Текст книги "Могила галеонов"

Автор книги: Мартин Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Глава 12

Сентябрь 1588 года

Лондон

Манион и еще двое слуг из дома Грэшемов спустились в мрачное помещение, которое уже покинула высокородная гостья. Сейчас только тюремщик находился на своем месте. Двое слуг дрожали то ли от страха, то ли от холода, Манион же просто шел впереди них с угрюмым видом. Он заметно расслабился, заметив, что Генри Грэшем невредим. Друг-слуга помог другу-хозяину одеться с удивительно нежной заботой. Он сделал только одно резкое движение – когда тюремщик попытался предложить свою помощь. Манион зарычал, как могла бы зарычать волчица, защищающая волчонка. Тюремщик в страхе отпрянул. Манион знал: этот человек еще совсем недавно ждал приказа начать пытку и не мог этого простить. Когда Грэшем стал на ноги, пытаясь поддержать равновесие и как бы учась ходить заново, Манион заметил с мрачным юмором:

– Ну вот, когда вы были просто Генри Грэшемом, всегда могли ходить самостоятельно. Теперь, когда вы – сэр Генри Грэшем, вам, выходит, нужна помощь слуг.

– Я готов ходить хоть по воде, лишь бы поскорее вырваться отсюда.

* * *

Слуги в особняке встретили появление хозяина с боязливым почтением. Напуганные историей о том, как он попал в Тауэр, и опасавшиеся даже за собственную безопасность, они вместе с тем и гордились рыцарским достоинством своего хозяина (уже появились легенды о том, как это произошло). Все они, кто по делу, кто без дела, собрались во дворе, когда их хозяин не без труда слез с лошади и предстал перед ними.

Даже в своем теперешнем состоянии Грэшем заметил: Анна изменилась. Теперь это была, по сути, зрелая женщина, имевшая даже большую власть над людьми, чем прежде. Наконец-то Грэшем, Манион и Анна снова оказались втроем.

– Когда вы рассказали мне всю правду, мне было трудно в это поверить, – сказала она. – Слишком много всех этих двойных игр и хитросплетений. И вы были уверены: вам не суждено остаться в живых.

– Ему просто очень повезло, мисс, что этого не случилось, – вставил Манион. – А то бы он, конечно, и меня потянул за собой. Кого интересует, что я просто слуга?

Они сидели в столь любимой Грэшемом домашней библиотеке. Наконец-то чистому и отдохнувшему Грэшему вскоре предстояло вернуться в колледж и воевать с коллегами, стараясь обновить материально и духовно Грэнвилл.

– Мне очень жаль, что вам пришлось это пережить, – сказал он Анне. Он посмотрел на нее. Она, как и раньше, была самой красивой из женщин, которых он знал. – Я виноват перед вами. Я ненавидел вас за то, что вы осложнили мою жизнь, а также за то, что ваша мать связала меня клятвой. Я ненавидел вас и за вашу красоту, потому что все красивые женщины, которых я знал прежде, пользовались своей красотой, чтобы обманывать и порабощать людей. Но вы на них не похожи. И еще…

Он хотел ей сказать, что, кажется, любит ее. Будь эти слова сказаны тогда же, кто знает, как бы дальше сложилась их жизнь?

Но его речь прервали. За окном послышались стук копыт и крики, главные ворота особняка отворились. Может быть, королева вдруг изменила прежнее решение и послала за ним солдат? А может быть, прибыла компания поэтов почитать Грэшему последние стихи и пофлиртовать с Анной. Кто мог знать? Вошел слуга и что-то прошептал на ухо Грэшему. Тот побледнел и также шепотом ответил слуге. Слуга вышел, а Грэшем встал со своего места и подошел к Анне. Она удивленно посмотрела на него.

– Приехал человек, с которым вам, вероятно, придется встретиться, – сказал он. – Он назвался французским купцом Жаком Анри.

Анну потрясла услышанная новость. Лицо ее как будто съежилось. Она вскочила, оттолкнув стул, и отошла в угол комнаты, словно ища там укрытия.

