Текст книги "Города"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

Соавторы: Чайна Мьевиль,Пол Ди Филиппо,Джефф Райман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Времени нет ни у кого из нас.

– Я прошу прощения.

Она стоит неподвижно, воззрившись в окно, выходящее на серый пейзаж над газоном.

– Мэнди, я прошу прощения. Ты понимаешь, почему я задал этот вопрос? Да потому, что мне знакомо то лицо под черной маской. Я уверен, что смогу сказать, кто это, только бы вспомнить. Меня просто осенило… Вот. Кто сказал, что Силуэт – это мужик? Я просто сказал, в ту же минуту, как только подумал. Извини.

Она поворачивается и смотрит на меня. Она не убеждена. Она устала.

– Я кое-что выяснила, – говорит она. – Я так гордилась собой. Я в самом деле не сомневалась, что Брюстер будет доволен. – Она понюхала воздух. – Я нашла лица тех, что были в костюмах, и тех, что захватили твою внучку. Между прочим, я следила за ними всю ночь. И полиция должна быть в курсе. Но.

Она выглядит бесконечно усталой. Похоже, что она вот-вот заснет стоя.

– У них у всех болезнь Альцгеймера.

Я проглатываю это. Мэнди не шевелится. Похоже на то, как если бы все ее тело раздувалось перед криком. И она по-прежнему глазеет в окно.

– Альцгеймера?

– Да. Это похоже на «Нападение зомби», так? Мы теряем головы, и они посылают нас воровать. Мы просто тела, плоть. Да даже как мясо мы им не нужны.

Серый свет пробивается сквозь серое окно, падает на ее нос, на ее щеки. И это делает ее прекрасной.

Я подумал об очках на кровати – тех, со встроенными транскодерами. Очки могут рассказать правду о том, кто на самом деле твои друзья. Они подсказывают тебе, когда настает время принимать лекарство. Они подсказывают, что тебе пора на самолет, и как выехать со Счастливой фермы и добраться до автостоянки.

Скулы, думаю я. И еще думаю о сморщившейся мордочке сверчка.

– У, мать твою, – бормочу я, и мой желудок как будто переворачивается. – У, ТВОЮ МАТЬ!

Я уже подхожу.

– Брюст?

Мэнди вроде как спрашивает. Будь прокляты эти калибраторы! Я ковыляю, поднимаюсь и опускаюсь, словно поплавок, пытаюсь побежать, и мне это не удается.

– Брюст, что это?

«Подруга, да ты знаешь, что у меня щеки горят от слез?» Я вдруг начинаю их чувствовать. Мой локоть чуть ли не сметает их с моего лица. Эти сволочи, эти сволочи заставили меня плакать.

– Брюстер, подожди.

Мэнди торопливо идет за мной.

А я думаю только об одном: Джазза. Джазза, ты же заслуживаешь намного большего, чем вот это. Ты же изобретал, сочинял музыкальные композиции, девочки смотрели на тебя, и в их глазах зажигались звезды. Аааа-блин! Танцуешь без рубашки на краю моста, молодой и сильный, умный и красивый. Джазза. Ты же не просто куколка из плоти, Джазза. Я на это надеюсь.

Я все еще плачу и натыкаюсь на мебель, поскольку ничего не вижу.

Джазза у себя в комнате сидит на краешке кровати. Таращится перед собой, рассматривает углы потолка. Я сижу, присматриваюсь и вижу плоть, сморщенную, как его жизнь, на его запястьях, на его лодыжках, на голове, на щеках.

И я знаю, что Мэнди стоит со мной рядом.

Я надеваю очки Джаззы. Я пытаюсь испробовать ключевые слова: «Век Гнева», «Силуэт». Ничего. Тогда я цепляюсь за следующий момент:

«Железный человек».

И его очки мне говорят: «Где ты рассматривал комиксы в детстве?»

И я отвечаю:

– На деревьях.

Мои глаза пронизывает вспышка, она ярче солнца, она проникает непосредственно в мою голову. И теперь я знаю точно. Оно проверяет мою радужную оболочку.

