Текст книги "Крушение"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Я приказал вызвать вас, – начал он медленно и холодно, чтобы справиться с непроходившей неприязнью. – Вызвать вас на консультацию по одному близкому вам вопросу.

– Мне передавал барон Тизенгаузен...

– Одним словом, мне нужны деньги! – обрезал его Врангель. – Много – в связи с расселением армии, которую я обязан сохранить! – он резко поднялся и зашагал по номеру. – Все обещают! И никто не дает – ни к чертовой матери! Вы финансист, деятель! Что вы можете предложить? Быстро! Думайте, господин банкир!

– Мне не о чем думать, господин командующий. Мне следует просто напомнить. Вы изволили забыть.

Врангель остановился, посмотрел недоверчиво.

– Речь пойдет о Петербургской ссудной казне.

– Почему же, помню! – нахмурился Врангель. – Вклады, заклады – ломбардные сокровища!

– Да, да, – простодушно подхватил Шабеко. – Миллионы в золоте и серебре. У вашего превосходительства простой способ сделать деньги. И большие! Когда угодно! Я должен сообщить: пора пускать пробный шар. В качестве подготовки к основной и широкой, так сказать, операции, как любят говорить господа военные.

– Тайной, разумеется?

– Я сомневаюсь, что тайное не станет здесь явным. К этому нам надо быть готовыми.

– Вы говорите от кого? Кому это – «нам»? – Врангель не старался скрыть неприязни: его все же выводил из себя бриллиантовый перстень, поминутно вспыхивающий холодными белым и голубым огнями. «Вероятно, чей-то фамильный, – мелькнула мысль. – Купленный этим жуликом на константинопольском рынке».

Шабеко проследил за его взглядом и ответил спокойно:

– Идея согласована, весьма предварительно разумеется, с его сиятельством князем Долгоруковым, бароном Тизенгаузеном, господами Гензелем и Шелестом – с начала этого года заведующим банковским и казначейским отделом казны.

– Так давайте же к делу, господин Шабеко! – любопытство захлестнуло его: «фендрик», слава богу, пришел с идеей, а не с пустыми руками. – Я надеюсь понять суть. Школа отца, знаете ли, не проходит даром.

– Как же, как же! – преувеличенно громко восхитился адвокат. – Барон Николай Егорович Врангель был в свое время одним из самых деловых и предприимчивых людей промышленного Петрограда.

Слова «предприимчивый» и «в свое время» («Теперь-то твое время, явно твое») резанули Врангеля. Радостное любопытство исчезло. Экий пренеприятный тип!

– Говорите, я слушаю, – безразличным тоном сказал Врангель, показывая, что задумался над чем-то более важным и срочным.

– Прошу вас, – Шабеко показал, что его обмануть нельзя. – Буду предельно краток – как вам угодно. Из Каттаро, где хранится казна, была послана в ряд европейских газет информация о начале возобновления деятельности ссудной казны. О возвращении закладов, при условии сохранения квитанций и уплаты соответствующего процента. Время показало, что вкладчики почему-то не торопятся. Возможно, они потеряли квитанции. – Шабеко удовлетворенно потер рука об руку и тут же вновь стал серьезным. – Итак, видимость законности соблюдена: публика оповещена, заклады просрочены. Остается доказать, что мы готовы к продаже... первой партии, скажем, серебро в монетах – легально.

– Что значит легально?

– Финансовое управление сербского правительства по своим, не знаю уж когда и кем придуманным, законам имеет право продавать драгоценности в подобных количествах только через рынок – через публичные торги. Это нам не подходит. Привлечет внимание широких общественных слоев в разных странах. В том числе и в Советской России, конечно.

– Tausend Teufel! – выругался Врангель. – Но вы же придумали что-то, ведь придумали? Я вижу!

– Надо доказать властям, что это серебро находится в Королевстве сербов, хорватов и словенцев транзитом. Тогда оно может уплыть в любом направлении.

– Недурно, милейший! Весьма! Одобряю. Умно!

– Впрочем, надо, еще найти покупателя, ваше превосходительство. И конечно, посредника. Скажем, белградский банк «Руссо-Серб». Ему придется отчислить процентов десять куртажных, думаю.

