Текст книги "Могила галеонов"

Автор книги: Мартин Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Повинуясь какому-то инстинкту, Грэшем не отскочил назад (как поступили бы большинство людей), а быстро пригнулся, так что его голова уткнулась в грудь нападавшего, и Грэшем почувствовал зловоние, исходившее от шерстяного рубища ночного разбойника. Тот отвел руку назад, пытаясь изменить направление удара и поразить Грэшема в сердце, однако тот успел перехватить руку громилы и сам нанес ему удар головой под подбородок. Негодяй заорал от боли. Очевидно, при ударе он прикусил язык. Грэшем отшвырнул его от себя, прямо навстречу третьему разбойнику. Раздался страшный вопль. Напавший на Грэшема первым упал на землю, напоровшись на обнаженный меч сообщника, видимо, решившего нанести удар Грэшему, но вместо того нечаянно поразившего своего товарища. Третий разбойник, низкого роста, в широком плаще, гладко выбритый, с лицом частично скрытым низко надвинутой широкополой черной шляпой, поставил ногу на мертвое тело сообщника, решив извлечь из его тела меч. И вдруг шляпа его слетела на землю, и на лице его выразилось мгновенное изумление. Не успев сообразить, что произошло, он упал на землю, выпустив рукоять меча. Манион успел разделаться со вторым разбойником, завладел его дубиной и со всей силой, на которую был способен, нанес третьему смертоносный удар по голове. Двое англичан стояли над поверженными врагами, тяжело дыша. Грэшем даже не успел обнажить меч.

– Должно быть, воры, – сказал он, переведя дух.

Манион ногой перевернул тело третьего разбойника. Стало ясно – он принадлежал к другому классу общества. Лицо его было чистым, а одежда – почти роскошной. А его меч, который Манион извлек из мертвого тела, очевидно, являлся делом рук прекрасного оружейника.

– Испанец, – заметил Манион. Острием меча он разрезал камзол убитого. На груди поверженного врага блеснула золотая цепь, украшенная золотым крестом. – Нет, это не воры. Посмотрите, какие тощие и изможденные эти двое – явно местные жители. Должно быть, вот этот, третий, нанял их, а сам спрятался за ними со своим мечом, чтобы пустить его в ход, если потребуется.

– Проклятие! – пробормотал Грэшем.

– Да уж, что говорить… Но на сей раз вы видели: вас хотел убить не Уолсингем, не Сесил и не королева, а испанцы.

Улицы были пустынны, а их схватка прошла почти бесшумно. Они оттащили тела убитых врагов в тупик и оставили там. Грэшем старался не думать о том, что с ними сделают голодные собаки…

Когда Грэшем и Манион воротились на постоялый двор, все, кроме Сесила, уже спали. Он сидел у догоравшего огня, пытаясь согреться, и подозрительно посмотрел на Грэшема.

– Дышите воздухом? – спросил он насмешливо. – Или бросаете вызов тем, кто хотел бы вас убить? Кто же ходит по здешним улицам в ночное время? Или вам надо было с кем-то срочно увидеться?

Иногда правда – лучшее оружие. Грэшем предпочел рассказать то, что было.

– Кто-то действительно пытался нас убить. Всего три человека, один из них – испанец, по виду джентльмен.

Сесил побледнел и слегка вздрогнул.

– Испанец? – переспросил он. – Вы уверены?

Его невольное изумление и растерянность были слишком явными. Манион распахнул полы своего широкого плаща и бросил трофейный меч на стол. Испанская сталь славилась в Европе: мечи из нее считались лучшими. Столь же безошибочно можно было отличить испанский меч по сложному узору на рукояти. Предъявленное Манионом оружие говорило о происхождении хозяина не меньше, чем его одежда.

– Дело не только в его оружии, – заметил Грэшем, снимая верхнюю одежду и усаживаясь у огня. – Дело также в его внешности, одежде. И вот в этом. – Он бросил на стол кошелек испанца. Сесил открыл его и потрогал монеты. – Монеты испанские, – сказал Грэшем.