А потом приходит темнота. Я не Джазза. Поэтому программа не открывается, но, ха – ее не приходится открывать.

Я вглядываюсь в лицо, чтобы быть уверенным.

– Мэнди, – хриплю я. Это счастье, что она рядом. – Познакомься с Силуэтом.

И единственное мое чувство – признательность. Я только рад тому, что Джазза – больше, чем просто зомби. Я просто рад, что он оказался больше этого. Я еще не могу толком видеть, мои глаза все еще прикрыты проверкой сетчатки. Я вспоминаю обо всех случаях, когда он работал на меня: по программному обеспечению, вообще по всему, что связано с ААЖ. Он работал над этой хреновиной, он знает всю кухню этой артиллерии.

И я схватываю.

Знаешь, а ты – смышленый парень. Всю жизнь ты разбрасывался, но денег-то у тебя нет, вот ты и теряешь разум. Возможно, какой-нибудь самодовольный интерн [118]118
  Интерн – внештатный врач, временно прикомандированный к больнице и проживающий при ней.


[Закрыть], работавший в рамках социальных программ, сказал тебе, что всерьез сожалеет о том, что твоя страховка не покрывает расходов на наркотики. Ты беден, и тебе предписано расставаться с твоими игрушками. И потому ты выходишь из себя. Ты злишься на всех, на весь мир, на Господа Бога. Ты целиком обращаешь свой мозг на единственную конечную цель. Ты строишь планы на будущее, на то время, когда ты будешь слабоумен, когда тебе нельзя будет предъявить обвинение или вынести приговор. Ты выдумываешь Силуэта и делаешь его своим запасом, ты выпускаешь жучков на поиски твоей команды нового типа.

Ты осуществляешь твою месть.

Мэнди берет меня за руку и трясет ее.

– Брюст. Брюстер.

Так она говорит. Все, что она видит, это невеселый старый пердун, который растекается в слезах. Она не может понять, что я плачу оттого, что я счастлив. И я этого тоже не понимаю.

Я знаю нутром: Джазза об этом думал.

– Он был Силуэтом, – говорю я и делаю глубокий вдох.

– Как? – допытывается Мэнди.

Видит Бог, Мэнди не проглотит никакую чудесную историю.

Я тоже чувствую в себе разумное хладнокровие.

– Силуэт – это не человек. Это программа, серия программ, и все они работают по одинаковым алгоритмам. Программы захватывают тебя, диктуют, что ты должен делать и как. Возможно, и – что говорить. Возможно, на какое-то время ты становишься Силуэтом, а если ты достаточно слабоумен, то и не догадываешься об этом. И поди выследи Силуэта. Сегодня он в Атланте, через неделю в Лос-Анджелесе, еще через неделю – в Нью-Йорке. Он внедряется в очки. В очки, в терминалы и в жестко действующие крошечные чипы у тебя в голове.

Я перехожу к машине Джаззы. И ищу файлы. Конечно, я не смогу открыть ни один из них. Достаточно чего бы то ни было зашифрованного, чтобы добраться до человека. Директория называется «Афродита». Так мы назвали наш космический корабль, отправленный на Марс. Здесь все зашифровано, и файлы огромны. Здесь нет результатов взломов банковских счетов.

– Вот оно, – говорю я. – Вот генеральный план.

Я оглядываюсь на Джаззу. Он похож на ребенка, который на автобусной остановке дожидается маму и хочет, чтобы она появилась, пока автобус не ушел.

Я открываю папку с электронной почтой и приступаю к поиску ключа к ней. Я вычисляю Джаззу. Электронное послание Кертису, Вооруженным. Кончено в две минуты. И все время, пока я тружусь, я ощущаю гордость. Я горжусь им.

– Прости, Джазза, – говорю я ему. Я беру его руки в свои. От этого мне становится лучше. – Они сотрут программу. Вот и все. Больше не будет путешествий в Мэриленд.

Он смотрит на меня, как младенец. Он не знает в точности, кто я, но он доверяет мне.

Пять минут спустя в комнату проскальзывает Мальчишка.

