Текст книги "От полюса до полюса"

Автор книги: Майкл Пэйлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Кения

День 87: Из Мойале до Марсабита

Будильник поднимает меня в 6:00. Электричество еще не включали… Умываюсь минеральной водой.

После завтрака садимся в новые автомобили под руководством Венди Корройер, впечатляющей своей компетентностью леди от Аберкромби и Кента. Машин всего четыре, все снова «лендкрузеры», однако эти оказываются больше предыдущих; купленные как однотонные грузовики, они были переделаны в крепкие и удлиненные джипы для работы на сафари. Мой водитель – человек средних лет, невысокий и мускулистый. Улыбчивый, но явно себе на уме. Зовут его Калулуи. Другие водители – Кабагире, молодой, тощий, застенчивый и симпатичный, а также Джордж и Вильям.

В 8:30 мы съезжаем с горки, оставляя позади Эфиопию. Из 1984 г. возвращаемся обратно, в 1991-й.

Когда кенийский таможенник ставит въездной штемпель на чистой странице моего паспорта, я говорю ему, что если появлюсь здесь через семь лет, это может показаться странным. Бросив взгляд на мою эфиопскую визу, он качает головой: «Нет, им нас никогда не догнать».

Поднявшись по горке на главную площадь кенийского Мойале, мы ожидаем вооруженную охрану, которая должна проводить нас до Исиоло. Третья подряд страна страдает от бандитизма. Здесь в нем обвиняют сомалийских партизан.

Мы въезжаем в говорящую на суахили часть Африки, и я могу стряхнуть пыль с моих джамбо (здравствуйте) и акуна матата (нет проблем). С легким намеком для нас pole pole на суахили означает «медленно-медленно».

Кения. Гигантский баобаб

Впрочем, это ничуть не мешает Калулуи после завершения всех пограничных проверок рвануть с места как одержимому. К сожалению, англичане никогда не уделяли такого внимания сооружению дорог как итальянцы, и гладкая асфальтированная дорога, протянутая в Эфиопии с севера к Мойале, к югу от этого города превращается в грунтовку. Тонкая пыль скоро окутывает буквально все, и я теперь понимаю, почему все так веселились, увидев меня за завтраком в чистой белой рубашке.

То и дело мы выскакиваем на мелкие ложбинки, и в течение пятнадцати секунд нас трясет как в шейкере во время приготовления коктейля. Не могу даже представить, каким образом автомобилям удается перенести подобное обращение. Поправка следует немедленно: не удается, и в 11:20 мы зарабатываем первый прокол.

Газели и зебры в саваннах на севере Кении

Венди философски относится к задержке. Она далеко не первый год работает в сфере сафари и оптимистично уверяет нас: «Пока у меня еще никто не умер». Родившаяся в Южной Африке и теперь живущая в Кении, она без всякого стеснения рекомендует себя как «старую колониалистку». С ее точки зрения, в стране многое улучшилось, но быстрый рост населения рождает проблемы. Диких животных теперь во все большей степени загоняют в требующие больших расходов резерваты, результатом чего сделался резкий рост поголовья слонов. Из вида, находившегося едва ли не на грани истребления, слоны превратились теперь в вид, угрожающий нарушить хрупкое равновесие окружающей среды. Ричарду Лики, директору кенийской природоохранной службы, по мнению Венди, предстоит принять трудное решение.

– Мы сделали этот стенд о браконьерской охоте на слонов, мы закопали всю добытую ими слоновую кость, так что теперь, когда мы привлекли внимание всего мира к проблеме, надо придумать другое решение, кроме выбраковки.

Если не считать контрольно-пропускных пунктов, отмеченных лежащими на дороге вверх гвоздями досками, перерывов в нашем движении немного.

Перекусив неуместным здесь сыром бри, франкфуртерами и свежим ананасом, мы, громыхая на ухабах, приближаемся к цели сегодняшнего дня – городу Марсабит, расположенному в 155 милях южнее Мойале.

