Текст книги "Древо скрелингов"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

С клинком Гейнора что-то происходило. Он изогнулся и затрепетал в руке хозяина. Гейнор прикрикнул на него, схватил его обеими руками, пытаясь справиться с ним, но безуспешно. Неужели я был прав, и флейта имела власть над мечом?

Потом мой собственный клинок буквально потянул меня к тропе и к Оуне. За спиной раздавались крики Гейнора и его людей. Я от всей души надеялся, что индеец отвлек их и они забыли обо мне. Я должен был помочь своей жене, самому дорогому для меня человеку, своей единственной святыне.

– Оуна!

Мой голос заглушили хохочущие ветры. Всякий раз, когда я пытался окликнуть жену, поток воздуха относил мои слова прочь. Я слышал и ощущал только вибрацию меча, которая непостижимым образом слилась в гармонии с завыванием вихря. Неужели этот клинок – предатель?

Неужели он заодно с ревущим черным смерчом, в глубине которого я видел свирепое лицо, с торжеством взиравшее на одинокую женщину, продолжавшую идти к нему решительной походкой, натянув тетиву, словно собираясь выстрелить в оленя?

Из смерча вырвался черный туман. Его длинные щупальца потянулись к Оуне, окружая и охватывая ее, но она, продолжая целиться, то входила в туманную пелену, то выпрыгивала из нее, словно девочка, играющая в "классики" Потом она пустила стрелу.

Огромная перевернутая башня из пыли и воздуха закричала. Что-то очень похожее на смех вырвалось из нее, и от этого звука меня замутило.

Я побежал, ускоряя шаг, и наконец ступил на тропу, которая теперь плескалась под моими ногами словно ртуть. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие и убедиться, что я не тону в ней. Напрягая волю, я мог идти по тропе и даже бежать.

Я побежал, и в тот же миг Оуна пустила вторую стрелу, а секунду спустя– третью. Они вонзились в лицо смерча, образуя букву "V". Смерч взревел и заметался, пытаясь избавиться от стрел. В его глазах светился разум, но было видно, что он не способен совладать с собой. Лорд Шоашуан продолжал гримасничать и хохотать, его щупальца вновь начали смыкаться, втягивая мою жену в толщу вихря.

В третий раз пропела флейта.

Какая-то сила с яростью выдернула Оуну из объятий смерча. Судя по всему, стрелы при помощи флейты оказали какое-то загадочное магическое воздействие. Оуну отбросило назад к тропе, и теперь она лежала на мерцающей серебристой полосе крохотной кучкой костей под белоснежной накидкой из бизоньей шкуры.

Я окликнул ее и промчался мимо, не успев проверить, жива ли она. Мне хотелось одного – отомстить чудовищу и не позволить ему вновь напасть на мою жену.

Меня оглушил пронзительный вопль, я вдохнул зловонный воздух и оказался перед еще более мерзким лицом, которое злобно взирало на меня из глубины вихря. Оно облизнуло темно-синие губы, раскрыло желтую пасть и высунуло язык, чтобы схватить меня.

В тот же миг мой Равенбранд рассек его язык надвое и ликующе взвыл, словно пес, нагоняющий добычу. Еще одно движение клинка – и язык распался на четыре части. В отвратительных глазах смерча вновь мелькнул разум; он понял, что ему противостоит не простой смертный. Я знал, что пока Равенбранд соприкасается с моей плотью, я остаюсь полубогом. Смертным, который обрел могущество богов и может их убивать.

Я рассмеялся, глядя в эти широко распахнутые глаза. Я зашевелил губами, копируя движения окровавленной пасти смерча, которая втягивала в себя рассеченный язык и возвращала ему прежнюю форму. И пока вся его энергия уходила на то, чтобы восстановиться, я вновь напал на него, а в толще перевернутого конуса, непрерывно сменяя друг друга, возникали все новые лица, как будто смерч выбирал наилучший способ уничтожить меня.