– Десять? – вскинулся Врангель, понимая, что его уже начинают обманывать. – Почему десять? Не восемь, не двенадцать?

– Я называю минимальный процент.

– Так стоит ли вообще ваше дело игры?

– Надеюсь, – сухо сказал Шабско: теперь-то он чувствовал себя уверенно и показывал это Врангелю – открыто. – Семьдесят ящиков по пятнадцать пудов серебра дадут нам тридцать миллионов динаров. Это три миллиона франков. – Шабско не смог отказать себе в удовольствии насладиться быстрым изменением выражения лица командующего – от деланного безразличия до нескрываемой радости. И поспешил добавить: – Позволю себе, – произнес он твердо, – ввести ваше превосходительство в курс дела, осветив и негативные обстоятельства, могущие появиться в ходе операции.

– Говорите, – приказал, напружинившись, Врангель. И снова заходил, стараясь скрыть нервозность: «фонарик», несомненно тонкий психолог, умело играл на чувствах командующего, вызывая поочередно то радость, то разочарование. Все не так просто. Теперь, направляемый Кривошеиным, этот ловкий делец мог втянуть русский штаб в любую авантюру и опорочить его перед всем миром. – Прошу вас быть откровенным. Предельно, – сказал Врангель, и это прозвучало почти просительно.

– Первое. Мы решили («Опять это таинственное «мы». Поди проверь, кто за этим скрывается в действительности»), – Шабеко сделал паузу,и шумно вздохнул, – решили реализовать лишь просроченные вклады. Просроченные... При этом в особых случаях мы готовы даже к уплате доли, причитающейся собственникам закладов, обращая всю сумму на нужды главного командования и русского дела.

– Доли... Какой доли? Не улавливаю.

– С готовностью поясню. И, ценя ваше драгоценное время, предельно коротко.

– Но я вас не тороплю, – буркнул Врангель и сел.

– Подавляющее большинство закладов делалось в Петрограде с началом войны. Собственники, не предвидя будущее развитие событий, оценивали свои заклады на суммы, разительно меньшие, чем их подлинная стоимость. Чтобы платить меньший процент. А в ссуде они, как правило, и вообще были тогда не заинтересованы: люди независимые, состоятельные... Разрешите пример для наглядности. Я, скажем, принес картину... Ну, Репин, положим. И оценил ее в три тысячи, взяв для проформы двести рублей ссуды. Подлинная же цена картины – в сто, а то и в триста раз больше.

– Ну и что? . (

– А то, что мы («Если он еще раз скажет это ненавистное «мы», я выгоню и прикажу побить его!»), если даже клиент и обнаружится, всегда готовы вернуть ему его оценочную стоимость, направив остаток на нужды...

– Но ведь собственникам принадлежит не доля заложенной вещи, но она вся?

– О! Ваше превосходительство! – впервые с уважительным восхищением воскликнул Шабеко. – Вы смотрите в корень. Все так. Хотя юридически («Пусть только произнесет «мы»...») наша позиция представляется крепкой. После продажи вещи казна погашает ссуду и проценты, возвращает при необходимости остаток закладчику.

– Взяв разницу себе? Но ведь это обман?! – выкрикнул Врангель. – Посягательство на институт частной собственности, в котором мы упрекаем большевиков!

Шабеко молчал – спокойно и, казалось, безучастно.

– Ну? А? Что вы скажете, мой милый адвокат? Может, вы становитесь большевиком и начинаете исповедовать их доктрины?

– Политикой я не интересуюсь, ваше высокопревосходительство. Что же касается сути, то тут вы правы абсолютно: по сути планируемая операция – обман. Притом в широких размерах. В конце концов она должна дать главному командованию суммы большие, чем были выручены главным командованием («Подчеркивает, подлец, тут он не говорит «мы»!») от продажи части судов Черноморского флота.

– А что, если я не соглашусь возглавить эту, с позволения сказать, операцию? Или просто запрещу ее?

– У главного командования это последний шанс, пожалуй, – словно мимоходом заметил Шабеко. – Деньги, ваше превосходительство, это такой предмет, у которого всегда сыщется хозяин.