– Но это же нарушение нашей неприкосновенности! – воскликнул Сесил. – Никто никогда не нападает на членов дипломатической миссии. С политической точки зрения это равнозначно кощунству!

– В нашем присутствии они забывают о вере, – заметил Грэшем. Он понимал: беспокойство Сесила вызвано вовсе не заботой об их с Манионом безопасности.

– Есть ли у вас объяснение мотивов покушения? – спросил тот.

«Нет, пока нет, – подумал Грэшем. – И едва ли я найду объяснение, пока ты не перестанешь болтать». Вслух же он произнес:

– Добро пожаловать в мир Уолсингема! В этом мире нет дипломатической неприкосновенности. Противник здесь не носит военной формы, по которой его можно опознать. Ножом могут ударить как в грудь, так и в спину.

Сесил, по-видимому, был все еще глубоко возмущен оскорблением, нанесенным английской дипломатии. Наверное, если этот человек когда-нибудь получит настоящую власть, – он будет иметь дело только с дипломатами, но никак не со шпионами.

Наконец, когда англичане уже почти окончательно отчаялись, им разрешили встретиться с герцогом Пармским. Сесил отправил сухое послание отцу и короткое официальное уведомление королеве. Он выразил свое недовольство тем, что комната, где их приняли, была невелика, бедно обставлена, и отопление там было немногим лучше, чем на их постоялом дворе. Грэшем имел обо всем иное мнение. Для герцога это была походная встреча, а он прежде всего являлся солдатом. На такие вещи, как обстановка и роскошь, этот человек, сам разрушивший не один город, едва ли обращал особое внимание. Герцог Пармский подходил к переговорам чисто по-деловому… А может быть, проявив смекалку, он нарочно принял дипломатов в бедной обстановке, тем самым смутив их и сделав более сговорчивыми?

Послы выполнили необходимые формальности. Взгляд умных глаз герцога Пармского оценивающе скользил по чужестранцам. Он остановился на Дерби, сразу признав в нем реального (да и официального) руководителя делегации. Его герцог взял за руку и лично налил ему вина. Он также верно оценил роль Сесила, присутствовавшего здесь только в качестве носителя знатного имени (хотя именно ему, как потом узнал Грэшем, королева в первую очередь поручила ежедневно писать ей отчеты о переговорах).

Грэшему герцог лишь слегка кивнул, хотя Дерби докладывал о молодом человеке с явной симпатией. Грэшем не мог бы точно сказать, сколько времени продолжалась их встреча – час или два.

Наконец члены делегации откланялись. Они остались недовольны: в камине горел не торф, а сырые дрова, и их одежда пропахла дымом. Когда гостям выделили комнаты, чтобы они могли помыться перед ужином, который давал герцог, кто-то неожиданно похлопал Грэшема по плечу. Обернувшись, Грэшем увидел графа д'Аремберга, одного из приближенных герцога Пармского.

– Кажется, вы должны разрешить некое любовное дело? – спросил он с улыбкой. Уж такой человек его герцог! Он готов заниматься и такими делами, как поиски чьего-то там жениха, когда решается судьба нации. – Герцог готов уделить вам несколько минут до совершения формальностей, чтобы обсудить ваши поиски и выслушать ваше сообщение о том, чего вы уже добились.

Грэшема проводили обратно в помещение для переговоров, а оттуда – в небольшую смежную комнату, обставленную ничуть не лучше, чем первая. Герцог Пармский, главнокомандующий армией его католического величества в Нидерландах, спокойно посмотрел на Грэшема. Их оставили наедине друг с другом.

– Они говорят искренне? – начал герцог без всяких предисловий. – Я о тех двух умниках и пяти-шести дураках, присланных для переговоров со мной.

– Искренне, милорд, – отвечал Грэшем, – ибо действительно хотят мира. Англия сейчас не готова к войне. И они останутся искренними, пока у них есть надежда, хотя в душе они не верят, что вы заключите мир или даже имеете такие полномочия.

