Текст книги "Вечный Герой (сборник)"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 67 страниц)

Мы плыли вниз по течению реки Друнаа, быстро продвигаясь к находящемуся в устье ее порту Нунос и ожидающему нас там флоту.

Глава IX
В Нуносе

Ах, эти слепые кровавые войны…

– Но послушайте, епископ, вы никак не можете понять, что сложные вопросы человеческих отношений решаются с помощью активных действий…

Хрупкие доводы, бессмысленные мотивы, цинизм, ошибочно принимаемый за практичность…

– Не хочешь ли ты отдохнуть, сын мой?

– Я не могу отдыхать, святой отец: ведь орды проклятых мусульман уже на берегах Дуная…

– Мир…

– Но удовлетворятся ли они перемирием?

– Возможно.

– Ну, во всяком случае, Вьетнама-то им будет недостаточно. Им будет мало, пока в их власти не окажется вся Азия… А затем – и весь мир…

– Но мы же не звери.

– Мы должны уподобиться диким зверям. Они-то ведь давно им уподобились.

– Но если бы мы попытались…

– Мы уже пытались.

– Разве?

– Пламя можно погасить лишь встречным огнем.

– Разве другого способа нет?

– Другого – нет.

– Но дети…

– Другого способа нет.

Ружье. Меч. Бомба. Лук. Вибропистолет. Огнемет. Боевой топор. Дубинка.

– Другого способа нет…

Я плохо спал в ту ночь на борту флагманского корабля под дружный плеск весел, барабанный рокот, поскрипывание шпангоутов и шум речной волны. В памяти мелькали обрывки разговоров, какие-то фразы, чьи-то лица мучили меня, не давая уснуть. Тысячи исторических событий прошли перед моим мысленным взором. Миллионы различных лиц. Но ситуация в целом не менялась. И основной довод, повторенный на бесчисленном множестве языков, оставался прежним.

Лишь когда я, сбросив с себя этот полусон, решительно поднялся, в голове моей немного прояснилось, и я поспешил на палубу.

Что же я за существо? Почему мне все время кажется, что я навечно приговорен скитаться из одной исторической эпохи в другую, всюду исполняя одну и ту же роль? Что за шутку – поистине космического масштаба! – сыграла со мной судьба?

Прохладный ночной воздух остудил мое лицо; лунный свет пробивался сквозь легкие облачка длинными лучами, и мне из-за движения корабля лучи эти вскоре стали казаться спицами какого-то гигантского колеса. Словно колесница неведомого бога провалилась сквозь непрочный настил облаков и увязла в более плотном воздухе у поверхности земли.

Я посмотрел на воду и увидел, как облака отражаются в ней, как они раздвигаются, пропуская на землю лунный свет. Ту же самую луну я видел и в бытность свою Джоном Дэйкером. С тем же равнодушным видом и спокойствием наблюдала она за ужимками и прыжками людей на той планете, вокруг которой обращалась сама. Сколько несчастий видела эта луна? Сколько трагедий? Сколько нелепых войн и завоеваний? Сколько сражений и убийств?

Облака вновь сошлись плотнее, и воды реки почернели, словно желая сказать мне, что я никогда не получу ответа на мучающие меня вопросы.

Я стал смотреть по сторонам. Мы проплывали мимо густого леса. Вершины деревьев отчетливо прорисовывались на фоне более светлого неба. Время от времени слышались крики каких-то ночных животных, и мне показалось, что в криках этих слышится тоска одиночества, растерянность, какая-то жалоба. Я вздохнул, оперся на перила и стал смотреть, как светлеет сероватой пеной вода под дружными ударами весел.

Видимо, лучше мне смириться с тем, что я снова вынужден сражаться. Снова? Но в каких сражениях я участвовал раньше? Где? Что означают мои невнятные воспоминания? Каково значение моих снов? Единственный простой ответ на этот вопрос – ответ с точки зрения прагматика (и, уж конечно, такой, какой лучше всего поймет Джон Дэйкер) – заключается в том, что я сошел с ума. Мое воображение было перегружено. Может быть, я никогда и не был Джоном Дэйкером? Может быть, и он тоже всего лишь плод моего больного воображения?

