Текст книги "Новые приключения Шерлока Холмса (антология)"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

Соавторы: Лей Б. Гринвуд,Саймон Кларк,Питер Тримейн,Бэзил Коппер,Джон Грегори Бетанкур,Эдвард Д. Хох,Стивен М. Бакстер,Дэвид Лэнгфорд,Дэвид Стюарт Дэвис,Майк Эшли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

– Вы наш доктор?

Я лежал, застыв как изваяние, и слышал, как позади меня шуршат листья под чьими-то шагами. Несколько мгновений спустя лицо слуги чуть не уткнулось в мое.

– Да, – произнес он. – Это вы. Хорошо. Я сторожил, потому что тут бродить много злодеев. Заметил в кустах движение. Не понравилось. Значит, тут только вы и друг. Это хорошо.

– Вы правильно сделали, – похвалил его Холмс. – Мне приятно думать, что, кроме нас, у графа есть еще один бдительный страж.

– У графа? – переспросил слуга. – У какого графа?

– Да у вашего хозяина, дружище. Незачем притворяться, тут никого больше нет. Мы с доктором Ватсоном отлично знаем, что там, в доме, никакой не мистер Смит, а совсем другой человек – не кто иной, как граф-палатин Иллирийский.

Холмс понизил голос, произнося это имя, однако его таинственность была воспринята самым неожиданным образом: угрюмый слуга вдруг оглушительно расхохотался.

– Мистер Смит, мой мистер Смит – граф Иллирийский? – задыхаясь, выговорил он наконец. – Хозяин очень много путешествовал, я начал у него служить, еще когда он в Австрии, но он никогда и шагу не ступил в Иллирию. Могу в этом уверить, господа. А что он граф и палатин…

Слуга снова зашелся смехом, громко разносившимся в ночном воздухе.

Не знаю, что Холмс сделал бы, чтобы заставить этого парня замолчать, и как бы он отозвался на столь наглое заявление: в эту самую минуту со стороны дома послышался другой голос, слабый и дрожащий:

– Что такое? Что там творится? Это ты, Джозеф?

Мой пациент явно уже достаточно оправился от своего недомогания, чтобы рискнуть лично выяснить, почему в его саду поднялся такой шум.

– Это доктор, сэр, и еще, сэр, здесь его друг, у которого очень странное мнение.

При звуках успокаивающего голоса слуги мой пациент двинулся к нам через лужайку. Шерлок Холмс выступил из кустов ему навстречу. Высокая фигура моего друга внушительно вырисовывалась в серебристом лунном свете. Двое сошлись в самой середине лужайки.

– Добрый вечер, – отчеканил Холмс. – С кем имею честь?

Он выбросил вперед руку. Мой пациент в ответ протянул свою. Но тут мгновенным змеиным броском Холмс, вместо того чтобы пожать руку, схватился за средний палец и сорвал с него кожаный чехольчик.

При ярком свете луны я впервые увидел этот палец, до сей поры скрытый от меня. На нем не оказалось никакого монаршего перстня, да и странно носить его на правой руке. Явившийся нам забавно сморщенный палец мог бы вызвать некоторую брезгливость у человека, не имеющего отношения к медицине.

– Так вы не граф-палатин Иллирийский? – запинаясь, пробормотал Холмс. За долгие годы нашей дружбы я никогда не видел его таким обескураженным.

– Граф-палатин Иллирийский? – повторил мистер Смит. – Уверяю вас, любезный сэр, я вовсе не он. Как вам могла прийти в голову такая мысль?

* * *

Мы возвращались в Лондон последним поездом. Лишь когда состав достиг окраин столицы, Холмс заговорил:

– Сколько раз я вам твердил, Ватсон: перед тем как выносить суждение, нужно учесть все факторы, имеющие отношение к той или иной ситуации. Я повторял это дюжины раз. Тем непростительнее с моей стороны было сознательно привнести в эту хартфордширскую историю факт, который являлся не чем-то реальным, а плодом моего жадного воображения. Мой дорогой друг, вынужден признаться вам: никаких сообщений о беспорядках в Иллирии не появлялось.

– Я знал, Холмс. Обнаружил это по чистой случайности.

– И ничего не сказали?

– Я вам доверился. Как и всегда.

