Текст книги "Новые приключения Шерлока Холмса (антология)"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

Соавторы: Лей Б. Гринвуд,Саймон Кларк,Питер Тримейн,Бэзил Коппер,Джон Грегори Бетанкур,Эдвард Д. Хох,Стивен М. Бакстер,Дэвид Лэнгфорд,Дэвид Стюарт Дэвис,Майк Эшли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 44 страниц)

– Вот оно! Смотрите, Ватсон. «Крест получает опору». – С видом триумфатора он изобразил это в своем блокноте, пририсовав к кресту подпорку. – Одиннадцать часов.

– Мы не должны попросить Лестрейда разыскать баронессу?

– И потерять единственную надежду получить письмо? Нет, Ватсон, мы не будем участвовать в этом аукционе. Нам разрешили предложить шантажисту любую сумму, но у меня другие планы – и прихватите свой револьвер.

Какое-то время внимание Холмса было полностью сосредоточено на трубке, и только в кэбе, который вез нас к железнодорожному вокзалу Чаринг-кросс, я смог спросить его, почему баронесса прибегла к столь сложной маскировке предстоящего рандеву.

– Насколько я знаю, – с готовностью ответил он, – наш хороший друг Лестрейд слишком горяч в своем желании напасть на след и баронессы, и Мейера, хотя имеет предписание не трогать их. Почему появилось еще первое сообщение: «Круг ограничивает остановку»? Оно предупреждало: опасность тюрьмы. Баронесса боялась ареста, и именно это дало нам второй шанс, Ватсон, – благодаря паузе между сообщениями. И теперь о неудаче не может быть и речи.

В половине одиннадцатого мы уже добрались из Лондона по Юго-Восточной железной дороге до станции Блэкхит, откуда было рукой подать до диких пустошей и Дуврской дороги, а затем до Шутерс-Хилл. Поскольку мы ехали молча, я пребывал в задумчивости и вдруг представил себе нас эдакими Алыми Первоцветами[74]74
  «Алый Первоцвет» – приключенческий роман баронессы Эммы Орци, а также псевдоним главного героя романа – британского шпиона-аристократа, действующего на территории Франции во времена Большого террора.


[Закрыть] в отчаянной гонке к Дувру. В действительности наша миссия была даже более важной, чем у знаменитого шпиона. Кучер остановил лошадь неподалеку от места предполагаемой встречи, и Холмс, чуть ли не быстрее, чем заплатил, выпрыгнул из кэба и зашагал назад по холму в сторону Лондона, игнорируя пыль, летящую из-под фургонов и экипажей. Телега с бидонами молока опасно закачалась, едва не сбив с ног моего друга, на что возница лишь злобно ухмыльнулся. После лондонского смога воздух здесь казался очень чистым, пропитанным ароматами садов близлежащих загородных домов, где цвели последние тюльпаны, ярко-пурпурные на фоне голубого майского неба, что не могло не радовать глаз в сравнении с грязными серыми зданиями на улицах Лондона.

Однако времени наслаждаться всем этим не было. Холмс стремительно шагал по дорожке, ведущей к большому особняку. Я старался не отстать от него, но, когда добрался до черного входа, Холмс уже успел дважды постучать в дверь. Так и не дождавшись ответа, он толкнул дверь, она открылась, и мы вошли внутрь. Чтобы почувствовать себя более уверенно, я погладил револьвер, лежавший в моем кармане. Было в этом месте что-то такое, что мне не понравилось, – возможно, тишина и серая неприветливость. Мы прошли в удивительно большую кухню с высоким потолком, где гулкость пустого помещения еще усилилась.

– Должен заметить, что мы пришли немного раньше, – прокомментировал я, просто для того, чтобы нарушить тишину и унять тревогу, охватившую меня в этом доме.

– Тише!

Шерлок Холмс направился в главные покои особняка, и, с трудом поспевая за его быстрыми широкими шагами, я последовал за ним к двери одной из комнат.

Она, как и другие, оказалась незапертой.

