Текст книги "Пятая пробирка"

Автор книги: Майкл Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Майкл Палмер
«Пятая пробирка»

Посвящается Зое Мэй Палмер, Бенджамину Майлзу, Палмеру и Клемме Роуз-Принс:

Растите в спокойном мире.

И, как всегда, Люку

ПРОЛОГ

Во всяком деле самое главное – это начало.

Платон, « Государство», кн. II

«Спокойно. Будет совсем не больно».

Уже несколько часов Лонни Даркин слышал только эти слова. Будет совсем не больно.

Винсент говорил это каждый раз перед тем, как воткнуть иглу в руку Лонни, чтобы взять кровь.

–     Я хочу домой! Пожалуйста, отвезите меня домой! Ну пожалуйста!

Лонни вскочил с койки, вцепился пальцами в металлическую сетку и пнул ногой запертую дверь. Он знал, что такое кошмар. Однажды, когда Лонни был еще маленьким и часто просыпался по ночам с криком, мать успокаивала его, говоря, что ему приснился плохой сон. Но сейчас он точно знал, что эта клетка – вовсе не сон.

Она была настоящей.

–     Пожалуйста!

В этот момент фургон резко качнуло на повороте, и Лонни сильно ударился головой и плечом о стенку. Он вскрикнул, свалился на пол, а потом снова залез на койку.

Фургон был как дом на колесах, похожий на тот, что принадлежал дяде Гасу и тете Дайане. Но в их фургоне в задней части вместо клетки была настоящая красивая комната с большой кроватью и шкафами. Пять лет назад, когда Лонни исполнилось шестнадцать, они взяли его с собой в Йеллоустоун. Каждую ночь во время дороги они разрешали ему спать на кровати в фургоне. Здесь же, в клетке, кровать оказалась для него слишком маленькой, а матрас – чересчур жестким. Рядом стоял стул, в специальном держателе на стене висели и кувшин с водой и несколько бумажных стаканчиков. На стуле лежали журнал с картинками из мультиков и щелкалка для телевизора, висевшего за стеной клетки. И больше ничего.

Лонни все время вспоминал отца, мать и тех парней, что работали на ферме. Они все знали, как он любит M&M's, и всегда угощали его, когда он приходил к ним в поле.

–     Отпустите меня! Пожалуйста, мне больно! Ну отпустите меня!

С трех сторон стенами клетки являлись борта фургона, а с четвертой – забор из сетки, такой же, какой был закрыт курятник за амбаром, там, дома. Сетка перегораживала весь фургон, в ней имелась дверь с замком снаружи. На потолке, за сеткой, висел фонарь, окон не было вообще. А еще за сеткой находился туалет, и за ним – стенка, которая раздвигалась и закрывала проход туда, где были Винсент и Конни.

Лонни встал и в отчаянии пнул ногой сетку. Он догадывался, что сидит в клетке уже дня три, а то и четыре, а фургон почти все это время ехал.

Лонни было неуютно, одиноко и страшно.

–     Пожалуйста! Пожалуйста, я хочу домой!

Он почти совсем охрип.

Кроме уколов Винсент и Конни не делали Лонни больше ничего плохого, но Лонни понимал, что он им не нравится. Они смотрели на него точно так же, как мистер и миссис Уилкокс, которые жили в доме у дороги недалеко от фермы.

Однажды Лонни услышал, как Винсент назвал его «чертовым дебилом».

–     Отпустите меня! Я хочу домой! Пожалуйста! Ну пожалуйста! Это нечестно!

Фургон замедлил ход и остановился. Через несколько секунд стенка за туалетом отодвинулась, и появился Винсент. Он был крупным мужчиной со светлыми вьющимися волосами, не толстым, как Лонни, а просто большим. На обеих руках у него, повыше запястий, красовались татуировки с изображениями кораблей. Сначала Винсент был очень добрым, и Конни тоже. Лонни шел по дороге, когда они остановили свой фургон и спросили, как проехать на ферму. Они сказали, что мать Лонни их кузина, иначе Лонни ни за что не полез бы в фургон. Мама объясняла ему, что нельзя садиться в машину к чужим. Но они же не чужие! Это были родственники, они знали, как зовут и его, и отца, и маму, просто они никогда не приезжали к ним на ферму.