Я должен сражаться снова.

Вот и все, что можно на этот счет сказать. Я уже согласился играть эту роль и должен доиграть спектакль до конца.

В голове у меня начало проясняться, как только зашла луна и восток начал потихоньку светлеть.

Я смотрел, как восходит солнце, как огромный алый диск с величественным спокойствием выплывает в небеса, словно желая знать, что это за звуки тревожат тишину, царящую вокруг, – чей это грохот барабана, скрип весел?

– Не спится, лорд Эрекозе? Я вижу, вам не терпится поскорее в бой.

Только шуток Каторна мне и не хватало.

– Я решил посмотреть, как восходит солнце, – сухо сказал я.

– И как садится луна? – Что-то в голосе Каторна было такое, чего я сразу не понял. – Вам, верно, вообще ночь нравится, лорд Эрекозе?

– Иногда да, – ответил я. – Она полна покоя. Ночью мало что способно помешать думать, – последние слова я произнес с нажимом.

– Да, это так. Но в таком случае у вас много общего с нашими врагами…

Я нетерпеливо обернулся к нему, вглядываясь в его темное лицо, и сердито спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду лишь то, что и элдрены тоже вроде бы склонны ночь предпочитать дню.

– Ну, если в отношении меня это окажется правдой, господин мой, то в грядущей войне это будет большим преимуществом: ведь тогда я смогу сражаться с ними ночью столь же успешно, как и днем.

– Надеюсь на это, господин мой.

– Почему вы так не доверяете мне, лорд Каторн?

Он пожал плечами:

– Разве я сказал, что не доверяю вам? Мы ведь заключили сделку, помните?

– Да, и я свое слово держу.

– А я свое. Я стану подчиняться вашим приказам, можете в этом не сомневаться. Какие бы сомнения у меня ни возникли, я стану вам подчиняться.

– В таком случае, прошу вас прекратить бесконечные намеки и подкалывания. Они наивны. И совершенно бессмысленны.

– Для меня они исполнены вполне определенного смысла, лорд Эрекозе. Они помогают мне сдерживать себя, направляют мой гнев в иное русло.

– Я уже дал клятву Человечеству, – сказал я ему. – И буду служить королю Ригеносу. У меня достаточно тяжелая ноша, лорд Каторн…

– От всей души вам сочувствую.

Я отвернулся. Я вел себя как последний дурак, взывая к сочувствию Каторна, чуть ли не извиняясь перед ним за то, что слишком обременен различными проблемами.

– Благодарю вас, лорд Каторн, – холодно сказал я. Корабль снова стал огибать излучину, и мне показалось, что впереди уже можно разглядеть море. – Весьма благодарен вам за то, что вы меня понимаете. – Я шлепнул себя по щеке. Корабль проплывал сквозь тучу мошкары. – Эти проклятые насекомые действуют на нервы, не правда ли?

– Может быть, было бы лучше, если бы вы не позволяли им действовать вам на нервы и не обращали на них внимания, лорд Эрекозе, – возразил Каторн.

– Я думаю, что вы правы, лорд Каторн. Я, пожалуй, спущусь вниз.

– С добрым вас утром, лорд Эрекозе.

– И вас с добрым утром, лорд Каторн.

И я оставил его стоять на палубе и мрачно обозревать окрестности.

При других обстоятельствах, – подумал я, – я бы этого человека убил.

Но при теперешних обстоятельствах, похоже, скорее он убьет меня, во всяком случае, сделает для этого все возможное. Интересно, прав ли Ригенос в том, что у Каторна для зависти две причины? Во-первых, слава великого воина. Во-вторых, любовь ко мне Иолинды.

Я умылся и надел свои доспехи, решив выкинуть из головы все эти бессмысленные сомнения. Потом, услышав крики рулевого, пошел посмотреть, что происходит.

