Текст книги "Вечный Герой (сборник)"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 67 страниц)

Глава V
Черный Меч

И вот, совершенно несчастный, терзаемый разлукой с Эрмизад и чувством огромной потери, я поселился в Обсидиановом городе – Ровернарке. Целыми днями я предавался размышлениям, раздумьям, копался в старинных книгах и странных манускриптах, пытаясь найти решение собственной трагической дилеммы. Но ничего, кроме предчувствия неминуемой беды, не возникало, причем это ощущение росло в моей душе с каждым днем.

Если четко придерживаться истины, ни дней, ни ночей как таковых в Обсидиановом Городе не было. Люди ложились спать, просыпались, ели тогда, когда им хотелось, и вся остальная их деятельность подчинялась тому же ритму, поскольку ничего нового вокруг не происходило, а привычное не вызывало уже никакого интереса.

В мое распоряжение были предоставлены отдельные апартаменты. Они располагались уровнем ниже Харадейка, владений епископа Белпига. Мое жилище, разумеется, не было столь же пышно убрано и вычурно разукрашено, как апартаменты епископа, однако мне больше по душе была простота, которая царила во владениях Шаносфейна. Я, однако, выяснил, что именно по распоряжению Шаносфейна в его владениях были убраны все украшения. Это произошло, когда умер его отец и он наследовал его титул.

Мои апартаменты были более чем комфортабельны. Самый отъявленный сибарит счел бы их роскошными.

В первые недели пребывания в городе меня буквально осаждали посетители, точнее, посетительницы. Раздолье для любого развратника или женолюба. Но для меня, поглощенного любовью к Эрмизад, их бесконечные визиты в конце концов превратились в сплошной кошмар.

Одна за другой женщины являлись ко мне, чтобы, едва успев представиться, тут же предложить мне все мыслимые и даже немыслимые удовольствия – о таких не подозревал даже сам Фауст. К их огромному разочарованию, я – в высшей степени вежливо – отверг их всех. Мужчины тоже посещали меня, и тоже с подобными предложениями. Поскольку, согласно традициям и обычаям Ровернарка, в предложениях этих не было ничего постыдного и предосудительного, я отклонял их с неменьшей вежливостью.

Появлялся у меня и епископ Белпиг – тоже с предложениями и с подарками. Он приводил юных рабов и рабынь, так же, как и он сам, разукрашенных косметикой, его слуги приносили изысканные яства, на которые мне и смотреть не хотелось, и сборники эротической поэзии, которые меня совершенно не интересовали. Белпиг приглашал меня участвовать в действах, которые не вызывали ничего, кроме отвращения. Но поскольку крышей над головой и возможностью рыться в книгохранилищах я был обязан именно Белпигу, я сдерживал раздражение, убеждая себя в том, что он не имел в виду ничего плохого, а, наоборот, желал мне добра, хотя, на мой взгляд, и его внешний вид, и его вкусы были просто тошнотворны.

Посещая многочисленные библиотеки, расположенные на разных уровнях Обсидианового города, я невольно становился свидетелем сцен, которые, как я раньше полагал, существовали только в описаниях Дантова Ада. Оргии в городе практически не прекращались. Я наталкивался на разврат везде, куда бы ни шел. Даже в некоторых библиотеках – из тех, что я посещал. И это был не просто обычный разврат.

Садистские пытки были здесь явлением обычным, и наблюдать за ними мог любой, кому хотелось. Тот факт, что жертвами этих издевательств были исключительно добровольцы, отнюдь не преуменьшал их гнусности и не делал их для меня более переносимыми. Здесь даже убийство не считалось вне закона, поскольку и мужчины, и женщины точно так же желали смерти, как убийца жаждал убийства. Этому бледному народу без будущего, без каких-либо надежд, было не к чему готовиться, за исключением смерти, и они проводили свое время в экспериментах с болью, точно так же, как они экспериментировали с удовольствиями.

Ровернарк совершенно сошел с ума. Он был поражен ужасным недугом, и мне было жаль этих людей, столь совершенных и талантливых, но полностью погрязших в саморазрушении.