Уперев руки в бока, Винсент стоял у двери туалета. Он еще ничего не сказал, а Лонни уже чувствовал, что Винсент сердится.

–     Я тебе говорил не кричать?

–     Го-говорил. Не надо кричать.

–     Так почему ты кричишь?

–     Я бо-боюсь.

Лонни почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. А ведь совсем недавно мама говорила, что очень рада за него, потому что он уже почти совсем не плачет. А теперь опять собирался заплакать...

–     Я же говорил тебе, что бояться нечего! Еще один день, и мы тебя отпустим.

–     О-обещаешь?

–     Обещаю. Но если еще раз закричишь или вообще будешь нас доставать, то заберу свои слова обратно. И пульт от телевизора тоже.

–     А телевизор плохо работает.

–     Что?!

–     Ничего. Ничего!

–     Не шуми больше. Понял?

Винсент повернулся и исчез прежде, чем Лонни успел ответить. Он вытер глаза, натянул на себя одеяло и, поджав колени, повернулся лицом к стенке. «Еще один день, и мы тебя отпустим». Слова Винсента снова и снова звучали в его ушах. Еще один день... Слезы опять набежали на глаза Лонни, но постепенно он перестал всхлипывать и забылся тревожным сном.

Когда он проснулся, фургон стоял. Плечо, которым Лонни ударился о стенку, болело, а на лбу появилась приличная шишка. Он медленно повернулся и почувствовал, что скоро ему нужно будет в туалет. За сеткой стояла женщина и смотрела на него. На ней была голубая больничная одежда, такая, какую носили доктора, вырезавшие ему грыжу, а поверх нее – белая кофта. На стянутых сзади волосах красовалась голубая больничная шапочка. Позади женщины показался Винсент, он постукивал по своей ладони короткой черной палкой. Дверь за ним была закрыта.

– Привет, Лонни! – сказала женщина, поправив очки и глядя на него сверху вниз. – Меня зовут доктор Праути. Тебе Винсент или Конни про меня говорили?

Лонни покрутил головой, что должно было означать «нет».

– Ну ничего, – продолжала доктор Праути, – бояться не надо. Я тебе померяю температуру и осмотрю, как врач. Ты меня понимаешь?

На этот раз Лонни кивнул. Несмотря на спокойный голос и внешнее добродушие, было в этой женщине нечто такое, от чего у Лонни пропал дар речи.

– Хорошо. А сейчас я хочу, чтобы ты сказал мне, что если я открою дверь и войду к тебе, ты будешь мне помогать... Помогать, Лонни! Ты понимаешь, что это значит?

–Да.

– Хорошо.

Доктор Праути кивнула Винсенту, тот щелкнул замком и открыл дверцу. Палку он при этом держал так, чтобы Лонни ее все время видел.

– Все в порядке, Лонни, – произнесла она. – Сейчас я сделаю тебе укол, а потом осмотрю. Только сначала я хочу, чтобы ты снял свою одежду и надел вот эту рубашку с завязками на спине. Ты меня понимаешь?

–     Мне надо пописать.

–     Хорошо. Винсент тебе поможет, а потом переоденет тебя. Но сначала давай сделаем укол.

–     А потом мне можно будет пописать?

–     Конечно! – В голосе женщины послышалось нетерпение.

Когда игла вошла в руку, Лонни лишь чуть-чуть вздрогнул. Потом он встал и пошел в туалет. После этого Винсент взял его за руку, привел обратно и помог переодеться в рубашку. Но даже в рубашке Лонни чувствовал себя голым. Ему стало страшно, и этот страх, как обручем, сжимал его грудь. Доктор Праути вернулась из передней части фургона и закрыла за собой дверь. Пока она осматривала Лонни, у него стали закрываться глаза.

–     Он отключается, – услышал Лонни голос доктора. – Давайте его сюда, пока он еще может стоять на ногах.

Винсент помог Лонни встать, доктор Праути открыла дверь.

