Текст книги "Отряд под землей и под облаками"

Автор книги: Мато Ловрак

Соавторы: Драгутин Малович,Франце Бевк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Драгутин Малович
Рыжий кот

Часть первая

Рыжий кот

Я тебе рассказывал про Рыжего кота? Нет? Тогда слушай.

Рыжий кот был барон, а может быть, виконт или граф. Сейчас трудно установить его титул. Одно достоверно известно – он был рыжим. Именно это и отличало его от других котов. Ну и красавец он был – всем котам кот! Второго такого кота на всем белом свете не сыщешь. Уж ты поверь мне, сынок, и не слушай того, кто вздумает с этим не согласиться.

Мать его звали Анна-Мария-Розалия. Тебе смешно? Но я вовсе не шучу. Благородным кошкам всегда дают несколько звучных имен. И чем благороднее ее происхождение, тем больше у нее имен. Разумеется, у Анны-Марии-Розалии было еще семь имен, просто я их забыл. Однако ее хозяйка, высокородная графиня Ало?йза Ле?нер Хо?фманстал, всегда называла кошку полным именем.

В середине тысяча девятьсот тридцать третьего года мы приехали в графское поместье. Графиня велела нам ждать ее возле за?мка – она желала взглянуть на нас. В назначенное время мы пришли к за?мку, наивно полагая, что графиня выйдет к нам, но, видно, негоже графине якшаться с простыми людьми – во двор она не вышла, а только подошла к балкону. Рядом с ней стоял бледнолицый щербатый мальчик, смотревший на нас столь же высокомерно, как и графиня. Тяжко, сынок, вспоминать эти взгляды, полные презрения, брезгливости и отвращения, которые, точно помои, выплескивались на нас из высоких окон старинного замка графини Ленер Хофманстал.

– Таращится на нас, как на дохлых рыб, – сказала Ми?лена.

– А графиня косая, – заметил Вита. – И мальчишка тоже.

Мать улыбнулась и тихо проговорила:

– Наверно, это у них семейное. Не то чем бы графы отличались от простых смертных?

Графиня долго наводила на нас лорнет в золотой оправе. Наконец взгляд ее остановился на мне. Я смутился и, словно устыдясь самого себя, печально опустил голову.

Отец толкнул меня в спину:

– Ты что, оглох? Тебя зовет графиня. Может, возьмет на службу в замок.

По широкой лестнице я поднялся в покои графини. Я шел словно во сне: кругом ковры, картины в золоченых рамах, столы, стулья, шкафы и кресла – все сверкает позолотой. И среди этого блеска и роскоши в огромном массивном кресле, точно на троне, восседает большая толстая кошка.

– Как тебя зовут? – спросила графиня.

Я сказал. Графиня вздохнула и задумалась.

– Гм, гм… – заговорила она вдруг. – Пожалуй, я возьму тебя в услужение. Каждый день будешь водить на прогулку Анну-Марию-Розалию, а по средам и субботам будешь ее купать.

Среди разбросанных по полу пестрых подушек сидел мальчик, которого я незадолго перед тем видел в окне. Посмотрев из-под ресниц на графиню, он показал мне язык и весело рассмеялся. Я сделал вид, что не замечаю его.

– А кто эта Анна-Мария-Розалия? – поинтересовался я.

– Моя единственная радость, – ответила высокородная графиня Ленер Хофманстал, показывая на дремавшую в кресле кошку. – Не правда ли, она прелесть?

«Вот так кошка, – подумал я. – Целая лиса… Какая пушистая… А хвостище!..» Когда я вошел, она лениво открыла глаза, и мне почудилось, будто в них мелькнуло то же надменное выражение, с каким смотрели на нас графиня и мальчик.

Я сердито глянул на кошку, едва удерживаясь от искушения дать ей хорошего пинка. Но графиня иначе истолковала мой взгляд – она решила, что я пленен красотой Анны-Марии-Розалии, и сказала с нескрываемой гордостью:

– Чистая ангорская порода!

– Значит, я буду гулять с кошкой? – спросил я.

– Кошатник! Кошатник! Кошатник! – закричал мальчик.

Графиня погрозила ему пальцем, и он замолчал.

– Будешь гулять с ней по часу утром и вечером. Так предписал доктор Кальман.

Мне отвели крохотную, но очень уютную комнатушку в правом крыле замка. В тот же день дядюшка Иштван сшил мне ливрею, какие носили все слуги графини. Вечером пришел отец, он принес мои книги и кое-что из одежды. Увидев меня в этом наряде, казавшемся мне парадным генеральским мундиром, он разразился гомерическим смехом.

