Текст книги "Отряд под землей и под облаками"

Автор книги: Мато Ловрак

Соавторы: Драгутин Малович,Франце Бевк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Часть вторая

Рассказ про день рождения

Как-то в начале марта отец сказал мне:

– Завтра твой день рождения. В этом году мы отпразднуем его по-королевски. Я пригласил датскую принцессу, голландского наместника и прочих высоких лиц. Ты доволен?

– А Пишту пригласил? – спросил я.

– Какого еще Пишту?

– Моего друга.

– Ну что ж, пригласим и его. Где живет этот твой друг?

– На колокольне.

– Гм… – Отец дернул меня за ухо. – Довольно странный друг.

– Он был у нас несколько раз, – вмешалась мать. – Он хороший мальчик, я отдала ему старые штаны Лазаря.

– Молодец! – с нескрываемой иронией воскликнул отец. – А почему бы не отдать ему еще рубаху, пальто, чулки и башмаки? Коли уж разыгрывать миллионершу, то до конца.

– А раз ты так злишься, то знай правду, – сказала мать, и на губах ее мелькнула лукавая улыбка. – Я отдала ему те самые штаны, которые мы на днях купили Лазарю. Он был совсем голый, в буквальном смысле слова голый.

– И ты… в буквальном смысле слова… подарила новые штаны Лазаря? Ну что ж, к черту их с обеими штанинами! Назад не возьмешь. Итак, сынок, зови на день рождения своего Пишту в новых штанах Лазаря.

Я знал, где искать Пишту. В субботние вечера он продавал свечи у церкви, оплачивая таким образом его преподобию Амврозию квартиру на колокольне, которую тот ему предоставил.

Пишты нигде не было. Не было его и в ризнице, где он иногда помогал отцу Амврозию готовиться к службе или крутился возле мальчиков, прислуживавших священнику во время мессы, помогая им надевать облачение, казавшееся ему царскими одеждами.

– Благодарение Иисусу, ваше преподобие! – поздоровался я с господином Амврозием, заходя в ризницу. – А где Пишта?

Отец Амврозий снял очки с круглыми стеклами, через которые глаза его казались огромными, как пятаки, протер их платком и, бережно положив в карман, уставился на меня.

– Стало быть, тебе нужен Пишта? – сердито пробурчал он. – Этого выродка и богохульника я выбросил с колокольни!

Заметив мой недоуменный взгляд, отец Амврозий пояснил:

– Он прикарманивал деньги, вырученные за свечи, вот я и прогнал его! Теперь понял?

Я кивнул головой и медленно направился к выходу. Но в дверях я обернулся.

– Ваше преподобие!

– Что тебе, сын мой? – отозвался он елейным голосом.

– Вы осел! – крикнул я и во весь дух помчался по улице.

Уже при первом знакомстве с отцом Амврозием я почувствовал к нему неприязнь, хотя на первый взгляд в нем не было ничего отталкивающего. Длинное лицо его казалось даже добродушным; он щедро расточал снисходительные, ласковые улыбки и был со всеми любезен и обходителен. И все же, разговаривая с ним, я невольно думал, что все это напускное, что каждое его слово, каждый жест заранее обдуманы и рассчитаны. За его ослепительной улыбкой, за сладкими, медовыми речами я видел человека холодного, черствого, безжалостного. Я не сомневался, что отец Амврозий оклеветал Пишту, в которого я верил как в самого себя.

Слова отца Амврозия не выходили у меня из головы, я уже ругал себя за то, что не обозвал его как-нибудь похлеще. Дав себе слово сделать это при первом же удобном случае, я весело побежал домой.

Только я дернул звонок, как дверь отворилась. Я очень удивился, увидев Пишту.

– А я пришел к тебе! – сказал он. – Где ты был?

– У тебя.

– А я пришел к тебе! – повторил он. – Отец Амврозий выгнал меня на улицу.

– Знаю, я был там. Говорит, ты прикарманивал церковные деньги.

– Это неправда! – возмутился Пишта.

