Текст книги "Даргер и Довесок (ЛП)"

Автор книги: Майкл Суэнвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц)

Данное утверждение было близко к истине и не польстило Довеску. Однако он скрыл свое недовольство.

– А с кем имею честь, сударь?

– Сергей Немович Хортенко. К вашим услугам.

– Я сэр Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё. По происхождению – американец, а ныне гордый гражданин Византии, – представился Довесок, и они пожали друг другу руки. – Я много слышал о вас, господин Хортенко.

– Я служу на небольшой должности в Кремле.

– Вы скромны. Мне говорили, что вы возглавляете тайную полицию князя. Именно вы – ловец колдунов и де-факто инквизитор. Более того, и это отнюдь не совпадение, что вы являетесь одним из самых могущественных людей в Московии и во всей России.

– Ошибаетесь. Я – разрекламированный мальчик на посылках.

Хортенко развернул носовой платок и снял очки, обнаружив тот факт, что глаза у него точь-в-точь как у насекомого. Довесок постарался не таращиться на своего собеседника.

– А вас заворожила моя особенность, – произнес Хортенко.

И это была чистая правда. Полукруглые, при ближайшем рассмотрении его глаза делились на тысячи гладких, как стекло, фасеток.

– Они обеспечивают вам круговой обзор? Вероятно, помогают находить путь в темноте?

– Да. Но главным образом они обеспечивают невозможность переиграть меня в гляделки, – ответил Хортенко. – Кстати, я не моргаю. – Он протер глаза платком и опять нацепил на нос очки. – И в слезах не нуждаюсь. Но у вас явно тоже имеются собственные заимствования у других видов.

– О, нет. Мой геном, хотя и был различными путями модифицирован, дабы я мог легко вписываться в человеческое общество, полностью принадлежит благородному псу.

– Как любопытно. А зачем именно это сделали?

– Такие вещи – обычное дело в Америке. – Довесок вежливо кашлянул, давая знак сменить тему. – По не относящемуся к делу поводу, мне интересно, не…

– Я знаю, о чем вы хотите спросить. Но я не могу помочь вам с князем. Считайте вопрос закрытым. Хотя смею надеяться, что я пригожусь вам с другой стороны. Я способен, например, помочь вам вернуть вашу книгу.

– Книгу? – непонимающе переспросил Довесок.

– Книгу, украденную у вас во время парада.

– Вы озадачили меня, сударь. В те минуты никакой кражи не было, за возможным исключением тех, которые совершили карманники. Воришки всегда работают в толпе во время уличных шествий.

– Что ж, полагаю, мои осведомители оказались не на высоте, против обычных своих стандартов, – сказал Хортенко, слегка улыбнувшись.

Он отошел от Довеска, а его карлики последовали за хозяином.

Довесок вернулся в бальный зал и обнаружил, что несколько мужчин собрались у перегородки, чтобы побеседовать с вовсе-не-недоступными Жемчужинами. По его кивку из небытия возникли неандертальцы – сейчас одетые, как положено, в официальные костюмы – и расшугали любопытных. Затем он придвинулся к полотнищу, дабы побеседовать сквозь резьбу и тюль с Зоесофьей.

– Ну? – прошептала она.

– Князь Московии шлет свои глубочайшие сожаления, но его удерживают неотложные государственные дела. Он испытывает вполне понятное нетерпение познакомиться со своими невестами и приказал подготовить для вас комнаты в Теремном дворце с соответствующей роскошной обстановкой. – Довесок умолк, наслаждаясь благодарными отзывами по меньшей мере шести слушательниц.

Но Этери протолкалась в передний ряд группы и надулась.

– Где Аркадий? Почему он перестал навещать нас? – Прежде чем Довесок успел ответить, она продолжила: – Вы во всем виноваты, посол де Плю Пресьё. Единственное, что помешало бы ему присутствовать рядом со мной на столь важном событии, это если бы вы посадили его под замок!

В ту же секунду Довесок случайно оглянулся на Хортенко и его ученых гномов. Все трое неотрывно таращились на него.