Показался Нунос. Все мы сгрудились на палубе, чтобы полюбоваться видом этого великолепного города. Мы были буквально ослеплены сиянием, исходившим от его башен, ибо они действительно были отделаны самоцветами. Над городом горело ослепительное сияние, необъятная белая аура, вспыхивавшая сотнями разноцветных огоньков – зеленых, фиолетовых, розовых, розовато-лиловых, охряных, багровых; огоньки мерцали и переливались в яркой дымке, созданной сверканием миллионов драгоценных камней.

А позади Нуноса раскинулось море – спокойное, сверкающее под лучами солнца.

Чем ближе мы подплывали к Нуносу, тем шире становилась река. Именно здесь она сливалась с морем. Берега совсем раздвинулись, и мы собрались у правого борта, ибо именно с этой стороны высился Нунос. Прежде, близ устья реки, мы видели и другие города и селения, раскиданные по лесистым холмам в живописном беспорядке, но все они казались ничтожными по сравнению с огромным портом, в гавань которого мы входили.

Чайки и прочие морские птицы начали сновать над самой палубой, надеясь на возможную поживу. Могучие весла двигались все медленнее, и вскоре мы почувствовали приливную волну. Остальные корабли уже встали на якорь в ожидании лоцмана, а наш флагманский корабль медленно вошел в гавань, неся на мачтах два флага: флаг короля Ригеноса и флаг Эрекозе – серебряный меч на черном поле.

Снова послышались приветственные крики. Сдерживаемые солдатами в доспехах из стеганой кожи, местные жители вытягивали шеи, желая непременно увидеть, как причаливает королевский корабль. А когда я сошел на причал, то послышалось как бы пение могучего хора, повторяющего одну и ту же музыкальную фразу. Сперва это озадачило меня, но потом я разобрал, что за слово они повторяют нараспев:

– ЭРЕКОЗЕ! ЭРЕКОЗЕ! ЭРЕКОЗЕ!

Я поднял правую руку в приветствии и чуть не споткнулся, потому что шум стал поистине оглушающим. Я с трудом удерживался от того, чтобы не заткнуть уши!

Принц Бладаг, правитель Нуноса, приветствовал нас с должной почтительностью и даже зачел вслух приветственную речь, которую, впрочем, расслышать было совершенно невозможно из-за криков толпы, а потом нас повели по улицам города ко дворцу принца, где мы собирались ненадолго задержаться.

Украшенные самоцветами башни не разочаровали меня и вблизи, хотя я заметил, что дома вокруг, довольно приземистые и неказистые, составляют с ними разительный контраст. Многие из этих домов были вряд ли намного лучше жалких хижин. Становилось совершенно ясно, откуда взялись деньги на то, чтобы украсить городские башни рубинами, жемчугом и изумрудами…

В Некранале я не заметил столь разительной пропасти между богатством и бедностью. То ли там я был слишком поглощен совершенно новым для меня окружением, то ли сама столица тщательно заботилась о своем облике и скрывала любые признаки бедности, ежели таковые вдруг проявлялись.

А здесь я повсюду видел людей в лохмотьях и эти лачуги – хотя, надо сказать, бедняки радовались и выкрикивали приветствия так же громко, как и все остальные. Если не громче. Возможно, в бедности своей они винили исключительно элдренов.

Принц Бладаг был мужчиной лет сорока пяти, с болезненным цветом лица, с длинными вислыми усами и на редкость невыразительными глазами. Повадками он напоминал суетливого стервятника. Я ничуть не удивился, когда узнал, что принц не присоединится к нам в походе, а останется в тылу «защищать город». Точнее, свое собственное золото, подумалось мне.

– А это мои подданные, – бормотал он, когда перед нами распахнулись украшенные самоцветами ворота дворца (я отметил про себя, что камни сияли бы куда ярче, если б с них смыли пыль и грязь). – А это мой… о, мой дворец, разумеется, принадлежит моему королю! И вам, конечно, тоже, лорд Эрекозе. И все, что вам угодно, я…

– Какой-нибудь горячей пищи – по возможности, попроще, – потребовал король Ригенос, выражая и мои чувства на этот счет. – И чтобы никаких торжественных обедов, Бладаг! Я ведь предупреждал, чтобы ты не устраивал по этому поводу шума.

