Текст книги "Под сенью каштанов"
Автор книги: Маурин Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
Глава седьмая
Иногда в Иммиграционном центре возникали беспорядки, и тогда Тинкер вызывал полицию, если не мог справиться сам или если Алана с его боксерским прошлым и огромными кулаками не оказывалось рядом, чтобы помочь ему навести порядок. Обычно это бывали драки, причем всегда только между мужчинами: из-за денег, из-за женщин, из-за того, что кто-нибудь подозревал другого в мошенничестве за игорным столом. Время от времени споры между представителями различных национальностей, вероисповеданий или племен переходили в открытое столкновение. Тогда в воздухе сверкали ножи, но до сих пор никто пока что серьезно не пострадал.
У себя на родине многие беженцы жили в страхе за свою жизнь или подвергались пыткам. Женщин насиловали, мужчин убивали, детей мучили прямо на глазах родителей и тоже убивали. Хуже всего было то, что очень часто дети вообще пропадали без следа. И теперь вот эти женщины с неизбывной тоской в глазах приехали в Британию в поисках лучшей жизни, мирной и благополучной, которая должна была стать для них настоящим спасением и отдохновением от ужасов прошлого.
Именно женщин Диана жалела больше всех. Они казались ей потерянными и опустошенными, им не к кому было обратиться за помощью, когда правительство отвечало отказом на их просьбы о предоставлении убежища, что случалось довольно часто, хотя и представлялось Диане чудовищно несправедливым. Раз в неделю после обеда в Иммиграционный центр приходил адвокат по делам беженцев, чтобы предложить им свои услуги.
Как-то утром, через несколько дней после того, как мать Дианы благополучно вернулась в Ноттингем, в Центр с громкими криками вбежали четыре женщины. Они даже не остановились у стойки администратора, чтобы зарегистрироваться, как того требовали правила, хотя Тинкер ограничивался лишь тем, что просил беженцев назвать свое имя и страну, из которой они прибыли. Поэтому, приходя в Центр или уходя из него, эмигранты обязаны были отмечаться у стойки дежурного, чтобы тот мог точно знать, сколько человек в данный момент находится в помещении.
Диана и Тинкер обменялись изумленными взглядами. Не говоря ни слова, они выскочили из-за стойки, побежали вслед за женщинами и догнали их, когда те остановились посреди пустого в этот час обеденного зала ресторана, явно не зная, что делать дальше.
Диана вдруг поняла, что они очень молоды, совсем еще девчонки. Двум девушкам на вид было лет тринадцать-четырнадцать, да и остальные были не намного старше. Темноволосые, за исключением одной блондинки с бледной кожей, не знавшей солнечных лучей, они испуганно жались друг к другу, беспомощно оглядываясь по сторонам.
В то утро в ресторане распоряжались Алан и Роза, и подруга боксера уже успокаивала девочек, которые буквально дрожали от страха.
– Что случилось, миленькие вы мои? – спрашивала она, ласково обнимая их по очереди.
– Мы убежали! – пронзительно выкрикнула одна из незнакомок. Она отличалась какой-то болезненной худобой, и на бледном личике с ввалившимися щеками отчаянно сверкали огромные глаза, в которых плескался ужас. У нее не хватало нескольких зубов. – Он оставлять дверь открытой, и мы бежать оттуда, но он гнаться за нами. Пожалуйста, спрячьте нас.
Диана подошла к девушке и взяла ее за руку.
– О чем вы говорите? Кто вы такие?
– Спрячьте нас! Спрячьте нас, пожалуйста! – взмолилась девушка. Остальные трое испуганно жались к ней, как будто она была лидером в их компании. Хотя не исключено, что она просто была единственной, кто мог говорить по-английски, пусть и с ужасным акцентом. Девушка вдруг отпрянула от Дианы, крича во весь голос:
– Нет, нет, теперь уже слишком поздно!