– Надеюсь, до сих пор я не обманывал вашего доверия. Но бездействие для меня – настоящее проклятие, друг мой. Нехватка стимулов вынудила меня прибегнуть к обману. Вы с самого начала были правы насчет вашего пациента, Ватсон. Это обычный человек, страдающий от обычного расстройства нервов. Не более того. Да, вы были правы, Ватсон, а я ошибался.

Выслушав его, я пожелал, как всей душой желаю и сейчас, чтобы эти слова никогда не были сказаны. Чтобы их никогда не понадобилось произносить.

Дэвид Лэнгфорд
Отвратительная история о красной пиявке
(рассказ, перевод Е. Пучковой)

– Наш клиент, Ватсон, будет выглядеть немного нервным и переутомленным, – заметил Шерлок Холмс, продолжая читать «Таймс».

Мы были одни, но я привык к загадкам, которыми мой друг любил удивлять окружающих. На всякий случай я взглянул в окно – только дождь нарушал покой Бейкер-стрит в этот тоскливый серый день. Я настороженно прислушался, и вот настал мой черед самодовольно сказать:

– Ага! Чьи-то шаги за дверью. Не тяжелые, поскольку я их не слышу, но весьма быстрые, о чем можно судить по ритмичному скрипу неплотно прилегающей, хвала Провидению, половицы.

Холмс отложил газету и улыбнулся:

– Отлично! Но не надо путать Провидение с предусмотрительностью. Скрип половиц – имитация «соловьиного пола»[61]61
  «Соловьиный пол» («угуйсу ису») – в императорском дворце в Киото дощечки, особым образом скрепленные с металлом, при каждом шаге издают звуки, похожие на птичье пение. Такой пол в коридорах, ведущих к покоям правителя, служил не только для услаждения слуха, но и для охраны императора, – по нему невозможно пройти бесшумно.


[Закрыть], как такой настил называют на Востоке. Я не раз имел случай убедиться в его полезности.

Поскольку моя гипотеза о неплотно прилегающей половице потерпела крах, я молчал, и тут раздался робкий стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Холмс, и через мгновение мы впервые увидели Мартина Трейла. Он был молод, крепкого телосложения, но очень бледный и двигался как-то нерешительно.

– Вы, насколько я понимаю, хотите со мной проконсультироваться, – любезно сказал Холмс.

– Именно так, сэр, если вы – знаменитый доктор Ватсон.

Выражение неудовольствия промелькнуло на лице Холмса после официального представления, а затем он вдруг улыбнулся – думаю, самому себе, своему собственному тщеславию.

Трейл обратился ко мне:

– Я, вероятно, должен поговорить с вами с глазу на глаз.

– Мы с мистером Холмсом коллеги, и он посвящен во все мои дела, – заверил я его, с трудом подавив улыбку.

– Очень хорошо. Я осмелился обратиться к вам, доктор Ватсон, поскольку некоторые ваши публикации убедили меня в том, что вам приходилось иметь дело с вопросами outré[62]62
  Утрированный, преувеличенный (фр.).


[Закрыть].

– Показные, рассчитанные на сенсацию публикации, – пробормотал Холмс шепотом.

Заметив во взгляде посетителя неуверенность, я выразил свою готовность выслушать любую историю, какой бы невероятной она ни была.

И Мартин Трейл начал:

– Опытный рассказчик, наверное, назвал бы меня подавленным… одержимым призраками. Факты не столь драматические, но от этого, на мой взгляд, не менее пугающие. Очевидно, нужны объяснения. Дело в том, что я – наследник весьма существенного состояния моего отца, сэра Максимилиана Трейла, и должен был вступить в права наследования по достижении двадцати пяти лет. С этой даты прошел уже не один месяц, а я по-прежнему живу, как иммигрант, на пособие, потому что не могу подписать обычный лист бумаги.

– Юридический документ, который подтверждает ваше право наследования? – осмелился я прервать его.

– Да.

– Ну-ка, – сказал Холмс, достав лист писчей бумаги и карандаш. – Мы должны увидеть этот феномен. Напишите здесь свое имя, а Ватсон и я будем охранять вас от призраков.

Трейл улыбнулся немного печально:

– Вы насмехаетесь. Я молю Бога, чтобы и мне была дарована возможность насмехаться над собой. Это не тот документ, к которому моя рука отказывается прикасаться. Смотрите! – И, хотя его пальцы немного дрожали, он уверенно и разборчиво написал на листе свое полное имя – Мартин Максимилиан Трейл – и расписался.