– А я и не устраивал ничего, сир, – Бладаг, казалось, совершенно успокоился. Мне показалось, что он из тех, кто не особенно любит тратить денежки. – Ровным счетом ничего.

Еда действительно оказалась очень простой, однако нельзя сказать, чтобы вкусной. Мы сели за стол вместе с принцем Бладагом, его пышнотелой, глупой женой, принцессой Ионантой, и двумя их тощими отпрысками. Меня, пожалуй, даже забавлял контраст между тем впечатлением, которое производил город издали, и жалкой суетливостью его правителя, жившего в роскоши среди нищих лачуг.

Вскоре явились капитаны боевых кораблей, которые прибывали в Нунос в течение нескольких последних недель, и состоялся краткий военный совет. Каторн весьма сжато и схематично изложил им тот план сражения, который мы вместе выработали еще в Некранале.

Среди прибывших на совет командиров были и популярнейшие герои обоих континентов – граф Ролдеро, крупный и сильный человек, чьи доспехи простотой своей скорее напоминали солдатские (подобно, впрочем, и моим собственным); принц Малихар и его брат, герцог Изак, участники несметного количества боев и предводители многих военных кампаний; граф Шанура из Каракоа, одной из самых дальних и самых отсталых провинций. Длинные волосы Шануры были заплетены в три косы, свисавшие вдоль спины. Его бледное лицо казалось желтоватым и было покрыто множеством старых шрамов. Говорил он редко и лишь для того, чтобы озадачить собеседников каким-либо чрезвычайно сложным вопросом. Сперва меня несколько поразило такое разнообразие типов внешности и костюмов. «Наконец-то, – усмехнулся я про себя, – человечество сумело объединиться, чего нельзя было сказать о той эпохе, которую покинул Джон Дэйкер». Возможно, впрочем, что объединиться их заставил лишь общий, грозящий им всем враг. А в условиях мира единству этому вновь будет грозить серьезный ущерб. Граф Шанура, например, явно без особого восторга подчинялся приказам короля Ригеноса, видимо, считая того чересчур мягкотелым.

И все же я надеялся, что мне удастся обойтись без раздоров в офицерском корпусе, на время военных действий по крайней мере, – слишком уж различные входили в него офицеры.

Наконец с обсуждением общих планов было покончено, и я уделил некоторое время каждому из командиров в отдельности. Затем король Ригенос, посмотрев на бронзовые часы с шестнадцатью делениями, стоявшие на столе, сказал:

– Скоро выходить в море. Все ли корабли готовы к походу?

– Мои совершенно готовы и уже давно, – сердито откликнулся граф Шанура. – Я уж подумывал, что они так и сгниют, не дождавшись настоящего боя.

Остальные заверили короля, что их корабли будут готовы к отплытию менее чем через час.

Мы с Ригеносом поблагодарили Бладага и его семейство за оказанное гостеприимство; принц и его жена теперь вели себя куда более приветливо, ожидая, что вскоре мы покинем Нунос.

В гавань нас отвезли в повозках и паланкинах, и мы чрезвычайно быстро погрузились на корабль. Оказалось, он называется «Иолинда», чего я ранее не заметил, поскольку мысли мои были заняты живой женщиной, носившей это имя. Остальные корабли уже все собрались в гавани, и моряки использовали краткий отдых перед предстоящим походом, а рабы занимались тем, что доставляли на борт недостающую провизию и вооружение.

Я все еще ощущал некоторую подавленность, бывшую следствием тех странных полубредовых снов, что мучили меня ночью, однако настроение у меня начало улучшаться: я уже предвкушал сражение с врагом. Впереди был еще целый месяц пути до Мернадина, но я уже заранее упивался пьянящим ощущением предстоящих боев. По крайней мере, это заставит забыть об остальных проблемах. Я невольно вспомнил, что в «Войне и мире» Толстого Пьер говорил Андрею нечто подобное: что-то вроде того, что каждый стремится забыть о существовании смерти по-своему. Некоторые плачут, как женщины, некоторые отчаянно рискуют, некоторые пьют, а некоторые, как это ни странно, рвутся в бой. Что ж, думал я вовсе не о том, что могу просто умереть, погибнуть в бою, – нет, скорее наоборот, меня мучили мысли о том, что я могу жить вечно. Именно эти мысли не давали мне покоя, ибо то была бы вечная жизнь в вечных сражениях.