Под сводами богато и вычурно разукрашенных залов и галерей все время звучали стоны и крики: высокие, режущие ухо крики боли и наслаждения, смех, переходящий в рыдания, вопли ужаса, причитания, плач…

Я проходил мимо, иной раз спотыкаясь о мертвое тело, иной раз с трудом вырываясь из объятий какой-нибудь обнаженной девицы, едва переступившей порог половой зрелости.

Даже книги, что мне попадались, были странными и ужасными. Лорд Шаносфейн предупреждал меня об этом. Большая часть литературных произведений являла собой образчики совершенно декадентской прозы, настолько заумной, что по большей части казавшейся просто бессмысленной. Но заумной была не только художественная литература. Все исследования, основанные вроде бы на реальных фактах, были написаны в той же манере. Мой мозг просто отказывался воспринимать все это, у меня от напряжения голова шла кругом.

Иной раз, устав от бесплодных попыток понять смысл этих писаний, я уходил бродить по галереям, вырубленным в скале. Мне часто встречался там лорд Шаносфейн. Его аскетическое лицо всегда носило печать глубокой отрешенности; он был погружен в какие-то абстрактные размышления, а его подданные между тем шныряли вокруг, посмеиваясь над ним и делая у него за спиной неприличные жесты. Он редко обращал на них внимание: лишь иногда взглянет, склонив голову набок и слегка нахмурясь, и идет себе дальше.

Встречаясь с ним, я сначала всякий раз приветствовал его, но он, словно не замечая этого, проходил мимо. Я невольно раздумывал, что за мысли бродят в его голове. И был уверен в том, что, если он разрешит мне еще раз побеседовать с ним, я узнаю от него гораздо больше, нежели сумел узнать сам из прочитанных книг и манускриптов. Но он больше не давал согласия на аудиенцию.

Мое пребывание в Ровернарке было так похоже на сон, что по ночам я спал совершенно без сновидений. Так прошло пятьдесят ночей. Но на пятьдесят первую – мне кажется, это случилось именно тогда – ко мне вновь вернулись прежние видения…

Они очень напугали меня, когда я еще лежал в объятиях Эрмизад. А теперь я был даже рад этому…

…Я стоял на вершине холма и беседовал с рыцарем, у которого не было лица. Он был в черно-желтых доспехах. Между нами в землю был вбит шест, а на нем трепетал бледный флаг без какого-либо герба.

Под нами, в долине, горели города и села. Красные языки пламени поднимались повсюду, а над долиной висела пелена черного дыма.

Мне казалось, что все человечество сражается сейчас в этой долине – все, кто когда-либо жил и дышал на нашей планете, все – кроме меня.

Там передвигались, маршируя, огромные армии. Я видел воронов и стервятников, терзающих падаль на полях сражений. Я слышал отдаленный рокот барабанов, пушечную пальбу, звуки труб.

– Ты – граф Урлик Скарсол из Ледяного Замка, – сказал мне рыцарь без лица.

– Я – Эрекозе, ставший принцем элдренов, – отвечал я твердо.

Рыцарь без лица рассмеялся:

– Уже нет, о воин. Ты больше не Эрекозе.

– Почему я должен страдать бесконечно, о Черно-Желтый Рыцарь?

– Но ты вовсе и не будешь – если смиришься со своей судьбой. В конце концов смерть тебе не страшна. Да, ты можешь исчезнуть, но тут же возродишься в новом воплощении.

– Но именно это и заставляет меня страдать! Если бы я не помнил о своих предыдущих воплощениях, тогда я счел бы каждое из них просто обычной жизнью.

– Некоторые люди многое бы отдали за это!

– Но я же знаю далеко не все! Я знаю свою судьбу, но не знаю, за что она мне ниспослана! Я не понимаю строения вселенной, через просторы которой меня швыряет! И швыряет, кажется, совершенно наобум!

– Такая уж это вселенная. У нее нет постоянного строения.

– Ну вот, ты мне, по крайней мере, хоть это сообщил!

– Я отвечу на любой вопрос, какой ты ни задашь. Зачем мне лгать тебе?