– Вы начали говорить загадками, милостивый государь. Имеется ли на примете конкурирующая фирма?

– Да, – просто согласился адвокат. И даже улыбнулся, показав крупные неровные зубы. – В Королевстве сербов, хорватов и прочих сильна монархическая группа, очень нуждающаяся в средствах. Не следует забывать и о Совете послов, их эмиссар побывал в Каттаро и имел беседы и с Тизенгаузеном, и с Долгоруковым, и – не скрою! – с вашим покорным слугой. Золото не может лежать долго молча, даже в самом крепком сейфе. Оно должно говорить, должно быть пущено в дело. Тут законы торговли и политики совпадают. Не так ли?

– Да, пожалуй. – Врангель побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, посмотрел в лицо собеседнику, точно увидел впервые. Взгляд его глаз был строг, презрителен. Сказал: – Я подумаю, господин Шабеко... Над всем. – Врангель резко, упруго встал, сделал несколько шагов, но тут же развернулся и добавил с усмешкой: – Надеюсь, завтра в десять утра, встретившись, мы выработаем взаимоприемлемые соглашения. Желаю здравствовать! – и вяло протянул холодную руку для прощания. Это был знак расположения главкома.

Шабеко подобострастно удержал падающую ладонь Врангеля обеими руками. Бриллиантовый перстень на прощанье блеснул зловеще и ярко. Руки у бывшего адвоката оказались горячими и влажными. Врангель с чувством омерзения освободил свои пальцы и, вскидывая колени, зашагал к дальнему окну, где рядом с тяжелой занавесью висел звонок для вызова прислуги. С раздражением главком трижды дернул звонок – так был обусловлен вызов адъютанта. Однако вместо адъютанта вошел фон Перлоф, и это еще более рассердило Врангеля, который с горечью уже в который раз констатировал, что нервы сдали, он совершенно «развинтился» и перестал владеть собой. Врангель посмотрел на контрразведчика холодно, с прищуром.

– Вы меня вызывали, ваше высокопревосходительство? – оценив настроение главкома, спросил фон Перлоф.

– Вас? Нет... Впрочем, раз вы вошли, задержу минуту. Есть ли у вас... досье на господина Шабеко? Что известно о нем в последнее время?

Впервые за время знакомства с Врангелем и работы на него контрразведчик растерялся. И это, конечно, не ускользнуло от внимания главкома. «Неужели генерала что-то связывает с прожженным дельцом? Совместные финансовые операции? Те, что стоят за этим Шабеко? Сейчас выгоднее служить любому богатому штафирке, чем командующему».

– Так что скажете, генерал? – с нескрываемой издевкой продолжал Врангель. – Ведь он хорошо знаком вам, этот господин? А? Он часто и подолгу крутился вокруг штаба там, еще в Крыму. Что?

– С отъездом в Каттаро Шабеко, признаюсь, не очень привлекал мое внимание, ваше высокопревосходительство... Иногда он выезжал в Белград и Париж, вращался в умеренных кругах.

– Ваши сведения устарели, Перлоф! Присяжный поверенный перестал восхищаться прелестями Адриатики. Он то и дело шастает в Париж с целью организации очередной коммерческой аферы.

– Впервые слышу об этом! – вырвалось у фон Перлофа. Голова его дернулась, и пенсне, слетев с носа, закачалось на черном шелковом шнурке. – Это, конечно, не оправдание, ваше высокопревосходительство. В ближайшие три дня я представлю вам подробный доклад.

– Я недоволен вами, генерал.

– Прошу прощения. У вас более не будет поводов... Вся моя деятельность... преданность вам – вы же знаете! Со всем усердием, на какое способен, я исправлю ошибку, – патетически и весьма искренне восклицая и другие слова, оправдывающие его, фон Перлоф, несколько утративший самоконтроль, совершил еще одну ошибку, более серьезную в глазах командующего, чем незнание чего-то и неосведомленность в делах мелкого пройдохи. Он спросил Врангеля, почему главнокомандующего заинтересовал столь незначительный человек?