– Насколько я понимаю, – сказал Холмс, – у вас нет банковского счета.

– Действительно нет; человек, управляющий нашим бизнесом, платит мне пособие золотом. Но – о боже! – откуда вы можете это знать?

– Ваша подпись – слишком старательная, как подпись школьника, еще не испорченная многократным повторением на всевозможных бумагах, имеющих хождение в мире, например на банковских чеках. После того как Ватсон десять тысяч раз поставил свою подпись, его каракули, следующие за «В», стали совершенно неразборчивыми. Но мы отвлеклись.

Трейл не переставая нервно потирал тыльную сторону правой руки.

– Самое неприятное, что Селина… моя старшая сестра разговаривает с призраками.

Я предполагал, что уловил его мысль быстрее, чем сугубо рациональный Холмс.

– Séances? – спросил я. – Спиритические сеансы в темной комнате под звуки бубна, когда медиум якобы общается с мертвыми, вернее, с их нематериальными сущностями, и бормочет всякую чушь? Подобными глупостями занимаются некоторые мои пожилые пациентки.

– Тогда я не буду утомлять вас деталями. Скажу лишь, что Селина вбила себе в голову – это просто какая-то мания, – будто ее младший брат, то есть я, – эгоистичный и неблагодарный человек. К сожалению, она никогда не была замужем. Как только я вступлю в права наследования, она перестанет получать доход, который сейчас идет ей от состояния отца. Естественно, я оставлю ей ее пособие и даже увеличу его… но она очень недоверчивая и подозрительная. А общение с духами лишь усиливает эти ее качества.

– Общение с духами! – воскликнул Холмс. – Недавняя монография профессора Челленджера вызвала взрыв возмущения среди медиумов и поклонников спиритизма. Вы хотите сказать, что некий потусторонний голос нашептывает наивной глупой женщине, что брат планирует лишить ее средств к существованию?

– Не совсем так, сэр. Незадолго перед тем, как я должен был получить наследство, – а сестра привыкла себя баловать, – она приобрела ouija, планшетку для спиритических сеансов. Вы, возможно, знаете, зачем она нужна. Устройство очень простое. Это круг с буквами алфавита и словами «да» и «нет». Отсюда и название: «да» по-французски – «oui», а по-немецки – «ja». В центре круга закреплена легкая стрелка, которая начинает вращаться от малейшего колебания. Если контакта с духом нет, стрелка указывает бессмысленные сочетания букв, но, как только контакт установится, из букв начинают складываться более или менее осмысленные слова. Чушь, конечно. Однако я помню, как Селина удовлетворенно выдохнула, когда однажды медленно сложилась фраза: «остерегайтесь эгоистичного брата». И затем – слова, которые всерьез напугали меня, о том, что случится после моего двадцатипятилетия: «огонь небесный поразит твою руку, если ты предпримешь шаги против собственной семьи». И моя рука действительно страдает, доктор Ватсон, каждый раз, когда я пытаюсь подписать ту бумагу в конторе поверенного, моя рука горит, будто в огне, обжигающем буквально до костей!

– Возможно, ручка горячая? – спросил я в недоумении.

– Нет, нет, это даже не ручка, а гусиное перо. Мистер Джармен, адвокат нашей семьи, немного старомоден в таких вопросах. Просто не знаю, что со мной. Я предпринял уже три попытки подписать тот документ, но моя рука отказывается это делать. Джармен всеми силами старается не показывать виду и даже выражает сочувствие моей немощи, но я могу представить, что он на самом деле думает. Может ли это быть результатом гипноза, направленного против меня? Что-то вроде одической силы?[63]63
  Одическая сила – психотронная энергия, которую якобы излучают почти все вещества, а также человек, но по-настоящему ощущать ее и использовать способны только особо чувствительные индивиды (сенситивы).


[Закрыть] Некоторые ученые признают существование мира духов…

– Простите меня, – сказал Холмс, – но мы с моим коллегой хотели бы провести два небольших медицинских теста. Для начала – тривиальное упражнение на остроту ума. Это дом 221-б по Бейкер-стрит, и сегодня семнадцатое число. Как быстро, мистер Трейл, вы сможете поделить двести двадцать один на семнадцать?