В первый раз с того дня, как фургон остановился рядом с ним, Лонни оказался в его передней части. Там все было по-другому. На потолке ярко горел светильник в форме блюдца, а под ним находилась узкая кровать, закрытая зеленой простыней. Около кровати стоял высокий доктор, его нос и рот закрывала голубая маска.

–     Укладывайте его, пока я мою руки, – приказала доктор Праути.

Лонни повернул голову и увидел, что докторша тоже надела маску. Его охватила дрожь, он едва мог стоять на ногах. Винсент помог ему лечь на кровать лицом вниз, а потом перекинул через его спину ленту. Лонни накрыли простыней, затем высокий доктор воткнул ему в руку иглу и оставил ее там. Глаза Лонни закрылись и больше не хотели открываться, страх куда-то исчез.

–     А теперь, Лонни, – сказал высокий доктор, – я надену тебе на лицо специальную дыхательную маску... Отлично. Теперь дыши, просто: вдох-выдох, вдох-выдох. Это будет совсем не больно.

* * *

–            Тело принадлежит хорошо упитанному белому мужчине двадцати с небольшим лет. Рост пять футов [1]1
  Фут – 0,3048 м (Здесь и далее примеч. ред.).


[Закрыть]девять дюймов, вес – сто девяносто семь фунтов [2]2
  Фунт = 453.6 г.


[Закрыть], волосы каштановые, глаза голубые, татуировок нет...

Во время работы патологоанатомом Стэнли Войцек использовал для записи микрофон над головой и ножную педаль. Уже второй год он трудился медэкспертом на девятнадцатом участке штата Флорида. Участок включал в себя округа Сен-Люси, Мартин, Индиан-Ривер и Окичо– би, расположенные к северу и западу от Уэст-Палм-Бич. Войцеку нравилось решать сложные задачи, которые были постоянными спутниками его работы, и он еще не очерствел к человеческим трагедиям. Некоторыми случаями он занимался неделями, а то и месяцами. Сейчас Стэнли был уверен, что данное дело именно из таких. Молодой человек без всяких документов вышел из лесополосы и оказался на безлюдном участке трассы № 70, где на него налетел грузовик с прицепом. Шофер утверждал, что ехал со скоростью шесть миль в час [3]3
  Миля -1524 км.


[Закрыть], когда этот человек возник буквально из ниоткуда. Войцек подумал, что парню повезло: смерть от удара оказалась практически мгновенной.

Первичные тесты на алкоголь и наркотики, сделанные водителю, оказались отрицательными. А если предположить, что и более тщательное токсикологическое исследование тоже ничего не покажет, оставались еще два вопроса, на которые экспертиза вряд ли могла ответить. Кто и почему?

–В левой паховой складке хорошо зарубцевавшийся шрам, предположительно после хирургического удаления грыжи. Рваная рана головы длиной семь дюймов и перелом черепа в левой височно-теменной области, вертикальный разрыв тканей длиной двенадцать дюймов в левой стороне груди, сквозь который видна часть порванной аорты.

Войцек кивнул ассистентке, показывая, что тело жертвы можно переворачивать.

–     Далее, имеется глубокая потертость на правой лопатке, других...

Эксперт замолчал, вглядываясь в поясницу жертвы, сначала с правой стороны, над бедром, потом с левой.

–     Шанталь, как вам кажется, что это такое?

–     Колотые раны, – сказала она.

–     Несомненно!

–     Подождите, доктор Войцек, здесь с каждой стороны их штук по шесть, а то и больше!

–     Надо сделать микроскопическое исследование, чтобы установить время нанесения, но я уверен, что они свежие. Кажется, здесь есть еще кое-что.

Доктор отошел на шаг и снял перчатки.

–     Шанталь, пару минут подержите оборону, а я вызову детективов. Конечно, я могу ошибаться, но, кажется, не сейчас. В последние сутки, максимум двое, у этого бедняги брали для пересадки костный мозг.

ГЛАВА 1

Завзятый спорщик, если возникает разногласие, не заботится о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у него на уме.

Платон,« Федон»

–     Продолжайте, мисс Рейес. Можете зашивать его.