И здесь никого, полное отсутствие жизни. Но уже через мгновение мы поняли, что еще совсем недавно жизнь здесь была. Моя рука инстинктивно сжала револьвер в кармане, когда я заглянул внутрь, – картина, представшая перед нами, просто ужасала. На персидском ковре у камина лежало тело женщины, одетой в платье из черного бомбазина, ее мертвые невидящие глаза были направлены на нас. Кровь пропитала ковер и забрызгала стены. Никакого оружия где-либо поблизости мы не заметили, но обилие крови позволяло предположить колотую рану в районе грудной клетки. Однако на этом кошмар не заканчивался. Под окном, выходившим в сад позади дома, лежало тело еще одной женщины. Она была помоложе, лет сорока, в старомодном чепце и ситцевом платье, и убили ее точно так же, как и ту, под чьим началом она, судя по всему, служила, – экономку. Я поспешил подтвердить то, что и так уже знал, и проверил у обеих женщин пульс.

– Есть ли признаки жизни, Ватсон? – спросил Холмс.

– Увы, нет, ни у той ни у другой, – спокойно ответил я, поднимаясь на ноги после короткого осмотра обоих тел. – Что за чертовщина? Что здесь произошло? Убить и экономку, и служанку?

Холмс прервал меня нетерпеливым жестом:

– Вы смотрите, Ватсон, но не видите. Насчет экономки я не буду спорить, допустим, это так, хотя скорее всего она – кухарка, но вторая женщина вовсе не служанка. Ну, сами подумайте, может ли простая служанка позволить себе такие лайковые ботинки? И у какой прислуги руки будут в столь прекрасном состоянии? Взгляните на ее ногти. А еще… – Он деликатно снял с женщины чепец, и длинные, ухоженные темно-рыжие локоны заструились по ее плечам. – Это лицо не служанки, Ватсон. Это лицо авантюристки, которая последние несколько лет жила за счет остроты своего ума и вот теперь умерла в чужом обличье. Баронесса не заслуживала такой участи, а я уверен, что это она. Маскировка под служанку, несомненно, была нужна ей, чтобы сохранить инкогнито, пока она не убедится, что имеет дело с нужным человеком.

– А письмо?

Холмс пожал плечами:

– Мы можем, конечно, поискать, но ничего не найдем. Вы заметили, как я старался не шуметь по пути сюда? Я рассудил, что «крест с опорой» указывал на одиннадцать часов, а не на девять, поскольку трудно рассчитывать, что джентльмен и его слуга покинут дом в точно обозначенное время. Однако с ее острым умом баронесса могла ввести нас в заблуждение, предвидя мои дедуктивные выводы, – я должен был это понять. Как она и задумывала, мы приехали поздно, Ватсон.

– Но она вряд ли способствовала бы собственному убийству, Холмс, – возразил я.

– Думаю, планировался другой конец игры, Ватсон. Не будь Мейер злым монстром, что он в очередной раз доказал, я практически не сомневаюсь, что мы приехали бы лишь для того, чтобы кухарка передала нам записку от баронессы, иронизирующей по поводу нашего опоздания. Так как это… – Он прервался, поскольку дверь позади нас открылась.

– Доброе утро, мистер Холмс, доктор Ватсон. – Лестрейд окинул взглядом тела. – Ну и чехарда! – заметил он спустя мгновение.

– Мейер опередил нас обоих, Лестрейд. Я не сомневаюсь, что возницей телеги с молоком, которая чуть не сбила меня с ног, был именно он.

– Мне послать моих людей на поиски Мейера, мистер Холмс? Мы можем проследить за ним и обыскать его дом.

– А он благополучно спрячет письмо в другом месте. Он должен вручить его своим европейским хозяевам.

– Каждый порт будет под наблюдением, все суда. Даже прибывшие с дипломатической миссией.

– Хорошо, хорошо, – рассеянно пробормотал Холмс.

– А если он, допустим, пошлет письмо фон Гольбаху почтой или передаст через контрабандистов, чьи лодки могут пришвартовываться где угодно? – спросил я.

– Такой трофей слишком ценен, – ответил Холмс. – Нет, он вручит его лично.

– Тогда это произойдет не в Германии, – заявил Лестрейд решительно. – А если фон Гольбах пожалует сюда, мы задержим его.

