Текст книги "Развод"

Автор книги: Майк Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Ты можешь привести хоть один пример в подтверждение этого бреда про железную дорогу, – попросил я, смеясь.

– Сколько хочешь. Вспомни, с каким видом ты давал мне книги, диски, видеофильмы; ты делал это так, как будто выполнял взятое на себя обязательство просветить меня. Вот, пожалуйста, конкретный пример: ты подарил мне на Рождество видеокассету с фильмом «Дикая банда»[65]65
  Фильм американского режиссера Сэма Пекипа, признанный величайшим вестерном.


[Закрыть]. Я ненавижу фильмы с насилием и вестерны.

– А я думал, он тебе понравился.

– Просто, по-твоему, он должен был мне понравиться. Точно так же, как, по-твоему, мне должны были понравиться романы Элмора Леонарда, «Симпсоны», телепрограмма «Быстрое шоу», группы «Стереолэб», «Северная душа» и еще бог знает какие книги, телепрограммы, музыкальные жанры, которые ты считал необходимыми для моего окультуривания. – Она рассмеялась. – Но если уж говорить начистоту, то ведь и я тоже пыталась тебя изменить. Ты, к примеру, помнишь эти страшные джинсы с обрезанными выше колен штанинами, в которых ты щеголял, когда мы в первый раз поехали вместе отдыхать? А ты помнишь, почему ты не надел их снова, когда мы ездили в Нью-Йорк?

– Я нигде не мог их найти. Они, наверное, пропали при переезде к тебе.

– Ошибаешься.

– Ты что, выкинула их? – спросил я и злобно посмотрел на нее.

Она утвердительно кивнула.

– Я выбросила невесть сколько твоего барахла, когда мы съезжались, а ты и не заметил. Годовые комплекты тележурналов за семидесятые годы, в которые ты ни разу не заглянул, – в «Оксфам». Всю обувь, которую ты сносил за все годы, но не решился выбросить, – в магазин Общества материальной поддержки исследовательских работ по борьбе с раком. Гитару без струн – племяннице Джейн, которой тринадцать лет. Если бы я не избавилась от половины хлама, который ты притащил из Бирмингема, нам надо было бы снимать многоэтажный дом, а не квартиру.

– В голове не укладывается, какой скрытной и неискренней ты была.

– Да, я была скрытной и неискренней, но я, по крайней мере, все делала тактично, причем исключительно для твоего же блага.

15.32

– Ну и когда же, по-твоему, наша жизнь дала трещину? – спрашиваю я.

– Как только мы поженились, – ничуть не колеблясь, отвечает Джим.

– Вижу, ты в этом уверен на сто процентов.

– Да нет, я не думаю, что причина только в этом, – говорит он. – Просто я думаю, что мы поторопились с женитьбой. Мне и тогда казалось, что мы делаем ошибку.

– Так почему ты тогда ничего не сказал? – спрашиваю я, глядя на него из-под нахмуренных бровей.

– Этот же вопрос я могу задать и тебе.

– Я была уверена, что женитьба еще больше соединит нас. По правде сказать, мне кажется, что мы слишком поспешили, когда стали жить вместе. Как много в твоей жизни осталось несделанного, если посмотреть на нее ретроспективно, а среди несделанного мною, вероятно, и то, что мне надо было все хорошо обдумать до того, как объявлять о своей готовности к такому серьезному шагу, как женитьба. Я думаю, мы с тобой оба – мастера создавать видимость порядка там, где все на самом деле рушится, – но это открылось мне лишь сейчас.

16.00

– Давай закажем еще что-нибудь выпить? – спрашиваю я Элисон.

– Нет, мне хватит, – отвечает она. – Может, мне сходить и принести что-нибудь тебе?

– Нет, мне тоже хватит.

– Ты уверен?

– Да, уверен.

– Может быть, еще арахиса? – спрашиваю я. – Твой пакетик уже пустой.

– Да нет, хватит. Я не люблю его в больших количествах.

– Я знаю, но мне нравится смотреть, как ты, съев все, что находится в пакете, облизываешь кончики пальцев и ими собираешь крошки со дна. В этом есть что-то ребяческое. Мне всегда представлялось, что, если бы у нас был ребенок, он делал бы то же самое.

Элисон смеется и, посмотрев на часы, говорит:

– Пожалуй, мне пора.

– Да, – вздыхаю я. – Пожалуй, мне тоже пора.

