Текст книги "Пятая пробирка"

Автор книги: Майкл Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 11

Бог в тех из вас, кто способен командовать, примешал при рождении золота... в помощников их – серебра... железа же и меди – в земледельцев и разных ремесленников.

Платон, «Государство», кн. III

–     Куда мы едем?

–     Вы сказали «Интер-Континенталь». По этой дороге быстрее.

–     Я не хочу быстрее, я хочу обратно на шоссе.

–     Вы очень красивая женщина.

– Возвращайтесь сейчас же на шоссе!

– Очень красивая.

Машина едет быстрее. Вокруг сплошные трущобы.

Уличные фонари разбиты. Окна многих домов заколочены. На улицах почти никого.

С каждой секундой мне становится страшнее. Я пытаюсь рассмотреть табличку с именем шофера, но слишком темно. Происходит что-то ужасное. Что-то страшное. Есть ли у меня хоть какое-то оружие? Что я могу сделать?

– Черт возьми! Вернитесь на шоссе!

– Посетителям дома любви вы понравитесь. Вы там будете счастливы... Очень счастливы... Очень счастливы...

Мне никогда не было так страшно. Я слышала, что женщин похищали, приучали к наркотикам и отправляли в бордели. Я знаю, что женщины бесследно исчезали, и никто о них больше не слышал. Все вокруг расплывается, потом снова становится четким, пейзаж меняется каждую секунду. Нужно выскочить. Неважно, как быстро мы едем, мне надо выбраться из этой машины и бежать. Я могу выскочить и не сломать ноги. Я могу бежать быстрее этих ублюдков... быстрее всех. Я не стану проституткой, сидящей на игле. Никогда. Лучше я убью себя. Мой паспорт. Мне нужны паспорт и бумажник. Я достаю их из сумки и кладу в карман куртки.

Возьмите деньги! Я дам вам денег, только выпустите меня отсюда. Три тысячи рейсов. У меня есть три тысячи рейсов. Отпустите меня!

Я берусь за ручку, готовлюсь выскочить на скорости сорок миль в час из машины и шлепнуться на асфальт. Я не успеваю, машина со скрежетом останавливается, меня отбрасывает на спинку переднего сиденья. Что случилось? Опять все вокруг плывет, движение невозможно разглядеть. Дверь внезапно распахивается. Крупный мужчина хватает меня за руку. Я пытаюсь сопротивляться, но он очень силен. Лицо его закрыто черным чулком. Я хочу сорвать маску, но второй хватает меня за другую руку. Его лицо тоже скрыто. От него ужасно пахнет рыбой и чесноком. В его руке появляется шприц. Первый верзила еще сильнее стискивает мою руку. Нет! Пожалуйста, не надо! Нет!

Игла впивается в основание шеи. Я кричу, но крика не слышно. Это, наверное, героин. Такое не может происходить со мной. Машина срывается с места, из под колес летят камни и грязь. Я чувствую слабость. Пытаюсь собраться с мыслями и понять, что происходит, но от этого усилия мне становится еще хуже. Наркотик не может подействовать так быстро. Не поддавайся! Борись! Бей ногами, царапайся, пытайся укусить, но только не сдавайся! Не сдавайся!

Они держат меня за руки и волокут лицом вниз по грязному переулку. Я чувствую запах отходов. Я изо всех сил брыкаюсь и выкручиваюсь, и вдруг правая рука оказывается свободной. Тот, кто поменьше, слева от меня, его пах всего в нескольких дюймах. Что было сил бью его, он кричит и падает. Я на ногах, хватаю ртом воздух, меня душит страх и злость. Чертовы звери!

Бежать! Бежать, пока наркотик не подействовал. Верзила движется на меня. Я бью его кулаком в лицо, он падает. Бежать! Бежать! Путь один – по переулку.

Вокруг дома – одно-двух-трехэтажные. Деталей не разобрать, но впереди я ясно вижу мигающий свет. Все опять плывет... Все происходит как будто не со мной...

–     У меня пистолет. Стой или я буду стрелять!

Страх придает мне силы. Я лучше умру, но не сдамся. Не думать про пистолет, бежать! Бежать!

Тело повинуется мне. Я бегу... Бегу изо всех сил.

