Текст книги "Крушение"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

– О чем еще говорит эта мерзкая лягушка? – тот не отвел ненавидящего взгляда.

По быстро скошенным в их сторону глазам Венделовский определил, что француз, может быть, и не француз вовсе. Во всяком случае, он прекрасно понимает по-русски. А по-английски? Альберт Николаевич, успокаивая и одновременно осаживая Издетского, как бы между прочим, произнес пару ничего не значащих фраз по-английски, внимательно следя за реакцией «инспектора». Нет, английского языка тот не понимал. Итак, рядовой оперативный работник Дезьем бюро. Да и то маловероятно. Скорее – мелкий сотрудник спецслужб французских оккупационных властей, нацеленный на врангелевцев и не брезгующий при случае заняться «частным промыслом». Полицейские всех стран, как известно, рады заработать и никогда ничем не брезгуют. На дипкурьеров он вышел случайно. Запугал или купил болгарских таможенников – и все. С таким же успехом он содрал бы куш и с других, найдя повод прицепиться к чему-то, а уж если появилась возможность прицепиться к контрабандным нарушениям – тем более. «Но мой «друг»-то, мой «друг»! Коммерсант: бриллиантами решил торговать, скотина! Непоправимый промах, господин ротмистр! Теперь в нашем спектакле мы наконец-то поменяемся ролями. Задание главнокомандующего – хм! – выполнено: вы у меня в руках, господин жандарм...»

«Инспектор», назвавший себя Симоном Барбатье, не соврал: до Софии они, действительно, ехали вместе, в одном вагоне. И вализа, и багаж были возвращены. Лишь Издетский понес ощутимый убыток, лишившись бриллианта и перстня.

Альберт Николаевич волновался. Поезд опаздывал, а ведь каждый час представлял угрозу для «Баязета», мог стать роковым. Венделовский раздумывал над тем, как он сумеет (должен суметь!) оторваться от Издетского, как доберется до конспиративной квартиры (если она еще не провалена), чтоб не «засветиться», и передаст связной SOS. Продумывал он вариант и на случай полной неудачи в Софии – каналы связи с «Доктором» в Белграде или через Центр. И то и дело вспыхивала мысль: а достоверные ли у него факты, чтобы поднимать шум, не следует ли еще и еще раз перепроверить то, о чем проболтался (и не сказал ли преднамеренно?) Издетский?

Альберт Николаевич часто выходил в коридор покурить. Ротмистр мешал думать, раздражал своими бесконечными вопросами о случившемся и о том, как им следует вести себя по возвращении в Белград и Сремски Карл овцы. Испуг сделал его беспомощным. Во время очередной остановки поезда к Венделовскому подошел француз, спросил светским тоном:

– Судя по моим ощущениям, м’сье не военный?

– Нет, – односложно ответил Венделовский. – Почему это вас интересует? Это допрос?

– О! – Симон Барбатье улыбнулся. – Хочу дать вам совет. Смею думать, полезный.

– Давайте.

– Не задерживайтесь в Софии, м’сье. Скоро там будет очень горячо для всех русских. Ваших лидеров будут арестовывать, изгонять..

– Благодарю за предупреждение. Чему обязан?

– О! О! Ну, о чем вы, м’сье! Вы же помогли мне немного разбогатеть.

– Я могу, следовательно, попросить вас о чем-то?

– Я уже оказал вам услугу.

– А нельзя ли подробнее?

– К глубокому моему сожалению, нет.

– Благодарю вас за все, – Венделовский шутливо поклонился.

