Текст книги "От полюса до полюса"

Автор книги: Майкл Пэйлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Мы спускаемся с холма, мимо величественных, но заросших ворот старого Дворца императоров и опустевшего постамента, с которого тридцатифутовая статуя Ленина прежде смотрела пустыми глазами в сторону площади Революции. Ленин исчез с постамента, и площадь Революции теперь носит имя Мескеля[40]40
  Гебре Мескель Лалибела – эфиопский царь (1185/89–1225/29) из династии Загве. Признан святым Эфиопской церковью, столица его царства город Роха после смерти царя названа его именем. Ныне г. Лалибела – центр паломничества (был построен как подобие нового Иерусалима). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Мы выходим к ней под аркой, украшенной зелеными, желтыми и красными лентами цветов национального флага Эфиопии и увенчанной поблекшим лозунгом «Да здравствует пролетарский интернационализм». Площадь представляет собой широкий и длинный прямоугольник с заросшими травой откосами, крепостными сооружениями и городским музеем по одну сторону и скучными современными зданиями – по другую.

Эфиопия. Императоры Эфиопии, считавшие себя потомками царицы Савской и царя Соломона, носили титул «Лев Иудеи». Изображение льва считается символом эфиопской государственности и венчает несколько памятников в Аддис-Абебе

Нам сообщают, что к площади направляется большая толпа, собирающаяся поддержать Объединенных демократических националистов. Эта партия выступает против планов правительства разрешить самоопределение Эритреи и других, склоняющихся к независимости провинций. Беспокойно снует туда-сюда пара полицейских джипов с пулеметами позади. Здесь настолько давно не слыхали о любых формах политического протеста, что настроение приближающейся толпы кажется едва ли не праздничным. Однако едва первые размахивающие флагами ряды демонстрантов вступают на площадь, раздается громкий треск выстрелов. Кое-кто из манифестантов бросается на землю, а мы рысью бежим к своим автомобилям.

Стрельба начинается снова, и мы уже ожидаем начала паники. Толпа отдельными ручейками собирается у центра площади. Тому или тем, кто пытался остановить их, заткнули глотку. Поскольку наши планы предусматривают прибытие команды в полном составе и целости на Южный полюс, ретируемся с места происшествия. Дальнейших инцидентов не происходит, однако впоследствии мы узнаем, что более 10 000 человек протестовали против политики нового правительства.

День 83: Аддис-Абеба

Сырое утро, моросит мелкий дождик, совсем не жарко, и мы пробираемся по склону, застроенному крытыми ржавым железом домишками к большой шестигранной и также крытой ржавым железом церкви Святого Михаила. Народ медленно и неспешно под дождем приближается к церкви. Зонтики подняты, торговцы предлагают толстые и тонкие свечи. Вдоль дороги выстроились нищие, и рядок людей стоит, обратившись лицом к церковной стене, беззвучно шевеля губами в молитве. Здание окружает рощица эвкалиптов, высоких и утомленных, придающих происходящему нотку сумерек.

Из 45 млн человек, образующих население Эфиопии, 25 млн являются христианами и к посещению церкви здесь относятся очень серьезно. Церковные службы длинны – идущая сейчас началась в шесть утра и продлится три с половиной или четыре часа, после чего состоится обрядовая трапеза, следом за которой начнется другая служба. Люди воцерковленные посещают церковь дважды за уик-энд и еще по праздничным дням, когда служба может идти до шести часов. Среди собравшейся паствы кого только нет (многие в храм вообще не заходят), в том числе немолодые люди в армейских шинелях, девицы в белых платьях и молодые люди в головных платках, которые стоя, с закрытыми глазами подпевают службе. Похоже, что здесь собралось не менее 1000 человек.

Нам приходится разуться, чтобы войти в церковь, устроенную в виде концентрических кругов, расходящихся от расположенной в центре здания святая святых. Похоже, для мужчин и женщин здесь предусмотрены отдельные секции. Одну аркаду занимают старцы, старейшины прихода – облаченные в белые одежды мужчины с увенчанными крестами (часто выполненными из серебра тонкой работы) палками в руках. По мере продвижения к центру пестрота красок нарастает, и в самой середине кажется, что ты находишься в магазине тканей.

Искусно используются занавески, ковры, бахрома и ламбрекены, сами священники облачены в весьма декоративные одеяния и накидки, часто расшитые сверкающей парчовой нитью. На стенах – там, где они не закрыты тканями и коврами, – рисованные сценки; на некоторых изображены творимые Христом чудеса, на других – Дева Мария, а на одной – Святой Георгий, вонзающий свое копье в пасть дракона. Все напоминает о церковных службах на Кипре и в Ленинграде и опять же указывает на более тесные связи Эфиопии с Севером и Востоком, чем с остальной Африкой.

