Текст книги "От полюса до полюса"

Автор книги: Майкл Пэйлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Наша трапеза обставлена более изящно. Нас приглашают к завтраку, представляющему собой продуманный эпизод сафари. Пока мы шпионили за парой львов, лагерный персонал расставил длинный стол со свежими цветами и масленками из граненого стекла на верху уступа Олололо. Яйца, бекон и сосиски шипят на открытом огне, официанты обслуживают нас в смокингах. Широкая и плоская равнина уходит вдаль между стенами Рифтовой долины – на юг, в сторону Танзании. В тысяче футов под нами в тени прячется Мара, кишащая живыми созданиями. Сейчас она кажется серой и пустой, если не считать «Дугласа DC-З» времен Второй мировой войны, делающего широкий заход на посадку, – посадочная полоса расположена всего в нескольких сотнях ярдов от того места, где мы видели львов.

Львы в Масаи Мара II

Днем небо затягивает серая облачная пелена, начинается дождь, крупный и сильный, положивший конец сегодняшнему сафари.

Мы планировали свое путешествие по Африке так, чтобы оно приходилось между сезонами дождей, однако не согласовали свой график с природой. Поздние дожди в Судане, а теперь еще ранние дожди в Кении отнюдь не способствуют легкости нашего передвижения.

Температура падает до 63°F (17°C) – холоднее на нашем пути было только в северной Норвегии. Делать особенно нечего, остается лишь сидеть, смотреть, как капает вода с палаток, и прислушиваться к далекому бульканию, пыхтению, хрипению, сопению и прочим проявлениям бегемотовых радостей.

Позже к нам в лагерь приходят масаи, чтобы исполнить традиционный танец, повествующий об охоте на льва. После исполнения танца я спрашиваю у одного из них, не ушла ли такая охота в прошлое. Он отрицательно качает головой. Хотя в резервате официально запрещено убивать львов, они с односельчанами недавно взяли толкование закона в свои руки, после того как один из львов стал постоянно нападать на коз. Масаи выследили животное и убили его копьями и стрелами, не пользуясь ружьем. Сделает ли он это еще раз? Масай снова уверенно кивает, но добавляет, что вождя их маньятты недавно перетянули на свою сторону борцы за сохранение дикой природы. «Это делает нашу жизнь еще более трудной».

День 98: Масаи Мара

Просыпаюсь под облачным небом и моросящим дождем, что вовсе не радует, так как мы должны были начать день с облета Мары на воздушном шаре.

Прохладно и еще темно, когда мы прибываем к стартовой площадке, находящейся в месте, называемом Малый Губернаторский лагерь. В окружении деревьев и каменных, крытых соломой домиков с корзинками, висящими у дверей, она вполне напоминает английскую деревенскую полянку сырым ноябрьским утром. Впрочем, дождь недостаточно силен, чтобы заставить нас отменить путешествие, и как только начинается унылый рассвет, звучит приказ заполнить газом оболочки двух шаров. Наполненные, вместив в себя по 330 000 кубических футов нагретого до 100°C воздуха, они поднимутся в полный рост – на высоту 90 футов. День начинается под рев горелок, извергающих пронзительные языки желтого огня, под медленное наполнение пестрых гигантов.

Каждый шар способен поднять дюжину людей, и в рассветных сумерках собирается встревоженная толпа англичан и американцев. Я ощущаю острый укол в икру, и, нагибаясь, чтобы почесать укушенное место, замечаю, что все вокруг меня заняты тем же.

– Муравьиное сафари, – ободряет меня англичанин. – Тронь его – и сразу укусит.

Масаи – полукочевой скотоводческий народ, живущий в саваннах на юге Кении и на севере Танзании

Поскольку нижняя часть моих брюк уже обсыпана этими симпатичными тварями, а на земле видны следующие батальоны, комментарий этот не кажется мне особенно ободряющим, а попытка избавиться от них оказывается подобием последовательных очень легких ударов электрическим током.