– Можно подумать, вы – писака, а я – интервьюируемый, – ответил Врангель с открытой издевкой. – Это – ни к чертовой матери! Нет уж, генерал, давайте каждый заниматься своим делом и выполнять долг.

– Разрешите идти? – обескураженно спросил Перлоф. – Мне ясно!

– Нет уж, постойте. Хочу проверить вашу компетентность еще в одном вопросе. – Врангель медленно прошелся вокруг Перлофа, словно сомневаясь, стоит ли начинать разговор. Лицо его показалось контрразведчику Непроницаемым, суровым, и он, заставив себя забыть о первой промашке, замер, ожидая нового подвоха. – Итак, дело такого характера... – Врангель сделал паузу, достал брегет, внимательно послушал музыкальный перестук молоточков. И спросил неожиданно: – А как вы себя чувствуете, генерал? В этой дыре?

– Я не жалуюсь, ваше высокопревосходительство. – Фон Перлоф обмер: неужели отставка, удаление в Болгарию, Венгрию, в Бизерту под видом командировки?!. Что хочет от него «Пипер»?.. Он перестал быть нужным ему? Когда это произошло? Фон Перлоф твердо посмотрел в глаза Врангелю и добавил с максимальной уверенностью: – Я вполне здоров, ваше высокопревосходительство! И готов выполнить любое задание.

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь, фон Перлоф. – Врангель дружелюбно, но несколько, пожалуй, фамильярно похлопал генерала по плечу. – Но речь не о вас. Сядем, пожалуй.

А речь, в сущности, шла о простом и известном. Врангель говорил об идущем расселении русской армии, которую он, несмотря на все козни слева и справа, сохранил, провел через белые палатки Галлиполи, лагеря Лемноса и Чаталджи. Теперь положение существенно меняется: надо учитывать разбросанность штабов и воинских контингентов, государственные границы и особые порядки, слабость связи, неуправляемость генералов, которые, конечно будут чувствовать себя вождями – каждый на своем месте, по своему представлению и образу мышления... Штаб главного командования окажется затерянным в сербской глуши, оторванным от живого дела. Как осуществлять в подобных условиях контакт с армией, не ослабить управления, не отпускать вожжей? Он, Врангель, принял решение об учреждении института дипломатических курьеров. Нужны люди – инициативные, многократно проверенные, испытанные в боевых условиях, способные, если придется, выдержать и дипломатическую баталию. Пока есть договоренность с союзниками лишь о двух дипкурьерах. Они будут снабжены паспортами и нужными визами, правом неприкосновенности почты, et cetera.^{[13] Чуть позднее, он уверен, число дипкурьеров удастся увеличить до четырех-пяти пар.}

– Так вот, генерал, – закончил Врангель. – Хочу услышать предложения о кандидатах. Мы с Шатиловым уже обсуждали ряд лиц, но без санкций контрразведки, считаю, этого делать не следует. Так кого вы рекомендуете?

Перлоф несколько успокоился, хотя его не покидала мысль, что и тут может крыться ловушка: назвав кандидата, он выдаст своего человека. Но и не проконтролировать создавшуюся ситуацию он не имеет права. Ему нужен человек «на связи», имеющий доступ к бумагам врангелевского штаба.

Надо подумать, ваше высокопревосходительство, – сказал он, чтобы выиграть время. – Тут следует действовать без осечки.

– Думать времени нет, – отрезал Врангель. – Вы что – плохо знаете своих людей?

– Никак нет. Однако необходима определенная подготовительная работа, проведение бесед.

– Оставьте, генерал! – рассердился Врангель. – К чему вы морочите мне голову?!

«Он явно провоцирует меня, – подумал Перлоф. – Но я не дам ему ни одной кандидатуры сегодня».

А Врангель, все более раздражаясь, сначала под влиянием Климовича, а потом из-за нелепого поведения фон Перлофа, еле сдерживал в себе желание унизить этого самоуверенного выскочку, вытащенного им «из грязи в князи». И вдруг выплыла фамилия: «Венделовский». Судя по всему, этот человек был ненавистен контрразведчику. Он держал его в бесконечном «карантине», проверял и перепроверял, не давал зачислить на должность. Что стоило Врангелю преодолеть сопротивление фон Перлофа и послать Венделовского с миссией Шатилова?! Вот способ поставить на место зарвавшегося фаворита, который свел подозрительное знакомство с каким-то французом. Командующий легко возвышает верных людей. Но столь же легко может и лишать их своего расположения.