– Верю. Я сказал ему, что он осел.

Разговаривая с Пиштой, я как-то машинально рассматривал его штаны. И только сейчас до меня дошло, почему они привлекали мое внимание.

– А где новые штаны? – спросил я с удивлением.

Пишта опустил голову.

– Отец Амврозий взял… за свечи…

– Вот как! – вскипела мать. – Он думает, что священнику дозволено снимать штаны, с кого он хочет? Пошли, дети!

Я впервые видел мать в гневе.

У ворот мы встретили возвращавшегося с работы отца.

– Эй, вы куда собрались?

Мать объяснила.

– Что с возу упало, то пропало! – твердо сказал отец. – Знаю я этого Амврозия. Что он взял – взято на веки веков, аминь… Удивляюсь только, как он втиснет свое брюхо в детские штанишки.

Мы рассмеялись и вернулись домой. Отец внимательно разглядывал Пишту.

– Так это вы и есть господин Пишта? – спросил он уже в кухне. – Я это сразу понял по твоим… по твоим так называемым штанам.

Мы долго говорили об отце Амврозии и о Пиштиных штанах. Мать накрывала на стол. После обеда отец сказал:

– А ну-ка вставайте! Идем в город!

– Милутин, ты, никак, с получкой? – озабоченно спросила мать. – Ты же знаешь…

– Никакой получки я не получал. Списки еще утрясают. Пошли, дети!

– Лучше я останусь играть с Лазарем и Витой, с Миленой и Дашей, – сказал Пишта.

– Ты пойдешь с нами!.. – прикрикнул на него отец.

– Милутин… – Мать хотела было что-то сказать, но вдруг передумала и только махнула рукой.

Мы перешли площадь, прошли через парк и направились к центру города.

– Папа, куда мы идем? – спросил я.

– Разговаривай с Пиштой, не мешай мне думать! – ответил он. – И будь уверен, кирпичи таскать я не заставлю!

Зазвонил трамвай, и мы остановились. Потом перешли через линию и… увидели большой магазин тканей и одежды «Хартвиг и К°».

– Папа, так мы идем! – воскликнул я.

– Конечно, мы идем, – небрежно заметил он.

Мы вошли в магазин Хартвига. Несмотря на дневное время, он был залит электрическим светом. Швейцар смерил нас презрительным взглядом.

– Этот оборванец с вами? – спросил он, показывая на Пишту.

– Этот юный господин со мной! – с достоинством ответил отец. – У вас есть еще вопросы?

Мы поднялись на второй этаж. Там находился отдел детской одежды.

– У меня немного денег, – сказал отец. – Тебе, сынок, нужна куртка, а Пиште – штаны. Мы купим один костюм, и вы его поделите. Это тебе подарок ко дню рождения!

Мы купили голубой матросский костюмчик. Я надел куртку, а Пишта – брюки. Новая одежда нам очень шла. Словно завороженный стоял Пишта перед огромным зеркалом, не веря, что он видит в нем свое собственное отражение.

– Ах, как к лицу тебе синий цвет! – воскликнула продавщица.

– Ты в них настоящий моряк, – прибавил я.

Пишта гладил штаны, засовывая руки в карманы, вертелся перед зеркалом и, наконец, встал, выпятив грудь и выставив вперед правую ногу. Несколько минут стоял он так, не шевелясь, в полной неподвижности, и вдруг сорвался с места, повис у отца на шее, прижался головой к его груди и разрыдался.

– Господин Малович… – лепетал он сквозь рыдания. – Господин Малович…

Отец гладил Пишту по голове и повторял смущенно:

– Вот ведь как… Вот ведь как…

Мы вышли из магазина и молча направились домой. У трамвайной линии отец вдруг остановился.

– Давайте-ка немножко прогуляемся, – предложил он. – Боюсь, что дома нас ждет скандал. Я должен подготовиться к обороне!

Мы долго гуляли по городу. Отец завел нас в кондитерскую и купил мороженое и медовых конфет. Потом мы зашли в кафе, где он выпил красного вина. Домой мы вернулись уже на закате.