В ЦЕНТР ИЗ ВЕЛИКО-ТЫРНОВО ОТ «БАЯЗЕТА»

«Политическая ситуация в Болгарии осложняется стремительно. На средства крупных банков создан реакционный союз «Народный сговор» во главе с Александром Цинковым, Александром Грековым, Христо Калфовым. Их опора – офицеры и унтер-офицеры, уволенные из армии. Тайной военной лигой руководят полковники И. Волков и С. Васильев. Связь со двором осуществляется через личного адъютанта Бориса III подполковника X. Калфова. Активно налаживаются связи с кутеповцами. Правительство Стамболийского идет навстречу реакционному лагерю, сближается с Сербией. Италия, боящаяся усиления Сербии и ее союза с Болгарией, принимает меры к свержению Стамболийского. Ее агенты вошли в контакт с правыми националистическими организациями. Сколачивается реакционный лагерь, растут общества, имеющие поддержку в государственном аппарате, учащаются антикоммунистические провокации. Вероятен вооруженный заговор с целью свержения правительства. Основная ставка – на кутеповцев, размещенных в крупнейших городах, имеющих гарнизонных начальников, комендантов на вокзалах, представляющих внушительную военную силу. Предполагаемый срок военного выступления – начало Генуэзской конференции, но не позднее середины 1922 года.

Болгарская коммунистическая партия разоблачает заговорщиков, проводит митинги и демонстрации. 30 марта самый массовый митинг состоялся в Софии. БКП заявила о своем твердом решении действовать совместно с БЗНС^{[26] против попыток военного переворота.}

Идет разложение врангелевских войск и агитация за возвращение на родину. О сильном влиянии большевизма среди русских панически телеграфирует вице-консул из Варны Николай Иванович Свешников в адрес русской миссии и посланника Александра Михайловича Петряева. В последнем ответе от 23 марта Петряев, на основе указания главкома, потребовал принять категорические меры к пресечению стремления членов воинских контингентов репатриироваться в Россию, предупредил о полной секретности вышеизложенного и личной строгой ответственности при соблюдении данных указаний.

В связи с негласной перепроверкой всего штабного офицерства прошу ограничения связи, использования дополнительного канала лишь при крайней необходимости.

Баязет».

НОТА ПРАВИТЕЛЬСТВА УССР ПРАВИТЕЛЬСТВУ БОЛГАРИИ

Передано по радио 3 апреля 1922 года

«Правительство Украинской Социалистической Советской Республики неоднократно проявляло готовность войти в дипломатические сношения с Болгарским Правительством.

Украинское Правительство с чрезвычайным прискорбием узнало, что Болгарское Правительство содействует организации белогвардейских вооруженных сил на территории Болгарского государства. В Болгарии находятся и формируются следующие части врангелевской армии: в Тырново находится штаб генерала Кутепова с интендантством и штабными командами; в Орехово и его окрестностях расквартирован Харьковский полк: в Габрово и Севлиево – конные дивизионы Корниловского и Дроздове кого полков: в Софии и ее окрестностях, а также в Варне – военные училища; в Варне – авиационный отряд. Части эти к 20 января, согласно приказу Кутепова, приступили к усиленным занятиям. Среди русских беженцев организована по приказу того же генерала регистрация добровольцев для пополнения означенных частей. Части эти снабжаются болгарским интендантством, отпустившим им бесплатно обмундирование и в настоящее время отпускающим сукно и кожу из казенных лавок. Формирующиеся с ведома, согласия и при содействии Болгарского Правительства враждебные Украинской Республике армии ставят себе целью нападение на Украину.

Правительство Украинской Социалистической Советской Республики, усматривая в вышеуказанных фактах прямую поддержку со стороны Болгарского Правительства действий и намерений, стремящихся к свержению Рабоче-крестьянской власти и нарушению безопасности и мирного труда украинского народа, считает необходимым довести до сведения Болгарского Правительства, что всякие воинские части, сформированные и снаряженные Болгарией, которые произвели бы нападение на Украину, оно будет рассматривать как регулярные части Болгарской армии. Правительство Украинской Социалистической Советской Республики надеется, что Болгарским Правительством будут приняты все меры к устранению вышеуказанных недружелюбных факторов по отношению к Украинской Социалистической Советской Республике.