– Послушайте, – поспешно заговорил Грэшем, – я знаю, вы дали слово вашей матери… Но обстоятельства изменились… Если это для вас так страшно, почему бы нам не переменить решение?..

– Разве вы нарушили слово, данное Уолсингему? – спросила Анна очень тихо.

В дверь снова постучали.

В комнату вошел довольно молодой человек лет двадцати пяти, привлекательной наружности, одетый в костюм для верховой езды. Он был высоким и статным, с темными волосами и глазами, которые, видимо, были зеркалом доброй и честной души.

– Сэр Генри! – начал он, обращаясь только к хозяину (Анну, притаившуюся в углу, он не сразу заметил). – Прошу извинить меня! Мне сообщали о вас из Лиссабона, потом из Фландрии. Но всякий раз я опаздывал… – Он говорил с легким французским акцентом. – Я, как у вас говорится… задал вам танец. Я очень расстроен.

Он почтительно поклонился. Грэшем также ответил комплиментами.

– А мы вас… иначе себе представляли, – добавил он. – Мы полагали, что мсье Жак Анри… гораздо старше.

– Ах вот оно что! – в ужасе вскричал молодой человек. – Вы ничего не слыхали. Мой отец погиб в прошлом году. Их караван попал в засаду разбойников, и, хотя он и его люди храбро дрались, он скончался от ран… Молодая леди также не слышала об этом? Мы посылали письма в Гоа и в Испанию.

– Молодая леди об этом не узнала. Гоа она покинула раньше, чем пришло письмо, а письмо, посланное в Испанию, очевидно, не вызвало интереса ее тамошней родни.

– Я приехал сообщить – молодая леди, конечно, свободна от всяких обязательств в отношении моей семьи. Наши обстоятельства изменились. Мой отец был богатым человеком, но для меня купеческая жизнь слишком беспокойна. У меня есть имение во Франции, имя и буду заниматься.

– И у вас есть жена и хозяйка? – спросил Грэшем.

Жак Анри вдруг покраснел.

– Моя жизнь прошла в странствиях вместе с отцом, – ответил он грустно. – И у меня не оставалось времени для сердечных дел.

Грэшем обернулся. Анна стояла на том же месте и спокойно смотрела на Жака Анри.

– Позвольте вам представить… – начал он.

Анна вышла вперед. Что-то царственное было теперь во всем ее облике. Она не сводила глаз с пришельца с тех пор, как он вошел в библиотеку. Он повернулся в ее сторону, начал было кланяться, да так и застыл в склоненном состоянии с открытым ртом.

– Я уверен, сэр Генри… – начал он было, но осекся и умолк, словно оторопев на несколько мгновений. Потом он опомнился, закончил свой поклон, не отрывая взгляда от девушки, покраснел и повернулся в сторону Грэшема.

– Я уверен, – сказал Генри, – моя подопечная внимательно выслушает печальный рассказ о вашей утрате. Тем более она всегда испытывала глубокую привязанность к вашему отцу. Думаю, если я велю накрыть стол в длинной галерее, вы сможете спокойно побеседовать. Но сперва позвольте мне переговорить с моей подопечной наедине.

Жак Анри кивнул. Не в силах вымолвить ни слова и пятясь, он вышел из комнаты, как будто покидал королевскую резиденцию.

– Ну, теперь и мне очень нужно… оказаться где-нибудь в другом месте, – объявил Манион и также удалился.

– Он просто дитя, этот Жак Анри, – сказала Анна, чуть заметно улыбаясь. – Видели, как он не сводил с меня глаз, а потом налетел на дверь?

– Зато я не ребенок, – ответил Грэшем.

А затем все произошло словно само собой. Их объятия и поцелуи были долгими – время для них остановилось. Они перестали соблюдать осторожность, забыв обо всем. Каким-то странным образом приезд Жака Анри разом освободил всю силу их взаимного стремления к близости, так долго зревшего в их душах. Слишком давно они ждали этого, сами того не сознавая.

А потом они разъединили руки и заговорили почти разом.

– Прости, я… – начал Грэшем.

– Прости, я… – прошептала Анна.