– Ну хорошо, генерал, – миролюбиво сказал Врангель, подводя черту под разговором. – Первую кандидатуру называю я – Венделовский. Он обсуждению не подлежит. Я стану его поручителем.

– Я предлагаю ротмистра Издетского, – поспешней, чем следовало, отозвался Перлоф. – Он достоин.

– Согласен. Прекрасная пара, генерал! – слабо улыбнулся Врангель. – Но старшим назначается мой протеже. Приведите своего ротмистра завтра поутру: я побеседую с обоими...

В эту ночь Врангель долго не мог заснуть. Сон был неглубокий, тревожный. Ему казалось, он и не спит вовсе. Сначала будто скрипела на несмазанных, ржавых петлях дверь, подвывал ветер, хлопало окно. Слышались неясные голоса, бормотание, всхлипы. Врангель увидел младшего брата своего, Николая, еще до революции умершего, – он был зеленый, будто утопленник, но улыбался весело и загадочно. Присмотревшись, Врангель понял, что Николай сидит, сгорбившись, за большим обеденным столом в их квартире на Бассейном и, не глядя, быстро перебирает какие-то предметы, раскладывая их на три кучки. «О, это ты, «Пипер», – безрадостно произнес он, отворотив лицо. Врангель приблизился. Это точно был Николай, хотя он никогда не называл старшего брата «Пипером», кличкой. «Зачем пожаловал? Наш дом пуст». – «А матушка где?» – «Вы с отцом бросили ее. Оставили на милость большевикам. Как вы могли?» – «Но она в Финляндии, – возразил Врангель-старший. – В Финляндии, а может быть, уже и в Ревеле, с отцом». – «Хи-ха, т-ха!» – странно засмеялся Николай, и зеленое лицо его внезапно стало краснеть – это со свечой в руках вошла высокая худая женщина, завернутая в какие-то черные тряпки. Разбитые солдатские башмаки ее зловеще гремели. Губы нашептывали что-то, наполняя сердце Петра ужасом и безнадежностью. «Не ссорьтесь, мальчики, – глухим голосом с хрипотцой сказала она. – Умоляю. Теперь, когда все ссорятся, когда вокруг огонь и поруганье, мы должны быть дружны. И, взявшись за руки, идти по пути, указанному нам богом». Не оставляя свечу, она взяла Петра за руку и потянула к столу, повторяя тоном приказа, с одной металлической интонацией: «Идемте же, дети мои, идем... Идем... Идем же...» – «Оставьте меня! – в ужасе закричал Петр. – Оставьте! Вы – покойники!» – и очнулся в поту, задыхаясь от только что пережитого ужаса. Он сел на кровати, озираясь дико и успокаиваясь. Некоторое время он раздумывал, ища какого-то смысла в этих страшных видениях и связи их с его сегодняшней жизнью. И, не найдя никаких связей, он вспомнил весь день, когда он только и делал что распекал своих подчиненных, подозревая каждого в неверности, недобросовестности и коварстве. Так нельзя, не следует делать, надо и поощрять людей... И вдруг уронил голову на подушку и вновь задремал, забылся...

2

Против договоренности фон Перлоф внезапно сообщил Шабролю, что их встреча в конторе частного розыскного бюро, переехавшего только что в первый этаж весьма фешенебельного дома на улице Дандрия, переносится и должна состояться в то же время на площади Сераскерат – в конце аллеи, возле фонаря. Известие насторожило Шаброля, и он пришел на Сераскерат за двадцать минут до срока, чтобы осмотреться и определить, не уготована ли ему засада, организованная генералом, пожелавшим вырваться из-под опеки...