Служба проходит очень торжественно, примечательны и церковные принадлежности. Выносят Библию в золотом окладе, 300-летнюю, написанную на специально обработанных шкурах, а не на бумаге. Почитатели касаются ее лбом и целуют, а потом зачитывают текст, написанный на древнем языке геэз[41]41
  Эфиопский язык (геэз) – ныне вымерший классический эфиопский или древнеэфиопский язык, язык древнего Аксумского царства. Относится к эфиопской группе семитских языков.


[Закрыть], ныне по большей части понятном только священникам.

Но наиболее замечательной особенностью службы является музыка, исполняемая на трех больших – с бочонок – барабанах-кебров сопровождении систров, погремушек с деревянной ручкой, набранных из серебряных дисков, которые производят звон, чем-то похожий на звук тамбурина или кастаньет. Три барабанщика и двадцать других музыкантов неторопливо создают ритмический контрапункт все более убыстряющейся отрывистой декламации священника, при этом они шагают вперед, переступая направо и налево. Музыка имеет гипнотический характер и, возможно, предназначается для того, чтобы приводить музыкантов и всех присутствующих в возвышенное состояние духа. Посвятив службе три часа, мы уходим. Харизматичный и не знающий усталости главный священник под дождем стоит на открытом балконе, а с неба и с крыши льется дождь на него самого и ожидающую внизу толпу.

Священнослужители эфиопской ортодоксальной церкви

Если все сложится благополучно, мне предстоит поездка в Южную Эфиопию с сотрудниками независимой международной благотворительной организации «Оксфам». Днем я отправляюсь на встречу с ними в дом Белаи Верхе, проработавшего с «Оксфам» семнадцать лет, с того самого момента, когда эта организация появилась в Эфиопии. Его уютный и не забитый мебелью дом находится на одной из городских окраин, и, пока я разговариваю с ним и его людьми: Киросом – специалистом по воде и источникам; Неггаром, предложившим новую конструкцию для деревенских колодцев; и Ником Роузевиром, единственным англичанином в группе, жена Белаи готовит кофейную церемонию. Впрочем, это вовсе не церемония, совершаемая по редким и особым случаям, на самом деле она происходит несколько раз в день едва ли не в каждом доме этой страны. Эфиопы обожают кофе и выращивают ряд лучших в мире сортов.

Их любимый напиток не имеет ничего общего с растворимым кофе, и приготовление его начинается с поджаривания бобов на угольной плитке. Чудесный и колкий аромат поднимается от огня по мере того, как белые зерна становятся коричневыми. В меру поджаренные бобы нам предлагают понюхать для должного восприятия аромата, после чего женщина толчет их в деревянной ступке; затем толченые зерна высыпаются на соломенный поднос, после чего они перекочевывают в высокий и элегантный кофейник с узким верхом и немедленно заливаются кипящей водой. Далее кофейник ставится на угли – для подогрева. Стоит сказать, что кофе великолепен: острый, свежий и крепкий напиток.

Церемония, как говорит мне Белаи, должна занять около часа – двадцать минут на приготовление и сорок на само питье. За употреблением напитка мы проводим никак не меньше сорока минут, обсуждая недавний «переворот», как здешние предпочитают называть это событие. Кто-то говорит, что отстранение от власти Менгисту не может быть революцией, ибо таковая случилась в 1974 г. при свержении Хайле Селассие. И то, что произошло в мае, было всего лишь возвращением к прерванному курсу.

Неггар настроен более оптимистично: все еще уладится, особенно если фермерам позволят обрабатывать собственную землю и продавать произведенную собственными руками продукцию, однако в итоге Ник подводит разницу между «тогда» и «теперь».

– Шесть месяцев назад мы просто не смогли бы собраться здесь и поговорить подобным образом. При Менгисту Эфиопия была во всех отношениях закрытой страной.

Гостеприимная жена Белаи вместе с членами его семейства приготовила для нас также и ужин, за которым я впервые сталкиваюсь с основой эфиопской кухни – инджерой. Блины инджера приготовляются из грубомолотой муки плодов растения тэфф. Блины эти несколько напоминают резиновый коврик по размеру и консистенции, кисловаты на западный вкус, однако весьма полезны для почерпывания различных гарниров – универсального пряного соуса ват, шпината и похожего на фету сыра. Коллекция незнакомых вкусовых ощущений завершается медовым ликером тед.