Наконец высокие шары наполнены, и мы распределяемся по корзинам. Обе они изготовлены из традиционных материалов, дерева и тростника, и разделены на отдельные секции, поэтому снаружи мы, должно быть, напоминаем молочные бутылки в коробке с ячейками. Большинство моих собратьев-воздухоплавателей – американцы, но зато пилот – истинный бритт.

– Мое имя – Джон Коулмен, и сегодня утром я являюсь вашим пилотом. Как вы видите, на моих эполетах ровно три полоски – по одной за каждую стирку.

Пока мы неторопливо поднимаемся в небо над сумеречным лесом внизу, он не перестает балагурить.

– Если вы испуганы, не волнуйтесь. Я сам всякий раз пугаюсь, когда взлетаю. Кто мы – цыплята в корзинке!

Американцы заметно взволнованы, а также слегка разочарованы промозглым утром и отсутствием внизу диких зверей.

Джон Коулмен ведет нас над вершинами деревьев, и мы узнаем от него, что гиппопотамы, старательно будящие нас по ночам, живут в резервате в количестве 2500 голов, что двоякодышащие рыбы обитают в старичных озерах реки Мара, и закапываются в ил во время долгого сухого сезона, и выходят из него, когда начинаются дожди, и что слоны способны понижать температуру своего тела на одиннадцать градусов, просто хлопая ушами.

Коулмен опускает шар ниже, едва ли не к самой земле, скользя над ее поверхностью почти на высоте роста животного, но, так никого и не обнаружив, быстро поднимается на высоту 1500 футов. Полет в его исполнении кажется очень простым, но, по его словам, летать на шаре здесь одно удовольствие по причине отсутствия линий электропередачи и заборов из колючей проволоки, а также благоприятного климата, позволяющего работать в течение 350 дней в году. Опасно только залететь на территорию Танзании и приземлиться там. Сделать это несложно, и недавно вся корзина аэронавтов-сафари была арестована танзанийцами за незаконное пересечение границы.

Приземление сопровождается ударом, нас протягивает по земле, однако неприятных ощущений не наблюдается, и мы оказываемся на расстоянии пробки от еще одного завтрака с шампанским в Масаи Мара. Наши бокалы, наполненные розовым шампанским, бесспорно похожи на ноги разгуливающего вдалеке похотливого самца страуса, но за нашей «добычей» – беконом, яйцами, сосисками, грибами и круассаном – следит только желтобородый канюк, которого от длинного и низкого стола отгоняет ряд копий.

Коулмен завершает действо тостом за здоровье жен и подруг («Чтобы они никогда не встретились»!), после чего мы получаем очередной сертификат.

Мне кажется, будто на мне весь день воду возили, однако время близится всего к десяти часам утра, бледное солнце наконец начинает согревать травы, и незнающая усталости Венди ведет нас лицезреть очередное природное чудо.

Мы возвращаемся к донга, это слово на суахили обозначает небольшое заросшее русло, где вчера видели двух львов, подозрительно не желавших совокупляться. На сей раз ситуация существенно изменилась. Та же самая львица, но уже другой лев – возможно, брат отвергнутого жениха. Только теперь они явно заинтересованы друг в друге. Большие кошки сидят и внимательно смотрят друг на друга, потом, как было и вчера, львица встает и направляется в сторону. Словно на незримом поводке за ней следует ее партнер, дожидаясь, пока она припадет к земле. Поза эта служит для льва знаком, и он пристраивается сверху. Они совокупляются не более двадцати пяти секунд, негромко рыча, самец покусывает львицу в шею. После этого лев встает, а львица перекатывается на спину. После благопристойной паузы в девять или десять минут процесс повторяется.

Наконец из подлеска выбирается еще одна львица в обществе четверых очень юных котят. (Венди говорит, что этим львятам около шести недель, и, возможно, они впервые оставили логово и вышли на открытое место.) Один из них, смышленый и предприимчивый с виду, держится поближе к матери, двое остальных чуть отстают, но четвертый, последний и самый слабый в семье, едва способен угнаться за ними. Тем временем на пригорке их дядюшка и тетушка снова приступили к делу.