– Мне жаль, – тихо говорит он. – Жаль, что это был ваш друг.

Мальчишка родом из страны, где людям все еще свойственна человечность. Его глаза не скрывают грусти.

Я его спрашиваю:

– Что делает Кертис?

– Ограничение вреда. – Все мы в наших краях рано выучиваем этот жаргон. Он разъедает душу. – Ему волноваться о Доме.

– О собственной заднице, – поправляет Мэнди.

Мальчишка не может сдержать улыбку. Но он не отвлекается от главного.

– Вы делаете то, что нужно, мистер Брюстер.

Разве не замечательно, что людям все еще есть дело друг до друга? Разве порой это не чудо?

На сей раз полиция приезжает в обычной машине, и теперь это специалисты по информационным технологиям, а не Вооруженные. Они начинают изучать станцию Джаззы. Джазза тихонько напевает себе под нос. Какая-то глупая старая песенка о том, что все свободны, что любовь везде, так давайте же веселиться. Неужели он в самом деле полагает, что этого достаточно?

Он позволяет им забрать его машину и только сворачивается калачиком на кровати, повернувшись спиной к нам всем. Я произношу какую-то банальность вроде:

– Спи спокойно, дружище.

А Мальчишка говорит:

– Я посмотрю за ним, мистер Брюстер.

Мы с Мэнди спускаемся в бар. Все Невробики уже там, и прежде чем мы успеваем что-либо сказать, Гас вскакивает и кричит:

– Ребята, вы должны это видеть!

Мэнди переспрашивает:

– Точно?

Вся команда склоняется над газетой.

– Я запущу еще раз, – говорит Гас.

– Пристегните ремни, – говорит Мэнди и смотрит на меня долгим взглядом, означающим: «Я устала от этих типов».

Газета представляет людскую стену, и надпись гласит:

Новая атака ААЖ на стадионе «ШУ ЦЗЭ», вчера, 20.30.

Все там сверкает, как драгоценные камни: огромные лампы на потолке, вспышки фотоаппаратов; ночная игра в разгаре. Гас включил громкоговоритель, так что мы слышим и голос телекомментатора, и рев толпы. Камера показывает нам здоровенного парня на трибуне, который жует жвачку, вколачивает мяч в боксерскую перчатку и выглядит в доску пьяным.

Над трибуной в воздухе висит какой-то прямоугольник. Кажется, что он и должен там быть, что это часть стадиона, и приходится прищуриться, чтобы понять – это спасательная площадка, предназначенная для эвакуации людей из высотного здания. Она представляется размером с почтовую марку, но на ней толпятся экзоскелеты.

На всех высоких осветительных столбах вспыхивают красные фонари, и начинают завывать сирены.

– Пожарная тревога, Джон, – объявляет дикторша.

– Ну да, а это пожарные. Но я должен признать, что не вижу никаких признаков пожара.

– Джон, по официальным оценкам, в случае пожара требуется от пятнадцати до двадцати минут, чтобы очистить трибуны стадиона «Шу Цзэ».

На поле же неподвижно стоят, уперев руки в бока, угрюмые игроки. Их шоу окончено.

Пожарные неуклюже забираются на спасательную площадку. Она раскачивается. Если приглядеться, то можно увидеть, что она не более устойчива, чем гребная шлюпка. Костюмы спрыгивают вниз, распрямляются и трусцой взбегают по лестнице на трибуны. Теперь видно, как их много, и двигаются они в унисон.

По полю несется с максимальной быстротой один из маленьких толстых арбитров.

Прямо на площадку въезжает полицейский автомобиль.

– Понятно, Мари, здесь, на «Шу Цзэ» что-то происходит, но может быть, это не пожар. Из полицейской машины выходит Ли ван Хук, тренер «Красных из Цинциннати». Он машет руками, да, взмахами рук он приказывает игрокам покинуть поле!

Слышен шум напора. Отвратительный звук «гусиного шага», и камера опять разворачивается к трибунам. Все ряженые одновременно вскидывают автоматы. И они врезаются прямо в толпу.

Из динамиков доносится треск, стон разносится над стадионом.