Я весьма удивился, а Трейл взял карандаш и принялся вычислять. Холмс подошел к шкафу, в котором хранил принадлежности для химических исследований, и вернулся с тяжелой каменной ступкой и пестиком, затем поместил в ступку маленькое, примерно трехдюймовое зеркальце. Бросив взгляд на вычисления Трейла, он благосклонно отметил:

– Превосходно. Ответ правильный. Теперь – испытание на мышечные реакции. Будьте любезны, разбейте пестиком это зеркальце в ступке, прямо сейчас.

Трейл выполнил задание достаточно ловко, одним ударом пестика, и посмотрел на Холмса в замешательстве. Это не походило ни на какой медицинский тест, что мне, конечно, было известно.

Холмс уселся в кресло, удовлетворенно потирая руки.

– Как я и думал. Вы не во всем суеверны, мистер Трейл. Я предположил это еще по тону, которым вы говорили о призраках. Получив в результате математического вычисления число тринадцать, вы вздрогнули, но в то же время не колеблясь разбили зеркало. Вы маскируете ваше реальное беспокойство. Почему вам понадобилась консультация доктора? Да потому, что вы боитесь безумия.

Трейл горько зарыдал, прикрыв лицо руками. Я направился к бару и смешал нашему клиенту бренди с содовой. Холмс одобрительно кивнул. Через минуту Трейл пришел в себя и сдавленным голосом пробормотал:

– Вы читаете мысли… понимаю, что теперь я сильно упал в ваших глазах.

– Мои методы, увы, гораздо более прозаические, – сказал Холмс. – Умозаключение – не менее действенный инструмент, чем магические способности. Сейчас я могу сделать вывод, что есть какие-то особые обстоятельства, в которые вы нас не посвятили. Однако я не припоминаю, чтобы в семье сэра Максимилиана Трейла кто-либо страдал безумием.

– Вы обеспокоены и переутомлены, – вмешался я в разговор, обратившись к Трейлу. – Как врач я не вижу никаких признаков безумия.

– Спасибо, доктор Ватсон. Думаю, нужно начать еще раз, чтобы рассказать вам о красной пиявке.

Я живу в Хайгейте. Состояние отца гарантирует мне регулярное пособие, позволяя не работать, и я приобрел привычку гулять в лесопарковой зоне Хэмпстед-Хит – каждое утро, в поисках вдохновения: надеюсь, в один прекрасный день мои стихи обретут известность. «Желтая книга»[64]64
  «Желтая книга» – эстетский литературно-художественный журнал, выходивший в 1894–1897 гг. в Лондоне, известен своей желтой обложкой с иллюстрациями Обри Бердслея.


[Закрыть] любезно опубликовала один из моих триолетов. Кое-кто из друзей любил подшучивать над тем, как нравились мне завтраки на лоне природы, когда я наслаждался сэндвичами и пивом «Басс» на берегу какого-нибудь пруда в Хайгейте. – Трейл дрожал. – Больше никогда! Я очень хорошо помню тот теплый день – вторник полгода назад…

– До вашего двадцатипятилетия? – резко спросил Холмс.

– Ну да. Я сидел на траве, погрузившись в свои мечты, и праздно наблюдал, как чей-то большой черный ретривер плещется в воде. В голову лезли всякие дурацкие мысли, я думал о причинах недоверия моей сестры; о структуре секстины – итальянского стихотворного размера; о «Записках Пиквикского клуба» – точнее, о сообщении мистера Пиквика, вы, наверное, помните его, об истоках Хэмпстедских прудов, раскинувшихся посреди пустоши, и исследовании вопроса о теории tittlebats, или рыбы колюшки[65]65
  В «Посмертных записках Пиквикского клуба» Диккенса Пиквик делает доклад «Размышления об истоках Хэмпстедских прудов с присовокуплением некоторых наблюдений по вопросу о теории колюшки». Перевод А. Кривцовой и Е. Ланна.


[Закрыть]. Впрочем, мои мысли были очень далеки от пустоши. Возможно, я даже задремал. И вдруг почувствовал ужасную боль!

– В правой кисти? – спросил Холмс.

– А, вы видели, как я потираю ее, когда она меня беспокоит.

– Похоже, вы уже уяснили мои методы, – заметил Холмс с притворным огорчением.

Я наклонился к Трейлу, чтобы осмотреть его руку.

– Тут есть след, похожий на ожог пламенем или, возможно, кислотой.

– Это была красная пиявка, доктор. Вы, конечно, слышали о такой. Она, наверное, заползла мне на руку из травы и вцепилась своими клыками – или что там у этих отвратительных тварей, – короче, присосалась.