Все они как бы не обращают внимания друг на друга – как и на вторжение в их личную жизнь полдюжины телеобъективов. Что более печально, мне уже начинает казаться, что мамаша не обращает внимания на свое четвертое дитя, ковыляющее в высокой траве далеко позади всех, однако, едва я успеваю подумать об этом, львица поворачивает голову, мягко ступая, сходит с холма, берет отставшего младенца за шкирку и приносит его к остальному семейству. Деловая активность ее завораживает, и мы тратим на наблюдение за семейством целый полный час. Счастливая парочка за это время успела соединиться еще шесть раз.

Сетчатые жирафы в районе реки Тана в Кении

По прошествии недолгого времени мы натыкаемся на величественную колонну жирафов, без особой спешки – с их точки зрения – пересекающих ландшафт. Замыкает процессию жираф ростом поменьше, к тому же хромой, он отстает все больше и больше. На сей раз помощи ниоткуда не предвидится.

Венди качает головой.

– Все как обычно, выживают сильнейшие. Вот почему лучше, чтобы появился какой-нибудь хищник… они не могут убивать их стоящими… они дожидаются, пока жираф ляжет.

Рождение, размножение и смерть. Мы побывали сегодня около одного, и другого, и третьего.

Дождя, по сути дела, нет, но серые облака громоздятся, навлекая преждевременные сумерки. Из чемоданов извлекаются свитера, и обслуживающий персонал лагеря устраивает для нас костер возле реки. Я возвращаюсь к кухне. В духовку как раз загружают внушительных размеров пиццу. Патрик погружен в хлопоты, и я, наверное, мешаю ему, однако не могу уехать отсюда, не переговорив с человеком, бывшим в сафари вместе с Хемингуэем. Был ли Хемингуэй настолько хорош, как это следует из его собственных слов? Патрик кивает:

– Должно быть, учился стрелять у американских ковбоев. Некоторые попадают в живот или в ноги, но только не он. Он был хорош.

Прочие из блистательных клиентов Патрика не были настолько одаренными охотниками. Президенту Тито обыкновенно приходилось помогать.

– У нас были проблемы… стрелял он не лучшим образом.

Принц Чарльз, которого Патрик сопровождал в верблюжьем сафари на озеро Туркана, охотой не интересовался, но едва не стал объектом охоты.

– Он наступил на спину крокодила, приняв его за камень или бревно, лежащее на песке. И тут крокодил зашевелился, изрядно испугав принца!

На мой взгляд, Патрик предпочитает прежние дни, когда риск был больше, а группы меньше, когда можно было есть добытую дичину и спать под открытым небом.

Теперь, когда туризм прочно утвердился в этих краях, сафари превратилось в пародию на само себя. Мы одеваемся как белые охотники. С нами обращаются как с белыми охотниками, подносят виски на закате, жарят на завтрак яичницу с беконом, однако охотимся мы с камерами «Кэнон», не оставляя надежных автомобилей. Быть может, посетители здешних мест когда-нибудь получат возможность знакомиться с дикими животными, радоваться им, узнавать о них, не изображая из себя новой версии Хемингуэя.

Однако пока нас тешат и ублажают. После прощального обеда с барбекю из импалы и бубала персонал вносит приготовленный для нас торт и пляшет вокруг стола, распевая «джамбо бвана». Возможно, все это отдает колониальным душком, однако эти люди принесли нам много радости, и, как мне кажется, при этом им было не более противно, чем нам самим.

День 99: От Масаи Мара до Серонеры

Естественным образом в день отъезда погода много лучше, чем в любой из проведенных здесь дней, – на небе ни облачка, солнце сверкает. Плотный дорожный завтрак, в том числе свежий ананас, дыня, овсянка со всеми разновидностями холестерина, и дружеское прощание с Патриком и его персоналом, и в особенности с Венди, ставшей для нас таким замечательным проводником и спутником. Обмениваемся адресами, обещаем приехать со своими семьями. Однако полностью с Аберкромби и Кентом мы не прощаемся. Калулуи и Кабагире согласились провезти нас через Серенгети до посадки на поезд в танзанийском городе Додома, расположенном более чем в 450 милях к югу отсюда. Молодой атлетичный кениец Крейг берет на себя прежде принадлежавшую Венди роль организатора и устранителя препятствий, а также обещает замечать животных. Крейг родился и вырос в Кении, родители у него белые.