Булькающий голос, словно Нептун из морских пучин, произносит:

– Это объявление коммунальной службы.

Вступает дикторша:

– Джон, в сообщениях говорится, что это атака ААЖ.

– Вы оказываете помощь престарелым. Сейчас вы сдадите все ценности, часы, бумажники и драгоценности мужчинам и женщинам с оружием.

– Мы повторяем, что мы с вами стали свидетелями нападения ААЖ на стадион «Шу Цзэ».

Бульканье продолжает:

– Ради вашей безопасности просим вас помнить, что некоторые из вооруженных людей вскоре погибнут, и им нечего терять. Многие из них не могут думать о себе и будут стрелять в каждого, кто окажет сопротивление.

По толпе проносится гул.

– Вы не платите налоги. Вы не пускаете нас в ваши дома. Мы экономим, планируем, инвестируем средства, заключаем договоры страхования, и в итоге этого НЕДОСТАТОЧНО. Что вы обязаны делать? Любить нас. Сейчас время любви прошло. Сейчас настало время денег. Так что сейчас вам предстоит передать нам ваши бумажники.

Какой-то жирный парень в бейсболке вопит. На него наведено дуло экзоскелета. Как железная клетка, костюм скрывает в себе какую-то старую милашку, и видно, что она в растерянности хлопает глазами. Я понимаю, что системы кабельного телевидения включены, и впоследствии запись будет отредактирована. Это развлечение.

Автомат выстреливает. Жирный мужик нагибается и визжит, но головной убор уже сбит у него с головы. Ряженые умеют прицеливаться с точностью до миллиметра.

Диктор по имени Джон говорит:

– Этого движения в спешке ему не повторить!

Он издает смешок, словно комментируя борцовский поединок. Да уж, вся бодяга смотрится как кино. И то, и другое выполняет одну и ту же функцию.

На трибунах наблюдается легкое движение в сторону ряженых. Со стороны участники происходящего кажутся спокойными и добрыми. На поле шины полицейских машин производят шум, похожий на плеск воды на речном берегу в летний день.

Дикторы могут рассказать нам только то, что мы видим и сами. Но знаете, когда они говорят, события кажутся более реальными.

– Джон, мне кажется, полиция на поле совещается и с капитанами команд, и с руководством службы безопасности стадиона.

– Мари, для них это серьезная проблема. Как могут они понять, что есть ААЖ, без того чтобы ранить кого-нибудь из фанатов?

Снова вступает густой булькающий голос:

– О чем вы думаете, когда видите нас? Может быть, вы думаете, что старение – это процесс, который мы сами над собой осуществляем? Вы полагаете, что с вами такого не случится? Вы полагаете, что можно остановить этот процесс, употребляя здоровую пищу, занимаясь физическими упражнениями и прибегая к помощи хирургии? Вы считаете, что никогда не сделаетесь уродливыми, больными, слабыми? Сейчас мы уйдем. Но только помните. Ваши дети смотрят на вас. И учатся. Как вы поступаете с нами, так и с вами поступят ваши дети.

Толпа вроде бы помалкивает. Ни движения; словно какое-то затишье, словно море приняло решение о штиле. Сирена все завывает, но возникает ощущение, будто никто ее не слушает. Костюмы влекут спрятанных в них стариков прочь с трибун, в сторону спасательной площадки.

И вот престранная вещь: какой-то парнишка в бронированном костюме помогает подняться одному из команды ААЖ. И до меня доходит, что они понимают. Они уже прошли половину пути, эта вот публика на стадионе, с соевыми бургерами, пивом и в форменных майках команд. Они преодолели полпути к тому, чтобы оказаться на нашей стороне.

Ты добрался до них, Джазза.

А площадка вроде как просыпается, всхрапывает, кашляет и жужжит. Вроде бы злится, взламывая все наши старые стереотипы. И он неуклонен, он только нарастает.

И Джазза встает. Он просто неподвижно стоит. Программа не оставляет ему простора для действий, и к тому же похоже, что он исчерпал себя. Он смотрит в небо, как это теперь с ним всегда бывает, куда-то в никуда. Он стоит подобно королю на носу своего корабля, молится небесам и отплывает.