В комнату вошли двое мужчин. Впереди шагал гигант с угрожающим выражением на грубо вырубленном лице и такими огромными ножищами, каких Диане до сих пор не приходилось видеть. Его немытые черные волосы были коротко подстрижены, а в маленьких глазках светилась ярость. С утробным рычанием он бросился к девушкам, схватил двоих из них за волосы и поволок к выходу из комнаты. Девочки отчаянно завизжали от боли.
Недолго думая, Алан коротко размахнулся и врезал здоровяку в челюсть. Тот приостановился и тряхнул головой, словно лошадь, отгоняющая слепня, но не выпустил из рук волосы своих жертв. Девушки продолжали пронзительно кричать и брыкаться. Алан нанес второй удар, но он был вдвое старше черноволосого гиганта, и в руках у него не было прежней силы. Ему не удалось отправить бандита в нокаут. Гигант лишь вновь тряхнул головой и зарычал. Еще один невольный свидетель происходящего, пожилая азиатка, находившаяся в комнате, попыталась пнуть здоровяка в лодыжку, но он даже не обратил на это внимания.
Не тратя времени даром, Диана схватила с ближайшего столика чайник. Он был полон горячей воды. Крышка со звоном полетела на пол, а Диана с размаху выплеснула кипяток в лицо черноволосому здоровяку. Тот взвыл от боли и ярости, отпустив несчастных девочек. Роза схватила их за руки, потащила за собой в кухню и заперла за ними дверь. Тинкер тем временем сцепился со вторым мужчиной, который был намного ниже и явно слабее своего товарища, и сейчас оба катались по полу. Алан же, словно молотобоец, осыпал гиганта ударами, стараясь сбить его с ног, а тот лишь ревел, как раненый буйвол, прижимая к лицу огромные ручищи. К этому моменту в комнату из фойе вбежали другие иммигранты, и на мгновение в зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь едва слышными голосами детей, игравших наверху, в детской комнате.
– Я позвонил в полицию! – крикнул кто-то.
Его слова прозвучали сигналом для второго бандита. Стряхнув с себя Тинкера, он с трудом поднялся на ноги, пошатываясь, подбежал к гиганту и потащил его за собой по коридору. Еще мгновение – и они вывалились через входную дверь на улицу. Ни одна живая душа не рискнула остановить их. Все так и остались стоять, молча глядя друг на друга, пока напряженную тишину не нарушил вой полицейских сирен, мчащихся на вызов, и только тогда присутствующие заговорили все разом.
К обеду суматоха несколько улеглась, но непосредственные участники событий все еще не могли прийти в себя. Диана вздрагивала от малейшего шума, а Тинкер, на плече у которого красовался огромный синяк, выпил, по меньшей мере, дюжину чашек кофе. Роза и Алан отправились в бар пропустить рюмочку чего-нибудь покрепче, а несчастных девочек отвезли в приют для женщин-эмигрантов в Эвертон-Вэлли. Там их должна была допросить полиция после того, как отыщет переводчика.
– Они находятся здесь на законных основаниях, – сообщил сержант полиции. – Их страна входит в Европейский Союз, но эти дурехи думали, будто едут сюда работать танцовщицами, актрисами или еще кем-то в этом роде. Вместо этого их заперли в борделе и заставили обслуживать клиентов. Он, кстати, находится прямо через дорогу. Вот почему девушки знали, куда бежать: из окон публичного дома ваш Центр очень хорошо виден.
– Но они же совсем молоденькие!– изумленно выдохнула Диана.
– Самой младшей из них тринадцать, а самой старшей семнадцать, – продолжал полицейский. – Их держали взаперти двадцать четыре часа в сутки, не платили ни пенни из заработанного, а кормили так, чтобы они только не умерли с голоду. Бедные дети! Дорого бы я дал, чтобы эти негодяи попались ко мне в руки, – сержант стиснул кулаки, и Диана с легкостью представила себе, как его пальцы смыкаются на шее преступников, – как и все остальные, кто заправлял этим подпольным борделем, но к тому моменту, как мы туда добрались, дом был уже пуст. Судя по первому впечатлению, там работали еще несколько девушек, но мы никого не нашли.