Пользуясь случаем, Украинское Правительство подтверждает еще раз неоднократно выраженное стремление к мирным отношениям и мирному сотрудничеству с Болгарским Правительством».

ИЗ ГАЗЕТЫ «ПОЛИТИКА» ОТ 14 МАРТА 1922 ГОДА

«Член Народной Скупщины от Земледельческой партии Милош Москавлевич внес правительству интерпелляцию по поводу русской армии и генерала Врангеля: «Кто такой барон Врангель и признает ли его наше правительство как главу русского правительства и главнокомандующего русской армией? – заявил депутат. – Если правительство Врангеля не признает, то как он может иметь в Королевстве СХС своего военного агента и другого своего помощника в Белграде, который управляет судьбой русских эмигрантов и имеет влияние на Державную комиссию, являющуюся нашим государственным учреждением для помощи русским? Известно ли Вам, что местопребыванием так называемого «Русского совета» при главнокомандующем русской армией является София, а его духовный центр – в Берлине, в то самое время как главнокомандующий русскими войсками находится в Белграде и член этого совета от эмигрантов в Югославии П. В. Скаржинский, вместе с еще двумя представителями Врангеля, был на монархическом съезде в Рейхенгале в прошлом году, который вынес решение произвести реставрацию империи и бороться за уничтожение всех послевоенных договоров, в которых наша земля так заинтересована? Находится ли наше государство в состоянии войны с Россией, с какого времена и вследствие каких причин? Если нет, кто позволил агентам барона Врангеля производить регистрацию эмигрантов и все другие приготовления для вооруженного нападения на Россию с нашей территории? Известно ли Вам, каким гонениям подвергаются все те русские, которые не желают быть орудием авантюристических замыслов барона Врангеля и его помощников? Если Вы всего этого не одобряете, то думаете ли Вы для защиты наших жизненных отношений с демократической Россией принять меры для прекращения отравления нашего общества со стороны этих последних остатков мрачного периода русской истории?..»

Министр иностранных дел Пинчин в своем ответе заявил: «Генерал Врангель пользуется здесь правом гостеприимства. Его пребывание не носит ни политического, ни военного характера. Мы не признали Врангеля, когда он был главой русской армии и победоносно двигался на Москву. Мы не признали его и теперь... Мы не можем допустить, чтобы на нашей территории подготавливалось или было произведено какое-либо выступление против России. Подобное выступление, подготовленное на нашей почве, вовлекло бы нас в войну с Россией, которая никогда не будет пользоваться сочувствием сербского народа, несмотря на то что большевики – властители России... Мы воздерживались от принятия на себя каких-либо обязательств, которые могли бы вовлечь нас в войну с Россией. Нам ничего не известно о деятельности русских эмигрантов, о которых говорил автор запрос си Если б такая деятельность происходила под иностранным влиянием и если б подготовлялось выступление, например против нашего государства, то правительство приняло бы энергичные меры против таких выступлений...»

Глава двадцатая. БЕЛГРАД. АУДИЕНЦИЯ В КОРОЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ

Отношения Врангеля и Александра Карагеоргиевича складывались сложно и весьма неоднозначно. Бывший регент Сербии и главнокомандующий ее армией в мировую войну, став королем и правителем государства сербов, хорватов и словенцев, начал активно проводить шовинистическую великосербскую политику, опираясь на Францию. У него своих дел и своих проблем было по горло: сколачивание молодого королевства, дипломатические усилия, укрепление администрации и армии, строительство дорог, борьба с хорватскими и македонскими сепаратистами^{[27]. Много повседневных забот, самых разнообразных: молодому королю все казалось одинаково важным и ответственным. Не удивительно, что порой он забывал о Врангеле, не уделял ему должного внимания, хотя в его политических планах армии, осевшей на его землях, отводилась активная роль. Разумеется, в рамках, дозволенных Антантой. Но не вечно же будет существовать этот союз стран Согласия! Международная обстановка может обостриться, может измениться после каждой европейской конференции. Говорят, она будет экономической, но это никого не обманывает! Издавна проигравший в войне платит долги, незаметно вооружаясь, думает о реванше. Врангель импонировал Александру. Как человек военный, король понимал русского командующего, его неколебимое стремление во что бы то ни стало сохранить армию, попавшую в жернова мировой политики, в борьбу различных партий и прожженных дипломатов. Александр сочувствовал ниспровергнутому дому Романовых, сочувствовал и монархическим идеям государственности: он сам строил королевство в условиях всеобщего послевоенного либерализма, разгула народной стихии, требующей всевозможных свобод и опирающейся на расшатанную экономику, слабость государственных аппаратов и дурной пример Советской России. Он поддерживал белую эмиграцию и Врангеля, хотя они доставляли ему немало хлопот и политических осложнений. Особо усилились эти осложнения в последнее время в связи с Генуей и все более заметным расколом между Врангелем и русскими монархическими кругами, которые нашли приют в его стране и поддерживаются верхушкой православной церкви.}

Впервые после приезда главнокомандующего из Константинополя правитель Королевства сербов, хорватов и словенцев приглашал его на прием сам. Необходимость беседы назрела. Нужно было обсудить ряд безотлагательных вопросов и выработать мнение по каждому из них. Хотя, если отбросить дипломатический этикет и называть все вещи своими именами, не столько обсудить эти вопросы, сколько проинформировать о них Врангеля, познакомить со своими решениями, потребовать полного принятия их и неуклонного исполнения. Вопросов было несколько – первоочередных, связанных с русской армией в Болгарии; с местными проблемами; с Генуэзской конференцией. Аудиенция была назначена на два часа пополудни, Александр приказал: через полчаса прервать их беседу, считая это время достаточным для инструктирования (так он назвал про себя суть встречи) главнокомандующего русской армией. А чтоб беседа не выглядела по-государственному официальной, решил он принять Врангеля не в зале, не в кабинете, а в отдаленной комнате, где любил пить кофе с людьми, которым покровительствовал, либо с теми, отношения с которыми предпочитал не афишировать. Прием в «кофейной» комнате имел как бы двойной смысл. Аудиенция, данная здесь, означала проявление монаршей доверительности, в которой было и некоторое пренебрежение. Для приема титулованных особ имелись парадные залы.

Врангель ехал во дворец. Впереди лакированного ландо верхом – донские казаки-конвойцы. Парой жеребцов – таких белых, что издали казались голубыми, – правил огромный, гориллоподобный казачина, широкоплечий и широкозадый, неопределенного возраста, с бородой веником, из-под которой виднелись три «Георгия» и две медали. На заднем сиденье, рядом с величественным главнокомандующим – подтянутый и напряженный, как хлыст, фон Перлоф. Сзади, в закрытом автомобиле – охрана, поручики Дузик и Петровых (вот где пришлось встретиться и объединиться!) и еще двое сотрудников «Внутренней линии».

Кони веером отворачивали в стороны морды, по-ле-бединому клонили к земле шеи, красиво и чуть замедленно выбрасывали ноги – точно на параде. Что-то мелодично позвякивало. Буграми ходили мускулы под начищенной глянцевитой кожей. Подбоченившись, Врангель безучастно глядел вверх и вправо – на окна верхних этажей и крыши, – продолжая разговор с разведчиком. Фон Перлоф докладывал о Кутепове и о положении в Болгарии.

– «Народный сговор», ваше высокопревосходительство, непопулярен. У него мало сторонников, и открытое выступление, а тем более вооруженное, обречено на провал, – говорил контрразведчик в гусиный затылок командующего, испытывая растущее неудобство оттого, что не видит выражения его лица. – Кутепов, втягивая в заговор армию и тем дискредитируя ее, делает непопулярной в народе саму идею славянского движения. Подобное незамедлительно перекинется и на здешнее королевство. И так наша армия весьма непопулярна. Симпатии простолюдинов на стороне Советской России.