О Господи Боже, я опять протекаю. Мэнди не смотрит на меня. Ее губы слегка кривятся, и она произносит:

– Силуэтом был Джазза.

– Что? – переспрашивает Гас.

Я не хочу этого слышать. Я не хочу объяснений, разговоров и вообще чего бы то ни было, но при этом и не могу сидеть спокойно. Мне нехорошо. У меня в голове разброд. Я рассержен. Я встаю и, пошатываясь, выхожу из помещения. Гас кричит мне вслед:

– Эй, Брюст, что же это? Брюст!

Я иду дальше и не знаю, куда и зачем. Я прохожу через солярий и вхожу в гимнастический зал, потом в библиотеку, но там одни книги, и все-таки это единственное место, куда я могу пойти.

Я возвращаюсь в комнату Джаззы. Мальчишка все еще там, как и обещал.

– Уйди, – говорю я ему.

Я внимательно смотрю на Джаззу. Мне приходит в голову, что он, возможно, еще раз, последний раз, отправится в Мэриленд. А возможно, он заберется на дерево и попросту там останется.

Я думаю о том, как мы теряем все. Все, чем мы были, все, чем мы себя сделали. Если ты силен, это уходит; если ты умен, это уходит; если ты хладнокровен, это уходит.

Лицо Джаззы коричнево-синее, оно подобно карте. Он сидит прямо, но голова его запрокинута назад, он смотрит в потолок и рот у него открыт. Его голубые глаза глядят сквозь меня в никуда. Он как будто обдумывает ответ, но забыл вопрос.

И тогда-то я говорю себе: он ушел. Джазза испарился давно, очень давно. Уже много месяцев, как от Джаззы не осталось ничего. Так что я отпускаю его.

Мне слишком понятно, какое шоу последует.

Вооруженный возвращается и разговаривает так, будто вот-вот вцепится в мою задницу. Тайный Бельчонок снова и снова задает все тот же вопрос. Он намекает: «Если мы обнаружим, что ты имеешь к этому отношение, мы тебя все-таки сцапаем».

Вооруженный смотрит на меня.

– Нам известно о совершенных вами взломах. С этим должно быть покончено.

Кертис стоит и наблюдает. Он начинает поеживаться и поглядывать в мою сторону.

– Учитывая, что вы сотрудничали, мы можем лояльно к этому отнестись. Но только в том случае, если вы будете продолжать сотрудничать, если нападения прекратятся.

Дальше я действую намеренно. Я поворачиваюсь к Кертису, пожимаю плечами и взглядом прошу прощения. Больше ничего не требуется. Тайный Бельчонок накидывается на Кертиса; его глаза сужаются.

– Двадцать четыре на семь на триста шестьдесят пять, – говорит очень тихим голосом Вооруженный.

Он понял. Я опять пожимаю плечами, извиняясь, просто чтобы донести суть происходящего.

Кертис раздражается, нервничает, злится.

– Хорошо. Так если это означает то, что я думаю, то вы, мистер Брюстер, не можете далее оставаться нашим гостем.

Дальше события развиваются стремительно.

Я рассказал Биллу о взломах, о полиции, и вопрос был решен. Я уеду и буду жить с моим мальчиком. У него всего лишь старенькое бунгало вблизи границы Джерси. Оно похоже на тот дом, в котором я вырос, когда компьютеры были новыми и крутыми штуками, и все было новым и крутым, от обуви до игры в карты, и надо было покупать пиццу на ужин. Даже мама казалась крутой со своими наушниками. Летом там жарко из-за стеклянных дверей, и полно мух, а зимой сухо и тепло.

Я звоню Биллу и говорю ему:

– Во всяком случае, я выбираюсь из этой чертовой дыры.

После минутного молчания Билл отвечает мне:

– Папа, они сотворили для тебя чудеса.

Я вспоминаю о невробике, о том, как мои ноги учились ходить, и мне приходится признать правоту Билла. Так что я решаю, что мне может быть хуже, если я буду злиться на «Ферму». Я решаю, что приобрел немало.