После того как полицейские ушли, пообещав вернуться после обеда, чтобы официально зарегистрировать показания, Диана спустилась в подвал, где принялась перебирать женскую одежду, разложенную на стеллаже. Футболок там скопилось великое множество, и она выбрала четыре самые красивые, добавив к ним несколько джинсов и летних юбок.
В обеденный перерыв Диана прогулялась до супермаркета «Маркс и Спенсер», где купила две упаковки женских трусиков. Что касается одежды, бывшей в употреблении, она никогда не вызывала у девушки отвращения, но вот носить чужое нижнее белье – увольте. И она была уверена, что девочки в приюте для эмигрантов думают так же.
Броуди и Меган пришли в ужас, когда Диана рассказала им о событиях минувшего дня.
– Господи, какой кошмар! – содрогнулась Броуди. – Не знаю, хватило бы у меня духу выплеснуть кипяток в лицо того негодяя.
– Я просто схватила первое, что подвернулось под руку. – На лице Дианы отразилось беспокойство. – Надеюсь, я не обварила его слишком сильно.
– Нашла о чем беспокоиться! – презрительно фыркнула Меган.
– Пусть даже он ужасный и страшный человек, мне бы не хотелось считать себя виноватой в том, что он лишится зрения.
В кухню, распространяя вокруг себя одуряющий запах масляной краски, вошла Ванесса, чтобы достать из холодильника бутылку минеральной воды. Естественно, Броуди не утерпела и рассказала ей об утренних приключениях Дианы. Ванесса отреагировала так, как они и ожидали, то есть ужаснулась, как, впрочем, и Рэйчел, которая спустилась подогреть Поппи бутылочку молока. Диана улыбалась робко и смятенно, слушая охи и ахи вокруг себя. Нет, она ничуть не сожалела о том, что мужчинам не дали увести с собой тех бедных девочек. Но тот факт, что она плеснула в лицо одному из нападавших кипятком, не давал ей покоя. Мысленно она все время возвращалась к этому. Ванесса же с видом знатока заявила, что Диана продемонстрировала типично женское отношение к насилию.
– Мы не можем заставить себя причинить зло другим людям, даже когда нас избивают. Если бы женщины физически были сильнее мужчин, то на планете давно бы воцарились мир и спокойствие, – несколько нелогично закончила она свою сентенцию.
В один прекрасный день Ванесса вдруг с невероятным изумлением обнаружила, что ничуть не скучает по большому миру. И это при том, что она всегда считала себя исключительно занятым человеком. Каждый ее день был расписан буквально по минутам, и она никогда не сидела без дела. Такова была специфика ее работы: она или разговаривала по телефону, или работала на компьютере, или проводила совещание. В обеденный перерыв Ванесса или ела у себя в офисе за рабочим столом, или вела клиента в престижный ресторан, или сама принимала подобное приглашение. Даже оставаясь в одиночестве в своей квартире, что случалось чрезвычайно редко, Ванесса составляла план того, что ей предстояло сделать завтра или на следующей неделе.
По вечерам и в выходные дни они с Уильямом, что называется, выходили в свет – иногда вдвоем, иногда в компании друзей. Они частенько отправлялись в Лондон, чтобы посмотреть какой-нибудь спектакль или представление, после чего останавливались на ночь в мотеле, а в воскресенье просто бродили по улицам и магазинам.
Но сейчас Ванесса редко выходила из дому, если не считать прогулок ранним утром по пляжу, регулярных, раз в две недели, визитов в поликлинику вместе с Рэйчел и Поппи и набегов на магазин Леонарда Гослинга, чтобы пополнить запасы принадлежностей для рисования. При этом однообразие ее жизни ничуть не беспокоило Ванессу. Ее горизонты слегка расширились в том смысле, что теперь она уже не сидела целыми днями в четырех стенах. Если позволяла погода, как бывало почти всегда – чудесная ранняя весна сменилась восхитительным летним теплом, Ванесса проводила время в саду с кистью и красками. Питаться, как-то незаметно для себя, Ванесса привыкла в маленькой столовой внизу. Однажды Рэйчел застала ее там в одиночестве, и с того времени они стали иногда обедать и ужинать вместе. Несколько раз Ванесса кормила Поппи из бутылочки. Странное это было ощущение – держать на руках крошечное человеческое существо. Описать свои чувства она не могла, в них было нечто мистическое и таинственное.