Но он не мог это сделать. Я скармливал ему похищенные души десятков недавно убитых существ. Это были свежие души, и, что важнее, смерчу приходилось поглощать их в одиночку. Мной овладел знакомый ужасающий экстаз, отведав который ты уже никогда не забудешь это чувство, всегда будешь его страшиться и жаждать. Жизненная энергия моих жертв наполнила мое человеческое тело и превратила его в нечто неестественное и вместе с тем сверхъестественное, в канал, по которому передавалась темная сила клинка. Теперь я принадлежал ему без остатка.

Меч вонзился в чрево Шоашуана. Только Равенбранд знал, куда нужно наносить удары, ведь только он полностью находился в плоскости демона, могущество которого я однажды пытался обуздать. Но теперь у меня не было столь благородных целей. Я боролся за свою жизнь и душу.

Хлынувшая в меня черная энергия обострила мои чувства. Меня переполняло ощущение жизни, мое сознание было совершенно ясным. Я без труда отражал каждую попытку щупалец схватить меня. Я бешено хохотал, вновь и вновь атакуя голову смерча, а он визжал, вопил и содрогался, грозя сокрушить окрестные горы.

Не знаю, в какой мере я оставался Ульриком, а в какой – Эльриком Мелнибонэйским, но я старался не терять связь с ними обоими. Мне казалось, что к ним приковано внимание тысяч существ, привлеченных энергией Черного клинка. Может ли добро возникать из зла подобно тому, как зло порой рождает добро? Это не парадокс, а факт человеческого существования. Я обоими руками вонзил меч в что-то, напоминавшее яремную вену Шоашуана, и был вознагражден. Смерч внезапно расплылся огромным зловонным облаком и облил меня своими внутренностями и кровью. Я был наделен невероятной силой, но липкая зеленая каша сковывала каждое мое движение и затвердевала на моей коже.

Я нанес противнику смертельный удар, но теперь оказался совершенно беспомощен. Вихрь закружил меня и швырнул на Серебряную тропу точно так же, как прежде Оуну. Я упал плашмя, но не выпустил из рук меч, сумел подняться на ноги, и в тот же миг увидел чудовищного белого бизона, который мчался ко мне.

Мои инстинкты и кровожадность клинка слились в едином порыве. Я выставил черное лезвие вперед словно шпагу и вонзил его в грудь огромного животного. Второй удар свалил бизона с ног. После третьего по льду разлилась его кровь.

Я повернулся, торжествуя и ожидая услышать похвалу тех, кого спас.

Первым, что я увидел, было лицо человека, который появился здесь вторым. Оно было таким же бледным, а глаза – такими же красными, как у меня. Он вполне мог оказаться моим сыном; на мой взгляд, ему было не больше шестнадцати лет. На его лице застыл выражение недоверия и испуга. В чем дело? Это был тот самый юноша, которого я видел на острове. Кто он такой? Он не был ни моим сыном, ни братом. Однако в его мрачном лице явственно угадывалось сходство с моими семейными чертами.

– Итак,– заговорил я,– враг повержен, господа. Чем еще могу быть вам полезен?– Ответом мне было молчание.– Или вам не по нраву подобные приключения?– Меня все еще переполняли самодовольство и эйфория, вызванные кровопролитием.

Потом я заметил, что мужчины смотрят на меня с осуждением, как будто я сделал что-то неподобающее или даже совершил преступление.

Айанаватта выступил вперед. Выхватив меч из моих рук, он бросил его на тропу. Потом он развернул меня и указал на то, что лежало за моей спиной:

– Она должна была провести нас по льду. Только Белая женщина-бизон способна пройти Серебряной тропой. Теперь она мертва.

Это была Оуна. Ее белая накидка из бизоньей шкуры пропиталась кровью. Раны на ее теле располагались именно там, куда я наносил удары мечом. Мало по-малу мной овладевал ужас содеянного. Я поднял меч и швырнул его над лед подальше от тропы.

Оуна спешила мне на выручку, а я в боевом угаре погубил ее!

Глава 19. Сияющая тропа

Она была золотой, когда Рим еще не был основан.

Когда Греции не было – философские видела сны.

