Текст книги "Могила галеонов"

Автор книги: Мартин Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3

Апрель 1587 года

Гоа, Плимут, нападение на Кадис

Ее детство в Испании было идиллическим, а ее юность мешала ей замечать нарастающие признаки их разорения. Первый удар постиг их, когда ее беспомощному отцу пришлось отправиться на службу за тридевять земель в Гоа, взяв с собой в ссылку жену и дочь, в край страшной жары, населенный чужим и странным народом, жившим в крайней бедности. В Гоа делали состояния, но ее отец не был на это способен. Для нее же явился испытанием дальний переезд. Затем семья пережила поистине страшный удар – кончину ее отца от какой-то неведомой смертоносной лихорадки, причем большую часть их драгоценных средств перед этим они зря потратили на услуги врачей. Она и сама не понимала, как любила неудачника-отца, пока не потеряла его. Она знала о тяжелом положении своей обожаемой матери, и она решила спасать семью от нищеты, согласившись выйти замуж за французского купца Жака Анри, мрачного толстяка, с которым перед тем виделась всего лишь раз.

Сейчас им с матерью предстояло сесть на огромный корабль «Сан-Фелипе», перегруженный товарами из обеих Индий. В другое время такое длительное и опасное путешествие по морю волновало бы ее, но сейчас другие заботы ее тревожили. Кажется, если бы судно пошло ко дну, она бы это едва заметила. Даже кораблекрушение казалось ей приятнее брака с тучным стариком. Нянька некогда рассказывала ей, что мужчины делают с женщинами, и сейчас ее тошнило при одной мысли об этом. Она никогда не знала близости с мужчиной, и ее пугала перспектива такой близости даже с молодым красавцем. Но с таким человеком, как ее муж… это было бы просто отвратительно!

Анна Мария Люсиль Риа де Сантана ожидала поднятия на борт корабля с непроницаемым видом. Она приняла решение, а проявление эмоций означало слабость, разрушительную для брони, защищавшей ее душу. Пусть жирный купец разделит с ней ложе. Она будет недвижной и холодной, как статуя. А ее ненависть к мужу будет подпитывать ее ненависть к Испании, где и произошло, по ее мнению, настоящее предательство. Несколько поколений ее предков жили здесь и принадлежали к правящему классу, и вот теперь эта страна не колеблясь вышвырнула их, наказав испанца-отца за его женитьбу на англичанке.

Когда они начали подниматься по высокому трапу, мать Анны споткнулась и упала ей на руки. Обе женщины чуть не свалились.

Анна взглянула на мать. Ее она в последние недели тоже пыталась ненавидеть. Анна отметила про себя: на лице матери появились новые морщины, оно стало более бледным, приобретя какой-то нездоровый оттенок.

– Хорошо ли тебе? – спросила она просто из чувства долга. – Не дать ли тебе напоиться?

Английский был для Анны вторым языком, и иногда она говорила с ошибками.

Мать, ничего не ответив, просто кивнула. Ей было не до оговорок дочери.

Настроение у Анны еще ухудшилось, когда они поднялись на борт корабля, призванного стать их домом на несколько недель. Она почувствовала странный смешанный запах дерева, смолы, пота, к которому добавлялся не гармонировавший со всем этим аромат пряностей. Расставание с землей казалось Анне символичным. Кончатся ли когда-нибудь их скитания? Ответа она не знала.

– Чувствуешь ли ты себя достаточно сильной, чтобы меня поддерживать? – спросила мать.

– Я? Еще бы! У меня миллион энергии.

Неловкое выражение дочери заставило мать невольно улыбнуться. Анна покраснела. Она не хотела показывать свою слабость никому, даже родной матери. «Тебе очень скоро потребуется твой „миллион энергии“, моя дорогая девочка, – подумала та. – И хотела бы я, чтобы ты могла поделиться ею со мной, чтобы вести бой, который я проигрываю».