Узнаю ли я когда-нибудь правду о самом себе? Я не был так уж уверен, что хочу ее узнать. Но те мысли о вечной жизни пугали меня. Какой-нибудь Бог, возможно, и принял бы эту вечную жизнь. Но я не был Богом. Я был человеком. Я знал, что я человек. Все мои проблемы, амбиции, чувства были человеческого масштаба – за исключением одного неотступного вопроса: откуда у меня это обличье, как я стал Эрекозе и почему именно я? А что, если я на самом деле вечен? А что, если жизнь моя не имеет ни начала, ни конца? Сама природа Времени, казалось, была поставлена под сомнение. Я более не мог воспринимать Время линейно, подобно Джону Дэйкеру. И с соотношением Времени и Пространства тоже что-то ничего не получалось.

Мне нужен был кто-то из философов, магов, ученых – только такой человек смог бы помочь мне разрешить эту проблему. Иначе мне лучше было бы выбросить ее из головы. Но мог ли я выбросить ее из головы? Я непременно должен попытаться это сделать.

Морские птицы с пронзительными криками кружили над кораблями, вспугнутые хлопаньем парусов, наполнявшихся жарким ветром, как раз подувшим с суши. Поскрипывали лебедки – это поднимали якоря; швартовы повисли на кабестанах, и огромный флагманский корабль «Иолинда» гордо вышел из гавани. Весла его ритмично поднимались и опускались, и гребцы работали все более дружно по мере того, как корабль удалялся от Нуноса в открытое море.

Глава X
Появляются элдрены

Наш флот был огромен и включал самые различные суда: некоторые из них были похожи (с точки зрения Джона Дэйкера) на быстроходные суда XIX века, некоторые – на китайские джонки, некоторые – на суда Средиземноморья, оснащенные треугольными парусами, а некоторые очень походили на каравеллы времен королевы Елизаветы. Суда, сгруппировавшись по принадлежности к определенному княжеству или народности, как бы символизировали разнообразие и единство человеческих племен перед лицом общего врага. Я ими гордился.

Полные энтузиазма, готовые к бою и уверенные в победе, мы направлялись к Пафанаалу – воротам континента Мернадин.

И все-таки мне хотелось узнать об элдренах поподробнее. Мои туманные воспоминания о жизни того, прежнего, Эрекозе хранили лишь ощущение бесконечных сражений против них да еще, пожалуй, какое-то смутное чувство душевной боли. И все. Я слышал, что глаза у них лишены белков и что в этом заключается основное отличие их облика от облика людей. Говорили также, что они нечеловечески красивы, нечеловечески безжалостны и обладают нечеловеческим сексуальным аппетитом. Было известно, что в среднем они чуть выше людей, у них продолговатые черепа, высокие скулы и чуть раскосые глаза. Но этих сведений было мне недостаточно. Ни на одном из двух континентов не было ни единого изображения элдренов: считалось, что их изображения приносят несчастье, особенно запрещалось изображать зловредные элдренские глаза.

Во время плавания капитаны различных судов часто посещали наш корабль, либо перебираясь с борта одного судна на борт другого по перекинутому канату, либо переправляясь на шлюпке – в зависимости от погоды. Мы выработали нашу основную стратегию и на непредвиденный случай тоже запаслись различными планами. В целом идея была моя, и, похоже, подобный подход представлялся остальным совершенно новым, однако они весьма скоро во всем разобрались, и дальше мы уже все вместе лишь обсуждали отдельные, вполне конкретные детали. Каждый день команды кораблей проводили учения, отрабатывая свою роль в случае внезапного появления флота элдренов. Если же этот флот так и не покажется, то мы намеревались послать часть наших кораблей прямо в Пафанаал и немедленно начать штурм города. И все-таки мы прежде всего рассчитывали, что элдрены вышлют по крайней мере часть своих кораблей навстречу; на этом, собственно, и строились в основном наши стратегические планы.