Я думал, что мама удивится, но, казалось, именно этого она и ожидала.

– Ну и франты! – сказала она, поглаживая нас с Пиштой по голове. – Теперь вы точно братья. – И, повернувшись к отцу, сердито проговорила: – Молодчина! А почему бы тебе еще не купить рубаху, пальто, чулки, башмаки и шапку?.. Давайте, господин миллионер, посмотрим, что осталось от вашей жалкой получки!

Ах какой день!

Дело было так. Отец три дня кашлял, потом три дня чихал, а в субботу был уже совершенно здоров. Он вынес в сад раскладушку и лег загорать.

– Наконец-то, сынок, мы разбогатели, – сказал он, увидев меня.

– Каким образом?

– Обыкновенным! Я выздоровел. А здоровье дороже денег!

Он закрыл глаза и блаженно улыбнулся. Я рассмеялся.

– Папа, – заговорил я, всласть насмеявшись, – пошли завтра на озеро. Если будет хорошая погода. Будем купаться, загорать… Отлично проведем время.

– Ну что ж, пошли.

– Лучше помоги мне сделать уборку, – вмешалась в разговор мать. – Не развалишься!

– Я полагаю, что сейчас мне полезнее подышать свежим воздухом.

– Убедил! – засмеялась мать. – Может, пора уже ставить пироги вам в дорогу?

– Спасибо. – Отец бросил на мать благодарный взгляд. – Пропал бы я без тебя!

– Не торопись благодарить, – язвительно сказала мать. – Отправляйся себе на Палич, только прихватишь еще Виту с Миленой.

Отец вскочил с раскладушки.

– А почему не Лазаря с Дашей? – мрачно пробурчал он.

– Лазарь еще мал, а Даша останется мне помогать, – невозмутимо ответила мать.

– Идет! – сказал отец. – Долой солнце, долой воздух, долой купание… долой все на свете! Я остаюсь дома, буду валяться на раскладушке!

– Папочка, миленький, пошли на озеро! – защебетала Милена. – Ну, пожалуйста, папочка, пойдем купаться! Пойдем, пойдем, пойдем…

– А я возьму лук со стрелами, чтоб охотиться на тигров, – заявил Вита. – Я буду охотиться на львов, на верблюдов и китов!

– Если так, то пошли, – засмеялся отец. – Представляю, как мне будет весело.

Мы вышли из дому около девяти часов. Утро было ясное, солнечное, настроение у нас было самое распрекрасное – словом, все обещало отличную прогулку.

У ворот мы простились с мамой.

– Милутин, – озабоченно сказала она, – смотри за детьми!

– Спасибо, что напомнила! – надувшись, буркнул отец. – Пошли, господа! Левой, правой, левой!..

– Хорошенько смотри за детьми! – крикнула мать, когда мы уже подходили к концу улицы. – И возвращайся вовремя!

Мы направились к аптеке. В ожидании трамвая отец разговаривал с каким-то человеком в соломенной шляпе.

– Поглядите-ка на мою армию! – с гордостью сказал отец. – Тот ушастый – старший.

Человек в соломенной шляпе метнул на нас быстрый взгляд и вернулся к разговору о гражданской войне в Испании.

– Знайте же, господин Милутин, – в голосе его звучали восхищение и приподнятость, – генерал Франко – великий человек!

Отец нахмурился, губы у него задрожали. Я знал, как он ненавидит фашизм, как рвется в бой на стороне республиканцев, и потому испытывал невольный страх за соломенную шляпу незнакомого господина. Но в эту минуту подошел трамвай, и мы поехали.

– Он тебе не кажется странным? – вдруг обратился ко мне отец.

– Кто, папа?

– Да господин, с которым я разговаривал. Похож вроде на человека, а на самом деле просто осел!

Трамвай бежал, весело звеня. На Палич мы прибыли раньше, чем думали.

– Озеро, озеро, озеро! – возбужденно напевала Милена.

– А воду в нем можно пить? – спросил Вита.