О боже! Переулок загорожен! Гора каких-то коробок, ящиков, бочек, мусора... и забор! Я могу перелезть через него! Я заберусь наверх по мусору и перемахну через забор. Я должна!

Сзади слышен выстрел. Боли нет, значит я не ранена. Я сумею! Ногу через забор... Ну вот, почти... Еще выстрел. Боль обжигает правую сторону спины. Господи! Меня ранили. Нет! Не может быть...

–     Доктор Санторо, кажется она приходит в себя!

«Еще один выстрел. Снова боль. Нет! Я не хочу умирать!»

–     Она очнулась!

Слова женщины, произнесенные по-португальски, проникли в сознание Натали, вытеснив страшные видения переулка.

«Это, кажется, происходит на самом деле... Я, видимо, жива».

–     Мисс, очнитесь! Вы слышите? Просто кивните, если слышите меня. Хорошо? Не надо открывать глаза, они закрыты повязкой!

Натали понимала речь женщины, но говорить не могла, и просто пошевелила головой.

–     Доктор Санторо, она нас слышит!

–     Отлично. Наша голубка расправляет крылышки! – голос мужчины был низким и успокаивающим. – Скоро мы разгадаем эту тайну. Выключите свет, я сниму ей повязку с глаз. Мисс, вы меня слышите? Сожмите мою руку, если слышите.

–     Я... я... американка, – Натали смогла произнести это хриплым сдавленным голосом по-португальски. – Я... не очень хорошо... говорю... по-португальски!

Она была очень слаба, голова кружилась, но постепенно сознание возвращалось к ней. В висках стучало, глаза резало. Запах изопропилового спирта и дезинфицирующих средств был, безусловно, больничным, это подтверждалось и ощущением «больничности» простыни под руками. Потом Натали почувствовала кислородную трубочку в носу. Новая реальность постепенно вытесняла слишком яркие воспоминания о нападении в переулке, о почти удавшемся побеге и о выстрелах в спину.

–     Ну, ваш португальский совсем неплох, – сказал мужской голос по-английски, хотя и есть заметный акцент, – но я постараюсь вам помочь. Я доктор Хавьер Санторо. Вы в больнице святой Терезы в Рио-де-Жанейро. Вы здесь уже несколько дней. Мы сейчас выключим свет, и я сниму с ваших глаз повязку. Но потом я ее вам снова повяжу. У вас повреждена роговица, правая немного сильнее левой. Лекарство действует хорошо, но не очень быстро. Когда я уберу тампоны, открывайте глаза медленно, чтобы они успели привыкнуть к свету. Если будут очень неприятные ощущения, закройте глаза, и я снова наложу тампоны.

Повязку осторожно сняли, но Натали не торопилась открывать глаза. С минуту она пыталась ощутить свои руки и ноги. Суставы болели, но, похоже, действовали. Паралича нет. Чуть ниже живота рука наткнулась на трубку катетера, и это подтвердило слова доктора о том, что она здесь лежит уже несколько дней. Натали осторожно открыла глаза. Комната была скупо освещена светом неоновых ламп из коридора, видимых через окно над дверью. Свет резал глаза, но предметы быстро обрели форму. Из левой руки торчала игла капельницы. Рядом с дверью висело резное распятие. На трех стенах окон не было.

Доктор Хавьер Санторо сквозь очки в проволочной оправе ласково смотрел на нее. У него было умное, узкое и длинное лицо с крупным носом. Натали он показался довольно высоким.

–     Я... в меня стреляли, – сказала она. – Как я сейчас?

–     Давайте-ка я помогу вам немного приподняться.

Санторо подтянул Натали к изголовью кровати, а потом помог принять полусидячее положение.

–     Я студентка, медик... выпускной курс в Бостоне... Меня зовут Натали Рейес... Я ехала на такси из аэропорта... в переулке меня... Со мной все в порядке?

Санторо глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

–     Вас нашли в переулке в одних... трусиках, мисс Рейес. На вас не было даже лифчика. Вы правы, вас дважды ранили в спину, в правую сторону. Мы полагаем, что вы пролежали под кучей мусора без сознания двое суток. Вы потеряли много крови. Сейчас в Бразилии середина зимы, и температура ночью падает ниже десяти градусов по Цельсию. Еще не мороз, но достаточно холодно.