Мы с Каторном по возможности избегали друг друга. В течение первых дней плавания между нами не происходило более словесных поединков, как в Некранале или в начале похода. Я был с Каторном очень вежлив – если все же возникала необходимость общения, – а он, насколько это было возможно при его грубоватых манерах, был вежлив по отношению ко мне. Король Ригенос, видимо, был рад этому. Он даже в какой-то степени успокоился и сообщил мне, что весьма приветствует наше взаимное с Каторном решение более не ссориться. Разумеется, никакого такого решения мы не принимали. Мы просто временно решили забыть о наших с ним разногласиях до тех пор, пока не предоставится возможности решить все сразу и навсегда. Я прекрасно понимал, что должен вызвать Каторна на поединок, иначе он сам непременно попытается убить меня.

Я, пожалуй, успел привязаться к графу Ролдеро из Сталако, хотя он, надо сказать, выказывал наибольшую кровожадность, когда речь заходила об элдренах. Джон Дэйкер наверняка назвал бы его реакционером, но и Джону Дэйкеру граф Ролдеро понравился бы. Это был человек огромного роста, мужественный, честный, который всегда говорил то, что думает, и ожидал того же от других, проявляя при этом поразительную терпимость и надеясь, что и остальные проявят ее по отношению к его собственной точке зрения. Когда я однажды сообщил ему, что он, по всей вероятности, признает лишь два цвета – черный и белый, он устало улыбнулся и ответил мне так:

– Эрекозе, друг мой, если бы ты прожил столько, сколько я, и видел все то, что случилось за мою долгую жизнь на нашей Земле, ты бы тоже воспринимал все либо в черном, либо в белом цветах. О людях можно судить только по их поступкам – не по словам. Они совершают поступки либо во имя добра, либо во имя зла, и те, кто совершает их во имя зла, плохие люди, а те, кто не жалеет своей жизни во имя добра, хорошие.

– Но ведь люди порой, сами того не ведая и имея самые дурные намерения, могут совершить добро – и наоборот, они могут совершить страшное зло, имея самые добрые побуждения, – сказал я, приятно пораженный его уверенностью в том, что он жил дольше и видел больше, чем я, – хотя, по-моему, он все-таки демонстрировал мне эту свою уверенность шутки ради.

– Вот именно! – воскликнул граф Ролдеро. – Как раз об этом я и говорю! Мне совершенно безразлично, как я уже говорил, что именно люди заявляют на словах. Я сужу их по результатам их действий. Вот возьмем, например, элдренов…

Я засмеялся и, подняв руку, прервал его:

– Я уже знаю, какие они зловредные и хитрые. Мне каждый твердит об их хитрости, коварстве и колдовстве.

– Ах вот в чем дело! Ты, видимо, решил, что я вообще всех элдренов ненавижу. Это совсем не так. Насколько я знаю, по отдельности они могут быть удивительно добры к своим детям, способны горячо любить своих жен, хорошо обращаться со своими животными. Я же не говорю, что все они и каждый по отдельности какие-то чудовища. Их следует непременно рассматривать целиком, как некую общую силу – и действие этой общей силы расценивать по результатам. Наше отношение к ним должно основываться на понимании общей угрозы, исходящей от них: угрозе того, что они попытаются удовлетворить свои амбиции.

– И как же ты сам оцениваешь эту «общую силу»? – спросил я.

– Прежде всего, они не люди, а потому и цели у них не людские. Следовательно, исходя из собственных интересов, они непременно должны стремиться уничтожить нас как противостоящую силу. А это значит, что весь их род угрожает роду человеческому уже самим своим существованием. Как, впрочем, и мы угрожаем их роду. Они прекрасно это понимают и постараются стереть нас с лица земли. Мы тоже прекрасно понимаем это и должны постараться стереть с лица земли их прежде, чем они сумеют нас уничтожить. Понимаешь?

