Текст книги "От полюса до полюса"

Автор книги: Майкл Пэйлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Итак, вы ведете полную дел жизнь посреди пустыни?

Харальд пожимает плечами.

– Случается, что с осени до июля я не вижу ни одной живой души.

Рокот приближающегося вертолета заставляет Харальда вскочить на ноги.

– Почта, – поясняет он, показывая на вертолет «Си-Кинг», гудящий над фьордом.

После позднего ленча и новой порции историй наш караван заново пакуется и пускается в путь. Харальд с улыбкой машет нам рукой на прощание. Я и в самом деле не понимаю, почему человек подобных интересов, внутренней свободы и культуры предпочитает бить зверя во льдах Шпицбергена, но чувствую, что ему приятно казаться загадочным, и, не являясь отшельником, он, тем не менее, принадлежит к редкой породе подлинно независимых людей.

Остаток пути проходит без особых событий. Склоны не настолько круты, и в некоторых ложбинках снег превращается в кашу. Привычным уже образом мы перескакиваем с одного ледника на другой, под рев моторов поднимаемся к снежному перевалу и провожаем взглядом тюленей, плюхающихся в свои лунки, когда пересекаем фьорды.

Хотя мы быстро продвигаемся к Лонгьирбюену, погода еще не свела с нами все счеты. Свернув в широкую, ведущую к городу долину, мы получаем прямо в лицо полный заряд колючего мокрого снега, и, когда Хейнрих прибавляет скорости, чтобы скорее попасть домой, окончание нашего пути делается неприятным.

После пяти с половиной часов пути мы видим впереди в сумраке первые огни Лонгьирбюена, и гусеницы снегоходов начинают неловко скрести по сырому шоссе.

В половине одиннадцатого мы добираемся до первого города на нашем пути, отстоящего от Северного полюса на 812 миль.

День 7: Лонгьирбюен

Все, кого мы встречали в Ню-Олесунне, нелестно отзывались о Лонгьирбюене. Как часто бывает со столицами, городок сей трудно назвать красивым. Это очередной поселок горняков, в основном принадлежащий компании Store-Norsk, однако в отличие от Ню-Олесунна здесь по-прежнему добывают уголь: воздух насыщен тонкой угольной пылью, на дороге много грузовиков, а строения расположены по строгой решетке, вползающей на бока долины. Забавно, что основной продукцией этого безлесного острова является ископаемое топливо. Одна из теорий, объясняющих существование угольных залежей, гласит, что Шпицберген некогда располагался у экватора и был покрыт тропическими лесами.

Информационный листок о Лонгьирбюене в моем спартанском номере отеля скорее похож на выдержку из отчета компании, чем на туристическую брошюру. Поселок этот был основан в 1906 г. американцем Джоном Манро Лонгьиром. Десять лет здесь работали только мужчины, однако в 1916 г. норвежцы выкупили Лонгьир и позволили женам горняков сопровождать своих мужей. Нынешнее население состоит из 250 женщин, 250 детей и 550 мужчин.

Но от снегоходов здесь не избавиться. Всю ночь они снились мне, а утром я обнаружил в городе целый слет любителей Ski-Doo, центром которого совершенно случайно оказался наш отель. Начиная с десяти утра международная ватага покупателей снегоходов из всех холодных стран мира пыталась, если судить по звукам, преодолеть почти вертикальный склон, находящийся позади отеля. Есть в этом транспортном средстве нечто такое, что пробуждает в водителе сразу «Джекилла и Хайда». Оказавшись в седле, он рано или поздно ощутит неистребимую потребность совершить нечто опасное. Эти машины принадлежат миру, не знающему ни дорог, ни полисменов.

В Лонгьирбюене есть супермаркет. Над автоматически открывающейся дверью его не написано «Самый северный супермаркет мира», однако на 78-м градусе северной широты у него едва ли найдется несколько конкурентов. Если не считать консервированных овощей фирмы «Sodd», внимание наше привлек разве что великолепно укомплектованный отдел алкогольных напитков. Учитывая предстоящий вояж по морю, я наполняю свою тележку только для того, чтобы вернуть бутылки на место, поскольку не обладаю действующим авиабилетом до Лонгьирбюена или из него. Оказывается, потребление спиртного здесь строго контролируется. Купить даже банку пива здесь можно только по особому разрешению сиссельманна, то есть губернатора. И мы бредем к губернаторской резиденции за разрешением, ощущая себя нашкодившими школьниками.