– Там нас называют ванильными гориллами, – ухмыляется он.

Мы выезжаем с гиппопотамьей Ривьеры в 19:45, направляясь на юго-восток, к танзанийской границе.

Наш 30-й меридиан остается недостижимым, так как дорогу на запад нам преграждает озеро Виктория со своими непредсказуемыми и нерегулярными переправами. Хорошая новость заключается в том, что сегодня утром я могу заменить запыленную и потертую карту Северо-Восточной Африки и Аравии, прослужившую мне целых семь недель пути от Порт-Саида, на безупречно чистую карту Центральной и Южной Африки.

Меня преследует чувство, что карта эта очень скоро потеряет свой идеальный вид, ибо мы вступаем на территорию, редко посещаемую европейцами, чтобы завершить последнюю тысячу миль объезда, начавшегося от юга Судана.

Выслеживать животных – занятие не менее заразительное, чем высматривать поезд, и один из пробелов в моей записной книжке заполняется уже через полчаса езды, когда мы наконец замечаем первого гепарда. Животное появляется в единственном экземпляре, однако производит на всех сильнейшее впечатление. Пасущаяся неподалеку газель Томпсона застывает буквально с раскрытым ртом. Импалы поворачивают головы и смотрят на гепарда словно загипнотизированные. Нет особого смысла спасаться бегством от животного, способного развить скорость до 110 км в час. Гепарды словно созданы для быстрого бега. Маленькая головка, длинное и мощное тело, стройные тонкие ноги. Эти звери выслеживают свою добычу с бесконечным тщанием и терпением, подбираясь к ней на сотню ярдов, прежде чем совершить решающий бросок. Терпение его настолько велико, а продвижение настолько медленно, что за проведенные рядом с ним пятнадцать минут шевельнулись разве что глаза зверя.

Возле границы мы замечаем первых мигрирующих гну. Откормившись на невысокой и обильной траве Мары, они возвращаются на юг длинными колоннами. Нам приходится ожидать двадцать минут пока одна такая колонна пересекает дорогу. Антилопы явно находятся в благоприятном расположении духа, они игриво бодаются, скачут, поворачивают в обратную сторону, словом, демонстрируют все повадки группы школьников, возвращающихся домой после выезда на природу. Понять не могу, что именно заставляет этих могучих, покрытых серой шкурой зверей так радоваться. Каждый год во время миграций их погибает до четверти миллиона голов. Некоторые умирают естественной смертью, но куда большее количество гибнет во время переправ через реки, от змеиных укусов (такие трупы хищники не трогают, ощущая присутствие яда в теле) и в результате нападений львов, леопардов, гепардов, сервалов.

Чуть поодаль мы встречаем пару гиен с куском мяса гну. Это звери пройдошистые, коренастые и плечистые. Конечно, им никогда не получить первой роли в диснеевском мультфильме, но они поддерживают здесь чистоту. Завалив какую-нибудь добычу, они так долго хохочут над нею, что выдают ее место другому, более сильному хищнику, который нередко прогоняет их. Неподалеку от кенийского пограничного поста в грязи увяз прочный на вид голубой грузовик. Его со скорбью разглядывает группа молодых белых людей. Это в основном австралийцы, новозеландцы и бритты, ищущие сухопутных приключений в туре из Найроби до Харари, Зимбабве. Группу возглавляют невысокий и улыбчивый молодой человек с копной волос на голове и девушка по имени Дэйви.

– Немецкий… изготовлен для использования на русском фронте, – говорит молодой человек, указывая гаечным ключом на застрявший автомобиль.

Невзирая на внушительные размеры машины, Кабагире умудряется вытянуть ее из грязи своим «лендкрузером». Антиподы садятся в кузов, и грузовик медленно и неуверенно проползает оставшиеся до границы несколько ярдов, оставляя позади себя две глубокие колеи и бабуина, методично сортирующего остатки возле лагерного костра с серьезным видом какого-нибудь судебного медика.

