Текст книги "Отряд под землей и под облаками"

Автор книги: Мато Ловрак

Соавторы: Драгутин Малович,Франце Бевк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

4

Павлек был не робкого десятка, однако в тот вечер на душе у него было скверно. Одно дело разбрасывать листовки во время сеансов в кинотеатрах, в полной темноте, или на уединенных улицах – это под силу любому мальчишке. Но пусть-ка кто-нибудь попробует приклеивать их к стеклам витрин на центральных улицах – отважно и незаметно, не глядя на снующих туда-сюда людей. Поймают, схватят за шиворот как кутенка, отведут в полицию. Для начала надают по шее, но самое главное будет потом. Павлек слышал немало страшного о том, как у арестованных, отказывающихся говорить, вырывали признание. А предателя ждет месть «черных братьев». Револьвер Тонина так и стоял у него перед глазами.

Неожиданно он почувствовал прилив мужества. Ни за что на свете он не покажет Нейче, что у него от страха дрожат коленки.

– Смотри, как это делается, – сказал Нейче, когда они оказались на узкой пустынной улочке.

Он взял листовку, провел по ней языком и – шлеп! – прилепил ее к окну зеленной лавки. При этом он ни на мгновение не придержал шага и смотрел прямо перед собой, не оглядываясь ни направо, ни налево.

– Попробуй!

Держался Нейче свободно и независимо, чуточку бравируя своей храбростью и делая вид, что это всего лишь игра. На самом деле Нейче был порядочный трусишка и, когда расклеивал листовки первый раз, трясся больше Павлека. Если бы он не боялся Тонина, который учил его, он бы тогда просто сбежал. Теперь он был мастером и охотно делился своим опытом с Павлеком. Листовки он нашлепывал как бы между прочим, как делал бы любое привычное дело: готовил уроки или грыз орехи.

Павлек вытащил из кармана листовку, быстро провел по ней языком, и вот она уже красуется на витрине парикмахерской.

– Хорошо, – прошептал Нейче, следовавший за ним в нескольких шагах, чтоб в случае чего предупредить об опасности. – Очень хорошо! Еще одну! Так… Неровно получилось, но это неважно…

Наконец они вышли на центральную улицу, кишевшую народом. Фонари еще не зажигали, только начинало смеркаться. Окна верхних этажей полыхали отсветами заходящего солнца. Здесь витрины шли почти вплотную друг к другу и все были высокие и широкие. Проявив известную ловкость и сноровку, можно было налепить по листовке на каждое стекло. Павлеку страстно хотелось поскорее разгрузить свои карманы. Колени его больше не тряслись, он был как натянутая струна. Не оборачиваясь, он чувствовал, что Нейче идет за ним, не спуская глаз с его спины.

Но если бы Нейче и не было с ним, мысль о побеге даже не пришла бы ему в голову. Как всегда, тяжелее всего был первый шаг. Ему казалось, что, как только он приступит к делу, все тут же обратят на него внимание. У него было такое чувство, что всем известно и содержание листовок. Поэтому он все время ждал, что вот-вот раздастся окрик: «Держите его!» Но все шло спокойно, и он осмелел. Шлеп! Шлеп! Напряжение ослабло. Это стало походить на забавную игру.

Павлек и в самом деле не вызывал подозрений. Мальчишка как мальчишка – на улицах таких полно! Идет себе, грызет орехи, выплевывая скорлупу на землю. Те, кто заметили листки, думали, что это реклама нового гуталина или зубной пасты. Правда, иной останавливался, отлеплял листок и тут же его читал. Но, не поняв, небрежно сминал и швырял под ноги. Те же, кто понимали, осторожно озирались и быстро совали листок в карман. Дома листовка прочитывалась еще раз, ее показывали друзьям. И никому не приходило в голову, что прилепил ее к стеклу витрины гимназистик с невинным выражением лица.

Неожиданно Павлек увидел впереди сухощавую фигуру часовщика, стоявшего на пороге своей лавки. Тот поглаживал свой чисто выбритый подбородок и глазел на прохожих. Шлеп! Листовка забелела на стекле витрины. Павлек на мгновение почувствовал на себе острый недоумевающий взгляд часовщика! Шлеп! Новая листовка заняла свое место на стекле второй витрины.

– Эй, осел! – услышал Павлек за собой голос. – Я покажу тебе, как пачкать стекла!