–     Когда я сюда попала?

Санторо посмотрел на табличку, прикрепленную к кровати.

– Восемнадцатого.

– Я прилетела пятнадцатого... на меня напали по дороге из аэропорта... значит, три дня... какое сегодня число?

– Двадцать седьмое, среда. Все это время вы находились в коме, это из-за долгого пребывания на холоде, от шока и воспаления. Мы не знали, кто вы.

– Никто не звонил в полицию? Меня разыскивали?

– Насколько я знаю, нет. Полиция приезжала сюда, они сказали, что им нужно будет с вами поговорить.

– Мне трудно дышать.

Санторо взял Натали за руку.

– Это вполне понятно, – начал он, – но обещаю, что со временем вам станет лучше.

– Со временем?

Санторо заколебался.

– Вы были в тяжелом состоянии, когда попали сюда, – сказал он наконец, – организм сильно обезвожен, да еще и шок. От ранений и внутреннего кровоизлияния произошло полное спадение вашего правого легкого, инфекция угрожала вашей жизни... Мне очень жаль говорить вам об этом, но ваши жизненные показатели ухудшались, и мы приняли решение удалить легкое, чтобы снасти вам жизнь.

– Удалить?!

Натали почувствовала приступ тошноты. Она часто задышала, в горле появилась горечь.

«Мое легкое!»

– У нас не оставалось выбора, – ответил Санторо.

– Нет, этого не может быть!

– Но я должен сказать, что к сегодняшнему дню ваше состояние заметно улучшилось.

– Я была спортсменкой, – сумела выдавить Натали, – бегуньей...

«Пожалуйста, пусть это окажется сном!»

В голове пронеслась картина, как она ковыляет по улице с палкой... «Мое легкое!» Она навсегда останется инвалидом, никогда не сможет бегать, всегда будет страдать одышкой... Натали попробовала упрекнуть себя в том, что не оценила старания этих людей, которые спасли ей жизнь, но единственное, о чем она могла сейчас думать, это о том, что привычная жизнь кончилась.

–Были спортсменкой, – повторил Санторо. – Что ж, это многое объясняет. У вас сильный организм. Я понимаю, это для вас огромное потрясение, но хирург, который делал вам операцию, мисс Рейес, уверен, что вы снова сможете бегать. Со временем ваше левое легкое разрастется и компенсирует дыхательную способность из-за отсутствия правого.

–О боже, я не могу в этом поверить!

–Может быть, вы хотите, чтобы мы сообщили вашим близким?

–О да, конечно! Моя семья, наверное, очень волнуется. Доктор Санторо, простите, что не поблагодарила вас и весь персонал за то, что вы спасли мне жизнь. Просто я пока не могу поверить в то, что случилось.

–В такой ситуации это вполне нормальная реакция, поверьте мне. Но ваша жизнь не изменится настолько, насколько вы предполагаете.

–Я... я очень надеюсь на это. Благодарю вас!

–Когда вы будете чувствовать себя лучше, мы обсудим некоторые наши больничные дела. Несколько дней вы были в палате интенсивной терапии, а потом, поскольку сейчас больница заполнена до отказа, вас перевели в соседний корпус, который мы называем пристройкой, хотя он и не соединяется с главным корпусом. Сестра Эштелла запишет необходимые данные для наших документов и счетов.

–У меня есть страховка, которая должна покрыть все расходы... Я смогу узнать номер своего полиса, когда позвоню домой.

–Мы здесь, в больнице святой Терезы, много занимаемся благотворительностью, но конечно же, приветствуем, если пациенты в состоянии оплатить счета. Тут, в пристройке, у нас есть небольшой зал для реабилитации, и я считаю, что вы как можно скорее должны встать на беговую дорожку или сесть на велотренажер.

Натали вспомнила долгие часы, проведенные в кабинете физиотерапии, когда разрабатывала свое поврежденное сухожилие. Будет ли и в этот раз так же трудно? Конечно, после такой травмы чудес ждать не приходится, но пока Натали не могла всерьез думать о далеком будущем. Сначала временное исключение из колледжа, а теперь еще и это... Неужели такое могло случиться?!