– Забодай меня корова, если ты не рожден лакеем! Эта дура графиня сделала из тебя чучело гороховое! Повернись! Ха-ха-ха, сзади ты еще смешнее!

– А где вы устроились? – спросил я, когда он прекратил свои насмешки.

– Тут поблизости. В одном роскошном бараке. Не стану описывать тебе все его прелести, скажу только, что на крыше растут фиалки и подснежники. Словом, не жизнь, а малина – живем как в сказке. Да к тому же окон и дверей открывать не надо, потому что таковых вообще не имеется.

– Здесь хорошо, – грустно сказал я, – но я не привык жить один. Жаль, что я не с вами.

– Жаль, конечно. А впрочем, мы не за горами, барак наш у колодца. Заходи, когда поведешь гулять эту чертову кошку.

Незаметно пролетело несколько месяцев. Графиня Ленер Хофманстал была мною очень довольна. Вручая мне шелковый поводок, она обычно говорила: «Немного на свете таких людей, кому бы я могла доверить свое сокровище». И, сощурив свои близорукие глаза, как бы добавляла, какая это для меня честь нежить и холить Анну-Марию-Розалию. Я ненавидел графиню не меньше, чем Анну-Марию-Розалию, и всегда старался поскорее покинуть ее душные, пропыленные покои.

Итак, я терпеть не мог кошку и ее хозяйку, но это ничуть не мешало мне ежедневно в одно и то же время выводить на прогулку Анну-Марию-Розалию по избранному графиней маршруту. Всей душой ненавидел я эту унизительную для меня службу. Однако она меня не слишком утомляла, и я мог часами сидеть за книгой или предаваться другим занятиям. Поэтому обязанности свои я выполнял терпеливо и безропотно. Между тем Анна-Мария-Розалия начала вдруг вести себя очень странно. Она ни за что не хотела идти на прогулку, а если к ней кто-нибудь подходил, то фырчала, выгибая спину, скалила зубы и выпускала когти, не делая исключения даже для сиятельной графини Ленер Хофманстал.

Не на шутку встревоженная графиня пригласила доктора Кальмана. Он прибыл в посланной за ним большой карете, запряженной четырьмя рослыми белыми жеребцами.

Доктор Кальман был седой, сгорбленный старик, вечно жаловавшийся на ревматизм и другие недуги. Сейчас, после долгого пути по жаре, он был особенно брюзглив и раздражителен.

– Где пациентка? – крикнул он, едва выйдя из кареты. – Где больная кошка? Ты что, глухой? А ты, братец, пожалуй, вор! Того и гляди, влезешь в карман! Долго я буду стоять посреди дороги? Гм… гм!.. За тобой смотри в оба – не ровен час, лишишься еще золотых часов. Знаю я вас, мошенников! Да веди же меня, осел!

Я отвел его к графине. Он учтиво поклонился, поцеловал ей руку и начал извлекать инструменты из большой кожаной сумки, жалуясь на свои хвори и немощи и на все лады кляня лето и пыльные сельские дороги. Потом он подошел к Анне-Марии и стал ее осматривать. Графиня внимательно следила за каждым его движением.

– Ну что? – нетерпеливо спросила она. – Надеюсь, ничего серьезного?

– Поздравляю, поздравляю! – воскликнул доктор, подходя к графине и протягивая ей руку. – Скоро у вашей прекрасной кошки появятся котята!

Но графиня не выразила никакой радости.

– Что?.. – едва слышно пролепетала она. – Невероятно… Ничего не понимаю…

Вдруг графиня повернулась ко мне и, гневно сверкнув глазами, начала щедро награждать меня пощечинами и подзатыльниками, после чего кулаки ее загуляли по моей спине.

– Злодей, злодей! – кричала она в ярости. – Для того я тебя кормила и одевала? Ты совсем не смотрел за ней! Осел, дубина, болван…

Тут она рухнула на пол.

Доктор Кальман склонился над ней и приоткрыл ей веко.

– Ничего страшного, – сказал он. – Приступ истерии. Скоро придет в себя. – И, поманив меня пальцем, шепотом спросил: – Позволь-ка полюбопытствовать, чем ты досадил графине?

– Я каждый день водил на прогулку Анну-Марию-Розалию, – ответил я, глотая слезы. – Клянусь вам, я не отходил от нее ни на шаг! Я тут ни при чем.