Гимназист и ухом не повел. Павлек знал, что за ним идет Нейче, и надеялся на него. И все же ноги сами собой пошли быстрее.

Нейче на мгновение остановился. Что будет? Часовщик в ярости все еще таращил глаза на Павлека. Вот-вот бросится за ним и схватит за шиворот. Но удовлетворился листком; содрав со стекла, он внимательно прочитал листовку. Глаза его гневно и озлобленно засверкали. Он поискал взглядом Павлека, но тот уже скрылся в толпе. Оглянувшись по сторонам, часовщик увидел лениво прохаживавшегося по другой стороне улицы полицейского и сделал ему знак глазами.

Нейче пустился бежать, догнал Павлека и на ходу незаметно ткнул его в бок: «Беги!»

Павлек не стал прилеплять уже приготовленную листовку, кинул ее на землю и побежал за Нейче. Ему чудилось, что за ним бежит вся улица и сто рук тянутся к нему, чтоб схватить его.

Однако бегущие мальчишки – вещь в городе обычная. По вечерам с городских окраин в центр стекалось множество сорванцов, они слонялись по улицам, разглядывали витрины, дурачились. Но Павлек и Нейче не были просто сорванцами. Как-никак гимназисты! Не дай бог увидит преподаватель – неприятностей не оберешься…

Неожиданно Нейче свернул в тихую боковую улочку. С размаху уселся на низкую стенку с железной оградой и состроил такое невинное выражение лица, словно весь день просидел на этом самом месте. Мгновение – и Павлек сидел рядом.

Оба запыхались, устали, щеки полыхали огнем. Посмотрели в сторону главной улицы. Под платанами спокойно прогуливались люди. Их никто не преследовал.

Мальчики переглянулись, и только тогда улыбка осветила их лица.

– Что произошло? – спросил Павлек, как только немного перевел дух.

– Да часовщик… – отмахнулся Нейче, словно и говорить о нем не стоило. – Сколько у тебя листовок осталось? Прилепим их здесь и пойдем в кондитерскую.

– У меня денег нет, – сказал Павлек.

– Я заплачу! – Нейче ухарски ударил себя по карману. – И лимонада выпьем. Пить хочется до смерти, правда?

– Угу, – согласился Павлек.

5

Полицейский инспектор Паппагалло напоминал в тот вечер заряженное ружье, грозившее каждую минуту выстрелить. Ясно сознавая, что в городе происходит что-то неладное, кружил он по улицам. Взгляд его рыскал по сторонам, не пропуская ни одного мальчишки, но ничего подозрительного не находил. Как назло, все они чинно проходили мимо магазинов, и в глазах их светилась сама невинность.

Он перешел улицу, взглянул на первую же витрину и обомлел. Если бы дорогу ему преградил лев, он был бы поражен меньше.

– Опять! – просипел он. – Опять! – И горячий пот выступил у него на лбу.

Паппагалло сорвал листовку с витрины и быстро пробежал ее глазами. Ничего не понятно! Он сунул листок в карман и волчком закружился на месте. Где негодяй? Куда он пошел? Вниз или вверх по улице?

Тут он увидел полицейского, оживленно разговаривавшего о чем-то с часовщиком. Оба яростно размахивали руками. Он подошел поближе, и тогда, будто издеваясь над ним, они сунули ему под нос листовку: она была точь-в-точь такая, какая лежала у него в кармане.

– Знаю, знаю, – проворчал он. – Видел уже. Кто только прилепил, вот что меня интересует.

– Сопляк какой-то, – сказал часовщик.

– Вы его видели?

– А как же! Ведь он, негодник, на моих глазах пришлепнул ее к стеклу!

– Видели и не схватили его?! – возмутился Паппагалло.

Часовщик смущенно почесал подбородок.

– Как же, схватишь его… – протянул он.

– «Как же, как же»! – передразнил часовщика разъяренный инспектор. – А куда он пошел, вы, по крайней мере, знаете? И какой он из себя?

– Он туда пошел, – показал рукой часовщик вдоль улицы. – А какой он из себя? Этого я не могу вам сказать. Они ведь все одинаковые, как горох в стручке…

Паппагалло решительным движением руки заставил часовщика замолчать. Нельзя было терять ни минуты. Негодяй, из-за которого вот уже много месяцев он не может спокойно спать, был почти в его руках. Теперь его легко будет поймать, он оставил верный след.