– Ни в коем случае, Лестрейд. Фон Гольбах нам известен, а если он выйдет из игры, пошлют другого, нам неизвестного. Пусть игра продолжается!

* * *

Шли дни, недели, а Холмс все не находил себе места. В газетах промелькнули заметки о горемычном биржевом маклере, который, вернувшись домой, увидел, что там полно полицейских, а его кухарка и еще какая-то совершенно незнакомая женщина, до сих пор не опознанная, зверски убиты.

С наступлением июня Лондон все больше охватывало возбуждение в связи с подготовкой города к празднованию шестидесятилетнего юбилея царствования ее величества королевы Виктории, назначенного на двадцать второе число. Плотники уже вовсю работали, сооружая огромный помост в Уайтхолле, еще один – во дворе церкви Святого Мартина, а также трибуну колоссальных размеров около собора Святого Павла. Любопытным, стекавшимся в Лондон из всех уголков земного шара, предлагали места, с которых можно наблюдать за торжествами, по баснословно высокой цене. С одиннадцатого июня, когда была опубликована официальная программа, единственной темой для разговоров, где бы они ни происходили – на прогулке или за обедом, – стало празднование юбилея. И так было повсеместно – кроме нашей квартиры на Бейкер-стрит, где мой друг молча мерил шагами комнату, за исключением тех нескольких дней, когда он исчезал, как я предполагаю, переодевшись нищим или почтальоном, и бродил по улицам Лондона, кого-то выслеживая.

Даже миссис Хадсон начала терять терпение, глядя, как табачный дым полностью вытесняет из квартиры воздух, а приготовленные ею обеды изо дня в день остаются нетронутыми. Поддерживая миф о своей вымышленной болезни, Холмс выходил на улицу, только переодевшись до неузнаваемости, и шторы в комнате держал задернутыми.

Об Адольфе Мейере не было ни слуху ни духу – как говорится, его и след простыл. Лестрейд клятвенно заверял, что из страны он не выезжал, однако и в Лондоне замечен не был. Слуги Мейера утверждали, что им не известно его местонахождение даже приблизительно. Наблюдение за дипломатической миссией убедило нас в том, что и там он не скрывается.

Ближе к концу недели, тринадцатого июня, Лондон расцвел праздничным убранством, и серокаменный город стал походить на загородное поместье, полное цветов и разноцветных флагов. В петлицах и на шляпках красовались яркие банты, а велосипеды и кареты переливались красным, белым и синим цветами.

Вернувшись поздно вечером в субботу, девятнадцатого, на Бейкер-стрит, я, к своему большому облегчению, обнаружил, что Шерлок Холмс наконец-то готов пообщаться со мной.

– Сегодня меня посетил сэр Джордж, – сообщил мой друг. – Ватсон, он прибыл.

– Кто, Холмс?

– Фон Гольбах собственной персоной. Он остановился в дипломатической миссии, хотя конечно же не имеет официального приглашения, поскольку прискорбный разрыв его господином дружественных отношений между нашими нациями в городе Каус в девяносто пятом означает, что не только сам этот господин не может пересекать Ла-Манш, но также и присутствие здесь его «серого кардинала» не приветствуется.

– В таком случае, когда Мейер поедет передавать письмо, мы его и возьмем.

– Он прекрасно понимает, что будет арестован еще до того, как успеет дернуть шнурок дверного звонка. Нет, ему придется искать какой-то другой способ.

Холмс взял в руки свою скрипку, и я понял, что нам предстоит долгое ожидание. Впрочем, время имеет свойство утекать довольно быстро, как песок сквозь пальцы. Скрипка моего друга монотонно стонала и вчерашним вечером, и сегодняшним воскресным утром – обычный признак того, что нервное напряжение Холмса достигло предела. Раскаленный воздух и духота сказались и на мне, я стал неоправданно нетерпимым.

– Холмс! – закричал я. – По крайней мере, играйте что-нибудь вразумительное, чтобы можно было распознать мелодию.

Скрипка взвизгнула еще более раздражающе.