* * *

Прежде всего его поразили мачты, упиравшиеся в небеса, словно гигантские причудливые деревья. В плимутском порту парил хаос, чьим центром стало судно «Елизавета Бонавентура». Сотни грузчиков наваливали как попало на тележки бочки с сухарями, пивом и порохом, а затем вкатывали их на корабль и так же, как придется, сваливали на палубе. Бочки катались по палубе, распугивая людей и налетая на мачты. В результате общего беспорядка поддон с уложенными на нем пушечными ядрами, упакованный в большую сетку, скользя по палубе, запутался в толстых канатах, создав угрозу для главной мачты. Множество суденышек, подобно жучкам, скользили по волнам, доставляя грузы на другие большие корабли, стоявшие на рейде. Как и во всех больших портах, здесь воняло гнилой рыбой, солью, водорослями, канатами, смолой и парусиной.

– Проклятые трусливые ублюдки! – прорычал сэр Фрэнсис Дрейк. Его сильный голос, казалось, с легкостью перекрывал портовый шум.

– О чем думают эти подонки, дезертируя из своей страны в час испытаний? Испанские холуи!

Дрейк, невысокий, коренастый, рыжебородый, краснощекий, одевался как аристократ. Роскошные кружева украшали его костюм из лучшего темно-зеленого шелка, а на башмаках красовались значительных размеров золотые пряжки. И напротив, плащ секретаря Дрейка, худого, невзрачного, бледного и изможденного человека, выглядел так, будто его сшили из старого, давно отслужившего свой век черного паруса. При всем том секретарь старался вести себя с достоинством, держал в руке грифельную доску и кусок мела, словно старый учитель.

– Моряки бегут, – заговорил секретарь тоном сельского проповедника, что было несколько неожиданно в данной ситуации, – так как они полагали, будто их пошлют грабить испанские корабли, полные сокровищ. А теперь до них дошло – их посылают напасть на порты в самой Испании. А это гораздо более опасно и менее выгодно. Это…

– В задницу и их, и их резоны, и вас заодно! – заорал Дрейк. Теперь его красное лицо стало багровым. Казалось, он вот-вот взорвется. – В задницу всех трусов!

Секретарь молча выслушал тираду своего хозяина. Он стоял, подняв глаза к небу. Молился он или просто думал о чем-то своем, так и осталось неизвестным.

Для Генри Грэшема этот день оказался нелегким. Да и вся неделя тоже. Его мучили сомнения, не следует ли, пока не поздно, отказаться от предложенной ему миссии. Почему он должен рисковать жизнью только ради того, чтобы сообщить Уолсингему, как обстоят дела с качеством бочек в Кадисе? К тому же погода выдалась мерзкая. Когда они покинули Лондон, начался ливень, и он промок до нитки. Плащ Грэшема, набухшим от воды, стал, кажется, втрое тяжелее и вонял мокрой шерстью. Он весь продрог, но все же не временные неприятности досаждали ему больше всего. Грэшем ничего не смыслил в мореходстве. Он ненавидел собственное невежество и понимал: его отлаженной системе самоконтроля может прийти конец, а ведь именно в ней заключалась его сила. Он чувствовал тоску и страшную головную боль, как будто находился не на пути в Лиссабон, а на пути унижения, страданий и, возможно, бесславной гибели в волнах Атлантики.

К тому же Генри Грэшем, одержимый страстью к чистоте, ненавидел грязь, связанную с морским ремеслом. Он любил мыться и носить нарядную шелковую и бархатную одежду. А здесь мыло было бессильно помочь: морская вода, в которой он мылся, всегда оставляла на теле соль и приносила с собой неприятный запах, как казалось Грэшему, всегда связанный с морем. К резкому запаху соленой воды примешивался странный, непонятно откуда исходящий запах гнили. Даже Маниона оставили его обычные живость и энергия, и он сам с момента, когда покинул столицу, пребывал мрачном настроении. Не раз прежде Грэшем с нетерпение: ждал, когда его слуга закроет рот, теперь же стал мечтать том, чтобы Манион заговорил снова. Наконец, если этот вот производящий впечатление помешанного крикун действительно сэр Фрэнсис Дрейк, то для Грэшема сейчас не время ему представляться.