– Боюсь, мы уже не увидим Аркадия Ивановича, – рассеянно пробормотал Довесок.

Короткий резкий звук втягиваемого воздуха подсказал Довеску, что он совершил ошибку. Даже сквозь экран он разглядел, как смертельно побелело лицо Этери. Глаза у нее сделались черными и немигающими.

– Если вы не доставите моего молодого человека сюда до окончания праздника, я скажу неандертальцам, что ты пытался положить свои грязные лапы на мое тело. И они разорвут тебя пополам. Так тебе и надо.

Довесок соображал быстро.

– Ты не поняла меня, образец красоты. Я предположил, что мы вряд ли увидим парня снова, поскольку его тело уже передано в министерство общественных расследований.

– Что?!

– Это печальная история. Он разрывался между любовью к тебе и трагическим осознанием того, что вы никогда не сможете быть вместе. Поэтому юноша бросился с Большого Каменного моста в Москву-реку. Теперь официальным лицам решать, убило ли его падение или он утонул. Но, как бы то ни было, ясно, что бедняга покончил жизнь самоубийством.

Евлогия и Евфросинья крепко обняли Этери. Поскольку они являлись абсолютными близнецами во всех отношениях (за исключением того, что у одной кожа отливала аспидно-черным, а у другой была белой, как снег), зрелище получилось отвлекающе прекрасным.

– Как романтично! – воскликнула Евлогия.

– О, да! – согласилась Евфросинья.

Этери поднесла запястье к потрясенному лицу. Затем прикоснулась губами к тому месту, где губы Аркадия оставили несмываемый след.

– Увы! Мой глупый Аркаша! – воскликнула она и сомлела с такой изысканной грацией, что у Довеска дух захватило.

Жемчужины сгрудились вокруг ее упавшего тела, растирая ей руки, обмахивая свою подругу и оказывая ей прочие аналогичные услуги. У экрана задержалась только Зоесофья.

– Он, разумеется, написал прощальную записку? – прошептала она еле слышно.

– Естественно. Я скопирую ее и пошлю Этери утром.

– Не беспокойтесь, я позабочусь обо всем. Вы не знаете, что говорить.

И, царственно вскинув голову, Зоесофья горделиво выпрямилась. Чувствуя себя одновременно отчитанным и, однако, гораздо лучше, чем за минуту до инцидента, Довесок вернулся к празднеству. Утром Жемчужины выдвинут новый набор жалоб – а ведь они и так непрестанно требуют немедленно представить их князю! Но у Довеска еще есть время. На данный момент все хорошо.

Хортенко не стал садиться в карету после приема. Он считал, что ходьба помогает сосредоточиться. Ученые гномы, не задумываясь, шагали по бокам от него. Пешеходы, завидев Хортенко, торопливо отступали на проезжую часть, дабы убраться с дороги.

Наконец он обратился к тому из двоих, кто был чуть повыше:

– Разве не странно, Макс, что Византийская империя прислала в качестве посла американца… являющегося, если называть вещи своими именами, собакой?

– Византий был основан мегарцами и аргивянами под водительством Византа в 667 году до нашей эры. Халиф является четырнадцатым в линии клонов Абдуллы Политически Неуязвимого. Расстояние между Москвой и Византией по прямой составляет 1098,901 мили, то есть 1544,192 версты. У посла акцент уроженца Земель Западного Вермонта – одной из небольших республик в Подканадской Северной Америке. Америку открыли дамасские моряки в правление Абдул-Рахмана III. Моряки сексуально невоздержанны. Генетические аномалии политическая элита Византиума вроде бы не одобряет, хотя в гражданском кодексе не содержится на этот счет никаких указаний. Ни один индивид, чей геном являлся человеческим менее чем на 97 процентов, никогда не получал полного гражданства в Халифате.

– Хм. Интересно. Что же, черт побери, скрывает посол?

С абсолютной и непритворной серьезностью второй ученый произнес:

– Все, что угодно.