– Если будешь умирать от жажды, – ответил отец. – Да и то советую потерпеть.

Мы прошли мимо лодок и парусников, привязанных к деревянному молу. Дул слабый, как дыхание, ветерок, и лодки равномерно покачивались на мелкой зыби. Зрелище было великолепное.

– Что ты делаешь? – вдруг вскрикнул отец, хватая Виту за руку.

Но было уже поздно. Стрела просвистела в воздухе и угодила в голову бородачу с вытатуированным на груди океанским кораблем.

– Извините, пожалуйста, – сказал отец с виноватой улыбкой.

– Повесьте свое «извините» кошке на хвост! – негодовал бородач. – Маленький дикарь! Ты что, пришел сюда охотиться на людей?

Отец взял Виту за руку и ускорил шаг. Мы с Миленой едва поспевали за ними.

– Так это и есть твои львы, тигры, киты и верблюды? – сердито спросил отец и дернул Виту за ухо.

– Я не в него целился! – оправдывался Вита.

– А в кого же?

– В старуху с пестрым зонтиком!

– Еще лучше! Только посмей еще разок стрельнуть – руки оторву. А теперь, дети, купаться!

Кроме нас, на пляже был еще один человек в зеленых купальных трусиках. Он лежал на песке, когда мы пришли. Одежду он, вероятно, спрятал в кустах.

– Чудак, – тихо сказал отец, когда незнакомец поднял голову и недовольно покосился на нас. – А впрочем, какое нам до него дело…

Мы долго не выходили из воды – плавали, плескались у берега, брызгались. Вита поймал даже какую-то рыбешку. Правда, она плавала кверху брюхом, но какое это имело значение!

Человек в зеленых трусиках все время лежал на песке. Под вечер, когда мы уже собрались уходить, он встал и быстро пошел в воду. Постояв немного у самого берега, он вдруг нырнул и поплыл, размахивая руками и ногами с таким ожесточением, будто хотел взбаламутить все озеро. Мы весело расхохотались.

– Далеко ему не уплыть! – сказал отец, вытряхивая из башмаков песок.

Он оказался прав. Через несколько минут с озера донесся истошный крик:

– Помогите! Тону!.. Поооомооогите!

– Что я говорил? – воскликнул отец, бросил башмак, прыгнул в воду и стремительно поплыл к утопающему.

– Почему папа купается в костюме? – удивился только что подошедший Вита.

– Один дяденька тонет, – объяснила Милена. – Папа поплыл его спасать.

Вита с Миленой, не понимая опасности, хлопали в ладоши, смеялись и что-то кричали. Я же замирал от страха, глядя, с каким трудом отец тащит крупного, плечистого человека. Берег все приближался, и казалось, что все это кончится быстро и просто. Но вдруг волна захлестнула человека, державшегося за плечо отца; он захлебнулся и в диком страхе снова начал бить руками и ногами; я с ужасом увидел, как он пошел ко дну, увлекая за собой своего спасителя. Однако вскоре отец снова всплыл на поверхность. Он держал утопающего за волосы, а тот, совсем обезумев от страха, пытался схватить отца за горло. Недолго думая отец грубо оттолкнул его, изогнулся, словно щука, и наотмашь ударил его кулаком по лицу. Голова утопающего безжизненно свесилась на грудь, и он опять скрылся под водой. Отец снова взял его за волосы и вытащил на берег.

– Гм, пришлось его стукнуть, – сказал отец, глядя на большой синяк под правым глазом спасенного. – Однако я надеюсь, он не взыщет с меня за это, когда очнется… Черт его подери, и меня чуть не утопил в этой луже!

Отец надавил ему коленом на живот, потер веки, а потом взял его руки и стал водить их вверх и вниз. Жизнь постепенно возвращалась в распростертое на песке посиневшее тело. Наконец человек открыл глаза и посмотрел на отца благодарным взглядом.

– Вы спасли мне жизнь, господин, – пробормотал он. – Спасибо!

– Не за что! – великодушно воскликнул отец. – Люди должны помогать друг другу в беде. Я выполнил… апчхи!.. свой долг.