Элисон смотрит на меня с улыбкой:

– Все хорошо, да?

– Что именно?

– Мы хорошо провели день?

– Да, это точно.

Она встает, надевает пальто, а я тем временем допиваю остатки пива. Мы направляемся к выходу и видим, что снаружи дождь.

– Последний вопрос, – говорю я, когда мы, придерживая дверь, останавливаемся на пороге. – Тебе известно что-либо о Деймоне?

Элисон смеется:

– Перед тем как ответить на этот вопрос, я должна сделать признание. Два года после того, как мы с ним расстались, он посылал мне на День святого Валентина открытки с клятвами в вечной любви.

– И ты никогда не говорила мне об этом?

– Да все это глупости. Я просто не хотела тебя волновать.

– Но ты все-таки их хранила.

– Откуда ты знаешь, что я их хранила?

– Ты хранила их в коробке из-под обуви с наклейкой «Счета за коммунальные услуги». Однажды я натолкнулся на них, когда искал – не знаю, поверишь ли ты этому? – счета за коммунальные услуги.

– Но почему ты ничего не сказал об этом?

– А что я должен был сказать?

– Разве ты не почувствовал укола ревности?

– Ничуть. У меня была девушка, так? Я потерял ее, я имею в виду тебя. Но ведь все-таки мы же были вместе.

Элисон смеется, но смех ее какой-то неестественный.

– На этих открытках были клятвы в вечной любви. Но я думаю, что его вечная любовь приказала долго жить, поскольку с 1998 года открытки перестали приходить. Последний раз он дал знать о себе в апреле прошлого года, когда послал на адрес моих родителей приглашение почтить своим присутствием свадьбу Деймона Геста и Камиллы Форсайт. Я не поняла, зачем он приглашал меня, в особенности если принять во внимание, что мы не виделись ни разу, после того как расстались, но любопытство взяло верх, и мы с Маркусом пошли на свадьбу.

– Ну, и как все было? Деймон сильно изменился?

– Это была самая странная свадьба из всех, на которых мне довелось побывать. Он совершенно не изменился. Такой же симпатичный и милый. Он так и не преуспел в музыкальном бизнесе, о чем мечтал в молодости. Работает он во Французском банке. Но ты не поверишь, Камилла, на которой он женился, – копия я.

– Ты шутишь.

– Ну, за однояйцовых близнецов мы бы, конечно, не сошли, но за сестер – запросто. У нас одинакового цвета волосы, и рост у нас примерно одинаковый. Надень я на себя в тот день белое платье, даже Деймону стоило бы большого труда определить, где я, а где его невеста. Я не знала, куда деваться. Поверь, я действительно не знала, как быть и что делать. Но самое худшее произошло тогда, когда нас пригласили занять места за столом, и мы выстроились в очередь, чтобы пройти в обеденный зал. По пути туда нам предстояло поздравить невесту, жениха и их родню. Когда я пожимала новобрачным руки, челюсти у всей родни, как по команде, отвисли от изумления. Каждый задавал мне один и тот же вопрос: «А откуда вы знаете Деймона и Камиллу?», на который я, мобилизовав весь свой такт, отвечала: «Мы с Деймоном в одно и то же время учились в университете».

– Ты думаешь, он так и не забыл тебя?

– А он и не должен был забывать меня. Он просто нашел себе меня, но в улучшенном варианте.

– Почему ты думаешь, что в улучшенном?

– Потому что выбранный им вариант больше ни в кого не влюблялся.

16.10

– Я думаю, надо добираться до дому на такси, – говорю я Элисон. – Давай, если хочешь, я сначала подброшу тебя.

Она смеется:

– Да нет, я пойду пешком. Я ведь водостойкая.

Наступает неловкое молчание, и через несколько секунд Элисон говорит:

– Ну что ж, до свидания. – Она обнимает меня. – Мы хорошо провели время, спасибо тебе за это.

– А ты знаешь, может быть, если бы мы больше разговаривали друг с другом, когда жили вместе, все было бы нормально, – говорю я.