– Да, Игорек, но мне кажется, он также хотел дать нам понять, что он себе на уме. Достопочтенный сэр Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё ведет с нами серьезную игру. – Хортенко сцепил руки за спиной и хмуро уставился на землю. Его саванты сохраняли безмятежность. Вскоре он произнес: – Мы знаем, чего боятся люди. Но как насчет собак?

Карлики открыли рты, но он жестами велел им молчать.

– Скажи мне, Макс. От какой породы, по твоему мнению, происходит наш добрый друг посол?

– Две характеристики отличают собаку от других псовых: ее повсеместное распространение в тесном соседстве с людьми и огромное число подвидовых вариаций. У собак нет зубов мудрости. Мудрость есть культурный артефакт. Порода есть культурный артефакт. Посол – либо полукровка, либо генетическая химера. Бабуины были замечены за тем, что воровали щенков диких собак и выращивали их для охраны своей стаи. Химера – мифическое чудище, описанное Гомером как «творение бессмертных, а не человека, лев спереди и змея сзади, посередине козел». Источник генома посла, похоже, происходит в основном от американского фоксхаунда.

– Серьезно?

Идти до дома Хортенко было недалеко. Добравшись туда, он позвонил дежурному помощнику.

– Накормите и помойте Игоря и Максима, затем усадите их читать сегодняшние отчеты. Мне нужно, чтобы вы расширили псарни в подвале и купили для них собак… восьми хватит. Американских фоксхаундов, если можно, хотя сгодятся и любые близкие к ним. Давайте выясним, что причиняет им боль и чего они боятся. Просто на тот случай, если нам придется подвергнуть посла допросу.

5

Москва была городом скрытых проходов и удивительных глубин. Там имелись пешеходные дорожки, которые проходили под всеми крупными проспектами. Вдоль улиц – уже на открытом воздухе – выстроились мелкие магазинчики и лавчонки. Здания освещали биолюминесцентные лишайники, растущие под стрехами крыш. Подвалы вели в обширные подземные галереи. Нелегальный бизнес вытекал из не отмеченных на карте складов, вырезанных в материковой породе в те времена, когда город был еще молод. Военные установки ушедших эпох и бункеры, созданные для защиты древних тиранов от любых врагов, были глубоко встроены в трехмерную сеть транспортных и служебных туннелей. К слову сказать, некоторые до сих пор функционировали, а в других содержались руины инфраструктуры торопливо растерзанных после бунта электронных рабов человечества. Длинные коридоры соединяли более не существующие здания.

– Водки, барышня?

– За каким еще дьяволом я могу торчать в этой вонючей дыре?

Кто угодно запутался бы в подземных извилистых путях… но к Ане Пепсиколовой данное утверждение не относилось. Для горожан она была лучшим проводником, какого только можно было нанять за деньги, – ведь Пепсиколова раскрывала тайны Москвы. Молодая женщина аристократического происхождения уже давно болталась в криминальном подполье, а поскольку никто не знал ее покровителя, то ее можно было запросто обжулить или обсчитать. Для тайной полиции она превратилась в безжалостного и полезного агента под прикрытием, хотя лояльности стражи порядка к ней не питали. Для Сергея Хортенко она была наивной и гениальной девочкой, сунувшей нос в чужие дела и вследствие этого сломившейся под его волей. Ну а для чудищ, воображавших себя настоящими правителями Нижнего Города, она являлась удобным средством шпионажа за Верхним Городом. Планы тварей наливались, вызревали, и с каждой минутой приближался тот великий день, когда все в Москве – и она в первую очередь – умрут.

Ей порой бывало нелегко держать в узде своих мнимых хозяев – а еще труднее решить, кого из них она ненавидит больше остальных. Единственное реальное удовольствие она испытывала лишь в те моменты, когда ее нанимал кто-нибудь достаточно слабый. Вот тогда-то она и осмеливалась скормить его, живого и вопящего, одному из угнетателей.