День 8: От Лонгьирбюена до Тромсё

Свое путешествие на юг нам предстоит продолжить на транспортном корабле «Норсель», который отходит сегодня в норвежский город Тромсё, одновременно заправляя, «бункерируя», как здесь говорят, несколько рыбацких катеров по пути. Кают на борту немного, и путешествие окажется небыстрым (оценки сулят от пяти до семи дней на 600-мильный маршрут), однако нищему выбирать не приходится, а других кораблей в начале лета в Лонгьирбюене в ближайшее время не ожидают.

Мы прощаемся с людьми, сопровождавшими нас по Шпицбергену. Гейр ставит меня в известность о том, что также направляется в Тромсё уже через пару часов, но только самолетом, как делает всякий нормальный человек Я пытаюсь намекнуть на то, что у ненормального есть свои радости.

Кроме «Норселя» у причала нет ни единого корабля. Адвентфьорден, Рождественский фьорд, на котором расположен Лонгьирбюен, освободился ото льда всего неделю назад, и до прихода кораблей за углем остается еще месяц. Кораблик крепкий, разве что малость побитый, кажется красным почтовым ящиком на фоне серых строений порта и белых снежных плащей, укрывающих горы по ту сторону фьорда. Суденышко невелико, водоизмещение всего 550 т, и наши каюты более всего похожи на шкаф, однако под палубой тепло и необычайно уютно. Утром я разговаривал с журналисткой из свальбардской газеты, недоуменно приподнявшей бровь, узнав, что я намереваюсь попасть в Тромсё на корабле. «Здесь морю называют танцевальной площадкой дьявола». Я пересказываю эту точку зрения капитану Стейну Бьелгеруду, улыбающемуся отнюдь не самым обнадеживающим образом. Он объясняет мне, что «Норсель» обладает чрезвычайно большой осадкой в 8 м, а потому при полной загрузке почти весь корпус уходит под воду, делая кораблик еще более восприимчивым к продольной и бортовой качке.

– И мы сейчас действительно полностью загружены?

Улыбка его делается еще шире:

– О, да.

Хорошая новость состоит в том, что корпус набран из стальных пластин толщиной в 28 мм.

– Высший ледовый класс, – ободряет он меня. – Можем идти сквозь сплошной лед толщиной в 60 см.

– Итак, во льдах нам ничто не угрожает?

– Ну конечно. Если только корабль не слишком обледенеет снаружи. В подобном случае мы можем перевернуться.

Неприступной прочностью корпуса «Норселя» мы обязаны верфям Третьего рейха, ибо кораблик наш был заложен в Германии в 1943-м, но остался незаконченным и был передан норвежцам в 1947 г. С тех пор его использовали для охоты на тюленей, траления морских гребешков и в качестве экспедиционного судна.

Экипаж состоит из семи человек – капитана, первого помощника, шеф-инженера, кока и трех матросов. В данный момент они присматривают за разгрузкой явно годового для здешних мест запаса рулонов туалетной бумаги. Этот отнюдь не харизматичный корабль играет здесь жизненно важную роль. Капитан вспоминает, как однажды запоздал с грузом пива на борту:

– На всем острове оставалось только семнадцать банок. Парни встречали нас уже на причале.

Сразу после семи вечера под пронзительными лучами солнца мы отчаливаем из Шпицбергена, огибаем мыс, проходим мимо угольных эстакад и выходим на широкий простор, выводящий к Гренландскому морю.

Скоро наш путь преграждает стена серых облаков, и капитан объявляет, что предсказан шторм. Рубка его забита всякой электроникой, однако он предпочитает опустить одно из оконных стекол, высунуть голову наружу и посмотреть, что там делают птицы. Капитан скептически относится к предсказаниям метеорологов. Слишком быстро меняется в этих водах погода.

Капитан проложил курс на запад, чтобы обойти паковые льды у побережья, однако с запада надвигается и шторм. Учитывая, что в ближайшее время нам, возможно, будет не до еды, мы едим плотно – густую тушенку, сооруженную Антонием, невысоким бледным человечком в белых одеждах, похожим на встревоженного дантиста. Его норвежское происхождение вызывает у нас сомнение, и Роджер предполагает, что кок – русский.

– Вы – русский? – спрашивает он и тянется за очередной добавкой блюда.

Антоний коротко и резко трясет головой и отвечает:

– Поляк.

Оказывается, трое матросов также родом из Польши.