Беспрепятственно миновав таможню и иммиграционный контроль, мы спускаемся с короткой горки к мосту через реку Сэнд, а потом поднимаемся вверх мимо знака, на котором написано: «Добро пожаловать в Национальный парк Серенгети!». Стада слонов, более многочисленные, чем мы видели в Маре, толпятся на желто-бурой травянистой равнине, усыпанной деревьями в достаточном количестве, чтобы предоставить им тень и еду. Семейка бородавочников спешит проскочить перед капотом нашей машины, в унисон помахивая хвостами.

13:20 пополудни. Мы на пограничной станции Бологонджа. Между прочными каменными колоннами, увенчанными наверху массивными и рогатыми буйволиными черепами, находятся ворота с надписью: «Танзания». Я впервые вижу ворота в страну и потому исполняюсь теплых чувств к этому государству. Оно на целых 140 000 квадратных миль больше Кении, хотя и существенно уступает Египту, Судану или Эфиопии. Некогда являвшаяся частью Германской Восточной Африки, страна эта стала независимой под названием Танганьика в 1961 г., а объединившись с островом Занзибар в 1964 г., приобрела свое нынешнее название – Танзания.

Около крытого соломой бунгало, являющегося пограничным постом, мы ждем уже три с половиной часа, пока все наши разрешения старательно переписываются от руки. Мы ждем и ждем, и тут к нам снова присоединяются жители заморских краев, антиподы. Более с грузовиком ничего не случалось, однако им приходится держать двигатель включенным, так как у них полетел стартер.

Проехав наконец через ворота, мы оказываемся словно в Эдемском саду – посреди деревьев, сочной зеленой травы и журчащих ручьев, который, впрочем, скоро уступает место Серенгети, каким он должен быть, – покрытой кустарниками равниной площадью 57 000 квадратных миль. В отличие от Масаи Мара парк служит убежищем только для диких зверей. Здесь не встретишь ни домашнего скота, ни пастухов. Мы проезжаем мимо целой стаи львов, на сей раз примерно десять зверей собралось около добычи. Жертвой пал гну, и к тому времени, когда мы оказываемся рядом, самцы уже наелись и пыхтят в тени, в то время как самки разбирают остатки. Жуткое сборище из тридцати или сорока ссорящихся грифов и марабу дожидается объедков в нескольких ярдах от львов.

Высотомер на часах Бэзила показывает 1750 м (5500 футов), когда мы, переехав через реку Серонера, оказываемся под зеленым пологом махагоний, фиговых деревьев и зонтичных акаций, между которых разбросаны большие гладкие валуны. Наш отель стоит около одного из таких скалистых выступов, и в сумерках очень приятно пройтись по скалам, наблюдая за тем, как гаснет над Серенгети свет, распугивая при этом колонию суетящихся вокруг даманов – мохнатых тварюшек, чем-то похожих на дымовую заслонку. Полная луна неторопливо ползет вверх, и колоссальная равнина сливается вдали с не менее огромным небом.

Танзания

День 100: От Серонеры до озера Маньяра

Раздвигаю занавески в семь утра и обнаруживаю прямо перед собой круглые и полные любопытства глаза верветки… нос прижат к стеклу, она, не мигая, следит за мной. Я строго порицаю ее:

– Эх ты, мартышка!

Бэзил находит ситуацию забавной, однако мы уже три месяца в пути…

Утро свежее, чистое, даже блестящее, не могу поверить в то, что я еще жив и нахожусь в Серенгети, всего в нескольких часах пути от кратера Нгоронгоро, второго по величине на всей земле.

Четверть территории Танзании отведена под охраняемые территории, более высокой доли нет нигде в Африке. Мой водитель Калулуи работал здесь в 1960 г. и прекрасно помнит, как после организации Национального парка Серенгети охотники за одну ночь превратились в браконьеров. Он работал рейнджером и отвечал за просвещение тех, кто никак не мог понять, почему их пропитание теперь принадлежит кому-то другому. Позже он сделался проводником и знает много историй относительно разного рода несчастных случаев. Я заметил, что где бы мы ни останавливались в Серенгети, Калулуи сперва очень тщательно оглядывал окрестности, прежде чем выпускать нас из машины. Опыт научил его соблюдать высшую осторожность.