Кустарник уступает место пустыне. Мы пересекаем унылый, лишенный почвы край черных базальтов, называемый Дида Галгалу, Равнина Тьмы, а потом, когда мы начинаем подниматься от равнины на 6000-футовое плато, на котором находится Марсабит, Золотой край, ситуация резко меняется. Мы наконец замечаем диких животных – дик-диков, самых крохотных представителей семейства антилоп; геренуков, которые, стоя на задних ногах, общипывают верхушки колючих кустов и никогда не испытывают потребности в питье; а также вездесущих газелей Гранта, настороженных и изящных. Поднявшись повыше, у кромки величественного вулканического кратера мы обнаруживаем, что за нами пристально наблюдает большой куду, великолепная высокая антилопа с красивыми спиральными рогами.

Местом нашего ночлега сегодня станет охотничий домик, расположенный в национальном парке возле кратерного озера. Едва мы приближаемся к месту, как из-за деревьев возникает неторопливая цепочка слонов (трое взрослых и трое молодых), царственным шагом направляющихся вокруг озера в нашу сторону. Это потомки величественного Ахмеда, единственного слона, охранявшегося президентским декретом. Слон этот жил здесь, в парке, под постоянной охраной собственных рейнджеров. Возможность попивать пивко на закате, наблюдая при этом, как юного отпрыска сего знатного прародителя учат правильно посыпать землей спину, стоит затрат на билет. На дереве возле меня висит плакат с надписью: «Животные обязаны молчать, когда люди пьют, и наоборот».

По посетившему нас стечению обстоятельств в отеле абсолютно нет света. Мы ужинаем при свечах, а потом сидим у костра, рядом с нами пристроился неухоженный и обездоленный гостиничный кот. То и дело из обступившей нас темноты доносится хруст веток – это питаются бродящие вокруг прожорливые слоны. Сочетание кота у очага и слонов в саду создает абсолютно нереальный и странно умиротворяющий колорит.

День 88: От Марсабита до Шабы

С первым светом мы уже в пути, на своей тряской и мучительной колее, уводящей нас из этого леса на вершине горы, мимо удивительных деревьев, чьи жилистые корни оплетают стволы. Венди сообщает нам, что это фиги-душители. Семена их переносят птицы, вырастая, эти растения оплетают живое дерево, набирают все новые и новые силы, пока не убивают приютившее их дерево.

Дорога на юг, как и прежде, не более чем пыльная колея, спускается с горы Марсабит на горячую каменистую равнину. Мы минуем группу пастухов из племени рендилле; эти высокие и очень стройные люди в головных уборах, с обнаженным торсом под цветными бусами на шее, гонят свой скот на водопой. В руках одного из них ружье, в руках у другого палка с плюмажем из страусиных перьев, знак того, что они идут с миром – если только вы не слон. Появившийся слон как раз и подходит к ним близко, и мужчины, швыряя камни, отгоняют его от стада. Чуть погодя мы встречаем группу женщин-рендилле. Представительницы этого кочевого народа ступают босыми ногами по пыльным рытвинам африканских дорог с той же непринужденной и безупречной грацией, как и любая из персон, появляющихся на обложке Vogue. Наголовные повязки их украшают диски золота или серебра, длинные шеи поддерживаются стопками ожерелий, тела их прикрывают свободные одеяния из красной и белой полосатой хлопковой ткани. Женщины ведут с собой осликов, обвешанных всякого рода пластиковыми емкостями. Они разыскивают воду.

Женщина из племени «бабочек»-самбуру, Кения

Гнезда ткачиков на невысоких плосковерхих акациях. Те из них, у кого гнезда аккуратные, называются общественными ткачиками, если же гнезда похуже видом и их необходимо постоянно поправлять, то хозяева их известны под именем воробьиных ткачей. Два белогрудых турако, называемых по крику уйди-птицами («go-away»), прогоняют нас криками, сидя на высокой ветке.

Снова в школе Лераты, Кения, которой я оставляю «весь мир»

Мы въезжаем на территорию самбуру, племени «бабочек». Они представляют собой ответвление народа ма, наиболее известными представителями которого являются масаи, много лет назад отделившиеся от самбуру и ушедшие на юг. Подобно рендилле и борена на юге Эфиопии самбуру остаются племенем, не принявшим западной культуры, до сих пор практикующим мужское и женское обрезание. Они любят блеснуть одеждой и украшениями, в особенности серьгами – кольца вставляются в уши сверху и снизу, а в мочках зияют отверстия в дюйм шириной.