– Тогда вот мой первый вопрос: «Зачем тебе лгать мне?»

– Ты слишком хитер, мой дорогой Герой! Я солгал бы тебе, если бы хотел тебя обмануть.

– Ты лжешь мне?

– Ответ будет такой…

И Рыцарь в черно-желтых доспехах исчез. Растворился. А армии все продолжали свои бесконечные марши у подножия холма. Все они пели, и до моего слуха донеслась одна из этих песен:

 
Империи падут,
Столетия уснут,
Исчезнут споры и иссякнут реки.
Все рыцари умрут,
Надежды, пропадут,
Но Танелорн останется вовеки.
Наш Танелорн останется навеки…
 

Обычная маршевая солдатская песня, но что-то в ней было, что-то очень важное для меня. То ли сам я когда-то имел отношение к Танелорну? То ли пытался найти его?

Я так и не понял, которая именно из проходивших внизу армий пела эту песню. А она уже доносилась откуда-то издалека, еле слышно:

 
И все миры уйдут,
Во мраке пропадут,
Но Танелорн останется вовеки.
Наш Танелорн останется навеки…
 

Танелорн…

Меня вновь охватило чувство огромной утраты, такое же, как тогда, когда меня оторвали от Эрмизад. Но теперь оно было связано с Танелорном.

И я решил, что, если бы мне удалось найти Танелорн, я бы, возможно, нашел и ключ к загадке своей Судьбы, а также способ покончить с этой обреченностью и преследованиями рока.

На холме рядом со мной, по другую сторону от флага, вдруг возникла неясная женская фигура. А внизу все шли и шли бесконечные армии, все пылали города и деревни…

Я взглянул на появившуюся женщину и невольно воскликнул:

– Эрмизад!

Она лишь грустно улыбнулась мне:

– Я не Эрмизад. Ты имеешь одну душу и много воплощений, а у Эрмизад одно обличье, но много душ!

– На свете есть только одна Эрмизад!

– Да, но есть много других, что похожи на нее.

– Кто ты?

– Я – это я.

Я отвернулся. Я знал, что она говорит правду, что это не Эрмизад, но я не мог видеть ее лицо, лицо Эрмизад. Я уже устал от этих бесконечных загадок.

Потом я спросил у нее:

– А ты слыхала о Танелорне?

– Многие слыхали о Танелорне. И многие пытались его найти. Это очень древний город. Он существует вечно.

– Как мне попасть туда?

– Только ты сам можешь ответить на этот вопрос, Герой.

– Но где он находится? В этом мире, в мире Урлика?

– Танелорн существует во многих мирах, во многих царствах, во многих измерениях. Танелорн вечен. Иной раз он недоступен, иной раз – открыт для всех, хотя большинство даже не представляет себе истинной сущности этого города. Но Танелорн принимал и принимает многих Героев.

– Найду ли я Эрмизад, если мне удастся найти Танелорн?

– Ты найдешь все то, что действительно стремишься найти. Но сначала ты должен вновь взять в руки свой Черный Меч.

– Вновь? Разве я уже владел Черным Мечом?

– Владел, и не раз.

– А где мне искать его?

– Скоро узнаешь. Очень скоро он будет у тебя, ибо носить его – твой удел и твоя трагедия.

И женщина тоже исчезла.

А армии все продолжали передвигаться, и поселения в долине все горели, и на шесте по-прежнему развевался флаг без герба…

Затем на том месте, где только что стояла женщина, материализовалось нечто, не похожее на человека. Какое-то дымное облако, постепенно менявшее форму.

Я сразу понял, что это – Черный Меч. Огромный черный двуручный меч с лезвием, покрытым руническими письменами, обладающими чудовищной магической силой.

Я невольно отступил назад:

– НЕТ! Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ВОЗЬМУ ЕГО!

В ответ чей-то голос, полный мудрости и злобы и, казалось, исходящий прямо из лезвия меча, издевательски произнес:

– ТОГДА ТЕБЕ НИКОГДА НЕ ЗНАТЬ ПОКОЯ!

– ИЗЫДИ! ПРОЧЬ!