Доктор Кальман погладил меня по голове:

– И все же тебе лучше не ждать, пока графиня очнется. У бедняжки не все дома, но это не помешает ей задать тебе хорошую порку. Так что дуй-ка отсюда со всех ног.

Я мигом добежал до лачуги на хуторе и рассказал отцу о случившемся. Он равнодушно пожал плечами.

– Кошки для того и существуют, чтоб приносить котят. И этому не помешает ни графиня Ленер, ни граф Чано, ни даже сам господь бог! Впрочем, посмотрим, как пойдут дела. Хочешь верь, хочешь нет, но я чертовски любопытен.

Через несколько дней графиня прислала нам со слугой письмо, в котором заявляла, что мы не заслуживаем ее милостивого внимания и потому она просит нас покинуть ее имение. «При сем сообщаю вам, – писала она дальше, – что Анна-Мария-Розалия родила двоих котят, один из которых тут же сдох. Второго, рыжего котенка, посылаю вам – делайте с ним что хотите. Сиятельная графиня Алойза-Кристина Ленер Хофманстал».

– Ну и чудеса! – рассмеялся отец. – Теперь в нашей семье есть граф.

Мы погрузили свой скарб на телегу и в тот же день двинулись в путь через Тиссу.

На Тиссе

Рассказать тебе про Рыжего кота? Да? Ну слушай.

Итак, в прошлый раз я остановился на том, как мы переправлялись через Тиссу. Трудный это был путь, сынок. Много часов ехали мы вдоль берега в тщетной надежде найти мост, чтоб переправиться на ту сторону, в Бачку. Местами Тисса разлилась так широко, что нам приходилось огибать огромные поймы, над которыми поднимался пар и раздавался утренний переклик обитавшей здесь птицы. Как зачарованные любовались мы этим прекрасным зрелищем.

– Вид тут, конечно, дивный, сказочный, волшебный, – с улыбкой проговорил отец, – но нам нужен мост.

Наша телега равномерно покачивалась, навевая на нас легкий сон. Временами мы просыпались и с удивлением замечали перед собой тот же самый пейзаж: слева по-прежнему катила свои волны синевато-зеленая Тисса, а справа тянулась безбрежная равнина, на которой, точно грибные шляпки, рдели красные кровли домов. Все это огромное пространство было безлюдно, и мы тщетно старались заглушить шутками и смехом щемящее чувство тоски и одиночества.

Только к полудню попался нам крестьянин с косой на плече.

– Скажи-ка, приятель, есть тут поблизости мост? – поздоровавшись, спросил отец.

Крестьянин окинул нас недоверчивым взглядом.

– Говорят, есть возле Кани?жы.

– Ух, брат, да ведь до Канижы целых сто километров!

– Говорят, что побольше будет, – не моргнув глазом заявил крестьянин.

Отец поблагодарил его, и мы снова тронулись в путь.

– Таких болванов следовало бы сдавать в музей, – сердито проворчал он, когда мы немножко отъехали. И, с минуту помолчав, добавил: – Черт меня побери, если нам не придется тащиться в Канижу!

– Как-нибудь доберемся, – сказала мать. – Мы уже привыкли.

– Да я не о вас пекусь, а о господине графе!

Словно поняв, что речь идет о нем, Рыжий кот мяукнул. Ах, какой у него был дивный голос! Как у львенка или тигренка.

Мы с восхищением посмотрели на нашего красавца. Он мяукнул еще раз.

– Спасибо, ваше сиятельство! – сказал отец, снимая шапку и сгибаясь перед ним в поклоне. – Спасибо.

– Есть хочется! – захныкал мой маленький брат Ла?зарь. – Дайте поесть.

– Поешь, когда придет время, – сказал отец.

– А когда придет время?

– Когда будет еда. А сейчас ложись и спи. Или полюбуйся рекой. Делай что хочешь, только не думай о еде. Тогда забудешь про голод.

– Папа, а ты здорово умеешь разговаривать с малышами, – заметил я.

– Начал учиться, когда ты появился на свет, – сказал он и легонько щелкнул меня по лбу. – А потом ежегодно расширял свои познания.

Я рассмеялся. Отец взглянул на меня и тоже засмеялся, но как-то невесело.

– Над чем смеешься, маленький мудрец?

– Правда, у нас чудная семья?

– И большая. И бедная. И упрямая, и неутомимая… Видишь, если постараться, то можно о ней кое-что порассказать.