Пепсиколова сгорбилась над тарелкой с хлебом, нарезанным на маленькие кусочки. Она смолила сигареты одну за другой и выпивала медленно, но неуклонно, поддерживая негромкое гудение в затылке. После каждой стопки Пепсиколова клала распяленную ладонь поверх хлеба. Затем закрывала глаза, неуловимым движением выщелкивала из запястных ножен Святую Кириллу и тыкала между пальцев, дабы наколоть на острие новый кусочек и убрать изо рта послевкусие. Такой способ она использовала для оценки собственной трезвости. Ей требовалась ясная голова, когда этот иностранный авантюрист по имени Обри Даргер соизволит появиться здесь.

Последние два дня она за ним наблюдала. Сегодня они поговорят.

Наконец раздался дробный топот ног по ступеням, ведущим с улицы, и ее жертва распахнула дверь. На крохотное мгновение прохладный осенний воздух хлынул в «Ведро гвоздей». Потом дверь с грохотом захлопнулась наглухо, восстанавливая вонь сигарет и несвежего пива.

– Англичанин! – воскликнул неприметный юноша – неинтересный даже людям Хортенко. Парень регулярно заглядывал сюда спорить о политической теории и, уходя, оставлял повсюду пачки листовок.

– Точно! – отозвался его приятель.

Молодая женщина, еще наполовину студентка, но уже куда больше проститутка, повернулась на табурете и послала незнакомцу воздушный поцелуй.

Иностранец мог быть очарователен, когда хотел, – это было первое, что записала Пепсиколова в своем отчете.

– Водки! – крикнул Даргер, хватая стул и швыряя кепку на стол. – Если это пойло можно так назвать.

Бутылка, стакан и тарелка хлеба были доставлены. Даргер хлопнул стопку и отщипнул мякиш. Затем откинулся на стуле, чтобы наполнить стаканы на соседнем столе.

– Итак, что за подрывную чушь мы обсуждаем?

Дилетанты рассмеялись и подняли свои стаканы в приветствии.

Даргер производил впечатление щедрого человека, но в действительности тратил совсем немного денег. К примеру, заказал лишь полбутылки водки в течение долгого вечера. Вот и вторая особенность, которую Пепсиколова отметила в своем отчете.

Она пытливо изучала Даргера прищуренными глазами. Он отличался от всех, с кем ей доводилось иметь дело. В принципе, он был неплохо сложен, но лицо… ну, стоило ей хоть на мгновение отвернуться или самому Даргеру – сменить позу, как он буквально терялся в потемках. Не то чтобы он был неказист, отнюдь… Если выражаться точнее, то внешность Даргера была настолько типичной, что его облик отказывался задерживаться в памяти. Когда Даргер говорил, то черты его лица оживлялись. Но едва его губы переставали двигаться, как он тут же сливался с обоями.

Непримечательный. Вот верное определение.

Пепсиколова подошла к столу иностранца.

– Вы кое-что ищете.

– Как и все мы, – Даргер улыбнулся ей и подмигнул, явно приглашая присоединиться к нему в частном заговоре. – В юности я некоторое время работал предсказателем. «Вы стремитесь к совершенству», – говорил я. «В вас есть неизведанные глубины… Вы пережили великую утрату и познали страшную боль… Окружающие не в состоянии оценить вашу чувствительную натуру». Я твердил всем одно и то же и кормил каждого одинаковыми сказками. На самом деле моя болтовня была столь убедительна, что пошел слух, будто я вожусь с демонами… В итоге я сбежал от толпы линчевателей под покровом ночи.

Пепсиколова пинком отодвинула ближайший стул.

– Садись же и расскажи мне о себе, – продолжил Даргер. – По-моему, ты замечательный человек, который заслуживает гораздо лучшего, чем дрянное обращение, которое ты до сих пор видела в жизни.

Он смеялся над ней! Пепсиколова мысленно пообещала себе, что он заплатит за свои слова.

– Проводник, – произнесла она. – Мне сообщили, что вы нуждаетесь в проводнике, достаточно сведущем в подземных путях.

Он задумчиво уставился на нее.