– Когда, в какие времена мнение простолюдинов определяло ход истории? – Врангель едва заметно дернул головой, приветствуя какого-то офицера, отдавшего ему честь, и всем корпусом повернулся к Перлофу. – Кутепов, как кабан, идет напролом. Чудесно! А его офицеры? Ближайшее окружение?

– Окружение у генерала Кутепова, как всегда, безмолвствует. У него не поговоришь! Впрочем, по моим данным, многие горячие головы рвутся «в дело», засиделись.

– Пусть порезвятся, молодцы. – Врангель устало прикрыл глаза, улыбнулся своим далеким мыслям и тут же стал серьезным. – Я уверен: Кутепов вновь провалится и сядет в лужу. Это охладит его вождизм и сепаратистские настроения. Да-с! Хорошо, если он провалится и болгарские лапотники разоружат его так же, как петроградская чернь в семнадцатом году, возле Таврического дворца. Вы подумайте, что требуется сделать. И весьма срочно. Необходимо подбросить соответствующую информацию союзникам, в газеты.

– Новаше высокопревосходительство! – не скрыл изумления Перлоф. – Это весьма ослабит армию. Поставит ее под удар.

– Нет, нет, мой генерал! Армию – нет! Надо сделать так, чтоб удар пришелся по Александру Павловичу и его штабу. Пусть их там попугают, потрясут. Не сдохнут!.. А чуть позднее мы с вами придем к ним на выручку. Вероятно, это объяснит еще раз господину Кутепову, кто есть кто? Вам что-то неясно, генерал? Вы задумались?

– Есть все же определенный риск, ваше высокопревосходительство. – Перлоф, отлично знавший своего шефа, тщетно старался скрыть изумление: главнокомандующий делал шаг, достойный Талейрана. – Широкая кампания левой прессы... Возможно, арест и интернирование штаба... Секретные документы верховного командования, – стараясь придать голосу силу и убежденность и в то же время неприкрытое беспокойство, выговаривал он. – Представляете радость всех наших врагов – от большевиков до Ллойд Джорджа? И как поведут себя люди из штаба корпуса? Туркул? Скоблин? Сам Кутепов? Надо быть осторожным. Призываю вас!

– Я взвесил, генерал. И решил. От вас зависит лишь быстрая информация союзникам и прессе. Фильтруйте ее, фильтруйте! Сколько угодно: я вполне доверяю вам.

«Бог мой! – сообразил внезапно контрразведчик. – Да он боится главного своего сподвижника больше, чем самого Ленина! Вот и вся дипломатия, вся политика».

Они подъехали к королевскому дворцу. Впереди, возле будок, стояли пестро одетые двухметровые часовые... Перлоф, конвойцы и охранники из «Внутренней линии» остались на улице. Полированная пролетка с кучером была пропущена ко входу. Врангель, холодно и величественно посмотрев по сторонам, замедлил шаги, чтобы дать возможность адъютанту, начальнику караула, мажордому («Черт знает, кого они там вышлют навстречу?!») встретить его. Однако никто почему-то не появлялся. «Начало аудиенции не предвещает ничего хорошего, – мелькнула мысль. – Впрочем, и сам дворец, и нравы здесь с момента моего последнего визита, вероятно, изменились оттого, что этот выскочка Александр стал наконец королем. Скотоводы останутся скотоводами». Короткие размышления ободрили Врангеля, и он твердо шагнул к дверце, которая будто сама по себе раскрылась, пропуская главнокомандующего.

Трое придворных низко поклонились Врангелю. Офицер – неизвестно в каких чинах, – в круглой шапочке с белым, торчком, плюмажем, гусарском ментике с меховой оторочкой, наброшенным на левое плечо, с игрушечной сабелькой, отдал ему честь и пригласил следовать за собой. По широкой беломраморной лестнице, устланной алым ковром, они поднялись на второй этаж и двинулись анфиладой комнат – небольших, полупустых, небогато обставленных. «Все не по протоколу, – подумал Врангель. – Встречают, точно бедного родственника, точно просителя. Я ему покажу просителя! Благодетели! Сами за счет французов существуют! Сами нищие! Лапотники!..»