И тут оба молодых человека засмеялись счастливым смехом. Грэшем слегка склонил голову, отступив на шаг, но не выпустив ее рук.

– Мне кажется, я влюбилась в тебя сразу же, как увидела, – сказала Анна, – там, на палубе, когда я казалась себе самой смелой. Ты стоял, окруженный всеми этими моряками, такой молодой и красивый, и ты навел там порядок.

– Как же ты тогда командовала! – заметил Грэшем. – Ты боролась, несмотря ни на что, не боясь ни Дрейка, ни всего английского флота! И хотя я ненавидел тебя за красоту и властность, я тоже чувствовал, что уже влюбился в тебя.

Они снова поцеловались.

– А знаешь, я ведь тогда залезла в бочку ради тебя, – призналась Анна. – Хотелось непременно быть вместе с тобой. Глупо, правда?

– Никогда не называй глупостью желание быть со мной! – Грэшем привлек ее к себе, и они поцеловались снова. Он чувствовал желание слиться с нею в единое целое. Но он еще мог властвовать над своими желаниями. Он годами привык их подавлять и сдерживать. Этому учила его жизнь и судьба.

– Когда-то я убедил себя, что я ненавижу людей и могу любить только какое-то дело, – произнес он. – Потом я возненавидел свое занятие, полюбив тебя…

То, что произошло дальше, можно было объяснить по разному, но нужны ли кому-нибудь подобные объяснения? Для них обоих главным было только то, что это наконец произошло, что они обрели счастливое состояние.

Спали ли они в ту ночь? Наверное, они сами не заметили, как заснули…

Генри помнил только, как утром Анна появилась перед ним уже полностью одетая.

– Я очень тебя люблю, – сказала она. Но почему она так грустно улыбалась, а по лицу ее текли слезы? – И все же я должна выйти за Жака Анри. – Голос ее дрожал, глаза были красными.

Генри не находил слов.

– Анна… как ты можешь? Я думал, мы с тобой… мы… Самое лучшее, что было…

– Генри… мой Генри… Моя самая первая любовь! – Нежность ее слов, кажется, могла бы растопить лед. – Прошу тебя, пожалуйста, не осуждай меня!

Она бережно обняла его. Генри Грэшем плакал! Плакал при женщине! Он всегда считал это страшным позором, а сейчас плакал у нее на плече, как маленький мальчик, встретивший маму после разлуки.

– Как ты можешь?.. – повторил он сквозь слезы.

– Ты должен меня выслушать, – мягко проговорила она. – Ты готов меня слушать?

Он кивнул. Сколько раз он убеждал самого себя: «Не будь зависим от других! Не уступай! Никогда не влюбляйся!» Не был ли он прав?

– Я люблю тебя так же, как, я верю, и ты любишь меня, – тихо сказала Анна. – И дело не в том только, что слово, данное мною моей матери, не позволяет мне выйти за тебя. От моей семьи на свете осталась только я, и чтобы она не умерла совсем, надо дать ей новую жизнь.

– Разве нам с тобой будет трудно размножаться? – спросил Грэшем и сам подивился своей резкости.

– Детям нужен отец. А Генри Грэшем не сможет оставить своей опасной тропы даже ради того, что родилось теперь между нами. Генри Грэшему надо постоянно стучаться в ворота смерти: только так он чувствует, что живет на свете. И мы оба знаем – однажды эти ворота могут затвориться за ним. Женщине нужен мужчина, как ребенку нужен отец. Я люблю тебя, Генри, но я не могу выйти за тебя замуж – ты не создан для семейной жизни. Ты будешь страдать в супружестве, чувствуя себя связанным по рукам и ногам. Твое время еще не пришло. Наступило мое время быть хозяйкой и матерью, рожать детей хорошему человеку, ради которого мне не придется тонуть, лгать, переживать кораблекрушения и проводить ночи в иностранных тавернах… Как странно, но мне всего этого будет не хватать. – Теперь в ее глазах стояли слезы.

– Почему ты так уверена, что этот человек женится на тебе? Вы же виделись всего несколько минут и не сказали друг другу ни слова!