– И вот наконец, – ответил герцог, помолчав с минуту, – вы здесь, Генри Грэшем! Молодой незаконнорожденный дворянин, танцующий с королевой Англии, один из испытанных агентов Уолсингема, храбрый авантюрист, сражавшийся за Англию в Кадисе, ученый со странной репутацией, человек сказочно богатый, переживший попытку Дрейка его убить… И все это время он, говорят, был испанским шпионом? – Герцог снова помолчал с минуту. Грэшем едва заметно улыбнулся. – Человек, который раз в неделю посещает мессу, нет, не сейчас, но это делалось годами, с большим риском, и чья преданность вере превосходит его преданность, по его мнению, порочному государству… Человек, чьи донесения считаются в числе самых важных и секретных из тех, что отправляют во дворец Эскорнал, и некоторые из них пересылают мне. И этот человек вынужден поступать во вред Испании, например, подкупать старшего оружейника в Лиссабоне, стремясь заслужить доверие английских хозяев и прежде всего еретика Уолсингема. В самой Испании уже говорят шепотом об этом молодом человеке как о тайном испанском оружии. А настоящее имя этого человека известно лишь королю, одному из его секретарей и с недавних пор мне.

Генри Грэшем поклонился в знак согласия. Он испытал сейчас удивительное чувство облегчения: ему не надо было больше притворяться.

– И этому человеку нужен пропуск в Испанию, – сказал он. – Чтобы покончить с обманом и присоединиться к Армаде. Я прекрасно знаю английский флот и приемы Дрейка. Я должен стать советником герцога! – Для него наступал решительный, поворотный момент в жизни. Он совершил бы непростительную ошибку, уехав сейчас отсюда, ничего не добившись.

– А вы слышали – ваш Уолсингем скончался? – спросил герцог.

Выражение лица Грэшема не изменилось.

– Не слышал, милорд. Но этого ожидали, – сказал он.

Герцог Пармский испытующе посмотрел в глаза Грэшему.

– Мы побеседуем с вами. И вы мне все расскажете, – промолвил он.

– Мне есть о чем рассказать, милорд, – подтвердил Грэшем. Ни один из них не заметил небольшого отверстия между досками пола, не прикрытого ни ковром, ни циновкой, а также не услышал легкого шороха внизу, как будто кто-то снизу подслушивал их разговор.

Глава 9

26 мая – 6 августа 1588 года

Портлендский поход

– Какого черта меня занесло на этот поганый испанский корабль? – осведомился Манион. – Чего я тут стою среди паршивых испанцев? Чтобы драться за их проклятую Испанию? Да я всех их ненавижу, не то что вы!

Они стояли на палубе «Сан-Сальвадора», не замечая волнения моря. Незнакомые, экзотические запахи испанского корабля – кисло-сладкий аромат олив, острый запах дешевого вина, который сразу можно было отличить от запаха английского пива, ароматы пряностей и зелени – заставляли англичан чувствовать себя чужими на его палубах. Здесь не бывало так, чтобы капитан корабля иногда сам помогал подчиненным, как, например, Дрейк. Здесь старших и младших разделяла глухая стена и существовала враждебность между рядовыми и офицерами.

– Ты сам сделал свой выбор, – заметил Грэшем, которого огорчали невзгоды его друга. – Ты ведь знал: это должно случиться, я должен буду оказаться здесь.

– Вы уверены, что с деньгами все в порядке? – спросил Манион, все время боявшийся, что измена Англии сделает их нищими.

– Я же говорил, – ответил Грэшем устало, – деньги в безопасности. Может быть, ты слуга изменника, но не слуга бедного изменника. А вот как с девушкой? Ты уверен, что ей ничего не грозит?

– Не больше, чем этот чертов корабль, – проворчал Манион. – Она знает, где и когда она должна быть. Ей заказано место на корабле, притом на хорошем. У нее есть деньги. Она знает, куда и к кому пойти, когда прибудет в Кале. Грэшему оказалось более чем неприятно сказать ей правду, прежде чем они отбыли во Фландрию.