Пепсиколова легко могла представить, что он видел. Женщина брачного возраста, худенькая, с коротко постриженными темными волосами. Одета в рабочую одежду: мягкая шляпа, свободный пиджак поверх простого жилета и сорочки, мешковатые штаны. Ботинки у нее были достаточно прочными, чтобы переломить хребет крысе, наступив на нее лишь единожды. Она знала это по опыту. Даргер не заметит Святую Кириллу и Святую Мефодию – один узкий клинок для рукопашной и второй для метания, – которые она прятала в рукавах. Но у девочек имелся братец, Большой Иван, прикрепленный на поясе. Иван, как и многие мужчины, был не слишком функционален, поэтому служил для понта и устрашения.

– Ваша цена? – спросил Даргер.

Она ответила.

– Вы наняты, – кивнул он. – За половину названной суммы, разумеется… я не дурак. Можете начинать знакомить меня с общей областью, где я желаю сосредоточить свои поиски.

– А именно?

Он неопределенно повел рукой.

– Я думаю о востоке. Под старым городом.

– То есть у подножия Кремля? Я знаю, что вам нужно.

– Правда?

– Не думайте, что вы первый, кто нанимает меня для поисков утерянной могилы царя.

– Освежите мою память.

Не потрудившись убрать из голоса раздражение, Пепсиколова бросила:

– Во время падения Утопии огромное множество вещей было спрятано, чтобы защитить их от определенных сил. Среди них оказалась и могила царя Ленина, некогда возвышавшаяся на Красной площади, но теперь похороненная в неизвестности. Как имена Петра Великого или Ивана Грозного, его имя до сих пор важно для русских. Если его тело найдется, оно, несомненно, будет использовано вашими друзьями-диссидентами. Кроме того, существуют обычные слухи о связанном с могилой кладе. Конечно, это полная чушь, но я уверена, вы все равно в них верите. В общем, не думайте, что меня легко обмануть.

– Да! Точно! Вы видите меня насквозь, – Даргер лучезарно улыбнулся. – Вы исключительно проницательная женщина, и я ничего не могу от вас скрыть. Мы можем приступить прямо сейчас?

– Как пожелаете. Воспользуемся черным ходом.

Они направились на кухню, и Даргер придержал для своей спутницы дверь. Когда Пепсиколова проходила мимо, он положил руку ей на зад в вызывающей ярость снисходительной манере. По ее позвоночнику прокатилась судорога удовольствия.

Она заставит его страдать с наслаждением.

Первый раз баронесса Лукойл-Газпром провела ночь с Аркадием одна. Во второй раз она явилась в сопровождении своей лучшей подруги Ирины – в надежде притупить его аппетиты. Однако, когда жемчужный свет зари затопил город и просочился в окна апартаментов юноши, две дамы распростерлись, ослабшие и утомленные, на плоту его огромной кровати. Сам же Аркадий был абсолютно уверен, что мог бы продолжать еще не один час.

Но, видя их изнеможение, юноша нежно поцеловал каждую из милых женщин в лоб и, накинув вышитый шелковый халат, прошествовал к окну. Он хотел встретить рождение нового дня. Алхимия рассвета превратила дымы и туманы Москвы в размытую и святую дымку, на краткий срок преобразившую забитое людьми и злое место в безгрешный город на холме. Перед Аркадием расстилался второй Иерусалим, достойное обиталище для Духа Живого.

Молодой человек застыл на месте, утопая в присутствии Бога.

Спустя несколько минут баронесса Авдотья чуть заметно шевельнулась и выдохнула:

– Это было… даже лучше, чем в первый раз. Я и представить себе не могла, что такое возможно.

Ирина рядом с ней промурлыкала:

– Я не позволю, чтобы меня касался другой мужчина. Не собираюсь портить воспоминание об этой ночи.

Слова благородных дам стали для Аркадия настоящим бальзамом. Подруги так старательно почесывали его самолюбие, что ему пришлось подавить порыв броситься обратно на кровать и показать им обеим, на что он еще способен.

– Почему ты бросил нас? – притворно пожаловалась баронесса. Аркадий уловил любящую улыбку в ее голосе. – Что привлекло твое внимание?