– Возможно, – отвечает она. – Но сегодняшний день был хорош тем, что напомнил те дни и всякие мелочи и моменты, связанные с прошлым. Мы не дорожим ими, когда сталкиваемся в повседневной жизни, ведь их такое множество. Но в них есть что-то особенное. И ты сознаешь, что они не вечны, но сознаешь это тогда, когда все кончено. Дело ведь не в том, сколько и чего каждый из нас объясняет своему партнеру, им все равно никогда до конца не понять, почему наши глупые шутки доставляли нам столько веселья; они никогда не поймут, почему – а все из-за тебя – я так и не согласилась идти на свидание с Маркусом в понедельник; они никогда не поймут, почему смерть Диско воспринимается как самое жуткое и страшное событие. Им не понять этого, так же как не понять ни одного из миллиона событий, произошедших в нашей жизни. Потому что они при них не присутствовали. Эти моменты являются уникальными только для нас. И подчас все это создает такое чувство, как будто все хорошо в этом мире, если ты знаешь, что рядом с тобой в этот момент находится еще кто-то.

– Так, как сейчас, – говорю я и, не раздумывая, целую ее, она целует меня.

Поцеловавшись, мы пристально глядим друг на друга. Я хочу сказать что-то, но не знаю что. Но еще до того, как я могу начать говорить, она прикладывает к моим губам указательный палец, печально качает головой и уходит прочь.

Часть восьмая
Шестнадцать часов до свадьбы Элисон

2003

Четверг, 13 февраля 2003 года

16.00 (по американскому времени)

22.00 (по британскому времени)

– Мы опаздываем на самолет.

Я смотрю на неподвижно стоящие автомобили, среди которых застрял наш желтый таксомотор, затем перевожу взгляд на водителя, который, кажется, уже перестал ждать чего-либо от жизни, затем гляжу на часы и после этого тяжко вздыхаю. Хелен права. Мы опаздываем на самолет. Попасть на другой самолет будет столь же трудно, как почесать ногой собственную задницу. Работники аэропорта – в особенности американского аэропорта – впадают в бешенство, если вы опаздываете на самолет. Они обращаются с вами так, как будто вы законченный идиот, задают миллион вопросов, выясняя, почему вы опоздали, и делают это так, как будто вы шестилетний ребенок.

– Думаю, ты права, – отвечаю я Хелен.

– И что мы будем делать?

– Ну а что мы можем сделать?

Хелен сердито смотрит на меня:

– Да что с тобой сегодня?

– Что-нибудь не так? – спрашиваю я.

– Я просто хочу знать, что с тобой?

Я несколько мгновений раздумываю, сказать ли Хелен правду. Ведь может же она, в конце концов, понять. Но для того чтобы она действительно поняла, я должен буду рассказать ей все. Абсолютно все, без прикрас и купюр. А захочет ли она слушать голую правду. Вероятнее всего, нет. Ну а потом, поменявшись ролями с Хелен, захочу ли я узнать о ней все без прикрас и купюр? Да нет, не захочу. Я всегда полагал, что можно привести массу примеров, во многих случаях подтверждающих правильность слов «блажен незнающий»[66]66
  Название и первые слова известной песни Рамонеса из альбома «Брэйн Дрейн».


[Закрыть]. Много раз и во многих ситуациях люди рассказывали мне о том, о чем я предпочел бы не знать. Лично я хочу говорить о том, чем заняты мои мысли, в особенности тогда, когда беспрерывная работа мозга не дает никаких результатов. Как, впрочем, и моя стратегия, которая заключалась в том, чтобы «удивить свою подружку поездкой в Чикаго, потратив кучу денег (чего ты, в общем-то, позволить себе не можешь) на то, чего сам не хочешь, надеясь скоро позабыть об этом».

Как ни тяжело это признавать, но единственный способ прогнать эти мысли – это поделиться ими с кем-нибудь. Но с кем? Ну уж ни в коем случае не с Хелен.

– Ты не испытываешь сожалений, скажи?

– Из-за чего?

– Из-за того, что мы стали жить вместе?

Я смеюсь.

– Уж не думаешь ли ты, что в мои злодейские планы входит просьба к моей девушке переехать ко мне только потому, что каждая секунда, проведенная вместе, мне ненавистна?

Хелен задумчиво кивает:

– Ты так молчалив и задумчив, вот я и подумала, что причина, должно быть, во мне.

Я целую Хелен, чтобы рассеять ее подозрения.

– Я же люблю тебя, и ты это знаешь.

Ее лицо расплывается в широкой улыбке.

– Шестой.

– Что?

– В шестой раз ты сказал мне, что любишь меня. Всего лишь в шестой.

– Что ты говоришь? А ты не ошибаешься?