Большая незамощенная площадь лежала перед Шабролем. Не отпуская экипаж и не выходя, он внимательно осматривался. Справа проходила широкая аллейка, фонари редкой цепочкой тянулись, чередуясь с тонкими, недавно высаженными и неприжившимися деревцами. Слева площадь ограничивали деревья, более старые, высокие и толстые, – там стояло множество черных экипажей и выпряженных лошадей. Это было место, откуда могла исходить реальная опасность: добрый десяток врангелевцев легко мог спрятаться в закрытых экипажах с окошками сбоку и сзади. Может, оттуда уже и наблюдали за ним... Шаброль тронул тростью плечо своего возчика и приказал ехать медленно вокруг площади, а сначала к арке с башенками, за которой возвышалея трехэтажный, дворцовой постройки большой дом с немыслимо длинным фасадом.

Шаброль миновал его и проехал перед обшарпанным особняком, расположенным слева, – он казался покинутым, заброшенным. Окна плотно зашторены, вокруг ни души. Да и на всей площади мало людей – одинокие пешеходы, несколько грузчиков, согнувшихся под непомерной тяжестью на плечах. Шаброль мысленно вновь выругал Перлофа: даже если тот и не подготовил пакости, место для встречи он выбрал, без сомнения, плохое. На этом пустом поле каждый человек бросался в глаза, точно прыщик на выбритой щеке!..

Двигаясь вдоль ряда экипажей, Шаброль с максимальной осторожностью разглядывал их последовательно. Два экипажа были пусты, в третьем, похоже, дремал хозяин. В следующем разговаривали и смеялись трое турок, похоже, возницы тех пустых колясок. Зато две коляски, крайние в ряду, насторожили Шаброля. Он не понял сначала – чем, – на козлах понуро сидели возчики, к мордам лошадей подвязаны торбы («Видимо, уже порядочно стоят – лошади жуют без аппетита»), и, отъехав, сообразил, что задержало его внимание – зашторенные оконца последнего экипажа.

Из экипажа выскочил человек в длинном плаще и, чуть подпрыгивая, быстро направился к обшарпанному особняку. Узкая спина его показалась Шабролю знакомой, он видел этого человека. Но где и когда?.. Это не вспоминалось, ускользало – и нервировало. Оглянувшись вторично, Шаброль увидел, что экипаж тронулся с места и по диагонали пересек площадь Сераскерат. Доехав до конца аллеи, экипаж остановился, из него вылез фон Перлоф. Наблюдая за ним не более полуминуты, Шаброль упустил из поля зрения длиннополого – буквально на какой-то миг. Тот исчез. Или спрятался где-то? В заброшенном особняке скрылся? Это настораживало... Отъехав метров на триста от площади, Шаброль остановил экипаж и, расплатившись, зашагал обратно. Фон Перлоф ждал его под фонарем. У него было утомленное, нехорошее лицо.

– Что с вами, генерал? – весело спросил Шаброль, цепко взяв его под руку и увлекая прочь. – Что это значит? Площадь, перемена места встречи? Фу! К такому сотрудничеству я не привык. – И быстро потащил его, продолжая задавать все новые и новые вопросы.

Минут пять они почти бежали. Шаброль, заметив проезжаюший автомобиль, отпустил Перлофа и с криком: «Такси! Алло, такси!» кинулся на мостовую наперерез, подняв руки. И хотя автомобиль вовсе не являлся таксомотором, а водитель-турок ни бельмеса не понимал по-французски, пара сотен лир, кинутая на переднее сиденье, сделала свое дело. Они сели на ковровые подушки, Шаброль показал знаком: «Вперед», и мотор, кренясь и подпрыгивая на щербатой мостовой, повез их неизвестно куда.

Шаброль задвинул стекло, отделяющее пассажирский салон от шофера, и посмотрел на компаньона.

– Так что случилось? – спросил он участливо, озабоченно и в то же время требовательно. – Точно и коротко. Ну, я слушаю.

– Серьезного – ничего. Чутье, предположения, – ответил тот. – Подозреваю, Климович узнал о нашем сотрудничестве и пустил по следу людей.

– Но мы же встречались только в бюро?

– Климович – профессионал, и очень высокий.

– Так. А кому вы хотели показать меня на площади?

– Почему вы решили?

– Кто был тот человек, что вылез из экипажа?