– Я наблюдаю восход солнца, – просто ответил он. – Оно стремится подняться над горизонтом, а горизонт будто движется, как веки спящего, когда тот пытается проснуться. Пусть задача и трудна, но победа неизбежна. Никакие армии мира не способны задержать светило даже на мельчайшую долю секунды.

– Твои речи звучат вдохновляюще.

– Да! Да! – воскликнул Аркадий с уверенностью неофита. – Точно так же милосердный Господь пытается проложить Свой путь в наши связанные ночью, грешные жизни – порой это кажется даже невозможным, но Его воля непреклонна и неустанна. Тьма бежит пред Ним. Его Свет озаряет нас подобно солнцу, и наши души наполняются чистотой, умиротворением и покоем.

– О, Аркадий, – восхитилась Ирина. – Ты такой духовный. Но Бог не входит в жизни обычных людей подобным образом. Он так ведет себя только со святыми и людьми из книжек.

Аркадий отшвырнул халат и вернулся в постель. Он сгреб обеих женщин в охапку и обратился к ним по уменьшительным именам:

– Ах, моя красавица Дуняша! Милая Иришка! Не отчаивайтесь, ибо Господь нашел способ пробить пленку, отделяющую его от земного мира.

– Прочь, ненасытный зверь! – Баронесса высвободилась из рук Аркадия, но затем, когда он не сделал попытки обнять ее снова, устроилась в них обратно. Ирина перекатилась и слегка коснулась чуть надутыми губами груди Аркадия.

Теперь наступала самая деликатная и важная часть миссии Аркадия.

– А знаете, я ведь не всегда был столь пылок и так уверен в негасимой любви Господа. Еще недавно я был слаб и обуреваем сомнениями, – он помолчал, будто споря с самим собой, надо ли делиться с ними великой тайной. – Дорогие мои! Хотите стать сильными, как и я? Желаете иметь мою сексуальную мощь? Это ерунда. Нет ничего проще. Я все вам покажу. Но, что более важно, вы сами почувствуете присутствие Господа внутри себя – так же интимно, как ощущали мою нежность.

– Звучит восхитительно, – прошептала баронесса Авдотья, – хотя и невероятно.

– Пригласите меня к себе в имение на следующие выходные, когда барона не будет дома, и я привезу с собой все, что потребуется. И мы втроем станем ближе, чем любовники, и сильнее, чем боги.

– Я приеду, – пообещала Ирина. – Но я должна привести с собой еще пару друзей, чтобы иметь возможность передохнуть между твоими любовными натисками.

– Мы примемся за дело впятером.

Это был мимолетный миг золотого совершенства, который наступает в конце сентября. Русские называют его «бабьим летом». Парки и бульвары Москвы выманивали любовников и зевак из домов и контор. Люди катались на лодках по серебристым водам реки. Вид с лесистых высот Тайницкого сада отличался живописностью лубка, раскрашенного вручную.

Находясь в Кремле, Довесок чувствовал себя вознесенным над повседневными заботами обывателей города. Теперь Довесок наконец-то понял состояние здешних правителей. Он ощущал не только физическое, но и моральное превосходство, занимая более высокое и духовное, поистине горное место. В то время как московиты из плоти и крови истекали от пота, воняя сосисками и квасом, он сохранял чистоту. «Бедняги!» – жалостливо подумал Довесок, подразумевая каждого, кто имел несчастье тут родиться.

К тому же, надо признать, неплохо было для разнообразия убраться подальше от Жемчужин. При всей своей красоте и очаровании Жемчужины проявляли своеволие и настырность. И они становились упрямее с каждым днем, требуя, чтобы их отвезли с помпой и церемониями в Теремной дворец, дабы они могли предстать, краснея и стесняясь, перед женихом. После чего, полагал Довесок, семь девственниц с их переизбытком книжного образования и отсутствием разрядки для их физических желаний продемонстрировали бы князю, насколько ужасающими они могут быть.

Поэтому он и обратился к пухлому и напыщенному чиновнику, восемнадцатому по степени могущества человеку в Москве, с которым они медленно прогуливались среди рябин Тайницкого сада.