– Нисколько. Впервые ты сказал это через три месяца после нашей встречи. Мы тогда стояли на станции Тоттхем-Корт-роуд на Северной линии, после того как провели вечер с Ником и его подружкой. Ты тогда обнял меня и произнес эти слова. Второй раз это случилось несколько недель спустя, когда мы были у меня и смотрели телевизор. В третий раз ты сказал мне это летом, когда мы поехали погулять в Клапам Коммон. В четвертый раз я услышала их, когда мы ездили к твоей маме и я уснула на диване. В пятый раз это произошло в понедельник в гостинице, после того как мы… И в шестой раз сейчас.

– А сколько раз ты сама говорила эти слова?

– Миллионы раз. Такая уж я.

– Я бы мог говорить эти слова чаще, но боюсь затаскать их.

– Только не думай, что я тебя осуждаю. Это просто результат моих наблюдений.

– Но ты хотела бы слышать их от меня чаще, скажи?

– Чтобы ты произносил их как дрессированный тюлень? – Хелен качает головой. – Нет. Мне как раз нравится, что ты не швыряешься ими. И те минуты, когда ты их произносишь, приобретают для меня особый смысл и особую значимость. К примеру, сейчас ты озадачил меня тем, что произнес их дважды в течение одной недели, и я думаю, нет ли тут какого-то особого смысла.

– Кроме того, что я тебя люблю?

Хелен улыбается:

– Я слишком уж копаюсь в себе и во всем, да?

– Чуть-чуть.

Хелен хохочет:

– Что смешного?

– То, как ты произнес «чуть-чуть». Мне очень нравится, как ты это произносишь. Обещай, что начиная с сегодняшнего дня ты будешь говорить мне эти слова каждый божий день.

– Буду стараться.

Некоторое время мы молчим, а потом Хелен обращается с вопросом к шоферу:

– Сколько нам еще ехать до О’Хэйр[67]67
  Международный аэропорт в Чикаго.


[Закрыть]?

– Уже недолго, – отвечает он. – Через несколько минут мы приедем.

Хелен поворачивается ко мне:

– Сколько времени остается до конца регистрации?

– Вагон и маленькая тележка, – говорю я и закрываю глаза. – Толкни меня, когда приедем.

16.10 (по американскому времени)

22.10 (по британскому времени)

Я и Хелен прибываем в аэропорт за несколько минут до окончания регистрации и сразу бросаемся к стойке, где регистрируются пассажиры нашего рейса. Перед нами стоят четыре группы людей; вокруг каждого из них громоздятся кучи предметов, которые в моем понимании являются багажными местами, а регистрацию проводят всего три сотрудника. Неожиданно мне в голову приходит мысль, что мы можем не поспеть к самолету и хорошо бы, чтобы люди, стоящие перед нами, вдруг поняли, что встали не в ту очередь. Когда до конца регистрации остается полторы минуты, нам подают знак подойти к стойке. Девушка в форме спрашивает нас:

– Вы сами паковали свой багаж? В вашем багаже нет предметов, принадлежащих не вам?

Все, кажется, проходит гладко до того самого мгновения, пока она, подавая нам билеты и паспорта, желает приятного полета.

– Э-э-э, прошу прощения, – говорю я, рассматривая посадочные талоны. – Вы, кажется, ошиблись. По этим талонам, – я протягиваю ей талоны, – мы с моей спутницей сидим не вместе.

– Все правильно, сэр.

– Но мы предварительно, еще до вылета из Англии, бронировали места. Мы указали в заявке, что наши места должны быть рядом в головном салоне около аварийного выхода и что одно место должно быть у прохода.

– Все правильно, сэр.

– Так почему мы оказались на местах, которые мы не заказывали?

– Все правильно, сэр. Эти места были вашими два часа назад. Должна вам сказать, что по правилам нашей компании мы вправе заменить предварительно заказанные места, если пассажиры, заказавшие их, не прибывают в аэропорт за полчаса до конца регистрации.

– Знаете, я что-то слабо понимаю ваши объяснения. Вы посадили на наши предварительно заказанные места кого-то другого?

– Все правильно, сэр.

Хелен понимает, что я могу взорваться и натворить бог знает чего, поэтому она тянет меня за рукав.

– Послушай, Джим, пойдем. Не стоит…

– Но мы же предварительно бронировали места.

– Да ну их.