Позже на мостике капитан (норвежец) выражает обеспокоенность тем, что ветер поворачивает на запад скорее, чем он ожидал.

– Не к добру это, – бормочет он.

На противоположном конце мостика усатый шеф-инженер (также норвежец) читает книгу комиксов и не смеется.

День 9: Гренландское море

Ночь приносит с собой разнообразие. Крутая, то продольная, то бортовая качка время от времени сбрасывает на пол часы, книги и стаканы. Ровно и настойчиво гудит машина – постоянный фактор, к которому нам надлежит привыкнуть. Всякие шумовые затычки, заглушки и стабилизаторы качки в спецификации «Норселя» не предусмотрены.

На завтрак яичница с беконом. Фрейзер обеспокоен тем, что нас не учат пользоваться спасательной лодкой. Посреди ночи Роджер проснулся, обнаружив в своей каюте крупный экземпляр морехода. Его прислал капитан известить о том, что вблизи появились плавучие льды – на тот случай, если мы хотим поснимать их.

Кругом зима. Снег валит на палубу и взбудораженное море. Морские птицы – крачки, глупыши и моевки – присаживаются на заледенелую корму, чтобы после недолгой передышки продолжить свое скольжение над волнами.

Я спрашиваю у капитана, какова максимальная скорость нашего кораблика.

– Ну, – он основательно затягивается дымком, – без особого груза, в хорошую погоду да еще при попутном течении… десять узлов.

Я прикидываю, что нам потребуется тридцать часов, чтобы отойти от берегов Шпицбергена, а потом еще два дня, чтобы добраться до рыболовецких флотилий в Баренцевом море.

Ночью судно качает вдоль и поперек так сильно, что, лежа в своей койке, я испытываю не вполне приятное ощущение растяжки. Сперва все мое тело стремится выскользнуть наружу через ступни, через мгновение все оно устремляется к затылку. Засыпаю, стремясь понять, можно ли сконструировать машину, воспроизводящую подобный эффект.

День 10: Баренцево море

В 10 утра я проверяю наше местоположение по спутниковому навигатору – 75°47′ северной широты, 16°25' восточной долготы. Мы входим в Баренцево море, получившее свое имя от голландца, проплывшего здесь в 1596 г. Вода здесь мельче, но холоднее, ее питает скорее арктическое, чем атлантическое течение. Это означает, что поскольку мы направляемся на восток в богатые рыбой края, нам придется пробиваться сквозь постоянно утолщающееся ледяное поле. До сих пор льдины плавали как бы по отдельности, напоминая перевернутый стол или же плоскодонки, возвращающиеся домой после парада. Но теперь воздух становится холоднее, льдины вырастают в размерах, а полыньи между ними сужаются.

Стейн (правильно Стайн), как мы зовем теперь капитана, умело выбирает путь. У некоторых из этих десятифутовых платформ под водой имеются широкие и внушительные основания, способные нанести повреждение кораблю, если опрометчиво налететь на них. Идеальный способ преодолевать их, поясняет он, требует, чтобы нос наезжал на лед, который после этого уходил бы под киль и рушился под тяжестью корабля.

Когда мы оказываемся в самой гуще льда, Стейн вырубает машины, и наш отважный оператор отправляется с палубы на подходящую льдину. Мне лично кажется, что на этой стадии путешествия избавляться от него еще рано, однако глас мой остается неуслышанным. Вид одинокой фигуры Найджела, медленно удаляющейся от нас, наводит на грустные мысли, и я не сомневаюсь в том, что все мы отсняли больше кадров с его фигурой, чем он с нами. Непривычный скрежет льда о корпус продолжается почти весь день, но вот мы наконец выскакиваем на чистую, но бурную воду.

День 11: Баренцево море

Метели и шторма. Не то чтобы меня тошнит, но вид утреннего стола с яичницей, окороком, сосисками, йогуртом, майонезом, рыбной пастой в тюбиках, сыром, беконом, креветочным спредом и двумя разновидностями салата в пластиковых тубах заставляет немедленно отправиться на палубу. Здесь отчаянно холодно и сумрачно, но я согласно образцовым рекомендациям смотрю на горизонт, вдыхаю несколько глотков арктического воздуха, и мгновение дурноты проходит. Сегодня утром все скользит и ползает мимо, а случившийся 60-градусный крен выбрасывает все ящики из капитанского стола. Первым признаком того, что мы добрались до рыболовецких угодий, является рядок русских кормовых траулеров, мотающихся на волнах.