– Мы в Москве уже больше месяца, а вы по-прежнему не можете осуществить самую простую вещь? – ядовито поинтересовался Довесок.

– Я сделал все, что мог, но, увы, встреча с князем Московии не из тех, что случаются часто.

– Все, чего я хочу, – повторил Довесок, – вручить правителю в подарок семь прекрасных наложниц, причем все они изящны, умны и отчаянно мечтают ему угодить. Они созданы не просто для красоты и приятного времяпрепровождения. Жемчужины умеют готовить, составлять букеты, жульничать в картах и играть на фортепиано. Они не только приятны глазу и уху и – теоретически – носу, руке и языку, но и получили серьезное образование по литературе, психологии и политической философии. Как советники они будут неизменно честны, но проявят византийскую утонченность. Между прочим, они натасканы во всех социальных навыках и эротических искусствах. Никогда еще подобный дар не отвергали столь грубо!

– Князь – великий и занятой человек.

– Предупреждаю вас, что, когда он испытает тысячу восторгов Жемчужин Византии, он не наградит вас за то, что вы так долго их к нему не пускали.

– У вас свой долг, а у меня – свой. До скорого свидания. – Завернувшись в свое достоинство, как в плащ, чиновник, коего Довесок считал самым бесполезным типом в Москве, удалился.

Обескураженный посол плюхнулся на скамейку.

Загадочное имя Тайницкого сада имело больше смыслов, чем казалось на первый взгляд. Но, конечно же, свое название он получил из-за Тайницкой башни, над которой и располагался. А башня, в свою очередь, являлась одной из двух дюжин кремлевских сооружений, возведенных еще во времена Утопической эпохи. Вообще, об этом месте ходило множество слухов. Некоторые говорили, что в кладке находится вход в секретный подземный туннель. Другие утверждали, что в башне есть тайный колодец. Наиболее правдоподобной выглядела версия наименования ее в честь давно разрушенной Церкви Святых Таинств, некогда стоявшей поблизости. Но какое из них правдиво, никто не мог сказать. В России отсутствовали факты и были только противоречивые конспирологические теории.

Довесок вынырнул из своих грез и обнаружил рядом с собой на скамейке крепко сбитого и невзрачного мужчину в синих летных очках.

– Что-то вы какой-то невеселый, посол, – заметил Хортенко. – Могу я спросить почему?

Будучи в дурном настроении и не видя причин притворяться, Довесок ответил:

– Уж вы-то должны знать! Именно вы должны быть в курсе того, что я и не пытался скрывать.

– Да-да, ваши «Жемчужины», разумеется. Я просто начал светскую беседу. Но вы слишком прямолинейны. Посему буду столь же откровенен. Вам невозможно увидеть князя Московии. Ни одного иностранца никогда не допускали на прием. Но если вы ответите мне открыто и честно на пару вопросов, я устрою для вас встречу с князем. И тогда… вы получите столько внимания великого человека, сколько он решит вам уделить.

Было в тихом веселье, с которым говорил Хортенко, нечто, от чего волоски на загривке у Довеска встали дыбом. Испытав на миг ужас, Довесок произнес:

– Что вы желаете узнать?

– Кое-что об украденной у вас книге… что именно это за книга?

– Не могу ответить вам точно, поскольку данные сведения политические хирурги халифа заперли в моем мозгу с целью неразглашения. – Довесок заморозил все мускулы лица и тупо уставился вдаль. Затем внезапно, судорожно вскинув голову, он продолжил: – Однако я способен сказать, что она предназначалась в подарок князю.

– Тогда мы с вами союзники. Кстати, книга очень ценная?

– Гораздо ценнее, чем Жемчужины Византии. В действительности она являлась главным подарком, а они – лишь дополнением.

Хортенко поджал губы и задумчиво постучал по ним коротким указательным пальцем.

– Полагаю, мои люди смогут помочь вернуть ее, отыскав вора. Он – иностранец и поэтому не затеряется в городе.