Мне всегда приятно вспомнить, как я снимал «Миссионера» на территории самбуру, в деревне Лерата. Мы построили там настоящую церковку из обмазанного глиной плетня, вставили в окна цветные витражи, в ней я играл гимн «С гренландских ледяных гор»[42]42
  Гимн под названием «From Greenland’s Icy Mountains» был впервые опубликован в журнале евангелических христиан в 1821 г.


[Закрыть], текст которого местные ребятишки разучили ради такой оказии. Тогда наши строители сделали новую крышу над местной школой, и мне хотелось бы посмотреть, цела ли она, да и помнят ли нас вообще и какими словами вспоминают.

Вновь стоит обжигающая жара – 112°F, когда мы въезжаем в деревню. Школьников, одетых в желто-синюю форму, по всей видимости, предупредили о приезде знаменитости, и как только мы останавливаемся, они окружают Венди, с улыбками, песнями и рукоплесканиями. Когда их наконец переадресовывают ко мне, они смущаются и уже не могут проявить прежний энтузиазм. Однако преподает здесь наш старый знакомый Генри, крыша также на месте. Под ней я рассказываю детям о совершенном мной путешествии с помощью надувного глобуса, который так хорошо послужил мне во время «Путешествия вокруг света за 80 дней». В конце концов я дарю этот глобус школе Лераты, все восхищаются даром и отправляются играть им в футбол.

Молодой человек по имени Том, участвовавший в сценке с пением гимна, приехал сюда из Элдоретского университета, расположенного на западе страны, где он изучает социологию. Мы разглядываем фотоснимки, сделанные во время съемки, и вспоминаем подробности, а худощавые и фотогеничные представители старшего поколения обсуждают, сколько можно содрать с нас за съемку.

Мы находимся в бедной части страны, и живые и бойкие ребятишки трогают неимоверно. Генри рассказывает мне, что они строят спальню для тех детей, которым приходится ходить издалека. У них есть все, кроме опять-таки крыши Когда я оставляю Лерату, деньги на сооружение крыши у них уже есть.

Мы выезжаем из Лераты, и навстречу нам из кустов устремляется пылевой дьявол – вихрь, поднятый ветром на три или четыре десятка футов. Удивительно подходящий символ для нашего посещения Лераты. Ветер занес в этот край гиперактивных белых, дунул еще раз и унес за собой.

В четыре часа дня мы заглядываем в пустые глазницы двух массивных черепов водяных буйволов, отмечающих въезд в Национальный резерват Шаба, расположенный в 160 милях от Марсабита и всего в 50 милях от экватора.

«Шаба-лодж» – великолепный отель, бесстыдно современный, но без показной роскоши, искусно вписанный в ландшафт между высокими деревьями вдоль реки Васо-Ньиро. Вчера в Марсабите у нас была вода, но не было электричества, в предыдущую ночь, наоборот, было электричество, но не было воды, но сегодня мы располагаем плавательным бассейном, двуспальными кроватями, противомоскитными сетками, спальней и гостиной. Однако шок, вызванный комфортом, связан с менее приятными потрясениями. В частности, с пониманием того, что впервые с момента расставания с отелем «Олд катаракт» в Асуане мы вернулись назад, на туристическую тропу, – в мир бесцельно тыкающихся по сторонам видеокамер, пухлых белых ляжек и громких недовольных голосов.

День 89: Из Шабы в Найроби

Нас ждет важный день. Когда он закончится, мы окажемся в Южном полушарии, преодолев половину своего маршрута за три месяца.

Венди утверждает, что нам необходимо подняться в пять утра, если мы хотим увидеть вершину горы Кения, прежде чем ее затянут облака. Однако долговременная накопившаяся усталость побеждает краткосрочный интерес к выгодным кадрам, и мы собираемся на завтрак после шести утра. Воробьи и скворцы уже ожидают нас в столовой. Воробьи имеют вполне привычный облик, однако скворцы окрашены резче, чем их британские собратья. Этих птиц называют скворцами великолепными, их украшают синяя с металлическим отблеском спинка и каштановое брюшко.