Я спрашиваю Стейна, заправляет ли он русских. Он качает головой:

– У них не бывает денег.

Всего в полутора неделях от полюса, и вот хорошая новость: мы уже почти достигли поставленной цели – 30° восточной долготы. Плохая же заключается в том, что мы проторчим здесь, как минимум, сорок восемь часов, поскольку все подлежащие бункеровке корабли находятся в радиусе 25 миль.

Волнение не позволяет кораблям швартоваться борт о борт, и Стейну приходится выбирать более сложный и долговременный способ швартовки носом к корме. Как только корабль оказывается примерно в двадцати футах за нашей кормой, с него кидают лини, закрепляют их, протягивают черный резиновый трубопровод и прокачивают по нему топливо. Нашему первому клиенту, норвежскому рыболовному судну «Stig Magne», приходится оставаться связанным с нами целый час. От обоих капитанов в это время требуется великое мастерство и умение, чтобы поддерживать нужную дистанцию между кораблями, то и дело подскакивающими и падающими вниз на тридцатифутовых волнах.

Посреди процесса мимо нас скользит стройный и серый корабль береговой охраны, еще через несколько минут на нас пикирует четырехмоторный «Локхид Орион», прежде чем повернуть на юг. Стейн рассказывает нам, что самолет береговой охраны следит за нелегальными заправками топливом, а корабль присматривает за такими подробностями, как размер ячейки сетей. Улов постоянно инспектируется, и того, кто вылавливает слишком много молодняка или рыбу не того вида, с позором выставляют из рыболовецких угодий.

Около полуночи, перегрузившись скотчем и вдребезги проигравшись в скрэббл[5]5
  Аналог нашего «эрудита».


[Закрыть], я мечтаю лишь о том, как обрести подобную материнскому чреву качающуюся колыбель собственной койки, когда над нами вырастает высокий и бледный силуэт Стейна. Он вполне доволен собой.

– Погода улучшается, и я связался с плавучим рыболовецким заводом, который будет рад принять вас на борт, пока они будут заниматься тралением.

– И когда же это произойдет? – спрашивает Роджер. Стейн смотрит на часы:

– Примерно через два часа.

Телевидение представляет: новейшая статья британского экспорта

День 12: Баренцево море

Мой будильник принимается трещать в 1:30 ночи. Ему приходится потрудиться, чтобы пробиться со своим голосишком через скрежет машины, ревущей, дающей то задний, то передний ход. Вверху на мостике Стейн извиняется. Последний корабль, который он заправлял, «просто не знал, что делает». Освеженный сорока минутами сна, я взираю на серые воды, разыскивая взглядом того, кто обещал взять нас к себе на борт. Примерно в два часа ночи по нашему левому борту материализуется «Ян-Майен». Корабль этот раза в два или три выше «Норселя», и кормовой портал его утопает в оранжевом натриевом свете. Пересадка с корабля на корабль будет осуществляться с помощью крана, и, поскольку мне предстоит перенестись над лишь недавно оттаявшими водами Баренцева моря, меня помещают в спасательный костюм. Это большое и неуклюжее прорезиненное сооружение должно немедленно превратиться во вместилище для моего тела, как только последнее соприкоснется с водой.

– Не бойся, – ухмыляется один из наших поляков, пропуская веревку под моими руками. Он дает знак рукой безликой фигуре, находящейся высоко над моей головой, и я вдруг взмываю в воздух, раскачиваясь как коробка туалетной бумаги, стопка ящиков с пивом или какой угодно прочий товар, переношусь через борт над водой и вверх, попадаю в другой мир. Моряки «Ян-Майена» не похожи на наших неряшливых и неформальных друзей с «Норселя». Они опрятны, облачены в желтые поливиниловые комбинезоны с черными сапогами и похожи на полисменов, окруживших жертву дорожной аварии. В отличие от «Норселя», отчаянно мотающегося внизу, «Ян-Майен» почти неподвижен. Нас провожают внутрь – на мостик с кондиционером, где тихо попискивают пульты, а члены экипажа сидят за ними как в сериале «Стар Трек».

Корма напоминает площадку для боулинга, с которой длинные зеленые сети с громким грохотом и лязгом валятся на глубину 1500 футов на дно морское. Зрелище впечатляющее и волнующее, остается лишь гадать, какие могучие подводные чудища требуются для обуздания подобной великой мощи. Ответ прост – креветки. «Ян-Майен» с его современнейшим мостиком стоимостью в миллион фунтов, сорока душами экипажа, траулерным дисплеем Datasyncro и 4080-сильным турбинным двигателем датской постройки представляет собой всего лишь гламурную креветочную сеть.