Уже много лет подряд семья наша скиталась по Сербии, следуя какому-то странному плану, известному только отцу. Мы появлялись на свет во время этих скитаний, иногда прямо в телеге, в разное время года. Росли под солнцем и ветром, и перед глазами у нас вереницей проходили края, то улыбчивые и плодородные, то каменистые и мрачные. Мы привыкли к путям-дорогам, и кочевой дух, впитанный с молоком матери, всегда манил нас в синие дали.

Переезды казались нам делом вполне естественным, и мы никогда не задавались вопросом, почему так должно быть. Тогда я впервые подумал об этом и сразу же ощутил во всем теле холодную дрожь.

Было около двух часов дня, когда мы увидели паро?м, привязанный к большому пню на берегу. Паромщик лежал на песке. Его лицо, руки и все большое и могучее тело были покрыты старыми газетами, которые качались на нем, точно на волнах.

– Из его носа так дует, что можно простудиться! – шепнул отец, склоняясь над ним. – К тому же он и рот закрыть забыл!

Мы засмеялись.

– Эй, сударь! – крикнул отец. – Сударь!

Но паромщик продолжал беззаботно храпеть, убаюканный ласковыми лучами солнца, пробивавшегося сквозь густой ивняк.

– Думаешь, он согласится перевезти нас бесплатно? – тихо спросил я.

– Может, у него доброе сердце, – ответил отец. – Сударь, сударь, проснитесь!

– А я и не сплю, – сумрачно буркнул паромщик и вынырнул из-под газет. – Чего вам? – Увидев нагруженную телегу, на которой сидели мать, братья и сестры, он прибавил: – Три динара за телегу, по два за лошадей, по динару с каждого из вас, egy, kett?… kilenc, tiz…[11]11
  Один, два… девять, десять… (венг.)


[Закрыть] Итого четырнадцать динаров!

– Немного, – усмехнулся отец. – При нынешней дороговизне просто даром! Я бы и двадцати не пожалел… – Тут он вздохнул, развел руками и, взглянув на небо, снова обратил свой взор на паромщика. – Но у меня, милостивый государь, и гроша ломаного нет. Ни гроша, ни крейцера, ни сольдо, ни марьяша. Ничего! – И для вящей убедительности отец вывернул все карманы. – Вы когда-нибудь видели карманы пустее моих?

Паромщик таращил на него свои большие глаза. Вдруг он заморгал и стал было снова устраиваться на песке, но отец так настойчиво тормошил его и уговаривал, что в конце концов он сдался. Сошлись на том, что вместо денег мы дадим ему кое-что из наших вещей.

Паромщик долго ходил вокруг телеги, рылся, высматривал, вынюхивал. Наконец пробурчал:

– Я возьму два стул и котенок. Я люблю кошка.

Я задрожал. Отец тоже огорчился.

– Возьмите лучше еще один стул, – предложил он. – Рыжий кот – граф, а кроме того, у моих детей нет других игрушек. Послушайте, сударь, возьмите все четыре стула, только оставьте нам Рыжего кота. Мы все любим этого дурашку.

Но паромщик не склонен был торговаться. Он презрительно махнул рукой, улегся на песок и начал накрываться газетами.

– Отдай ему котенка, Ми?лутин, – взмолилась мать.

Паром оттолкнулся от берега и стал быстро пересекать реку. Обливаясь слезами, простились мы с Рыжим котом. Мы стояли на берегу до той поры, пока паром не вернулся на банатскую сторону и паромщик с двумя стульями на плечах и котенком за пазухой не скрылся за высокой насыпью.

– Куда теперь? – озабоченно спросила мать.

Отец долго вглядывался в необозримую равнину Бачки. На лице его была написана тревога…

– Едем прямо, – сказал он, силясь улыбнуться. – Прямая дорога – самая верная!

Он дернул поводья, и лошади тронулись. Я сидел на задке телеги и с грустью смотрел на Тиссу и на противоположный берег, куда жестокий паромщик увез моего любимца. Увижу ли я его когда-нибудь?

На ферме

Через день мы прибыли на ферму, хозяина которой звали Ла?йош. А может быть, он был Янош? Помню только, что был он необыкновенно толстый, такой толстый, что не мог сам подняться со стула – ему помогали двое слуг. Я уверен, сынок, ты еще не видывал такого толстяка! Я и сейчас еще смеюсь до слез, когда вспоминаю его пунцовое лицо, жабьи глаза и огромные обвислые губы.