– Хорошо, – говорю я, глядя из-под нахмуренных бровей на девушку за стойкой регистрации.

Она улыбается мне, в ее улыбке нет ни малейшей тени злорадства.

– Приятного полета, – снова произносит она.

– Как жаль, что так получилось, – говорю я Хелен по пути в накопитель на посадку.

– Ты здесь ни при чем.

– Даже не верится, – говорю я, снова рассматривая посадочные талоны. – Одно место 3В, второе 36В. И как нам быть? Дальше друг от друга эти придурки рассадить нас не могли.

– Джим, успокойся, а то ты на себя не похож, – просит Хелен. – Не переживай ты так из-за пустяка.

– Может, нам удастся поменяться местами с теми, кто будет сидеть рядом? – говорю я, не обращая внимания на ее увещевания.

– Дорогой мой, у нас места в середине ряда, – смеясь, отвечает Хелен. – Ну кто захочет сидеть в середине? – Помолчав немного, она вздыхает. – Я не думаю, что смогу доставить удовольствие сидящим справа и слева от меня. Сейчас в Англии одиннадцать часов вечера четверга, а когда мы прилетим домой, будет семь пятнадцать утра. Ведь мы целую ночь проведем без сна, если как следует не выспимся в полете. Поэтому я предлагаю, как только войдем в самолет и сядем на свои места, сразу попытаемся заснуть.

– Согласен, – неохотно отвечаю я. – Но боюсь, мне будет не заснуть, уж больно сильно я распсиховался.

23.00 (по британскому времени)

5.00 (по американскому времени)

Я сейчас в номере гостиницы «Большой орел» в Уорикшире. Лежу в кровати, держа в руках телефонную трубку, и неотрывно смотрю на свое свадебное платье. Меньше чем через двадцать четыре часа я вторично выйду замуж. Мне кажется, что изо всех людей, живущих на этой земле, мне сейчас больше всего хочется поговорить с моим женихом Маркусом. Однако сейчас это было бы совсем некстати.

Но меня это не останавливает; я набираю номер и жду.

– Маркус, – шепчу я в телефон, дождавшись его ответа, – это я.

– Это ты, Клер? Как рад, что ты звонишь.

– Кто это Кле… – Я останавливаюсь, поскольку до меня доходит, что меня разыграли.

Маркус закатывается звучным сочным хохотом:

– Ты лучше посмейся над этой женщиной по имени Клер. – Утром мы поженимся. Излишне говорить о том, Элисон, что я не могу смотреть ни на кого, кроме тебя. Поэтому никогда не относись серьезно к подобным выходкам. А в чем дело? Я думал, ты решила лечь спать пораньше? Не можешь заснуть?

– Не могу.

– Слишком волнуешься по поводу завтрашнего дня?

Я на секунду задумываюсь и, хотя понимаю, что это не тот ответ, которого он ждет, все-таки говорю:

– Да, наверное, поэтому.

– Ты пробовала считать овечек?

– Пробовала не только овечек, но и слонов, зебр, свиней, тушканчиков и даже медведей коала. Перед тем как начать считать, я попыталась напиться. Сначала выпила бутылку воды из мини-бара у себя в номере. Затем слабоалкогольное светлое пиво, ужасное на вкус. После этого я сделала себе двойной джин с тоником, чтобы уничтожить вкус этого проклятого пива, а джин-тоник запила двойной водкой с апельсиновым соком, затем выпила маленькую бутылочку «Бейлиса»[68]68
  Крем-ликер на основе ирландского виски, сливок, шоколада и верескового меда.


[Закрыть], запила ее диет-колой, а под конец пропустила еще двойной джин-тоник.

– Ну, так в этом все и дело.

– В том, что я выпила?

– Алкоголь действует возбуждающе – и, выпив столько, ты не будешь спать всю ночь.

– Но я всегда сразу отрубаюсь, когда выпью. Это мой удел на всех вечеринках – Элисон засыпает в пабе после нескольких порций. Ты можешь вспомнить, чтобы хоть однажды я не заснула, выпив столько?

– После такого количества, как сейчас. Не помню.

– Так почему же я сейчас не могу заснуть? Я чувствую, что вот-вот заплачу. Может, ты придешь ко мне?

Маркус смеется:

– Поговорить с сильно выпившим собеседником?

– Нет, совсем нет, – торопливо отвечаю я. – Прости. Я сама не понимаю, что делаю. Я набрасываюсь на тебя, когда ты стараешься быть нежным со мной. Ну почему у тебя возникло желание жениться на такой особе, как я?