Но Дрейк опередил Грэшема. Он сам заметил молодого человека и его слугу, находившихся на пристани.

– Вам незачем называть ваше никчемное имя. Мне оно известно, – изрек Дрейк, всегда остававшийся грубияном. Грэшем с трудом удержался от желания взяться за шпагу. – По условиям этого путешествия, я обязан взять вас на борт. Но в остальном на мое внимание можете не рассчитывать.

Грэшем молча поклонился. Что ему еще оставалось делать? Дрейк явно не любил шпионов.

– Мы когда-нибудь закончим грузиться?! – снова заорал Дрейк. – Мы когда-нибудь выйдем в море?! Когда кончится весь этот хаос?!

– Если вы не перестанете каждую минуту отвлекать меня вопросами, на которые я не могу ответить, то мои слабые усилия проследить за тем, что за грузы попадают на борт «Елизаветы Бонавентуры», так ни к чему путному и не приведут, – ответил секретарь, положив свою грифельную доску на ближайшую бочку. Здесь он был, пожалуй, единственным человеком, не боявшимся Дрейка. Бочку тут же подхватили два дюжих матроса, и секретарь едва успел снова завладеть доской. – Откровенно говоря, сэр Фрэнсис, – продолжал он, – я даже не знаю точно, погрузили сейчас двадцать тонн пороха или двадцать тонн сушеного гороха.

Дрейк задумчиво взглянул на своего секретаря, затем вдруг безо всякого перехода повернулся к матросам и рабочим, собравшимся на пристани, и прокричал:

– Вперед, в Испанию, навстречу славной смерти!

Толпа, собравшаяся на пристани, ответила на его призыв восторженным гулом. Дрейк помахал толпе рукой, после чего направился к трапу. Поднявшись на борт корабля, он сразу же куда-то исчез.

– Вот кто настоящий ублюдок, – мрачно заметил Манион, глядя ему вслед. Но тут они услышали стук копыт, а в толпе раздались вопли и проклятия. Моряки и женщины, пришедшие сюда попрощаться с мужьями, бросились в разные стороны, уступая дорогу тяжелым бочкам, катившимся по земле.

– Прошу прощения, прошу прощения! – раздался зычный голос. – За ущерб, конечно, всем будет заплачено. Очень сожалею!

Джордж Уиллоби (а кто же еще это мог быть!) внезапно появился на пристани, похожий на чудом ожившего ископаемого мамонта.

– Боже милосердный, ты как сюда попал? – Грэшем не скрывал радостного изумления.

– У моего отца есть контракты с Дрейком, – отвечал Джордж. – Отец участвовал в финансировании одной из его экспедиций еще лет пять назад. Да и сейчас он, кажется, поставил половину пороха для нужд Дрейка. Не все ли равно, за что платят? Были бы деньги.

– Да сам-то ты отчего явился сюда? – спросил Грэшем, улыбаясь другу.

– Устал от теорий, старина, – весело ответил Джордж. – А здесь сейчас решается судьба нации! – Он был возбужден, глаза его горели. – Что для меня лучше – комментировать события или рассказывать девчонкам о том, что я сам совершил, борясь против орды испанцев?

Грэшем понимал друга. Очень многие горячие молодые люди не отказались бы уйти в море вместе с Дрейком. В его бесконечных экспедициях они могли доказать свое мужество. А Джордж Уиллоби был человеком не робкого десятка.

– Ты будешь так же кричать на врагов, как кричишь, разговаривая со мной? – с улыбкой спросил Генри.

– Виноват! – Джордж театральным жестом приложил палец к губам.

«Ну, с таким гигантом на борту „Бонавентура“ будет казаться не такой огромной», – подумал Грэшем. Настроение у него несколько улучшилось.