Натали смотрела на разрез, проходящий по лбу Даррена Джонса, через бровь и вниз по щеке. До этого момента самым большим ножевым ранением, которое ей доводилось видеть, был порез, когда она сама нечаянно поранила себе палец. Тогда лечение ограничилось двумя кусочками пластыря. Натали постаралась не встречаться глазами с Клиффом Ренфро, старшим хирургом-ординатором приемного покоя, и вышла вслед за ним в коридор.

За три года и один месяц обучения медицине она зашила бесчисленное число подушек, несколько разновидностей фруктов и мягких игрушек, а недавно (и Натали считала это большим достижением) даже порвавшиеся на заднице любимые джинсы.

Но сегодняшнее распоряжение Ренфро! Прошло всего два часа второго дня ее практики в приемном покое больницы Метрополитен в Бостоне, а Ренфро, хотя и проверил ее умение ставить диагноз на нескольких пациентах, захотел еще посмотреть, как она накладывает швы.

– Доктор Ренфро, я... м... думаю, что, может быть, мне стоит вместе с вами...

– Нет необходимости. Когда закончите, выпишите ему рецепт на какой-нибудь антибиотик – любой, а я подпишу.

Ординатор повернулся и исчез, прежде чем Натали успела что-нибудь ответить. Ее подруга Вероника Келли, которая уже прошла хирургическую практику в больнице Метрополитен, говорила, что в будущем году Ренфро займет должность главного хирурга-ортопеда в Уайт Мемориал, одной из ведущих клиник, где проходят стажировку студенты-медики. За годы своей работы Ренфро приобрел репутацию человека, повидавшего почти все и вконец измученного той категорией пациентов больницы, которую он называл уличной. «Ренфро умен и очень грамотен, – говорила Вероника, – он здорово справляется с самыми тяжелыми травмами. А на простые случаи и смотреть не хочет».

Очевидно, что и чернокожего подростка, которому не повезло в уличной драке, Ренфро считал «простым случаем». Натали стояла у двери палаты и думала о том, что будет, если она разыщет Ренфро и попросит его продемонстрировать свое мастерство.

– Вы в порядке, Нат?

Медсестра с голосом, осипшим за многие годы работы в приемном покое, приобрела и некоторые привычки вчерашних студентов, включая традицию называть друг друга в таких заведениях, как Метрополитен, по имени. Сестру Беверли Ричардсон все звали Бев.

–     Я попросилась сюда на практику, потому что здесь, как мне сказали, приходится делать много разных процедур, но уже на второй день зашивать лицо парнишке – к этому я как-то не готова.

–     Вы раньше накладывали швы?

–     Из живого материала – только на несколько органов в анатомичке...

Бев вздохнула.

–     Клифф – чертовски хороший доктор, но еще молодой, иногда не умеет найти общий язык с людьми. И, по правде говоря, я не думаю, что он слишком переживает за наших пациентов.

–     Ну я, во всяком случае... – Натали остановила готовившуюся нахлынуть череду воспоминаний о том, как ее много раз втаскивали, вносили или вкатывали в этой самый приемный покой.

–     Мы хотим, чтобы здесь работали люди, способные сопереживать. Ведь к нам поступают пациенты, которым и так уже порядком досталось, и для них больница должна быть... ну чем-то вроде приюта.

–     Согласна с вами. Декан Голденберг как-то сказал мне, что слышал, будто меня собираются принять в хирургическую ординатуру в Уайт Мемориал. Может быть, доктор Ренфро тоже слышал об этом и просто проверяет меня?

–     Или чувствует, что вы не такая, как он, и хочет посмотреть, справитесь ли вы, не отступите?

–     Не он первый, – ответила Натали и, стиснув зубы, стала мысленно перелистывать прочитанный всего неделю назад конспект по пластической хирургии.

–     Вы бегунья, верно?

Вопрос не застал Натали врасплох. Несчастный случай во время тренировки кандидатов в олимпийскую сборную комментировали все местные и национальные программы новостей, а фотография попала на обложку «Спорте иллюстрейтед». С того дня, когда она в тридцать два года стала первокурсницей медицинского колледжа, люди знали, кто она такая.

–     Была раньше, – краткость ответа намекала на желание сменить тему разговора.

–     Думаете, сможете справиться с лицом этого парня?

–     По крайней мере, им займется кто-то, кто умеет сопереживать, если это слово что-то значит.