Однажды, по его словам, он тщательно обследовал окрестности одного дерева, прежде чем устроить под ним пикник, и уже на середине мероприятия обнаружил над собой в ветвях доедавшего добычу леопарда. Кто-то его заметил, вскрикнул, и зверь скатился вниз…

Кратер Нгоронгоро в Танзании – шестой по величине в мире. Диаметр —16 км, глубина – до 800 м. Площадь дна – 270 кв. км

Я признаюсь ему в единственном разочаровании от сафари: мне так и не удалось увидеть носорога и леопарда. Калулуи пытается отговориться общим наличием в парке таких животных как леопард, носорог, черепаха, шакал, спаривающиеся гну и буйвол, которого он без малейших колебаний называет самым опасным. «Много раз буйвол преследовал меня…» Я спрашиваю, что он советует делать в подобных случаях. «Я? Бежать… вверх на дерево!»

Он широко улыбается, словно бы вспоминая одно из давних, но забытых счастливых мгновений.

Мы едем на юго-восток мимо конца Олдувайского ущелья, в котором Луис и Мэри Лики, а недавно и Дональд Джохансен отыскали одни из самых ранних останков человеческих существ на планете, в том числе в расположенном поблизости Лаетоли, цепочку следов возрастом в 3,6 млн лет, отпечатавшуюся в затвердевшем впоследствии вулканическом пепле.

По извилистой дороге мы поднимаемся вверх от равнины к кромке кратера Нгоронгоро, находящейся почти в 6600 футах над уровнем моря. Открывается впечатляющий вид: с одной стороны – Серенгети, с другой – круглый контур кратера погасшего вулкана.

Вдоль гребня к нам движется группа пастухов-масаев. Об их приближении возвещает тонкий и нежный звон коровьих колокольчиков, который Венди обыкновенно называла «голосом Африки». Они молоды, в основном им нет и двадцати лет, в головных уборах из страусовых перьев, с огромными деревянными кольцами в ушах и в ярко-фиолетовых и темно-красных плащах. Ничто человеческое этим ребятам не чуждо. Я замечаю, как один из них поправляет свой наряд, смотрясь в окно автомобиля. Дружелюбие и любопытство с их стороны также вполне профессиональны: если мы хотим снять их самих или просто кратер за их спинами, то должны платить.

Мы продолжаем свой путь по дороге вдоль гребня. Повсюду на нашем пути попадаются группы ребятишек, украшенных бусами, с разрисованными лицами и копьями в руках. Они готовы за деньги в любой момент исполнить пародию на пляски масаев.

Охотничья база на кратере представляет собой спартанское, аккуратно расположенное скопление хижин, несколько напоминающее армейский лагерь, но на самом деле это отель, предлагающий постояльцам один из самых прекраснейших видов на нашей планете. Под нами раскинулся кратер в 12 миль шириной, деревья окружают содовое озерцо на самом его дне. Пеликан, лениво шевеля ногами, скользит по воде горячего источника. Поселок внутри кратера кажется мне менее темным и таинственным, чем я ожидал. Более того, внизу угадывается автопарк. И я вижу в нем больше микроавтобусов, чем диких животных вокруг. Впрочем, не виновато ли в этом видении поданное нам обманчиво крепкое пиво…

Работающий в отеле кениец укоряет меня за то, что я не спускаюсь в кратер.

– Это же восьмое чудо света, – уверяет он, указывая рукой на пейзаж, прежде чем обратить ко мне испепеляющий взор. – Вы видели его, но не прочувствовали.

По правде сказать, я прекрасно понимаю его, однако я путешественник, а не турист. И меня в большей степени интересуют даты отплытия кораблей из Южной Африки, чем отправление следующего автобуса с сафари на дно кратера. Черт побери, мой путь лежит до Южного полюса, а не оканчивается в Танзании. Однако я не говорю ему всего этого. Он может поинтересоваться причиной и припечатать меня к ковру.