Двадцать английских кораблей бороздили просторы океана, чьи лазурные воды так светились на солнце, что у смотревших на водную гладь слепило глаза. Издали паруса напоминали белых чаек, то спускавшихся к воде, то взлетавших над ней. Море выглядело спокойным и мирным. Свежий попутный ветер дул в сторону Кадиса, куда направлялась флотилия. Суда, сооруженные из дерева и металла, подобно мухам, облепили множество людей на палубах. Эти создания людей, морские корабли, выглядели со стороны довольно красиво, но по сути являлись не такими уж надежными: их корпуса, их мачты с реями, их паруса, раздуваемые ветром, – все части сложной и удивительной системы находились под постоянным напряжением, и все это было по-своему хрупким. Ветер мог разорвать парус, а канат мог лопнуть и, движимый силой ветра, хлестнуть человека, на свою беду оказавшегося поблизости. От постоянного действия морской воды, вымывавшей паклю, могли разойтись швы между досками корпуса. Эти живописные создания человеческих рук были самонадеянным вызовом могуществу морской стихии.

На одном из кораблей сидели за обедом Грэшем, Манион и присоединившийся к ним Джордж. Все трое уже привыкли к тому, что палуба судна постоянно то опускалась, то поднималась. Три-четыре дня, когда Грэшем страдал от ужасной морской болезни, остались позади, он успокоился и привык к плаванию по морю. На палубе «Елизаветы Бонавентуры» негде было повернуться из-за большого количества путешествующих джентльменов вроде Джорджа и запасных членов команды, нужных для того только, чтобы заменить тех, кто выбыл бы из-за морской болезни ила во время предстоящих боёв. Хорошо, если ночью, ложась спать, можно было вытянуться на палубе во весь рост, укрывшись плащом, но грубые доски палубы причиняли боль и при качке, и просто когда человек поворачивался с боку на бок. Об утренней ванне нечего было и мечтать. Грэшем привык к затхлому запаху, исходившему как от него, так и от его соседей. Он понимал: плавание по морю представляет собой постоянную борьбу со стихиями, и у него теперь почти не оставалось времени для борьбы с самим собой.

На английских морских судах даже капитан, вроде самого Дрейка, работал руками, если в том приключалась нужда. Для Грэшема тоже, случалось, находилась посильная работа. Например, он вязал узлы на толстых веревках, фиксируя на палубе бочки и ящики. В его работе положительный результат был очевиден: бочки и другие емкости с грузами переставали ерзать по палубе, а от этого выигрывали все, кто на ней находился. Неожиданно для себя Грэшем почувствовал гордость, когда он в первый раз удачно завязал узлы, зафиксировав первый ящик, и бывалый матрос одобрительно похлопал его по спине. В суровом морском мире проблемы были ясными, а успех в делах очень наглядным. Не слишком ли просто все это выглядело?

Сэр Уиллоби-старший закупил большую часть вина и пороха для экспедиции Дрейка, тем самым оплатив путешествие своего сына, и теперь Дрейк приглашал Джорджа в свою каюту, чтобы угостить его этим вином.

– Здесь, в Лиссабоне, слишком много кораблей, чтобы даже Дрейк мог их взять на абордаж, – взволнованно рассказывал он другу, – и очень сильна береговая охрана. Мы идем в Кадис. Тамошний порт забит кораблями, но защищены они гораздо хуже. У нас все-таки будет сражение!

Грэшем попросил аудиенции у Дрейка.

– Сэр Фрэнсис, – заговорил он-с почтением, которого в действительности не чувствовал, – говорят, мы покидаем Лиссабон, между тем мне нужно здесь высадиться. Не будете ли вы любезны предоставить мне лодку, чтобы я мог добраться до берега?

Не поднимая глаз от плана порта в Кадисе, Дрейк ответил:

– Мы уже слишком далеко от берега. Я сомневаюсь, что лодка сможет вернуться ко мне вовремя. Кроме того, не в моих интересах, чтобы вас сейчас захватили в плен, а это вполне может случиться, если я выполню ваше требование. – На самом деле это было не требование, а просьба, но Дрейк, видел вещи по-своему. Он продолжал: – Для успеха экспедиции важно, чтобы испанцы не узнали о моем присутствии здесь, пока я не возьму их за глотку.

– Сэр, – ответил Грэшем, пытаясь скрыть раздражение, – единственная цель моего пребывания здесь – выйти на брег в том месте, где я могу ознакомиться с состоянием испанского флота.

