не так, сын мой?

– Так ты учил меня, святой отец.

– Но как же мы тогда можем утверждать, что этот мир и есть на самом деле Ад? Ведь здесь существует удовольствие, а в Преисподней такого просто быть не может. Во-первых, тут мы способны погружаться в переживания религиозного экстаза – высочайшее из всех удовольствий. Во-вторых, на Земле накоплен опыт гонений несправедливыми людьми за удовольствие, данное только испытываемому в присутствии Бога. Очень немногие удачливы настолько, чтобы пережить первое, или благочестивы настолько, чтобы оценить второе. Но есть и третье доказательство того, что мир не есть Ад, а именно – удовольствие секса, доступное каждому. Хотя само деяние отвратительно, порождаемое им удовольствие чисто. Оно исходит не от плоти, которой следует гнушаться, но от Духа, который человеческие души должны принять, а иначе же они будут прокляты. Следовательно, никакое удовольствие не зло и не является неправильным и не подлежит избеганию, как бы сильно ни шарахалось от него сознание. Ты понимаешь меня, сын мой?

– Да, добрый отец мой.

– Тогда преклони колени и получи благословение.

Аркадий повиновался. Он закрыл глаза, ожидая, когда рука монаха опустится на его голову. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого он услышал шелест спадающей на пол рясы Кощея.

«Опа», – подумал Аркадий.

9

Довесок помог Зоесофье сесть в карету, а затем обошел экипаж и сам забрался внутрь. Лакей молча закрыл за ним дверь. Внутри царил полумрак, а мягкие и глубокие подушки манили к отдыху. Расстояние между Довеском и Жемчужиной было не больше ладони. Однако Зоесофья держалась с такой ледяной чопорностью, что с тем же успехом, их могли разделять и мили.

Кучер тряхнул вожжами, и лошади тронулись.

– Ты тиха сегодня, о Темное Пламя Запада.

Некоторое время Зоесофья смотрела в окно на проплывающие здания. Потом, не оборачиваясь, произнесла:

– Ты никогда не должен прикасаться к Жемчужинам.

Довесок ответил уязвленным тоном:

– Мадам, я джентльмен! С тем же успехом можно сказать, что я истово верю в серийную моногамию.

– По моему опыту, мысли джентльмена и его поступки редко совпадают между собой. Но позволь спросить тебя о следующем: предположим, ты поцеловал одну из моих сестер – к примеру, Олимпию, едва коснулся кончиков ее пальцев, и на ее коже не появились волдыри. Что, по-твоему, стала бы она делать дальше?

– Вероятно, она бы ухватилась за возможность избавиться от мучительной девственности. Но я бы никогда…

– Все мои сестры добросердечны и щедры. Их такими создали. Поэтому Олимпия сперва поведала бы сестрам о счастливой возможности. Затем, уже группой, они бы набросились на тебя. А теперь я хочу, чтобы ты припомнил последние несколько ночей и спросил себя вот о чем: в каком состоянии ты бы пребывал сейчас, если бы я была здесь в шести экземплярах?

– О, боже.

– Именно. Чтобы пережить подобный опыт, надо быть более сильным человеком, чем ты. Хорошенько подумай об этом.

Довесок подумал. Спустя пару минут он встрепенулся и обнаружил в окне два отражения: собственную морду с весьма глупой ухмылкой и мрачно нахмуренную Зоесофьи за его плечом. Жемчужина ухватила Довеска за промежность и в ярости крикнула:

– Ты свинья! Ты возбудился!

Приняв самую искреннюю мину, Довесок воскликнул:

– Какой бы мужчина не возбудился, учитывая образы, над которыми ты настоятельно велела мне поразмыслить? Создаешь фантазию из женской плоти в духе Арабских Ночей, пещеры эротических сокровищ Аладдина. Разумеется, я и возбудился – в своем воображении. Точно так же я наслаждаюсь исходными сказками в классическом переводе сэра Ричарда Бартона. Однако я никогда не отправлялся в Аравийскую пустыню на поиски описанных в них сокровищ.

– Только потому, что ты знал, что богатства вымышленные. В противном случае, уверена, пресловутая лампа была бы уже у тебя. Ты самый, черт подери, гениальный в достижении того, чего ты хочешь. – С этими словами Зоесофья стянула перчатки. Сильными голыми руками она взяла Довеска за передние лапы. Когда он попытался высвободиться, то понял, что не может этого сделать. Хватка у нее была мертвая.