День 84: Из Аддис-Абебы на озеро Аваса

В начале восьмого мы покидаем Аддис-Абебу и направляемся на юг. В обществе Ника я еду в оксфамовском «лендкрузере», за рулем помощник из «Оксфама» Тадессе.

Дорога из столицы засыпана каменной крошкой, и мы движемся быстро. Позади остаются фабрики и электростанции городских окраин. Ник считает, что промышленной структуры достаточно для покрытия потребностей Эфиопии, однако она используется лишь на треть своих возможностей.

Подавляющая часть эфиопов занимается сельским хозяйством. Среди них примерно четыре пятых кормят сами себя, ничего не выращивая на продажу. Наше путешествие от суданской границы проходило по землям провинций Гондэр, Шева и Арси, единственных трех, производящих в избытке. Остальные одиннадцать просто поддерживают выживание населения на минимальном уровне, как недавно было в Уолло, Тигре и Эритрее.

Такова мрачная реальность, несмотря на семнадцать лет трудов здесь «Оксфама». Однако Ник надеется, что эфиопы сумеют разрешить собственные проблемы. «Если как следует вдуматься, то окажется, что более половины общенационального валового продукта за последние семнадцать лет ушло на гражданскую войну, то есть слишком много как в расчете на отдельного человека, так и для страны, в которой существуют такие застарелые проблемы».

Ландшафт меняется снова, когда мы спускаемся с плато и въезжаем в Рифтовую долину, часть 4000-мильного разлома в земной коре, пролегающего от Красного моря до Мозамбика. Акации уступают место смоковницам и эвкалиптам, плоские верхушки которых повторяют рельеф плоской и широкой равнины, залегшей между противостоящими горными хребтами. Сухая пыльная почва утыкана термитниками – белыми, объемистыми комьями, напоминающими помет какой-то громадной твари, прошедшей по этому краю.

Возле Меки мы проезжаем мимо двух священников, стоящих на дороге под яркими цветастыми зонтиками. На какое-то мгновение кажется, что они «голосуют», однако на деле они собирают пожертвования на церковь. Заметив приближающийся автомобиль, они переворачивают зонтики ручкой кверху, и мимоезжий народ бросает в них деньги.

Возле Булбулы скот гонят на водопой к окаймленному пальмами водоему, питаемому узкой речонкой, здесь мы видим свой первый баобаб. Эти древние деревья иногда называют «деревьями перевернутыми», и, глядя на их широкие пузатые стволы и корявые, торчащие вверх ветви, действительно можно подумать, что их сунули в землю не тем концом.

К обеду мы успеваем без особого напряжения покрыть 150 миль и добираемся до шумного и делового городка Шашамене, располагающегося на перекрестье дорог. Над деловой главной улицей с ее магазинами, видеосалонами, гаражами и общественными столами для настольного тенниса кружат коршуны. Малые дети жуют сахарный тростник, в то время как их старшие братья и сестры торгуют кукурузой, сваренной на древесных углях. В тени огромного грузовика-«мерседеса» приютились кормящая ягненка овца и спящая собака. Под задней осью пристроилась подремать корова, возможно сбежавшая от легендарных эфиопских мясников, в лавках которых можно заказать кусок сырого мяса, каковое на ваших глазах срезают с туши, и съесть прямо на месте. Мы заглядываем в одну из них. Группа мужчин, находящихся в задней части лавки, активно жует посреди целых стен из мяса. Роджер очень настаивает на том, чтобы я присоединился к ним, однако они, слава богу, абсолютно не стремятся появиться на телеэкране. Аналогичное сопротивление оказывает нам полноватый и занимательный представитель растафарианской общины в городе. Быть может потому, что он родом из района Пекхэм на юге Лондона. Тони, разговаривающий с нами возле аккуратной и ухоженной коллекции деревянных хижин, обложенных сушащимся на траве бельем, напротив, обнаруживает параноидальную любовь к СМИ и претендует на принадлежность к одному из потерянных колен Израилевых. Кроме того, он заранее убежден в том, что мы по какой-то причине представим его не таким, как он есть.

– Вы такие!.. Что вы вообще знаете и понимаете в том, что мы делаем здесь?!

Понимание приходит из знания, но Тони непреклонен как адамант.

– Возвращайтесь через три года, когда мы здесь все уладим.

Дженет, которая также родом из Пекхэма, ободряюще улыбается, говорит, что не способна заставить его передумать, но помнит меня по группе «Монти Пайтон». Получается, что наше пребывание в Шашамене проходит в самых лучших традициях «Пайтонов».