В «Шаба-лодж» есть книжный магазин, и, ожидая отъезда, я успеваю купить бесценный экземпляр «Полевого определителя птиц Восточной Африки» (650 видов) и не менее информативный том «Млекопитающие Африки».

Теперь я наконец получаю возможность отличить зеленоспинную цаплю (редкий вид) от куда более обыкновенного аиста-марабу. Обе птицы шествуют размеренным шагом по песчаной полоске на самой середине реки.

Исиоло – местечко противоречивое. Здесь, на северной оконечности процветающего колониального хартленда[43]43
  Хартленд, Heartland (от англ, heart – сердце, land – земля, территория, букв, сердцевинная земля) – геополитический термин. Получил широкое распространение после выхода книги английского географа Хэлфорда Джона Маккиндера (1861–1947) «Демократические идеалы и реальность» (1919). В Хартленд Маккиндер включил центральную часть Евразии – географическое пространство России, Восточную и Центральную Европу на западе, Тибет и Монголию на востоке. Здесь использован в переносном значении. – Примеч. ред.


[Закрыть], окружающего гору Кения, сходятся дороги из мусульманского Сомали и христианской Эфиопии. Изящная мечеть с тонкой филигранью вокруг окон, веером прекрасных, увенчанных куполами ниш на верху минаретов делит улицу с отделением Barclays Bank, видеосалонами, однокомнатными отелями и церквами адвентистов седьмого дня, а также некоторых других религиозных сект, живущих и процветающих в Кении. Придорожные торговцы здесь неуступчивы и агрессивны, однако машины движутся легко по асфальтовой дороге, покрытой слоем каменной крошки, после 320 миль по грунтовке.

От Найроби нас отделяет, заставляя пускаться в объезд к западу или востоку, внушительная глыба горного массива горы Кения. Батиан, высочайший из ее зубастых пиков, поднимается на высоту 17 000 футов. Это вторая по высоте гора Африки после Килиманджаро, и европеец, сэр Хэлфорд Маккиндер, впервые поднялся на нее в последнем году XIX в. Даже с жаркой равнины позади Исиоло можно разглядеть ледники и снежники на ее вершине, свидетельствующие о том, что и на экваторе всегда пребывает снег.

Дорога поднимается выше, и я понимаю, что Венди была права – облачный шлем уже начинает образовываться на вершине горы и скорее всего полностью укроет ее к тому времени, когда мы подъедем достаточно близко, чтобы начать съемки.

Пейзаж вокруг в очередной раз претерпевает удивительное преображение. Мы словно перенеслись в американские Скалистые горы – башни утесов горы Кения с одной стороны и плавная прерия – с другой.

Птица-секретарь, взъерошив перья, важно выхаживает по недавно убранному кукурузному полю, канюк изучает местность с верхушки телеграфного столба. Чуть выше упитанные и мохнатые овцы пасутся в тени горы.

– Великая родина свитеров, – говорит Венди.

Мы успеваем заснять вершину за считанные мгновения до того, как облака затянули ее, и дорога ведет нас вниз, в город Наниюки.

Клем и Анжела привезли из Найроби, чтобы удивить нас – вкупе с рядком внимательных к происходящему торговцев сувенирами, пару бутылок шампанского. Воссоединение команды во всей полноте не только является поводом для праздника, но также предотвращает приступ разочарования, ибо здешнему экватору, отмеченному линией электропередачи, шоссе и электрической подстанцией, место скорее в Кроудоне, чем в Кении.

В руинах некогда существовавшего в точности на экваторе отеля «Сильверберг», предлагавшего своим посетителям возможность купить пиво в Северном полушарии и выпить его в Южном, молодой африканец по имени Питер демонстрирует нам эффект Кориолиса, посредством которого энергия в Северном полушарии направляется направо, а в Южном – налево. Питер выливает чашку воды на севере, и посредством плавающей в ней щепки мы видим, что вода, вытекая, закручивается по часовой стрелке. После этого мы (то есть я и группа американских туристов) следом за Питером, его щепкой и пластиковым ведром переходим в Южное полушарие, где в ходе той же самой операции вода закручивается против часовой стрелки. На самой линии экватора щепка вообще не поворачивается.