Я иду к Мэнди. Я делюсь с ней новостями. Она говорит:

– Ты здесь единственный, кто способен сохранять хоть какое-то самообладание.

Ее лицо похоже на пустыни Аризоны. И именно сейчас она сексуальна, как дьяволица, хотя я и не понимаю почему.

Вы помните про транскодер, вмонтированный в мой член? Вот и новое употребление для него.

И вот я лежу среди плюшевых мишек и ароматов мисс Диор и говорю:

– Поехали со мной в Джерси.

Она опускает глаза и произносит:

– О Господи. – И добавляет: – Мне надо подумать.

– О чем тут думать? – спрашиваю я.

– Малыш, если бы я хотела иметь бунгало в Джерси, я могла бы его иметь. А здесь у меня есть солярий, покой, своя комната.

– Глупый лепет. Ты будешь одинока.

Я вижу, как она рассматривает разные варианты будущего. Я вижу, как в нее проникает страх. Ее лицо кривится, словно старая замша. Я обнимаю ее, целую ее выкрашенные, пахнущие кондиционером волосы. И стараюсь разъяснить ей положение:

– Поехали. Ты станешь членом моей семьи. Билл – великолепный парень; он позволит нам засиживаться допоздна и пить виски. Мы будем смотреть старые видеодиски. И будут гости в День Благодарения.

Но она отрицательно качает головой.

– Я буду привязана к тесной спальне в чужой семье. Я с этого начинала. – Она откашливается и хлопает меня по бедру. – Я не могу так. – Она садится в кровати, зажигает сигарету и выкладывает все начистоту: – Я танцевала для развлечения жирных стариков. Вместе с другими женщинами я шла в баню, и старики в очках разглядывали нас голыми. Вот насколько близко я была к положению шлюхи. Я брала деньги, разумно ими распоряжалась и сохранила их. Хотя одна мразь за другой старалась их у меня отобрать. А здесь я сама себе хозяйка, и Счастливая ферма – моя награда. – Она переводит дух и добавляет: – Меня слишком пугает перспектива уехать в Джерси.

– Я буду навещать тебя, – говорю я.

Она мне не верит, и я не знаю, верю ли я самому себе.

И вот я уже стою за пределами Счастливой фермы, и они, слава Богу, никого не поджаривают короткими волнами. Я прощаюсь с этим местом и, знаете ли, мне кажется, что я буду по нему скучать. Мэнди рядом нет. Гас здесь, это большая жертва с его стороны, и он жмет мне руку так, как будто думает, что сможет вернуть Мэнди. Но я-то вижу. У него тонкие, как перышки, руки, а брюхо похоже на котел. Гасу недолго оставаться среди нас.

Приходит Мальчишка и приводите собой свою миленькую маленькую жену. Она выучила несколько слов на английском. Она произносит выученную фразу с закрытыми глазами, а потом хихикает.

– Большое спасибо мистер Брюстер вы были так добрый к мой Жуан.

И она протягивает мне своего славного младенца, чтобы я мог его рассмотреть.

Жизнь продолжается. А потом не продолжается. Она ничего не значит. А тогда и смерть тоже ничего не значит. К черту все, получается, что пока вы здесь, вы можете делать все, что вам заблагорассудится.

Я сбросил калибраторы. Я стремился продемонстрировать им, что способен на это. Я прошел весь путь до самого автобуса, прошел за всех нас, старых пердунов. Билл подхватил меня и помог мне подняться.

Я поискал взглядом Джаззанову, но его не было, и не будет.

Есть одна вещь, о которой не знают эти мерзавцы. О взломе, который позволил оплачивать счета Джаззы. Это одноразовый налет на банковскую систему. Он совершен не через мою машину и не через машину Джаззы. Кертис об этом не знает, и Вооруженные об этом не знают. И Джазза не лишится заботы.

Все, что я сейчас чувствую, можно назвать огромным наплывом любви. Я машу Ферме, прощаясь в последний раз, и уезжаю домой.

Стакан выпит до дна.