– Я ТВОЙ, ТОЛЬКО ТВОЙ. ТЫ – ЕДИНСТВЕННЫЙ, КТО МОЖЕТ НОСИТЬ МЕНЯ!

– Я ОТРЕКАЮСЬ ОТ ТЕБЯ!

– ТОГДА ТВОИ СТРАДАНИЯ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ!

Я проснулся от собственного крика, весь мокрый от пота. Рот и горло жгло, как огнем.

Черный Меч. Теперь я все вспомнил. Теперь я знал, что он каким-то образом связан с моей Судьбой.

Но все остальное – был ли то лишь ночной кошмар, дурной сон? Или мне в символической форме предлагалась какая-то информация? Мне так и не удалось этого понять.

Я протянул руку, и она вдруг коснулась чьего-то теплого тела. Эрмизад вернулась ко мне!

Я привлек к себе обнаженное тело и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы…

Она ответила на мой поцелуй. Губы ее, жаркие и сухие, жадно прильнули к моим. Нагое тело прижалось ко мне, и она зашептала мне на ухо какие-то непристойности…

С жутким проклятием я отскочил в сторону. Ярость и отвращение овладели мною. Это была вовсе не Эрмизад! Это была одна из женщин Ровернарка, забравшаяся ко мне в постель, пока мной владел ночной кошмар.

Чувство разочарования было столь непереносимым, что я зарыдал. А женщина смеялась.

Потом иное чувство овладело мною – странное чувство, совершенно мне незнакомое, но оно овладело всем моим существом.

Я яростно накинулся на обнаженную плоть:

– Так ты жаждешь удовольствий?! Хорошо, ты их получишь, все удовольствия на свете!

Утром я проснулся на развороченной постели, опустошенный и обессиленный. Женщина поднялась и, пошатываясь, удалилась со странным выражением на лице. Видимо, то, что она испытала со мною этой ночью, было далеко от удовольствий. Я, во всяком случае, ничего похожего не ощутил, и мной владело одно отвращение.

Но в голове у меня засело воспоминание о ночном кошмаре. Видение Черного Меча не покидало меня. Думаю, что я набросился на эту женщину лишь с одной целью – забыть о нем, избавиться от этого воспоминания. Кажется, именно это преследовавшее меня видение и заставило меня проделывать с этой несчастной все то, что я с нею проделал. Не знаю, до конца не уверен. В чем я, однако, был твердо уверен, так это в том, что много раз проделаю это с нею, если это даст мне возможность избавиться – хотя бы на несколько мгновений – от преследующего меня видения.

На следующую ночь я спал без сновидений. Но старые страхи вновь овладели мною. И когда у меня в спальне снова появилась та женщина, которую я всю истерзал прошлой ночью, я хотел тут же прогнать ее. Но она сказала, что пришла с поручением от епископа Белпига. Она, по-видимому, была одной из его рабынь.

– Мой господин считает, что некоторое разнообразие поможет вам справиться с плохим настроением, – сообщила она. – Он завтра собирается на большую охоту в море. И спрашивает, не хотите ли и вы принять в ней участие.

Я отшвырнул книгу, которую пытался читать.

– Ладно. Я поеду. Это, наверное, будет интереснее, чем ломать себе голову над этими проклятыми книгами!

– А меня вы с собой возьмете, лорд Урлик?

На лице ее было написано неприкрытое желание. Она облизнула влажные губы, и это заставило меня вздрогнуть от отвращения.

Но я лишь пожал плечами:

– А почему бы и нет?

Она захихикала:

– А можно мне взять с собой подружку? Она очень аппетитная!

– Как хочешь.

Но когда она вышла, я упал на полированный обсидиановый пол и, обхватив голову руками, заплакал.

– Эрмизад! О, моя Эрмизад!

Глава VI
Соленое море

На следующее утро я присоединился к епископу Белпигу за воротами, на дороге, ведущей вниз, к морю. Теперь я мог гораздо лучше разглядеть его лицо, которое он пытался спрятать под слоем косметики, поскольку здесь все-таки светило солнце, хотя и тусклое. В его неярком свете сразу стали видны набрякшие веки, обвисшие щеки, опущенные углы чувственного, порочного рта, морщины, свидетельствующие о годах разврата, – и все это было покрыто пудрой, румянами и белилами, призванными сделать его внешность хоть немного более пристойной.