Она эпохи наблюдала, как развивался Человек, Ее слава была долгой, но пришел упадка век.

Альберт Остин, "Древняя, в древние дни, Атлантида дремала"

Не веря своим глазам, я побрел к останкам Оуны. Неужели я действительно убил свою жену? Я желал лишь одного – чтобы загадочное животное, рассеченное моим клинком, оказалось иллюзией, фантомом.

Ветер унесся прочь, оставив после себя звенящее, полное ликования безмолвие. Я слышал звук собственных шагов, чувствовал сладковатосоленый запах крови. Я опустился на колени и протянул руки к знакомому, еще теплому лицу.

Меня оттолкнули, и я распластался на тропе. Юноша-альбинос, которого я впервые увидел на острове, наклонился над моей женой и быстро укутал ее в бизонью шкуру. Не медля ни секунды, он помчался к огромному пирамидальному городу. Серебряная тропа возникала перед ним и не исчезала за его спиной. Я встал, собираясь бежать за ним, но меня оставили силы. Я лишился меча. Украденная энергия покидала мое тело.

Я споткнулся и упал на зыбкую тропу. Мои ладони погрузились в ртуть. Я попытался ползти. Мой горестный вопль донесся до самых отдаленных миров.

Потом рядом со мной появился Лобковиц, и они с индейцем помогли мне встать.

– Он надеется спасти ее,– сказал Лобковиц.– Еще есть шанс. Видите?

Даже мертвая, она может прокладывать дорогу.

– Почему вы позволили мне…– Я осекся. Я не из тех людей, которые обвиняют других в своих ошибках, но то, что случилось, я не мог представить даже в самом кошмарном сне. Мной овладело ужасающее смятение; воспоминания Эльрика столкнулись с моими и слились в общем раскаянии. Только теперь я вспомнил, кто я на самом деле такой.

Каким образом Эльрику удалось до такой степени подчинить меня себе?

Я огляделся, ожидая, что он появится рядом, как это было при нашей первой встрече в фашистском концлагере. Однако теперь наша взаимосвязь была намного глубже.

Лобковиц кивнул индейцу.

– Сэр Айанаватта, если бы вы подхватили его под другую руку…

Айанаватта сразу взялся за дело, они вдвоем потащили меня к нетерпеливо дожидавшемуся мамонту и посадили на его спину.

Теперь я понял, почему они так торопятся.

Викинги возвращались. Они уже бежали к тропе, которая была доступна как для них, как и для нас. Они перегруппировались, сомкнувшись вокруг своего главаря в зеркальном шлеме. Я слышал их голоса, эхом разносившиеся над поверхностью замерзшего озера. Неужели они собирались напасть на нас?

Я попытался вырваться, чтобы подобрать свой меч, но двое мужчин крепче стиснули мои руки, а я был слишком слаб, чтобы их одолеть.

– Не бойтесь Гуннара и его людей,– сказал Лобковиц.– Мы укроемся в городе еще до того, как они настигнут нас.

– Как только мы окажемся за воротами, он не сможет причинить нам вреда,– подтвердил его спутник.

Увидев, что молодому человеку ничто не угрожает, я испытал громадное облегчение. Он замедлил бег, миновал ворота и исчез. Я вновь оглянулся.

Гуннар – или Гейнор – продолжал преследовать нас. Перспектива казалась мне искаженной. Он и его люди либо были слишком далеки от нас, либо слишком малы по сравнению с мамонтом. Может быть, все это – иллюзия или еще один сон? Могу ли я доверять собственным глазам, собственным чувствам? У меня было такое ощущение, словно я невероятно увеличился в размерах и вместе с тем утратил часть своей плоти. Моя кожа надулась, как воздушный шарик, готовый лопнуть. Моя голова пылала, словно в лихорадке. Окружающий мир деформировался и обрел подвижность. Мамонт то увеличивался, то уменьшался в размерах.

Меня мутило, глаза болели, я не мог держать голову прямо.