Питер вежливо выслушивает наши выражающие удивление восклицания и начинает готовиться к следующему сеансу, в то время как мы получаем сертификаты, удостоверяющие то, что действительно видели это удивительное явление.

От полюса до полюса. Кения, экватор. Наша команда (Фрейзер Барбер, Патти Мусикаро, Найджел Микин, Анжела Элбурн, Роджер Миллс, Клем Валланс, Мирабель Брук и я)

Чтобы должным образом отпраздновать проведенный на экваторе воскресный день, мы окунаемся в бесстыдную роскошь «Маунт Кения сафари-клаба». Здесь, среди безупречно подстриженных, наманикюренных лужаек, которые патрулируют ибисы, цапли, павлины и аисты-марабу, находится знак, утверждающий, что мы трапезничаем в местечке с координатами 00,0 градуса широты, 37,7 градуса восточной долготы на высоте 7000 футов над уровнем моря.

Дорога до Найроби то и дело напоминает нам о том, насколько здешняя жизнь отличается от жизни в той Африке, которую мы видели последние шесть недель. Наряды племен уступают место теннискам и джинсам. Появляются частные легковые автомобили, а с ними и дорожные пробки, дорожные знаки, газеты, дождевальные устройства, селяне на велосипедах (кстати, почему в Эфиопии и Судане так мало велосипедов?), а также вежливые квахери («до свидания») на выезде из городов.

И мы прощаемся с Северным полушарием после трех проведенных в пути месяцев. Я даже не думаю о том, что нас ждет. Невозможно и вообразить, что нам предстоит преодолеть такое же расстояние.

День 95: Найроби

Странный психологический и физиологический факт – в путешествии, подобном нашему, свободное время является докукой. Система, настроенная на движение и быстрое приспособление к постоянно изменяющимся условиям, оказывается застигнутой врасплох и начинает сбоить, быть может, полагая, что все уже закончено. Адреналин отключается, и сразу вылезают все мелкие хвори. Я испытываю ощущение, утверждающее, что после пятидневного отдыха в Найроби все будут очень рады снова пуститься в путь. Всем нам прекрасно известно, что единственная дорога домой пролегает через Южный полюс.

Сегодня утром мне надлежит приодеться для следующей стадии нашего путешествия – сафари от Аберкромби и Кента в охотничьем резервате Масаи Мара. Из отеля меня забирает черный лондонский кэб. Побывав в Британии, президент Мои[44]44
  Даниэль Тороитич арап Мои (род. в 1924 г.) – президент Кении в 1978–2002 гг. – Примеч. ред.


[Закрыть] остался от кэбов в таком восторге, что разрешил беспошлинный ввоз этих машин в Кению, и теперь в Найроби их насчитывается более 100 штук[45]45
  Ныне в Великобритании кэбом называют такси (в XVIII–XIX вв. – наемный экипаж на конной тяге.). – Примеч. ред.


[Закрыть].

Деловая часть Найроби компактна, современна, однако не наделена особой красой. Голые бетонные стены чередуются с голыми стенами из стекла и алюминия. Блестящие стены новой штаб-квартиры горнодобывающей компании Lonrho доминируют над горизонтом. Если краны и строительные леса служат знаком уверенности в своих силах, то Найроби вполне благополучен, хотя местные жители, с которыми я разговаривал, усматривают в поддерживаемом Мои однопартийном государственном устройстве источник слабости и потенциального будущего хаоса. Оппозиция пребывает в строгом наморднике – лидеры ее в тюрьме, а цензура ограничивает пропаганду через прессу.

Однако у Колпро, устроителей сафари для богатых и знаменитых, дела идут обычным порядком. Впрочем, нет, не совсем, ибо, как рассказывает нам владелец магазина экипировки Четан Хариа, туристический рынок еще не оправился после кризиса в Заливе. Он с тоской вспоминает те времена, когда к нему заявилось сразу 270 американцев и «все они хотели увидеть одно и то же».