– Я никогда этого не забуду! – сказал неизвестный.

– Ваше дело! Сынок, помоги мне отжать костюм.

Пока я помогал отцу выжимать из пиджака и брюк воду, неизвестный ушел в кусты, где лежала его одежда. Его долго не было, а когда он появился, отец так и обомлел: спасенный им человек был одет в красивую жандармскую форму, на плечах его поблескивали лейтенантские погоны!

– Ну и болван же я! – Отец стукнул себя по лбу. – Видишь, сынок, к чему приводит поспешность!

Жандармский лейтенант подошел к нам, еще раз поблагодарил отца и медленным, неуверенным шагом направился к трамвайной остановке.

– Ах, какой сегодня день, какой день! – бормотал отец, шагая по широкой тропе вдоль озера. – Всю жизнь воюю с жандармами и полицией, а тут вытаскиваю из воды жандармских лейтенантов… апчхи!.. Одно утешение – что дал ему хорошую плюху!

Дома отец рассказал матери про случай на озере.

– Да мне не жалко, что я его спас, – сказал он в заключение. – Черт с ним! Только вот опять буду три дня кашлять и три дня чихать!

В гостях

Моя тетушка Ви?линка вышла замуж за торговца Миле?нтие Би?бера[16]16
  Бибер (серб.) – перец.


[Закрыть]. Она была счастлива, даже чересчур счастлива. В письмах к нам она неизменно писала: «Дорогие мои, я очень счастлива! Милентие прекрасный человек! Он такой внимательный, заботливый и так любит меня! Ах, вы просто представить себе не можете, какая я счастливая!»

– Позавидовать можно! – говорила мать, глотая слезы. – Вилинка счастлива, Вилинка слишком счастлива, а я? О господи! У меня пятеро детей, и один хуже другого. И это называется жизнью!

– А кроме того, у тебя муж, которого только что прогнали с работы! – сказал отец, входя в кухню (он слышал причитания матери). – Печально, но факт.

– Опять? – вскрикнула мать.

– А что я могу сделать? – оправдывался отец. – Это уже восьмой раз… нет, девятый! Скоро будем праздновать юбилей!

– Потерял работу и радуешься, – укоризненно сказала мать. – Как мы будем жить?

Отец долго размышлял.

– Я кое-что придумал, – сказал он наконец, – только не знаю, как ты на это посмотришь.

Мать взглянула на него с любопытством.

– Драгана с Лазарем пошлем к Милентию с Вилинкой. Разве Вилинка не пишет в каждом письме, какая она счастливая? Два лишних рта их не разорят.

– Три рта! – поправила его мать. – Ты забыл, что Лазарь ест за двоих. Только стоит ли докучать им своими бедами?

– А ты знаешь выход поумнее? – сердито спросил отец.

– Ну ладно… – согласилась мать. – Если на днях не найдешь работы, то пошлем их к Милентию с Вилинкой.

Отец каждое утро отправлялся на поиски работы. Вечером он возвращался такой усталый, будто весь день ворочал камни.

– Уф, – отдувался он. – Нет работы тяжелее, чем искать работу!

Прошло десять дней, но работы все не было. Наши продовольственные запасы подходили к концу.

– Радуйтесь! – воскликнул отец. – Завтра поедете к тетке с дядей. Там у вас будет все, даже птичье молоко! Хе-хе-хе, и не каких-нибудь пичужек, а перелетных птиц!

– Почему вы отсылаете меня? – заворчал я, нисколько не обрадовавшись. – Пусть едет Вита.

– Путь не близкий, – серьезно сказал отец.

– Так что же, мы с Лазарем поедем одни?

– Конечно, нет! – Голос отца заметно повеселел. – Вас будет сопровождать придворная свита: министры, повара, кондитеры, гувернеры, няньки, мамки, кучера и прочие слуги… Это вас устраивает?