–     Это многое значит, – ответила Бев. – Ладно, начинайте, я принесу вам нитки шесть-ноль. И вот еще что. Мы тут считаем, что любой пациент с кровотечением может оказаться ВИЧ-инфицированными, хотя на самом деле таких немного. Но все равно наденьте халат и пластиковую маску. Я буду рядом, и если замечу, что вы делаете что-то не так, то покашляю, тогда вы подойдете, и мы поговорим. Держите пальцы подальше от иглы, делайте прямые стежки с двойным верхним узлом через одну восьмую дюйма. Не стягивайте слишком сильно, иначе края разреза лягут валиком, и не выбривайте бровь – она потом неправильно отрастет.

–     Спасибо!

–     Да ладно вам...

–     Вы там все путем делаете, а, док?

Натали бросила взгляд на Бев Ричардсон, и та кивком подтвердила, что все идет правильно. С той секунды, когда Нат прикоснулась к краям раны, Даррен Джонс болтал без умолку. «Нервничает, – подумала Натали, – и если бы только он один!» Процедура шла, наверное, в три раза медленнее, чем обычно. Натали успела зашить только лоб и бровь, а щека еще ждала своей очереди, но уже сделанное выглядело вполне прилично.

–     Да, я все делаю путем, – подтвердила она.

–     И чо, шрам останется?

–     Если разрезать кожу, всегда остается шрам.

–     Женщинам нравятся шрамы! Интересно, почему? Вообще-то я крепкий парень, почему бы не показать это? Верно, док?

–     Ты выглядишь как толковый парень, а это лучше, чем просто крепкий.

–     А вы не боитесь крепких ребят вроде меня?

–     Я, наверное, испугалась бы того парня, что тебя порезал, – сказала Нат, улыбаясь под маской. – Ты еще учишься в школе?

–     Мне год остался, только я бросил.

–     Подумай, может, стоит вернуться?

–     Пустое дело, – Даррен засмеялся. – Вы, вероятно, не знаете, док, но там, где я вырос, главное – это быть крепким!

Нат снова усмехнулась. Этого парня она победила бы, наверное, в любом аспекте «крепкости» одной левой. Она вспомнила, что убедить ее вернуться в школу – Женскую академию в Ньюхаузе – удалось не с первого и даже не со второго раза. Но, слава богу, кто-то смог, наконец, пробить брешь в ее «крепкой» позиции.

–     Быть крепким – это уметь плыть против течения, иметь смелость быть другим, не таким, как все, – сказала она, завязывая последние узлы. – Надо понимать, что жизнь у тебя одна, и только если ты выжимаешь из нее все по полной, тогда можешь считать себя крепким!

–     Это надо запомнить, док, – улыбнулся парень.

Впрочем, прозвучало это не слишком искренне.

Натали обернулась к Бев, и та, оценив технику исполнения поднятым вверх большим пальцем, одними губами произнесла:

–     Стерильный пластырь! – кивнув в сторону подноса с инструментами.

После того как несколько полосок пластыря скатались в бесполезные шарики, Натали сообразила, как их нужно отрезать и наложить на зашитую рану, чтобы уменьшить стягивающее действие швов.

–     Пять дней, – беззвучно произнесла Бев, подняв растопыренные пальцы.

–     Швы можно будет снять, наверное, дней через пять, – сказала Натали, втайне радуясь той неопределенности, что скрывалась за словом «наверное».

– У вас добрая душа, док, – ответил Даррен, – это я вам точно говорю!

Натали сняла маску и перчатки. «Еще один рубеж», – подумала она. Все-таки это большое преимущество – быть студенткой в тридцать пять, когда уже кое-что в жизни повидала. Принимать решения ей оказалось легче, чем большинству однокурсников, которые были лет на десять, а то и двенадцать, моложе. Свои перспективы Натали видела более отчетливо, уверенности в собственных силах ей тоже было не занимать.

– Ладно тебе, парень! – бросила Нат.

– Погоди-ка, Даррен, – сказала Бев. – Я должна еще сделать тебе укол против столбняка и дать кое-какие таблетки.

– От боли? – с надеждой в голосе спросил пациент.