У ворот я окончательно потерял сознание, а когда очнулся, мы уже находились за высокими стенами города Какатанава. Мной овладело неожиданное ощущение безопасности. Молодого человека с телом моей жены здесь не было. К моему изумлению, обширное пространство вокруг гигантского города словно вымерло. Однако, приближаясь к нему по проходу в горах, я видел признаки кипучей деятельности. Казалось, все это было туманной иллюзией, сном, лишенным сколь-нибудь разумного смысла. Разве может такой огромный город создавать впечатление пустынности?

Даже мамонт, казалось, удивился; он поднял хобот и качнул головой, со свистом рассекая бивнями воздух, и протрубил приветствие, ответом которому была тишина, если не считать эха, разнесшегося среди безлюдных ярусов и далеких горных вершин.

Куда исчезли какатанава, индейцы-гиганты, которое привезли меня в бездну Нихрэйн, а затем в этот мир? Я попытался высвободиться из рук, заботливо поддерживавших меня. Я хотел получить ответы на свои вопросы. Кажется, я что-то говорил, не в силах остановиться. Потом я погрузился в глубокий сон. Но он не принес мне облегчения. Меня мучили сны, такие же беспокойные, как мое нынешнее существование, и столь же загадочные.

В этих снах я встретил тысячи воплощений Оуны, женщины, которую любил; в этих снах я убивал ее тысячи раз тысячами способов. Я изведал тысячи видов раскаяния и невыносимого горя. Но в этой душевной агонии я нащупал тонкую нить надежды. Она представлялась мне как едва заметная серая жилка, ведущая от трагедии к радостному избавлению, туда, где исчезают все страхи, унимается тревога и исполняются самые заветные мечты. Что, если Какатанава – это лишь другое название Танелорна, и я смогу обрести здесь покой, вернуть любимую и возродиться к жизни?

– Это не Танелорн.– Я проснулся хорошо отдохнувшим. Чернокожий великан Сепирис смотрел на меня сверху вниз, протягивая мне чашу.

Желтое вино. Я выпил и почувствовал себя еще лучше. Но тут же ко мне вернулись воспоминания, и я спрыгнул с возвышения, на котором лежал.

Я огляделся, ища свой меч. Но кроме платформы, на которой я спал, в помещении ничего не было. Я выбежал в соседнюю комнату, в следующую дверь, и оказался в коридоре. Пусто. Ни мебели, ни людей.

– Это Какатанава?

– Да, город племени, носящего это имя.

– Они бежали отсюда? Я видел их…

– То, что вы видели– это память о том, каким этот город был в пору своего расцвета. Теперь он умирает, и в нем живет лишь горсточка людей, которых вы уже видели.

– Где они?

– Вернулись на свои посты.

– А моя жена?

– Она не мертва.

– Значит, жива? Где она?

Сепирис пытался успокоить меня. Он предложил мне еще вина.

– Я сказал, что она не мертва. Но не говорил, что она жива. Ни дерево, ни чаша, ни щит, ни клинок, ни камень поодиночке уже не обладают таким могуществом. Точка опоры исчезла. Ваша жена будет жить, только если восстановится Равновесие. Но надежда еще не потеряна. Она в единении трех троек.

– Я хочу видеть свою жену!

– Нет. Слишком рано. Нам еще многое предстоит сделать. И если вы не исполните свою роль, никогда не увидите ее.

Мне оставалось лишь довериться Сепирису, хотя в его заверениях таился скрытый смысл. Он обещал, что я вновь увижусь с Оуной, но не предупредил, что она может принять другое обличие.

– Понимаете ли вы, граф Ульрик, что леди Оуна спасла вашу жизнь?– негромко спросил Сепириц.– Вы храбро сражались с лордом Шоашуаном, значительно ослабив его, но именно она нанесла последний решающий удар, отправив составляющие его элементы обратно в двенадцать углов мира.

– Я помню, она пустила стрелы…

– А после того, как вы опрометчиво атаковали князя демонов, полагая, что спасаете жену, она еще раз пришла вам на помощь. Она наконец приняла обличие Белого бизона, который должен был проложить нам последнюю дорогу по льду. У нее огромный опыт борьбы с Шоашуаном.