– Вы будете опозорены, когда раскроется, что я испанский шпион, – сообщил он тогда.

– Но зачем же людям все это знать? – спросила Анна. – Почему не продолжить делать то же самое втайне? – Она впала в глубокое уныние, так как на глазах теряла вновь обретенную жизнь в мире двойного и тройного обмана и измен.

– Чтобы выполнить свой долг, – пояснил он, – я должен быть рядом с герцогом Мединой, стать его советником. А после этого я уже никак не смогу скрыть свою службу у испанцев.

– Сперва вы попросили меня предать Испанию, а теперь хотите от меня измены и Англии. Разве это честно? – Она готова была заплакать.

– Нет, не честно, совсем не честно, – отвечал Грэшем. – Но у меня есть мой долг. Я дал слово. Я хочу, чтобы вы выжили, вот и все.

Никогда еще на сердце у Грэшема не было так тяжело, как в то время. Он был почти уверен – он никогда больше не увидит Лондона, никогда не будет купаться в Озере Волшебного меча. Коллеги по совету колледжа будут злорадствовать по поводу его позора. Он велел Маниону побеспокоиться, чтобы Анна могла сесть на корабль до Кале, снял для нее жилье и назначил агента, прежде чем отплыть в Нидерланды. Он дал ей достаточно денег, чтобы купить небольшое имение во Франции и жить независимо. Сам он считал: найти хорошего мужа для красавицы вроде нее – только вопрос времени. Да отбоя от женихов не будет!

Они с Манионом оставили английскую делегацию во Фландрии якобы ради поисков мифического Жака Анри. На самом деле они сели на корабль до Испании. Он продвигался вперед медленно из-за сильных встречных зимних ветров, и Грэшем очень волновался из-за вынужденной задержки. На втором корабле они добрались до Лиссабона, причем погода была еще более скверной, и прибыли они за день до отплытия Армады.

– Ну, тут кое-что изменилось, – заметил Манион, когда они оказались в Лиссабоне. Герцог Медина Сидония сделал невозможное. Нынешний порядок и хорошее ведение дела являли яркий контраст с той обстановкой, которую они застали здесь прежде. В гавани стоял крупнейший в мире флот, готовый бросить вызов стихии.

Ирония состояла в том, что попасть на борт одного из кораблей Армады было почти невозможно. Корабли были окружены сторожевыми катерами для предотвращения дезертирства. С трудом Грэшему и Маниону удалось попасть на единственное доступное судно, попросив пропустить их на корабль с передачей – фруктами и вином для капитана «Сан-Сальвадора» от его жены, а потом, дав взятку, они получили разрешение занять места на его палубе. Паспорт, полученный Грэшемом от герцога Пармского, имел большую силу для испанских морских офицеров, но не имел смысла для неграмотных и невежественных охранников. Итак, они отплыли вместе с Армадой.

С самого начала «английскую экспедицию» короля Филиппа преследовали неприятности. Уже через несколько часов начало штормить. А когда стали открывать бочки с припасами, оказалось: питьевая вода гнилая, как в болоте, сыр заплесневел, а вяленое мясо безнадежно испорчено. Ограбление испанского побережья, учиненное Дрейком, принесло плоды. Сказалось и то, что флот слишком долго держали в гавани. Вскоре море было усеяно выброшенной с Армады гнилой провизией, превратившейся в корм для морских птиц.

Через три недели после выхода из Лиссабона часть кораблей были уже настолько потрепанными, что нечего было и думать об их участии в сражениях, а число больных множилось, как будто в военное время. Флот между тем только еще достиг Коруньи.

– Ну, теперь нас заведут в Корунью, – заметил Манион, как всегда, способный предсказать действия испанцев. Но необходимость в этом была и так очевидной. Сидония действительно велел флоту сделать остановку в Корунье, намереваясь отремонтировать часть кораблей и снова запастись провиантом. Следовало также оставить больных на берегу, чтобы они не заражали здоровых. В довершение невзгод страшная буря раскидала две трети испанских кораблей по всему Бискайскому заливу.