– Извини, парень, только антибиотики.

– Ты же говорил, что крепкий! – Натали обернулась, уже подходя к двери палаты. – Крепким ребятам не нужны паршивые таблетки от боли!

Она сделала запись на посту медсестры, в душе порадовавшись тому, как смогла выполнить работу в «сложных условиях». Ренфро подбросил ей это дело явно не просто так, но она достойно вышла из положения. В свое время Натали устанавливала школьные и национальные рекорды на дорожке, и ей не хватило всего одного злосчастного шага до олимпийской сборной. На пути ей попадалось много таких Клиффов Ренфро, подпитывавших свой эгоизм за счет неуверенности других, но она осталась той же самой Натали, которая пробегала полторы тысячи за четыре ноль восемь и три десятых. Пусть этот Клифф Ренфро выпендривается и дальше. Не такие пытались на нее давить, и этому ее тоже не запугать.

Рядом снова появилась Бев.

– Вас хотят видеть в четвертой палате. Знаете, что это такое?

– Да, для алкоголиков.

– И для других таких же, с улицы, – добавила Бев. – Пациентов туда направляют, если они особенно... хм... грязные.

–     Знаю. Я уже работала там вчера. В общем, не так уж и страшно.

–     Пока вы зашивали, поступили еще несколько пациентов, и сейчас, к своей досаде, Клиффу приходится держать оборону в этой четвертой палате. Он хотел, чтобы вы подошли туда, как только закончите.

–     Я уже закончила.

–     Отлично. Вы хорошо справились с этим парнишкой, Нат. Думаю, Уайт Мемориал сделала правильный выбор. Вы станете отличным доктором!

–     Эта больница, конечно, может быть лучшей из лучших, но когда речь заходит о приеме женщин на должность хирурга, там начинают мыслить, как двадцать лет назад.

–     Я слышала об этом, но у вас все получится. Это я вам говорю, а я много чего повидала!

Они повернулись на шум, доносившийся из дальнего конца коридора.

–     А я вам говорю, док, что вы ошибаетесь! Со мной что– то случилось, причем что-то нехорошее. У меня сильно болит глаз! Я не могу терпеть эту боль!

Санитар выводил мужчину из четвертой палаты. Даже издали было заметно, что пациента, без сомнения, должны были направить именно туда. Седой и потрепанный, он выглядел лет на пятьдесят. На нем была разодранная в нескольких местах ветровка, все в пятнах легкие брюки и кроссовки без шнурков. Засаленная бейсболка с эмблемой «Рэд сокс» была низко надвинута на лоб, но не могла скрыть глубоко запавших печальных глаз.

В коридоре появился Клифф Ренфро и, взглянув на стоявших поодаль Натали и Бев, обратился к мужчине.

–     С тобой действительно кое-что случилось, Чарли. Тебе нужно бросить пить. Я рискнул бы предложить тебе отправиться в приют «Пайн-стрит» и попросить, чтобы тебя пустили в душ. Может, у них и кое-какая одежда для тебя найдется...

–     Док, прошу вас! Это серьезно – у меня в глазу все мерцает, и боль страшная. И все как-то темнеет!..

Не скрывая своего раздражения, Ренфро отвернулся от бродяги и двинулся по коридору в сторону женщин.

– Вам следовало бы быстрее поворачиваться, доктор Рейес, – сказал он, замедлив шаг. – Займитесь, пожалуйста, четвертой палатой. Я собираюсь помыться и... наверное, пройти дезинфекцию, – добавил он вполголоса.

Прежде чем пациент повернулся и позволил санитару увести себя через холл и дальше, на улицу, Натали успела заметить в его глазах короткую вспышку разочарования и гнева.

– Могу поспорить, Ренфро его даже не осмотрел, – прошептала она.

– Возможно, но обычно он...

– А у этого человека что-то серьезное, я уверена! Невыносимая боль, мерцание перед глазами, ухудшение зрения. Я ведь только что прошла шестинедельный курс неврологии. У этого Чарли опухоль или лопнувший сосуд, а может быть и воспалительный процесс в мозгу. Такие люди каждый день испытывают боль и неприятные ощущения, и если он почувствовал себя настолько плохо, что сам притащился сюда, то, значит, дела в самом деле неважные. Ренфро распорядился сделать какие-нибудь анализы?