– Я думаю, ради меня он спрыгнет с третьего этажа, а не то что задом выйдет из двери, – ответила Анна. – Женщины понимают такие вещи.

– Разве ты будешь счастлива с ним? – Генри Грэшем все еще не сдавался.

– Мне кажется, он хороший человек. Так говорили и слуги отца, когда мы в последний раз встречались.

У Грэшема возникло скверное подозрение.

– А ты всегда… думала об этом? О том, что можно будет выйти замуж за сына? – спросил он.

– Я запомнила сына с тех пор, как его жирный отец приходил к нам с визитом. Он был очень хорош собой и вел себя со мной по-доброму, как с сестрой. Я тогда спросила слуг, как он к ним относится. Люди ведь хорошо раскрываются в общении со слугами. «О Небо! Может ли мужчина когда-нибудь понять логику женщин?» – подумал Грэшем.

– Для меня это будет хороший брак, – продолжала Анна, но слезы на ее глазах говорили скорее о том, что она сама еще не убеждена в своих словах. – Он богатый человек, и я позабочусь о том, чтобы его богатство росло и он не промотал бы его. Он хорош собой и не пожалеет, что взял меня в жены. Я буду рожать ему хороших, здоровых детей и буду вести его хозяйство так, что он будет думать, будто делает это сам. Он будет мне подчиняться, сам этого не замечая.

– Сможем мы видеться в будущем, если некий Генри Грэшем приедет во Францию? – прошептал Грэшем, прижимаясь щекой к ее шее.

– Я всегда буду помнить героя, человека, ставшего моим первым возлюбленным, – ответила Анна. – Человека, которого я всегда буду любить. Но я не смогу с ним спать и должна буду подавить свои чувства к нему. Хорошая женщина не обманывает своего мужа.

– Так зачем же ты спала со мной? – спросил Грэшем.

– Потому что всем женщинам разрешено иметь одну тайну. Ты – мой первый любовник, Жак Анри будет вторым и последним. И только два человека будут знать, кто в действительности был у меня первым. И ни один из них никому об этом не расскажет. – Она осторожно отстранила его от себя. – Прости. Мы являлись двумя дикими созданиями, и, я думаю, мы нужны друг другу. Ты остался таким же диким, а я больше не могу им быть.

Грэшем вдруг густо покраснел. Анна, казалось, прочла его мысли.

– Ты подумал о том, что Жаку Анри нужна в жены девственница… О, Генри Грэшем…

– Сэр Генри Грэшем, – поправил он с шутливой важностью.

– Сэр Генри Грэшем, – повторила она с наигранной почтительностью. – Мужчины так наивны! Немного крови, стон, как будто от боли… Он поверит в то, во что ему очень хочется верить.

Мог ли он сам верить даже своим впечатлениям от их близости? Но ведь с ним она не играла. Грэшем переживал сейчас сложную гамму чувств: печаль и тоску о будущем одиночестве, гнев – его отвергла та, которую он избрал. Но несмотря на все это, также странное чувство… облегчения. Вспыхнувшая в его душе любовь столкнулась с его извечной потребностью в свободе от привязанностей, и последняя победила.

В дверь осторожно постучали. Смущенный хозяин отворил дверь. За нею стоял Манион. Может быть, он так и стоял у входа всю ночь на страже, закрыв руками уши?

– Молодой Жак Анри ждет вас к обеду, – объявил он.

Оставив Анну наедине с Жаком Анри, друзья отошли в другой конец длинной галереи.

– Она ведь хочет замуж за здоровяка Жака? – спросил Манион.

– Ну да.

– Проклятие! Расстроила она вас, надо думать. Только она права. Вы, как ни жаль, не готовы к семейной жизни.

– Почему «как ни жаль»? – удивился Грэшем.

– Да я надеялся, если вы женитесь, тогда нам не нужно будет то и дело подставлять себя под выстрелы, под угрозы, а то и под пытки.

– Извини. Мне казалось, я только что попал под пытку, – сказал Грэшем.

– Слуга везде следует за хозяином, – подвел итог Манион.