Понимаете? Она стала великим Белым бизоном. Бизон прокладывает пути. Она умеет строить дороги в иные сферы. В этой сфере она – единственная сила, которой страшатся элементали ветров, потому что в ней заключен дух всех духов.

– Значит, есть и другие элементали?

– Они влились в лорда Шоашуана. Когда-то он был могущественным властителем, имевшим много союзников среди элементалей воздуха, но к настоящему времени поработил их. Однако, хотя двенадцать духов ветров и подчинены его власти, они еще могут освободиться. В этой сфере все ветры служат ему. Именно поэтому он так силен. Он распоряжается элементалями, которые в свое время были друзьями вашей семьи.

– Но стали врагами?

– И будут ими до тех пор, пока подчиняются Шоашуану. Элементали не служат ни Закону, ни Хаосу, и только изредка, сами того не желая, помогают поддерживать Равновесие. Сейчас они против своей воли служат Шоашуану.

– Как он этого добился?

– Именно он должен был похитить Щит Хаоса, при помощи которого ваша жена собиралась проникнуть в этот мир. Лорд Шоашуан подстерег ее в пути и отнял щит. Этого оказалось достаточно, чтобы он сумел сосредоточить свои силы и покорить ветры. Ваша жена вообще не добралась бы до нас, если бы не чары Айанаватты. Его волшебная флейта оказала нам неоценимую услугу.

– Лорд Сепирис, я согласился помогать вам, потому что вы обещали вернуть мне жену. Вы не говорили, что я ее убью.

– Я не был уверен, что вы убьете ее – по крайней мере, в этот раз.

– В этот раз?

– Дорогой граф Ульрик,– сказал Лобковиц, входя в комнату.– Судя по вашему виду, вы достаточно окрепли, чтобы вновь взяться за дело.

– Только если мне объяснят, что происходит. Правильно ли я понял вас, лорд Сепирис? Вы знали, что я убью свою жену?

Я прочел ответ по лицу чернокожего великана, но, заметив печаль в его глазах, не решился бросить ему обвинение. В свое время Лобковиц говорил мне, что все мы – лишь эхо куда более масштабной реальности, однако любой наш поступок в конечном итоге воздействует на природу самой Истины. В наступившей тишине негромко прозвучали слова Лобковица с мягким австрийским акцентом:

– Все, что мы делаем, когда-то уже происходило. Каждое наше действие имеет свой смысл и влечет за собой определенные последствия.

Сепирис с благодарностью посмотрел на него и словно воспрял духом. Я бросил ему вызов, но он не мог дать мне отпор и боялся ответить на мой вопрос.

Тягостное молчание нарушил громкий шум, донесшийся снаружи. Я обошел вокруг помоста, на котором спал. На мне почти не было одежды, но в комнате царило приятное тепло. Я приблизился к окну.

Оттуда открывался вид на дворик, но над нами было еще много этажей.

Древние лианы толщиной с мою ногу взбирались по блестящим отполированным ветрами камням. Среди них росли осенние цветы – огромные георгины и гортензии, чудовищные розы шириной с мои плечи в поперечнике, и только теперь я понял, насколько древен этот город. Теперь диким растениям было здесь гораздо уютнее, чем человеку.

Внутри городской стены в высокой одичавшей траве росли огромные раскидистые деревья. Чуть ниже на другой террасе я увидел целый сад орхидей. Повсюду были поля созревших злаков, загоны для скота, амбары. Но они опустели сотни лет назад. Я вспомнил старую легенду о том, как турки захватили Византию. Им казалось, что они одолели целую империю, но вместо нее обнаружили лишь пустую оболочку – руины обвалившихся зданий, среди которых паслись овцы. Быть может, Какатанава – это американская Византия?