– Не знаю, но не думаю, что он...

– Послушайте, Бев, я хочу осмотреть этого человека, а потом сделать компьютерную томографию. Сможете организовать это?

– Смочь-то я смогу, но не думаю, что это хорошая...

– И еще анализы крови – общий и биохимию. Надо перехватить его, пока он не исчез. Поверьте, если бы он был хорошо одетым бизнесменом, то в Уайт Мемориал уже лежал бы под сканером!

– Возможно, но...

Бев не успела закончить фразу – Натали исчезла. Она окинула взглядом холл, а потом выскочила на Вашингтон– авеню. Мужчина уже успел пройти шаркающей походкой с десяток ярдов по направлению к центру города.

– Чарли, подождите!

Бродяга обернулся. Глаза его были налиты кровью, но голову он держал прямо и взглянул на Натали спокойно и даже с вызовом.

–     В чем дело? – проворчал он.

–     Я доктор Рейес. Я хотела бы осмотреть вас и, возможно, сделать пару анализов.

–     Значит, вы мне верите?

–     Верю. – Натали осторожно взяла его за руку и повела обратно к приемному покою.

Бев Ричардсон уже ждала за дверью с креслом-каталкой.

–     Шестая палата свободна, – сказала она заговорщицким тоном. – Поторопитесь, я не знаю, где Ренфро. Лаборантка сейчас подойдет, и надеюсь, что мы сможем отвезти его на томограф без свидетелей.

Натали быстро помогла Чарли скинуть лохмотья и переодеться в голубую больничную сорочку. «Да, в одном Ренфро был прав, – подумала она. – От Чарли и в самом деле пахнет хуже некуда».

Она провела простой неврологический тест, показавший определенные нарушения в движении глаз, координации глаз и рук и изменения в походке, каждое из которых и все вместе одновременно могли быть следствием опухоли мозга, воспалительного процесса или лопнувшего кровеносного сосуда.

Лаборантка едва закончила забор крови, когда Бев снова появилась в палате, толкая перед собой каталку.

–     Я потянула за кое-какие ниточки, – сказала она. – Чарли готовы принять на томограф.

–     У него явно выраженная патология, – озабоченно сказала Натали. – Я отвезу его на томограф, потом займусь четвертой палатой.

–     А я пока приберу все здесь.

Натали покатила каталку в коридор.

–     Спасибо, Бев. Я скоро вер...

–     Что здесь, черт возьми, происходит?

Клифф Ренфро, красный от злости, шел ей навстречу со стороны сестринского поста.

–     Я полагаю, что у этого человека серьезные проблемы, – начала Натали. – Вероятно, опухоль или разрыв

сосуда.

–     И поэтому вы поспешили вернуть его после того, как я распорядился выписать?

Ренфро настолько повысил голос, что и пациенты, и медики остановились и стали оглядываться на него. Люди выходили из процедурной, появилось несколько человек из комнаты медсестер.

Натали держалась.

–     Я полагаю, что действую правильно! У пациента есть проблемы, связанные с неврологией.

–     Вы действуете неправильно. Эти проблемы, как и все остальные у этого человека, – результат употребления алкоголя. Знаете, я слышал от многих коллег, что вы слишком самонадеянны и резки, чтобы стать хорошим врачом. Если у вас выдались пятнадцать минут славы, это еще не значит, что вы можете здесь всем распоряжаться.

–     А если вам нравится, чтобы ваш халат был чистым, то это не значит, что вы можете отмахиваться от таких пациентов, как этот человек! – не осталась в долгу Натали.

Бев Ричардсон быстро вклинилась между двумя противниками.

–     Это была моя ошибка, Клифф, – сказала она. – Это я обеспокоилась за Чарли и подумала, что это стало бы хорошей практикой...

–     Вздор, и вы сами это знаете. Не защищайте ее. – Ренфро шагнул влево, чтобы снова оказаться лицом к Натали. – В медицине нет места для таких эгоцентричных и самонадеянных особ, как вы, Рейес.