Инспектор быстро пошел по улице, внимательно оглядывая витрины. Здесь листовка, здесь, здесь… Хе-хе-хе… Сердце от радости готово было выскочить из груди… Внезапно он остановился. След кончался. Неужто негодяй кончил дело и теперь ходит руки в брюки, насвистывая себе под нос и посмеиваясь? Или он учуял опасность и будто сквозь землю провалился?

Снова на лбу его выступил пот. Он чувствовал себя гончей, неожиданно потерявшей заячий след. Куда идти, что делать?

Между тем спустился вечер. На улицах зажгли фонари. Ярко светились витрины магазинов, кафе, баров и кондитерских. В одной из кондитерских у окна сидели двое мальчишек. Они ели пирожные, запивая их лимонадом. Проходя мимо, Паппагалло бросил на них взгляд. Внимание его привлек прежде всего Павлек. Уж не тот ли это парень, которого, ему казалось, он видел где-то раньше и который несколько часов назад испарился прямо на его глазах? Он еще был с товарищем… Нет, прежний его товарищ был в очках, а этот без очков… А может быть, он ошибается? Охваченный подозрением, он вошел в кондитерскую. Ноги сами понесли его туда.

Паппагалло подошел к стойке и заказал стаканчик вермута. Облокотившись на стойку и заложив ногу за ногу, он наблюдал за мальчиками.

Глаза Павлека на мгновение встретились с глазами полицейского инспектора, мальчик смешался, но быстро взял себя в руки и едва заметно поклонился.

Паппагалло приподнял котелок.

Значит, он не ошибся, сопляка этого он действительно где-то видел. Причем видел не только сегодня в полдень, но и раньше. Мальчишка знает его, вот ведь и поздоровался с ним. Он рассердился на свою память: так подвести его! И тут его осенило. Ага! Сын лавочника в Пологе, с которым он и секретарь общины ходят на охоту… Подозрение несколько улеглось, хотя и не исчезло вовсе.

Он взял свой стаканчик и подошел ближе.

– Ты ведь Голя, да? – ласково спросил он. – Павлек? Смотри-ка, а ведь я тебя сразу и не узнал. Слишком редко видимся… Можно мне к вам присесть? На одну минутку. Вы ешьте, ешьте! Не беспокойтесь… Тоже гимназист? – спросил он, глядя на Нейче.

У Нейче мелкой дрожью дрожали руки. Павлек успел шепнуть ему, с кем он поздоровался. Нейче был убежден, что их выследили; душа у него ушла в пятки, дыхание перехватило, он не мог произнести ни слова.

– Тоже, – ответил вместо него Павлек.

– Значит, оба гимназисты? – И Паппагалло устало прикрыл глаза. – А мы сегодня как будто уже встречались?

– Нет, сударь, мы вас не видели.

Павлек ожидал этого вопроса и не растерялся. Правда, если бы не загар, инспектор мог бы заметить, что он покраснел при этом до корней волос.

– Не видели? – изумился инспектор. – Около витрины с ружьями.

– Нет.

– Значит, я ошибся, – медленно произнес инспектор, хотя в глазах его еще светилось недоверие. – Прогулялись, закусили – и опять за книги, да?

– Да.

Мальчики низко склонились над своими тарелками.

– Так, так… – разговорился толстяк. – За книги, значит. Правильно. Молодые люди должны прилежно учиться. Кто в молодости учится, в старости отдыхает. Если б только все учились! У иных совсем другое на уме. Слоняться по садам и полям, красть фрукты, овощи… И это еще не самое худшее. Сейчас пошли дела похуже. Некоторые вот какие листовки распространяют! – вдруг закончил он, вынул из кармана листовку и помахал ею перед носом ребят. – Это вы, конечно, уже видели?

– Нет, сударь, – сказал Павлек.

В висках мальчиков стучало, мурашки пробегали по их спинам. Они не поднимали глаз, но чувствовали, что комиссар пронзает взглядом то одного, то другого.

Нейче поперхнулся и закашлялся. Взгляд, который он бросил на Павлека, был полон страха. Испугавшись, как бы он чего-нибудь не натворил, Павлек толкнул его под столом ногой.

– Не видели? – удивился Паппагалло. – Никогда? Ничего похожего?

– Нет, – сказал Павлек, глядя прямо в глаза инспектору.