–Как насчет телефона? – спросила она.

–Разумеется. Я скажу Эгателле, чтобы она позаботилась об этом.

–Вы не могли бы подождать? Я хочу позвонить своему профессору, доктору Дугласу Беренджеру... Может, вы поговорите с ним?

–Кардиохирург из Бостона?

–Да. Вы его знаете?

–Я знаю про него. Он считается одним из лучших специалистов в своей области.

–Я работаю у него в лаборатории.

Натали не хотела вдаваться в подробности причин своей злосчастной поездки в Бразилию. Ей хотелось лишь поскорее вернуться домой.

–Вы, вероятно, очень хорошая ученица профессора, – сказал Санторо. – Подождите, сейчас мы найдем телефон. Кстати, полиция просила сообщить им, если... когда вы придете в себя. Им нужно будет ваше заявление... А я должен снова положить вам на глаза тампоны.

–Но я не чувствую боли.

–Мы применили обезболивающее.

–Я, конечно, расскажу полиции все, что вспомню, но, боюсь, этого будет недостаточно.

–Наша полиция действует весьма эффективно, хотя часто, путешествуя, мы слышим совсем другое.

–Даже если и так, – ответила Натали, – я сомневаюсь, что им удастся раскрыть это дело.

* * *

«Я берусь за ручку, готовлюсь выскочить из машины на скорости сорок миль в час и шлепнуться на асфальт. Я не успеваю, машина со скрежетом останавливается, меня отбрасывает на спинку переднего сиденья. Что случилось? Опять все вокруг плывет, движение невозможно разглядеть. Дверь внезапно распахивается. Крупный мужчина хватает меня за руку. Я пытаюсь сопротивляться, но он очень силен. Лицо его закрыто черным чулком. Я хочу сорвать маску, но второй хватает меня за другую руку. Его лицо тоже скрыто. В его руке появляется шприц. Нет! Пожалуйста, не надо! Нет!»

Как и прежде, Натали одновременно чувствовала себя и участницей, и очевидицей тех событий, которые так резко изменили ее жизнь. Она была пленницей собственной памяти, наблюдая и ощущая одновременно и внутри, и снаружи, но не имея сил покинуть место действия или изменить исход. Голос водителя, как и прежде, звучал ясно и четко, а его внешность казалась какой-то расплывчатой. Она не узнала бы этого человека, даже если бы столкнулась с ним лицом к лицу, но если бы он произнес хоть слово, Натали бы опознала его.

...Переулок загорожен мусором, картонными коробками... и забором!

Упрямая пленница, Натали снова убегала от своих преследователей, лезла по мусору и коробкам наверх, слышала сзади выстрелы, чувствовала боль и проваливалась в темноту. Потом, как это уже не раз случалось, в страшные воспоминания вклинивался голос. На этот раз голос был знакомым.

–     Нат, это я, Дуг. Ты меня слышишь?

–     Слава богу! Слава богу, вы здесь!

–     Мы в аэропорту, Нат, вылетаем домой. Они дали тебе какое-то успокоительное на время поездки, и мы приехали сюда на «скорой помощи». Все будет в порядке.

–     Сколько... Сколько времени прошло с тех пор, как я вам позвонила?

–     Меньше суток. Я прилетел на специальном санитарном рейсе. Колледж согласился заплатить за все, на что не хватит твоей страховки.

–     Спасибо... Спасибо вам! Это все так ужасно...

–     Я знаю, Нат, знаю. Но ты жива, мозги в порядке, и поверь мне, что твой организм гораздо сильнее, чем ты думаешь. Кстати, со мной прилетела Эмили Троттер анестезиолог, она ждет нас в самолете. И Терри тоже здесь.

–     Меня ничто не могло удержать, Нат, – голос Терри был таким знакомым и спокойным! – Мы доставим тебя домой в лучшем виде. Я всем рассказывал, как ты убежала от этих школьных звезд на дорожке, так что теперь мне нужны твои новые подвиги.

Он погладил ее по голове и сжал ей руку.

–     Нат, нам всем очень жаль, что так получилось, – произнес Беренджер. – Мы очень за тебя переживаем.

–     Полицейский, который ко мне приходил... он сказал, что никто не звонил.