Семья его занялась этим делом тридцать лет назад, начиная от склада списанного военного снаряжения, и постепенно выросла в ведущего поставщика оснащения для сафари, во многом основанного на военной форме. Теперь, когда времена Хемингуэя ушли в далекое прошлое и охота находится под строгим контролем, в оснащении этом усматривается масса анахронизмов, порожденных скорее модой, чем практическими соображениями. Покрой куртки, похоже, определяется исключительно одними карманами.

Я останавливаюсь на куртке, рекомендуемой для «фотожурналистов», поскольку понимаю, каким поводом для невинного веселья станет она у всей команды. Наши веселятся.

Найроби, столица Кении

Фотография принца Чарльза – предыдущего покупателя – пристроена на стене возле кабинки для переодевания, из которой я являюсь во всей красе: в хлопковой куртке с картой Кении на спине, жилете фотожурналиста и брюках, от которых можно отстегнуть низ, если мне понадобятся шорты.

Будучи крайне полезным заведением, магазин Четана не обнаруживает никакого колониального снобизма, который я всегда связывал с сафари. Он с такой же радостью продаст вам ленту с записью местных племен, как и тенниску с надписью «Wild Thing» или сумку, подписанную «Horny Friends»[46]46
  «Дикий зверь», «Рогатые друзья» (англ.).


[Закрыть].

На улицах здания одевают в национальные цвета, готовясь к завтрашнему празднованию Дня Кениаты, учрежденного в память о человеке, двадцать восемь лет назад приведшем Кению к независимости от британской колониальной опеки.

Подобно поставщикам обмундирования Колпро и самой Республике Кения, Аберкромби и Кент занимаются своим делом почти тридцать лет. Их оборудование для сафари находится в доме с прочными каменными стенами, расположенном в одном из процветающих индустриальных владений возле Найроби. Здесь на два грузовика «исузу» грузят одиннадцать с половиной тонн оборудования, которое понадобится нам в ближайшие три дня. Знакомые с дорогами деревянные и жестяные ящики набиты всем необходимым, начиная от туалетной бумаги и свежих цветов до грелок, бутылок с водой и ящиков шампанского. На складе выстроились ряды раскладных столов, кроватей, походных шашлычниц, мешки клюшек и молотков для крокета, полки заставлены фонарями «молния» и вешалками, грудами половиков, лопатами и туалетными сиденьями. Есть даже деревянная двуспальная кровать. «Обычно бережем ее для новобрачных», поясняет Мартин, ведающий нашими приготовлениями.

Дорога до Мары может оказаться сложной, большую часть ее образуют грунтовки. Мартин торопится отправить большие грузовики так скоро, как это только возможно. В этом году дожди ожидаются на две недели раньше срока и могут начаться уже завтра, а восьмичасовое путешествие до лагеря может занять до четырех дней в плохую погоду.

День 96: От Найроби до Масаи Мара

Подъем в 5:15 утра. И в путь – подальше от мира CNN, английских газет и телефонного доступа к домашней жизни.

Отодвигая занавески, я вижу темные облака, висящие над столицей последние несколько дней, не имея при этом никакого желания пролиться дождем. Внизу подо мной бордюр из белых, пурпурных, оранжевых и синих бугенвиллей почти полностью скрывает за собой сетчатую ограду, которую, как и коридор возле моей комнаты, патрулируют охранники с дубинками.

Я воссоединяюсь с Венди и Калулуи, и наш караван стартует в 6:30. На улицах Найроби в день Кениаты пусто, но как только встает солнце и мы направляемся на север по Трансафриканскому шоссе, дорогу скоро наполняют шальные микроавтобусы, которые здесь называют матату.

Вверх и вниз по цепочке плодородных долин и возделанным горным склонам, где выращивают для продажи в Европе розы, гвоздики и пуансеттии. За опрятно подстриженными зелеными изгородями образцовые, как с открытки, чайные плантации, ряды зеленых кустов отходят от скопления домиков под красными крышами. Казалось бы, у этой страны не может быть никаких оснований для забот, однако многие здесь считают, что в ближайшей перспективе Кению ждут серьезные политические неприятности.