– Вы сможете высадиться в Кадисе и там увидите испанские корабли с близкого расстояния. Или слишком близкое расстояние мучительно для вашего спокойствия? Не хотите ли вы сойти на берег прежде, чем может начаться бой?

Обвинение в трусости прозвучало достаточно явно для того, чтобы джентльмен вызвал обидчика на поединок. И все же… Грэшем чувствовал – его хотят проверить. И хотя он кипел от возмущения, ответил он возможно более спокойным тоном:

– Я не уверен, сэр Фрэнсис, следует ли мне расценивать ваше замечание как оскорбление моей чести или как оскорбление моего ума. – Разговаривать так с капитаном было небезопасно, но Грэшем не мог совсем не дать выхода своим чувствам. – Поэтому я отвергаю оба эти предположения и расцениваю ваши слова как унижение вашего собственного ума.

Грэшем применил обычный риторический прием из тех, которым обучали в университете; два первых положения составляют защиту, а последнее – нападение. Однако Грэшем, только высказав все это, понял, как глупо выглядят словесные упражнения здесь, посреди моря, перед человеком, который может приказать убить его в любую минуту. Но Дрейк вовсе не разразился гневом, а просто хмуро поглядел на собеседника и сказал:

– Мне плевать, как вы там что-то «расцениваете». Я высажу вас, когда найду нужным, в Кадисе, где вас, я не сомневаюсь, найдут и повесят через несколько часов. Пусть ваши хозяева на суше следят за происходящим после нашего расставания. А здесь, на море, командую я. Все, можете идти.

Грэшем не заставил себя просить дважды. Когда он вышел из каюты, в нос ему ударил запах нечистот. Он так и не привык к дурным запахам за время путешествия. Здесь всем желающим справить большую или малую нужду приходилось идти к носу корабля, где существовало приспособление для стока нечистот в море. Но многие не хотели утруждать себя таким путешествием, особенно в скверную погоду или когда они вставали среди ночи. Ведра или бочки, обрезанные до половины, устанавливались в конце каждой палубы и в середине главной палубы, и запах в таких местах стоял соответствующий.

Грэшем знал: у англичан нет плана предстоящей операции, как нет и четких указаний. Просто Дрейк задумал безумное фронтальное нападение на испанцев. Откровенно глупая авантюра, и потому она явилась для испанцев полной неожиданностью.

В безоблачном небе над Кадисом сияло солнце. Ветер с моря принес свежесть и легкую прохладу. Жаркий полдень миновал, и публика выходила на улицы подышать воздухом и себя показать. На берегу бродячие актеры играли перед толпой прохожих, чей смех и возгласы заглушал шум ветра. В винных лавках шла бойкая торговля, но моряки только начали пить и вели себя сравнительно тихо. Вообще на берегу царила обстановка беспечного веселья.

– Смотри, вон новые корабли! – сказала хорошенькая горожанка, обращаясь к мужу, кадисскому купцу. Тот повернул голову, глядя на море. Действительно, около пятнадцати больших кораблей под белыми парусами стояли у входа в порт. Ежедневно в порт Кадиса прибывали новые и новые корабли, участвовавшие в грандиозных предприятиях короля Испании. Купец подумал: скорее всего со своей флотилией прибыл Хуан Мартинес де Рикальде, один из храбрейших королевских адмиралов. Это было бы очень полезно для торговли, даже если король часть счетов оплатит лишь через го, Моряки, стоявшие у причала, закричали и замахали рукам обращаясь к своим товарищам на торговой шхуне; видимой они требовали спустить на воду лодку. И тут они в изумлении уставились на корабли. Купец вытянул шею, пытаясь понять, что происходит. Что там говорят?

Док? Дюк? Неужели «Дрейк»?

– «Дрейк»! – как ветер пронеслось по толпе. Моряки узнали английские корабли, лишенные башен, поджарые, словно борзые псы, в отличие от величественных испанских галеонов. В толпе началась паника.

Представители городских властей выкрикивали какие-то приказы.