– Ну, я вам верю. Лучше всего быть от этого подальше. Это дурно пахнет! А занимаются этим такие же гимназисты, как вы, может даже ваши однокашники… Нам все известно. И мы скоро их поймаем. На след уже напали. Загоним как мышей в мышеловку. И тогда уж покажем им, где раки зимуют… Пусть тогда себя благодарят…

Павлек и Нейче съели пирожное и теперь маленькими глотками тянули лимонад. Они чувствовали себя как мухи, угодившие в паутину. Паппагалло говорил, говорил не умолкая, а они не знали, что и сказать. Лишь с трудом выдавливали из себя «да» и «нет». У них было одно желание – как можно скорее оказаться отсюда подальше.

– Если заметишь такого молодчика, самое правильное сообщить о нем кому следует, – тут инспектор понизил голос, – это самое правильное. Ведь речь идет об измене родине! Нет худшего преступления! Доносить о разных пустяках нехорошо, это я вам говорю! Но это совсем другое дело. Позор для всей гимназии!

Он хотел еще что-то добавить, но передумал и замолчал. Нейче не вызывал в нем доверия, выглядел парнем себе на уме. Собственно, Павлек тоже, но к нему он одновременно испытывал какую-то симпатию. Видимо, сказывалось знакомство с его отцом. Чтобы поймать преступников, он раскинул свои сети во всех гимназиях и школах. Но все его осведомители были из учеников, которым товарищи не доверяли. В свою грязную игру ему необходимо было втянуть кого-то из учеников-словенцев.

– Оставьте! – сказал Паппагалло, когда Нейче по знаку Павлека вытащил из кармана деньги. – Сегодня вы мои гости. И куда вы так торопитесь? Поболтаем еще немножко, я люблю молодежь… Ну да ладно, не буду вас задерживать. Ты когда домой собираешься? – обратился он к Павлеку.

– В субботу.

– Не забудь, передай привет отцу! Скажи, что в воскресенье я приеду на охоту. Подстрелим зайчишку, – тут он пригнулся к самому его уху, – и кое-что с тобой обсудим…

Когда мальчики выходили из кондитерской, Паппагалло заговорщицки подмигнул им и помахал рукой. А сам остался сидеть, задумчиво уставившись взглядом прямо перед собой и барабаня пальцами по столу. Рассеявшееся было подозрение вспыхнуло в нем с новой силой. Так ли уж невинны мальчишки, как кажутся, или это чистое притворство?

6

«Черные братья» перестали собираться в подвале Тонина. Фаганель не верил, что мальчики учат там в темноте уроки, как представляла ему дело Жутка. Но с расспросами не полез; тайны ребят его не интересовали. Он просто запер дверь и ключ повесил в мастерской.

Теперь заговорщики встречались в большом блиндаже возле Сочи, оставшемся со времен первой мировой войны. Под прикрытием густых кустов они, казалось бы, могли свободно обсуждать свои дела. Но такое не пристало заговорщикам. Разве они играли в индейцев или разбойников? Ведь из кустов их мог кто-нибудь подслушать. И листовки нельзя было печатать в темной сырой яме. Ерко и Павлек перенесли печатный станок к себе домой.

Они заперли единственное окошко своей комнаты, выходившей во двор, и зажгли свет. Дверь закрыли на засов, чтоб их не застали врасплох. Хозяйки они не боялись, она никогда не заглядывала к ним, когда они «учили уроки».

Тонин пинцетом брал буквы и выстраивал их в ровные строчки. Ерко подливал на подушечку густые чернила, равномерно размазывал их и втирал. Павлек сгибал листы бумаги и разрезал их острым ножом на четвертушки.

Они отпечатали новый текст:

 
Не будет нас фашист топтать
и угнетать кроваво;
наш народ будет здесь хозяином,
наш язык и наше право!
 

Стихи принадлежали Грегорчичу. Только вместо слова «чужеземец» Ерко поставил «фашист». Так звучало сильнее.

Дощечку со стихами Тонин прижимал то к подушечке, то к чистым листам бумаги. Павлек помогал ему, укладывал отпечатанные листовки в стопку. Дело спорилось. В комнате стояла тишина, словно в ней никого не было.