Эти доводы казались достаточно убедительными для того прагматика, каковым, согласно моим собственным представлениям, я являлся. Но тут в голову мне пришла одна мысль, которой я и поделился с Ролдеро:

– А ты случайно не забыл об одной простой вещи? Ты же сам сказал: элдрены не являются людьми. Но допускаешь, что цели и интересы у них вполне человеческие…

– Они тоже из плоти и крови, как и мы, – сказал он. – Они в такой же степени животные, как и мы. И у них в точности те же инстинкты и устремления, как и у нас.

– Но ведь многие разновидности животных умудряются жить бок о бок в относительной гармонии, – напомнил я ему. – Львы не ведут постоянной войны с леопардами, лошади – с коровами, и даже внутри собственного вида животные редко убивают друг друга, даже если им этого и очень хочется.

– Но они бы непременно делали это, – ничуть не смущаясь, заявил граф Ролдеро, – непременно, если бы способны были предвидеть события. Они бы убивали друг друга, если бы способны были оценить, с какой скоростью соперничающий с ними род поглощает запасы пищи, размножается, расширяет свои территории.

Я сдался. Я чувствовал, что мы оба ступили на зыбкую почву. Мы сидели с Ролдеро в моей каюте и через открытую настежь дверь любовались очаровательным закатом и спокойным морем Я налил графу еще вина из своих быстро уменьшающихся запасов (я уже привык напиваться незадолго до того, как лечь в постель, чтобы сон мой не нарушали всякие там видения и воспоминания).

Граф Ролдеро залпом выпил вино и поднялся.

– Поздно уже. Мне пора возвращаться на корабль, иначе команда моя решит, что я утонул, и отпразднует сие великое событие. Я вижу, у тебя совсем мало вина, мой друг. В следующий раз захвачу с собой парочку бурдюков. Ну, дорогой Эрекозе, прощай. В целом, я уверен, ты мыслишь правильно. Но что бы ты там ни говорил, а с сентиментальностью тебе еще надо бороться.

Я улыбнулся.

– Спокойной ночи, Ролдеро. – Я поднял свой наполовину опустошенный кубок. – Мы с тобой еще выпьем за мир, когда все это будет кончено!

Ролдеро фыркнул.

– О да, мир – как между коровками и лошадками! Спокойной ночи, друг мой! – и он удалился, сопровождаемый раскатами собственного хохота.

Изрядно захмелев, я содрал в себя одежду и рухнул в постель, глупо хихикая над прощальными словами Ролдеро насчет коровок и лошадок. Он прав! Кому захочется вести подобную жизнь? Война, война! Ура! И я швырнул свой кубок в раскрытую дверь каюты, захрапев, по-моему, еще до того, как глаза мои успели закрыться.

И мне приснился сон.

Но на этот раз мне снился тот кубок, что я швырнул в открытую дверь каюты. Мне казалось, я вижу, как его перекатывают волны, как поблескивает его позолота и вделанные в стенки драгоценные камни. А потом течение подхватывает его и уносит далеко-далеко от наших кораблей, в открытое море, в такие края, куда никогда не приплывают суда, где никогда не бывало людей, и след его там теряется.

В течение всего месяца, что мы плыли к берегам Мернадина, море было спокойным, ветер – попутным, а погода в общем тоже вполне благоприятной.

Уверенность наша в собственных силах росла. Благополучное путешествие мы сочли добрым знаком. Настроение у всех было отличное, за исключением Каторна, конечно, который по-прежнему ворчал, что это всего лишь затишье перед бурей и что мы еще хлебнем лиха, когда встретимся с элдренами лицом к лицу.

– Они ведь хитрые, – твердил он. – Хитрые и подлые. Они, вполне возможно, уже все знают про нас и замышляют такие маневры, каких мы совсем не ожидаем. Может, это из-за них и погода такая стоит…

При этих словах я никак не мог сдержать смех, и он, разумеется, тут же разъярился.

– Мы еще посмотрим, лорд Эрекозе! Посмотрим!

И как раз на следующий день возможность посмотреть на элдренов нам представилась.