– Вам нужна мелодия, Ватсон? – холодно ответил мой друг, бросив на меня уничижительный взгляд. – О, моя бедная скрипка! Что она может исполнить для вас? Думаю, «Боже, храни королеву» будет весьма кстати. Или лучше Сузу, какой-нибудь бравурный марш? «Полет валькирий», Ватсон! – воскликнул он. – Где был мой ум, коим одарил меня Господь?

Спустя мгновение скрипка, к которой он тут же потерял всякий интерес, уже лежала на столе, а глаза Холмса излучали тот неистовый свет, что был так хорошо мне знаком.

– Я чуть было не совершил промах, последовав примеру нашего друга мистера Дидье, – сказал Холмс, – и предположив то, что еще не подтверждено фактами. У нас осталось очень мало времени. Логические выводы – наша единственная надежда. Будьте добры, Ватсон, – добавил он, – принесите мне вчерашний номер «Таймс» и программу празднования юбилея, которую вы столь любезно купили для миссис Хадсон.

Когда я выполнил поручение, пообещав миссис Хадсон вернуть ей брошюру с программой, Холмс выхватил ее у меня из рук и несколько минут внимательно изучал, после чего воскликнул:

– Идемте, Ватсон! Вам понадобятся ваша лучшая соломенная шляпа, самая модная трость и тот злополучный фланелевый пиджак, который вы приобрели для занятий греблей.

– Куда мы едем, Холмс? – спросил я нетерпеливо, чрезвычайно довольный тем, что мы наконец-то начинаем действовать. – Мне захватить револьвер?

– Для прогулки по Сент-Джеймсскому парку, Ватсон? – Он усмехнулся. – Полагаю, что нет. Хотя вы и идете один, все же не думаю, что утки могут представлять потенциальную опасность.

Мои надежды рухнули. Я нуждался не в оздоровительной прогулке, а в разрешении нашего дела. Однако он не был настроен обсуждать это, полностью сосредоточившись на том, чтобы я выглядел в соответствии с его пожеланиями.

– Ладно, Холмс, – согласился я, хотя и неохотно.

– Дорогой старина Ватсон, после вашей прогулки я настоятельно рекомендую вам посетить концерт, который, согласно программе, начнется у Сент-Джеймсского парка в полдень.

– Концерт, Холмс? Боже милостивый, как я могу думать о музыке в такое важное для нас время?

– Вы можете предложить более подходящее место для нашей встречи, мой друг?

Успокоившись тем, что у Шерлока Холмса в самом деле созрел в голове какой-то план, я доехал в кэбе до входа в парк, откуда уже пешком направился по Аллее птичьих клеток вдоль южного берега озера. Если бы не снедавшая меня тревога, то я получил бы удовольствие от прогулки в таком прекрасном парке, заполненном теперь прибывшими на торжество гостями. Дети радостно катали туда-сюда обручи, гуляющие вокруг озера сияли улыбками, влюбленные парили в своем собственном блаженном мире, пестрый ковер из цветов всех оттенков радуги пленял мой взор, а когда я шел по мосту, выглянуло солнце. Некоторое время погода была неустойчивой, но ничто не могло ослабить энтузиазм предвкушающих праздник людей.

Я послушно занял место у эстрады, в задних рядах кресел, как и приличествовало человеку, образ которого я в моем нынешнем виде воплощал. Мимо проехал продавец мороженого, крутя педали своего велосипеда, а я обеспокоенно высматривал Шерлока Холмса, но тщетно. Его нигде не было. Вдоль передних рядов, заполненных людьми высокого социального положения, пробирался билетер, грубоватого вида парень в фуражке и помятой военно-морской форме. Немецкий оркестр из города Бродстерс графства Кент уже готовился заиграть, когда билетер дошел до меня; я протянул положенные шесть пенсов, но мои мысли были далеко.

– Игра начинается, Ватсон.

Я вздрогнул, услышав этот хриплый шепот нагнувшегося за упавшей монеткой парня, который только что продал мне билет. Ну почему я должен удивляться, увидев Шерлока Холмса собственной персоной на этот раз в роли самого незаметного билетера, каким когда-либо могли похвастаться Королевские парки? Он прошел дальше, обменявшись парой галантных фраз с сидящей рядом со мной молодой леди, и у меня сразу возникло сомнение, не преуменьшает ли мой друг число дам, с которыми он заводил интрижки в интересах дела или просто на досуге.