– А-а, – улыбнулся фон Перлоф. – Это мой ротмистр. Я как раз и взял его, собственно, для нашего прикрытия. Предан, как собака.

– Вы меня убедили, генерал. Какая же может быть совместная работа, если мы не доверяем друг другу? Не так ли?

– Точно так!

– Ну, рассказывайте, рассказывайте о своих новостях.

– А вы знаете этого типа? – Перлоф показал глазами на шофера.

– Впервые вижу. Но вы сами не захотели встречи в бюро.

– Полагаю, наши контакты на время исключаются.

– Отказываетесь сотрудничать?

– Имею в виду прямые контакты. Климович...

– Хорошо, мы найдем способы, тем более что у вас ведь начинается новая жизнь. Где будет штаб? Когда уезжает Врангель? А вы? – он замолчал, увидев, что шофер оглядывается на них, пожимает плечами, показывая, что не знает, куда ехать. Шаброль чуть сдвинул окно, сунул в щель еще десяток лир, сказал безапелляционно: – Пера, – и резко задвинул стекло. – Итак? Вы же знаете, через десять дней любые, даже самые ценные сведения теряют две трети ценности – по десять процентов в день. О Климовиче потом, потом. У нас своих проблем полно!

Фон Перлоф рассказал: отъезд Врангеля назначен на середину февраля, главком и штаб расположатся в городке Сремски Карловцы под Белградом; связь с воинскими контингентами в других странах будет осуществляться с помощью специальных курьеров; король Александр разрешает Врангелю пользование собственным шифром; Врангель становится все более подозрительным – после гибели «Лукулла» никому не доверяет, их отношения ухудшаются по непонятной причине, Перлоф полагает, мутит Климобич.

– Дался вам Климович. Есть что-то конкретное?

– Только наше бюро.

– О-ля-ля! – беспечно воскликнул француз. – Но! Вы правы, мой Перлоф! Мы исключим прямые контакты: пока Климович может быть еще опасен. Зачем нам его длинный военный нос в нашем мирном, торговом деле, не так ли? Да! Я с вами согласен. Абсолютно. Это я и хотел сказать, отправляясь на свидание. – Роллан Шаброль ослепительно улыбнулся. – Ваш компаньон тоже собирается покинуть этот город: ковры уже не приносят дохода, игра на бирже рискованна, франк, доллар и фунт падают. Моя фирма отзывает меня в Париж.

– Но как же? Наши взаимные обязательства и расходы?

– Не беспокоитесь, я могу продать бюро вам.

– О чем вы говорите, Шаброль! Я – без денег и... я уезжаю и Сербию. Я слабо представляю, зачем вообще, в таком случае, вам понадобилась организация этой липовой конторы?

– Но не волнуйтесь так. Я объясню. Ни вы, ни я ничего не теряем. Наоборот. Вероятно, я договорюсь, и мы сможем расширить бюро, его филиалы начнут работать в Берлине, Будапеште, Софии, в Белграде.

– Вы-то договоритесь, – без всякого восторга сказал фон Перлоф. – А какова будет моя роль?

– Прежняя, прежняя! Вы останетесь руководителем бюро и моим заместителем. Только денег станете получать больше. Вдвое – вы понимаете? И как это звучит: европейское бюро! А? Потрясающе!

– Где же будете вы?

– Там будет видно. Стану вояжировать, вероятно. Но у нас будет связь, постоянная. Это я беру на себя. Большинство проблем – мои! По приезде в Сербию ваша задача – бюро. Группа – маленькая, несколько человек, владеющих искусством конспирации. Вас найдет мой человек. Он сделает запрос о судьбе своего дяди, русского, с фамилией... Ну, подскажите же мне не простую русскую фамилию. Ну? Оригинальную!

– Не простую? – задумался Перлоф. – Скажем... Крымов.

– Крымов? – почему-то восхитился француз. – Это тот, что жил в Крыму?

– Почему же... не обязательно. Генерал такой был.

– Ладно – Крымов. А его дядя имел в Петербурге большой магазин французской косметики на главном проспекте. На... этом...

– Невском, – подсказал Перлоф.