Судя по картам, мы приближались к берегам Мернадина. Мы увеличили число вахтенных, перестроили корабли из походного порядка в боевой, проверили вооружение и немного сбавили скорость.

Утро текло медленно: мы ждали, обвисли флаги на мачтах, застыли поднятые весла.

И где-то около полудня дозорный с верхушки мачты крикнул:

– Корабли прямо по курсу! Пять парусников!

Король Ригенос, Каторн и я стояли на носу, вглядываясь в морскую даль. Я взглянул на короля и нахмурился:

– Пять кораблей? Всего пять?

Король Ригенос покачал головой:

– Возможно, это вообще не элдрены…

– Да нет, это суда элдренов, сразу видно, – проворчал Каторн. – Да кто тут еще станет плавать – в этих водах? Никто из людей никогда не торговал с этими тварями!

И тут снова донесся крик дозорного:

– Вижу десять парусников! Двадцать! Это флот – флот элдренов! Они идут к нам на большой скорости!

Мне показалось, что и я вижу, как что-то белое мелькнуло на горизонте. Может, всего лишь гребень волны? Нет, это парус, я был уверен.

– Посмотрите, – сказал я королю, – вон там. – И показал, куда нужно смотреть.

Ригенос прищурился и прикрыл глаза рукой от солнца.

– Ничего не вижу! Вам это просто кажется. Не могут они идти с такой скоростью…

Каторн тоже вглядывался в указанном направлении.

– Да, вижу! Парусник! Но до чего быстро идет! Клянусь морским божеством – не иначе как колдовство им помогает!

К предположению о колдовстве король Ригенос отнесся скептически.

– У них суда гораздо легче наших, – напомнил он Каторну, – да и ветер им благоприятствует.

Но Каторна было не переубедить.

– Конечно, все может быть… Может быть, вы и правы, сир…

– А раньше они колдовством пользовались? – спросил я Каторна. Я готов был поверить чему угодно. Мне это было просто необходимо, если я должен был верить тому, что произошло со мной самим!

– Еще бы! – сплюнул Каторн. – Сколько угодно! Самым различным! Ух, я прямо-таки чую: колдовством пахнет!

– Когда именно? – продолжал расспрашивать я. – И каким колдовством? Мне необходимо знать это, чтобы иметь возможность противостоять неожиданности.

– Иногда они могут становиться невидимками. Говорят, что именно благодаря этому они и смогли захватить Пафанаал. Они могут ходить по воде… летать по воздуху…

– И вы видели, как они это делают?

– Сам не видел. Но много слышал об этом. От таких людей, которые, как я знаю, не лгут.

– А эти люди сами испытали на себе воздействие их колдовства?

– Нет. Но они хорошо знали людей, которым от этого колдовства досталось.

– Значит, это всего лишь слухи, – заключил я.

– А, да говорите что угодно! – разъярился Каторн. – Можете не верить мне, хотя сами-то вы, лорд Эрекозе, только благодаря колдовству здесь объявились, заклятием вызваны были… А знаешь, Эрекозе, почему я поддержал идею о том, чтобы призвать тебя в наш мир? Потому что чувствовал, что нам без колдовства, что будет посильнее ихнего, не обойтись! Разве ж это не колдовской меч у тебя? Да и сам ты хорош!

Я пожал плечами:

– Подождем. Посмотрим, что у них там за колдовство.

Король Ригенос крикнул дозорному:

– Сколько у них всего кораблей, видишь?

– Примерно раза в два меньше, ваше величество. Никак не больше. И, по-моему, больше не будет. Наверное, это весь их флот.

– Похоже, они пока что остановились, – прошептал я королю. – Спросите у дозорного, движутся ли корабли элдренов.

– Эй, дозорный, а что, элдренские корабли остановились? – крикнул король Ригенос.

– Да, ваше величество. Застыли на месте. Они вроде бы и паруса свертывают.

– Они ждут, когда мы подойдем поближе, – пробормотал Каторн. – Хотят, чтобы мы первыми в атаку пошли. Ну что ж, мы тоже подождем.

Я кивнул:

– Да, мы именно об этом и договаривались.

И мы стали ждать.