Мы поднимаемся на верх восточной стены Рифтовой долины, на высоту примерно 8000 футов над уровнем моря. Отсюда открывается ошеломляющий вид на великий простор озаренной солнцем равнины, над которой на севере господствуют серые, изборожденные расщелинами стены потухшего вулкана Лонгонот.

Долина идеальна для ранчо, и когда в фильме «Могамбо» Кларк Гейбл взирает на этот самый вид и восклицает «Горилла!», всякий подлинный кениец корчится от смеха. До ближайшей гориллы надо ехать, по меньшей мере, 500 миль.

Наш отдых нарушается ревом грузовика «мак», направляющегося из Руанды в порт Момбаса. Он лихо катит с горы, разбрасывая за собой пыль и камни вокруг надписи на задней двери: «Хвали Господа. Он милостив».

Мы останавливаемся, чтобы позавтракать свежесваренными початками, купленными у ребятишек возле дороги. Ее патрулирует отряд бабуинов, подбирающих кукурузные и пшеничные зерна, выпавшие из кузова грузовика. У самок на животе болтаются малыши; повисев таким образом пять недель, они перебираются на спину к мамаше и ездят так еще три месяца, после чего им разрешается резвиться и играть по собственной воле. Венди говорит, что большинство туристов не видит всего этого. Их доставляют на Мара самолетом.

Развлечение продолжается. Мимо сквозь бледно-золотую траву без всяких усилий скользит жираф. Бубалы и газели Томпсона пасутся под хищным оком коршунов, грифов и канюков. Чернохвостый мангуст перебегает дорогу. Поднимаясь на западную стену Рифтовой долины, мы натыкаемся на стадо из пяти или шести десятков коз, рассыпавшихся по откосу с одной стороны дороги, они лижут землю и пытаются добыть соль из проделанных ими в почве маленьких ямок.

Теперь мы едем на запад, чуть возвращаясь назад, к нашему 30-му меридиану. В Нароке мы оставляем нормальную дорогу и вновь подпрыгиваем среди благодатно сухой колеи, мимо высоких, широко шагающих масаев, обычно облаченных в красные плащи или наброшенные через плечо одеяла. Их обнесенные заборами деревни называются маньятта. Заборы ставят мужчины, предоставляя женщинам куда менее почетное право обмазывать коровьим навозом стены плетенных из жердей домов.

К концу дня мы преодолеваем 145 миль от Найроби и въезжаем в Национальный резерват Масаи Мара. В отличие от расположенного южнее Серенгети, Мара не является национальным парком, и фермерам-масаям разрешается пасти здесь свои стада. Подобная смесь диких и домашних животных, эти коровы и овцы, пасущиеся рядом с жирафами и слонами, придают резервату некое подобие Ноева ковчега.

Однако теперь человек играет внушительную роль в Маре, и, когда мы приближаемся к реке, происходит послеобеденный вывоз туристов из охотничьих домиков к целой стае микроавтобусов с открытым верхом.

Венди относится к ним с легким пренебрежением. «Если ты побывал в Африке и ночевал в домике, то провел здесь отпуск; но если был в Африке и ночевал в палатке, то побывал на сафари».

Добравшись до нашего становища на берегу реки Мара, мы видим, что рабочие пока успели только расставить палатки: уборные еще не выкопаны и кровати не собраны. Патрик, maitre de camp, возивший на сафари еще Хемингуэя, но по-прежнему выглядящий всего на двадцать пять лет, приветствует нас, торопливо знакомит с тринадцатью душами обслуживающего персонала, подает чай в чашках и отправляет знакомиться с жителями местной реки. Население ее состоит примерно из тридцати бегемотов, которые пыхтят и хрипят как скопище стариков в клубе после ленча. Большую часть дня они проводят в реке, которую покидают по ночам, чтобы поесть, и, как мне говорят, проходят при этом через лагерь. «Пока ты остаешься в своей палатке, ничего плохого произойти не может», уверяет Мартин.