Против собственной воли оставляя позади второй по величине кратер мира, мы спускаемся на юг сквозь густой тропический дождевой лес к деревням племени милу, соединенным сетью дорог, проложенных по красному грунту и находящихся в плохом состоянии.

В 17:00 мы добираемся до места, где нас ждет ночлег. Это еще один отель, располагающий потрясающим видом, на сей раз с вершины Рифтовой долины на озеро Маньяра. Последовательность коротких и крутых рек с напоминающими мантру названиями – Ямби, Эндабаш, Ндала, Хемхем, Мсаса, Мчанга и Мкинду – опускает воду с впечатляющей западной стены эскарпа через лес из фиговых и махагониевых деревьев и кротонов в узкое и длинное озеро, располагающееся в 2000 футах внизу. Над садом отеля доминируют яркие красные и зеленые зонтики трех пламенных деревьев (делоникс царственный), чьи цветы кажутся сегодня еще более удивительными на фоне шиферно-серого неба, предвещающего надвигающуюся грозу. С балкона я вижу, как она приближается, вижу полотнища дождя, проливающегося на озеро. Огненная развилина прорезает серую мглу, внезапно рассвирепевший ветер подбрасывает вверх пыль на берегу озера и гонит образовавшееся облако ко мне. Ветер трясет и дергает стекло, за ветром приходит дождь, а после дождя двойная радуга встает над северо-восточным берегом.

Масайские жирафы на берегу озера Маньяра в Танзании

После дождя гостиничный быт кажется таким банальным. В отеле полно западных туристов, кормят легкой курятиной, луковым супом и жареным барашком.

Засыпаю с томиком хемингуэевских «Зеленых холмов Африки» в руках. Прекрасно написанное, но безжалостное описание его охотничьих доблестей. Должно быть, в африканском буше не было более опасного зверя, чем старый добрый Эрнест, вышедший с ружьем, чтобы утвердить собственное «Я».

День 101: От озера Маньяра до Додомы

Сегодня нам предстоит проехать 250 миль, поэтому подымаюсь пораньше, в 6:15, чтобы раньше же и уехать. Выглядываю с балкона: в саду полным-полно бабуинов, явно пытающихся разорить ухоженное великолепие.

Выезжаем через час и сворачиваем направо в конце подъездной дороги. Поток автомобилей сафари поворачивает налево, и я ощущаю острое сожаление оттого, что позади остаются животные, которых мне так и не суждено было увидеть.

Полуразбитая дорога выводит нас на главное шоссе, ведущее от Додомы на Арушу. Шоссе отличное, сооруженное совсем недавно. На нем пока сохраняется даже белая разметка. Мы мчимся по нему 15 миль, до крупной фосфатной фабрики в Минджингу. Название этого поселка становится известным заранее, так как на дороге то и дело попадаются плакаты: «А ты пользуешься фосфатным удобрением Минджингу?», «А ты взял наше удобрение на пробу?» и наконец «Воп voyage (счастливого пути) из Минджингу». Однако последнее пожелание превращается в собственную противоположность. И из Минджингу до Додомы мы совершаем чистейший маль-вояж, ибо некогда посыпанная гравием поверхность дороги превратилась в мешанину мелких камешков, трещин и ямок.

Мы уже удалились от природных красот и прыгаем на ухабах между сухими соломенного цвета полями, где удается заметить голые пятна серой как пепел скалы, и лишь изредка «сосисочное дерево» оживляет пейзаж своими длинными цилиндрическими, свисающими с ветвей плодами.

Попадающиеся нам деревеньки неказисты на вид и бедны, в них выращивают самые основные культуры, такие как бананы, папайя и помидоры. В расположенном на перекрестке дорог городе Бабати мы покупаем для ленча жаренные в масле пирожки-самоса и хлеб. Здесь даже дети смотрят на нас с опаской, некоей настороженной подозрительностью, которой мы не встречали на своем пути нигде, кроме Судана, где ксенофобия как бы освящена государственной политикой. Чему здесь учат детей? Я знаю, что Джулиус Ньерере[47]47
  Джулиус Камбарадже Ньерере (1922–1999) – политический деятель Африки в период деколонизации, первый президент Танзании (1964–1985). В 1990 г. оставил политику. Танзанийцы относились к нему с огромным уважением, называя мвалиму (учитель). – Примеч. ред.