– Да потому, что я люблю тебя. Мне все в тебе нравится. И в особенности то, что ты звонишь мне, будишь меня, чтобы сказать, что тебе не уснуть. Именно этого я всегда и искал в женщинах.

– Почему ты всегда такой рассудительный?

– Не знаю. Думаю, это произошло естественным путем.

– Но ведь ты всегда и во всех случаях рассудительный, верно? У тебя никогда не бывает плохого настроения, и ты никогда не выходишь из себя по пустякам. Ты никогда не кричал на меня, не упрекал меня, не делал ничего, что является обычным в отношениях между людьми. Ты просто милый и нежный. Милый и нежный всегда, а я ничем не заслужила такого человека, как ты.

– Говори дальше, моя милая, ведь ты же знаешь, что, когда надо, я могу быть и настырным, и несговорчивым.

– Нет, не можешь, никогда не можешь. Ты никогда не был ни настырным, ни несговорчивым. Ты всегда милый и хороший. Ты помнишь в «Белоснежке» Уолта Диснея есть сцена, когда все животные помогают ей отмыться? Белоснежка становится настолько ослепительно прекрасной, что все животные буквально из кожи вон лезут, стараясь помочь ей. Вот так и ты, да, именно так ты и поступаешь. А я? О, я злобная королева с отравленным яблоком, болтающаяся где-то на заднем плане.

– Тебе, наверное, будет приятно узнать, что злобная королева, которую я нашел, очень и очень сексапильна.

– Так ты ко мне не придешь? – говорю я, стараясь придать своему голосу необходимую и уместную сейчас чувственность.

– А ты знаешь, что это плохая примета – провести с невестой ночь накануне свадьбы?

– Ты думаешь, нам грозит что-то плохое?

– Нет, я этого не говорю, – поспешно оправдывается он. – Я просто сказал, что это плохое предзнаменование для нас – провести вместе ночь накануне свадьбы. Понятное дело, что все это старушечьи сказки.

– Когда-нибудь я тоже стану старухой.

– А я все рано буду тебя любить, потому что стану твоим старым мужем.

– Ты точно будешь моим старым мужем?

– Уверен на сто процентов.

– И ты уверен, что любишь меня?

– Больше чем на сто десять процентов.

– Я тоже тебя люблю. Я люблю тебя так сильно, что не знаю, что с собой делать.

– Если ты хочешь, чтобы я пришел, я приду. Двадцать минут, и я у тебя.

– Нет, – решительно говорю я. – Ты прав. Обо мне не беспокойся. Я слегка перебрала, поэтому мне стыдно, да и волнуюсь – ведь утром свадьба… Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить.

– Ты, если хочешь, можешь говорить со мной хоть всю ночь, но, мне кажется, тебе надо поговорить с женщиной, которая знает тебя. Может быть, со своей мамой? Она же в соседнем номере?

Я пытаюсь представить себе, что говорю со своей мамой о том, что у меня на душе. И не могу представить себе этого. Проживи моя мама еще хоть миллион лет, ей не испытать ничего подобного.

– Мама спит, – отвечаю я через несколько секунд, – я только отца могу разбудить.

– А сестер?

Я пытаюсь представить себе, как я бужу Эмму для полуночного разговора. Даже когда мы были детьми, Эмма меньше всего подходила для того, чтобы быть собеседником в ночном разговоре, а сейчас, когда она обзавелась детьми, для нее нет ничего более желанного, чем сон. А моя младшая сестра… не думаю, она не очень похожа на человека, которому можно излить душу. Мне сейчас нужнее всего тот, кто мог бы меня выслушать, а Кэролайн всегда предпочитала говорить сама, а не слушать другого.

– Не думаю, что кто-либо из моей семьи мог бы мне сейчас помочь.

– А Джейн?

– Она еще в Лондоне и приедет только утром.

– А знаешь, – вдруг предлагает Маркус, – если ты не можешь поговорить ни с кем из твоей семьи, я иду к тебе и ты поговоришь со мной.

– Какой ты хороший, – отвечаю я, – но я обещаю тебе, что со мной все будет в порядке. Мне уже захотелось спать… Встретимся утром. Только не опаздывай, хорошо?