У подножья пирамиды юноша по имени Белый Ворон и его спутник Айанаватта мыли мамонтиху Бес. Казалось, они добрые друзья и находятся в наилучшей физической форме, хотя Белому Ворону никак не могло быть больше семнадцати лет. Черты его лица действительно были типичны для альбиноса, но сходство с моей семьей отсутствовало. Он был похож на другого человека. На человека, которого я хорошо знал. Мне хотелось окликнуть его, расспросить об Оуне, но Сепирис уже заверил меня, что она не мертва. Скрепя сердце я признал его лидерство. Он не просто знал будущее, а все его варианты, которые могли возникнуть, если бы кто-нибудь из нас слишком уклонился от предписанного пути, который, будто сложное заклинание, вовлекал в себя много людей и разнообразные поступки, и которого мы должны были неукоснительно придерживаться, чтобы достичь желанной цели. Это была игра жизни и смерти, о правилах которой можно было только догадываться.

Юноша поднял глаза и увидел меня. Его лицо посерьезнело. Он сделал знак, вероятно, желая успокоить меня. Айанаватта, стоявший рядом, чуть заметно уважительно поклонился мне.

Кто эти аристократы прерий? Я прочел много великолепных книг по ранней истории Северной Америки, но ни в одной из них не нашел упоминания о таких людях как Белый Ворон и Айанаватта. Однако уже при первом взгляд на них я понял, что они состоятельные люди, отважные сильные воины. Они носили дорогую одежду. Их расшитые камнями наряды и оружие были изготовлены искусными мастерами. Оба они, очевидно, пользовались в своих племенах значительным авторитетом. Умащенные маслом выбритые головы, пучки волос на затылках и сияющие орлиные перья, сложные татуировки и серьги старшего из мужчин – все это свидетельствовало о влиятельности и могуществе, которое, впрочем, не бросалось в глаза. Я подумал, что, может быть, эти два человека, как и какатанава,– последние представители своих народов.

Меня вновь охватило чувство, что я нахожусь в вымершем городе. Я еще раз бросил взгляд на его террасы, уходившие в облака, которые скрывали верхние ярусы.

Обернувшись, я видел ледяное озеро за городской стеной и зубчатые горные пики вдали. Весь этот мир казался безжизненным. Что Сепирис говорил об обитателях города? Должно быть, в свое время он давал приют миллионам людей. Я спросил Лобковица о том, что здесь было. Он медлил с ответом, поглядывая на Сепириса.

– Думаю, теперь об этом можно говорить, ничего не опасаясь,– произнес тот, пожав плечами.– Находясь здесь, мы никак не можем повлиять на события. Что бы мы ни сказали, последствия останутся неизменными.

Теперь только один наш поступок мог бы что-то изменить, и я боюсь…– Он умолк, опустив голову и закрыв глаза.

Я отвернулся от окна:

– Где какатанава? Где население этого города?

– Вы уже видели всех, кто остался в живых. Известно ли вам другое название этого города– на языке какатанава? Вижу, что нет. Его называют Икенипванава– в приблизительном переводе это означает Гора Древа. Вы знаете о нем? Вероятно, вы знаете только о Древе. О нем упоминают очень многие мифы.

– Я не знаю о Древе, сэр. Сейчас меня больше всего интересует моя жена.

Вы сказали, что она может вернуться к жизни. Разве время можно обратить вспять?

– Да, и очень легко, однако это не принесет никакой пользы. Событие уже состоялось. И повторится вновь. Содержимое вашей памяти не так-то просто изменить!

– Что же изменилось в этих стенах?

– Ничего. По крайней мере, за последние сотни лет. Или даже тысячи.

Стоя на льду, вы видели фантом опустевшего города, создаваемый теми, кто охраняет источник самой жизни. Отражающие стены города выполняют много функций.

– Неужели никто не приходил в город, желая увидеть, что он из себя представляет?

– Каким образом? До последнего времени это озеро было наполнено расплавленным камнем, из которого состоит планета. Переправиться через него было невозможно, и никто не хотел этого делать. Но потом холодный Хаос совершил свое мрачное колдовство, и озеро стало таким, каким мы его видите. Именно этим занимались Клостерхейм и его спутники. В ответ Айанаватта и Белая женщина-бизон проложили тропу, но, разумеется, наши враги воспользовались ей. Мы строим дороги, но не можем помешать другим ходить по ним после нас. Я ничуть не сомневаюсь, что уже очень скоро они разгадают нашу уловку и найдут способ войти в город. Поэтому мы должны как можно быстрее сделать все то, что задумали.