– Вот холера! – ворчал Манион, с тоской глядя на берег, когда судно стонало под ударами волн. Он стал более жизнерадостным, когда «Сан-Сальвадор» наконец вошел в Корунью, а сам Манион смог не просто сойти на берег, но и зайти в таверну.

– Вы ведь, кажись, хотели попасть на флагман? – спросил он Грэшема, когда они, стоя на берегу, обозревали обширный флот. Манион прижал к себе мех с вином, словно мать младенца.

– Мне следовало прежде всего увидеться с Сидонией, – ответил Грэшем. – Рядом с испанской знатью английские дворяне выглядят демократами. Он гордец и едва ли станет разговаривать с англичанином невысокого происхождения, да и для шпионов у него вряд ли найдется время. И все же я должен уговорить его сделать меня своим советником, чтобы мои знания не пропали без нужды.

– А что, если он не захочет принять игру? – спросил Манион, в чьем чреве вино подогревало словоохотливость.

– Тогда, – грустно ответил Грэшем, – я рискую ни за что потерять все, что я люблю.

– Испанцы могли бы побольше помочь вам в этих делах, после всего, что вы для них сделали.

– Они мне много помогали в то время, когда я работал на Англию, – ответил Грэшем. – К тому же шпионов никто не любит.

Но оказалось, встретиться с Мединой Сидонией не так уж трудно. Грэшем представил рекомендации герцога Пармского слугам, охранявшим виллу, которую занял герцог Сидония на берегу. Через день хозяин вызвал англичанина.

Его приняли в темной и холодной комнате, но вино на столе стояло отличное, а сам герцог был любезен. От него исходило чувство власти и уверенности в себе. Грэшему подумалось: люди, разговаривая с этим человеком, невольно понижают голос. В углу комнаты сидел секретарь, готовый тут же начать записывать все, что потребуется. Рядом с герцогом в почтительном ожидании стоял худощавый, болезненного вида субъект.

– Я – переводчик с английского при его светлости, – объявил он гордо.

– Герцог Пармский хорошо отзывается о вас, – сказал Сидония. Он обладал умением с достоинством нести свою власть, отчасти потому, что происходил из старинного рода, члены которого привыкли к повиновению окружающих, но отчасти это было его личное свойство. – Он говорит, вы храбро и умело сражались за наше дело три года, с большим риском для собственной безопасности. Это подтверждают и письма из Эскориала. Как давно вы встречались с герцогом?

– В марте, милорд, – отвечал Грэшем.

– И как он смотрит на вещи?

– Как вам известно, милорд, он собрал небольшие суда и баржи в каналах. У него нет глубоководных портов, но он надеется вывести свои войска из каналов через Дюнкерк под покровом ночи, имитируя поход на север. Есть две ключевых проблемы. Во-первых, голландские легкие суда хорошо вооружены и могут плавать даже в самых мелких водах. Но таких судов не очень много, а сами голландцы измотаны войной. Кроме того, часть их желает вторжения герцога в Англию, так как они полагают, что в его отсутствие мятежники скорее добьются победы у себя на родине. Герцог хочет обмануть голландцев, поскольку они и сами хотят быть обманутыми, особенно надеясь на то, что ваша светлость направит часть более мелких судов ему на помощь.

– Ну что же, неплохо, – заметил Сидония. – Каков же второй ключевой вопрос?

– Сможете ли вы отрезать английский флот от его кораблей? Герцог Пармский полагает: для вас достаточно блокировать английский флот. Не обязательно даже громить его и топить корабли.

Герцог Медина помолчал и подумал немного. Затем он сказал:

– И вы говорите, что ходили с Дрейком в Кадис?

Грэшем вкратце рассказал ему о своем участии в знаменитом рейде.

– Никто лучше меня не осведомлен об английском флоте, – добавил он. – Я предлагаю вашей светлости воспользоваться моими знаниями по своему усмотрению.