–     Глупости! Я даже нашел в Бостоне одного родом из Бразилии, так он сам сюда звонил.

–     Тот, что приходил... он все время порывался уйти... Было похоже, что ему на все плевать...

–     Мы звонили много раз!

–     Спасибо!

–     Доктор Санторо сказал, что ты крепкая девочка и быстро поправляешься. Он назвал это чудом. Он заверил, что твое левое легкое работает превосходно и вообще весь организм хорошо компенсирует потерю правого.

–     Мои глаза...

–     Я говорил с офтальмологом. Тебе положили тампоны, потому что роговица пострадала от холода там, в переулке. Он объяснил, что если не будет неприятных ощущений, то в самолете тампоны можно будет убрать. А прилетим домой – покажем тебя нашим специалистам.

Натали почувствовала движение, и через несколько минут ее уже вносили в самолет. Тампоны сняли, и она увидела Беренджера со стетоскопом, который слушал ее дыхание.

–Все идет хорошо, – сказал он.

Натали подняла руку и прикоснулась к его лицу.

–Я так и не сделала наш доклад.

–Ничего страшного, сделаешь на следующий год.

–Посмотрим. Где будет следующая конференция?

Беренджер улыбнулся.

–В Париже, – сказал он. – Теперь отдыхай. Все будет хорошо.

* * *

Как всегда, телефонное совещание совета проходило во вторник, ровно в полдень по Гринвичу.

–Лаэрт присутствует.

–Симонидис на связи.

–Фемистокл, привет из Австралии.

–Главкон.

–Полемарх.

–Призываю к порядку, – провозгласил Лаэрт. – У меня новость от Аспазии. Операция пациенту Э завершилась благополучно. Совместимость тканей – двенадцать из двенадцати, поэтому понадобится минимум лекарств, если вообще понадобится. Аспазия ожидает, что Э сможет вернуться к работе через две недели. Прогноз весьма благоприятный.

–Отличная работа.

–Прекрасно.

–Что с другими случаями?

–Говорит Полемарх. Давайте начнем с меня. На следующую неделю у нас запланированы две пересадки почек, одна печени и одна сердца. Все реципиенты сертифицированы нашей службой, и все необходимые приготовления – транспортные и финансовые – выполнены. В случае с почками – обе пересаживаются одному реципиенту. При трансплантации печени будет пересажен максимально анатомически возможный сегмент органа.

Сначала о почках: первый донор – двадцатисемилетний рабочий из штата Миссисипи, США.

– Одобрено, – ответили в унисон пять голосов.

– Второй – сорокалетняя владелица ресторана из Торонто, Канада.

– Какого ресторана?

– Китайского.

– Одобрено, – снова сказали все и засмеялись.

– Печень – тридцатипятилетний учитель из Уэльса.

– Говорит Главкон. Кажется, мы договаривались – никаких учителей. Есть другие варианты?

– Насколько я знаю, нет, – ответил Полемар, – но я могу еще раз проверить. Имеется совместимость по двенадцати пунктам для Л, тридцать первого номера в вашем списке. Как вы знаете, он один из самых богатых людей в Великобритании. Не знаю, сколько он согласился заплатить за процедуру, но, предполагая, как ведет переговоры Ксеркс, полагаю, что сумма будет значительной.

– В таком случае, – сказал Главкон, – одобряю, но давайте не будем создавать из этого прецедент.

– Одобрено, – отозвались остальные.

ГЛАВА 12

Государство... создает наши потребности.

Платон,« Государство», кн. II

Алтея Саттерфилд суетилась на маленькой кухне Бена, насколько ей позволял возраст.

– Не хотите ли к чаю лимона, мистер Каллахэн? У вас в холодильнике нет лимона, но у меня, к счастью, есть!