– Его зовут Обри Даргер, и он служил у меня секретарем. Но, должен вам признаться, книга как таковая бесполезна без… – Довесок немилосердно кривил лицо, словно подыскивал формулировку, дозволенную заложенной в мозг программой. – Без определенной информации, которой владеет только он.

– Любопытно. Но информация довольно легко выйдет под пыткой.

– Если бы!.. Да я бы сам взял в руки кнут, после того что натворил негодяй Даргер! Но по той же причине, по которой я не могу быть откровенен с вами касательно… этой стороны дела… в общем, затея абсолютно бесполезна. – Довесок вздохнул. – Жаль, что я не могу быть вам полезен. Вряд ли моего рассказа достаточно, чтобы обеспечить встречу с князем.

– Вовсе нет, – пробормотал Хортенко, сверился с маленьким ежедневником и сделал пометку. – Приходите ко мне домой в следующий вторник, и я отведу вас к нему.

Даргер последовал за своим проводником в подземный город.

Аня Пепсиколова являлась агентом тайной полиции. Но Даргер не имел к ней никаких претензий. На самом деле в том-то и заключался весь смысл его шарады – привлечь внимание сил, реально управлявших Московией, и в конечном итоге убедить их, будто у него есть нечто им нужное.

Такое, за что они охотно и дорого заплатят.

Естественно, правители заведомо скупы с теми, кто оказывает им услуги. Поэтому для получения достойной награды требовался молчаливый партнер. Некто, занимающий высокое положение в администрации. Работа Довеска заключалась в том, чтобы найти этого персонажа, ну а сам Даргер старательно изображал приманку.

Кухня «Ведра гвоздей» вела в длинный коридор. Сквозь приоткрытые двери можно было разглядеть мясные лавки, судомойни, грибные плантации, генностыковочные лаборатории и тому подобные заведения. Здесь обитали низшие слои рабочего класса. Эти люди мрачно цеплялись за скудные средства к существованию и отчаянно боялись, что могут потерять хватку и рухнуть в бездну безработицы и нищеты.

Даргер и Пепсиколова прогрохотали вниз по металлическим ступеням, готовым провалиться от старости на самое дно, где выживали лишайники и светящиеся грибы. На пересечении двух коридоров безногий ветеран войны с растущими из щеки щупальцами продавал масляные лампы и одеяла. Пепсиколова бросила ему несколько рублей, и тот зажег две лампы плюющейся серной спичкой. Пламя сначала взмыло вверх, но сразу же опало, когда продавец подкрутил фитили. Пепсиколова вручила одну лампу Даргеру.

Металлические части светильника казались хрупкими, а тонкие стеклянные пластинки, похоже, могли разбиться от слабого прикосновения.

– А это не огнеопасно? – спросил Даргер.

– Если Москва горит, то она сгорит дотла, – пожала плечами фаталистка Пепсиколова.

И она принялась спускаться по второй крутой и бесконечной металлической лестнице. В конце концов путники оказались в обширном и сумрачном станционном вестибюле с мраморными стенами. Бетонные причалы окаймляли подводную реку, чьи воды были черны, как Стикс.

– Это Неглинная, – произнесла Пепсиколова с оттенком грусти. – Бедняжка замурована с незапамятных времен.

При виде гостей горстка гондольеров побросала сигареты и принялась размахивать фонарями, зазывая вновь пришедших на свои суденышки. Но Пепсиколова их проигнорировала. У конца причала стоял маленький челнок. Она забралась в него, а следом за ней и Даргер.

Когда они готовились отчалить, случилась странная сцена. Из мрака возник почти бесплотный и бесцветный персонаж и протянул три пачки сигарет, которые Пепсиколова приняла без единого слова. Лицо существа ничего не выражало, двигалось оно вяло. Потом отвернулось и спустя секунду исчезло.

– Кто это был? – поинтересовался Даргер.

Пепсиколова раздраженно отмахнулась и прикурила сигарету.

– Кое-кто. Посланник. Не из тех, до кого кому-либо есть дело.

– Ты бы не курила. Здоровее была бы.

– Расскажи мне что-нибудь такое, чего я не знаю, – отрезала Пепсиколова и оттолкнулась шестом.