Ванесса больше не ломала голову над вещами, которые раньше безраздельно владели ее мыслями. Она перестала читать газеты и смотреть выпуски новостей по телевизору, так что имела весьма смутное представление о том, что происходит в мире за оградой «Каштанов», не началась ли где-нибудь очередная война и не наступило ли очередное перемирие.
Она стала находить утешение и удовольствие в собственном невежестве. Оказывается, отныне ей не о чем беспокоиться. Ей даже было жаль Диану и Броуди, которым каждый день приходилось покидать уютный мирок особняка. И стычка Дианы с мужчинами, посягнувшими на благополучие Иммиграционного центра и его обитателей, потрясла Ванессу до глубины души.
Стоя на следующее утро перед мольбертом с кистью в руках, Ванесса как раз размышляла о случившемся. Окно в комнате Рэйчел было распахнуто настежь. Девочка что-то напевала Поппи. Ванесса слышала, как в ветвях деревьев шуршат белки. Время от времени они спрыгивали на землю и гонялись друг за дружкой по траве. Над цветочными клумбами, высаженными по периметру сада, деловито жужжали шмели и пчелы, и Ванесса различала даже странные звуки, которые издавали кузнечики. Меган как-то объяснила ей, что по-научному это называется стрекот и что возникает он оттого, что кузнечики потирают лапки. Время от времени землю под ногами сотрясала легкая, едва заметная дрожь – это по другую сторону высокой насыпи, поросшей травой, проходил поезд.
Идея следующей картины пришла в голову Ванессе вчера ночью, когда она уже задергивала занавески, собираясь лечь спать, и женщина едва сдержалась, чтобы не взяться за кисть немедленно.
В окно заглядывала ущербная луна, и по восхитительному бархатно-черному небосводу тут и там были рассыпаны серебряные шляпки звезд, которыми он крепился к изнанке окружающего мира. В неверном лунном свете покатая крыша дома напротив отливала серебром, и на сверкающем фоне далекого горизонта черными угрожающими силуэтами высились деревья. Ярко-зеленая днем трава утратила свой изумрудный блеск, почти сливаясь с темнотой, и садовая мебель стала едва-едва различимой.
Ванесса легла спать с образами будущей картины, запечатлевшимися в ее воображении, и на следующее утро, когда она проснулась, они ничуть не померкли. За окном висело затканное серо-розовой кисеей небо, а окружающие предметы в саду сверкали всеми красками нового дня.
Ванесса установила мольберт на обычном месте, среди деревьев, и принялась за работу. Рисовала она торопливо, почти без остановок, стремясь как можно быстрее перенести образы из своего подсознания на холст. Быть может, для кого-то серебристая крыша и стала бы проблемой, но Ванесса разбавила глянцевую черную краску ослепительными полосками белой и осталась вполне довольна полученным эффектом.
По мере того как работа приближалась к концу, Ванесса ощутила, как в груди у нее поднимается сладкое волнение. Ей не терпелось увидеть, как будет выглядеть ее последнее творение, когда каждый сантиметр холста окажется покрыт слоем яркой краски.
– Привет. Я так и думала, что найду вас здесь.
Ванесса подняла голову. В сад вошла Эйлин, свекровь Броуди. Откровенно говоря, Ванесса восхищалась Эйлин, которая нашла в себе мужество бросить мужа-деспота после сорока пяти лет супружеской жизни. Кроме того, самолюбию Ванессы льстило и то, что Эйлин находит ее работы просто потрясающими.
– Не стану вам мешать, – сказала Эйлин, присаживаясь к деревянному столу. – Но когда вы закончите, мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем.
– Я уже почти закончила.
– В таком случае могу я приготовить для вас чашечку кофе, когда вы будете готовы?
– Буду очень вам благодарна. Мне черный, без молока и сахара. – Ванесса больше не утруждала себя регулярным взвешиванием, но по тому, что ее одежда становилась все свободнее, она видела, что продолжает сбрасывать вес.