– А могу ли я доверять человеку, изменившему своей родине? – В голосе герцога вдруг зазвучал металл. Грэшем понимал: перед ним человек, всю жизнь проживший в строгом соответствии с моральными и религиозными ценностями.

– Может быть, и нет, – честно ответил он. – Но только я никогда ничего не делал ради денег, в которых не нуждаюсь. Я делал это отчасти ради моей веры, которую я многие годы сохранял в тайне, а раскрытие тайны в любую минуту могло стоить мне жизни.

– А еще почему? Ради чего еще вы служили Испании?

Грэшем помолчал. Он знал: этого человека не устроят простые ответы.

– Моя родная страна, – сказал он, – никогда не принимала меня, незаконного сына богача. Долгие годы на меня смотрели как на изгоя. Сейчас передо мной заискивают из-за моего богатства, но я по-прежнему остаюсь там чужим. Мою страну обороняют пираты, называющие себя патриотами, ею правит королева, которая твердит о благе Англии, но на деле служит только самой себе; женщина настолько эгоистичная, что не желает думать о наследнике для страны, а потому обрекает ее на гражданскую войну в случае своей кончины. Под стать ей и приближенные, такие как Роберт Сесил, чья мораль и вера вращаются вокруг его личных интересов. Королева, Сесил, Уолсингем, Бэрли… Все они хотели бы, чтобы я пожертвовал своей жизнью ради них. Но никто из них не хотел бы ничем пожертвовать ради меня.

– Вы еще слишком молоды, чтобы носить в душе такую озлобленность, – заметил герцог. – А когда вы узнаете, что на вашей второй родине, в Испании, вожди не чужды эгоизма, что не все являются истинно верующими, и даже среди служителей веры есть люди действительно порочные, не озлобитесь ли вы на Испанию так же, как на Англию?

– Англию я не выбирал, – промолвил Грэшем. – Выбор был сделан за меня. Я выбрал Испанию.

Наступила долгая пауза. Сидония испытующе смотрел на Грэшема. Тот спокойно выдержал его взгляд.

– Я, может быть, призову вас в советники, но не сейчас, – сказал герцог. – Пройдет не меньше недели прежде, чем мы подойдем к Англии, а на борту «Сан-Мартина» людей гораздо больше, чем следует.

Дело обстояло именно так. Помимо моряков и солдат на корабле находилась также свита герцога и множество молодых испанских дворян, жаждавших славы.

– Может быть, вы понадобитесь мне поближе к началу военных действий, – продолжал герцог, – а может быть, и нет. И еще я чувствую: у вас в душе – напряжение и разлад, но не понимаю, в чем тут дело.

При этих словах Манион, понимавший по-испански, усмехнулся и что-то пробормотал.

– Да ты наглец! – возмущенно заметил герцог.

– Простите, ваша светлость, – ответил Манион по-испански, – но я помню его еще вот таким. – Он показал рукой расстояние от пола до своих колен. – Он и тогда был напряженным и в разладе сам с собой. Это никогда не менялось. Прошу прощения за мою дерзость.

– Кажется, ему не повезло в жизни, – задумчиво промолвил Сидония. – Но возможно, повезло с тобой. Вы оба свободны.

– По-твоему, ты мне помог? – прошипел Грэшем, когда они вышли.

– Главное дело – я сказал чистую правду, – ответил Манион.

Испанские корабли покинули Корунью 21 июля, а через восемь дней моряки впервые увидели английский берег в районе Лизарда. При виде родных берегов Грэшем испытал острое чувство сожаления.

– Как вы думаете, о чем они там говорят? – спросил Манион.

Над флагманом реяло знамя с образом Девы Марии – призыв к капитанам и командирам собраться на его борту. Грэшем и Манион присутствовали на мессе вместе со всей командой «Сан-Сальвадора».

– Я знаю, что следует делать, – сказал Грэшем. Он был весь в напряжении, как натянутая струна.

– Да? – спросил Манион. – Стать шпионом в пользу Франции и Голландии, чтобы вся Европа, а не ее половина вас ненавидела?