– Быстрее в замок! Укройтесь в крепости! – кричал кто-то из имеющих власть.

Некоторые из военных, пытаясь перекричать городских начальников, пробовали навести порядок на площади, но это оказалось бессмысленно. Бегство уже началось. Людской поток хлынул к крепости, не разбирая дороги. Улочка, ведущая к главным воротам, была слишком узкой для такого количества людей. Началась давка, раздались вопли. Какую-то мать с маленькой девочкой на руках сбили с ног, и никто из окружавших их беглецов не обратил на это внимания. Одни мужчина не удержался на ногах и ударился о каменную стену так, что разбил голову. Прижатый толпой к стене, он не мог даже поднять руку, чтобы пощупать рану на голове… Толпа неслась вперед, потеряв голову от страха.

– Отворите ворота! Впустите их! – завопил часовой.

– Идиоты! Ослы! – заорал в ответ командир крепостного гарнизона. – Как я теперь смогу начать бой с противником, когда тут целая куча женщин, детей и стариков? Как я смогу послать гонца с просьбой о подкреплении, если они блокировали дорогу? Я должен дать знать дону Педро де Акуне. Освободите дорогу!

Действия командира крепости по крайней мере ограничили число гражданских, о которых ему предстояло беспокоиться. Когда он наконец отворил ворота, подчиняясь неизбежному, двадцать пять безжизненных тел неподвижно лежали на мостовой… Дон Педро де Акуна, капитан флотилии галер, был единственной надеждой города. К нему защитники крепости и послали бравого гонца, решившегося пробиться через толпу. Смогут ли его шесть мощных боевых кораблей, недавно прибывших из Гибралтара и способных маневрировать даже на мелководье, защитить Кадис? Хватит ли сил у солдат гарнизона оборонять Пуэнталь, скалистую пустошь, отделявшую внутреннюю гавань от внешней, место, где скорее всего высадятся еретики?

Английские корабли вошли в порт Кадиса столь нагло, как будто это была флотилия под командованием самого короля Испании. Группа галер (другие военные корабли в то время в Кадисе отсутствовали) вышла им навстречу. Пушки англичан дали залп, и галеры отступили, повернув к берегу. Орды английских моряков, подобные хищнику, не встретившему естественного врага, брали на абордаж испанские суда, захватывали, а то и просто сжигали грузы и корабли. Бессмысленное уничтожение ценностей делало налет англичан еще более жутким.

Они захватили хорошее торговое судно, вышедшее из доков, судя по всему, не более пяти лет назад. Построенное искусными мастерами, десятки лет копившими знания и опыт, в нормальном мире оно служило бы людям долгие годы, возило бы масло и соль, вино, оливки и ткани для растущего населения Европы, давая работу капитану и команде, кормя и одевая их жен и детей и принося новую прибыль разбогатевшим купцам. Теперь же огонь за несколько минут охватил деревянное просмоленное судно. В порту стало темно, и все звуки заглушил адский рев пламени, в котором гибли испанские корабли. Повсюду сновали шлюпки, перевозившие захваченную добычу на те суда, которые Дрейк велел отправить на родину. Всем людям Дрейка здесь хватало работы.

– Эй вы, там! – заорал Дрейк, обращаясь к Грэшему был их первый контакт после разговора в капитанской каюте). – Я хочу посмотреть, чего вы стоите в драке! Вон есть мост, связывающий Кадис с Большой землей. Берите две лодки и захватите его для меня. Поработаете и на себя тоже.

Бездеятельность в такое время, когда противник может тебя случайно подстрелить, томила и Грэшема, и Джорджа. Оба они спрыгнули в ожидавшую их лодку. Матросы признали в них командиров просто потому, что оба они были одеты как дворяне.

– Наконец начинается дело! – воскликнул Джордж. Его весьма непривлекательное лицо даже казалось краше благодаря его радостному возбуждению. Если он и чувствовал какой-то страх, это было совершенно не заметно. А может, он и вовсе не чувствовал страха. Грэшем неплохо знал своего друга. Тот едва ли умел скрывать свои чувства, хотя сам всегда старался раскусить чужие хитрости.