Сербский офицер, внезапно остановившись, пропустил Врангеля вперед и с поклоном, почтительно прикрыл двери. Небольшая комната, заставленная низкой мебелью – мягкие кресла, тахта, ковры и драпри, инкрустированные перламутром столики по турецкому образцу» – была пуста. «Кофейный разговор, – неприязненно подумал Врангель, опускаясь в кресло и проваливаясь. – С глазу на глаз. Почему бы это?»

Колыхнулась тяжелая занавеска, скрывающая еще дверь, и в комнате появился король. Против ожидания, в парадной форме, с лентой через правое плечо и с множеством орденов. Всегда простоватое, по-юношески мягкое лицо Александра – правильного овала, с чуть заостренным подбородком, прямым носом, легкомысленной тонкой полоской усов – выражало монаршую озабоченность и важность. Большие глаза под пенсне смотрели требовательно, грозно, пристально. Врангель не без зависти отметил, что Александр весьма изменился с момента последней встречи: королевский сан, видно, прибавляет каждому, вчера еще малоизвестному претенденту, не только особую осанку и величие, но и осознание этого. «Молодец! Ощущает себя Александром Македонским», – подумал Врангель, вставая чуть поспешнее, чем следовало.

Он шагнул навстречу королю и с чувством пожал протянутую вялую, пухлую руку. Ощущение было такое, точно пожал мягкую и надушенную перчатку. И сразу, еще не узнав о цели вызова, определил линию поведения: Александр стал типичным , королем маленького государства, весь пышный дворцовый этикет, роскошь начисто убили в нем офицера, участника войны, командующего хоть опереточной, но все же армией. Он, Врангель, обязан не заметить этого. Он поведет разговор, как солдат с солдатом: Александр не монарх, а он не вассал его. И не проситель – он командующий большой армией. Он представляет хотя и поверженную, но реальную силу – белую Россию.

Александр угостил Врангеля крепчайшим, обжигающим рот кофе из золотого прибора, который внезапно возник на инкрустированном столе: Врангель мог поручиться, что никто не входил в комнату. Затем король милостиво подвинул коробку с сигарами, – на каждом пальце его сверкало по перстню, а на некоторых по два («Всю свою казну с собой носит, каналья, боится, разворуют приближенные»). Врангель взял «гавану» с золотым пояском и окутался дымом, предоставляя Александру вести разговор, ради которого он пригласил его.

– Я рад, что у вас все в порядке, барон, – сказал Александр по-русски, намеренно демонстрируя не совсем правильное произношение и иногда вставляя сербские обороты. – Но я пригласил вас затем, чтобы... ознакомить с волнующими наше королевство проблемами, связанными с вашим пребыванием, – и строго посмотрел в лицо гостя.

Врангель промолчал, и это почему-то рассердило Александра (а может он лишь искал повод и давно настраивал себя против этого долговязого генерала – не то немца, не то шведа, но уж не русского, – во всяком случае, всерьез считавшего себя истинным полководцем). Король встал. Встал и Врангель, – он знал этикет.

– Садитесь, барон – капризно произнес Александр. – Я позволю себе походить. Мне надо сосредоточиться. Извольте сидеть. Итак...

– Я слушаю со всем вниманием, ваше величество, – заставил себя проглотить приказание и светски улыбнулся Врангель.