Зоесофья наградила Довеска сочувственно-ласковой улыбкой, как улыбается женщина повесе, который вольно или невольно доставил ей огромное физическое и эмоциональное наслаждение. В ней в равной степени смешивались насмешка и нежность.

– Милый, дорогой Дон Весок, – прошептала она, – мне жаль, что приходится так поступать. Но я поклялась защищать Жемчужин, и поэтому должна.

– Что ты затеяла?

– Я собираюсь поцеловать тебя, долго и крепко и так восхитительно, что, хочешь ты того или нет, у тебя сначала захватит дух, а затем твой мозг ощутит недостаток кислорода. В итоге ты погрузишься в состояние бездумной эйфории. И тогда, в момент высочайшего блаженства, я сверну тебе шею.

– Мадам! Это не по-дружески.

– Когда дверь кареты откроется, увидят твой труп и рядом меня – в истерике и явно травмированную ужасными событиями, которые произошли внутри – каковы бы они ни были. А когда я оправлюсь достаточно, чтобы рассказать о трагедии, уверена, я сумею состряпать нечто убедительное.

Не ослабляя хватки, Зоесофья наклонилась вперед. Губы ее раскрылись. Розовый кончик языка облизнул их и увлажнил. Взгляд ее был ласков и безжалостен. Довесок не раз смотрел в лицо смерти. Но никогда прежде она не выглядела столь желанной. И никогда еще красота не казалась такой пугающей.

– Стой! – завопил Довесок. – В этом нет необходимости! Мне известна твоя тайна!

Зоесофья замерла.

– Ну?

– Ты – единственная из Жемчужин, которая не была заклятой девственницей. Обоснование, которое я тебе привел, – просто чистая софистика. Твои сестры покрылись бы волдырями от моих прикосновений и умерли бы от моих объятий, ибо данные им мысленные приказы нельзя отменить логическими ухищрениями. Ты, зная истинную ситуацию, всего лишь притворилась в том, что я тебя убедил.

Зоесофья отпустила Довеска и откинулась на подушки. Наконец она спросила:

– Как ты догадался?

Потирая саднящие лапы, дабы восстановить кровообращение, Довесок пояснил:

– Легко. Я спросил себя, неужели в группу из семи женщин, от которых ожидалось, что они будут вступать в интимный контакт с князем Московии, халиф не удосужился бы поместить шпиона. «Немыслимо!» – был ответ. Далее я рассудил, что шпион вряд ли будет связан теми же мысленными командами и ограничениями, что и остальные, поскольку это затруднит деятельность по сбору информации. И, наконец, я спросил себя, которая из семи невест больше всего подходит на роль шпионки, – и одна выделялась, будто лампа во тьме, своей проницательностью, умом и самообладанием.

– Но рисковать с предположительно заклятой девственницей! Окажись твои выкладки неверными… – Выражение лица Зоесофьи было загадочным, но Довесок, имевший некоторый опыт общения с женщинами, читал его как раскрытую книгу. Зоесофью интересовало, хватит ли у Довеска глупости сболтнуть очевидный для него факт, что она не девственница. Тогда она, несомненно, оторвала бы ему голову, а то и другие части тела. Она действительно была далеко не невинна. А уж если судить по ночам, проведенным вместе, то никаких сомнений не оставалось. Однако у юных дам – своя гордость. Неосторожное слово сейчас могло обойтись Довеску очень дорого.

– Всегда имелся шанс того, что я ошибся, – признал он. – И я думал об этом долго и серьезно. Зная не только твою силу, но и твою страстную натуру, я слишком хорошо осознавал, что мог бы поплатиться своей жизнью.

– Тогда зачем испытывать судьбу?

– Я решил, что награда того стоит.

Зоесофья умолкла. Внезапно, обернув нижнюю часть лица шарфом ради сохранения скромности, опустила окно, высунулась и окликнула кучера:

– Сколько еще до дома Хортенко?

– Пятнадцать минут, госпожа, – ответил возница.

– У нас достаточно времени, – она закрыла окно и принялась расстегивать на Довеске рубашку.

– Милая дама! – воскликнул тот в изрядной тревоге. – Что вы делаете?