– Отчего у нас так мало людей? – с беспокойством спросил Грэшем. – Если этот мост – действительно единственная связь с Большой землей и если Дрейк хочет захватить Кадис, то он очень серьезная цель.

– Да не хочет он захватить Кадис! – ответил Джордж. – Сам подумай, старина, что бы он стал делать с этим городом? Пытаться удержать его, воюя против всей испанской армии? Его дело – совершить налет и поджечь корабли в порту. Корабли и их груз – все, что ему нужно. А захватив мост, он лишит испанцев связи на время и заставит их дважды подумать, прежде чем они пошлют за подкреплением до рассвета. Вот и все.

Обе лодки быстро направились прямо в сторону моста. В результате пустой юношеской бравады двух друзей англичане оказались как на ладони, когда их противник неожиданно появился сзади. Галеры устремились к их лодкам, внезапно возникнув из густых облаков дыма. Они стояли в укромном месте, ожидая подобной атаки врага. Манион в тревоге схватил Грэшема за руку. Его лицо выражало смятение, чего прежде хозяин никогда не замечал за своим верным слугой.

– Хозяин… – начал он. Так Манион никогда не называл Грэшема, которому он в жизни часто заменял и брата, и даже отца. Грэшем хотел было сказать Маниону, чтобы тот разговаривал по-человечески, но, посмотрев на лицо слуги, воздержался от этого. – Хозяин, – повторил Манион, – мы погибли! Вы меня слышите? У них на этих галерах нет пушек для стрельбы по кораблям. Они стреляют из пушек по людям. Они убьют нас. Выведите нас отсюда!

Манион впервые подобным образом умолял Грэшема о чем-то. Но тут он и сам заметил: галеры даже ближе к ним, чем казалось Маниону. Джордж смотрел на них, вытаращив глаза. Он, видимо, раньше Грэшема понял – им всем пришел конец. Но тут передовая галера открыла огонь по лодкам! На глазах потрясенного Грэшема вторая лодка, в которую угодило тяжелое ядро, пошла на дно вместе с еще уцелевшими после выстрела людьми.

– Прочь отсюда! – заорал Грэшем, и рулевой тут же повернул руль, а гребцы налегли на весла с силой отчаяния. Грэшем почувствовал, как им овладело безумие обреченного. – Мы погибли, – объявил он своей потрясенной команде. – Мы погибли по всем расчетам: наша лодчонка на веслах не может тягаться с этой бестией. – Он указал на вторую галеру, быстро нагонявшую их лодку, и продолжал: – Или, точнее говоря, мы погибли, если не будем грести как дьяволы и не натянем нос проклятым испанцам.

Матросы повеселели, и лодка вдруг сорвалась с места, словно в нее ударила молния. Ветер донес запах нечистот с ближней галеры.

«И как эти там, на галерах, выносят эту вонь? Или они притерпелись?» – подумал Грэшем. Он обернулся. Вторая галера оставила их в покое, занявшись преследованием двух английских катеров, подошедших слишком близко. Первая же продолжала гнаться за ними. Теперь уже отчетливо слышалась барабанная дробь – под ритмичные удары гребцы на галере поднимали и опускали весла. Их небольшая лодка пока шла быстрее, но галера продолжала набирать скорость. Будут ли они снова стрелять? Надо думать, будут. Грэшем помнил, сколько времени требовалось матросам на борту его собственного корабля на перезарядку пушки. Видимо, испанцам нужно не больше времени. Его мозг лихорадочно заработал. Он попытался вычислить время для всех операций, которые требовались испанским пушкарям. Вот испанские матросы отводят свое орудие назад, довольные столь метким выстрелом по первой лодке англичан. Вот они чистят ствол. Вот они заряжают орудие порохом, затем выбирают ядро, то, которое выглядит наиболее гладким и круглым. Плохой пушкарь проверяет, как ядро будет входить в ствол орудия, чтобы определить, правильного ли оно калибра, а хороший просто оценивает калибр ядра на глаз. Потом они закладывают ядро в ствол так, чтобы оно прилегало к пороховому заряду. Затем надо прицелиться и навести ствол орудия на лодку с наглецами, решившими, будто им удастся захватить Кадис. Потом надо выбрать момент, чтобы качка не помешала точному выстрелу в цель, зажечь фитиль и поднести его к запалу, требуется совсем немного времени, чтобы вспыхнул основной пороховой заряд…