– Да? Да! – Александр почувствовал удовлетворение от того, что заставил Врангеля титуловать себя как подобает. – Вы так быстро откликнулись на мое приглашение. Вэома сам вам захвалан...^{[28] Однако хочу обратить ваше внимание, барон. Первое – это Болгария. Мне доносят, что ваши генералы вмешиваются во внутренние дела суверенного государства и поддерживают одни элементы против других. Это может вызвать братоубийственные столкновения, согласитесь. Будите на опрезу[29]. Правда, проблемы Болгарии – не мои проблемы. Но нам не все равно, что происходит на границах. Ваши генералы поддерживают крайне воинственную партию Болгарии... Мне это невыгодно! Я то нечу допустити![30]Что там происходит? Почему ваши генералы выходят из подчинения! Как вы допускаете такое?! Вы не должны: это серьезно осложнило бы наши отношения, барон.}

– Но, ваше величество, – Врангель не ожидал подобного напора, – я не вижу опасений... Генерал Кутепов... Я смогу направить его, обуздать, наконец...

– Вот, вот! Вы должны дать заверения. Нет – убедительные доказательства в этом! Я требую! Но это не все, барон! – голос короля повышался, Александр нарочно взвинчивал себя, чтобы навязать главнокомандующему свою волю и приказы.

Врангель отлично понимал это, но, к своему удивлению, терпеливо и даже кротко слушал, примирясь и с тем, что король многократно обращался к нему, называя «бароном» и ни разу «генералом» или тем более «командующим». Еще недавно Врангель оскорбился бы и закурил удила. А сегодня он сидел и слушал разглагольствования новоиспеченного монарха. «Что делает время, – невесело думал Врангель. – Поговорили бы они со мной так в Крыму».

Александр заметил безразличие гостя и усилил нажим, перейдя, однако, на более доверительную и спокойную интонацию.

– У меня много проблем и дома. Mo je сушта истина^{[31], – сказал он с озабоченностью. – Вы должны понять меня, барон. Войны принесли миру революцию. Можно не мириться с нею, но не считаться – нельзя. Народы не хотят, чтобы ими правили по-старому. Так, шта да се ради?[32] Я – монарх, но я не Романов в России. И чтоб мой народ не роптал, я дал ему Скупщину, парламент. Пусть они думают, что контролируют меня. Такие времена, такая жизнь!.. Я слушаю, что они говорят, и поступаю по-своему. Но я вынужден слушать, барон, вынужден! За правое крыло Скупщины я спокоен. Но есть и республиканцы – левая Земледельческая партия, ей симпатизирует народ. Почему? Левые – демагоги. Чуть не каждый день они предают гласности документы правительства, на каждом заседании выступают с запросами – по любому поводу. – Александр на миг замолчал, свет попал на стекла пенсне – и его большие, широко поставленные глаза стали круглыми, слепыми, как у совы. – Вас, судя по всему, интересует, какое отношение к нашим проблемам имеете вы? Слушайте! – король сел. – Пока их запросы касались вас лично и эмигрантов.}

Врангель, не сдерживаясь, поднялся. Сказал дрожащим голосом:

– Разрешите, ваше величество. Я прошу... Убедительно настаиваю: в вашей стране у меня нет эмигрантов – есть армия, только армия. До беженцев мне нет решительно никакого дела.

– Вот, вот! Армия! Так говорят и земледельцы: что за армия на территории суверенного государства?! Вы должны забыть слово «армия», барон. Это приказ! Он не обсуждается. Садитесь, садитесь! И запамтите Moje речи!^{[33] Я защищал вас и ваших сподвижников, когда проводилась первая и вторая продажа ценностей, вывезенных из Петербурга. Вы обещали полную тайну операции, осторожность и секретность. А теперь? О вашей торговле говорят на любом белградском перекрестке! О ней трубят газеты! Меня предупредили о нежелательных последствиях иностранные посланники – большевики готовят нам ноту. Это оскорбляет. Это посягательство на частную собственность граждан... Зачем вам понадобилось превращать ценности и произведения искусства в обломки? Я не понимаю.}

– Таково было, увы, требование покупателей. Те же соображения конспирации. Эти деньги необходимы для сохранения армии.

– О-о! – словно защищаясь, выставил ладони король. – Я этого не знаю. Не хочу слышать!