– Отлично. Значит, я отправляюсь на кухню.
Ванесса ничего не ответила, хотя и отметила краешком сознания, что Эйлин вошла в дом. Когда же она появилась вновь, на этот раз с подносом в руках, на котором стояли две дымящиеся кружки, картина была уже закончена. Ванесса задумчиво стояла перед мольбертом, склонив голову к плечу. Нет, она не оценивала свою картину и не восхищалась ею, а просто стояла, наслаждаясь ощущением того, что ее замысел перенесен на холст и что теперь она может забыть о нем.
– Можно мне посмотреть на вашу работу? – Не поворачивая головы, Ванесса кивнула, и Эйлин подошла поближе. – Потрясающе! – выдохнула она. Каждый раз она говорила одно и то же. – Просто потрясающе. Теперь я понимаю, почему вы изобразили луну невероятно огромной, создавая впечатление, что стоит поднять руку над головой и до нее можно дотянуться. – Она с мольбой взглянула на Ванессу. – Можно я возьму ее себе?
Ванесса понятия не имела, отчего луна и впрямь вышла столь пугающе огромной – она даже не заметила этого, пока Эйлин не обратила внимания на этот факт.
– Разумеется, вы можете забрать ее, – ответила Ванесса. Она щедрой рукой раздавала свои картины направо и налево, главным образом, потому, что теряла к ним интерес сразу же после того, как заканчивала их.
– Я бы все-таки хотела, чтобы вы позволили мне заплатить за картину, – сказала Эйлин. – Это уже третья, которую вы мне дарите. Вы говорите, что не примете от меня денег, но давайте я хотя бы сделаю вам маленький подарок перед тем, как вернусь в Лондон на эти выходные. Быть может, у вас есть какие-нибудь пожелания?
Ванесса надолго задумалась, но так и не смогла решить, чего же ей хочется больше всего: ювелирные украшения ее не интересовали, равно как и косметика, одежда или духи.
– Хотите, я подарю вам книгу о живописи? – предложила вдруг Эйлин.
– Рисовать я уже научилась. – Ванессе не хотелось читать что-либо о технике работы с кистью, масштабе, перспективе или о том, как и с чем смешивать краски.
– Нет, нет, я совсем не это имела в виду! – всполошилась Эйлин, драматически закатывая глаза. – Разумеется, вы умеете рисовать, но, быть может, вам будет интересно почитать биографию Пикассо, Ван Гога или еще кого-нибудь из выдающихся живописцев?
– Это очень мило и любезно с вашей стороны, но нет. Я чрезвычайно польщена тем, что вам понравились мои рисунки, и готова подарить вам еще столько картин, сколько вы захотите. Но мне за них ничего не нужно.
– Ах, Ванесса! – с чувством вскричала Эйлин. – Вы не представляете, какая вы замечательная женщина! Я так рада, что мне выпало счастье познакомиться с вами.
– Вы мне льстите. Но все равно спасибо. – И Ванесса покраснела, пожалуй, впервые в жизни.
– Знаете, мне тут пришла в голову одна мысль, – заявила Эйлин, когда обе они уселись за стол. – По-моему, вам самое время устроить выставку своих работ.
Ванесса поперхнулась горячим кофе.
– Не говорите глупостей, Эйлин, – с трудом выдавила она, смахивая с глаз выступившие слезы.
– И никакие это не глупости. Я знаю людей, которым, как и мне, нравятся оригинальные рисунки. Но дело еще и в том, что ваши картины невероятно оригинальны.Я имею в виду, что никакому художнику и в голову не пришло бы изобразить то, что рисуете вы, по крайней мере, в той манере, в какой вы это делаете. У вас это получается… так естественно и правдоподобно. В ваших работах чувствуется бездна воображения. И вы сумели облечь его в плоть и кровьсвоими красками и цветами. – Эйлин говорила так искренне, что Ванесса была тронута. – Я нисколько не сомневаюсь в том, что ваши картины будут продаваться, как горячие пирожки. Если вы не хотите брать за них деньги, отдайте их на благотворительность, например в Иммиграционный центр Дианы.