– Я принадлежала к Византийской Секретной Службе буквально с того момента, когда мои гены были смешаны in vitro,[16]16
  Латинское крылатое выражение, означающее «в сосуде, в пробирке».


[Закрыть] – прошептала Зоесофья. – Нет ничего – абсолютно ничего… против чего я не могла бы устоять. – Ее ладонь ласково скользнула по щеке Довеска. – Но мужчина, добровольно идущий на риск ради обладания моим телом, близок к мечте.

Кирилл и его соратники взгромоздили друг на дружку два пустых ящика, накинули на них белую тряпку, чтобы получился стол, и разыгрывали «три карты Монтэ»,[17]17
  Три карты Монтэ – известный и несложный карточный фокус.


[Закрыть] в точности как их учили. Кирилл хлопнул тремя картами: двумя черными двойками и дамой червей. Они были специально согнуты посередине, и когда Кирилл перевернул их рубашкой вниз, получились низенькие палатки. Зевакам казалось, что мальчишка почти, но все-таки не до конца, видит карточные масти.

– Ищите даму, ищите королеву, – нараспев говорил Кирилл. – Десятка за пятак, двадцатка за червонец. Смотрите внимательно – руки быстрее глаза.

На скатерть посыпались банкноты для привлечения внимания и пробуждения жадности у зрителей.

– Я меняю все местами… раз, два… три раза, и где же дама? Справа? – Кирилл перевернул самую правую карту. Двойка. – Нет. Слева? – Опять двойка. – Нет. Теперь он перевернул обе и поднял центральную карту. – Она ровно посередине, там, где я ее положил. Рука может сделать то, чего глаз не видит. – Кирилл вновь смешал карты и выложил их на скатерть. – Кто сыграет? Кто? Десятка за пятак, двадцатка за червонец. Вот вы, сударь. А вы? Нельзя выиграть, не играя.

Толпа загудела, но желающих не появилось. Настала очередь Димона. Он протиснулся сквозь зрителей и хлопнул на импровизированный стол медный рубль.

– Спорим, я ее засеку.

– Всего рубль? Два за один, но двадцатка за червонец. – Кирилл перетасовал карты, перевернул их – одну, вторую, третью – и еще раз перевернул. – За двадцатку сорокет, сотня за полтинник. Значит, рубль? Ну, ладно. Вот дама. – Он поднял карту и повертел вправо-влево, чтобы все видели. Затем хлопнул ее на стол, быстро перемешал и, наконец, отошел на полшага назад. – Выбирай.

– Эта, – ткнул Димон пальцем.

Кирилл перевернул карту. Двойка. Он перевернул вторую. Двойка. Червонную даму он открыл последней.

– Ну-ка! Дай сюда! – Димон схватил даму и начал подозрительно ее разглядывать. Но это была самая обычная картонная карта, высматривать было нечего, и Димон кинул ее на стол.

Но в процессе проверки он загнул уголок. Кирилл отодвинул рублевую монету в сторону, к банкнотам, и начал манипулировать картами. Он вроде бы не заметил, что дама подпорчена.

Димон отвернулся, чтобы широко ухмыльнуться толпе и подмигнуть. Он порылся в карманах и извлек засаленную пятирублевую бумажку.

– Все что у меня есть. Дай мне еще шанс.

– Нет плохих денег. У нас есть игрок. Десятка за пятак, десять рублей за пять. Следите за картами. Дама идет сюда. Танцует с одним, танцует с другим. Все танцуют, все выигрывают. И-и-и-и-и-и – выбирай!

Димон указал на карту с загнутым уголком.

– Эта!

– Уверен? – Кирилл передвинул остальные две и перевернул одну. Черная двойка.

– Дважды ты поставил, и я разрешу тебе выбрать другую.

– Нет. Я вон ту хочу.

Пожав плечами, Кирилл открыл две оставшиеся карты и показал толпе червонную даму: дескать, игрок все угадал. Затем он подвинул две банкноты к краю стола. Димон триумфально ими помахал и с победно-самодовольным видом удалился.

– Двадцатка за червонец, тридцатка за пятнашку. – Кирилл перевернул карты рубашкой и перетасовал. – Кто сыграет, кто желает? За двадцатку сорок, сотня на полтинник. – Уголок у дамы был по-прежнему загнут.