– Нет. – Грэшема проигнорировал его замечание. – Следует взять курс прямо на Плимут. При таком ветре английский флот не может выйти в открытое море. У англичан все преимущество – в скорости. Если бы Сидония направился в Плимутскую гавань, англичане не смогли бы сманеврировать и он половину судов взял бы на абордаж. – Он показал на мощные башни на носу и на корме их корабля. Там находились солдаты, способные с большой высоты обстрелять или поджечь палубу неприятельского судна и высадить на него массированный десант.

– Входить в Плимутскую гавань трудно, – заметил Манион. – Можно потерять много кораблей.

– Что значат такие потери, если англичане потеряют половину своего флота? – возразил Грэшем. – Слово теперь за Сидонией.

* * *

В огромной каюте герцога Медины Сидонии собрались капитаны и командиры. Они наседали на командующего, излагая свою тактику:

– Мы теперь должны частью нашего флота атаковать Плимут. У нас есть шанс сократить наполовину флот противника и взять его за горло. Это же золотая возможность!

Сидония слушал их с непроницаемым видом, скрывая за ним сильное волнение. Как мог он, человек глубоко сухопутный по природе, принимать решения от имени людей, прекрасно знающих море? Он не мог понять, отчего герцог Пармский не отвечал на его письма, хотя они требовали ответа. Прошло два месяца с тех пор, как Сидония получил от него последнее письмо. У них имелись быстроходные катера, способные доставлять такие письма за несколько дней. Скоро, видимо, придется остановить Армаду. Возможно, у острова Уайт, пока не будут получены точные сведения, что армия герцога Пармского готова к переброске в Англию.

И все же Сидонию смущал не риск. Война всегда связана с риском. Но здесь война велась на море. Его пугало то обстоятельство, что простая перемена ветра или недооценка защищенности Плимута могут привести к потере части вверенных ему лучших испанских кораблей.

– Вход в Плимутскую гавань узок и опасен, – сказал он наконец. – У нас есть строжайший приказ короля вести флот на соединение с армией герцога Пармского, а не просто искать сражений с противником. Соединение с его армией – наша главная и единственная задача. – Это было правдой не считая того, что он сам уже собирался остановить флот то есть нарушить приказ короля. – Поэтому нам надо занять оборону у острова Уайт и, если потребуется, ожидать вестей от герцога Пармского. – Он повернулся к одному из адмиралов-ветеранов, шестьдесят лет водившему корабли в бой, и сказал с улыбкой: – Если мы там остановимся, вы получите ваш морской бой. Имея в виду будущие сражения, я не могу позволить преждевременно истощить наши силы.

Адмирал нехотя согласился с командующим, признав его рассуждение логичным. Все остальные явно остались недовольными его решением. Но Сидония знал: они все – опытные бойцы и испытанные во многих боях патриоты. Они идут в бой во имя Господа, и дело их правое. Разве они не заслужили победу?

* * *

В полумиле от флагмана Грэшем напряженно смотрел на море. Шел сильный дождь, вода текла по лицу, и разглядеть что-то было непросто. Но вот он заметил, что катера отплывают от «Сан-Мартина». Значит, решение принято! Через некоторое время Армада начала медленно перестраивать свой боевой порядок. Боевые корабли выстроились полумесяцем, и авангард из самых быстроходных и тяжеловооруженных судов приготовился прийти на помощь туда, где возникнет опасность. Значит, они готовились к обороне! Сидония решил не рисковать, атакуя Плимут, и сосредоточить весь флот в одном месте.

– А помните Кадис? – спросил Манион. Грэшем, конечно, помнил сумасшедшую атаку на порт, который Дрейк не очень-то хорошо и знал, причем тогда капитаны не подталкивали своего командира, а сами старались поспеть за его планами. – Ну, здесь-то малость по-другому. Не знаю, то ли герцогу не нужны ваши советы, то ли испанцам нужен в командиры Дрейк.

* * *

Капитан «Золотого оленя» сам не мог бы сказать, почувствовал ли он в большей степени изумление или страх перед мощным противником, когда он впервые заметил огромный испанский флот. Он поспешно передал эти сведения Дрейку.