– Ну и где же, по-вашему, я должна устроить свою выставку? – с улыбкой поинтересовалась Ванесса. – В Картинной галерее Уокера? Или в Тейт-галерее?
– Прямо здесь, – ничуть не смутившись, ответила Эйлин, обводя взглядом чудесный сад. – Пошлите приглашения корреспондентам из «Кросби геральд» и «Ливерпуль-эхо». Они непременно упомянут о вашей выставке, как только узнают, что прибыль от нее пойдет на благотворительные цели. Диана все организует, а Меган и Броуди с радостью ей помогут.
– Я подумаю над вашим предложением, – пообещала Ванесса. – Но, пожалуй, лучше отложим эту идею до тех времен, пока я не напишу еще несколько картин. – Ей не хотелось, чтобы в газетах упоминалось ее имя, не говоря уже о фотографии, которую могли увидеть Уильям или ее семья. Как только Эйлин уедет, Ванесса благополучно забудет об этой безумной идее насчет организации выставки.
Тут она вспомнила, что Броуди устраивает прощальную вечеринку по случаю отъезда Эйлин. Пожалуй, стоит нарушить свое затворничество, съездить в город и купить себе что-нибудь новое из одежды.
– Каким был твой отец, Диана? – полюбопытствовала Броуди как-то вечером. Они с Дианой сидели в столовой и обедали. Во всяком случае, Броуди называла это обедом, хотя Диана пообедала в своем Центре еще в полдень, как все нормальные люди, а сейчас ограничилась чаем. Закатное солнце заливало ослепительными лучами тот уголок комнаты, в котором устроились женщины, в то время как остальная часть столовой уже погрузилась в темноту. Контраст получился разительный, без полутонов и плавных переходов.
– Мой отец? – Диана водрузила локти на стол и обхватила лицо ладонями. В последнее время она стала красить ногти, причем выбирала для этого совершенно убийственные цвета. Вот и сейчас ее ногти покрывал облезлый бледно-голубой лак, который не мешало бы подправить. – Он был замечательным человеком, – мечтательно протянула она, полузакрыв глаза.
– Сколько тебе было, когда он ушел от вас?
– Девять. У него были каштановые волосы, как у меня, и он был высоким. Его звали Джеймс, но все называли его Джимом. Иногда он отпускал бороду, а потом сбривал – отец был моряком торгового флота и подолгу отсутствовал. Он был замечательным человеком, – повторила Диана и улыбнулась. – Мягким и нежным – слишком нежным и слишком мягким, по мнению моей матери. – Девушка сделала паузу, словно раздумывая, стоит ли посвящать Броуди в подробности своей семейной истории. – Обычно, когда он отсутствовал, она встречалась с другими мужчинами, – добавила Диана и поморщилась. – В то время я не видела в этом ничего дурного. Полагаю, мне следовало догадаться обо всем, но если тебе всего девять лет, ты искренне уверена в том, что твои папа и мама – самые замечательные люди на свете.
– И где он сейчас? – Броуди ласково накрыла руку Дианы своей. – Можешь не отвечать, если считаешь, что я сую нос не в свое дело. Просто мы уже несколько месяцев живем под одной крышей, а друг о друге не знаем почти ничего. – Самой загадочной из обитательниц «Каштанов» оставалась, конечно, Ванесса. Не считая Леонарда Гослинга, никто не приходил к ней в гости, а если у нее и был мобильный телефон, то они никогда не слышали, как он звонит. И писем за все то время, что Ванесса прожила здесь, она не получала ни разу.
Рэйчел оказалась более открытой. Она не стала делать особого секрета из того, что у нее есть два брата и сестра, что отца Поппи зовут Тайлер и что он ходит в школу в Ватерлоо. Обычно он заходил в «Каштаны», возвращаясь из школы, и иногда они видели, как около половины шестого он уезжает оттуда на велосипеде. Изредка он появлялся и в воскресенье, оставаясь наверху с Поппи и Рэйчел. Никто из обитателей особняка не разговаривал с юношей, хотя Ванесса утверждала, что он американец. Кстати, они с Рэйчел стали в некотором роде подругами.