Натали стиснула зубы. Такой публичный нагоняй разозлил ее, и ей очень захотелось, чтобы все присутствующие поняли, почему предубеждения Ренфро не дали ему возможности правильно оценить состояние этого бедняги.

–     Мне по-крайней мере, не безразличны такие люди, как Чарли, и я считаю, что он заслуживает тщательного осмотра.

–     После пяти лет работы я вправе решать, кому нужен тщательный осмотр, а кому нет. И я намерен сделать так, чтобы в вашем колледже все узнали о том, что здесь произошло.

–     Полагаю, что до того вам все-таки стоит взглянуть, что покажет компьютерная томография!

Взгляд Ренфро, казалось, мог растопить айсберг. Он собирался что-то сказать, но потом повернулся и зашагал в сторону рентгенкабинета. Через две невообразимо долгих минуты подошел техник томографа и увез Чарли.

Натали перевела дух.

–     Уф! Я была уверена, что он из вредности отменит томографию, – сказала она Бев, когда они шли к посту.

Медсестра посмотрела на нее и покачала головой.

–     Извините, я не смогла его успокоить, – проговорила она. – Наверное, это надо было делать по-другому.

–     Ренфро мог признать, что не прав, – сказала Натали. – Ведь тот факт, что он все-таки решил сделать сканирование, говорит именно об этом. Когда они найдут опухоль в глазу бедного Чарли, Ренфро еще будет благодарить за то, что я спасла его шкуру.

«Опухоль, нарыв, кровоточащий сосуд», – в уме Натали уже предполагала, какой будет реакция Ренфро и всего персонала, когда ее подозрения подтвердятся.

Натали представила себе, как отреагирует на такую победу ее наставник, хирург Дуг Беренджер. Когда-то, еще на предпоследнем курсе в Гарварде, задолго то того, как она порвала себе ахиллово сухожилие, он сам нашел ее и предложил работу в своей лаборатории, – работу, которую она сохранила до сих пор. Позже Дуг сумел собрать лучших спортивных медиков, чтобы помочь ей восстановиться, а еще позже убедил пойти учиться медицине.

Беренджер, вероятно лучший кардиохирург-трансплантолог в Бостоне, если не во всей стране, уже заговаривал с ней о совместной работе, когда она закончит стажировку в отделении хирургии. В кабинете Беренджера на стене за его креслом висит в рамке плакат: «ВЕРЬ В СЕБЯ». Он бы чертовски гордился тем, как она выдержала нападки Ренфро. А особенно гордился бы, узнав диагноз Чарли.

Натали пошла в четвертую палату и занялась ожидавшими там тремя пациентами. Ее пульс никак не хотел успокаиваться – отчасти из-за стычки с Ренфро, отчасти в ожидании результатов лабораторных анализов и обследования ее пациента. Наконец она увидела через приоткрытую дверь палаты, как мимо прошел Ренфро, толкая каталку с лежащим на ней Чарли. Под тонкий матрас был подсунут конверт со снимками. Секунду спустя ординатор громко заговорил:

– Доктор Рейес, персонал, могу я попросить всех вас подойти сюда? Будьте любезны!

В коридоре столпилось человек десять-пятнадцать. Ренфро подождал, не подойдет ли кто еще, а затем, подняв конверт со снимками томографа, продолжил:

–           Некоторое время назад все вы были свидетелями... э... дискуссии по поводу внимательного отношения к пациентам, состоявшейся между доктором Рейес и мной. Сейчас в моем распоряжении имеются все результаты лабораторных анализов и компьютерной томографии. Хотел бы проинформировать вас, что ни один результат не показал какой-либо патологии. Ни один. У нашего Чарли то, о чем я говорил – о чем я всегда говорил, мисс Рейес, – головная боль, вызванная употреблением алкоголя. Уровень алкоголя, зафиксированный у него при поступлении, один и девять, и я подозреваю, что в настоящий момент этот уровень не снизился, поскольку наш пациент ухитрился притащить с собой в кармане куртки пинту виски. Бев, будьте любезны, выпишите этого человека во второй раз и не забудьте оформить докладную записку. Мисс Рейес, можете отправляться домой. Видеть вас в своей смене я больше не желаю.