Ерко тут же рисовал большие плакаты с горячим призывом ко всем приморским словенцам восстать и освободиться от чужеземного ярма. К этой мысли «черные братья» пришли на первой встрече в блиндаже. Часть листовок не выполняла своего назначения: они были слишком маленькими и не всегда привлекали к себе внимание прохожих. Большие плакаты, раскрашенные в цвета словенского знамени и вывешенные на окраине города и в окрестных селах, бросятся в глаза всем.

Юные подпольщики с удовлетворением вспоминали о флаге, который они прикрепили на верхушке самого высокого платана в центре города. Об этом случае говорил весь город. Люди целое утро не спускали с него глаз, пока не приехали пожарники с большой лестницей и не сняли его с дерева. После этого возле платана постоянно дежурили двое полицейских.

Вспоминая об этом, Ерко улыбался, рисуя синие и красные полосы словенского флага. Голову его сверлила новая идея, не дававшая ему покоя.

– Нужно достать бомбы, – сказал он словно бы про себя, но так, что Павлек и Тонин услышали и посмотрели на него.

Бомбы? Никогда еще их мысли не были столь дерзновенны и не заходили так далеко. Павлек страшно завидовал Тонину, что у него есть старинный револьвер. Хоть и без патронов, он казался ему смертоносным оружием. А Ерко вспоминал итальянских заговорщиков, про которых недавно читал. Те то и дело бросали бомбы, австрияки взлетали на воздух.

– Где ты возьмешь бомбы? – спросил Тонин.

– В том-то и дело. Хоть бы динамиту раздобыть!

– Где ж его раздобудешь? Патроны для револьвера и те не достать.

– С твоим бульдогом много не сделаешь, – презрительно отозвался Ерко.

Шлеп, шлеп! – на подушку, на бумагу. Тонин долго печатал молча. Его задело презрение Ерко к его оружию.

– Погнались бы за нами, я бы пальнул, они бы напугались, а мы бы тем временем удрали, – наконец сказал он.

Павлек ушел в свои мысли, мучившие его уже несколько дней.

– У нашего работника есть такой же револьвер. И патроны, наверное, тоже.

Руки Тонина замерли. Ему стало жарко.

– Притащи!

Павлек попал в трудное положение. Обещать медведя, когда он еще в берлоге, нельзя. И отказать неудобно. Тем более, что у него были собственные планы на этот счет.

– Не даст он.

– А ты сам возьми!

Павлек про себя уже перебрал все пути, которыми он мог бы добраться до патронов. Йо?хан, работник отца, обычно прятал револьвер; он показал его лишь один раз, когда был сильно пьян. Кто знает, где он его держит? Да и знай он об этом, он не стал бы воровать – противно! Может, просто попросить? Ведь они как-никак приятели.

– Принесу, – сказал он. – Думаю, что смогу, – добавил он неуверенно.

– Ты когда домой поедешь?

– Завтра. В понедельник вернусь.

Ерко поднял голову.

– Бочонка увидишь, – сказал он.

Бочонком ребята прозвали Паппагалло. Павлек с удовольствием рассказывал ребятам, как ловко он вырвался из его когтей. Над Нейче он смеялся: тот, мол, помертвел от страха. На самом деле, когда они уже отошли далеко от кондитерской, их обоих трясла дрожь. Павлек гордился своей находчивостью, и его злили поддразнивания товарищей, что у него в полиции завелся свояк. Слова, сказанные ему Паппагалло на ухо – а он не утаил их от друзей, – не выходили у него из головы.

– Что ему от меня надо? – спрашивал он.

– Не догадываешься? – говорил Ерко. – Он доносчика хочет из тебя сделать.

– Кого?

– Доносчика, – повторил Ерко и повел носом, как мышь, выглянувшая из норки. – У него нос короток, чтоб нас унюхать, вот он и хочет удлинить его с помощью твоего.

Павлек представил себя придатком инспекторова носа и расхохотался.

7

В понедельник запыхавшийся Павлек в последнюю минуту влетел в класс и плюхнулся на скамью. Вслед за ним вошел учитель, повесил географическую карту и начал вызывать учеников.

– Принес? – тихо спросил Тонин.

– Ага.

– Покажи.

Павлек сунул руку на самое дно кармана, вытащил патрон и положил его на ладонь Тонину.

Тонин принялся внимательно разглядывать его под партой. Лицо его расплылось в широкой улыбке. Он вытащил из кармана револьвер, с которым никогда не расставался, хотя он часто мешал ему и заставлял быть всегда настороже. Тонин повернулся к Павлеку, чтоб другие не видели, и сунул патрон в барабан. Тот легко встал на место. Мальчик от радости цокнул языком.