– Понятия не имею, где сейчас мой отец, – сказала Диана. – И, по-моему, никто этого не знает. Он развелся с матерью, и с того времени о нем никто ничего не слышал. А ваш отец? Вы его совсем не помните?
Солнце медленно уходило из комнаты, оставляя после себя сужающуюся полоску теплого золотистого света. Еще несколько минут – и она исчезнет окончательно, а комната погрузится в полную темноту. Почему-то Броуди вдруг ощутила щемящую грусть. Помолчав, она все-таки ответила на вопрос Дианы:
– Он умер, когда мне было всего десять месяцев. Как он выглядел, я знаю только по фотографиям, а все они остались дома. С собой у меня нет ни одной. – И едва эти слова слетели с ее губ, как Броуди поняла, что ее дом отныне здесь, хотя он до сих пор представлялся ей временным пристанищем.
– Как его звали?
– Луис. Луис Сильвестр. – Одноклассницы в школе страшно завидовали тому, какое звучное у нее имя – Броуди Сильвестр. Ее лучшая подруга Венди как-то сказала, что такие имена носят звезды мирового кино: «А я всего лишь какая-то Венди Лотт, – с отвращением сплюнула она. – Когда я стану звездой, мне придется сменить имя». Но Венди так и не стала звездой. Вместо этого она вышла замуж за строителя по имени Тимоти Хоутон и уехала вместе с ним в Австралию.
– Мой отец родился в Ирландии, – пояснила Броуди Диане. – Они с матерью познакомились на пароходе во время путешествия из Нью-Йорка в Ливерпуль. А потом, сойдя на берег, очень скоро поженились.
– Как романтично! – восхитилась Диана и передвинулась вместе со стулом следом за последним солнечным лучиком. Ее растрепанные каштановые волосы вспыхнули насыщенными оттенками благородного золота. – А что ваша матушка делала в Нью-Йорке? Мне всегда хотелось там побывать.
– Этого хотят почти все. У мамы была тетка, которая жила там и выступала на сцене. Не спрашивай меня, как ее звали: не имею ни малейшего понятия, тем более что играла она даже не вторые, а эпизодические роли и была всего лишь танцовщицей кордебалета. – В начальной школе кое-кто из учеников дразнил Броуди из-за того, что она росла без отца, но она была уже достаточно взрослой, чтобы не обращать внимания на эти колкости. В том, что отец умер от пневмонии в возрасте тридцати девяти лет, ее виныне было. «У него была слабая грудь, – много лет спустя пояснила ей мать. – Его семья, та, которая осталась в Ирландии, жила в страшной нищете, поэтому в детстве он часто недоедал». Зато отец Броуди блестяще управлялся с цифрами. Он даже поступил в университет, после окончания которого стал бухгалтером-криминалистом, получая фантастическую по тем временам зарплату.
Солнце провалилось за горизонт, и женщинам показалось, будто комнату накрыло темное облако. Броуди с трудом поднялась на ноги.
– Как ты отнесешься к тому, если я приготовлю нам еще по чашечке чаю и мы выйдем в сад? Там пока светло.
Диана устало потянулась и кивнула.
– Что ты будешь пить, чай или кофе? – поинтересовалась у нее Броуди.
– То же, что и вы.
– Значит, кофе.
Когда Броуди объявила, что устраивает прощальную вечеринку по случаю отъезда Эйлин в Лондон, Диана спросила у Тинкера, не хочет ли он прийти. Лео был явно недоволен и раздосадован.
– Но ведь это я твой парень, – запротестовал он. – Твой жених.Поэтому ты не можешь приглашать на свидания других мужчин.
Диана весело рассмеялась.
– Не дуйся и не глупи. Тинкер – всего лишь друг. И я приглашаю его нена свидание, а на вечеринку. – Говоря по правде, иногда она просто забывала о том, что они с Лео помолвлены, и это, конечно же, было верхом несправедливости. Лео – очень милый, и он непременно осчастливит какую-нибудь девушку, став для нее идеальным мужем.