На школьные лагеря здесь решительно не похоже. Палатки просторны. В задней части под крышей устроено нечто вроде туалетной комнаты: стол, зеркало и пластиковый стульчак над свежевырытой ямой. Мне поставлена старомодная кровать, фонарь с солнечной батареей и стояк для одежды, а снаружи крыша тента простирается над умывальником и парой брезентовых кресел, в которых можно превосходно посидеть перед ужином, попивая виски под аккомпанемент грубых звуков, доносящихся от реки.

Обед подали с небольшой задержкой вследствие нападения бабуинов на кухню. Мартин рассказывает нам о том, как один из клиентов решил, что к стенке его палатки прислонился бабуин, и ударил по выпуклости тяжелым фонарем. Но оказалось, что в гости к нему приходил гиппопотам, бросившийся бежать сквозь кухонную палатку. Тент сопротивления оказать не мог, и бегемот исчез в кустах, унося на себе всю кухню.

22:20. На реке тишина. Большая луна освещает серебряными лучами деревья и ее берега. Охраняющие лагерь масаи из соседней маньятты сидят возле костра и негромко переговариваются. Один из них, пожилой, с коротко подстриженными седыми волосами, встает и несколько раз проходит между рекой и нашими палатками: кольца в ушах, в руке копье, закутан в одеяло. Меня охватывает ощущение того, что всю эту сценку я видел давным-давно во сне.

День 97: Масаи Мара

Рев, плеск и вопли гиппопотамов провозглашают конец ночи, и, когда до моих ушей доносится человеческий голос, я уже давно не сплю.

«Джамбо!» – раздается бодрый голос от соседней палатки, слышится звук открываемой молнии и сонные ответы ее обитателей. 6:00 утра. На сафари в кровати не поваляешься.

Свое «джамбо» я получаю через минуту-другую. Фляжка с чаем, тарелка с печеньем и молоко в фарфоровом кувшине поставлены около моей постели, в умывальник снаружи наливают горячую воду. Одеваюсь в купленное у Кол про облачение, смотрюсь в зеркало, в 6:45 выхожу наружу, пока солнце старается навести на небо безжизненное марево.

Мы продвигаемся по сырой и неровной тропе от берега реки к высокому склону, спускающемуся от уступа, – мимо зебры, импалы и пасущегося бородавочника. Бородавочники – уродливые, но располагающие к себе создания – живут в остатках муравейников и в логова свои погружаются задней частью вперед. По неведомой причине это делает их еще более привлекательными в моих глазах.

Шестеро слонов, хлопая могучими ушами, обрывая по пути ветки кротона, спускаются с холма подальше от нас. Мне говорят, что они спят ночью всего пару часов. Калулуи, обладающий несравненным шестым чувством в отношении присутствия животных, замечает вдалеке пару львов. Подъехав поближе, мы обнаруживаем перед собой несколько потрепанного жизнью самца и сонную самку. Оба зверя и усом не ведут в присутствии кружащих вокруг них в каких-то ярдах машин, от которых доносится стрекот камер. Львица, как следует зевнув и умывшись, неспешно встает, и лев немедленно следует за нею. Он прихрамывает. Львы во время свадьбы проводят вместе около недели, однако эта любовная интрига кажется нам законченной – если она вообще начиналась.

В следующем эпизоде мыльной оперы под названием Масаи Мара самец страуса расшибается в лепешку, пытаясь привлечь к себе внимание дам. Он не может полагаться на всякие тонкости, так как ноги его становятся розовыми на весь период токования, и потому учиняет вольный танец, удивительное зрелище при всем искусстве владения собственными перьями, которое заставляет нескольких длинноногих дам повернуть клювы в его сторону.

ВВС на сафари

Посреди жизни нас настигает видение смерти. Мы проезжаем мимо нубийских грифов, терзающих труп зебры. Птицы эти пользуются известностью мясников, только они обладают шеями и клювами, достаточно сильными для того, чтобы расклевать труп. Среди грубой травы на равнине повсюду видны черепа, кости, куски шкуры, и постоянное присутствие грифов, орлов, канюков и четвероногих падальщиков, таких как шакалы, остромордые и длинноухие, увы, напоминает нам о краткости и непрочности жизни.