Дрейк посмотрел на море. С берега испанцев еще не было видно.

Сильный ветер все не утихал и держал английские корабли в гавани. Что, если испанцы пошлют десять – пятнадцать своих лучших галеонов и нанесут удар по английскому флоту прежде, чем он успеет двинуться с места? Проклятие! Вывести из гавани как можно больше кораблей сейчас будет чрезвычайно трудно, а плавное – для такой операции требуется время. А времени у них не было. Дрейк поспешил на пристань, собираясь отдать необходимые распоряжения и лично проследить за тем, как пойдет дело, до того как на горизонте появится тьма испанских кораблей.

Секретарь, находившийся рядом, шепнул ему на ухо:

– Милорд, они начнут действовать достаточно быстро и без вас.

Про себя он подумал: «Без тебя, если ты не будешь бегать и на всех орать, дело пойдет даже быстрее». Он продолжал шепотом:

– У вас есть шанс войти в историю и поднять боевой дух ваших людей, если вы не будете спешить и покажете, будто у вас есть время закончить игру и разбить испанцев. А что вам еще остается делать?

Не отвечая ему, Дрейк повернулся к собравшимся морякам.

– Вытаскивайте корабли из гавани! – крикнул он. – Всех работоспособных людей, кого можно найти для такой работы, гоните на берег. Что до меня… у меня достаточно времени, чтобы закончить игру и разбить испанцев. Ясно?

Ответом ему стал одобрительный рев толпы.

– О Господи! – воскликнул молодой английский моряк, когда туман рассеялся на несколько минут и его взору предстали не менее двухсот испанских кораблей, закрывших весь горизонт, как будто они уже завладели почти всем океаном. – Святая Мария! – Он перекрестился. Ему не удалось скрыть от окружающих страха перед мощным врагом.

* * *

Они видели Лизард сквозь тучи, гонимые ветром. Армада шла вперед страшно медленно из-за неповоротливых грузовых судов. А затем Грэшем и Манион увидели английские корабли. Слева от них, между Армадой и берегом, находилась небольшая группа кораблей, а за ней – главные силы флота. Ветер, как назло, оказался попутным для противника. Один из мелких английских кораблей быстро скользил по волнам в сторону испанского флота. Его нарочно и выслали подплыть поближе. С корабля сделали холостой пушечный выстрел, после чего он повернул назад.

– Офицеры – поганцы! – проворчал Манион. – Строят из себя героев и подставляют хороших ребят.

– Что они делают? – изумленно спросил Грэшем.

Группа из семи английских кораблей приблизилась к одному из флангов Армады. Испанцы попытались взять их на абордаж, но те начали маневрировать, уклоняясь от непосредственного столкновения и постоянно держа противника под артиллерийским огнем. Это была просто стычка, как будто борцы-соперники проверяли силы друг друга перед решительной схваткой. Однако тот, кто являлся командиром на этом фланге, повел свой корабль и вспомогательное судно прямо на англичан, позволив им окружить себя.

– Ну, это нарочно, – протянул! Манион. – Англичане подумают, что их можно взять задаром, подойдут поближе, попытаются их взять на абордаж, а второй испанский корабль попробует сделать то же самое с кем-то из англичан. Начнется общая свалка, а испанцам того и надо.

Непрестанная канонада противника.

Она, видимо, практически не причинили ущерба испанскому флоту. Наконец Сидония послал свой огромный флагман на подмогу, и вскоре первый испанский корабль снова оказался в окружении своих судов, а англичане отступили.

– Ну, и кто же выиграл? – озадаченно спросил Грэшем.

– Ничья, – пожал плечами Манион. – Испанцы не могут взять англичан, а англичане не могут близко подойти к испанскому флоту.

Расстояние между большинством испанских кораблей составляло не более пятидесяти метров. Если бы между ними вклинилось английское судно, оно очутилось бы под подавляющим огнем противника, и его неизбежно взяли бы на абордаж.