– Насколько я понимаю, время как таковое здесь не существует.– Я начинал сердиться, подозревая, что меня водят за нос.– А значит, и спешки нет.

Князь Лобковиц чуть заметно улыбнулся.

– Не все иллюзии одинаково убедительны.– Казалось, он хочет ограничиться тем, что уже сказал, но все же добавил:– Это последняя сфера мультивселенной, в которой крепость какатанава имеет физическую форму. Во всех других она преобразовалась.

– Преобразовалась? Это была крепость?

– Ее преобразовало то, что в ней содержалось. То, что она должна была охранять. На одном из этапов истории мультивселенной это был огромный величественный город, замкнутый в себе, но тем не менее готовый помочь всякому, кто приходит к нему в поисках справедливости.

Наподобие города, который вы зовете Танелорном, он обеспечивает порядок и покой для всех своих обитателей.

Человеческая история невероятно изменчива. Страсти и алчность определяют пути развития народов, но не затрагивают их идеалы.

Однако без перемен мы бы умерли. Простые человеческие чувства, которые сокрушили тысячи империй и Золотых веков, грозят поколебать устойчивость мира. Это история любви и ревности, но она хорошо знакома вам.

Эта крепость была возведена для охраны символа. Поначалу он был именно символом. Однако вера и творчество людей постепенно делали его все более реальным. В конечном итоге символ и изображающий его предмет стали одним и тем же. Они слились, и это укрепило их, но также сделало их опасно уязвимыми. Ведь по мере того как символ приобретал физическую форму, в его судьбу все больше вмешивались поступки людей. Теперь символ и реальность едины. Мы наблюдаем последствия этого союза. Последствия того, что, в сущности, создали своими руками.

– Вы говорите о символическом дереве?– спросил я. Мне на ум приходила только германская традиция поклонения деревьям, память о которой сохранилась в нашем обычае ставить на Рождество елку.– Или о самой мультивселенной?

На лице Лобковица отразилось облегчение.

– Вы уловили парадокс? Мультивселенная и дерево – одно и то же, они заключены друг в друге. Это страшная дилемма человеческого бытия.

Мы способны уничтожить саму основу нашего существования. Наше воображение порождает реальность и уничтожает ее. Но оба они в равной степени способны создавать иллюзии. Разумеется, наихудшая из них – это самообман. Из этой фундаментальной иллюзии возникают все остальные. Это великий поток, который уносит нас прочь от спасения.

Именно он положил конец Золотому веку, царившему в этом городе.

– Вы утверждаете, что мы не можем надеяться на спасение?

Лобковиц положил руку мне на плечо.

– Такова судьба Защитника Человечества. Наша общая судьба. Время и пространство– бесконечный поток. Мы боремся за установление равновесия в мультивселенной, но нам не суждено увидеть его плоды.

Таков наш удел, бремя, возложенное на нас и наших единомышленников.

– И эта дилемма вновь и вновь повторяется в бесчисленных вариантах одних и тех же судеб, историй и битв?

– Повторение – это основа жизни. Именно повторение так радует нас в музыке, в различных видах искусства, в науках. В конце концов, мы сами воспроизводимся путем повторения. Но когда многократное повторение приводит к застою, наступает пора перемен. В старую древесину нужно влить свежий сок, понимаете? Именно это мы пытаемся сделать сейчас.

Но сначала мы должны собрать воедино все элементы. Понимаете ли вы, чего мы надеемся достичь, граф Ульрик?

Я был вынужден признать, что совершенно сбит с толку. Подобные философские тонкости слишком сложны для моего незамысловатого ума.

Но я сказал:

– Кажется, понимаю.

Однако я понимал лишь, что если сыграю свою роль, то мне вернут Оуну, а все остальное было мне безразлично.