– Мне ничего не известно ни о какой такой пиявке, – возразил я.

– Вероятно, подобные материи вне компетенции врача общей практики, – сказал Трейл с легким упреком.

Он вынул из бумажника свернутый листок и протянул его мне. Это была газетная вырезка. Я прочитал вслух:

Сегодня выпущено предупреждение жителям Лондона. Особи Sanguisuga rufa, очень ядовитой красной пиявки формоза, были замечены в некоторых парковых зонах Северного Лондона. Предполагают, что пиявки сбежали из частного собрания какого-нибудь натуралиста-исследователя. Представитель Королевского Зоологического общества заявил, что контакта с красной пиявкой следует избегать, поскольку при ее укусе в кровь человека попадают токсины длительного действия, вызывающие расстройство сознания, бред и даже безумие. Пиявка имеет в длину три-четыре дюйма и хорошо заметна благодаря своей темно-красной окраске.

– Невероятно поучительно, – сказал Холмс мечтательно.

Трейл продолжил:

– Я оцепенел от ужаса. Когда мерзкая пиявка вцепилась мне в руку, меня пронзила такая резкая жгучая боль, что я боялся пошевелиться. По счастливой случайности мимо проходил врач, который опознал гадкую тварь! Он отодрал ее от меня, защитив свою руку перчаткой, и выбросил в стороне в подлесок. А затем этот врач, доктор Джеймс, не мешкая достал из черного врачебного саквояжа хирургические инструменты, разложил их прямо на траве Хэмпстед-Хит и, сделав надрез, извлек остатки отвратительной пиявки из моей руки, в то время как я отводил взгляд, изо всех сил стараясь не закричать. «Вам повезло, молодой человек, – сказал он, – что мне попалось на глаза сообщение, где были описаны эти пиявки. – И вручил мне газетную вырезку – ту, что вы держите. – Последствия могли быть ужасными, – добавил он. – Хвала Провидению – видимо, это действительно не пустые слова!» Я бы щедро отблагодарил доктора Джеймса, но, несмотря на мою настойчивость, он согласился взять в оплату только гинею. Хотя доктор тщательно обработал ранку, заживала она очень медленно и болезненно. Теперь вы знаете, почему я боюсь безумия. Умом я понимаю, что нет поводов для беспокойства, но вот тело меня подводит, и каждый раз, когда я пытаюсь поступить вопреки желанию сестры, мерзкая тварь вновь и вновь терзает мне руку, обжигая будто огнем. Да и дух, которого Селина вызвала во время спиритического сеанса, все-таки оказался реальным.

– Несомненно, – сказал Холмс, с удовлетворением поглядывая на молодого человека из-под полуприкрытых век. – Ваш случай, мистер Трейл, представляется мне чрезвычайно интересным, к тому же тут есть весьма необычные особенности. Вы узнали бы доктора Джеймса, если бы встретили его вновь?

– Конечно, у него очень приметная внешность – сразу бросаются в глаза большая черная борода и затененные стекла очков.

Это, казалось, развеселило Холмса.

– Превосходно! И все же вы теперь консультируетесь с почтенным, но незнакомым доктором Ватсоном, а не со знакомым и хорошо осведомленным доктором Джеймсом.

– Признаюсь, тогда я был в ужасном состоянии и сильно перевозбужден и, наверное, ослышался, когда доктор Джеймс назвал мне свой адрес. Я искал его, но дома с таким номером на указанной улице в Хэмпстеде не оказалось.

– Час от часу не легче! Что ж, пора вызывать кэб, Ватсон! Мы еще успеем добраться до злополучного пруда в Хайгейте, пока не стемнело.

– Но зачем? – воскликнул я. – Ведь прошло полгода, за это время мерзкая тварь либо уползла, либо давно сдохла.

– Что ж, в таком случае мы развлечься, ловя tittlebats, как мистер Пиквик именует колюшку. Правильное название красной пиявки крайне важно для нас, разве не так?

Всю дорогу, пока мы ехали в четырехколесном экипаже, я силился найти во всем этом хоть какой-то смысл, тогда как Холмс говорил только о музыке.

* * *

В такой холодный пасмурный день, уже клонившийся к закату, в Хэмпстед-Хит было безлюдно. Моросил мелкий колючий дождь. А мы втроем тащились по мокрой траве в угоду дурацкой прихоти Холмса.