Не добившись успеха в отношении сырого мяса и растаманов, мы устраиваемся на ночлег в расположенный возле озера отель в Авасе. С тем же успехом можно оформлять свое пребывание в зоопарке. Сидящая на столе администратора обезьяна невозмутимо отъедает ластик с конца карандаша. В саду пара птиц-носорогов с чернобелыми головами шумно возится под пологом пышных экзотических деревьев.

Тоннель между кустами гибискуса выводит нас к двустворчатым железным воротам, за которыми открывается само озеро Аваса. Вода окаймлена полосой тростника, и Ник, не сходя с одного места, показывает мне четырех зимородков, принадлежащих к различным видам, африканскую якану, ходящую по листьям лилий, и цаплю исполинскую, красношеего голиафа, властного над всем, что есть в тростниках, но тут же с коротким недовольным криком взметнувшегося ввысь вихрем черных и белых перьев при виде африканского орла-рыболова.

В сумерках бар отеля наполняется местными жителями и вездесущими сотрудниками миссий, «эйди», как их называют здесь. К несчастью, пиво заканчивается, и до десяти часов, когда начинается англоязычная программа новостей, в баре задерживаются немногие.

День 85. Озеро Аваса

Сегодня у меня выезд: надо посмотреть на программу водных ресурсов «Оксфам» за работой. Подобно многим другим людям, я в течение многих лет жертвовал на «Оксфам», и нельзя пренебрегать возможностью увидеть собственные денежки за работой. Мы направляемся в Бодити, небольшой городок, расположенный в двух часах езды по грунтовой дороге.

Программа агентства «Оксфам» рассчитана на минимальные капиталовложения и уровень технологической экспертизы. Нет смысла вкладывать деньги в сложную технику, если местные жители не обладают достаточной квалификацией, чтобы воспользоваться ею или просто починить в случае неисправности. В деревенском колодце, посмотреть на который привезли меня Кирос и Ник, используется простейший насос всего с двумя заменяемыми частями, причем поставить новые можно с помощью простейшего гаечного ключа. Колодец прорыт на глубину 90 футов, к почти неиссякаемому источнику воды. Прежде использовавшийся водный источник, которым служила ближайшая река, находящаяся в двух часах ходьбы от городка и потенциально опасная как источник возможного загрязнения, заменен теперь безопасным, безотказным и расположенным в самом центре поселка колодцем, обошедшимся примерно в 2000 фунтов, предоставленных в данном случае фондом Comic Relief. Рано, конечно, говорить о том, насколько существенные перемены внесет этот колодец в жизнь 600 местных жителей. Ник считает, что основной благодетельный эффект помимо очевидных преимуществ в области здравоохранения скажется на жизни местных женщин, традиционно обязанных ходить за водой к реке и носить ее домой. Они вдруг получили дополнительно три или четыре часа ежедневно.

В отеле нас ожидают плохие новости. Старый друг Монти Рубен, приглядывавший за нами в Кении, когда девять лет назад я снимал там «Миссионера», попал в госпиталь с сердечным приступом. Он должен был встретить нас на границе и проводить до Найроби, но теперь нам придется искать какую-то замену ему, причем быстро, потому что пересекать границу мы должны через два дня.

День 86: От озера Аваса до Мойале

В семь утра сгоняем обезьян с машин и снова грузим оборудование и пожитки. Начинается наш одиннадцатый день на территории Эфиопии. К вечеру мы надеемся оказаться в приграничном городе Мойале, находящемся в 325 милях отсюда. Выезжаем в самый местный час пик, образованный, по правде говоря, только нашими собственными машинами. Все вокруг ходят пешком: школьники, крестьяне, солдаты, рабочие, направляющиеся на текстильную фабрику или производственные линии Национальной табачной и спичечной корпорации.

Общественного транспорта здесь как бы и не существует. Люди или ходят, или набиваются в кузова ненадежных и перегруженных пикапов, мчащихся по улицам на смертоносных скоростях. Иногда показывается случайный автобус – настолько случайный, что его забивают по самую крышу. Единственной альтернативой является путешествие автостопом в кузове грузовика. На мой взгляд, в этом новом для меня способе знакомства с Африкой есть что-то особенно интересное, и дело кончается тем, что я стою вместе с торговцами бананами по главной дороге в Йирга Алем в девять часов утра во вторник. Через полчаса ожидания мы уговариваем небольшой грузовичок, загруженный тюками конопли, подвезти нас до Мойале.