– Идемте,– сказал Сепирис, едва ли не с жалостью глядя на меня.– Нам пора подкрепить свои силы.

– Что представляет собой этот город?– спросил я.– Нечто вроде центра мультивселенной?

Моя растерянность не укрылась от Лобковица.

– У мультивселенной нет центра, точно так же как его нет у дерева. В этом месте встречаются естественное и сверхъестественное, здесь сливаются ветви мультивселенной. Их пересечения порождают непредсказуемые последствия и угрожают всему сущему. Размеры теряют смысл. Именно поэтому так важно сохранять первоначальный ход событий. Проложить дорогу и держаться ее. Действовать группами именно с тем количеством участников, которое было предписано. Только так мы можем научиться управлять Хаосом и находить путь в Поле Времени. Вы заметили, что очень многие люди здесь имеют разные размеры? Это показывает, сколь сильный удар был нанесен Равновесию.– Лобковиц умолк и посмотрел на террасы огромного города, которые возвышались друг над другом, исчезая в клубах белых облаков.

– Какатанава веками строили этот город, по кусочку разбирая гору, которая стояла на его нынешнем месте,– рассказывал Лобковиц, пока мы шли, минуя пустые жилища, мастерские и конюшни.– Это был великий цивилизованный народ. Они жили под руководством Закона. Всякого, кто искал у них защиты, они принимали под свое покровительство при одном условии, что он будет служить Закону. Их жизнь была подчинена одной цели – беречь дерево, которое они обязались охранять. Целый народ существовал только для того, чтобы служить дереву, лелеять его, защищать, делать все, чтобы оно продолжало расти. Это был знаменитый, уважаемый народ, здравомыслие и мудрость которого славились на всю мультивселенную. Великие короли и вожди других народов посылали сюда своих сыновей, чтобы те узнали пути народа какатанава. Учиться мудрости Народа Древа приходили даже из иных сфер. Белый Ворон, разумеется, продолжает древнюю традицию своей семьи…

Я сказал, что, если мне не изменяет память, слово "какатанава" означает "народ кольца". Почему он назвал его "народом древа"?

Лобковиц улыбнулся.

– Дерево находится в кольце. Время – это кольцо, а дерево – это мультивселенная. Кольцо – это сфера, в которой заключено все.

Пространство – лишь одна из размерностей этой сферы.

– Пространство – одна из размерностей времени?

– Именно так.– Лобковиц просиял.– Как только вы это осознали, очень многое становится понятным.

От продолжения этой загадочной беседы меня избавил отрывистый вопль. У меня замерло сердце, я бросился к ближайшему балкону. На зазубренный горизонт наползали темные тучи, собираясь вокруг одного из самых высоких пиков. Они клубились, растягиваясь и сокращаясь, словно в судорожной попытке принять форму живого существа.

Подстегиваемые всеми ветрами, они образовали огромную фигуру лорда Шоашуана. Из нее вырвалась длинная вереница облаков и, промчавшись над озером и стенами города-крепости, хлестнула по нам словно бичом.

Мы не успели укрыться.

Даже у Сепирица остался тонкий рубец на шее– там, куда пришелся удар облаков. Мне почудился страх в его глазах, но когда я вновь на него посмотрел, он улыбался.

– Ваш старый друг ополчился против нас,– сказал Лобковиц.– Это первая проба его сил. Отныне нам не будет покоя. И если Гейнор Проклятый преуспеет, нам суждено вечно мучиться в предсмертной агонии.

Я приподнял брови. Лобковиц говорил совершенно серьезно.

– Если Равновесие будет уничтожено, время как таковое перестанет существовать. Это значит, что мы замрем на месте, сохраняя сознание, но неподвижные, и этот миг, предшествующий забвению, растянется для нас до бесконечности.

Забыв о еде, мы смотрели, как сине-черное пятно облаков сгущалось и перестраивалось вокруг горных вершин. В другой части галереи послышался крик, и мы увидели поверх огромных городских ворот исчезающую тропу, которую Айанаватта создал звуком своей флейты.