– Я прошу вас напрячь память, мистер Трейл, – сказал Холмс, когда пруды уже были в поле нашего зрения. – Вы должны мысленно вернуться в тот весенний день. Постарайтесь вспомнить, где вы сидели, деревья, которые вы видели, собаку, плескавшуюся в воде. Нам нужно знать точное место в пределах нескольких футов.

Трейл бродил вокруг, всем своим видом выражая сомнение в успехе поисков.

– Сейчас другое время года, и все выглядит совсем не так, как тогда, весной, – бормотал он. – Может быть, где-то здесь.

– Присядьте на корточки, чтобы получить такую же перспективу, как в тот раз, когда вы сидели на траве, – предложил Холмс.

После нескольких неохотных приседаний наш клиент пришел к выводу, что мы, как подсказывает его память, максимально приблизились к нужному месту, и большего ему из ее закромов извлечь не удастся.

– В таком случае нашей целью станут кусты боярышника – последнее известное пристанище пиявки, – возвестил Холмс, оглядывая окрестности. – Обратите внимание, Ватсон, здесь, в нескольких ярдах от протоптанной дорожки, остались следы пикника. Добрый самаритянин доктор Джеймс, вероятно, был весьма зорким, если сумел разглядеть и распознать пиявку на таком расстоянии.

– Он мог идти и ближе, не по дорожке, а по траве, – возразил я.

– И опять вы льете холодную воду скептицизма на мои оригинальные выводы! – бодро откликнулся Холмс.

Разговаривая, он продолжал методично осматривать кусты боярышника, приподнимая и опуская тростью мокрые листья. Казалось, холод и дождь были ему нипочем, хотя сильный восточный ветер вконец испортил и без того не самую лучшую погоду. Прошло каких-то несчастных четверть часа, а казалось, что целая вечность. И вдруг…

– Безнадежная затея сработала, Ватсон, иду в атаку! – закричал мой друг и устремился к ближайшему кусту. Из одного кармана макинтоша он достал стальные щипцы, из другого – большую коробочку из-под пилюль. Что-то красное мелькнуло между концами щипцов и тут же было препровождено в коробочку. Трейл вскрикнул и отпрянул в сторону с выражением отвращения на лице.

– Еще одна из этих мерзких тварей?

– Я предполагаю, что та же самая, – пробормотал Холмс. И больше не произнес ни слова, пока мы не обосновались в ближайшем пабе, где смогли закурить и согреться дымящимся тодди из шотландского виски. – Вряд ли вам это понравится, мистер Трейл, – сказал он тогда, – но остался еще один, последний тест. Недавно я начал экспериментировать с новым прибором, и хотя мне не до конца ясны его возможности в научных открытиях…

* * *

Поздней ночью в нашей квартире на Бейкер-стрит прерывисто мерцали калильные сетки, пахло озоном, к которому примешивался какой-то еще более знакомый химический запах. Холмс с энтузиазмом соединял в единую цепь электрические батареи, как некогда Никола Тесла на другом континенте, в Америке, предрекавший на заре столетия, что электричество будет поступать в дома, подобно газу, по трубам. Я улыбнулся его рвению.

Наконец приготовления были закончены.

– Ни в коем случае нельзя прикасаться к оборудованию, – предупредил Холмс. – Напряжение тока в катодно-лучевой трубке очень высокое. Узнаёте устройство, Ватсон? Вакуумный стакан, вольфрамовый электрод? Нечто подобное уже используют в Соединенных Штатах в связи с вашей специальностью.

Мешанина стеклянной посуды, тянущихся проводов и непонятного излучения от трубки создавала эффект абсолютно мне незнакомый, скорее это было похоже на сцену из нового научного романа Герберта Уэллса. Трейл осторожно положил правую руку, куда указал Холмс.

– Я видел нечто подобное прежде, – заметил Трейл, поразмыслив. – Брат старого Уилфрида Джармена балуется электрическими экспериментами. Как-то он демонстрировал Селине модель динамо-машины, изрядно ее этим утомив.

– Заживляющие лучи? – спросил я. – Мы говорили о них вчера, когда рассуждали о месмеризме и гипнозе, который, насколько я помню, был всего лишь уловкой шарлатана, пытающегося лечить с помощью, как он это называл, животного магнетизма. Неужели научный прогресс в области электричества наконец сделал заживляющие лучи реальностью?