Духовного Владыку окружала его свита: такие же размалеванные мальчики и девицы, хихикающие и кривляющиеся. Поеживаясь от холода, они тащили вниз массу багажа.

Епископ подхватил меня своей жирной ручкой под руку и повлек впереди своей свиты вниз, к гавани, где нас ждал очень странный корабль.

Я поборол отвращение, когда меня коснулась рука Белпига. Оглянувшись назад, я убедился, что мое оружие несут следом. Раб пошатывался под тяжестью моего длинного, отделанного серебром копья и боевого топора. Я и сам не мог понять, зачем мне понадобилось брать с собой оружие, но епископ не выказал никаких признаков неудовольствия по этому поводу, хотя я совсем не был уверен в том, что это ему понравилось.

Несмотря на полное разложение и безысходность, царившие в Ровернарке, город никогда ничем мне не угрожал. Его обитатели не делали мне ничего плохого и, убедившись в том, что я не склонен участвовать в их развлечениях, оставили меня в покое. Они, так сказать, соблюдали по отношению ко мне полный нейтралитет. Лорд Шаносфейн тоже соблюдал нейтралитет. Но вот о епископе Белпиге этого сказать было нельзя. Было в нем что-то гнусное, зловещее; я уже начинал склоняться к мысли, что он здесь, вероятно, единственный, у кого могло возникнуть хоть какое-то стремление, хоть какое-то желание – пусть даже самое противоестественное – вырваться за рамки привычного времяпрепровождения.

Конечно, если судить чисто по внешним проявлениям, епископ Белпиг был самым отъявленным из всех здешних сибаритов, и то, что я подозревал в нем какую-то угрозу, было, вероятно, следствием моего пуританского воспитания. Я все твердил себе, что он – единственный житель Ровернарка, в котором заметны хитрость и изворотливость.

– Ну, мой милый граф Урлик, что вы думаете по поводу этого корабля? – Белпиг ткнул своим толстеньким, унизанным кольцами пальцем в сторону причала. Он был сегодня в таких же пузыреобразных доспехах, что я впервые увидел на всадниках из встретившего меня на берегу патруля. Шлем его нес один из рабов. На плечи епископа был наброшен расшитый плащ.

– Никогда не видел ничего более странного, – ответил я откровенно.

Мы уже подошли к полосе прибоя, и корабль был теперь хорошо виден. Он стоял близко от берега, где толпилась группа людей. Я решил, что это, видимо, его команда. Корабль был футов сорока в длину и футов десяти в высоту. Отделан и изукрашен он был так же роскошно, как и все остальное в Ровернарке: золотые, серебряные, бронзовые рельефные накладки покрывали все его деревянные части. Надстройки возвышались на нем пирамидой; они напоминали уходящие ввысь бесконечные террасы, образующие узкие палубы. Завершала их небольшая квадратная палуба, украшенная несколькими знаменами. Корпус корабля был поднят над уровнем воды на нескольких подпорках, к которым крепился широкий, чуть вогнутый лист какого-то полированного материала, напоминающего фибергласс. Корабль не имел мачт, но по обоим бортам виднелись колеса с широкими плицами. В отличие от привычных колесных пароходов эти колеса не были заключены в кожухи, а просто торчали наружу. Плицы их, хотя и толстые и широкие, казались слишком хрупкими, чтобы двигать этот корабль по соленому морю.

– У него, должно быть, очень мощная машина, – предположил я.

– Машина? – Белпиг захихикал. – Нет у него никакой машины.

– А как же тогда?..

– Погодите, сами увидите. Давайте поднимемся на борт.

У людей, стоявших на берегу, было наготове двое носилок. Они явно предназначались для нас. Белпиг и я, хрустя подошвами по кристаллическому песку пляжа, приблизились к ним. Епископ несколько неохотно забрался в одни носилки, я – в другие. Можно было бы, конечно, дойти до корабля вброд, но вид этой похожей на слизь вязкой соленой воды не вызывал у меня ничего, кроме отвращения. Клочья серой пены плескались у берега, где волны бились о песок. Пахло гнилью, плесенью и отбросами. Видимо, все нечистоты Ровернарка сбрасывались прямо в море.