Бена впечатлила тактичность, с которой его соседка не упомянула об остальных продуктах, которые тоже отсутствовали в его холодильнике. Прошло три дня с тех пор, как он вернулся из Цинциннати, и восьмидесятилетняя соседка восприняла его синяки под глазами и распухший нос как сигнал к действию. «Всего лишь трещина у основания, – сказал доктор Бэнкс. – Ничего делать не надо, просто постарайтесь, чтобы вас больше не били в эти места». По правде говоря, Бен был благодарен старушке за заботу, хотя иногда она бывала немного навязчивой. Головная боль, которая, по мнению Бэнкса, являлась следствием сотрясения мозга, ослабла с восьми баллов до терпимых четырех и беспокоила его уже не постоянно, а лишь тогда, когда Бен шевелил головой. Он никогда не отличался мужеством, когда речь заходила о любом виде боли, и сейчас ее различные проявления доставляли ему массу неудобств, равно как и чувство досады от временного безделья. Оставалось еще несколько дел, которые он должен был и хотел завершить.

–     Спасибо, миссис Саттерфилд, я выпью простой чай. Я очень ценю вашу помощь и даже не знаю, как смогу вас отблагодарить.

–     Пустяки, дорогой! Вот доживете до моих лет, тогда сами почувствуете, что значит быть кому-нибудь нужным.

«Ну это вряд ли», – подумал Бен.

Донкихотство Элис Густафсон, трудная неделя во Флориде, удивительное знакомство с мадам Соней, неожиданная помощь Скайлера Гейнса, запоминающаяся встреча на Лавровой улице и наконец идентификация Лонни Даркина – все это по отдельности наносило заметные царапины на защитную оболочку отрешенности и безразличия, но Беи Каллахэн все еще считал эти царапины несущественными. Он сделал то, для чего его нанимали, и планировал ненадолго забиться в свою берлогу до следующего заказа. Но до этого нужно было покончить с одним незавершенным делом, касавшимся семьи из Конде в штате Айдахо.

–     Вы знаете, миссис Саттерфилд, – сказал он. – Я позволю себе попросить вас еще об одном одолжении.

–     Конечно, дорогой!

–     Мне снова надо будет уехать, и я хочу, чтобы вы кормили Пинкуса и поливали... э... я хотел сказать – кормили и поили Пинкуса.

–Простите, мистер Каллахэн, но, по-моему, вы не в том состоянии, чтобы куда-нибудь отправляться.

–Возможно, вы правы, но мне все равно надо уехать.

С постоянной колющей болью в боку, усиливавшейся при малейшем движении, Бен еще как-то мог справиться. Но головная боль делала, по крайней мере сегодня, поездку в Айдахо невозможной. После того как он вернулся домой, проведя шесть часов с доктором Бэнксом и рентгенологом, его навестила добрейшая Элис Густафсон с букетом полевых цветов. За чаем с печеньем, о котором позаботилась миссис Алтея Саттерфилд, он рассказал доктору все подробности своей находки и последующей битвы в гараже на Лавровой улице.

–Я знала это! – воскликнула Элис, когда Бен завершил рассказ. – Я знала, что та женщина из штата Мэн говорила правду. Такие вещи чувствуешь сразу. – На ее лице появилось странное сочетание радости от доказанной правоты и суровой решительности. – Меня очень беспокоит оружие, – продолжала она, – хотя меня это не удивило. Там, где речь идет о незаконной торговле органами, крутятся огромные деньги. И многие из вовлеченных в этот бизнес не просто гангстеры.

–Большинство гангстеров, которых я знаю, позавидовали бы арсеналу в гараже.

–Трудно даже представить себе, о каких деньгах идет речь. В некоторых странах тот, кто отправляется за границу, чтобы ему нелегально пересадили почку, получает компенсацию от министерства здравоохранения до ста тысяч долларов! В конечном счете это оказывается гораздо выгоднее, чем оплачивать диализ [28]28
  Диализ – процедура удаления конечных продуктов обмена и избытка воды из организма.


[Закрыть]и другие медицинские расходы, да еще и сокращает список ожидающих трансплантации, что тоже экономит средства.

–Я думаю, что те, кому нужен для пересадки костный мозг, находятся в еще более тяжелой ситуации.

–     Совершенно верно. Процедура пересадки костного мозга – это всегда вопрос жизни и смерти. И при этой операции гораздо важнее, чем при пересадке других органов, максимально возможная совместимость тканей донора и реципиента. Не удивлюсь, если окажется, что эти люди занимаются только костным мозгом.