– Так, к моему сожалению, говорят все вчерашние друзья и союзники, – с горечью произнес Врангель. – Хорошо. Этот грех я беру на свою душу. Бог и армия поймут меня. Не осудят и потомки, надеюсь.

– Уреду, поступите према своим нахоhену, али имаjте у виду да ja не одговарен за последице!^{[34] – Александр начинал сердиться не на шутку. – Я предупредил вас, как друг, но – оставим это.}

– Оставим, – устало отозвался Врангель. Безразличие овладевало им. Он чувствовал себя подавленным и думал лишь о том, как поскорее выбраться из дворца.

– Есть и последний вопрос, который мы должны обсудить, барон, – продолжал между тем Александр. – Конференция, которую державы готовы провести в Генуе.

– Неужели вы, ваше величество, сядете за стол переговоров с большевиками?! Это равносильно их признанию! И гибели всего «белого дела»! – Врангель бросил сигару в пепельницу.

– Вы же знаете: я не признаю большевиков. Я – против установления дипломатических отношений с Советской Россией. Решительно против! Однако, барон, интересы европейской политики.

– Да, но за признанием большевиков де-факто последует цепь договоров и признание де-юре...

– Пока я жив, – высокопарно перебил Александр, – договора с большевиками не будет.

– Я верю в это, ваше величество. Верю в благородство и крепость вашего государства. Но что должен делать я, лично я? Теперь?

– Вы должны выступить... с заявлением о Генуе.

– Это невозможно! Это... предать армию! – восклицал Врангель растерянно, не вполне владея собой.

– Вы не даете мне сказать, барон, – строго заметил король. – То je невероватно!^{[35]..» Вы должны высказаться в том плане, что ни к какому вооруженному выступлению не готовитесь и все силы направляете на то, чтобы помочь своим бывшим боевым соратникам честным трудом обеспечить себе жизненное существование в приютивших вас дружественных странах. Таков смысл заявления. Чем скорее вы его сделаете, тем лучше. В ваших же интересах. И не будем это обсуждать, барон. Прошу вас – от имени страны, на гостеприимство которой у вас нет оснований жаловаться. – Александр многозначительно посмотрел на большие напольные часы.}

Врангель проследил за его взглядом и не поверил глазам: аудиенция продолжалась всего двадцать с небольшим минут. Ему казалось, он подвергается пытке больше часа. Уловив нетерпенье короля, главнокомандующий встал и молча поклонился. Он был совершенно раздавлен этой беседой, похожей на судилище. Всегда мягкий, уступчивый, Александр продемонстрировал силу и характер. Едва Врангель приблизился к дверям, они открылись, и тот же офицер, словно все это время стоял тут ожидая – подслушивая или охраняя своего короля, – повел Врангеля анфиладой комнат к выходу. Главнокомандующий сник, словно стал меньше ростом, и даже походка у него изменилась. Он шел, чуть ссутулясь, не поднимая острых колен. Полы черкески, обычно взлетающие вокруг длинных ног, едва колыхались. Папаху он, задумавшись, нес в руке, так и не надев ее на голову. В довершение на улице случилось событие, окончательно испортившее ему настроение...

Когда, с трудом приободрившись, он появился из двери, Перлоф приказал кучеру трогать. Лакированное ландо лихо подкатило к подъезду. Врангель занял свое место. По его застывшему лицу контрразведчик понял, что сейчас не время задавать вопросы.

– Трогай! Живо! – приказал он казаку, делая знак охране, находившейся неподалеку, на улице, приготовиться к движению.

Донцы лихо поднялись в седла, построились, ожидая, пока проедет мимо пролетка с главнокомандующим.

– Ни к чертовой матери, Перлоф! Нас хотят уничтожить! – в бешенстве, которое внезапно сменило апатию, сказал Врангель. И выпрямился: – Но мы будем бороться, будем бороться, Перлоф!