Ну конечно! Концерт духового оркестра. Холмс надеялся найти среди слушателей Мейера, к которому присоединится фон Гольбах. Но когда? Концерт проходил без происшествий, хотя волнение мешало мне оценить его по достоинству. Под конец оркестр сыграл потрясающее попурри из произведений Гилберта и Салливана, и зрители встали при звуках государственного гимна, который в этот день открытия недельных празднеств исполнялся с глубоким чувством и торжественностью. Меня охватило сильное беспокойство. Холмс исчез, музыканты упаковывали инструменты, а слушатели расходились. Сейчас было подходящее время, но тем не менее я не видел никого среди групп задержавшихся зрителей, кто соответствовал бы данному Холмсом описанию Мейера.

Зато мне удалось обнаружить Холмса – на сцене, – и я поспешил туда так незаметно, как только мог, чтобы в нужный момент оказаться рядом. Он был занят, помогая оркестрантам убирать инструменты и пюпитры – несомненно, для более удобного наблюдения за зрителями. Несколько человек забрались на сцену – поздравить музыкантов, и я увидел малопримечательного мужчину в макинтоше и хомбурге, приблизившегося к тубисту, чтобы пожать ему руку, хотя, на мой взгляд, играл тот просто удручающе.

– Ватсон!

Услышав крик Холмса, я побежал к ступенькам ему на помощь, а он с невероятной сноровкой вклинился между двумя этими мужчинами. Среди общей суматохи тубист восстановил равновесие и нанес Холмсу жестокий удар, заставив моего друга отшатнуться. Я перехватил взгляд самых злобных глаз из всех, какие мне когда-либо доводилось видеть, и через мгновение мы с Лестрейдом, которого я с облегчением узнал, скрутили горе-музыканта. Лестрейд был в одежде продавца мороженого, и, хотя во время концерта он проезжал на велосипеде мимо меня в непосредственной близости, тогда мне и в голову не пришло, что это он. Теперь же его свисток созывал констеблей.

– Герр Мейер, мы снова встретились. Я полагаю, вам понравился морской воздух в Бродстерсе, – обратился Холмс к Мейеру, на которого надели наручники. – А теперь письмо, если не возражаете.

– Слишком поздно, – вскричал Мейер торжествующе.

В ужасе я вспомнил про второго мужчину. Его и след простыл.

– Холмс, фон Гольбах сбежал, – простонал я, виня во всем себя.

– Этого и следовало ожидать, Ватсон. Он дипломат.

– Вы поразительно спокойны, мистер Холмс, – сказал Лестрейд. – Я так понимаю, это означает, что данное письмо не имеет большого значения?

– Напротив, оно, возможно, является самым действенным средством для поддержания мира в Европе со времен Лондонского договора, гарантировавшего независимость и нейтральный статус Бельгии в тридцать девятом.

Злобная гримаса появилась на лице Мейера, наблюдавшего, как Холмс осматривает пюпитр.

– Миру конец, Холмс, – усмехнулся он, когда Лестрейд завершил безуспешный обыск его карманов, шляпы и ботинок.

– Не будьте в этом так уверены, Мейер, – спокойно ответил мой друг и наклонился, чтобы поднять тубу Мейера.

Именно оттуда, из безопасных глубин воронкообразного инструмента, он и вытащил лист бумаги. Я мельком увидел знакомый прославленный герб, перед тем как Холмс убрал письмо.

– Сегодня воскресенье, Ватсон. Но думаю, что, так или иначе, сэр Джордж нас простит, если двое неподобающе одетых посетителей нанесут ему визит в его доме.

* * *

День празднования юбилея не обещал быть солнечным, когда мы с Холмсом занимали предназначенные для нас места в Уайтхолле.

Старая серая дорога, однако, была расцвечена ярким убранством и багряными форменными кителями солдат, выстроившихся вдоль нее.

– Вы не объяснили, Холмс, как так получилось, что вы сумели выбрать именно то самое место, где должна была состояться судьбоносная встреча.