Обочины возле дороги на этой полоске зеленой, плодородной, тропической долины бурлят жизнью. Кроме ставших уже привычными продавцов хвороста и древесного угля здесь присутствуют малые детишки, размахивающие гигантскими стеблями сахарного тростника, в четыре раза выше их самих, и на горячей поверхности дороги согбенные фигуры раскладывают сушиться белый арахис.

Мимо бредут пешеходы, в основном женщины с огромными грузами на спинах и головах. Целая гора сена скрывает под собой хрупкую немолодую леди, создавая впечатление, что копна эта движется по дороге по собственной воле.

Мы проезжаем мимо собравшейся на мосту толпы, разглядывающей неглубокий овраг. Только что вниз сорвался грузовик, лежащий на шестифутовой глубине, колеса его еще вращаются. Примерно через час пути на пустынном отрезке дороги между кустов акаций обнаруживается недавно обогнавший нас со стоявшими фигурами в кузове грузовичок-пикап: он лежит на боку, кабина его разбита, двое пассажиров мертвы.

После полудня облик окрестностей меняется, плодородная долина уступает место поросшей кустарником полупустыне. Впервые после Судана замечаю верблюдов, а архитектура термитников начинает приобретать воистину готический характер. Люди также меняются. Теперь мы находимся в земле племени борена, анимистов и собирателей. Женщины прекрасны, в своих пышных и ярких нарядах нефритово-зеленого, темно-синего и лимонно-желтого цветов. Они провожают нас широкими улыбками.

В 17:30 дребезжащий грузовичок провозит нас через последний из армейских постов – в город Мойале. Шлагбаум на въезде – жердину, протянутую через дорогу и утяжеленную на конце старым блоком цилиндров, – поднимает мальчишка-солдатик, держащий в руках веревку.

Город Мойале разделен на эфиопскую и кенийскую части грязным ручейком и причудливым забором, устроенным с кенийской стороны. Судя по количеству огней, шуму и толпам на улице, эфиопский Мойале будет побойчее своего брата. Здесь чувствуется распущенное нахальство и повышенная энергичность приграничного города. Спорят здесь громче, водители более нетерпеливы, требования более настойчивы. Из лавок доносится музыка. Изящные голубые, покрытые цветами жакаранды придают капельку стиля его улицам, честно говоря, не блещущим чистотой.

В отеле «Бекеле Молла» нас ждут добрые вести: во-первых, болезнь Монти Рубена не оказалась серьезной, а во-вторых, специализирующиеся на сафари Аберкромби и Кент в самую последнюю минуту договорились о доставке нас альтернативным транспортом до Найроби.

Управитель нашего отеля называет его самым лучшим в Мойале. Не могу даже представить, каковы здесь худшие. Вход в комнаты со двора, как в мотеле. Мне предоставлена двуспальная кровать с чуточку сыроватыми, но, по-моему, чистыми простынями… здесь действительно есть электрический свет, но в ванной нет воды, как нет ее и в смывном бачке. Наполовину полное воды пластиковое ведерко должно обслужить все мои нужды.

Мне говорят, что город поражен серьезным недостатком воды. Колодцы углубили, но вода в них солоновата. Юг Эфиопии и север Кении становятся частью Сахеля – переходной полосы от пустынь Сахары к саваннам, которая быстро превращается в пустыню. Эта информация лишь придает общий характер моему личному унынию. Все, что я видел в Африке, никак нельзя даже за уши притянуть к понятию прогресса, разве что за исключением увиденного мною вчера возле Бодити колодца с насосом. Впрочем, возможно, что сама концепция «прогресса» имеет западный характер и неприменима в африканских условиях. Все разговоры о «решениях» и «путях, ведущих вперед» могут лишь успокоить нашу совесть, но абсолютно бессмысленны до тех пор, пока не начнет сужаться зияющая пропасть между западной и африканской культурами, а для этого, вероятно, необходимо куда больше слушать и много меньше говорить.

Я заканчиваю день, сидя над своими заметками в гостиничном номере. Левую руку начинает что-то покалывать, и, поглядев на нее, я обнаруживаю, что целая колонна муравьев шествует по ней со стены к моему телу.

И еще… Последний раз вкусив инджеры и вата в городском ресторане, я обмазываюсь репеллентом, зажигаю одну из предоставленных заведением противомоскитных спиралек и делаю внушительный глоток виски. Надеюсь, что мои воспоминания об Эфиопии не будут омрачены этим унылым заведением, ибо многое из увиденного в этой стране оказалось для меня удивительным откровением.