– Обо мне не думай, я прибуду вовремя. Думай о себе. Лично меня меньше всего волнуют люди, которые приехали сюда лишь для того, чтобы посмотреть, как я буду стоять рядом со своей невестой.

Я слабо засмеялась, а по моим щекам покатились слезы.

– Я люблю тебя, – говорю я, стараясь произнести эти слова так, как будто они идут от сердца. – Ты для меня дороже всего. Засыпай и спи крепко.

Я кладу трубку, склоняюсь к прикроватному столику, беру несколько салфеток, вытираю глаза, смачно сморкаясь, прочищаю нос. Зажав в кулаке салфетку, я сосредоточенно задумываюсь о том, что мне предстоит. Около девяти часов я должна буду позавтракать со всей семьей. На одиннадцать заказан парикмахер. Дружок Джейн, Джо, визажист-любитель, который поможет мне сделать макияж, приезжает в полдень, а сама свадебная церемония начнется в два часа. Время… Времени-то как раз и недостаточно. Мне необходимо больше. Больше. Потому что всего через несколько часов я стану замужней дамой.

7.22 (по американскому времени)

1.22 (14 февраля, пятница, по британскому времени)

Мы летим уже два часа. Недавно разносили арахис, бутылочки с прохладительными и алкогольными напитками. Собрали пустую посуду, стаканчики и обертки, и спокойная сонная тишина, которая обычно устанавливается во время перелета из одного часового пояса в другой, распространилась по всему салону. Большинство пассажиров, в том числе и я, сидели в темноте, закутав одеялами колени, и, оседлав головы пластмассовыми арками наушников, смотрели развлекательные телепередачи, перемежающиеся с выпусками новостей Си-эн-эн. Война. Смерть. Общение президента с народом. Странное праздничное настроение.

Я не сомкнул глаз, наверное, единственный из всех. Я знаю, что даже и пытаться не стоит, поскольку в голове роится такое множество мыслей. В некотором смысле мне повезло, что Хелен сидит так далеко от меня. Сиди она сейчас рядом, мне ничего не удалось бы от нее скрыть.

Я сижу в середине. Слева у окна сидит молодой англичанин двадцати с небольшим лет, на нем бейсбольная шапочка и толстая рубашка на теплой подкладке. Он, как только сел в свое кресло, сразу же натянул наушники от CD-плеера, лежавшего в рюкзаке, и уткнулся в экран с тетрисом. По другую сторону от меня, в кресле у прохода, где мечтал сидеть я, чтобы не поджимать под себя ноги, расположилась радушная дама средних лет со светло-каштановыми волосами. На ней джинсы, мохеровый свитер, а на ногах сандалии. Садясь на свое место, она приветливо улыбнулась мне и поздоровалась. В то же мгновение я подумал, что она меня заговорит, но она вынула из сумки толстенную книгу в мягкой обложке, включила лампу над головой и погрузилась в чтение. С того самого момента я не слышал от нее ни единого слова. До сего момента.

– «Говорящий попугай Паули».

Я ясно слышу эти слова даже через наушники, которыми закрыты мои уши. Я снимаю их и, обращаясь к даме, спрашиваю:

– Что?

– Ой, простите… я не хотела… так вышло. Я подняла голову от книги и увидела, что все не отрывают глаз от экранов. – Она кивком головы указала на телевизоры, висящие под потолком салона. – И я попыталась вспомнить последний фильм, который смотрела от начала до конца в самолете.

– И это был «Говорящий попугай Паули»?

– Я понимаю, это, конечно, смешно, но если уж я начинаю смотреть фильм, то обязательно досматриваю его до конца.

Я вежливо улыбаюсь и снова надеваю наушники, но замечаю боковым зрением, что женщина все еще смотрит на меня. Я снова снимаю наушники.

– Вы путешествуете по делу или ради собственного удовольствия? – спрашивает она.

– Сейчас? Ради собственного удовольствия.

– Я тоже. Мой давнишний друг переехал в 1974 году в Чикаго, и мы по очереди навещаем друг друга.

Я все понял. Дама хочет поговорить и ищет собеседника. Я собираюсь снова надеть наушники, но понимаю, что это будет грубой выходкой по отношению к ней. Для того чтобы не показаться невежливым, я спрашиваю, почему ее друг переехал в Чикаго, и это кладет начало длиннющему монологу всевозможных «за» и «против» скитаний по миру в поисках работы. После этого мы начинаем обсуждать домашние новости, это обсуждение переходит в еще более долгий разговор о книге, которую она сейчас читает, затем мы обсуждаем дисциплину в школах, которая сейчас сильно хромает и уже не та, что прежде.