Грэшем вернулся к разговору об Анне:

– Она только телом женщина, но душа и сердце у нее мужские. – «В этом она похожа на королеву», – подумал он. Этим вечером его вызывали ко двору. Может быть, преподнести Елизавете те же слова в виде комплимента? – Почему ты со мной не расстаешься? – внезапно спросил Грэшем. Дружба с Манионом являлась самой прочной из его привязанностей. – Ты ненавидишь Испанию, но помогал мне изображать испанского шпиона по приказу Уолсингема. Ты был со мной, хотя был убежден, что меня повесят либо англичане как испанского шпиона, либо испанцы как английского; ты отправился со мной на море, хотя зарекся это делать. В чем тут секрет?

Манион молчал недолго. Он ответил:

– Все люди умирают, верно? Так вот, по-моему, в компании с вами по крайней мере будет нескучно помирать. – Это все, что он сказал.

Грэшем отправился в библиотеку, но читать ему не хотелось. Вскоре должны были объявить о помолвке Анны и Жака Анри. Дня два эта пара проведет здесь, пока будут упакованы в дорогу вещи Анны, а потом они вместе с горничной Мэри (Грэшем уступил ей эту девушку, которая ни за что не желала расстаться с хозяйкой) отправятся во Францию (на сей раз Дрейк им не помешает!). Перспектива одиночества вызывала у Грэшема душевную боль. С другой стороны, он хорошо знал это чувство – оно сопровождало ею почти всю жизнь, Грэшем знал: он будет видеться с Анной. Их союз, выкованный в жизненных испытаниях, слишком крепок, чтобы он просто распался. При встречах с ней Грэшем будет очень корректен. Он рассчитывал, что Анна станет его женой. Придется довольствоваться тем, что она станет его сестрой. И конечно, с ним останется память о былом. Ему принадлежал великолепный дом в одном из лучших городов Европы, и он обладал тремя из пяти великих земных благ: отличным здоровьем, сказочным богатством, и ему явно сопутствовала удача. Мало кому удавалось выбраться невредимым из того застенка в Тауэре. Не было у него только одного из пяти благ – любви других людей, не считая его слуги и женщины, решившей, будто его любовь – не главное в ее жизни. Можно купить женщину, но любовь купить нельзя. И вот он, Генри Грэшем, уцелевший после стольких испытаний, был наконец у себя дома. Но мысленно он находился рядом с одиноким гордым человеком, стоявшим на корме пострадавшего в битвах корабля. Он может погибнуть у скалистых берегов Ирландии. Если этого не случится, его обвинят в поражении его страны. Это человек чести и, может быть, самый смелый из тех, кого знал Грэшем. Побеждать легко, но требуется настоящее мужество, чтобы сражаться, зная, что потерпишь поражение. Грэшем от всей души желал, чтобы герцог Медина Сидония в свой последний час был уверен – ему удалось сохранить свое достоинство. Во дворе раздался шум, и Грэшем услышал знакомый зычный голос: Джордж явился с поздравлениями.

Историческая справка

Когда мы оглядываемся на прошедшие эпохи, уже зная исход событий, мы невольно сообщаем определенность вещам, которые в свое время ею не обладали. Да, испанская Армада потерпела поражение, но описываемые события – одна из интереснейших интриг истории. Отчего случилось так, что самый могущественный флот Европы не смог соединиться с самой могущественной армией в мире и напасть на Англию? Я надеюсь, в моей книге сколько-нибудь значительно не искажены реальные, установленные факты тогдашней истории. Генри Грэшем, Джордж, Манион, Анна – вымышленные лица, хотя вымысел основан на реальных типах людей того времени. Все остальные основные персонажи, включая продажного оружейника из Лиссабона, – лица исторические. Роберт Сесил, первый граф Солсбери, впоследствии достиг огромной власти. Надеюсь, я не исказил исторических данных в его случае, хотя его характер (если не внешность) во многом списан с некоторых известных мне реальных людей.