Рабы подняли носилки и вошли в воду, которая своей плотностью больше походила на кашу. Поверхность ее была покрыта какими-то растениями, черными и маслянистыми. С борта корабля спустили раскладной трап, и Белпиг первым взошел по нему на палубу, задыхаясь и жалуясь на трудный подъем. Затем мы вошли в дверь в нижней части надстройки и стали подниматься по новым трапам, пока не достигли самой верхней палубы корабля.

Свита и экипаж последовали за нами. Они разместились на других палубах, ниже нас.

Нос корабля был высоко поднят над водой. По обоим бортам вдоль носовой надстройки тоже шла узкая, как галерея, палуба, окруженная перилами из кованого железа в стиле рококо. С этой галереи вниз, в воду, свисало множество канатов. Они крепились к пиллерсам, и я решил, что это якорные канаты.

Осматривая корабль, я подумал, что он больше похож на огромную повозку, нежели на морское судно. Его колеса с множеством спиц тоже больше напоминали колеса телеги. К тому же я не заметил, чтобы к ним шел хоть какой-то привод.

Появился раб, который тащил мое оружие, и вручил мне копье и топор. Я поблагодарил его и закрепил их в зажимах, специально для этого приделанных к внутренней стороне фальшборта.

Белпиг взглянул на небо, как моряк обычно смотрит, чтобы определить погоду и ветер. На мой взгляд, в низко плывущих облаках, в окружающих залив мрачных утесах и в вяло плещущих волнах не изменилось ничего. Солнце было скрыто тучами, которые еще больше рассеивали его и без того скудный свет. Я поплотнее запахнул свой толстый плащ, с нетерпением ожидая, когда епископ отдаст наконец приказ отплывать.

Я уже сожалел о своем решении составить ему компанию в этой поездке, так как не имел ни малейшего представления, на кого мы будем охотиться и каким образом. Кроме того, ощущение дискомфорта усиливалось еще и тем, что внутренний голос все время нашептывал мне, что Белпиг пригласил меня на эту охоту по каким-то своим соображениям, далеким от того, чтобы просто развеять скуку.

Моргег, капитан епископской стражи, поднялся к нам по трапу и поклонился Белпигу:

– Корабль готов к отплытию, лорд епископ.

– Хорошо, – ответил тот, кладя руку на мое плечо. – Сейчас вы увидите, что за машина движет этим кораблем, граф Урлик. – Он со значением улыбнулся Моргегу. – Командуйте, Моргег.

Моргег перегнулся через перила. На носовой палубе на скамьях сидели вооруженные воины, держась за канаты, которые я вначале счел якорными. У них в руках были хлысты, а рядом со скамьями лежали длинные острые гарпуны.

– К отплытию! – крикнул Моргег.

Стражники натянули канаты и подняли хлысты.

– Вперед!

Хлысты по его команде одновременно поднялись и, щелкнув, хлестнули по поверхности моря. Раз, другой, третий… Море под носом корабля вдруг заволновалось, и из глубины что-то поднялось к поверхности воды.

И вдруг над волнами показались огромные головы с оскаленными пастями. Головы одновременно повернулись и посмотрели на людей с хлыстами, сидевших на баке. Из пастей вырвались странные лающие звуки. Чудовищные драконьи тела взбурлили поверхность моря. У этих животных были плоские головы и длинные носы. На них была надета особая сбруя, от которой на бак тянулись канаты-вожжи, с помощью которых воины заставили животных развернуться мордами в открытое море.

Вновь щелкнули хлысты, и животные потянули корабль вперед.

Колеса закрутились. Но они вовсе не двигали корабль, они лишь поддерживали его на воде, как колеса держат повозку.

Да, именно повозкой и был этот странный корабль, огромной повозкой, предназначенной для того, чтобы катиться по поверхности воды с помощью страшных монстров, которые мне представлялись жуткой помесью легендарного морского змея, морских львов из мира Джона Дэйкера и саблезубых тигров.