Беседуя с дамой, я, однако, проникаюсь к ней расположением. С такими женщинами, как она, я сталкивался еще в школьные годы. Они считались крутыми мамашами, которые были неизменной принадлежностью крутых ребят. Они настолько сильно отличались от твоей собственной мамы, что вообще не были похожи на мам – к примеру, мама Кейт Реддик, с которой я учился в начальной школе: пригласив меня к ним на обед, позволила нам съесть десерт прежде самого обеда, чего никогда не могло бы быть в семье Оуэнов. Или мама Найджела Росса, с которым я учился в средней школе: ей каким-то образом удавалось сочетать не только слишком сильную привлекательность с надлежащим исполнением обязанностей матери, но и с тем, что она разрешала Найджелу затаскивать девочек к себе в спальню и закрывать дверь. Ты можешь по-настоящему оценить такое, если у тебя у самого мама вроде моей.

1.55 (по британскому времени)

7.55 (по американскому времени)

Чтобы не вводить окружающих в заблуждение и не притворяться, что я чудодейственным образом заснула, я решила включить в спальне свет. Я достаю книгу и кладу ее на прикроватный столик. Это «Гарри Поттер и тайная комната». Открываю ее на той странице, где закладка, и начинаю читать. Через несколько минут до меня доходит, что я практически не въезжаю в текст, мне нужно гораздо больше времени, чем обычно, чтобы я осознала прочитанное. Эта мысль поневоле подводит меня к размышлениям о том, как будут обстоять дела на работе. Интересно, кто будет работать с моими авторами во время моего медового месяца; эта мысль напоминает мне, что завтра утром я выхожу замуж, а именно по этой причине и не могу заснуть.

Я оглядываю номер, ища, чем бы заняться. Это обычный гостиничный номер, в котором ночевали тысячи бизнесменов и бизнесвумен. На стене у двери гладильный пресс для брюк фирмы «Корби», пользующейся дурной репутацией. Интересно, думаю я, гладил ли кто-нибудь в нем свои брюки. Направо маленький туалетный столик с зеркалом, рядом с ним кресло с красной обивкой и стол, на котором стоит маленький чайник и несколько чашек с блюдцами. Вот и все. Я сейчас приготовлю себе чашечку чаю, и все переменится к лучшему.

Я спрыгиваю с кровати и, направляясь к столу, надеваю халат. Беру чайник, иду с ним в ванную и наливаю воду. Ставлю чайник на подставку, включаю его и начинаю слушать, когда он засвистит и забулькает. Я придвигаю чашку с блюдцем и пакет сахара. Ну вот и новая проблема: во всех пакетиках на подносе кофе, шоколад, коричневый сахар, белый сахар, даже заменитель сахара, а вот чая нет. В обычной ситуации я не обратила бы ни малейшего внимания на подобное упущение. Большое дело, забыли положить пакетики с чаем, утешаю я себя, мир от этого не рухнет. Но ведь сейчас это в некотором смысле последняя соломинка. И мне теперь уже не заснуть. Никогда. И это не моя вина. В этом виновата гостиница. А конкретно тот служащий, который по небрежности забыл пополнить запас чайных пакетиков в моем номере.

Набираю номер вызова горничной, но никто не отвечает. Это злит меня всерьез.

«Это что, дело особой сложности приготовить среди ночи чашку чаю? – спрашиваю я себя, выбираясь из пижамы и натягивая одежду. – Да что они себе думают, эти безмозглые горничные отеля „Большой орел“, где с постояльцев дерут за номер огромные деньги, а пакетика чаю оставить в нем не удосужились? Да еще и горничные не отвечают на вызов. Если у них не хватает мозгов на то, чтобы оставить пакетики чаю в номерах, то как они, интересно, организуют и обслужат мое свадебное торжество? Вдруг забудут подать закуски? А гости, которые заказали рыбу, получат ли к ней в качестве гарнира вегетарианскую муссаку[69]69
  Блюдо, популярное на Балканах, состоящее из мяса, баклажанов и помидоров под сырным соусом.


[Закрыть]? А вдруг невегетарианцам будет подана паровая рыба? А вегетарианцам вдруг подадут баранью ножку? И ведь наверняка никого из обслуги это не колышет».