– Не совсем, Ватсон. Аппарат доктора Рентгена не излечивает, но освещает путь целителю. Осмелюсь предположить, что через много лет это изобретение будут помнить как самое великое научное открытие нынешнего десятилетия.

– Но я не вижу, чтобы что-то происходило.

– Как и должно быть, когда нет ничего, что можно видеть. Не убирайте руку, мистер Трейл, я должен попросить вас остаться в этом положении еще немного времени. Х-излучение, или рентгеновские лучи, названные так по имени открывшего их физика, нельзя увидеть невооруженным глазом. Слабое свечение, которое вы наблюдаете, – не истинное излучение, а вторичная флуоресценция в катодной трубке.

Я обдумывал это, пока Холмс озабоченно поглядывал на свои карманные часы.

– Очень хорошо, – сказал он наконец. – Теперь вы можете убрать руку, только осторожно. – Холмс взял таинственный запечатанный конверт, на котором прежде лежала рука Трейла. – То, что не видит глаз, способна видеть и даже записывать фотографическая пластина. Я должен удалиться в темную комнату и… сняв завесу, развеять эфир призраков. А вы, Ватсон, будьте любезны, развлеките пока нашего гостя.

Мы с Трейлом молча смотрели друг на друга, заблудившись в потемках разума, где царила тьма куда более кромешная, чем в темной комнате фотографа. Меня охватывала ярость при мысли о том, что для Холмса этот ночной, окутанный преступной тайной ландшафт был ярко освещен невидимыми лучами его дедуктивной мощи.

* * *

Когда наступило утро, тьма у меня в голове не рассеялась и знаний не прибавилось. Холмс спешно отправил за уехавшим домой Трейлом двухколесный кэб, чтобы после завтрака, когда дело будет уже решено, привезти нашего клиента обратно на Бейкер-стрит. Его бегающий взгляд был загадочным и рассеянным. Затем он уселся в любимое кресло с неизменной трубкой и фунтом самого мерзкого табака – именно в таком положении я его и нашел, когда проснулся.

Во время завтрака он слегка расслабился.

– Итак, Ватсон, к каким выводам вы пришли в связи с нашим случаем?

– Да почти ни к каким… я думал… – Мне ничего не оставалось, кроме как рискнуть сказать правду. – Я думал, что вы препарируете пиявку, проанализируете ее непосредственно и, возможно, идентифицируете токсин.

– Достаточно просто взглянуть на нее. – Он вынул из кармана халата что-то красное и небрежно швырнул на мою тарелку с лососиной, заставив меня в ужасе отпрянуть. – Как вы можете теперь определить сами, это всего лишь искусная подделка из каучука.

– О боже! – Я изучал уродливую тварь вблизи, и меня поразила одна мысль: – Холмс, вы с самого начала подозревали, что пиявка искусственная, или вам помогла это понять экскурсия в Хэмпстед-Хит? Что дало вам ключ? И имеет ли Трейл какое-то отношение к обману? Мы что, попались на крючок юного шутника?

Холмс вяло улыбнулся.

– Через мгновение вы услышите, насколько очевидное и элементарное рассуждение привело меня к мнению, что не следует доверять рассказам про эту мерзкую тварь. Посмотрите-ка снова газетную вырезку.

Я взял ее у него из рук и внимательно прочитал еще раз, но без какой-либо пользы.

– Отбросив в сторону тот факт, что этот шрифт не используется ни в одной известной мне британской газете (очевидно, статейка напечатана на примитивном печатном станке)… отбросив в сторону чрезвычайную неправдоподобность того, что такое поразительное сообщение не попалось мне на глаза и не оказалось в нашей картотеке… могу я привлечь ваше внимание к научному названию этой красной пиявки?

– «Sanguisuga rufa», – процитировал я. – То есть «красный кровопийца» или что-то в этом роде.

– Вы не таксономист[66]66
  Таксономист – систематик, ученый-классификатор.


[Закрыть], Ватсон, но вы – доктор, или, как в некоторых странах до сих пор называют эту профессию, – гирудолекарь. Можете вспомнить латинское название пиявки, принятое в медицине?

– Hirudo medicinalis, конечно. О! Это странно…

– Фактически Sanguisuga – не научное название биологического класса, а поэтическое. Так пиявки называются, например, у Плиния. Наш злодей – возможно, доктор Джеймс, а может, и нет, – знает латынь, но не медицинскую, не латынь человека, для которого пиявки, если я могу так выразиться, – его ремесло.