Волны кошмарного океана бороздили совершенно кошмарные животные, которые тащили за собой наше чрезвычайно странное судно!

Хлысты защелкали громче, воины затянули какую-то песню, и монстры еще быстрее повлекли корабль в открытое море. И вскоре Ровернарк и весь унылый берег скрылись за горизонтом. Мы были одни в этом странном безмолвном море.

Епископ Белпиг оживился. Он надел шлем и поднял забрало. В обрамлении полированной стали его лицо выглядело еще более порочным.

– Ну, граф, что вы думаете об этих наших «машинах»?

– Никогда не встречал подобных чудовищ! И даже представить не мог, что такое существует! Как вам удается приручать их?

– Мы их называем слевии разводим специально для этой работы. Это домашние животные. Когда-то в Ровернарке было много ученых. Они создали наш город, снабдив его отоплением от источников тепла в глубине планеты. Они построили наши корабли, а также вывели разные новые породы животных для перевозки тяжестей. Но это было тысячи лет назад. Теперь нам такие ученые уже не нужны…

«Странно», – подумал я. Но никак не отреагировал на это заявление. Вместо этого я сказал:

– Так на кого мы будем охотиться, лорд епископ?

Белпиг глубоко вздохнул, словно в предвкушении:

– Мы будем охотиться на самого морского оленя, вот на кого! Это опасное предприятие! Мы все можем погибнуть!

– Мысль о смерти в этом мерзком море не очень привлекательна, – заметил я.

– Да, гнуснее смерти не придумаешь! – он захихикал. – Это, наверное, самая похабная из всех смертей! Но в этом-то и заключается прелесть нашего предприятия!

– Может быть, для вас.

– Да бросьте, граф! Мне кажется, вам уже начинает нравиться наш образ жизни!

– Вы знаете, как я благодарен вам за гостеприимство. Если бы не вы, я бы, вероятно, совсем пропал… Но слово «нравится» сюда как-то не очень подходит. Так мне, во всяком случае, кажется.

Он облизал свои пухлые губы. Его бледные глазки теперь горели и сверкали.

– Но эта девочка-рабыня?..

Я глубоко вдохнул в себя холодный, насыщенный солью воздух.

– Мне приснился той ночью ужасный кошмар, а проснувшись, я обнаружил подле себя эту девицу. Мне даже сначала показалось, что она – продолжение этого кошмара…

Белпиг расхохотался и похлопал меня ладонью по спине:

– Эх вы, сластолюбец! В Ровернарке не надо ничего стесняться! Она мне все рассказала!

Я отвернулся и оперся на перила фальшборта, глядя на мрачные волны. На лице у меня уже образовалась корка соли. Борода от нее вся склеилась и царапала мне кожу.

Морские чудища, издавая время от времени лающие звуки, тащили корабль вперед, колеса шлепали своими плицами по густосоленой воде, епископ все хихикал и обменивался взглядами с мрачным Моргегом. Иногда в разрывы между тучами пробивались лучи тусклого красноватого светила. Оно выглядело как драгоценный камень, свисающий с потолка темной пещеры. Иной раз тучи сходились столь низко и столь плотно, что закрывали вообще весь свет, и мы двигались в полной темноте, в которой едва видны были слабые огоньки наших фонариков. Поднялся легкий бриз и захлопал полами моего плаща, заполоскал знамена, висевшие на флагштоках, но почти не потревожил поверхность соленого моря.

Волнение в моей душе улеглось. Губы еще пытались произнести имя Эрмизад, но ни звука не слетало с них, словно они боялись чего-то.

Корабль продолжал двигаться вперед. Ничем не занятый экипаж и рабы из свиты епископа бесцельно слонялись по палубам, присаживаясь то там, то тут.

А епископ Белпиг, кажется, вовсю наслаждался прогулкой. Его толстые щеки все время тряслись от хохота.

Я подумал, что теперь мне все совершенно безразлично, даже если я погибну на этой охоте в этом странном соленом море.