Они круглосуточно ловят креветок уже в течение месяца и подняли на борт уже 400 т этих маленьких красных созданий. У них есть еще фабричная палуба со средствами обработки, так что они могут за двадцать четыре часа превратить взятую на дне моря добычу в замороженные упаковки. Однако подобное убийство кажется мне слишком уж массовым. Потом, кто может съесть столько креветок? Ответ уже традиционен – японцы.

Восемь утра: вместе с двумя инспекторами береговой охраны мы следим за подъемом сетей. Еще одна великолепная демонстрация технологической изощренности и общественной организации. И еще три тонны креветок.

В девять утра к борту подваливает «Норсель», и мы приготавливаемся к перелету над морем. Прижимая к груди ящики с принадлежностями, мы опускаемся на палубу, болтая ногами как дети, возвращающиеся со школьного пикника.

День 14: Из Баренцева моря до Тромсё

Просыпаюсь: небо чистое, море спокойно. Этим утром мы впервые можем видеть берега материковой Европы. Скалистые, увенчанные снегами вершины острова Фуглой с одной стороны и Арнси – с другой образуют открывающиеся перед нами широкие ворота к нашему первому континенту.

Холодная хватка Арктики наконец ослабела. Лед на якорной лебедке растаял, море кротко и лениво плещет в борта, и первые проявления растительной жизни качаются на воде.

С мостика исчезла вся суета нескольких последних дней. Успешно заправив двенадцать кораблей, Стейн благодушествует, матросы отмыты и побриты не хуже церковных хористов, а шеф-инженер, сверкая улыбкой, звонит домой.

Для нас путешествие только что начинается, однако здесь, на семидесятом градусе широты, я начинаю понимать, почему так рады все члены экипажа нашего «Норселя». Все мы выдержали поход по крайне суровому миру, где пределы допустимой ошибки опасно узки.

Холодная хватка Арктики…

В два часа пополудни первый помощник замечает самолет, взлетающий с аэродрома в Тромсё. Через час мы уже идем по проливу Гротсундет, насколько я понимаю, в известном смысле являющемуся воротами в Арктику, и вот перед нами открываются все соблазны цивилизации – в виде Леголенда разрисованных стен и крыш.

Через пять дней и двадцать один час после отплытия из Лонгьирбюена мы причаливаем к пристани Тромсё. Две невысокие и симпатичные дамы из норвежской таможенной службы поднимаются на борт корабля, и после короткой инспекции мы получаем право оставить корабль.

Тромсё становится первым городом в моем путешествии, и, хотя в нем проживают всего 50 000 душ, он может похвастать тремя соборами, университетом, пивоварней и двадцатью тремя ночными клубами. Здесь любят величать свой город «Северным Парижем», и, полагая, что следует отпраздновать прибытие в Европу, я разыскиваю ближайшее к бульвару кафе – бар «Баклан».

Лето, похоже, поторопилось явиться в Тромсё. К студенческим компаниям, празднующим три не знающих ночи месяца, когда соединенные усилия теплого Гольфстрима и двадцатичасового солнечного света придают этому маленькому городку настроение взволнованного гедонизма, сегодня присоединились футбольные болельщики из Трондхейма, расположенного почти на 500 миль южнее.

На небольшом расстоянии от «Баклана» находится бронзовая статуя Руальда Амундсена, первым побывавшего на Южном полюсе. Амундсен целеустремленно стоит на гранитной плите, одетый в любимый им свободный эскимосский костюм, вглядываясь в даль фьорда. Я стою в безмолвии, пытаясь извлечь некое утешение из этих строгих аскетических черт. В конце концов, среди нас найдется немного таких, кто способен оставить Норвегию ради Южного полюса.

Вечером мы обедаем в ресторане, предлагающем интригующее блюдо под названием «тюленья лазанья»…

Потом я возвращаюсь назад в гостиницу через главную площадь Сторттогрет. К ночным клубам тянутся очереди, группа пьяных юнцов переворачивает столики и тенты. Не то чтобы с большим рвением, но со скучной, тягучей и ленивой решительностью. Вероятно, им кажется, что они интересно проводят время. Уже полночь, и солнце, опустившееся на западе к холодным холмам острова Квалой, снова начинает карабкаться вверх.