–     Я тоже. Но чем бы они ни занимались, оружие, что я видел в гараже, говорит о том, что это серьезные ребята. Кстати, как вы думаете, почему эта парочка из фургона не убила Лонни и ту женщину из Мэна?

Густафсон пожала плечами.

–     Может, просто не хотели брать на себя убийство, – сказала она. – А может, они оставляют этих людей в живых на случай, если им снова потребуется провести подобную процедуру. Помните, женщина говорила, что у нее постоянно была повязка на глазах и ей кололи какие-то лекарства? Она запомнила очень мало подробностей того, что с ней случилось, поэтому и не потребовалось убивать ее.

–     А может, они специально выбирают таких людей, которым власти не поверят?

–     Теоретически это возможно. Но если люди из фургона знали, что делают, тогда, вероятнее всего, речь идет о полной совместимости тканей.

–     А сколько таких полных совместимостей существует для одного человека?

–     Полных – очень немного, особенно если у реципиента первая группа крови или присутствуют один-два редких вида белков в лейкоцитах.

Сначала Густафсон хотела сразу позвонить семье Лонни Даркина, но Бен настоял на том, чтобы съездить туда самому.

–     Я просто чувствую, что должен это сделать, – сказал он.

–     Вы не в том состоянии, чтобы куда-то ехать.

–     Буду в состоянии. Дайте мне три или четыре дня.

–     Откуда такой энтузиазм, мистер Каллахэн? У меня не так много денег осталось, чтобы заплатить вам.

– Дело не в деньгах, профессор. Это... я не знаю, как сказать, вроде как потребность завершить дело.

– Понимаю... Не стоит стесняться таких чувств, мистер Каллахэн. Многие из тех, кто нас поддерживает, обнаруживают, что чем больше они понимают происходящее, тем быстрее рассеивается их скептицизм. – Густафсон протянула Бену конверт. – Вы проделали отличную работу. Может быть, мы снова решим прибегнуть к вашим услугам. Что вы собираетесь делать с этим фургоном «Виннебаго» дальше?

– Я думаю, что тот парень из фургона, который меня... гм... стукнул, не знает точно – детектив я или обыкновенный грабитель, забравшийся к нему в гараж, – начал объяснять Бен. – Я уверен, что он даже не успел меня толком разглядеть, пока я не ослепил его краской, – там было совсем темно. Если же сейчас там появится полиция, то все станет ясно. Люди, которым принадлежит тот фургон, сразу сообразят, что к ним забрался вовсе не простой воришка.

– Но из-за них погиб Лонни Даркин. Если мы будем сидеть сложа руки и кто-то еще пострадает... или еще того хуже, я буду чувствовать себя виноватой в этом.

– Хорошо, я вас понял. – Бен немного подумал и предложил: – Я могу позвонить кое-кому, чтобы помогли разыскать частного детектива в Цинциннати, у которого есть связи с полицией. Он убедится, что фургон на месте, а потом туда нагрянут полицейские с ордером на обыск и найдут оружие или еще что-нибудь.

– Боюсь, что у нас не хватит денег, чтобы заплатить ему, – сказала Густафсон.

Бен вынул из конверта только что полученный чек от «Охраны органов».

– У меня есть, – улыбнулся он.

* * *

Превозмогая боль, Бен добрался, до офиса и через двадцать четыре часа разыскал в Цинциннати детектива, который согласился сделать то, о чем его просили за предложенную сумму. Детектива звали Эрн Делан, и много времени расследование у него не отняло.

–     Его нет, – сказал он, позвонив Бену через пару часов.

–     Фургона?

–     Его тоже, но я имел в виду гараж. Сгорел вчера до основания, головешки еще дымятся. Дом рядом тоже сгорел. Тушили три машины.

–     Полиция поняла, что это поджог?

–     И очень неумело совершенный, как они сказали. Очевидно, нашли канистру из-под бензина.

–     Выглядит немного подозрительно, – сказал Бен, раздумывая над тем, не означает ли подобная новость, что люди из фургона и те, с кем они связаны, догадались, что их посетил не грабитель, или же просто приняли меры предосторожности. Во всяком случае, теперь Бен понял, что, найдя фото Лонни Даркина, ему нужно было на цыпочках выйти из гаража и побыстрее уехать.