– Как очевидно и элемен… то есть изобретательно и аргументированно! – воскликнул я.

Холмс, заметив входящего в дверь Трейла, склонил голову и с иронией в голосе сказал:

– А вот и наш клиент. Доброе утро, мистер Трейл! Доктор Ватсон только что объяснил, и с большой эрудицией, что ваша красная пиявка – фальшивка, каучуковая игрушка. И теперь расследование ведет нас к Теобальд-роуд, к юридической конторе «Джармен, Фиттлэулл и Коггс», где сегодня вы наконец вступите в права наследования. И кстати, Ватсон, возможно, нам понадобится ваш превосходный револьвер.

* * *

Когда наш кэб уже грохотал по улицам, пробиваясь сквозь мрачный лондонский туман, Холмс решил поделиться с нами своими умозаключениями.

– Моя реконструкция – сущий пустяк, – сказал он. – Возможно, мистер Трейл, в тот день на вас повлиял целый ряд факторов – теплая погода, мечтательность, творческое вдохновение, бутылочка пива «Басс», – в результате чего вы пребывали в слегка сонливом состоянии. А ваши друзья и – я даже осмелюсь спросить – ваша сестра знали о том, что вы любите устраивать пикники у пруда в Хайгейте?

– Конечно. К тому же Селина постоянно меня публично упрекает и высмеивает за мои, как она их называет, «бестолковые привычки».

– Таким образом, нашему предполагаемому злодею, доктору Джеймсу, чья маскировка для меня абсолютно прозрачна и чье настоящее имя, думаю, мне известно, легко удалось найти место вашего пикника. И ему не составило труда украдкой приблизиться к вам и, наклонившись, поместить эту мерзкую тварь на тыльную сторону вашей ладони, пока вы дремали, раскинувшись на траве. – Он еще раз представил пиявку на всеобщее обозрение.

– Меня до сих пор от нее тошнит, – пробормотал Трейл.

– Снизу она будто покрыта темной патокой и выглядит очень убедительно, липко-слизистая на ощупь и мерзкая на вид, – пояснил Холмс. – Но, кроме того, ту часть, где у пиявки находится рот, опускали в какую-то едкую субстанцию вроде купоросного масла, – видите, как глубоко здесь разъеден каучук? Именно это вещество при соприкосновении с вашей рукой и вызвало жгучую боль, которую вы тогда ощутили.

Трейл снова судорожно потер свою руку.

– Но, мистер Холмс, зачем кому-то понадобилось прибегать к такой отвратительной уловке? Это как удар под дых. Ваше расследование лишь усугубило мое положение. Если раньше я мог списать свою немощь на яд, то теперь вы исключили эту возможность, оставив мне только безумие.

– Вовсе нет. Вы будете рады услышать, что рентгеновский аппарат не выявил у вас никаких отклонений, так что на этот счет можете быть спокойны – ваша психика в норме. Мы разобрались с невероятной историей красной пиявки, но есть другое, еще более немыслимое, однако же истинное объяснение, которое мы вскоре рассмотрим. Между прочим, могу я предположить, что Уилфрид Джармен или его брат присутствовали на том спиритическом сеансе, когда вам явилось столь напугавшее вас предсказание?

– Да, Бэзил был там. Брат Уилфрида.

– Брат, который балуется экспериментами с электричеством. Не удивлюсь, если он применил свои таланты для оживления тех séances. В любом случае, согласно моим исследованиям, чтобы влиять на оракула планшетки, нужен лишь определенный навык, это совсем не трудно. Но мы уже приехали! Ватсон, я уверен, что у вас найдется мелочь для кучера.

Юридическая контора «Джармен, Фиттлэулл и Коггс. Адвокаты, частные поверенные и уполномоченные» располагалась на четвертом этаже офисного здания. Мы легко нашли большую, тускло освещенную комнату, где нас ожидал Уилфрид Джармен – полный, средних лет мужчина с любезными манерами; лысина и пенсне придавали ему сходство с мистером Пиквиком. От многочисленных полок с книгами в унылых коричневых переплетах из телячьей кожи атмосфера здесь была затхлой, как и в любой юридической конторе. Ноздри Холмса расширились, когда он, будто охотничья собака, вдохнул воздух, улавливая своим обостренным нюхом все витавшие в комнате запахи. Я скромно следовал за ним, размышляя, удастся ли ему распознать в этой вони следы незнакомого химического вещества.