«Вот сейчас!» – пронеслось в мозгу у Грэшема. Он быстро и резко повернул руль, пытаясь развернуть лодку, так что гребцы едва успели сохранить равновесие. Через секунду громыхнуло вражеское орудие. Ядро упало в воду примерно в трех футах от борта лодки, как раз на то место, где они находились бы, если бы Грэшем вовремя не сманеврировал. Матросов окатило водой, поднятой в воздух при падении ядра. К удивлению Грэшема, эти олухи засмеялись, как будто в том, что они едва избежали гибели, было нечто веселое.

Грэшем снова механически просчитал время, необходимое для перезарядки орудия. Они находились слишком далеко от берега, а потому лишены возможности причалить к берегу и бежать. Кто-то из матросов поднял руку:

– Капитан, капитан, посмотрите! Капитан!

Когда он, Грэшем, успел заработать высокое звание? Впрочем, не важно. Главное, по его подсчетам, у них оставалось девяносто секунд до нового выстрела. Однако почему все же испанцы не стреляют из двух других носовых орудий? Считают цель слишком ничтожной? Или сосредоточили лучших стрелков около основного орудия? «Осталось восемьдесят пять секунд», – отметил он про себя. Там, где вода отражала пламя, охватившее горящие корабли, Грэшем разглядел рябь на воде, на которую указывал ему матрос. Должно быть, там находилось мелководье. Но означало ли это, что там слишком мелко для их лодки или же для галеры их преследователей? И разглядит ли впередсмотрящий на галере с высоты рябь на воде? Ведь такие вещи тем легче заметить, чем короче до них расстояние. Теперь уже оставалось семьдесят пять секунд.

Жизнь и смерть – предметы азартной игры. Грэшем глубоко вздохнул. Шестьдесят секунд. Теперь задача Грэшема как командира состояла в том, чтобы удачно миновать мелкое место. Если они окажутся на мели, им конец. Последует ли за ними галера? Вполне вероятно, последует, попытавшись подойти к ним на мушкетный выстрел или спустить на воду две-три собственные лодки, рассчитывая взять их на абордаж… Пятьдесят пять секунд. И тут пуля, выпущенная из мушкета, ударила в борт лодки, осколки дерева разлетелись в разные стороны, задев некоторых из его людей и его самого. Грэшем потрогал плечо. «Хороший выстрел», – произнес он про себя. Их разделяли сейчас около шестидесяти футов. Похоже, мушкетер рискнул, использовав двойной заряд пороха. Оставалось сорок пять секунд. Галера последовала за ними! Теперь уже ясно слышались ритмичные удары многих весел. Двадцать секунд. Бессознательное, почти звериное чутье подсказало Грэшему: они выстрелят сейчас!

Он до боли в руке сжал руль, и сразу же раздался пушечный выстрел. Он мог поклясться, что почувствовал, как ядро пролетело над его головой, так что его даже обдало жаром, после чего оно упало перед лодкой, подняв в воздух столб воды. Пушкарь стрелял, когда судно находилось на подъеме, с очень высокой позиции. К тому же ему помешал резкий поворот галеры.

Тут Грэшем услышал скрип дерева о гальку. Он поглядел вниз. Даже на темной воде было заметно – здесь волны отражали свет по-иному. Они дошли до мели! На мгновение лодка замедлила ход, а затем вдруг быстро устремилась вперед, как стрела, выпущенная из лука.

Грэшем оглянулся на испанскую галеру. Теперь она находилась примерно на расстоянии мушкетного выстрела от их лодки. И действительно, с вражеского корабля раздалось несколько выстрелов. Один из гребцов вскрикнул: пуля попала ему в руку.