– Я! – Господин в золотом пенсне выскреб из бумажника несколько банкнот. Лицо его буквально лоснилось от жадности. – Пятьдесят рублей говорят, что я найду даму.

– Все деньги хороши, – пропел Кирилл. – Вот дама, смотрите, как она идет. Танцует с двойкой, танцует с другой… – Двигая карты туда-сюда, он разгладил уголок у дамы большим пальцем и загнул уголок у одной из двоек. Теперь оставалось только позволить клиенту выбрать неверную карту и забрать выигрыш.

– Попался! – Чьи-то могучие руки сомкнулись вокруг Кирилла, не давая ему шевельнуться. – Ты арестован, мой маленький отпетый мошенник. – Это был козел – и к тому же в форме! Почему часовые позволили ему подойти так близко и не засвистели, чтобы предупредить?

Отчаянно озираясь, Кирилл увидел, как Степа с Олегом уже пустились наутек. Лева схватил белую тряпку со всеми деньгами, лежащими на ней, и тоже помчался прочь. По крайней мере, парень выполнял свой долг. Но Кирилл пребывал в сильных лапах полицейского.

– Лева! – крикнул он. – Ты обещал!

Но вместо того, чтобы подбросить деньги в воздух, тот прижал их к себе.

– Лева!!! – заорал он, но неверный друг исчез в толпе.

Тогда Кирилл прорычал через плечо.

– Убери от меня свои клешни, ты, педофил. Я не собираюсь становиться твоим мальчиком-зайчиком, и не проси.

Уродливое лицо козла перекосилось от ярости. Он занес кулак, чтобы как следует двинуть Кириллу по физиономии.

Но теперь у Кирилла была свободна рука, а другого ему не требовалось. Он сунул ее в карман, выхватил комок денег и, рванув нитку, подбросил купюры в воздух.

Ну и светопреставление!

Случилось то, что и предсказал англичанин. Все, даже козел, принялись ловить порхающие сверху банкноты. Тела врезались в тела. Взрослые люди ползали за упавшими на землю деньгами на брюхе. Один толкнул другого, и вспыхнула драка.

Заливаясь горячими слезами гнева, Кирилл бросился навстречу свободе.

– И никто за меня не вступился. Ни Олег со Степой – черт, ведь им полагалось стоять на шухере, а они улизнули. От Димона тоже толку не было. А Лева! Я кричал ему, чтобы он бросал деньги, а он?! Нет. Я его умолял. На колени встал. Он готов был позволить мне отправиться в тюрьму, только бы захапать жалкие рубли!

– Ты помнишь, как я предупреждал тебя, что твои товарищи – темные лошадки, – мягко произнес Даргер. Он отложил «Телегонию», дабы уделить мальчишке внимание. – Тяжело усваивать урок в столь нежном возрасте, однако он необходим. Большинству людей доверять нельзя, и, как правило, они пекутся лишь о себе. Лучше узнать это сейчас, чем никогда.

– Ну и хрен с ними! – воскликнул Кирилл. – Вонючий жирный ослиный хрен!

– Твоя горечь естественна. Но ты не должен позволять ей отвлекать тебя от изучения игр.

– Игры! Зачем мне игры, если у меня нет друзей?!

– Почему же? – произнес Даргер с мягким изумлением. – А с чего, по-твоему, я учу тебя ремеслу, если не из дружеских побуждений?

– Вы так делаете только, чтобы сохранить себе все книги. – Последнее слово Кирилл выплюнул как ругательство.

– Дорогой друг! Неужели ты полагаешь, что мне позволят оставить библиотеку себе? Нет-нет-нет. Когда выяснится, что я ее нашел, князь Московии – или, вернее, его люди, – заберут сокровище у меня. И никакой адекватной компенсации или награды мне не предложат. Просто так устроен мир: сильный забирает у слабого, а потом называет это справедливостью.

– Тогда какого черта лысого вы здесь сидите?!

– На доходчивое объяснение внутреннего механизма операции, в которой я участвую, понадобилось бы много времени. Достаточно сказать, что у меня есть надежный товарищ, который притворится, будто расставил для меня ловушку. Важное московитское начальство невольно напичкает нашу ловушку огромным богатством. И при естественном развитии событий настанет мимолетный волшебный миг, когда контролировать наживку будет единолично мой товарищ. А финал ты в состоянии додумать сам.