– Сударь, – обратился к нему отец со смиренным поклоном, – мы бедные люди и хотели бы у вас работать. Мы не переборчивы, согласны на любую работу.

Га?зда Лайош, или Янош, кивнул головой, а потом что-то пробормотал себе под нос.

Отец повернулся и устремил на нас вопрошающий взор.

– Кто-нибудь понял, что он сказал?

Мы все отрицательно мотнули головой.

– Гм… – произнес отец, снова поворачиваясь к газде Лайошу, или Яношу. – По рукам, сударь, мы согласны.

– Ммм… – промычал газда Лайош, или Янош, тяжело вздыхая.

– Будете получать два динара в день, – перевел нам слуга, стоявший по правую руку газды Лайоша, или Яноша. – Плата невелика, зато на харч у нас не жалуются.

– Это я сразу заметил, – сказал отец, глядя на хозяина. – А что мы будем делать?

– Ходить за свиньями! – вставил левый слуга.

– Все? – удивился отец.

– Ага! – ответил правый слуга (по всему было видно, что он важнее левого). – Ферма большая.

– А когда мы будем получать эти два динара? – спросил отец.

– Szombat[12]12
  Суббота (венг.)


[Закрыть], – значительным тоном проговорил газда Лайош, или Янош.

Правый слуга перевел:

– По субботам, после вечерней мессы.

– Он сказал только «по субботам»! – вмешался я. – А «после вечерней мессы» вы сами прибавили!

Отец бросил на меня довольный взгляд и улыбнулся.

– Наш хозяин, – заговорил левый слуга, – рассчитывается с батраками после вечерней мессы. Так повелось со времен Иштвана Фенеши и так будет до скончания века!

– Я не возражаю, – добродушно сказал отец. – Где мы будем жить?

Правый слуга кликнул со двора работника и, показав на нас пальцем, велел проводить нас к нашему жилью.

Телега медленно катилась по пыльной, ухабистой дороге. Отец погладил меня по голове и восхищенно произнес:

– У тебя, сынок, талант к языкам! Может, ты знаешь, что говорил газда Лайош, или Янош, в самом начале?

– Еще бы! – самоуверенно воскликнул я. – Он сказал: «Мне нужен свинопас!»

– В жизни бы не додумался! – искренне сказал отец. – Черт бы его побрал, этого жирного борова!

– Кажется, нам здесь будет неплохо, – заметила мать, оглядывая возделанную равнину, с одной стороны окаймленную молодым лесом, с другой – узеньким ручейком. – Мне здесь нравится.

– А что он ест? – спросил мой младший брат Лазарь, всегда занятый мыслями о еде.

– Сиротскую му?ку, – грустным голосом ответила мать.

– Хочу быть таким толстым, как газда Лайош, – решительно заявил Лазарь, не обращая ни малейшего внимания на печальное лицо матери и звучавшую в ее голосе грусть. – Если б я был таким толстым, мне бы никогда не хотелось есть!

– Ну, а вам здесь нравится? – обратился отец к моим сестрам.

– Без Рыжика мне везде плохо, – проговорила сквозь слезы Милена. – Нейдет он у меня из головы, и все.

– У меня тоже, – сказала Даша.

– А может, паромщик уже съел его? – предположил Лазарь.

– Люди не едят кошек! – авторитетно заявил Вита. – Не едят, не едят, не едят!

– А я бы съел и кошку, и крокодила, и дракона, и все, что угодно, потому что мне хочется есть!

– Рыжика тоже съел бы? – спросила Милена и разревелась.

Лазарь задумался:

– Нет, его я не стал бы есть. А всех остальных съел бы!

Вскоре мы подъехали к маленькому белому домику на опушке леса. Отец спрыгнул с телеги, обошел его вокруг и торжественно возгласил, что «это рай, а не жилище» и он надеется, что «господа будут довольны». Ну, а ежели сей приют им не по вкусу, он сию же минуту расторгнет контракт.

В сравнении с халупой в имении сиятельной графини Ленер дом этот выглядел настоящим за?мком, и потому восторг отца был вполне понятен. Провожавший нас работник показал на видневшиеся невдалеке небольшие загоны и велел завтра явиться к Ми?халю Ро?же.

– Гм… – произнес отец, с улыбкой глядя на меня. – Был ты кошатником, теперь станешь свинопасом. Как-никак повышение.