– Папа с мамой приглашают нас на выходные в Ормскирк, посмотреть дом, – сообщил он. – Они собираются купить там участок.
– В самом деле? – Диана все еще продолжала надеяться, что Лео когда-нибудь охладеет к ней, но молодой человек, похоже, не собирался оставлять ее в покое.
Броуди не уставала повторять Диане, что она делает глупость, не разрывая помолвку.
– Чем дольше это продолжается, тем труднее тебе будет выпутаться из этой истории и тем больнее будет потом бедному Лео. Не успеешь и оглянуться, как окажется, что ты идешь к алтарю, но когда священник спросит, известна ли кому-нибудь из присутствующих причина, по которой вы двое не можете соединиться таинствами брака, я непременно крикну: «Она не любит его, святой отец».
Диана смущенно захихикала.
– Нет, вы этого не сделаете, я знаю.
– Сделаю, не сомневайся, – упрямо заявила Броуди. – Но я все еще надеюсь, что ты вовремя образумишься и дело не дойдет до подобной крайности. И не вздумайте смеяться надо мной, молодая леди, я говорю совершенно серьезно.
«Да, мне теперь не до смеха», – сказала себе Диана. Родители Лео предложили внести задаток за дом в качестве свадебного подарка, и вот Лео уже приглашает ее посмотреть на их будущее гнездышко!
Как же ей все-таки выйти из затруднительного положения, в котором она оказалась?
Каждое утро Броуди включала компьютер, проверяя, нет ли новых сообщений от Карен Грант. Ту же самую операцию она проделывала и каждый вечер, возвращаясь домой с работы, и еще раз перед тем, как лечь спать, хотя прекрасно понимала, что если бы у Карен появились важные новости, она просто позвонила бы, причем сразу. Было время, когда Броуди работала на компьютере каждый день, роясь в Интернете в поисках нужной Колину информации или отправляя собственную электронную почту. Но теперь включать компьютер Броуди заставляла лишь надежда получить известия о собственной дочери.
– Надо же, какое совпадение! – пробормотала она вечером того дня, когда они с Дианой разговорились о своих отцах. Включив компьютер, она обнаружила письмо от Карен. Речь в нем, правда, шла не о Мэйзи, как она втайне надеялась, а о ее деде, Томасе Райане.
«Я все время забывала поискать хоть какую-нибудь информацию о нем в сети, – писала Карен, – а когда все-таки сделала это, то обнаружила кое-что весьма интересное. Томасов Райанов там целая куча, но вашего зовут Томас Эдвард Райан, и я нашла даже его фотографию, которую тоже посылаю вам. Боюсь, что относительно Мэйзи мне пока нечего вам сообщить, но я совершенно уверена в том, что скоро найду и ее».
Броуди вздохнула. Это самое «скоро» все никак не наступит. Она вывела на экран монитора строку поисковика «Гугл», набрала имя «Томас Эдвард Райан», и через несколько мгновений на компьютере перед ней развернулась старая коричневая фотография с пожелтевшими краями. Скорее всего, ее сделали на каком-нибудь параде, смотре или чем-то подобном. Томас Райан был снят до пояса, в старинной полицейской униформе с кучей медных пуговиц и куполообразной фуражкой под мышкой. Волосы у него были подстрижены непривычно коротко. Броуди вдруг обнаружила, что улыбается, глядя на молодое и привлекательное лицо деда, которого она никогда не видела. Он выглядел страшно серьезным, но было нечто такое в уголках глаз и лукавом изгибе губ, что позволяло предположить, будто он чрезвычайно доволен собой.
– Привет, дедушка, – прошептала Броуди, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Почему она сама не сделала этого раньше? Она и мечтать не могла о том, что найдет своего деда во всемирной паутине.
Она уже давно стала взрослой, но так и не встретилась ни с кем из своих родственников: ни с дедушками, ни с бабушками, ни с дядями, ни с тетками, ни с братьями или сестрами. Они с матерью всегда были вдвоем.