– Вы б лучше следили, чтоб ваш приятель не заграбастал все, да не забил на вас.

– Мой товарищ всегда доказывал свою надежность. Именно это я и пытался объяснить тебе ранее: надежный друг есть бесценный дар. Ради него я готов идти хоть в огонь. И он ради меня, я уверен, тоже.

– Ну, я-то ни за кого в огонь не пойду, – с сердцем буркнул Кирилл. – Я больше ни ради кого ползать по земле не стану.

– Тогда ты и вполовину не тот человек, которым я тебя считаю. Ты случайно не прихватил сегодняшних газет?

– Я хоть раз забыл? Я их там положил.

– Вот тебе и доказательство моей правоты! Даже во взвинченном эмоциональном состоянии ты продемонстрировал свою надежность. Смотри. Мир действительно очень плох. Сильные пожирают слабых, а слабые питаются друг другом. Но не все слабые готовы оставаться таковыми. Некоторые немногие – вроде нас с тобой, Кирилл! – используют свои мозги, дабы улучшить свою долю и отвоевать малую толику того, что было украдено у нас задолго до нашего рождения.

– Ага-ага.

– Скоро я вынужден буду покинуть тебя, и даже не попрощавшись, как часто бывает необходимо в нашей профессии. Но прежде я бы хотел поделиться с тобой словами отеческой мудрости. Если… – Даргер умолк, задумавшись, и продолжил: – Чтобы преуспевать в мире, от тебя требуется следующее: в первую очередь уверенность, терпение и способность сохранять ясную голову, когда все вокруг бьются в истерике. Ты должен научиться сохранять бесстрастность перед лицом лжи и ненависти. Пусть другие недооценивают тебя. Старайся не выглядеть слишком хорошим и не говорить чересчур мудро. Заливай другим, но сам не попадайся на свою удочку. Планируй победу, но готовься к поражению. Будут времена, когда ты потеряешь все, что имеешь… тогда возьми себя в руки и начни все сначала, а впоследствии не жалуйся.

Самое главное, живи сердцем, нервами и жилами. Если ты сумеешь говорить с обычным тупицей, не раздражаясь, и иметь дело со знатью, не позволяя им отобрать у тебя часы и кошелек… если ты сможешь войти в незнакомый город без гроша и уйти с набитыми наличностью карманами… Ну, тогда, старик, ты станешь мошенником, и вся Земля вместе с ее обитателями будет принадлежать тебе.[18]18
  Речь Даргера представляет собой весьма вольный парафраз знаменитого стихотворения Р. Киплинга «Если».


[Закрыть]

Скривившись от отвращения, Кирилл развернулся и бросился прочь, ни сказав ни слова.

– Ладно, – пробормотал Даргер. – Я думал, что понимаю маленьких мальчиков. Но, похоже, я ошибся. – Рука его нерешительно зависла над «Телегонией», но вместо этого потянулась за газетами.

Кирилл принес две главные ежедневные газеты, «Завоевание Москвы» и «Новую русскую империю». Даргер старательно прочитал в каждой раздел светских новостей. У московитских властей имелось достаточно времени и сил, чтобы подойти к Довеску с планами поимки его сбежавшего секретаря, а затем присвоить библиотеку себе. Как только они добьются своего, Довеску полагалось объявить бал-маскарад.

Однако новостей по-прежнему не было.

Хортенко лично вышел встречать карету.

– Госпожа Зоесофья! Какой восхитительный сюрприз! – Он взял ее ладонь, затянутую в перчатку, и поцеловал воздух над ней. Потом от души демократично пожал руку Довеску. – Я сообщил князю о вашем визите, и он предвкушает встречу с обычным своим вниманием.

– Он вроде бы нечасто покидает Кремль, – заметил Довесок, забирая из кареты свою трость.

Уголки губ у Хортенко приподнялись, как будто от тайного веселья.

– Жизнь великого человека заключается в его работе.

В этот момент где-то в доме хлопнула дверь и донесся лай собак.

– У вас есть собаки! – воскликнула Зоесофья. – Можно на них посмотреть?

– Да, разумеется, непременно. Только не сейчас. Я договорился с Московским полком конной полиции, чтобы они проводили нас до Кремля, и они сейчас как раз строятся по ту сторону здания. Поедем в вашей карете или в моей?