Мы разместились в нашем новом жилище, а назавтра все, кроме мамы и Лазаря, отправились на работу. Мы носили воду, наполняли корыта пойлом и отрубями и так к концу дня устали, что заснули, едва проглотив скудный ужин, за которым пришлось идти к хозяйскому дому. У котла с желтой мамалыгой стоял правый слуга и заносил в длинный список имена тех, кто уже получил еду.

Дни проходили незаметно, серые, унылые, однообразные. В редкие минуты отдыха я все чаще думал о том, почему мы ведем кочевую жизнь, почему у нас нет своего угла, как у других людей? Мысль эта с каждым днем все больнее врезалась в мою душу, наводя тоску и уныние.

Глядя на домашних, я с удивлением замечал, что они тоже как-то попритихли, перестали шутить и смеяться. «Отчего грустят Вита, Даша, Милена и Лазарь? – думал я, стараясь проникнуть в причину столь разительной перемены. – Не могут же они убиваться из-за вечных скитаний?» И каково же было мое изумление, когда я узнал, что все они горюют по коту. А Лазарь, склонный к преувеличению, заявил даже:

– Я умру без Рыжика!

Накануне того дня, когда мы должны были получить расчет за неделю, мать долго «тратила» эти деньги. Она была очень оживлена и все время смеялась. Отец молчал, казалось, он не слушает ее. Его задумчивый взгляд блуждал где-то за безбрежной равниной.

– Я уже все распределила, – с воодушевлением говорила мать. – Даше купим платье, Лазарю – галоши, а Дра?гану, Милене и Вите – по карандашу и по тетрадке в линеечку. Что ты на это скажешь, Милутин?

Отец по-прежнему молчал, только губы его тронула какая-то загадочная улыбка.

В субботу, лишь только колокол на сельской церквушке возвестил конец вечерней мессы, мы с отцом поспешили к дому газды Лайоша. Меня очень удивило, что мы поехали на телеге, но я не стал ни о чем спрашивать.

Правый слуга выплатил нам за шесть дней одиннадцать динаров вместо причитавшихся двенадцати. Отец насупился.

– Один динар – пожертвование на церковь! – объяснил левый слуга.

– Священник тоже не святым духом сыт, – добавил правый. – К тому ж пора заделать трещину на колокольне.

– Аминь! – сказал отец, кладя деньги в карман. – Пошли, сынок!

Кони понеслись во весь опор. Но везли они нас не к нашему домику на опушке леса, а совсем в другую сторону. Туда, откуда мы приехали, – к Тиссе.

– Папа! – воскликнул я, осененный вдруг счастливой догадкой. Конечно же, он заметил, как тоскуют по Рыжему коту Вита, Даша, Милена и Лазарь, и потому был так мрачен и угрюм. – Папа, ведь мы едем за котенком?

– Да, да, едем вызволять его из рабства! К черту платья, галоши, карандаши и тетрадки в линеечку! Сейчас нам дороже кошачий граф, добрый, умный Рыжий кот!

Рыжий кот очень обрадовался, увидев нас. Обрадовался и паромщик.

– Tizenegy?[13]13
  Одиннадцать (венг.)


[Закрыть] – сказал он, пересчитывая деньги. – Ну и ладно. Дам вам ваш деревянный стулья и ваш Рыжий кот за одиннадцать динар. Все равно я не любит кошки!

Утром мы вернулись домой. Все с радостью кинулись к Рыжику. Милена гладила его, прижимала к себе и горячо целовала.

– Папа, мы никогда больше с ним не расстанемся? – спросила она.

– Нет, – ответил отец, – даже если нам придется идти пешком до Канижы!

Только мама не разделяла общей радости и ликования. Вся как-то сникнув, она грустно сидела у окна, глядя на поля, луга и молодой невысокий лес, тихо шумевший под легким дыханием ветерка. Много дней подряд мечтала она о том, чтоб у Даши было новое платье, а у Лазаря галоши, и потому долго не могла простить отцу, что он отдал тяжким трудом заработанные деньги за стулья, без которых мы прекрасно обходились, и за Рыжего кота, от которого и вовсе не было никакого проку. Временами, прикрыв лицо передником, она плакала горько и неутешно. Но, увидев, как все вокруг радуются возвращению Рыжего кота, она забыла про свое горе и от души веселилась вместе с нами.

– Ну… добро пожаловать, господин граф! – сказала она наконец. – Добро пожаловать!

А отец добавил, посмеиваясь:

– Эх, не жалко мне даже того динара, который я подарил церкви, раз мои дети так счастливы и веселы!