– Они живут недалеко от вокзала, – объясняла мать. – Я там никогда не была, но очень хорошо представляю себе их дом. Вилинка так часто описывала его в своих письмах. Ах, это настоящая вилла! Внизу находятся гостиные и столовые, а наверху – спальни. Окна широкие, белые, с серебристыми жалюзи, чтоб солнце не портило мебель. Перед виллой сад. Вилинка обожает цветы! В Турополе у нас был садик, и Вилинка всегда следила за ним и ухаживала за цветами. Там росли самые обыкновенные цветы, но теперь у нее орхидеи, хризантемы, камелии… Сад огорожен, в центре забора ворота с небольшим навесом, чтоб дождь не повредил электрический звонок. Вы без труда найдете их дом.

Мы стояли на перроне. Лазарь сиял, как ясное солнышко, а я едва сдерживал слезы.

– Мне жаль отпускать тебя, сынок, – ласково сказал отец. – Но другого выхода у нас нет.

– Я понимаю, папа, – проговорил я, отворачиваясь, чтоб он не видел моих слез. – Понимаю…

– Приглядывай за Лазарем, – сказала мать. – Он еще маленький. И пишите нам!

Чем дальше отъезжали мы от Суботицы, тем тяжелее становилось у меня на душе. Впервые в жизни я должен был жить отдельно от семьи, и это угнетало меня. Невидящими глазами смотрел я в окно. Мне казалось, что поезд везет нас в неведомую даль, откуда нет возврата. Чтобы отвлечься от горьких дум, я закрыл глаза и мысленно перенесся в нашу уютную комнату. Напряженный слух мой улавливал ласковый голос отца, звонкий смех Милены и тихие, размеренные слова матери, всегда вселявшие в меня бодрость и надежду. Тут я открыл глаза и увидел, что нахожусь в поезде. Сердце мое сжалось от боли, ком подступил к горлу, но я подавил слезы – неловко было перед Лазарем, как-никак я считался уже взрослым.

– А какое на вкус птичье молоко? – спросил вдруг Лазарь.

– Птичьего молока не бывает, – засмеялся я. – Так только говорят.

Но Лазарь не поверил. До самого Шабаца он неутомимо расспрашивал меня о птичьем молоке.

В Шабаце сошло много народу. Я крепко держал Лазаря за руку.

– Дяденька, вы не знаете, где живет Милентие Бибер? – спросил я одного степенного седовласого человека.

– Нет, не знаю, – ответил он. – Я не здешний. Я из Де?брца.

– Я покажу вам, – предложил свои услуги какой-то гимназист, слышавший мой вопрос. – Откуда ты, малыш?

– Из Суботицы.

– А это твой брат? – Он показал на Лазаря.

– Да.

Гимназист вытащил из кармана сигарету, зажег и, прикрыв ее рукавом, стал пускать кольца голубоватого дыма. Мы с Лазарем шли за ним.

– Ты тоже из Суботицы? – обратился гимназист к Лазарю.

– Да, дядя.

– Гм! Никогда не слышал об этой вашей Суботице!

Мы дошли до перекрестка. На углу было кафе.

– Я пойду направо, а вы сверните налево, – сказал гимназист. – Там дом вашего Милентие Перца. В Нижнем переулке. Ну, всего вам!

Нам пришлось спрашивать прохожих, прежде чем мы нашли дядюшкин дом. Никакой ограды вокруг него не было. И никакого сада. Ворота с электрическим звонком тоже отсутствовали. Это был низенький, покривившийся домишко с облупленной штукатуркой и узкими, давно не крашенными окнами. Словом, впечатление он производил самое жалкое и унылое. Я долго стоял перед расшатанной калиткой, не решаясь войти. На всякий случай я спросил еще одного прохожего, здесь ли живет Милентие Бибер, и, получив утвердительный ответ, робко толкнул калитку. Она поддалась. Мы вошли в выложенный кирпичом темный и сырой двор.

– Ох, – вздохнула тетя Вилинка, увидев нас. – Дядя Милентие будет вам очень рад. Раздевайтесь, садитесь. Есть хотите?