– С помощью дедукции, мой дорогой друг. Мейера не могли найти в Лондоне. Полицейские силы по всей стране тоже искали его, но безуспешно. Значит, он сменил обличье, в котором уже и должен был появиться в Лондоне.

– Но он даже не попытался скрыть свою густую бороду и лицо.

– Лучшая маскировка – в глазах наблюдателя, а не на лице преследуемого. Вы видели обычного музыканта, играющего на тубе, ничем не отличающегося от других, а я видел то, что ожидал увидеть. Мейер просто стал частью оркестра.

– Превосходно, Холмс.

– Ни в коей мере, слишком элементарно, Ватсон. Вспомнив увлечения этого человека, нужно было лишь просмотреть программу и найти подходящее место для встречи. В течение прошедшей недели я прослушал огромное количество отвратительных духовых оркестров. Для меня – скрипача – это равносильно пытке.

По счастью, внезапный шум, донесшийся из толпы, отвлек его внимание, и он не заметил моей невольной улыбки.

Когда начали проходить колониальные войска, наконец-то засияло солнце, и до конца того памятного дня держалась отличная солнечная погода («погода для королевы», как говорили люди). После колониальных войск следовал авангард королевской процессии, радовавшей глаз алым, золотым, пурпурным и изумрудным цветами. И наконец появилась открытая карета, которую везли восемь буланых лошадей. В ней совершенно неподвижно сидела хрупкая женщина под белым зонтом от солнца, одетая в традиционное траурное платье, обшитое белой кружевной лентой[75]75
  После смерти в 1861 г. своего супруга, принца-консорта Альберта, королева Виктория до конца жизни носила траур.


[Закрыть]. Всякое желание любоваться ослепительным многоцветьем праздничной церемонии сразу прошло; мгновение толпа безмолвствовала, можно было даже услышать цоканье лошадиных копыт. Эскорт сопровождал карету на расстоянии, ибо ничто в этот день не должно было мешать подданным ее величества лицезреть свою королеву. Затем воздух взорвался ревом зрителей.

Холмс внимательно наблюдал, как карета проезжает вдоль Уайтхолла.

– Мне сказали, что, когда позволят обстоятельства, в положенный срок, я могу рассчитывать на рыцарское звание.

– Холмс, мой дорогой друг, вы это заслужили, – ответил я с теплотой.

– Вы ошибаетесь, Ватсон. В том случае, если мне предложат рыцарское звание, я буду вынужден от него отказаться.

– Отказаться, Холмс? – Я не мог скрыть своего изумления. – Такую награду нельзя не принять, это огромная честь.

Он с улыбкой отмахнулся:

– Вы знаете мои методы, Ватсон. Я раскрыл множество дел гораздо более запутанных. С точки зрения дедукции это была простейшая задача.

– Простейшая, Холмс? При том что нам противостоял такой враг и столь многое было поставлено на карту? – энергично возразил я.

– Кроме того, мы были на волосок от проигрыша, – не реагируя на мои слова, продолжил Холмс.

Мы смотрели, как карета окончательно исчезает из поля зрения.

– Нет, Ватсон, награда мне не нужна, но у ее величества и у наследника престола всегда был, есть и будет самый преданный и верный слуга – мистер Шерлок Холмс.

С 1898 года дел у Холмса, казалось, стало меньше. Это вовсе не означает, что активность его уменьшилась, просто Ватсон не описывал их так же регулярно и с той же страстью, как раньше. Мы знаем, что Холмс частенько критиковал, иногда беспощадно, «хроники» Ватсона, и к тому же он был очень строг в отношении того, что можно публиковать, а что нет. Расследования, происходившие в конце столетия, как правило, были окутаны тайной, да и интерес общественности к такого рода делам заметно спал. В результате Ватсон издал только два рассказа – «Москательщик на покое», который частично совпадает с неопубликованным делом двух коптских патриархов, и «Шесть Наполеонов». Кроме того, известно, что в 1898 году Холмс расследовал загадочное исчезновение катера «Алисия», а также случай с Айседором Персано[76]76
  Оба расследования упоминаются в «Загадке Торского моста».


[Закрыть]. У меня есть материалы по этому последнему делу, но не все детали еще ясны, а посему я не могу пока сделать его достоянием широкой общественности.