– Я всегда стремлюсь к новому опыту, – ответила Зоесофья, – будь он большой или маленький.

Но у Довеска каждая шерстинка на теле встала дыбом. Слух у него был чуткий, равно как и чувствительность к эмоциям его тупых сородичей. А та свора лаяла вовсе не из обычного собачьего восторга, но от боли, ужаса и горя. Довесок невольно навострил уши и раздувал ноздри. Он чуял по чужим феромонам, что с младшими сородичами обращаются крайне плохо.

Очки у Хортенко поблескивали двумя одинаковыми обсидиановыми кругами.

– У вас встревоженный вид, дорогой мой. Вас что-то напугало?

– Меня? О, нет. – Довесок повернулся к кучеру и небрежным жестом отослал экипаж обратно в посольство. – Просто меня иногда внезапно накрывают мрачные воспоминания. Как гражданин мира и отчасти авантюрист, я видел больше человеческой жестокости, чем хотелось бы.

– Когда-нибудь мы поведаем друг другу свои истории, – добродушно произнес Хортенко. – Те, кто в таких вещах разбирается, говорят, что если ты не видел русской жестокости, то ты не видел жестокости вообще.

Карета Хортенко была выкрашена в синий с белым, как и его особняк, поэтому ужасно напоминала гжельский чайник. Зоесофью и Довеска усадили на задние сиденья, а Хортенко со своими карликами разместился лицом к гостям.

Наконец лошади тронулись по направлению к Кремлю.

– Скажи мне, Макс, – обратился Хортенко к карлику слева, – что мы знаем о потерянной царской библиотеке?

– В 1472 году Великий князь Московский Иван Третий женился на царевне Софье Палеолог, племяннице последнего Византийского императора Адриана, более известного как деспот Морей.[19]19
  Автор немного путает: последним императором Византии был Константин XI, а деспотом Морей – как раз его брат, Фома Палеолог, отец Софьи.


[Закрыть] Деспотизм есть форма правления, при которой вся власть воплощена в единственном правителе. Человеческие права при этом отрицаются. В качестве приданого Софья привезла в Москву караван с книгами и свитками. Москва была основана князем Юрием Долгоруким в 1147 году.[20]20
  Москва была основана гораздо раньше, к 1147 году относится первое упоминание о ней в летописи.


[Закрыть] Для Московской области типичны дерново-подзолистые почвы. Согласно апокрифам, эти книги представляли собой последние остатки Великой Александрийской библиотеки.

– И любой апокриф может оказаться правдой, – заметил Хортенко.

– Итальянского архитектора Аристотеля Фиораванти наняли построить тайную библиотеку под Кремлем, – продолжал карлик. – Фиораванти также служил военным инженером в походах против Новгорода, Казани и Твери. Казань – столица Татарстана. Татарский соус делается из майонеза и мелко порубленных пикулей, каперсов, лука и петрушки, и был изобретен французами для мяса по-татарски. Последняя документально подтвержденная попытка отыскать библиотеку была сделана царем Никитой Хрущевым.

– Хорошо… но мы несколько отвлеклись от предмета, – вымолвил Хортенко и наклонился к Довеску: – Слышали пересуды? Вроде бы библиотека нашлась.

– Серьезно? Тогда это был бы роскошный подарок князю Московии. Дар, достойный халифа.

– Верно. Однако надо подумать о последствиях. Что, к примеру, может случиться, попади информация о местоположении библиотеки в частные руки? Наверняка счастливчик – кто бы он ни был – окажется в положении, позволяющем ему запросить громадную награду.

– Если только он не вращается в правительственных кругах. Тогда его главным вознаграждением будет простое сознание исполненного долга.

– Действительно. Но рядовой гражданин не будет знать, стоит ли предложенная награда данного героического открытия. Полагаю, наилучшим выходом из ситуации было бы партнерство, заключенное между каким-либо высокопоставленным лицом в правительстве и, допустим… не гражданином Московии. Иностранцем, возможно, даже послом. Как вы считаете?

– Думаю, мы прекрасно друг друга понимаем. – Довесок откинулся на подушки, согретый внезапно возникшим убеждением, что в этом мире все в порядке. – А посольству надо поскорее устроить бал-маскарад. Я разрекламирую событие в газетах, как только вернусь.