Командоры Армады вышли в море, чтобы соединиться с армией герцога Пармского, но направление ветра лишило их такой возможности. Вместо этого они обогнули северное побережье Шотландии, решив вернуться в Корунью, пройдя вдоль западного берега Ирландии, чтобы сохранить большую часть своего флота до лучших времен. Их корабли, уже потрепанные в боях, пережили несколько сильных штормов. Многие современные исследователи считают: испанский флот из-за плохого знания испанцами лоций подошел на слишком близкое расстояние к ирландским берегам. Многие корабли разбились о скалы у берегов Ирландии и Шотландии.

Один из них шпион Уолсингема взорвал в заливе Тобермори. Шестьдесят пять кораблей вернулись в Испанию, включая и флагман «Сан-Мартин», и не менее сорока пяти погибли во время кораблекрушений. Из тридцати тысяч человек, находившихся на Армаде, двадцать тысяч погибли, из них в боях – полторы тысячи, шесть-семь тысяч – во время кораблекрушений, а остальные – от тифа, малярии, гриппа, да и просто от плохого питания. Об огромном количестве больных на кораблях говорилось в одном из рапортов: «Если их перевести на берег, госпитали переполнятся, став рассадником заразы, а если оставить на кораблях, заразятся все здоровые. Со стольким числом больных не справиться».

По иронии судьбы, на английском флоте положение было не многим лучше. Английские корабли не были снабжены достаточным количеством еды и воды и т. п., но следовали за Армадой до Шотландии. Рассказывали даже, морякам на борту некоторых кораблей приходилось пить собственную мочу, чтобы выжить. Вероятно, не более сотни англичан погибли в боях с Армадой. Затем разразилась эпидемия, говоря по-современному, пищевых отравлений, и часть кораблей потеряла половину личного состава. Создалась настолько скверная ситуация, а правительство помогало так несвоевременно, что лорду Ховарду пришлось тратить собственные деньги, помогая голодающим и больным морякам.

Дона Алонсо Перес де Гусман дель Буэно, седьмого герцога Медину Сидонию (1550–1619), король Филипп никогда не считал виновным в неудачах Армады, хотя его мнения не разделяли многие современники и до недавнего времени историки, в пути он пережил эпидемию дизентерии. После возвращения на родину он ушел в отставку, вернулся в имение к своим любимым апельсиновым рощам и прожил еще тридцать один год. Алессандро Фарнезе, герцог Пармский (1545–1592), сделал все возможное, пытаясь отговорить своего короля от организации похода Армады. Ему так надоели обвинения в трусости после провала похода, что он однажды на Гранд Плац в Дюнкерке целый день со шпагой напрасно ожидал своих обвинителей. Будучи не в силах успешно закончить войну в Нидерландах и потеряв свою репутацию перед королем, он скончался от боевой раны через четыре года после возвращения Армады.

Король Испании Филипп посылал против англичан еще две Армады, в 1596 и 1597 годах, но обе попытки не удались из-за непогоды. После его кончины в 1598 году новых попыток не предпринималось.

Для сэра Фрэнсиса Дрейка (1540–1596) бои с Армадой стали венцом его карьеры. После них звезда его закатилась, и он участвовал в ряде провальных экспедиций. Он скончался от дизентерии во время последней, на Порто-Белло. Погребен в море.

Сэр Фрэнсис Уолсингем (1532–1590) скончался в нищете через два года после неудачи Армады. Бедность его была вызвана тем, что он потратил огромное состояние на создание самой эффективной системы шпионажа в мире. Презирая мирские блага, он предпочитал, наряду со своей сетью шпионов, финансировать Оксфордский и Кембриджский университеты.

Роберт Сесил (1563–1612), сын лорда Бэрли, главного министра Елизаветы, в дальнейшем сам стал ключевой фигурой в политике при Елизавете и ее преемнике Якове I.

Королеву Елизавету I изображали по-разному. Она скончалась в 1603 году после одного из самых выдающихся царствований в истории Англии. После этого приоритетным вопросом стал мир с Испанией. Его добился Яков I, после чего поток испанских денег в виде «пенсий» английской знати способствовал превращению старого врага в нового друга. В последние годы многие водолазы исследовали затонувшие корабли Армады. На поверхность извлечено немало пушек и ядер, многие из которых отлиты в спешке и содержат целый ряд дефектов.