Даже сидя в безопасном салоне своего «рейнджровера», Бену не хватило бы всех обезболивающих таблеток в придорожных аптеках, чтобы проехать тысячу шестьсот миль от Чикаго до Коды в штате Айдахо. Городок лежал чуть севернее Сода-Спрингс, что в пятидесяти семи милях к юго-востоку от Покателло, в самой юго-восточной оконечности штата, откуда меньше ста миль до Вайоминга и Юты. Так что Каллахэн просто сел в самолет до Покателло, а прилетев, взял напрокат «шевроле-блейзер».

Деньги, полученные от «Охраны органов», таяли, как весенний снег, но неоплаченных счетов пока не имелось. «Пока» означало – до следующего визита почтальона. Возможно, вернувшись в Чикаго, ему придется дать какое-нибудь объявление в местных газетах, но в данный момент он находился там, где должен был, и делал то, что, по правде говоря, хотел.

Во время путешествия Бен размышлял над тем, почему изобретателя эластичного пояса для грудной клетки не удостоили Нобелевской премии. С головной болью он научился справляться, ноздри уже начали пропускать немного воздуха, но треснувшее ребро – это не шутки. Доктор Бэнкс уверял, что пострадало только одно ребро и смещения нет, но вот уже шесть дней Бен отказывался в это верить. Даже с чудесным поясом большинство движений отзывалось в болевом центре звуком «долбистерео», а без этого куска пластика дыхание давалось с трудом.

Но физическая боль не могла сравниться с эмоциональной тяжестью предстоящей встречи с отцом и матерью погибшего парня. Не испытывая желания внезапно появляться на маленькой ферме, Бен позвонил родителям Лонни Даркина из аэропорта в Покателло. Мать Лонни, Карен, не стала требовать от него сказать по телефону всю правду, но Бену стало ясно, что она уже все поняла. Они договорились о времени, когда встретятся с Беном, и рассказала, как добраться до их фермы. После этого, остановившись ненадолго передохнуть в Сода-Спрингс, приняв пару таблеток, получив номер в «Хупер-Спрингс В&В» [29]29
  В & В – Bed and Breakfast (англ.) букв. «Кровать и завтрак» – недорогая гостиница, где в стоимость проживания включен завтрак.


[Закрыть]и полюбовавшись без особой радости на знаменитый гейзер в Хупер-Спрингс-парке, Бен свернул на шоссе № 34 и двинулся на север в Конда.

Сонный, мирный и очень маленький городок напомнил Бену Кертисвилл во Флориде, где жил на своей заправке Скайлер Гейнс. Бен старался представить, как громадный «эдвенчер» с Винсентом за рулем и Конни, восседающей на пассажирском сиденье, как на троне, рыщет по городу, словно большая голодная белая акула по коралловому рифу, вынюхивая Пагсли-хилл-роуд и человека, чьи клетки, как им стало известно, почти идеально совместимы с клетками другого, живущего за две с половиной тысячи миль отсюда.

Выполняя инструкции Карен Даркин, Бен свернул на пыльный проселок, разделявший два огромных пшеничных поля, и начал смотреть по сторонам, надеясь увидеть

Пагсли-хилл. Через пару миль поля уступили место загону для скота и конюшне, возле которой бродили несколько лошадей. Позади загона стоял большой красно-коричневый амбар, а неподалеку от него, на холме, – аккуратный двухэтажный белый дом. На деревянной арке над дорожкой висела табличка, утверждающая, что все это и есть маленькая ферма.

Карен Даркин и ее муж Рэй стояли на крыльце, напряженно глядя на Бена. Обоим было уже далеко за пятьдесят. Их честные обветренные лица говорили о годах тяжелой работы в своей нелегкой и непредсказуемой профессии. Рука Рэя была мозолистой, пожатие – крепким, но в глазах читалась нескрываемая печаль.

–     Лонни мертв? – спросил он, еще не успев войти в дом.

Бен кивнул.

–     Мне очень жаль, – с трудом произнес он.

Карен провела мужчин в светлую уютную кухню с ситцевыми занавесками и старым круглым столом из дуба, явно ручной работы. Бен задержался в дверях и почесал за ухом подошедшую хозяйскую собаку.

–     Это наш Джошуа, – объяснила Карен.