– Я бы съел слона! – сказал Лазарь, широко открывая рот. – Весь день не ел.

– Ты съел два куска хлеба с маслом и яблоко, – заметил я.

– Разве это еда?! – удивился он.

Тетя Вилинка разохалась, что мы застали ее врасплох, что в доме ничего нет, кроме хлеба и брынзы, но, к счастью, у нее много кукурузной муки, и она вмиг сварит мамалыгу. Готовя ужин, она все время говорила, и Лазарь, утомленный дорогой, заснул. Пришел дядя Милентие. Угрюмо покосившись в нашу сторону, он молча сел за стол и закурил дешевые сигареты с ужасно едким запахом.

– Какой черт принес вас сюда? – пробурчал он с нескрываемой яростью, когда тетя Вилинка поставила на стол мамалыгу. – И так все идет кувырком, только вас здесь не хватает!

– Не надо, Милентие, – взмолилась тетя Вилинка. – Они не…

– Молчи! – загремел Милентие и, шумно отставив стул, начал взволнованно ходить по комнате. – Ты соображаешь, что происходит? Кризис, безработица, стачки! Все рушится и валится. Того и гляди, нас коснется. А она приглашает этих… этих… в гости! Дура ты набитая, ни о чем не имеешь понятия!

Лазарь проснулся. Он с интересом взглянул сначала на Милентие, потом на меня.

– Это наш дядя? – спросил он.

С налитыми кровью глазами Милентие повернулся к Лазарю.

– Плодятся как зайцы, а потом вешают своих чад на шею другим! – рычал он. – Чего сами о них не заботятся? Тоже благодетелей нашли! – Он оттолкнул тарелку с мамалыгой и, хлопнув дверью, вышел вон.

– Он немного нервничает, – сказала тетя Вилинка, накладывая Лазарю добавки, ибо он, несмотря на все громы и молнии, уже слопал свою порцию. – Не обращайте внимания на дядю Милентие. Ты, Драган, уже большой и все понимаешь… Мается он, бедняга, – и товар закупи, и привези его на место, и продай, и даже на дом отнеси. Вертится как белка в колесе… Идем, Лазарь.

Тетя Вилинка уложила нас спать. Лазарь тотчас заснул, а я до полуночи ворочался с боку на бок. Я слышал, как вернулся дядя Милентие. Он долго ходил по двору, распевая хриплым пьяным голосом:

 
Ах, лужок, ты мой лужок,
Что теперь мне, бедной, делать,
Утопила Сава милого дружка…
 

Потом пение прекратилось, а из соседней комнаты послышался его храп и приглушенный голос тети Вилинки.

Дядя Милентие ушел еще затемно. Вернувшись, он упорно делал вид, что не замечает нас. Мы прожили у них несколько недель, до того самого дня, когда получили от мамы письмо, в котором она писала, что отец нашел работу и мы можем вернуться домой.

– Кланяйтесь маме с папой, – сказала тетя Вилинка, кладя в сумку большой теплый каравай, кусок солонины и несколько яблок. – И приезжайте еще. Надеюсь, вам здесь было хорошо.

Вечером мы были уже дома. Сославшись на усталость и головную боль, я тотчас же улегся в постель. А на рассвете незаметно улизнул из дому, нашел Пишту, и мы вместе отправились на Палич. Мне не хотелось рассказывать дома о нашем житье в Шабаце. Разве мог я сказать правду после всего, что тетя Вилинка сделала для нас?

Через несколько дней пришло письмо от тетушки. Мама читала его вслух, бросая временами на отца взоры, полные укоризны.

– Да, вот у Вилинки жизнь так жизнь! – вдохновенно воскликнула мама, окончив чтение. – Подумать только, они покупают автомобиль! А осенью поедут в Вену…

Мать вновь и вновь перечитывала письмо, а я ушел в комнату и, уткнувшись головой в подушку, залился слезами. В ушах у меня звучал самый печальный голос, какой я когда-либо слышал, голос моей доброй и милой тети Вилинки:

«Надеюсь, вам здесь было хорошо».