[Закрыть] проповедовал самодостаточность и неприсоединение, быть может, тешащие национальную гордость, но не способствовавшие экономической уверенности в собственных силах.

Пять или шесть часов мы едем вдоль извилистого гребня, густо заросшего акациями во всем великолепии красок – темно-зеленой, светло-коричневой и желтозолотой, кусочка осеннего леса в штате Вермонт. А потом мы спускаемся на равнину, где в качестве звезд представления выступают уже баобабы. Считается, что возраст некоторых из них достигает двух тысяч лет, массивные на вид стволы 30 футов в обхвате, а кора внешне похожа по цвету и текстуре на пушечную бронзу. Различные совы, птицы-носороги, летучие мыши и красноклювые ткачики строят на этих деревьях гнезда.

Через десять часов после отъезда с озера Маньяра мы наконец подъезжаем к окраинам Додомы, города, населенного всего лишь 45 000 человек, не числящегося даже среди десяти крупнейших населенных пунктов Танзании, однако пристроившегося в самой середине страны. О его претензиях говорит выцветший знак возле разбитой дороги: «Добро пожаловать в столичный город Додома!».

Здесь сильны позиции миссионеров. На въезде в город мы видим стройные ряды виноградных лоз, что выращивают отцы-пассионисты[48]48
  Братья Страстей Господних, клирики братства Св. Креста и Страстей Христовых – конгрегация, основанная в 1720 г. в Пьемонте с целью поучения народа путем проповедей о крестной смерти Христа.


[Закрыть], производящие додомское красное, пробовать которое мне не советуют.

Отрезок дороги с двусторонним движением вокруг освежающего своей скромностью здания парламента ведет нас мимо католического книжного магазина, кинотеатра «Парадиз», штаб-квартиры правящей Революционной партии, и наконец мы останавливаемся перед колониальным фасадом отеля «Додома». С учетом того, что это лучший отель в столичном городе, с разочарованием отмечаю, что в кране нет горячей воды, хотя по требованию могут принести целое ведро. В гостиной пухлые кресла с торчащей из прорех набивкой расставлены вокруг старого фортепьяно. Пища безвкусная, хорошо, что хоть пиво холодное. Над моей постелью раскинут громадный противомоскитный полог, однако я немедленно замечаю в нем две огромные дырищи и показываю на них служителю. Беспомощно улыбнувшись, он извлекает флакон инсектицидного спрея размером с базуку и обрабатывает им комнату с такой щедростью, что мне не удается вздохнуть в ней по меньшей мере десять минут.

День 102: От Додомы до Кигомы

Я замечаю, что все в моей комнате, начиная от серой подушки, на которую я так и не посмел возложить голову, вплоть до зеркала, перед которым я не бреюсь, потому что нет горячей воды, снабжено длинным серийным номером и инициалами TRC, принадлежащими Танзанийской железнодорожной компании. И нахожу это вполне уместным, ибо нашим судьбам предстоит оказаться в ее руках на отрезке пути отсюда до замбийского города Мпулунгу – на 800 милях колеи, проложенной через сердце Африки.

Примерно в возрасте девяти лет или около того… разглядывая карту Африки, я ткнул пальцем в одно из белых пятен, тогда скрывавших под собой неисследованные места континента, и сказал себе с полной уверенностью и удивительной отвагой, с тех пор более не присущими моему характеру: «Когда я вырасту, то приеду сюда».

Я читал эти строчки вчера под писк комаров, стремившихся попасть внутрь через прорехи в пологе, и видел в этом воспоминании Джозефа Конрада о проведенном в Польше детстве отражение моего собственного мальчишеского интереса ко всему, что как можно дальше отстояло от домашнего окружения. Озеро Танганьика, второе по глубине озеро мира (уступающее только Байкалу), расположенное в центре африканского континента, окруженное горами, джунглями и бог весть чем еще, сейчас привлекает мое внимание. И находится оно в одном железнодорожном переезде отсюда.