– Смотри, как бы не выстрелил, – шепнул Павлек, скосив глаза на его руки.

– Вот дурень!

– Дай мне, – невольно вырвались у Павлека слова, которые давно уже были у него и в мыслях и на сердце, но которые до тех пор он не решался произнести.

– Что? – спросил Тонин, будто не расслышал. – Что тебе дать?

– Бульдог.

Тонин посмотрел на товарища таким взглядом, словно тот попросил у него один глаз. Он даже не счел нужным отвечать. Вытащил патрон из барабана и сунул револьвер в карман.

– На что он тебе? – спросил Павлек. – Все равно ведь у тебя нет патронов!

Тонин почувствовал себя уязвленным. Разве Павлек не обещал ему принести патроны? А когда принес, передумал и просит теперь отдать револьвер ему? Это обман, чистое надувательство, и все!

– Да, патронов у меня нет, – с усилием проговорил он. – Но ты же их мне принес.

Теперь молчал Павлек. Глядя на ученика, переминавшегося с ноги на ногу перед учителем, он тяжело переживал обиду. Тонин, видно, думает, что принести патроны так же легко, как яблоки. Поднимешь с земли, и никто тебе худого слова не скажет. А ведь их пришлось выпрашивать, да еще серебряную монету дать в придачу. Да он бы и не получил их никогда, если бы Йохан, их работник, не сидел без гроша в кармане и если бы его с дьявольской силой не тянуло в трактир. Теперь патроны были его, и они стоили не меньше, чем пустой бульдог. Перед Тонином он чувствовал себя неловко, но желание иметь оружие было несравненно сильнее.

– Дай хоть на время, – прошептал он.

– Нет.

– Только на сегодня.

– Зачем он тебе?

– Хочу стрелять поучиться.

Тонин подумал.

– Я пойду с тобой. Вместе будем учиться.

– Ты не сможешь. Я принес три плаката. Вам с Филиппом идти в предместье.

– А ты?

– Я в городе. С Нейче. Нам вечером идти.

Они снова замолчали. Тонин огорчился. От заданий, которые ему поручали, он не привык уклоняться. Больше всего ему хотелось, чтоб Павлек забыл про бульдога. Он попытался свернуть разговор на другое.

– Покажи листовки, – попросил он.

Павлек положил на колени географический атлас и открыл его. Между страницами находилась пачка листовок. «Словенцы, чего вы ждете? Чтобы нашу прекрасную землю покрыли могилы, над которыми бы куражился чужеземец?..» От этих слов мороз подирал по коже. В верхнем левом углу развевался словенский флаг.

– Молодчина Ерко! Давай! – сказал Тонин.

– После уроков, – шепнул Павлек и быстро захлопнул атлас, потому что как раз в эту минуту мимо них проходил ученик с последней парты, вызванный учителем к доске.

Ребята устремили взгляд на учителя. Отвечал Аниба?ле, худенький мальчик с черными кудрявыми волосами и глубоко посаженными, маленькими, ровно перчинка, глазками. Они перебегали с учителя на класс и обратно, меньше всего он смотрел на карту. С трудом он нашел Амазонку и придавил ее указкой, словно змею, которая вот-вот от него убежит.

– Амазонка – река, которая… река… – запинался он. Холодный пот выступил у него на лбу.

– Итак, что Амазонка река, мы уже знаем, – сказал учитель. – Что дальше?

– Амазонка… – река… которая течет… течет…

– Все реки текут. А куда течет? Где ее истоки? Куда она впадает?

– Амазонка – река, которая течет по… которая впадает…

– Дай пострелять из бульдога, – снова сделал попытку Павлек, – половина патронов твоя.

В душе Тонина шла борьба. Он завидовал Павлеку, что у того были патроны, как Павлек ему – что у него был револьвер. Револьвер без патронов все равно что сломанный замок. А патроны без револьвера – не более, чем горсть фасоли. Стоит одному из них заартачиться, оба останутся ни с чем. Победил разум, преодолев сопротивление сердца.

– А ты мне точно вернешь? Вечером.

– Честное слово!

Тонин сунул револьвер в карман Павлека, Павлек положил в руку Тонина половину патронов.