– Прекрасно! Дядя уехал из Крыма и пропал абсолютно. Вы попросите молодого человека прийти через два дня, в два часа. Он скажет: «Вы моя последняя надежда», передаст вам деньги и инструкции. Вы будете работать с ним. Только вы, генерал! Установите места встреч, пароль, опознавательные знаки. Задача вашей группы прежняя: сбор информации – главное командование, ориентация, намерения, планы; настроение различных русских партий и групп, в первую очередь антифранцузского направления. Информация, мой генерал, исключительно информация! Никакой собственной инициативы, только проверенная и многократно перепроверенная информация! Ну и ваша основная работа, генерал, ваша «Внутренняя линия», – пожалуйста! Но она не помешает деятельности бюро, напротив!.. Одно только замечание, генерал. И весьма серьезное. Не старайтесь провести меня, – в его голосе уже не было игривых интонаций. – Исполнение моих приказов остается первым и главным условием нашего сотрудничества.

– Но, – удивился Перлоф, – что вы имеете в виду?

– Этот, ваш человек, который говорит: «э... э... э».

– А! – догадался Перлоф. – Но-оо...

– Никаких «но». Почему вы не послали его в Турцию? Почему? Мне там нужен был он, а не другой. Я послал его приметы.

– Он нужен был главнокомандующему. Я не мог... И – он нездоров.

– Хитрите?

– Но он ведь оставил вашу любовницу.

– Ну, хватит! Если подобное повторится, в тот же день разрываю наши отношения. Хотите этого? Вижу, нет! И я так думаю.

«Нет, какова скотина, – с бессильной яростью подумал фон Перлоф. – За свои франки хочет получать двести процентов прибылей... И что он привязался к Изетскому? Хотел убрать? Зачем? Надо скорее отправить его в Сербию. Хорошо, что ротмистр становится дипкурьером. Попробуй, достань его теперь!»

– Подобное не повторится, – сказал обиженно Перлоф. – Но не кажется ли вам, что все мы слишком долго испытываем терпение этого автотюрка? Или он – ваш человек?

– Отнюдь. Но «автотюрк» – неплохая острота, фон Перлоф. Сейчас я высажу вас, вон на том углу.

Фон Перлоф кивнул.

– Почему же так мрачно? Подумайте, как нейтрализовать Климовича. У вас есть возможности. И до скорой встречи на Балканах, Перлоф! Вот вам деньги на переезд и устройство. Тут достаточно. В фунтах к тому же. А вот бумажка, подпишите, пожалуйста, что получили. Формальность, но у нас в деловом мире, сами знаете, формальности на первом месте. – Шаброль постучал по стеклу, делая шоферу знак остановиться.

Фон Перлоф вылез с завидной быстротой и зашагал по тротуару...

Меняя машины, француз добрался до рынка и, смешавшись с толпой и выяснив, что за ним нет «хвоста», поспешил к знакомому ряду, где находилась лавка Сулеймана, торгующего коврами. Хозяин и его служащие склонились в почтительном поклоне.

– Как доходы, Сулейман? – весело приветствовал его Шаброль. – Успехи? Здоровье – твое и твоих близких?

– Плохо, господин. – приложил руки к груди хозяин, кланяясь и отступая перед гостем. – Торговля пропала – кому нужны сейчас ковры! Деньги падают. В Турции две власти, эфенди. Скоро я совсем разорюсь.

– Ничего, ничего, Сулейман! – приободрил его француз. – У меня есть хорошие идеи, мы поговорим.

– Спасибо, эфенди. Да продлит аллах ваши годы! Вы добры и велики. И помогаете людям в беде. Проходите, пожалуйста. Вас уже ожидают два господина. Я прикажу принести кофе, такой, какой вы любите.

Роллан Шаброль, откинув ковер, вошел в заднюю комнату. На полу, на подушках, полулежали двое. Один – связной Шаброля – коренастый, рыжеватый, похожий на немца, «Мишель». Второй – с удлиненным смуглым лицом, светловолосый, с бесстрастными серо-зелеными глазами.

– Привел, – сказал «Мишель». – Знакомьтесь – Альберт Николаевич Венделовский.

– Шаброль. – Роллан крепко пожал протянутую руку. – Наконец-то!